Мочульский Константин Васильевич
О Шмелеве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Константин Васильевич Мочульский

О Шмелеве

   Страшно перечитывать через много лет книги, которые когда то читал с увлечением. Такая проверка почти всегда приносит разочарование. Вспоминаешь первое, непосредственное впечатление и недоумеваешь -- как могло это нравиться? Книги, притворявшиеся живыми, в пять-десять лет дряхлеют и разлетаются пылью. Искусственная их прелесть гибнет от прикосновения времени. Не лучше ли довольствоваться смутной памятью о них и не пытаться ее "оживлять"? Часто, "где стол был яств, там гроб стоит".
   Но зато, какая неожиданная радость перечесть старую, знакомую книгу и открыть ее заново; узнавать и удивляться; найти ее изменившейся, но не состарившейся. Пережить всю свежесть первого впечатления, почувствовать подлинность, выдержавшую страшное испытание временем!
   Семнадцать лет прошло со дня написания повести Ив. Шмелева "Человек из ресторана", ныне переизданной книгоиздательством "Возрождения". Повесть -- бытовая, тесно связанная с нравами, укладом и обстановкой эпохи, бесследно исчезнувшей. Мелко-мещанская среда -- купцы? ремесленники; узкий, затхлый закоулок Петербурга девятисотых годов с его особой психологией, стилем и языком; давно вымершие типы "униженных и оскорбленных", "бывших" людей. И герои, и быт -- давно отошли в историю. А повесть о них -- кажется современной, современнее множества самых модных романов. В этом ее "подлинность", ее внутренняя крепость и художественная значительность.
   "Человек из ресторана" -- произведение, быть может, наиболее показательное для литературной манеры Шмелева. Все свойства его дарования проявляются здесь в состоянии "взвихренности": -- брожение, кипение, беспокойное и порывистое действие. Выступая покорным учеником Достоевского в изображении горестного и больного петербургского подполья, в характеристике несчастных, озлобленных и неврастенических героев, в развитии убогой, "пошлой" фабулы и даже в повышенном тоне нравственной проповеди, Шмелев внутренне преодолевает гипноз учителя и создает повесть по духу глубоко отличную от построений Достоевского. Это преодоление тем более показательно, что весь материал автора "Бедных людей" им усвоен целиком. Тот же полубредовый, темный мир; те же кривляющиеся, рыдающие, исступленно кричащие и обливающиеся пьяными слезами "пропащие" люди; тот же омут грязи, пошлости, тупости, самооплевания и самовознесения; те же споры о смысле жизни и окно на помойку. И среди разврата и кромешной мерзости -- чистые души, соблазненные и гибнущие. Все это от Достоевского. Чтобы преодолеть -- нужно все принять, не обойдя ни одной трудности, не уклонившись ни от одного препятствия. Шмелев по тяжелому тому пути идет смело до конца. Его искусство может развиться не на окольных тропинках, а только на главной дороге, не минуя, а пройдя через Достоевского. Он не подражатель, а преемник; творческое движение, которое влекло автора Карамазовых, передается и ему. Он бережно воспринимает традицию большой русской прозы и сознательно на время в ней замыкается. "Человек из ресторана" преодолевает абстрактно-гуманитарную схему Достоевского, превращая формулу в образ. Герой Шмелева -- Яков Софроныч Скороходов -- не синтетическая фигура, обобщенная до некоей "человечности", -- вообще не носитель той или другой философии и идеологии; он существует с полной самоочевидностью. Это не Смердяков, который в конце концов может оказаться просто порождением чьей-нибудь бредовой фантазии, и не Иван Карамазов, существующий исключительно, как функция своей мысли; он Реален подлинным, незыблемым реализмом, неразложим ни на какие "элементы" и "идейки" -- он говорит своим настоящим. личным языком, по выразительности не уступающим языку героев Лескова. Он до конца воплощен в слове -- и вся повесть есть его речь, сплошной его монолог.
   Люди Достоевского -- призраки: они кажутся живыми потому. что находятся в беспрестанном, исступленном движении. Но это движение -- не действие. Они не могут действовать, они не драматичны -- ибо мертвы. У Достоевского действуют только мысли: у него есть огромный динамизм: динамизм мышленья. Мысли у него мимируют, заламывают корчатся в судорогах. Облекаясь в человеческие образы, они сообщают им часть своей динамики: мысль на время гальванизирует мертвеца. Вот отчего так жутка неживая суматоха в романах Достоевского -- эта. поистине, пляска смерти. Шмелев исходит не от идеи, а от самого конкретного, что есть в человеке -- его дыхания, его "сказа". Прежде чем возникла фигура лакея Скороходова. он уже слышал его интонации: этим то характерным говорком, добродушно-услужливым, без подхалимства и с "достоинством" определена и его внешность, и его судьба.
   "Конечно, жизнь меня тронула. -- говорит Яков Софроныч, -- и я несколько облез, но не жигуляет и в лице представительность и даже баки в нарушение порядка".
   Его "сказ" -- меткий и выразительный в неправильности и трогательном стремлении к "образованности", служит не только для раскрытия этой чистой и кроткой души: автор пользуется им, как приемом иронической установки внимания. Быт шикарного ресторана, высший свет, "политика" и религия, -- все, о чем повествует нам Яков Софроныч, немного сдвигается с привычного места -- и легкая кривизна придает миру новое и острое своеобразие. Помните, как в "Плодах просвещения" кухарка рассказывает мужикам о господской жизни? И какая правда может открыться в таком сознательном искажении.
   "Человек из ресторана" -- повесть о скорбной, гнетущей судьбе маленького человека. Но она не мрачна: в ней есть свет юмора и живая радость слова.

Примечания

   Впервые: "Звено", No 225 от 22 мая 1927.

--------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru