Минаев Дмитрий Дмитриевич
С Невского берега

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Общественные и литературные недоразумения.- Драматурги и характер их "творчества".- Сценические прописи г. Аверкиева.- "Заря" и ее журнальные перлы.- Хлестаковщина "Биржевых ведомостей" и литературный триумвират гг. Антоновича, Ник. Соловьева и Жуковского.- Г-жа Читау перед публикой и г-жа Лавровская пред судом г. Стасова.- "Несколько слов о воспоминаниях" Тургенева о Белинском - Доктор Хан и "женский вопрос".- Новый способ распространения "Вести".- Провинциальные новости и курьезы.

   

СЪ НЕВСКАГО БЕРЕГА.

(Общественныя и литературныя замѣтки и размышленія.)

Общественныя и литературныя недоразумѣнія.-- Драматурги и характеръ ихъ "творчества".-- Сценическія прописи г. Аверкіева.-- "Заря" и ея журнальные перлы.-- Хлестаковщина Биржевыхъ вѣдомостей и литературный тріумвиратъ гг. Антоновича, Ник. Соловьева и Жуковскаго.-- Г-жа Читау передъ публикой и г-жа Лавровская предъ судомъ г. Стасова.-- "Нѣсколько словъ о воспоминаніяхъ" Тургенева о Бѣлинскомъ -- Докторъ Ханъ и "женскій вопросъ".-- Новый способъ распространенія "Вѣсти".-- Провинціальныя новости и курьезы.

I.

   Театральный сезонъ приближается къ концу. Зимній сезонъ журналистики тоже близокъ къ періоду "лѣтняго отдохновенія" и наши журналы дали намъ все, что могли и обѣщали дать изъ своего годоваго запаса. Назади насъ, такимъ образомъ, очутился цѣлый рядъ явленій и впечатлѣній, которыя невольно требуютъ теперь вашей повѣрки и нашей оцѣнки. Публика и читатели, оглядываясь назадъ, неизбѣжно должны въ настоящее время сводить счеты со всѣми дарами литературнаго и театральнаго сезона и придти къ какому нибудь общему заключенію.
   Припоминая и разбирая всѣ эти "явленія" сцены и нашей печати, кажется, не трудно угадать тотъ выводъ, къ которому должно придти большинство читающаго и размышляющаго общества. Прежде всего и больше всего оно должно испытывать самое продолжительное и непрерывное недоумѣніе, вытекающее изъ цѣлаго ряда литературныхъ произведеній, сценическихъ пьесъ, газетныхъ курьезовъ, непонятныхъ брошюръ и необъяснимыхъ полемикъ. Всѣ они вмѣстѣ, и каждое изъ нихъ въ отдѣльности, составляютъ самую затѣйливую путаницу недоразумѣній и противорѣчій -- смѣшныхъ или печальныхъ, наглыхъ или наивныхъ. Мы, зрители многихъ странныхъ фактовъ и журнальныхъ выходокъ, становимся въ положеніе человѣка, стоящаго передъ огромной картиной, которую писали нѣсколько художниковъ разомъ, не сговорившись впередъ о ея содержаніи и сюжетѣ, Вообразите себѣ, что на одномъ и томъ же полотнѣ одинъ художникъ рисуетъ похищеніе Елены, другой Шемякинъ судъ, третій уличную драку, а четвертый свиданіе Фауста съ Маргаритой, а подъ картиной стоитъ ея объясненіе въ видѣ такой надписи: "Всѣ мы жаждемъ любви" или.-- "На всякаго мудреца довольно простоты".
   Можно-ли къ такой картинѣ относиться какъ къ нормальному явленію? Можно же серьезно доискиваться смысла въ ея содержаніи?
   Точно также, какъ къ предполагаемой картинѣ, мы должны от нестись и ко многимъ цвѣткамъ современной журналистики и драматической сцены.
   Я зналъ одного пресловутаго автора (онъ кое-гдѣ даже печаталъ), который, по собственному его признанію, прежде всего придумывалъ болѣе или менѣе пикантное названіе для статьи, а потомъ уже къ этому названію пригонялъ и самую статью. Можете себѣ представить, какое изъ этого выходило литературное произведеніе.
   Таковы почти и всѣ наши драматическіе поставщики. Просмотрите любую пьесу гг. Дьяченки и Ал. Потѣхина и вы тотчасъ догадаетесь, что они сперва придумываютъ для афиши названіе комедіи, а потомъ ужъ въ пустую бутылку съ готовымъ ярлыкомъ и нацѣживаютъ свое драматическое пойло. ІТри торопливости такого разлива въ ихъ театральныхъ погребахъ иногда происходятъ комическія недоразумѣнія, какъ въ дешевыхъ провинціальныхъ трактирахъ. Подаютъ вамъ тамъ, напр., посудину съ ярлыкомъ: "Лафитъ", а изъ посудины льется жидкость, которая называется, "Когоромъ" или "Лисабонскимъ", Вы не сердитесь и пьете, пьете, зная, что по тому же самому способу разливки васъ угощаютъ духовнымъ питіемъ гг. Дьяченко и Ал. Потѣхинъ съ Ко. Въ Александрпискомъ театрѣ г. Дьяченко ставитъ комедію "Современная барышня", но никакого даже намека на "современную барышню" вы въ ней не встрѣчаете, да и вся комедія могла быть написана Храповицкимъ еще при Екатеринѣ великой, Вы ясно видите, что г. Дьяченко наклеилъ не тотъ ярлыкъ на свое произведеніе.
   Другой драматургъ, г. Аверкіевъ (да проститъ меня Мельпомена, что я этого геніально-бездарнаго стрижа рѣшаюсь называть драматургомъ!) свои ученическіе опыты, навѣянные блаженной памяти "Москвитяниномъ", рѣшился наименовать "комедіей" о Фролѣ Скабѣевѣ и эту пятиэтажную, недостроенную, кадетскую пьесу поставилъ на русскую сцену и многіе ее смотрѣли и раекъ ей хлопалъ!... Не недоразумѣніе-ли это всеобщее? Какимъ образомъ этотъ "Фролъ Скабѣевъ" очутился въ числѣ "литературныхъ" (а не макулатурныхъ) произведеній и украшаетъ третью книжку "Зари"?
   Впрочемъ, и то сказать, вѣдь и сама "Заря" есть ничто иное, какъ періодическое недоразумѣніе г. Кашпирева. Недоразумѣніе свое онъ доказываетъ каждою книжкой своего журнала. Во недоразумѣнію, онъ вообразилъ, что въ литературѣ существуетъ "пробѣлъ", который онъ вздумалъ подчернить своею "Зарею". По недоразумѣнію онъ вообразилъ, что эту "Зарю" могутъ только уничтожить съ лица земли потопъ, геологическій переворотъ и представленіе свѣта (No 3 "Зари" стр. 201). По недоразумѣнію бѣдный издатель произвелъ г. Аверкіева въ беллетристы, а туманно-ерундливаго Н. Страхова въ свои "первые критики", и затѣмъ наивно удивляется что "литература не обмолвилась относительно Зари ничѣмъ, что стоило бы отвѣта и замѣчанія", и до сихъ поръ ждетъ, когда она серьезно отнесется къ ея духу и содержанію.
   Что за печальное заблужденіе!.. Неужели г. Кашпиревъ воображаетъ до сихъ поръ, что онъ дѣлаетъ серьезное дѣло, если собираетъ разную литературную болтовню и ежемѣсячно отсылаетъ ее въ типографію Юлія Бокрама для напечатанія? Неужели литературѣ есть какое нибудь дѣло до такихъ ученическихъ упражненій? Кое-гдѣ посмѣются, вотъ и только, г. Кашпиревъ, и отнесутся къ вашей "Зарѣ", какъ Пушкинъ въ своей эпиграммѣ отнесся къ "сосѣду Пахому"...
   Кому, въ самомъ дѣлѣ, придетъ въ голову безъ улыбки говорить или писать о "Зарѣ", гдѣ самые ея сотрудники забавляются своимъ умѣньемъ изъ буквъ составлять слова, а изъ словъ комедіи, воспоминанія или рецензіи. Кельсіевъ пишетъ свои записки о разныхъ неудавшихся эмигрантахъ, но болѣе всего говоритъ о самомъ себѣ, очень напоминая того гейневскаго героя, который, расхваливая своего добраго благодѣтеля, въ заключеніе восклицаетъ;
   
   Обнялъ бы его, да, говорятъ, нельзя:
   Человѣкъ-то этотъ добрый -- я.
   
   Другой дѣятель "Зари" г. Страховъ тоже начнетъ писать объ одномъ, а напишетъ совершенно о постороннемъ. Читаете вы его разборъ романа I. Толстаго "Воина и міръ", а на самомъ дѣлѣ находите, что это разборъ "Капитанской дочки" Пушкина и воспоминанія объ Апол. Григорьевѣ. Опять недоразумѣніе! Статья кончилась, а ожидаемаго разбора романа Л. Толстаго вы не встрѣчаете. За то, въ No 3 "Зари" появилось нѣчто въ родѣ отдѣльной рекламы о выходѣ пятаго тома "Войны и мира", гдѣ "Заря" съ дѣтскою смѣлостью заявляетъ, что этотъ романъ "есть произведеніе геніальное, равное всему лучшему и истинно-великому, что произвела русская литература," и что "русская литература можетъ причислить еще одного къ числу великихъ писателей". Неизвѣстный рекламистъ "Зари" даже неудерживается при этомъ отъ такого восклицанія: "пусть всякій порадуется, что живетъ въ настоящее время"... Желалъ бы я знать, радуется ли графъ 1. Толстой, что живетъ въ одно время съ г. Кашпиревымъ и его сотрудниками?... Какъ бы ни былъ самообольщенъ авторъ "Войны и мира", но едва-ли лестно для писателя примѣривать на себя вѣнокъ "великаго человѣка", сплетенный не изъ лавровъ, а изъ статей гг. Страхова, Аверкіева и Кельсіева...
   Съ какимъ крайнимъ недоразумѣніемъ составители "Зари" относятся вообще къ журнальному дѣлу, видно изъ исторіи нелѣпаго стихотворенія "Дикарка", напечатаннаго въ No 2 "Зари". Помимо самаго акростиха "Дикарки": "3аря Кашпирева умираетъ", стихотвореніе это написано такъ намѣренно-глупо, что трудно не понять мистификаціи неизвѣстнаго шутника, явившагося подъ фамиліей г. Фета. По одному набору безсвязныхъ словъ съ "апатическою скукой, шаловливой хандрой и съ поэтической мукой", и наконецъ съ "растлѣвательно-прекраснымъ ароматно-лживымъ свѣтомъ", можно бы, кажется, угадать, что кто-то вздумалъ потѣшиться надъ тонкими эстетиками "Зари", но "Заря" не только что не догадалась, но даже въ своемъ "Заявленіи отъ редакціи", объявила, что ее напрасно обвиняютъ "въ печатаніи безобразныхъ стиховъ". Стихотвореніе фальшивое, но ничего безобразнаго въ немъ нѣтъ".
   И послѣ всего этого "Заря" еще ожидаетъ серьезныхъ отзывовъ о ея "духѣ" и содержаніи!..
   Въ "Зарѣ" тянутся теперь два романа гг. Писемскаго и Клюшникова: "Люди сороковыхъ годовъ" и "Цыгане". Если переставить названія и первый романъ назвать "Цыганами", а второй "Людьми сороковыхъ годовъ", то оба произведенія нисколько отъ этого не потеряютъ, а еще, пожалуй, выиграютъ. Цѣль же этихъ безцѣльныхъ произведеній остается тайной между небомъ и землей.
   Кромѣ "Дикарки" въ "Зарѣ" есть еще стихотвореніе А. Майкова, гдѣ поэтъ увѣряетъ, что онъ любитъ передъ иконой горящія восковыя свѣчи. Послѣднія, по его мнѣнію, не просто свѣчи, а --
   
   Это свѣтлое мгновенье
   Въ дикомъ мракѣ и глуши, (?)
   Память слезъ и умиленья
   Въ вѣчность глянувшей души. (?)
   
   Если такіе мало осмысленные куплеты принадлежатъ къ "цвѣтамъ поэзіи", то въ этомъ случаѣ можно воскликнуть словами другого неизвѣстнаго стихотворца "Зари":
   Аи-да какіе жъ вы
   Цвѣтики маленькіе!..
   Но все же лучше "цвѣтики маленькіе", чѣмъ большой репейникъ, отъ котораго освободился г. Кашииревъ. Мы говоримъ о Стебницкомъ, отъ котораго отступилась даже "Заря"... Знаменательно!..
   

II.

   Еще нѣсколько литературныхъ "недоразумѣній".
   Не помню, кто-то сравнилъ "Биржевыя вѣдомости" г. Трубникова съ "биржевымъ сквэромъ", гдѣ, какъ извѣстно, можно найти попугаевъ всевозможныхъ цвѣтовъ и физіономій.
   Попугаи "Биржевыхъ Вѣдомостей" умѣютъ на всѣ лады болтать заученныя слова и фразы, нисколько не стѣсняясь общимъ диссонансомъ. Читая, напримѣръ, въ "Биржевыхъ Вѣдомостяхъ" (No 73) длинную и безтолковую статью, я узналъ, что Биржевыя Вѣдомости сами называютъ себя "органомъ общественнаго мнѣнія Новой Россіи"...
   Господи! Неужели г. Трубниковъ съ братіей считаютъ себя представителями Новой Россіи? И изъ кого состоитъ эта "новая Россія" по ихъ мнѣнію? Не "новую ли деревню" съ Излеромъ включительно они именуютъ "Новой Россіей?"
   -- Попочка! ты здоровъ?..
   Теперь остановлюсь на другомъ курьезѣ, который поставилъ всю читающую публику въ нѣкоторое недоумѣніе.
   Съ ужасомъ читалъ Бальтазаръ на стѣнѣ непонятныя и страшныя слова: мани, тепелъ, фаресъ...
   Съ неменьшимъ ужасомъ и съ примѣсью нѣкоторой "гражданской скорби" должны мы сблизить три повидимому несоединимыя имени: критика Н. Соловьева и публицистовъ Антоновича и Жуковскаго.
   Гг. Соловьевъ, Жуковскій и Антоновичъ! Развѣ возможно такое сближеніе, такой странный маскарадный тріумвиратъ?
   Нѣкогда, когда эти три дѣятеля были дѣйствующими лицами въ журналистикѣ, между первымъ и двумя послѣдними не было дѣйствительно никакого сходства. Надъ первымъ смѣялись, -- послѣднихъ считали за безполезныхъ писателей. Но все перемѣнилось, когда тотъ, и другой, и третій эмигрировали изъ текущей журналистики: общее положеніе выселившихся дѣятелей породило между ними какую-то непонятную родственную связь и это роковое сродство не замедлило заявить себя фактомъ.
   Прежде другихъ выступилъ на арену сближенія "выбывшій изъ строя" И. Соловьевъ, тотъ самый "нищій духомъ" Соловьевъ, который придумалъ нѣкогда такой афоризмъ: "Вывѣшиваніе соблазнительныхъ картинокъ въ окнахъ магазиновъ вредно со стороны общественной гигіены и медицинской полиціи", Вознегодовавъ на своихъ бывшихъ товарищей по журналу, г. Соловьевъ напечаталъ противъ нихъ довольно странный протестъ, нѣчто въ родѣ "соблазнительной картинки". Богъ вѣсть для чего, г. Соловьевъ началъ разсказывать публикѣ пресмѣшную исторію о самомъ себѣ, о томъ что онъ получалъ анонимныя, будто бы дамскія письма съ приглашеніемъ на свиданіе въ Лѣтній садъ, куда онъ и ходилъ, но вмѣсто неизвѣстной обожательницы встрѣчалъ смѣявшихся надъ нимъ "двухъ извѣстныхъ русскихъ беллетристовъ".
   Таковъ билъ литературно-соблазнительный протестъ г. Н. Соловьева. Въ настоящее время совершенно неожиданно примѣру его послѣдовали гг. Антоновичъ и Жуковскій, выпустившіе брошюру подъ спекулятивнымъ названіемъ "Матеріалы для характеристики современной русской литературы" (Литературное объясненіе съ Н. А. Некрасовымъ).
   Книжка съ такимъ заглавіемъ повидимому заслуживаетъ всеобщаго вниманія, но ея начинка доказала совершенно противное. Мы всѣ сверхъ ожиданія узнали изъ этой книжки, что гг. Антоновичъ и Жуковскій, очутившись въ положеніи "выбывшаго изъ строя я Н. Соловьева, являются только его подражателями и тоже сочинили "соблазнительную картинку" въ видѣ своей брошюры. Хотя въ брошюрѣ этой нѣтъ разсказа объ анонимныхъ дамскихъ письмахъ, о неудачныхъ прогулкахъ въ Лѣтнемъ саду, но по своему тону и скандалезному характеру она нисколько не уступаетъ въ курьезности протесту г. Н. Соловьева. Добросовѣстный читатель, еще непривыкнувшій къ тому, чтобъ обертки разныхъ кинженокъ и заглавія многихъ статей были совершенно не сходны съ ихъ внутреннимъ содержаніемъ, въ брошюрѣ двухъ публицистовъ рѣшительно не находитъ никакихъ "матеріаловъ для характеристики современной русской литературы", не встрѣчаетъ никакихъ "литературныхъ" объясненій съ г. Некрасовымъ.
   Объясненія эти положительно "нелитературныя" и едва ли понятныя для всѣхъ непосвященныхъ въ частную жизнь писателей. Я не думаю разбирать этой брошюры, но, по обязанности фельетониста, указываю на нее, какъ на новую причину недоразумѣнія между публикой и литературой, указываю на нее, какъ на курьезное явленіе -- не болѣе.
   Серьезно на такую брошюру можетъ отвѣчать только г. Некрасовъ, а мы -- только посмѣемся надъ ней. Къ тому же не всѣ намеки этого "литературнаго объясненія" и понятны для насъ. Мы находимъ въ немъ сплетни о какихъ-то сплетняхъ, язвительныя замѣчанія о "сытныхъ трапезахъ" г. Некрасова, (ай ай, какъ не стыдно г. Некрасову хорошіе обѣды имѣть, а не на діэтѣ сидѣть!) о какихъ-то визитныхъ карточкахъ, которыя валяются на столахъ г. Некрасова (а зачѣмъ вы г. Антоновичъ чужія карточки разглядывала?); находимъ, наконецъ, въ брошюрѣ намеки на никому неизвѣстныя сатиры г. Некрасова, которыя онъ будто бы писалъ на своихъ знатныхъ знакомыхъ, но которыя печатать не рѣшался... Въ заключеніе мы узнаемъ изъ "объясненія", что г. Некрасовъ такой убогій поэтъ, что у него даже мыслишекъ своихъ нѣтъ, и что всѣ мысли для своихъ стихотвореній онъ заимствовалъ у своихъ сотрудниковъ, съ г. Антоновичемъ включительно. Желательно было бы при этомъ знать, для какого именно стихотворенія г. Некрасовъ заимствовалъ мысли у г. Антоновича? Ужъ не для того-ли, которое онъ читалъ въ англійскомъ клубѣ? Жаль, что на этотъ вопросъ нѣтъ объясненія въ книжкѣ.
   Во всякомъ случаѣ видно, что гг., Антоновичъ и Жуковскій имѣютъ какіе-то личные счеты съ Некрасовымъ, раздражены лично противъ него и изъ своего неудовольствія желаютъ создать какое-то общее "литературное дѣло". Изъ брошюры однако ясно видно, что это не литературное, а скорѣе денежное, дѣло между редакторомъ и его бывшими сотрудниками. Г. Жуковскій даже прямо и два раза упоминаетъ о какихъ-то 50 рубляхъ (это уже не чета извѣстному катконскому четвертаку) и приводитъ огромную выписку изъ приходо-расходной книги "Современника". И вотъ такія-то дрязги выдаются за "матеріалы для характеристики русской литературы".
   Впрочемъ личное раздраженіе противъ Некрасова у двухъ прототиповъ Н. Соловьева распространяется и на всю текущую журналистику. Въ послѣднемъ случаѣ гнѣвъ гг. Антоновича и Жуковскаго выражается въ видѣ остроумной, но болѣзненной галлюцинаціи. Имъ вездѣ, видите ли, какъ тѣнь Банко, чудится г. Краевекій. Подобно помѣшанному игроку въ "Паковой дамѣ" Пушкина, который вездѣ видитъ и постоянно твердитъ: "тузъ, дама пикъ и двойка", гг. Антоновича, и Жуковскій въ каждомъ органѣ чуютъ духъ Андрея Александровича, и увѣряютъ, что "Дѣло", "Искра" и "Недѣля" органы того же Краевскаго.
   Не дай Богъ, но нужно бояться, чтобъ умоизступленіе двухъ "осоловьевившихся" публицистовъ не дошло до того періода, когда и самый "Космосъ"1 они начнутъ заподозрѣвать въ томъ, что онъ органъ редактора "Голоса". Чего добраго даже, что галлюцинація двухъ публицистовъ,-- да сохранитъ ихъ Аллахъ отъ этого! дойдутъ до такой болѣзненности, что г. Антоновичъ будетъ считать себя за Краевcкаго, а Жуковскій -- за ^Некрасова... Что тогда будетъ съ "Космосомъ"?
   

III.

   Къ числу общественныхъ недоразумѣній мы должны также отнести весьма мало выясненныя отношенія артистовъ сцены къ публикѣ и публики къ артистамъ. Тѣ и другіе очень нерѣдко становятся въ самое неловкое положеніе другъ въ другу, благодаря нѣкоторымъ невыясненнымъ недоразумѣніямъ. Укажемъ на два недавніе случая.
   Одна актриса, именно г-жа Читау, во время артистическаго вечера въ клубѣ художниковъ начала читать "Записки съумасшедшаго" Гоголя. Г-жа Читау читала очень долго, а главное такъ тихо, что въ залѣ почти никто ничего не слышалъ. Публика соскучилась и свое нетерпѣніе выразила не шиканьемъ, нѣтъ, а аплодисментами, сперва довольно умѣренными, а потомъ и громкими. Повидимому, въ этомъ деликатномъ выраженіи всеобщаго нетерпѣнія нѣтъ ничего обиднаго для артиста, но не такъ посмотрѣла на это г-жа Читау. Сойдя съ негодованіемъ съ эстрады, она вскорѣ вновь на ней появилась и рѣзко, съ нѣкоторымъ театральнымъ эфектомъ, словно читала монологъ изъ французской мелодрамы, заявила зрителямъ залы, что публика въ лицѣ ея оскорбила артистку и женщину (!!) Публика въ первую минуту послѣ этого неожиданнаго протеста растерялась и даже какъ будто сочла себя виноватой. Въ сущности же она была совершенно права. Артистъ или артистка, являясь передъ обществомъ на сценѣ, не имѣютъ права жаловаться и протестовать противъ одобренія или порицанія публики. Допуская со стороны публики оваціи въ видѣ рукоплесканій, артистъ признаетъ этимъ самымъ шиканье: если можно восторгаться артистомъ, то значитъ можно и порицать его. Г-жѣ Читау въ клубѣ даже не шикали, а только хлопали -- и она все-таки обидѣлась и произнесла свой гнѣвный дифирамбъ, явно не понимая, что публика имѣетъ полное право выражать ей свое мнѣніе о ея игрѣ или чтеніи... Клубные слушатели выслушали жалобу по барски оскорбившейся актрисы и, съ рѣдкимъ для большинства, тактомъ отплатили ей самыми дружными рукоплесканіями.
   Переходимъ къ другому случаю, гдѣ роли совершенно перемѣняются. Тутъ ужъ не артистка, признающая себя оскорбленной нашей публикою, а публика, находящая, что ее оскорбила артистка. На этотъ разъ мы говоримъ о г-жѣ Лавровской, которая отказалась отъ подарка, поднесеннаго ей неизвѣстными цѣнителями въ театрѣ.
   Нѣкоторая часть публики и, разумѣется, всѣ артисты остались очень недовольны поступкомъ г-леи Лавровской, не желая или неумѣя понять, какъ глубоко-нравствененъ отказъ нашей молодой артистки.
   Артистка является на сценѣ для всего театра, а не для одного или двухъ креселъ партера, а такъ какъ весь театръ не можетъ поднести ей подарка, то она совершенно вправѣ не принять его, какъ приношенія отдѣльной личности, у которой побужденія не всегда бываютъ чисты.
   Если артистка знаетъ то капризное общество, которое сегодня осыпаетъ артистку на сценѣ цвѣтами и браслетами, а завтра въ клубѣ не желаетъ танцовать съ ней, какъ съ "актрисой", въ одной и той же залѣ, то такая артистка еще болѣе вправѣ не принимать подарка отъ неизвѣстнаго жертвователя.
   Можно-ли не уважать артистку за такую скромную гордость, за такое сознаніе чувства собственнаго достоинства? Странно, а между тѣмъ именно эти самыя свойства любимой публикой пѣвицы и вызвали неожиданныхъ хулителей, представителемъ которыхъ въ печати явился г. Стасовъ, напечатавшій въ С. П. Вѣдом. цѣлую статью о "печальнѣйшей скудости душевной" тѣхъ артистовъ, которые отказываются отъ подарковъ или, какъ витіевато выражается самъ г. Стасовъ, "отъ нынѣшнихъ маленькихъ монументовъ (?!) общественной признательности".
   Нѣкоторые называютъ статью г. Стасова возмутительной. Это по моему неправда. Г. Стасовъ тотъ же Николай Соловьевъ, который вѣчно ухищряется сказать что нибудь свое и разрѣшается только одними пошлыми нелѣпостями, что болѣе смѣшно, чѣмъ возмутительно. Къ юродству, даже литературному, нужно относиться снисходительно, потому что оно совершенно безвредно.
   Г. Стасовъ оскорбился отказомъ г-жи Лавровской отъ подарка и нависалъ по этому поводу свою статью, которая вся основана на нѣсколькихъ, замѣчательныхъ по своей юродивости, афоризмахъ.
   По мнѣнію г. Стасова, артисту не нужно имѣлъ "благородной гордости ("что намъ за дѣло до этихъ превосходныхъ качествъ"! восклицаетъ онъ), не нужно имѣть чувства собственнаго достоинства. "Нельзя весь свой вѣкъ, говоритъ этотъ Стасовъ, жить только чувствомъ собственнаго достоинства".
   Но лучше всѣхъ тотъ стасовскій афоризмъ, которымъ онъ хочетъ доказать артистамъ необходимость -- принимать подарки. Вотъ его измышленіе: "хорошо думать о другихъ, но прежде всего нужно дѣлать добро самому себѣ, надо себя не забывать
   И это говоритъ россійскій публицистъ, а не взяточникъ изъ "Губернскихъ очерковъ" Щедрина!..
   Неужели же совѣтъ г. Стасова пройдетъ безслѣдно?
   
   Много совѣтниковъ мудрыхъ у насъ,
   Чтобъ Пояснитъ каждый шагъ, каждый грѣхъ,
   Но передъ Стасовымъ всѣ они -- насъ,
   Стасовъ одинъ замѣняетъ ихъ всѣхъ.
   Будемъ дивиться его мы уму;
   Всѣмъ намъ совѣтъ онъ даетъ, господа:
   "Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда".
   Если твой другъ попадется въ тюрьму,
   Не выручай его, что за бѣда!--
   Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда.
   Нищій протянетъ пустую суму,--
   Голодъ не сдѣлаетъ нищимъ вреда.
   Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда.
   Вспыхнетъ пожаръ у сосѣда въ дому,
   Спи,-- привезется другими вода...
   Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда.
   Бросится въ прорубъ твой ближній -- ему
   Руку подать ли?-- Не стоитъ труда.
   Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда.
   Если ты взятку получишь -- тому
   Ты не дивись и бери безъ стыда...
   Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда.
   Вѣрьте же Стасову вы одному,
   Помните мудрый совѣтъ, господа:
   "Дѣлай добро лишь себѣ самому,
   Не забывай о себѣ никогда".
   
   Печатный совѣтъ г. Стасова не пропадетъ даромъ. "Добро есть, братія, почитаніе книжное"...
   Мы имѣемъ основаніе предполагать, что скоро дождемся новой статьи г. Стасова, написанной на тотъ же мотивъ, т. е. о неприличіи отказываться отъ подарка. Нужно замѣтить при этомъ, что г. Стасовъ твердо вѣруетъ въ то, что скоро наступитъ то время, когда подарки будутъ подноситься не однимъ только артистамъ сцены. "Дѣло не остановится на однихъ актерахъ, предсказываетъ онъ, но дойдетъ конечно (?) и до другихъ дѣятелей11...
   Протестуя противъ поступка г-жи Лавровской, г. Стасовъ, вѣроятно, не оставитъ безъ вниманія и поступка новаго президента С. Американскихъ Соединенныхъ штатовъ, генерала Гранта. Изъ газетъ извѣстно, что Грантъ получилъ недавно очень оригинальный подарокъ отъ одного изъ фабрикантовъ, который прислалъ ему дюжину носковъ, съ просьбою надѣть одну пару изъ этой дюжины во время церемоніала при вступленіи въ должность президента. Пріютомъ американскій фабрикантъ убѣдительно просилъ Гранта, чтобы онъ во время церемоніи немного приподнялъ панталоны, и публика могла видѣть цвѣтъ и узоръ его подарка.
   Генералъ Грантъ,-- представьте, г. Стасовъ!-- отказался отъ подарка... Г. Стасовъ, неужели вы промолчите и не напишете протеста противъ новаго президента?..
   
   Ума, умѣнья и таланта
   Вѣдь вамъ не занимать-же стать?
   Актрисъ умѣя обличать,
   Ужель вы пощадите Гранта?
   

IV.

   Въ апрѣльской книжкѣ "Вѣстника Европы" г. Тургеневъ напечаталъ воспоминанія,, я затрудняюсь сказать безъ ошибки -- окомъ эти воспоминанія. Хотя статья и называется "Воспоминаніями о Бѣлинскомъ", но они болѣе похожи на воспоминанія автора "Отцовъ и дѣтей" объ авторѣ "Дыма". Они скорѣе похожи на отрывки изъ автобіографіи И. Тургенева, написанной съ большою тщательностью, съ сохраненіемъ самыхъ мелкихъ подробностей изъ его прошлой жизни. Какъ бы то ни было, эти автобіографическіе отрывки все-таки довольно любопытны: изъ нихъ мы до нѣкоторой степени можемъ довольно ясно уяснить себѣ многія черты изъ нравственной физіономіи творца "Пѣшаго". Нѣкоторыя свѣденія, сообщаемыя Тургеневымъ о самомъ себѣ, повидимому только мелки и незначительны: у него найдутся поклонники, которые, вѣроятно, и въ самыхъ этихъ мелочахъ съумѣютъ отыскать нѣчто знаменательное.
   Развѣ не любопытно, напримѣръ, узнать, что г. Тургеневъ въ юности любилъ бесѣдовать съ великосвѣтскими барышнями, изъ которыхъ одна сказала ему однажды о Лермонтовѣ: "Avez-vous lu la "Douma?" Qui pouvait s'attendre à cela de la part de Lennon toffl Lui qui venait de dire: "Я, Матерь Божія, ныньче съ молитвою. C'est affreux!"
   Развѣ не интересно знать, что въ 1836 году г. Тургеневъ очень часто ходилъ въ московскую кондитерскую Беранжэ, что въ тѣ же времена онъ увлекался трескучими стихотвореніями Бенедиктова, его "Утесомъ" и даже "Матильдой" на жеребцѣ, который гордился "усѣстомъ красивымъ и плотнымъ".
   Г. Тургеневъ признается, что онъ тогда "воспылалъ негодованіемъ на Бѣлинскаго, за его строгіе и безпощадные отзывы о рифмованнихъ хлопушкахъ Бенедиктова.
   Въ "воспоминаніяхъ о Бѣлинскомъ" мы встрѣчаемъ самыя неожиданныя вещи. Мы находимъ въ нихъ цѣлую главу (и очень скучную) изъ публичныхъ лекцій Тургенева о русской литературѣ, лекцій, читанныхъ имъ въ 1858 году. Мы узнаемъ, что въ 1807 г. Тургеневу сдѣлалъ визитъ Д. И. Писаревъ, "многообѣщавшій юноша", какъ онъ его называетъ, что этому "многообѣщавшему юношѣ" Тургеневъ прочелъ строгую натацію за статьи перваго о Пушкинѣ и "Писаревъ ничего не отвѣчалъ мнѣ", прибавляетъ автобіографъ. Не оспаривая послѣдняго случая, мы, съ своей стороны, только признаемъ его довольно страннымъ, потому что очень хорошо знаемъ, какъ относился въ послѣднее время покойный Писаревъ къ автору "Дыма", и знаемъ, что онъ не склоненъ былъ вовсе къ благоговѣйному передъ нимъ молчанію. Такъ мы помнимъ, что писалъ къ Тургеневу этотъ "много обѣщающій юноша"о "муравьиной кучѣ", на которую усѣлся авторъ "Дыма"...
   О самомъ Бѣлинскомъ г. Тургеневъ не передаетъ почти ничего новаго и какъ ни блѣдны "Литературныя воспоминанія" И. Папаева, но въ нихъ о Бѣлинскомъ гораздо болѣе сказано. Довольно странно, что г. Тургеневъ, знавшій хорошо и близко Бѣлинскаго, съумѣлъ только замѣтить, что у перваго былъ теплый картузъ и старая енотовая шуба, что онъ былъ очень опрятенъ и носилъ сѣрый сюртукъ на ватѣ, и что "онъ любилъ расхаживать по комнатѣ, постукивая пальцами красивыхъ и маленькихъ рукъ по табакеркѣ съ русскимъ табакомъ".
   Передавая общими мѣстами о томъ, какъ много Бѣлинскій работалъ, какъ мучился сомнѣньями въ разрѣшеніи разныхъ философскихъ вопросовъ, упоминая о его страстномъ темпераментѣ и болѣзни, которая его свела въ могилу, Тургеневъ дѣлаетъ только два новыхъ открытія. Первымъ онъ желаетъ доказать политическое невѣжество Бѣлинскаго, и говоритъ, что онъ "смѣшивалъ старшаго Питта (лорда Чатама) съ его сыномъ В. Питтомъ." Затѣмъ, какъ салонный писатель, болтавшій часто съ великосвѣтскими барынями и писавшій такіе стихи:

Скажи мнѣ, ночь, въ кого ты влюблена?

   г. Тургеневъ приводитъ еще одну новую черту изъ біографіи Бѣлинскаго, и имѣетъ основаніе предполагать, что "Бѣлинскій не былъ никогда любимъ женщиной".
   Въ "Воспоминаніяхъ" Тургенева есть, впрочемъ, одно очень любопытное мѣсто о Бѣлинскомъ или точнѣе сказать о взглядѣ послѣдняго на талантъ г. Тургенева. Съ искренностью, достойною всякаго поощренія, Тургеневъ не щадитъ самого себя.
   Признавая Бѣлинскаго за самаго чуткаго, безошибочнаго критика, "подъ приговорами котораго подписалось потомство ", говоря, что "эстетическое чутье его было непогрѣшимо", Тургеневъ нескрываетъ, какъ относился къ нему знаменитый критикъ. Какъ сейчасъ увидимъ, Бѣлинскій не очень-то имъ увлекался, хотя въ тоже самое время приходилъ въ восторгъ отъ "Бѣдныхъ людей" Ѳ. Достоевскаго. Тургеневъ пишетъ: Что касается собственно до меня, то должно сказать, что онъ (Бѣлинскій) послѣ перваго привѣтствія, сдѣланнаго моей литературной дѣятельности, весьма скоро охладѣлъ къ ней (стр. 720) и особенныхъ надеждъ на меня не возлагалъ (тамъ же).
   -- "Мнѣ кажется, у васъ чисто творческаго таланта нѣтъ -- или очень мало -- и вашъ талантъ однороденъ съ Далемъ. Это вашъ настоящій родъ, (стр. 727) сказалъ однажды Бѣлинскій Тургеневу. Затѣмъ онъ совѣтовалъ писать послѣднему такіе очерки, какъ "Ермолай и Мельничиха", и не одобрялъ "Брегтера, въ которомъ уже замѣтно безсильное желаніе творчества"'.
   Что же бы сказалъ теперь Бѣлинскій, если бы прочелъ романы: "Отцы и дѣти" и "Дымъ"!
   Такъ какъ самъ Тургеневъ заявилъ въ своихъ воспоминаніяхъ, что литературныя замѣчанія и критика Бѣлинскаго есть неопровержимый "приговоръ", подъ которомъ подписалось потомство, то нѣтъ сомнѣнія, что Тургеневу нужно было нѣкоторое мужество, чтобъ не умолчать о замѣчаніяхъ Бѣлинскаго, которыя приведены выше. Искренность Тургенева не лукавство ли смѣющагося авгура?
   Въ заключеніе приведу одно, пожалуй, самое любопытное мѣсто изъ статьи г. Тургенева о проницательности того самаго редактора, надъ которымъ такъ глумился и Панаевъ въ своихъ "Литературныхъ воспоминаніяхъ". Вотъ въ нѣсколькихъ строкахъ лучшая его характеристика. "Не могу, пишетъ Тургеневъ, на этомъ мѣстѣ uö упомянуть кстати о мистификаціи, которой въ то время подвергался одинъ издатель толстаго журнала, столь же одаренный практическими талантами, сколь обиженный природою насчетъ эстетическихъ способностей. Ему, напр., кто нибудь изъ кружка Бѣлинскаго приносилъ новое стихотвореніе и принимался читать, не предваривъ своей жертвы ни однимъ словомъ, въ чемъ состояла суть стихотворенія и почему оно удостаивалось прочтенія. Тонъ сперва пускался въ ходъ ироническій; издатель, заключавшій изъ этого тона что ему хотятъ представить обращикъ безвкусія или нелѣпости, начиналъ посмѣиваться, пожимать плечами; тогда чтецъ переводилъ по немногу тонъ изъ ироническаго въ серьезный, важный, восторженный; издатель, полагая, что ошибся, не такъ понялъ, начиналъ одобрительно мычать, качать головою, иногда даже произносилъ: "не дури И хорошо!" Тогда чтецъ снова прибѣгалъ къ ироническимъ нотамъ и снова увлекалъ за собою слушателя, возвращался къ восторженному настроенію -- и тотъ опять похваливалъ. Кончалось тѣмъ, что несчастный издатель приходилъ въ совершенный тупикъ и уже не изображалъ на своемъ, впрочемъ выразительномъ, лицѣ ни сочувственнаго одобренія, ни сочувственнаго порицанія... Бѣлинскій смѣялся до слезъ, когда ему сообщали подробности мистификаціи".
   Дѣйствительно, нельзя не разсмѣяться, даже спустя двадцать лѣтъ послѣ такихъ остроумныхъ продѣлокъ. Нынче, говорятъ, проницательный редакторѣсталъ догадливѣе и поручаетъ другимъ читать и оцѣнивать поэтическія произведенія.
   

V.

   По замѣчанію одного моего знакомаго, общественное вниманіе Петербурга всю зиму было занято "женскимъ вопросомъ внѣ научной почвы." Съ одной стороны, эстетики и присяжные театралы безъ умолку толковали о блестящихъ успѣхахъ г-жъ Лукки, Патти Деланортъ и объ отъѣздѣ г-жи Деверіи; съ другой стороны общественные судьи, практики и сплетники предавались разнообразнымъ толкамъ и соображеніямъ о Дарьѣ Соколовой, оправданной судомъ присяжныхъ и о неизвѣстной дамѣ, будто бы опоенной послѣ маскарада кофеиномъ.
   Что же касается до "женскаго вопроса на научной почвѣ", до женскаго образованія и до права посѣщенія женщинами университета, то по этому вопросу послѣднее слово остается за докторомъ Ханомъ. Сей пресловутый редакторъ "Всемірнаго труда" прямо заявляетъ: "мы не можемъ согласиться на счетъ общаго университета для молодежи обоего пола. Въ юные годы безпрестанное сближеніе лицъ обоего пола всегда (?) поведетъ къ разнымъ интригамъ и составитъ непреодолимую преграду къ свободному развитію..." Какъ видите, у доктора Хана, какъ и у его сотрудниковъ, постоянно въ головѣ одна только клубника:. Глядя на жизнь и на житейскія отношенія сквозь призму такихъ произведеній своего журнала, какъ "жертва вечерняя", "Новые люди" и "Повѣтріе", гдѣ герои на каждой страницѣ упиваются клубникой, г. Ханъ прозрѣваетъ интриги даже въ университетскихъ аудиторіяхъ при сближенія лицъ обоего пола.
   Если г. Ханъ въ данномъ случаѣ не остается вѣрнымъ истинѣ, то, во всякомъ случаѣ, не измѣняетъ самому себѣ и своему органу. Это все-таки похвально. Наши журналисты въ своемъ рвеніи но что бы то ни стало поддержать принципы своихъ изданій, доходятъ часто до самыхъ комическихъ положеній. Лучшимъ примѣромъ можетъ служить газета "Вѣсть". Всѣмъ, вѣроятно, извѣстно подобострастное отношеніе этой газеты къ патриціямъ и презрительное къ плебеямъ; всѣмъ извѣстно, что, по мнѣнію этой газеты, дама высшаго сословія никогда не снизойдетъ до званія актрисы или пѣвицы. Пріѣздъ Аделины Патти поставилъ "Вѣсть" въ затруднительное положеніе въ послѣднемъ случаѣ. Какъ было ей отнестись къ богатой аристократкѣ, къ маркизѣ де-Ко, которая является на оперной сценѣ подъ псевдонимомъ А. Патти? Маркиза и пѣвица!.. Что сказать на это г. Скарятину?.. Думалъ онъ, думалъ я придумалъ маркизу де-Но признать за одно лицо, а Аделину Патти -- за другое.
   "Аделина ІТатти -- пишетъ "Вѣсть" -- прелестная женщина небольшаго роста. При видѣ ея, болѣе всего поражаютъ ея большіе черные глаза и великолѣпные, черные, какъ смоль, волосы." Затѣмъ, въ той же статьѣ "Вѣсть" продолжаетъ: "Сказавъ о впечатлѣніи, произведенномъ Аделиною Патти, мы не можемъ не упомянутъ о появленіи новой звѣзды первой величины на небосклонѣ петербургскаго общества. Эта звѣзда -- молодая иностранка, жена французскаго маркиза де-Ко." Затѣмъ идутъ похвали и разсужденія о поразительной красотѣ маркизы, о ея застѣнчивомъ обращеніи, о привѣтливой улыбкѣ и о родственныхъ связяхъ ея по мужу.
   Для чего же "Вѣсть" прибѣгнула къ такой не хитрой, но очень смѣшной уловкѣ? Псевдонимъ и настоящая фамилія примадонны, кажется, всѣмъ очень хорошо извѣстны; кромѣ того, всѣмъ очень хорошо извѣстна двойственность и того петербургскаго публициста, о которомъ давно уже кто-то сказалъ:
   
   Въ Швейцаріи проѣздомъ не безъ жара
   Смѣялся онъ надъ нашей спѣсью барской,
   А у вельможи русскаго въ швейцарской
   Жалъ руку у ливрейнаго швейцара...
   
   Вообще, всѣ послѣднія уловки газеты "Вѣсть" оказываются очень неловкими и смѣшными до крайности. Въ послѣднее время эта псевдо-салонная газета пришла къ печальному сознанію, что она почти ни кѣмъ не выписывается и не читается. Чѣмъ помочь горю въ такомъ случаѣ?
   И Скарятинъ -- нашъ Солонъ Произнесъ съ привычнымъ жаромъ:
   
   -- "Хорошо! въ любой салонъ
   Я пошлю газету -- даромъ."
   
   Припомнивъ пословицу, что "даровому коню въ зубы не смотрятъ", "Вѣсть" напечатала такой циркуляръ: "Убѣдившись, что нѣкоторыя лица знакомы съ "Вѣстью" лишь по отзывамъ непріязненныхъ ей газетъ (точь въ точь Чичиковъ, жалующійся на своихъ враговъ), редакція сдѣлала распоряженіе посылать безплатно свое изданіе тѣмъ изъ гг. предводителей дворянства, которыхъ нѣтъ въ спискѣ ея подписчиковъ..." То-есть, какъ видите:
   
   Не отвяжетесь отъ "Вѣсти",
   Такъ она любвеобильна:
   Не возьмете добровольно,
   Такъ получите насильно.
   
   Какъ ни благодушенъ повидимому безкорыстный подвигъ "Вѣсти", но мы имѣли основаніе предполагать, что ея оригинальное великодушіе не приведетъ къ желанному распространенію идей этой газеты. Мы имѣли основаніе думать, что даровые читатели "Вѣсти" вправѣ посмотрѣть на эту газету какъ на баррикаду, а "баррикада", но толкованію справочной книжки г. Генкеля, означаетъ "разный хламъ, выброшенный поперсгъ улицы". Наше соображеніе, къ несчастію г. Скарятина, уже до нѣкоторой степени оправдалось. Кромѣ другихъ писемъ, въ С. Пб. В. появилось письмо къ редактору "Вѣсти" отъ предводителя дворянства борзенскаго уѣзда черниговской губерніи М. Имшенецкаго, который, высказывая свое удивленіе при неожиданномъ полученіи "Вѣсти", такъ заканчиваетъ свое письмо: "Вы, вѣроятно, предполагали, что я, какъ предводитель дворянства, долженъ сочувствовать направленію вашего изданія; вы очень ошиблись... Съ изданіемъ вашимъ я не имѣю ровно ничего общаго и читать его -- не имѣю силъ. Полученные въ моей канцеляріи 16 нумеровъ обратно посланы въ редакцію вашей газеты".
   
   Вотъ какова печальная судьба
             Скарятина и "Вѣсти":
   Выслушивать не лестный крикъ: à bas!
             Приходится имъ вмѣстѣ.
   

VI.

   Перемѣна декорацій. Мы переносимся въ провинцію.
   ..."Мы изъ провинціи рѣдко присылаемъ свои корреспонденціи, пишетъ ко мнѣ одинъ губернскій Корытниковъ, потому что за исключеніемъ нѣкоторыхъ случаевъ, губернская жизнь проходитъ въ такомъ мертвомъ затишьѣ, одинъ день и одинъ мѣсяцъ такъ похожи на другіе дни и мѣсяцы, что обыкновенному наблюдателю рѣшительно приходится молчать. Корреспондентъ -- не художникъ; онъ не съумѣетъ, да по его и дѣло это, прибѣгать къ тонкому анализу внутренней провинціальной жизни, очень блѣдной и незатѣйливой, съ ея крошечными явленіями, стремленіями и интересами. Отъ корреспондентовъ требуютъ фактовъ, а не глубокомысленныхъ афоризмовъ, въ родѣ афоризма М. Н. Каткова, сказавшаго однажды:
   "Москва есть то, что она есть..."
   Мы, провинціальные наблюдатели, въ ожиданіи крупныхъ явленій или крупныхъ безобразій, (что у насъ почти одно и тоже) всю текущую, будничную сторону провинціальной жизни можемъ очень сжато, но вѣрно обрисовать слѣдующими строками.
   
   Только пробуждаемся
   И за столъ садимся;
   Сильно обжираемся,
   Спать потомъ ложимся,
   Снова просыпаемся,
   Въ карточки сразимся,
   До утра -- ругаемся,
   Къ утру -- помиримся.
   
   За то въ антрактахъ всего этого, въ видѣ общественнаго развлеченія бываютъ у насъ иногда безобразія, ухъ какія классическія безобразія!.."
   Имѣя въ настоящее время передъ глазами нѣсколько фактовъ изъ провинціальной жизни, я совершенно соглашаюсь съ послѣдними словами моего пріятеля -- губернскаго Корытникова. Перебирая эти факты, я нахожу ихъ, выражаясь языкомъ г. Старчевскаго и его "Сѣверной Пчелы", "ниже всякаго приличія" {Кстати о "Сѣвер. Пчелѣ". Г. Старчевскій пишетъ о своей газетѣ: "читатели увидятъ, что на столбцахъ ея не будетъ помѣщено ничего оскорбляющаго приличіе". Повидимому послѣдняя фраза очень понятна, но на самомъ дѣлѣ это не такъ. Въ нашей печати самыя обыкновенныя выраженія потеряли свой первоначальный смыслъ и даже слово приличіе каждый журналистъ понимаетъ по своему. Такъ г. Ханъ считаетъ "неприличіемъ" если лица обоего пола будутъ присутствовать вмѣстѣ на лекціяхъ; такъ "Московскія Вѣдомости" считаютъ "неприличнымъ" преподаваніе химіи въ реальныхъ гимназіяхъ, потому что ученики будутъ шалитъ съ препаратами". Пока неизвѣстно, что разумѣетъ подъ словомъ "приличіе" г. Старчевскій, но едва ли кто нибудь найдетъ приличными литературные пріемы "Сѣверичелы", которая называетъ "Говоруновъ" г. Манна "тонкою сатирою на нашу современную молодежь", а пьесы г. А. Потѣхина не одобряетъ за ихъ "чрезмѣрную тенденціозность".}.
   Приведу на выдержку нѣсколько характерныхъ случаевъ изъ современныхъ провинціальныхъ нравовъ.
   Кто не жилъ въ провинціальныхъ захолустьяхъ, тотъ себѣ представить не можетъ, до чего можетъ доводить тамъ людей скука. Я зналъ одну уѣздную барыню, очень несчастливую въ замужествѣ.
   -- "Вы никогда не любили вашего мужа?"
   -- "Никогда", отвѣчала она мнѣ съ какою-то апатическою откровенностью.
   -- "Зачѣмъ же вы вышли замужъ?"
   -- "Скучно ужъ очень мнѣ было"...
   Отвѣтъ, но моему, очень выразительный и уѣздно-трагическій. Жрецы богини Ѳемиды, живущіе въ настоящее время въ Новой Калитвѣ Острожскаго уѣзда и томимые самой безвыходной скукой вмѣсто развлеченія прибѣгли недавно къ оригинальнымъ судейскимъ забавамъ. Выслушавъ жалобу одного мужика, который обвинялъ свою жену въ неприличной жизни, которую она будто бы ведетъ по милости своей родной матери, скучающіе проказники призываютъ виновныхъ -- мать и дочь. Началась сцена. Мужъ упрекаетъ жену за дурное поведеніе, жена отпирается; онъ начинаетъ корить тещу -- теща отпирается тоже.
   Уѣздные Соломоны, имѣя въ виду съ одной стороны принципъ сохраненія общественной нравственности, а съ другой стороны, желая позабавиться, придумали для виновныхъ совершенно своеобразное наказаніе: мать и дочь были выведены на слободскую площадь, гдѣ имъ приказали мести и чистить навозъ, а затѣмъ онѣ были запряжены въ наполненную навозомъ тѣлегу, которую вывезли сперва за слободу, гдѣ былъ выброшенъ навозъ, и потомъ рысцей возвратились къ крыльцу волостнаго правленія. Тѣмъ и закончилась судейская потѣха, (Соврем. Извѣстія, No 2.)
   

VII.

   Да, многое объясняется въ провинція -- скукой. Люди ссорятся, сплетничаютъ, вступаютъ въ законные браки и совершаютъ незаконныя дѣла -- все это въ большинствѣ случаевъ отъ скуки. Ради скуки совершаются въ Воронежѣ побоища съ маркерами и старшинами клуба; ради скуки тамбовскіе гласные устраиваютъ обѣды, на которыхъ извѣстный Борисъ Чичеринъ объясняетъ причину этихъ обѣдовъ тѣмъ, что тамбовскіе гласные очень щекотливы и очень обходительны. Умиляясь тѣмъ, что за обѣдомъ присутствуетъ и губернаторъ и губернскій предводитель, г. Чичеринъ восклицаетъ: "Гг. сегодня въ нашей средѣ соединяется и тотъ, кто является стойкимъ защитникомъ нашихъ правъ и тотъ, кто по закону призванъ ограничивать эти права"... (!!)
   Только одной скукой объясняются подобныя обѣденныя безсмыслицы. Заѣдаемые скукой, провинціалы смѣются часто надъ тѣмъ, что вовсе не весело, по за то подъ часъ не замѣчаютъ многаго истинно смѣшного, совершающагося подъ самымъ ихъ носомъ. Не смѣшенъ-ли, напримѣръ фактъ, сообщаемый Соврем. Изв. (No 7) о грамотности и толковости уѣздныхъ почтовыхъ чиновниковъ. Недавно угличская почтовая контора доставила въ ярославскій статистическій комитетъ списокъ газетъ и журналовъ, получаемыхъ въ Угличѣ. Въ числѣ названій журналовъ въ этомъ спискѣ находится журналъ "Редакція Трудовъ" (!!!) Могутъ-ли послѣ этого провинціалы удивляться неисправному полученію журналовъ и газетъ.
   Провинціалъ умираетъ отъ скуки; и ему нѣтъ дѣла никакого, если его ближній умираетъ отъ чего нибудь другого. Вотъ примеръ. Въ Вязникахъ (владимірской губерніи) жена купца Елисавета Машенцова, въ началѣ прошлаго января, угорѣла, заснувши на лежанкѣ. Спала она долго; мужъ, проходя случайно мимо, увидѣлъ, что жена умираетъ. Замѣтивъ въ ней еще признаки жизни, купецъ послалъ за докторомъ. Послѣдній явился, но, едва переступивъ порогъ и увидя угорѣвшую, сказалъ махнувши рукою:
   -- "Что тутъ съ ней дѣлать! Она уже мертвая".
   Докторъ ушелъ, а между тѣмъ, какъ сообщаетъ корреспондентъ "Русскихъ вѣдомостей", (No 11) обмершая въ продолженіи всего этого дня была еще теплою, біеніе жилъ продолжалось долго послѣ ухода доктора. Другого врача не нашла дома и больная умерла, лишенная всякой помощи.
   Случай въ Елисаветдградѣ еще возмутительнѣе. Прослушайте русскую новеллу второй половины XIX столѣтія:
   Въ Едисаветградѣ въ уѣздномъ судѣ жили были два чиновника -- пріятеля. Одинъ изъ нихъ Петръ Л... постоянно цѣлый годъ грозилъ второму г. С. и грозилъ безъ всякой, повидимому, причины.
   -- "Я, братъ, тебя уничтожу"...
   Ну, и дѣйствительно уничтожилъ. Были они оба однажды въ гостяхъ и въ 11 часовъ собирались уже уходить домой, какъ г. С. опять услышалъ обычную угрозу пріятеля:
   -- "А я, братъ, тебя уничтожу"...
   Не успѣлъ послѣдній проговорить свою угрозу, какъ бросился на товарища и несмотря на отпоръ послѣдняго, откусилъ у него весь носъ, пожевалъ его во рту, выплюнулъ на полъ и затеръ ногою. (Остатки носа съ трудомъ найдены были черезъ 2 часа.)
   Оскорбитель предложилъ г. С. сто рублей за бесчестіе... Неужели такъ дешевы носы въ Елисаветградѣ?.. Неужели нужны еще Крейцберги, а не цивилизація, для укрощенія такихъ звѣрей въ образѣ человѣческомъ?
   Въ заключеніе остановимся на фактѣ въ другомъ родѣ и не такого мрачнаго свойства. Онъ принадлежитъ къ разряду совершенно невѣроятныхъ и новыхъ спекуляцій.
   Къ одному адвокату, какъ передаютъ въ Судебномъ Вѣстникѣ, является довольно прилично одѣтый господинъ и проситъ совѣта но своему дѣлу.
   -- "Л какое ваше дѣло?" спрашиваетъ адвокатъ.
   -- "Я призванъ къ суду дать отвѣтъ по представленному ко взысканію съ меня заемному письму. Но я полагаю, что я не обязанъ платить, хотя я и дѣйствительно выдалъ это письмо".
   -- "А почему же? удивляется адвокатъ.
   -- "А вотъ почему. На заемномъ письмѣ я подписался: "титулярный совѣтникъ такой-то". Ріо послѣ выдачи акта, я по Высочайше конфирмованному приговору суда подвергнутъ былъ тюремному заключенію, съ лишеніемъ всѣхъ особенныхъ правъ лично и по состоянію мнѣ принадлежащихъ. Поэтому, такъ какъ заемное письмо выдалъ титулярный совѣтникъ N. N., а я теперь не титулярный совѣтникъ, а просто N. N., то и не обязанъ платить. Я и подписываюсь теперь "бывшій титулярный совѣтникъ". "Я не намѣренъ отказываться отъ правъ, слѣдуемыхъ по конфирмаціи".
   Не находчивость-ли? Человѣкъ даже спекулируетъ собственнымъ безчестіемъ, на него наложеннымъ!

Анонимъ.

"Дѣло", No 4, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru