Минцлов Сергей Рудольфович
Нежить

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Сергей Минцлов.
Нежить

   От края по край земли разбежались-раскинулись зеленые, высокие горы Македонии; сплошные, дремучие леса заливают их, селение там редкость -- это немногочисленные, разбросанные в садах домики-сакли, сложенные из бурых известковых плит. Большая часть их в развалинах; турки и македонцы оставили во время войны свои старые гнезда и ушли искать новую долю и родину.
   Брошенные сады разрослись, задичали; деревья стоят осыпанные сливами, фигами; больше всего миндаля -- его целые десятины; из высокой травы глядят розы, мальвы и всевозможные цветы; редко кто прикасается к ним и к плодам.
   Даже певчие птицы покинули эти места; их заменили стаи куропаток, тысячи перепелов да дикие кабаны.
   Иногда в глухой лесной чаще, у входа в сумрачное ущелье, встает безмолвная сторожевая башня -- привидение еще римских времен -- или развалины замка с черными впадинами окон. Встречаются остатки загадочных, древних дорог, ведущих в неведомую глушь и глубь лесов, куда уже многие века не забредала человеческая нога... Кто их проводил и мостил, зачем, кто жил в башнях и замках -- тайна!
   Медведи, кабаны и лихорадка -- вот главные владыки этих дебрей.
   Путник, бредущий по промоинам, заменяющим здесь дороги, редкость; иногда он останавливается и прячется за куст или за ближайший могучий чинар: чудятся голоса и топот ног солдат пограничной стражи или комитов... но нет!., это вереница желто-черных черепах показывается навстречу и, тяжело ступая, направляется на водопой; впереди стучит самая большая, шествие замыкает наименьшая. Их здесь тысячи!
   Горные цепи вздымаются одна за другой; волны их идут к югу; с последнего перевала открывается бирюзовое озеро Дойран, привольно разлегшееся в широкой долине; за ним, в синем тумане, опять встают горы -- там уже Греция. А по эту сторону, вдоль берега, укрепленного набережной, тянутся извилины улиц мертвого города того же имени, что и озеро.
   Крыши на домах его, большей частью двухэтажных, провалились; узкие улочки и площадь заросли бурьяном и кустами; в проломах окон горят красными огоньками яркие цветы гранат.
   Кругом -- ни души... одни ящерицы млеют на стенах, пригревшись на солнцепеке... полное безмолвие...
   А подымешь вверх глаза -- под самыми облаками на выступе скалы завидишь где-нибудь недвижное, черное пятнышко: это чувар или чабан, бродящий со стокой (отарой) овец, стоит на обрыве и смотрит на мир, лежащий у ног его.
   Когда сумерки начнут заполнять ущелья и поползут к вершинам гор, на том месте яркой звездой загорится костер; чуть поодаль от него тесными валами укладывается стока; густой запах баранты пропитывает воздух.
   Вокруг огня размещаются на ужин усатые, суровые чувары; под стать ночи, все на них черное -- штаны, куртки, расшитые тесьмой, круглые шапочки; на плечах у всех накинуты белые войлочные чапаны... Позади людей, тоже ожидая ужина, сереет кольцо из огромных лохматых собак.
   Вызвездит небо, кончается "вечера", люди и псы ложатся ближе к костру, но сон не приходит сразу -- начинаются неторопливые разговоры... Много чудного услышишь в такие ночи от чабанов!..

* * *

   ...Возвращался из Струмицы Душан Проданович в село под Джевджелией, да засиделся по дороге со знакомым в свратиште (постоялый двор) за фляшицей ракии и собрался уходить уже под вечер.
   Уговаривали его заночевать, напоминали, что коль ночь захватит в лесу, будет худо: зверя встретит -- это еще полбеды, а ведь по дорогам мертвецы -- упыри -- бродят, прохожих ждут, чтобы кровь у них высосать: от этих спастись можно разве чудом!
   Лишнее выпил Душан, да и торопился к тому же; решил, что поспеет к сумеркам дойти до ближайшего села и наверстает потерянное время. Перекинул он за спину суму, взял свой штап -- палку с комлем на конце -- и пустился в путь.
   Прошагал с час времени -- вспомнил, что есть другая дорога -- ближайшая: стоило только взять влево, перевалить хребет, а там, по ущелью, уже рукой подать до села.
   Бодро свернул Душан в сторону, песню замурлыкал; радостно ему почему-то стало, весело! Перебрался по седловине через гору, спустился по каменной осыпи в ущелье; там уже тень сырая залегла; выше, на бледном небе, скалы пурпурно-золотым узором горели.
   Лес становился гуще; ручей шумел и белел между крупными валунами; начали меркнуть снизу вверх зубцы гор; под столетними деревами сгустились сумерки.
   И вдруг Душан остановился, как над пропастью: вспомнил, что не должно было быть речки в знакомом ему ущелье!.. Холодок протек между лопатками.
   Озирнулся он -- и лес не тот: не редкий дубняк, а седостволый -- чинаровый.
   Повернулся Душан, заспешил назад. Вьется ущелье; не смолкает говорливый поток, нет и следа осыпи! Наконец, показалась открытая полоса ее; с трудом взобрался Душан на перевал и снова спустился: опять шумит речонка, опять чинаровый лес кругом...
   Замерло сердце у Душана! Ночь заходила; надо было спешить, но куда броситься?
   Начали проступать звезды: мерцало их очень мало и определить направление было нельзя.
   Душан наугад пустился вниз по течению.
   Стал всходить месяц; пепельно-синий свет залил вершины гор и все ущелье. Речка начала дымиться; среди деревьев расползался туман -- будто мертвецы в саванах перебегали от ствола к стволу, от черной глыбы к другой... в ветвях над головой сверкали огненные глаза, тянулись посыпанные сине-зеленой чешуей длинные руки.
   Спотыкаясь о камни, торопливо шел Душан дальше. Лес, наконец, как отсекло -- впереди раскинулось темное поле; тропка сделалась шире, стала полого забирать в гору -- значит, близко находилось селение.
   Долго ли, коротко ли -- завиделось впереди что-то обширное, белое; всмотрелся Душан -- хаты рассыпались по скату горы. Позднее время стояло -- ни огоньков не видать было, ни лаю собачьего не слышалось. Из последних сил прибавил хода Душан, почти побежал к селению.
   Добрался до первого дома и прямо к окошку метнулся -- хотел постучать в раму -- ан нет ее, дыра в стене чернеет; сунул Душан в нее голову -- нежитью дохнуло, гнилью... не имелось и двери. Душан поспешил к другой хате -- и та стояла пустая, заброшенная, месяцем посеребренная. Такими же и остальные оказались -- в давно брошенное селение человек попал!
   Что тут будешь делать? Дальше идти сил нет, да и куда же? В лес спускаться ночевать -- еще страшнее, холодно, сыро!.. Огляделся Душан, наметил домик получше других и заглянул в него.
   И в нем от двери и окон оставались только дыры. В одно окошко свет месячный вливался: ни лавки, ни чурбана в горенке не было, как метлой была выметена; в дальнем углу печь большая стояла.
   Перекрестился Душан, переступил через порог и за перегородку заглянул -- там другая горенка, только поменьше, тоже совсем пустая, имелась.
   Скинул Душан с плеч котомку, очертил с молитвой ножом между стеной и печью на плотном земляном полу круг и стал в нем устраиваться на ночь. Хоть и раскрыт был со всех сторон приют, а все же спокойнее, чем в лесу!
   Сунул Душан сумку в изголовье, положил рядом с собой штап и нож, растянулся на полу и как потекла усталь из ног в землю... Приник немного погодя ухом -- тишина везде нерушимая!.. месяц желтый прямо в лицо глядит, окно словно в воде на полу отражается... И как камень ко дну пошел Душан -- уснул!

* * *

   Обеспокоило что-то во сне сердце Душана... он открыл глаза.
   Горенка по-прежнему задымлена месячным светом; у стены бугорок краснеет -- большой кусок мяса как будто; нож блестит в него воткнутый...
   Заморгал глазами Душан и сел.
   -- Сплю, что ли, я?.. -- Пусто ведь было в хате, не лежало ничего у стены?
   И только повел так в мыслях -- похолодел весь: из-за угла печи фосфорные глаза на него уставились; показались густые усы и сизое широкое лицо.
   С минуту вглядывался человек в Душана; на бритые щеки всползла усмешка.
   -- Проснулся, брате? -- сипло выговорил. -- Здорово же ты спал! Добро пожаловать; вставай, вечерять вместе будем!..
   И засопел, причмокнул; потом повернулся, грузно пошел к мясу и сел.
   -- Иди же?.. -- повторил.
   У Душана отлегло от сердца: не тронул его незнакомец, вечерять зовет, значит, добрый человек!
   Есть Душану не хотелось -- все кости разломило от ночного похода... лег опять.
   -- Спасибо!.. -- ответил. -- Сыт я... притомился очень!..
   Что-то проворчал человек, стал есть один... будто лошадь рядом ячмень захрустела.
   Опять потонул -- уснул Душан.

* * *

   Во второй раз проснулся он.
   В хате темней стало -- месяц закатываться начал; между стеной и печью, шагах в двух расстояния, на корточках сидел тот же человек; руки его были вытянуты, он не то шарил что-то, не то старался дотянуться до Душана; волчьи глаза освещали лицо -- оно стало совсем черно-синее.
   -- Брате, подойти поближе ко мне?.. -- пробормотал незнакомец. -- Слово тебе скажу великое!..
   Упал головой назад, на сумку, Душан и ничего не слыхал и не видал больше...
   Утром поздно поднялся он -- солнце давно заливало светом хату. Потерь он ладонями лицо и сразу вспомнил происшедшее.
   Смотрит -- нет ничего кругом, горенка пуста по-прежнему.
   Поднялся Душан, заглянул в соседнюю -- и там никого... в выбитое окно лиловые шишки бурьяна засматривают. Перекрестился Душан.
   -- Какой чудной сон пригрезился?!.. -- подумал.
   Вышел на улицу; радость охватила от тепла, от света, от благополучия. Огляделся он, узнал на синем небе свои далекие горы и зашагал вниз, по направлению к ним.

* * *

   Под вечер Душан сидел за чашей вина на постоялом дворе в том селе, куда думал попасть накануне, и рассказывал, что с ним случилось.
   Его слушали, дымя длинными черешневыми трубками, несколько сивоусых селяков.
   -- Не сон ты видал!.. -- проговорил один, прижимая пальцем табак. -- Упырь это к тебе являлся!.. Счастье твое, что догадался круг святой очертить: иначе лежать бы тебе сейчас в той хате покойником!..
   
   Париж, 1926 г.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru