Минаев Дмитрий Дмитриевич
С Невского берега

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Характерные свойства славянского племени.- Скромные мысли о моих собственных скромных достоинствах.- Нечто об индийском поэте и г. Лохвицком.- Петербургское лето и его удобства.- Чему русские в настоящее время учатся у парижан?- Землетрясение в г. Опочке и тамошний домовладелец.- Герои гг. Гончарова и неизвестного автора книги: "Десять лет из жизни редактора".- Публикация о книге, заменяющей всякую рецензию.- Письмо Белинского к друзьям и кое-какие размышления по поводу этого письма.

СЪ НЕВСКАГО БЕРЕГА.

(Общественный и литературный листокъ.)

Характерныя свойства славянскаго племени.-- Скромные мысли о моихъ собственныхъ скромныхъ достоинствахъ.-- Нѣчто объ индійскомъ поэтѣ и г. Лохвицкомъ.-- Петербургское лѣто и его удобства.-- Чему русскіе въ настоящее время учатся у парижанъ?-- Землетрясеніе въ г. Опочкѣ и тамошній домовладѣлецъ.-- Герои гг. Гончарова и неизвѣстнаго автора книги: "Десять лѣтъ изъ жизни редактора".-- Публикація о книгѣ, замѣняющей всякую рецензію.-- Письмо Бѣлинскаго къ друзьямъ и кое какія размышленія по поводу этого письма.

I.

   "Человѣкъ бываетъ скверенъ и золъ, но люди вообще -- добры и хороши", говоритъ Ж. Ж. Руссо.
   Не знаю, насколько это справедливо относительно французовъ, но что касается до моихъ любезныхъ соотечественниковъ, то къ нимъ, по моему скромному мнѣнію, совершенно приложимъ афоризмъ французскаго чудака-мыслителя.
   Типическія черты россіянъ издавна вплоть до нашего времени -- прекраснодушіе, уживчивость и безконечное ликованіе. Мы не умѣемъ хмуриться, ворчать и жаловаться на свою судьбу. Во тьмѣ мы умѣемъ прозрѣвать свѣтъ, въ рачьемъ движеніи общественнаго прогресса видимъ зарю золотого вѣка, и даже "Зарѣ" г. Кашпирева не отказываемъ въ правѣ существованія.
   Отдѣльныхъ ворчуновъ и недовольныхъ у насъ немного, и общество, бросая на нихъ косые взгляды, выражаетъ имъ свое прямое неодобреніе и удивляется ихъ одинокимъ свисткамъ и шиканью. Россійскіе граждане болѣе склонны къ рукоплесканіямъ и одобренію и самыя ихъ потасовки и житейскія дрязги имѣютъ болѣе цинцинатовскій характеръ.
   Все это служитъ признакомъ величія души, въ чемъ сознаться мнѣ тѣмъ пріятнѣе, что тоже самое свойство я нахожу въ своей собственной консервативной натурѣ, въ чемъ и сознаюсь съ гордостью.
   "Сознавай свои недостатки, но и уважай свои добродѣтели", сказалъ одинъ индійскій поэтъ, и я правилу этому слѣдую охотно, и мнѣ очень пріятно, что на авторитетъ того же индійскаго поэта сослался недавно такой почтенный дѣятель, какъ г. Лохвицкій, и сослался не въ какомъ нибудь фельетонѣ, а въ судѣ, въ своей защитительной адвокатской рѣчи {Въ извѣстномъ дѣлѣ генеральши Хомутовой, ея защитникъ г. Лохвицкій оправдывалъ подсудимую такимъ аргументомъ: "одинъ старинный индійскій поэтъ сказалъ, что любовь у счастливыхъ любовниковъ узнается по ихъ глазамъ, и другихъ средствъ мы часто не находимъ.}.
   И такъ, мнѣ тѣмъ пріятнѣе быть гражданиномъ моего отечества, что одна изъ самыхъ главныхъ общественныхъ добродѣтелей, не чужда и мнѣ самому.
   Признавая во всемъ, что совершается вокругъ меня, "стихійнозоологическій законъ", открытый графомъ Львомъ Толстымъ, я воспиталъ въ себѣ способность мириться со всякимъ фактомъ, со всякимъ явленіемъ. "Что дѣйствительно, то и разумно", повторяю я всегда и кстати и не кстати слова Гегеля.
   Въ непослѣдовательности исторіи есть своя логика, въ безобразіи есть своя красота. Недаромъ сказалъ одинъ умный нѣмецъ, что каррикатура есть идеалъ вверхъ ногами.
   Многіе находятъ, что неприлично смѣяться надъ уродливыми карликами, но въ тоже время потѣшаются надъ нравственными уродцами, глумясь надъ ихъ глупостью и другими болѣе или менѣе непривлекательными свойствами. Развѣ это логично?
   Я не смѣюсь ни надъ чѣмъ, ничего не отрицаю, находя во всемъ свою привлекательную сторону.
   Если мою голову до нѣкотораго временного отупенія зашибутъ упавшій карнизъ дома Краевскаго или пять томовъ "Обрыва", если я вылечу изъ вагона поѣзда, соскочившаго съ рельсовъ, и лишусь при этомъ только одного глаза, то, по зрѣломъ размышленіи, я и въ томъ я въ другомъ и въ третьемъ случаѣ найду нѣкоторое утѣшеніе. Во-первыхъ, потому, что "временное" отупеніе мнѣ никакого вреда не сдѣлаетъ и даже возвыситъ меня въ глазахъ многихъ почтенныхъ и уважаемыхъ мною гражданъ, у которыхъ "тупоразумѣніе" пользовалось всегда особеннымъ почетомъ; что же касается до другого случая -- др лишенія глаза, то и подобное неудобство можно перенести съ твердостью, ибо у меня остаётся въ наличности другой здоровый глазъ съ придачею жизни, которую не раздавилъ сорвавшійся съ рельсовъ поѣздъ. И я еще стану жаловаться?
   Какъ человѣкъ, у котораго, по выраженію Лермонтова: "въ душѣ есть душа", я чуждъ всякаго жесткаго, холоднаго нигилизма.
   Я отрицаю только одно "отрицаніе".
   Луна, какъ извѣстно, одностороння относительно земли; но люди также односторонни относительно луны. Видя пятна на одной ея сторонѣ, мы и на другой предполагаемъ такія же пятна... Но этой стороны я не вижу, и мнѣ никто не запретитъ предполагать, что она ничѣмъ не запятнана.
   Прежде думали, что "лицо есть вывѣска души", нынче наука обращаетъ вниманіе и на человѣческій затылокъ.
   По иному затылку можно узнать цѣлую біографію человѣка. По моему мнѣнію, люди вообще раздѣляются на два сорта: на "личности" и на "затылки".
   Про иного мы говоримъ: "эта личность мнѣ не нравится"; про другого мы вправѣ сказать: "ахъ, я безъ ума отъ этого затылка!.."
   Но я уклоняюсь въ сторону.
   Упоминая о своей выносливости и благодушіи, я хотѣлъ только выразить этимъ общую черту благодушнаго и терпѣвшаго русскаго гражданина, который, по замѣчанію поэта, во всемъ покоряется Божьей волѣ:
   
   Избу сожгутъ -- ночуетъ въ полѣ,
   Обидитъ кто нибудь -- молчитъ..
   .
   Въ настоящую минуту, по случаю тропическаго жара, соотечественники мои обратились въ нѣкій сиропъ благодушія. Всякое нарушеніе этого благодушія было бы возмущеніемъ общественнаго спокойствія. Поэтому похвально дѣлаютъ тѣ редакторы, которые на лѣто прекращаютъ свои изданія, обѣщая осенью, и особенно зимой вознаградить свои каникулы не только обиліемъ объявленій о подпискѣ, но и разнообразіемъ ихъ. До какой степени лѣтній жаръ размягчаетъ ваши, и безъ того не слишкомъ крѣпкіе, мозги, это доказываетъ всего лучше докторъ Ханъ, въ своемъ "Всемірномъ Трудѣ". Печатая романъ В. Гюго (L'homme qui rit), онъ въ то* же время напускаетъ какого-то изъ своихъ несчастныхъ паціентовъ на этого писателя, такъ что благодушіе тутъ уже дѣлается рѣшительною глупостію. Впрочемъ лѣтомъ насъ ничѣмъ не возмутишь, ничѣмъ не удивишь. Кажется, еслибы гдѣ нибудь случилось землетрясеніе, то безпечный великороссъ и ухомъ бы не повелъ при такой неожиданной оказія. Впрочемъ, что я говорю о землетрясеніи! Мнѣ положительно извѣстно, что въ началѣ нынѣшняго года въ г. Опочкѣ дѣйствительно было землетрясеніе, цѣлый городъ ясно чувствовалъ три довольно сильные удара, такъ что дрожали городскія зданія, а между тѣмъ, изъ гражданъ мирной Опочки, никто не единымъ словомъ не обмолвился въ газетахъ объ этомъ происшествіи. Одинъ мѣстный домовладѣлецъ, выстроившій новый домъ, по своему объяснилъ подземные удары...
   -- "Это въ моемъ домѣ новый лѣсъ трещалъ," заявлялъ онъ своимъ городскимъ сосѣдямъ. Сосѣди видимо успокоились и скоро позабыли о землетрясеніи.

-----

   У каждой книги есть своя публика. Какъ ни скученъ, ни утомителенъ новый романъ Гончарова "Обрывъ", но у него есть свои читатели и въ особенности читательницы. Многія изъ нихъ очарованы и (припоминая старое выраженіе Пушкина) огончарованы "Обрывомъ".
   Можетъ быть, увлеченіе нѣкоторыхъ полюстровскихъ и муринскихъ барышень раздѣляютъ и многіе журналисты (это мы вѣроятно скоро узнаемъ); можетъ быть, какая нибудь "Варя* романъ Гончарова, какъ "Войну и миръ", признаетъ произведеніемъ геніальнымъ -- мы не хотимъ этого впередъ угадывать.
   Оставляя въ сторонѣ цѣлый рядъ нравоописательныхъ сценъ "Обрыва", которыя претендуютъ на художественность, я на этотъ разъ останавливаю вниманіе читателей на главномъ героѣ "Обрыва" Маркѣ Волоховѣ, который является однимъ изъ представителей нашего молодого поколѣнія.
   Ужасенъ былъ Базаровъ; безобразны были герои гг. Стебницкихъ, Авенаріусовъ, Мордовцевыхъ, но герой Гончарова перещеголялъ ихъ всѣхъ. Создавая своего Марка Волохова, г. Гончаровъ нашелъ себѣ если не по таланту, то по смѣлости вымысла только одного соперника въ лицѣ безыменнаго автора книжонки "Десять лѣтъ изъ жизни редактора".
   Оба они не жалѣли самыхъ черныхъ красокъ для малеванія своихъ героевъ. Не знаешь, кому отдать преимущество -- Раздолину-ли, редактору журнала, въ книгѣ "Десять лѣтъ", или гончаровскому Волохову.
   Это не только не типы, но даже не портреты, даже не каррикатуры, а какіе-то мамонты нравственнаго міра, порожденные до чудовищности болѣзненной фантазіей двухъ авторовъ.
   Мы не поемъ гимновъ никому, не восторгаемся нашею молодежью, нашими журналистами, но все-таки не можемъ не удивляться безцеремонности писателя, который такого урода, какъ напр. Волоховъ, рѣшается выставлять художественнымъ типомъ своего романа. Полюбуйтесь, въ самомъ дѣлѣ, на этого мамонта, столь добросовѣстно выдаваемаго романистомъ за "новаго русскаго человѣка".
   Волоховъ прежде всего неопрятенъ и грязенъ.
   Онъ снятъ не въ комнатѣ, а на дворѣ, въ телѣгѣ.
   Въ гости входитъ не въ дверь, а прямо влѣзаетъ въ окошко.
   Занимаетъ деньги и впередъ объявляетъ, что никогда не платитъ долговъ своихъ.
   Воруетъ яблоки въ чужихъ садахъ и прикидывается прудонистомъ, возводитъ свое воровство въ принципъ.
   Чтобъ выманить обманомъ деньги, поддѣлывается подъ чужой почеркъ и пишетъ фальшивыя письма.
   Вотъ главныя черты этого Волохова, тщательно обрисованныя романистомъ, который свое фантастическое пугало выдаетъ за главнаго героя, за новаго человѣка, за соблазнителя умной и прекрасной дѣвушки.
   Раздолинъ, герой "Десяти лѣтъ", главнымъ своимъ достоинствомъ выставляетъ свою безнравственность; мало этого: онъ говоритъ съ самохвальствомъ, что онъ печатаетъ въ своемъ романѣ только одни безнравственныя повp3;сти, и при этомъ уговариваетъ одного молодого писателя написать безнравственную повѣсть, увѣряя, что за такія повѣсти въ ихъ журналѣ платятъ отъ 200 до 500 р. с. за печатный листъ.
   Софья, дочь другого редактора, сама себя рекомендуетъ всѣмъ такимъ образомъ: "У меня пять мужей, я развратна и развращаю другихъ". Она съ улицы приводитъ домой студента и всѣмъ присутствующимъ рекомендуетъ его, какъ своего "пятаго мужа".
   Всѣ эти клеветы были бы только пошлы и безвредны, если бы у насъ не встрѣчались такіе довѣрчивые люди, которые готовы на слово вѣрить въ существованіе подобныхъ передовыхъ уродовъ. Да, они готовы вѣрить, и вотъ почему журналистика обязана раскрывать имъ глаза и показывать всю циническую неправду такихъ произведеній, какъ "Обрывъ" и "Десять лѣтъ изъ жизни редактора". Авторъ послѣдней книжки оказался, впрочемъ, скромнѣе перваго: онъ постыдился выставить свое идя на книгѣ, а господинъ Гончаровъ -- росписался очень храбро. Еще бы!
   Смѣлость, говорятъ, города беретъ.

----

   Мы уже говорили о томъ, что эстетически-ерундливый органъ г.г. Страхова и Кашпирева "Заря", органъ враждебный всякому явному и скрытому нигилизму -- произвелъ графа Л. Толстаго въ геніальные писатели. Каково же положеніе довѣрчиваго читателя, если онъ вслѣдъ за этимъ приговоромъ прочелъ въ "Русскомъ Вѣстникѣ" рецензію г. Щебальскаго, который того же графа Льва Толстаго, за тотъ же самый романъ его "Война и миръ", прямо называетъ нигилистомъ.
   Что остается послѣ того думать проницательному читателю?
   А вотъ другой курьезъ. Еще не такъ давно, въ своей пресловутой книжкѣ "Литературныя объясненія" съ г. Некрасовымъ, г. Антоновичъ не шутя называлъ "Искру", "Дѣло" и "Недѣлю" прошлаго года -- органами А. Краевскаго. Двухъ мѣсяцевъ не прошло послѣ этого заявленія, какъ въ "Современной лѣтописи" г. Каткова появилась статейка какого-то г. Б. М., который напечаталъ между прочимъ слѣдующее: "Недѣля", "Дѣло", состоящіе, какъ говорятъ, въ личномъ владѣніи г. Стасюлевича и т. д. Кому же именно -- Стасюлевичу или Краевскому мы обязаны своимъ существованіемъ? И кому изъ нихъ лучше принадлежать? Рѣшите, всеразрѣшающій г. Антоновичъ.
   Выше я сказалъ, что у каждой книги есть своя публика. Кажется, есть однако исключенія. На такое раздумье навела меня курьезно-безграмотная публикація никому неизвѣстнаго стихотворца г. Божича-Савича слѣдующаго содержанія:
   Поэма, думмы, мелкіе произведенія и пѣсьни...
   Четыре ошибки на одной строкѣ.
   Трудно думать, что у такой книги будутъ читатели, хотя бы ихъ авторъ обладалъ талантомъ стихотворца "Всемірнаго Труда" Петра Мартьянова.

-----

   Смерть не все уноситъ въ могилу.
   Болѣе двадцати лѣтъ тому назадъ (28 мая 1848 года) умеръ Бѣлинскій, и только теперь изъ его собственнаго письма узнаемъ мы, что дѣлали съ Бѣлинскимъ его журнальные друзья и литературные антрепренеры. Напечатанное недавно письмо Бѣлинскаго къ его московскимъ друзьямъ нужно признать замѣчательнымъ документомъ, дающимъ богатые матеріалы для исторіи журналистики сороковыхъ годовъ. {"Письмо Бѣлинскаго къ его московскимъ друзьямъ" появилось на дняхъ на страницахъ С. Петербургскихъ Вѣдом. (NoNo 187 и 188;. Бѣдный Бѣлинскій! Не только при жизни его эксплуатировали, но даже послѣ смерти его письмо появляется въ той газетѣ, куда бы онъ, даже подъ страхомъ голодной смерти, не отдалъ никогда ни единой своей строчки.} Это письмо тѣмъ любопытнѣе, что оно было писано знаменитымъ критикомъ ровно за годъ до его смерти: въ немъ мы находимъ послѣднее его слово, послѣдніе стоны измученнаго русскаго писателя. Кромѣ того, даже помимо историческаго значенія этого письма, оно поучительно и для многихъ современныхъ журнальныхъ дѣятелей: нѣкоторые изъ нихъ найдутъ въ немъ урокъ и строгое предостереженіе, а нѣкоторые и безпощадный приговоръ.
   Письмо Бѣлинскаго къ В. П. Б--ну можетъ быть драгоцѣнной характеристикой того кружка, среди котораго дѣйствовалъ первый, и отношеній тѣхъ людей, которые загребали жаръ его руками.
   Письмо Бѣлинскаго къ московскимъ друзьямъ помѣчено 4, 5 и 8 ноябр. 1847 г., гдѣ онъ говоритъ: "желаю чтобъ это письмо было прочтено соборнѣ, всѣмъ тѣмъ, до кого оно касается" (Курсивъ въ подлинникѣ).
   Чтобы вполнѣ понять причину горечи и раздраженія этого письма, нужно припомнить положеніе Бѣлинскаго въ то время. Припомнимъ, что, переселившись изъ Москвы въ Петербургъ, Бѣлинскій создалъ "Отечественныя Записки," но От. Зап. въ свою очередь замучили, убили Бѣлинскаго. Когда наконецъ Бѣлинскій перешелъ въ новый журналъ "Современникъ," тогда знаменитый публицистъ былъ уже полу-мертвецомъ, стоявшимъ въ гробу одною ногою. Заграничная поѣздка принесла ему мало пользы: было уже поздно.
   При переходѣ въ новый журналъ, Бѣлинскій всѣ свои надежды возложилъ на успѣхъ "Современника". "Современникъ -- вся моя надежда," писалъ Бѣлянскій въ Москву, "безъ него я погибъ, въ буквальномъ, а не въ переносномъ значенія слова". По справедливому мнѣнію Бѣлинскаго, успѣхъ Современниуна зависѣлъ отъ перехода изъ От. Записокъ главныхъ участниковъ и сотрудниковъ, дававшихъ имъ духъ и направленіе. Объ этомъ переходѣ и было заявлено "Современникомъ", и такое заявленіе поставило Современникъ на ноги въ первый же годъ его существованія.
   Въ скоромъ времени отступничество нѣкоторыхъ московскихъ друзей Бѣлинскаго сильно огорчило его и было причиной его длиннаго, горячаго письма къ нимъ. "Сколько я помню," говоритъ онъ въ своемъ письмѣ, наши московскіе друзья-враги дали намъ свои имена и труды, сколько по желанію работать въ одною журналѣ, чуждомъ всякихъ постоянныхъ вліяній, столько же и по желанію дать средства къ существованію нѣкоему Бѣлинскому".
   Московскіе пріятели однако не выручили. Кавелинъ, Грановскій я Б-въ продолжали участвовать въ От. Запискахъ. Б. и Г-нъ дарили своя статьи К....жу. "Всѣ рѣшились погубить меня," пишетъ Бѣлинскій, "но не вдругъ, и не прямо, а помаленьку и косвеннымъ путемъ, подъ видомъ состраданія къ К....ну".
   Сострадательность московскихъ друзей Бѣлинскаго должна казаться болѣе чѣмъ странной, если мы припомнимъ ту жалкую роль, которую долженъ былъ играть Бѣлинскій въ Отеч. Запискахъ, измученный, утомленный обязанностями, которыя возлагала на него редакція От. Зап. Московскіе пріятели Бѣлинскаго очень хорошо знали то ярмо, которое несъ критикъ у К--го, знали, что съ судьбою Современника связала и судьба ихъ больного, полумертваго друга и все-таки продолжали питать состраданіе къ К...ну!!. Наша публика только теперь получаетъ понятіе о томъ, что дѣлала съ Бѣлинскимъ редакція Отеч. Зап., но друзья Бѣлинскаго знали объ этою очень хорошо и въ сороковыхъ годахъ. "Въ Отеч. Запискахъ," говоритъ Бѣлинскій, "я писалъ даже объ азбукахъ, пѣсенникахъ, гадательныхъ книжкахъ, поздравительныхъ стихахъ швейцаровъ клуба (право!), о клопахъ, наконецъ, о нѣмецкихъ книгахъ, въ которыхъ не умѣлъ даже перевести заглавія; писалъ объ архитектурѣ, о которой я столько же знаю, какъ и объ искуствѣ плести кружева. Меня сдѣлали не только чернорабочимъ, водовозною лошадью, но и шарлатаномъ, который судитъ о томъ, въ чемъ не смыслитъ ни малѣйшаго толку".
   И послѣ всего этого, друзья Бѣли яснаго все-таки продолжали сожалѣть редактора От. Зап.?!.
   Нѣкто С--въ писалъ въ то время къ Бѣлинскому, что московскіе друзья его питаютъ въ "Современнику" больше симпатіи, чѣмъ въ "Отечеств. Запискамъ", но сожалѣютъ также и К....го.... "О, милый, добрый, наивный С--въ!" восклицаетъ Бѣлинскій въ письмѣ къ Б--ну. "О, драгоцѣнный субъектъ для психіатрическихъ наблюденій доктора Крупова надъ человѣческимъ родомъ! Ко мнѣ питаютъ больше симпатіи, чѣмъ къ К....му! Quel honneur, quel honneur! Услышавъ объ этомъ, я выросъ въ собственныхъ глазахъ и подбѣжалъ въ зеркалу, чтобъ увидѣть ликъ человѣка, который лучше даже К....го. Цѣлый день ходилъ я индѣйскимъ пѣтуховъ, такъ что жена спросила меня, не получилъ-ли я наслѣдства отъ богатаго дяди, индѣйскаго набоба. Намъ желаютъ всевозможныхъ успѣховъ, но жалѣютъ и К...го!.."
   Понятно, что подобныя выходки и невнимательность московскихъ друзей сильно крушили и волновали Бѣлинскаго, имѣвшаго право сказать, что "наши пріятели, поступаютъ, какъ враги, и губятъ насъ".
   Друзья изъ ложной деликатности и отъ неумѣнья отдѣлаться отъ Б....го, продолжали печатать свои статьи въ Отеч. Запискахъ. Б--въ, работавшій съ Бѣлинскимъ въ "Телескопѣ" и "Наблюдателѣ", не примкнулъ въ молодому кружку возникающаго "Современника", а остался въ От. Запис. Кавелинъ и Грановскій тоже. Г., изъ ложной деликатности передъ К--къ, не хотѣлъ отдать Бѣлинскому своей повѣсти и отдалъ ее К--му, хотя и пришелъ въ восторгъ отъ замѣчанія Бѣлинскаго, которое и теперь примѣнимо къ нѣкоторымъ дѣятелямъ, пережившимъ и уморившимъ Бѣлинскаго; "Мѣднолобые, писалъ Бѣлинскій къ Г--ну потому и успѣваютъ въ своихъ дѣлахъ, что поступаютъ съ честными людьми, какъ съ подлецами, а честные люди поступаютъ съ мѣднолобыми, какъ съ честными людьми".
   Этотъ афоризмъ должны выучить наизусть всѣ металическіе лбы нашихъ позднѣйшихъ дней и немногіе честные люди, которыхъ трудами и силами и донынѣ пользуются металическіе лбы, вездѣ и во всемъ преуспѣвающіе. {Металическіе лбы преуспѣваютъ и въ наши дни, и даже издаютъ журналы, въ которомъ участвуютъ честные люди. Кстати разскажу здѣсь анекдотъ объ одномъ изъ такихъ издателей. Къ этому издателю года два назадъ явился одинъ изъ его прежнихъ сотрудниковъ просить работы.
   -- Я теперь издаю журналъ либеральный, отвѣчалъ издатель, и пожалуй, васъ туда не пустятъ мои новые сотрудники. Но я знаю ваши убѣжденія и найду для васъ работу. Видите-ли, мнѣ нужно присматривать за моими новыми сотрудниками. Самому мнѣ нѣтъ времени. Хотите вы читать мой журналъ и слѣдить за тѣмъ, чтобъ въ немъ никто какъ нибудь не проврался. Жалованья я дамъ сто рублей въ мѣсяцъ. Это будетъ нѣчто въ родѣ цензуры внѣ цензуры, полиціи внѣ полиціи. Хотите? Сотрудникъ былъ сговорчивъ согласился. Почтенная его дѣятельность, говорятъ, продолжается и до сихъ поръ.}
   Удивительная однако судьба русской журналистики! Въ ней не разъ раздавались протесты и насмѣшки противъ мимолетныхъ явленій журналистики, въ родѣ журналовъ гг. Артоболевскаго, Мессарошей, Стелловскаго и др., и въ тоже самое время почти умалчивалось о заматарѣлыхъ журнальныхъ спекуляторахъ, которые со временъ Бѣлинскаго и до текущихъ дней эксплуатируютъ силы честныхъ и даровитыхъ дѣятелей, попавшихъ къ нимъ на удочку.
   Когда же наконецъ литературная честность и дарованія поймутъ свою силу и освободятся отъ барщины въ пользу различныхъ журнальныхъ барышниковъ и пристанодержателей! Двадцать лѣтъ спустя послѣ смерти Бѣлинскаго намъ приходится быть свидѣтелями тѣхъ же самыхъ явленій, которыя глубоко возмущали автора "Литературныхъ мечтаній."
   Бѣлинскій очень мѣтко характеризируетъ въ своемъ письмѣ непрактическую заносчивость и близорукость большинства нашихъ писателей: ихъ трудами и силами пользуются люди, для которыхъ все равно, что журналъ издавать, что торговыя бани или игорный домъ содержать: лишь бы только прибыль бала. "Знаю горькимъ опытомъ," пишетъ Бѣлинскій, "что съ славянами пива не сваришь, что славянинъ можетъ дѣлать только отъ себя, а для совокупнаго дружнаго дѣйствія обнаруживаетъ сильную способность только по части обѣдовъ въ складчину. Никакого практическаго чутья; что заломилъ, то и давай ему -- никакой уступки ни въ самолюбіи, ни въ убѣжденіи; лучше ничего не станетъ дѣлать, нежели дѣлать настолько, насколько возможно, а не настолько, насколько хочетъ. А посмотрѣть на дѣлѣ, глядишь -- возитъ на себѣ К--го, который ѣдетъ, да посмѣивается надъ нимъ же"...
   Читая эти строчки, смѣло можно подумать, что они писана не въ 1847 году, а на дняхъ, вчера, сегодня, что даже не высохли чернила, которыми они написаны.
   Да, таковы мы и теперь братья-писатели, и въ нашей судьбѣ, дѣйствительно, "что-то лежитъ роковое". Мы устали, не попробовавши своихъ силъ, излѣнились, сдѣлались апатичны. Умъ, дарованія и честность въ журналистикѣ подчинились ловкости богатыхъ издателей, которые даже не могутъ быть корректорами собственныхъ журналовъ. Мы до сихъ поръ не хотимъ понять, что имя подобнаго издателя, напечатанное на обложкѣ журнала, на сотрудника должно производить тоже самое впечатлѣніе, какое испытываютъ провинціала, когда ворота ихъ дома запачкаютъ дегтемъ. Нѣтъ, мы выше подобныхъ предразсудковъ и никакія дегтярныя имена нашихъ издателей насъ не возмущаютъ... Что бѣсило Бѣлинскаго, то насъ вовсе не безпокоитъ. "Какой нибудь Гречъ," пишетъ Бѣлинскій, "и тотъ не даромъ пріобрѣлъ себѣ извѣстность и что нибудь да сдѣлалъ. А К....скій!.. ни ума, ни таланта, ни убѣжденія... ни знанія, ни образованности -- и издаетъ журналъ, бывшій лучшимъ журналомъ..."
   Что друзья Бѣлинскаго очень хорошо знали того, кому они оказывали свое замоскворецкое состраданіе, это дѣлается яснымъ изъ слѣдующаго отрывка изъ письма Бѣлинскаго: "Нѣтъ, господа, вамъ нечего было колебаться," пишетъ онъ, "между нимъ, постороннимъ вамъ... (пропускъ въ текстѣ, напечатанномъ въ газетѣ В. Корща) и мною, котораго вы зовете своимъ, въ благороднѣйшемъ значенія этого слова, да къ тому же еще и нищимъ. Не вѣрю я этой всеобщей любви, равно на всѣхъ простирающейся и неотличающей своихъ отъ чужихъ, близкихъ отъ далекихъ... Это любовь философская, нѣмецкая, романтическая. Можетъ быть, оно хорошо, да чортъ съ ней!.. Но вѣдь вы къ довершенію эксцентричности вашего средневѣковаго поступка, еще знали, что К...й человѣкъ, готовый высосать кровь изъ бѣднаго работника, вогнать его въ чахотку и хладнокровно разсчитывать на работу его послѣднихъ дней, потомъ при разсчетѣ... (пропускъ) Странное дѣло! Года два или три назадъ К...ій ѣздилъ въ Москву; тогда онъ еще только начиналъ обозначаться -- и его приняли холодно, презрительно и покойникъ Крюковъ и здравствующій понынѣ Ис--ръ и всѣ вы. А прошлое лѣто пріѣхалъ Б..лй въ Москву уже съ кленіонъ на лбу, и его приняли хорошо и къ нему пошли обѣдать, не будучи даже увѣрены, что это онъ даетъ... Мало того, К--ій осмѣлился даже предложить тебѣ, въ видѣ условія его драгоцѣннаго у тебя пребываніи, чтобъ ему не встрѣчаться съ Кетчеромъ. Тебѣ бы слѣдовало замѣтить ему, что ему стоитъ только взять шляпу и уйти, когда войдетъ Бетчеръ; но ты, кажется, ничего ему на это не сказалъ, и онъ имѣетъ полное право думать, что онъ предпочтемъ честному и благородному человѣку, нашему общему другу."
   Письмо Бѣлинскаго такъ любопытно, что я извиняюсь передъ читателемъ не въ томъ, что дѣлаю изъ него много выписокъ, но въ томъ, что этихъ выписокъ слишкомъ мало. Письмо это долго хранилось подъ спудомъ, но, являясь только теперь на божій свѣтъ, оно является болѣе чѣмъ кстати. Въ немъ мы видимъ обоюдоострый смыслъ: въ немъ мы находимъ и историческія воспоминанія о дѣятеляхъ сороковыхъ годовъ и довольно внушительный, замогильный урокъ для нѣкоторыхъ теперешнихъ журнальныхъ промышленниковъ и ихъ оброчныхъ сотрудниковъ.
   Для полнѣйшей характеристики издателя, заставлявшаго Бѣлинскаго писать о клопахъ и гадательныхъ книжкахъ, вотъ два анекдота изъ письма къ Б--ну.
   Когда маститый издатель нанялъ для себя великолѣпный отель на Невскомъ проспектѣ за 4000 р. асс., то замѣтилъ, что въ его квартирѣ есть лишняя комната, изъ которой онъ придумалъ извлечь выгоду. Онъ отдалъ эту комнату двумъ своимъ сотрудникамъ Буткову и Крошеву, взявъ съ каждаго по 100 р. серебромъ. Бутковъ былъ обязанъ К--ну. Послѣдній избавилъ его отъ рекрутчины, за что, съ своей стороны, завалилъ его работой по горло, закабалилъ его при своемъ журналѣ. Бутковъ не выдержалъ такой кабалы въ домѣ своего спасителя и задумалъ бѣжать отъ него. Кромѣ того, что баринъ заваливалъ его работой, но и барскіе лакеи грубили, не убирали его комнаты, не топили -- такъ что бѣдный сотрудникъ сталъ мерзнуть. Однажды, пишетъ Бѣлинскій, Бутковъ сталъ просить у Н--ва "Отеч. Зап."
   -- Да за чѣмъ вамъ мои От. Зап.? вѣдь вы живете не только въ домѣ К--го, но даже у него на квартирѣ, вѣдь вы сотрудникъ От. Зап.-- чтожъ вы не возьмете ихъ у К--го?
   -- Сколько разъ просилъ -- не даетъ; говоритъ: подпишитесь!..
   Съ другимъ своимъ protégé Крешевымъ, К--ій стѣснялся еще менѣе. Крешевъ работалъ въ От. Зап. и употреблялся для посылокъ, какъ разсыльный.
   -- Позвать ко мнѣ Крешева, говоритъ разъ К--ій лакею. Крешевъ является.
   -- Сходите туда и туда, да не торопитесь, время терпитъ, лишь бы только сегодня.
   Крешевъ обѣгалъ весь городъ, исполнилъ возложенныя на него порученія и явился въ своему патрону съ отчетомъ, прося цѣлковый, чтобъ заплатить извощику.
   -- Какъ цѣлковый! Зачѣмъ цѣлковый! съ ужасомъ воскликнулъ патронъ.
   -- Да вѣдь я ѣздилъ для васъ туда и сюда, былъ въ разныхъ концахъ Петербурга.
   -- Да вѣдь я же васъ просилъ не спѣшить, сказалъ, что время терпитъ; вы могли бы и пѣшкомъ сходить.
   "Честные люди," говоритъ по этому поводу Бѣлинскій, "всегда имѣютъ дурную привычку со стыдомъ опускать глаза передъ нахальствомъ. Крешевъ струсилъ, какъ Грановскій передъ По....мъ, когда тотъ, ругая его, просилъ у него статью; Крешевъ сталъ просить цѣлковый въ счетъ слѣдующей ему платы. "А, это другое дѣло, сказалъ смягченный редакторъ, на свой счетъ возьмите,-- только что вамъ за охота мотать "
   Отвѣтъ, достойный Фальстафа.
   Въ письмѣ Бѣлинскаго разсыпано такъ много вѣрныхъ опредѣленій, характерныхъ чертъ и анекдотовъ, что всѣхъ ихъ нѣтъ возможности привести здѣсь.
   Въ воспоминаніяхъ Тургенева о Бѣлинскомъ, недавно напечатанныхъ, мы не нашли ровно ничего новаго, кромѣ развѣ одного замѣчанія о томъ, что Бѣлинскій не былъ никогда любимъ женщиной. За то Бѣлинскій въ своемъ письмѣ однимъ словомъ обрисовалъ Тургенева; по одному выраженію въ письмѣ мы ясно можемъ видѣть, какого мнѣнія былъ Бѣлинскій о нашемъ беллетристѣ. "Недавно получилъ я письмо отъ Тургенева {Не забудьте, что эти слова писаны въ 18І7 году, когда Тургеневу было около тридцати лѣтъ, когда были напечатаны многія его стихотворенія и повѣсти, когда онъ сдѣлался уже извѣстнымъ беллетристомъ.} и радъ, что этотъ несовершеннолѣтній юноша не пропалъ, а нашелся."
   "Не поздоровится отъ этакихъ похвалъ!"
   Однимъ выраженіемъ обрисована Бѣлинскимъ и вся дѣятельность Ѳ. Достоевскаго. Повѣсть его "Хозяйка" онъ называетъ "нервической чепухой." Это замѣчаніе не только вѣрно относительно той повѣсти, о которой упомянулъ Бѣлинскій, но имѣетъ даже пророческій смыслъ и примѣнимо ко многимъ произведеніямъ Достоевскаго, писаннымъ гораздо позднѣе. Прочтите "Идіота", если вы только въ состояніи его прочитать и посмотрите: не нервическая ли чепуха весь этотъ романъ отъ первой страницы до послѣдней?
   Можетъ быть, намъ еще придется снова вернуться къ замогильному письму Бѣлинскаго, но на этотъ разъ ни остановимся.

Анонимъ.

----

P. S. Письмо корректора къ Анониму.

   М. Г. Прочитавъ вашъ отзывъ въ корректурѣ о письмѣ Бѣлинскаго къ его московскимъ друзьямъ, я сильно заподозрилъ его въ пристрастіи, и просилъ редакцію "Дѣла" помѣстить немедленно мое нижеслѣдующее возраженіе, адресованное къ вамъ, по чину, въ формѣ покорнѣйшаго письма. Редакція соизволила на мою просьбу, и тѣмъ, смѣю надѣяться, оказала немаловажную услугу общественному дѣлу. Вы, конечно, знаете, м. г., что Бѣлинскій былъ человѣкъ раздражительный, и потому легко могъ преувеличить свои антипатіи въ г. К--скому. По крайней мѣрѣ, онъ совершенно не правъ, говоря, что у г. К--скаго нѣтъ ни знаній, ни ума, ни убѣжденій. Относительно знаній сего наститаго мужа есть документальныя доказательства. Въ каталогѣ русскимъ книгамъ книгопродавца и душеприказчика "Зари" Базунова значится, что г. К--скій писалъ объ историч. таблицахъ В. Жуковскаго и о Борисѣ Годуновѣ. Хотя, кромѣ г. Межова, вѣроятно, никто больше не читалъ этихъ произведеній, и кромѣ Базунова никто не упоминалъ о нихъ, но все же безъ знанія нельзя трактовать о такихъ важныхъ вопросахъ, какъ историческія таблицы В. Жуковскаго. Разсудите сами, можно ли безъ прочтенія хоть исторіи Байданова сочинить такую ученую диссертацію, какъ Борисъ Годуновъ. И могъ ли Бѣлинскій, писавшій даже о клопахъ въ "Отеч. Запискахъ", не знать, что именно К--скій есть подлинный авторъ вышеупомянутыхъ сочиненій, открытыхъ г. Межевымъ въ архивномъ мусорѣ нашей журналистики. Нѣтъ, Бѣлинскій зналъ, но не хотѣлъ, по чувству литературной конкурренціи, указать на сіи подвиги человѣческаго ума. Что же касается убѣжденій, то, очевидно, что Бѣлинскій имѣлъ на этотъ счетъ совершенно превратныя понятія. Согласитесь, можно ли не имѣть никакихъ убѣжденій, когда мѣняешь ихъ чуть не каждый день. Всякій мало-мальски грамотный человѣкъ, даже не писавшій о клопахъ у г. К--скаго, пойметъ, что если редакторъ измѣняетъ свои убѣжденія каждый день, значитъ у него ихъ много, и обвинять его въ неимѣніи ихъ, но меньшей мѣрѣ, неблагонамѣренно. Правда и то, что во время Бѣлинскаго, г. К--скій еще не проявилъ вполнѣ этой способности,-- тогда еще существовала какая-то ложная стыдливость насчетъ множества убѣжденій, имѣющихся у одного и того же редактора, но когда "Вѣстникъ Европы" всенародно объявилъ, что направленіе журнала -- пустая фраза, что можно печатать рядомъ романъ г. Гончарова и длинныя рацеи о Маццини,-- всякая ложная стыдливость на счетъ убѣжденій должна была изчезнуть въ журналистикѣ, и если Бѣлинскій не понимать этого, то вамъ легко было и понять и защитить отъ несправедливаго упрека г. К-- скаго. Кажется, вы живете не въ 1847 году, а въ 1869, когда писательская и редакторская дѣятельность тѣмъ и красна, что можетъ имѣть каждую минуту такія убѣжденія, какія угодно приказать. И въ самомъ дѣлѣ, что это былъ бы за чудакъ редакторъ, который бы, работая нѣкогда съ Бѣлинскимъ, потомъ съ г. Громекой и Заринымъ,-- въ одномъ либеральномъ органѣ съ Некрасовымъ и Елисѣевымъ, въ другомъ менѣе либеральномъ съ Панютинынъ и Загуляевымъ, работая неустанно и нашимъ и вашимъ,-- повторяю, что его былъ бы за чудакъ, имѣющій одно какое нибудь убѣжденіе, а не десять, не сто, не столько же убѣжденій, сколько у метлы отдѣльныхъ прутиковъ. Поймите, м. г., всю несобразительность Бѣлинскаго и вашу собственную опрометчивость. Наконецъ осмѣливаюсь перечитъ вамъ я насчетъ ума г. К--скаго. Что у него есть умъ, и притомъ критическій, слѣдовательно по преимуществу глубокій и проницательный -- это доказывается, во-первыхъ, тѣмъ, что онъ отвергъ Бѣлинскаго наканунѣ его смерти (какая необыкновенная дальновидность!), а во-вторыхъ, тѣмъ, что тотъ же г. К--скій въ интимномъ разговорѣ съ Незнакомцемъ, говоря о воскресныхъ фельетонахъ "Голоса" назвалъ ихъ "публичнымъ домомъ" (зри Петерб. Вѣдом. No 190). Скажите по совѣсти, кто бы современнымъ умомъ могъ такъ глубоко заглянуть въ самую сущность дѣла и кто бы могъ такъ характеристично опредѣлить достоинствъ этихъ фельетоновъ. Вѣдь вы этого не могли придумать, да и Бѣлинскій съ его умомъ, едва ли могъ такъ умно выразиться. Кто же въ правѣ отказать послѣ этого въ умѣ г. К--скому?
   Въ заключеніе прошу извиненія у друзей Бѣлинскаго, что я осмѣлился принять на себя защиту и притомъ въ такомъ мальчишескомъ органѣ, какъ "Дѣло", столь знаменитаго мужа, какъ г. К--скій. Мнѣ ли скромному корректору состязаться съ такимъ авторитетомъ, какъ Бѣлинскій, и за такого знаменитаго писателя, какъ авторъ диссертаціи "Объ историч. таблицахъ" В. Жуковскаго.

"Дѣло", No 7, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru