Милонов Михаил Васильевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 4.26*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    К Рубеллию. Сатира Персиева
    К Луказию. Сатира вторая
    <Н. Ф. Грамматину>
    Придонский ключ
    Уныние
    Похвала сельской жизни
    К моему рассудку. Сатира третия
    К патриотам
    Мысли при гробе князя Кутузова-Смоленского
    Освобожденные пленники. Романс, почерпнутый из происшествий 1813 года
    На кончину Державина. Элегия
    К В. А. Жуковскому, на получение экземпляра его стихотворений
    "Жуковский, не забудь Милонова ты вечно..."
    Послание в Вену к друзьям
    Падение листьев. Элегия
    Эпитафия князю Кутузову-Смоленскому
    К портрету Фридриха II
    Надписи к портретам
    1. Оленина
    2. Портного Нимана
    3. В. И. Рембовского
    По случаю принесения скверной водки для пунша
    На вздорожание рома до восьми рублей бутылка
    К невкушающему любителю пунша
    К издателю "Пантеона"
    К нему же
    На безграмотного сенатора стихотворца
    Послание просительно покорно-стихотворное... (К H. P. Политковскому)
    К Н. Р. Политковскому Послание поздравительно-просительное
    К Ф. С. Политковскому, который назвал меня безбожником
    По случаю вставления в рамы лика архиепископа Платона
    Стихи, писанные на заказ, с заплатою за оные вперед десяти рублей

М. В. Милонов

Стихотворения

  
   Библиотека поэта. Второе издание
   Поэты 1790-1810-х годов
   Вступительная статья и составление Ю. М. Лотмана
   Подготовка текста М. Г. Альтшуллера.
   Вступительные заметки, биографические справки и примечания М. Г. Альтшуллера и Ю. М. Лотмана
   Л., "Советский писатель", 1971
   Оригинал здесь -- http://www.rvb.ru
  

СОДЕРЖАНИЕ

   Биографическая справка
   177. К Рубеллию. Сатира Персиева
   178. К Луказию. Сатира вторая
   179. <Н. Ф. Грамматину>
   180. Придонский ключ
   181. Уныние
   182. Похвала сельской жизни
   183. К моему рассудку. Сатира третия
   184. К патриотам
   185. Мысли при гробе князя Кутузова-Смоленского
   186. Освобожденные пленники. Романс, почерпнутый из происшествий 1813 года
   187. На кончину Державина. Элегия
   188. К В. А. Жуковскому, на получение экземпляра его стихотворений
   189. "Жуковский, не забудь Милонова ты вечно..."
   190. Послание в Вену к друзьям
   191. Падение листьев. Элегия
   192. Эпитафия князю Кутузову-Смоленскому
   193. К портрету Фридриха II
   194--196. Надписи к портретам
   1. Оленина
   2. Портного Нимана
   3. В. И. Рембовского
   197. По случаю принесения скверной водки для пунша
   198. На вздорожание рома до восьми рублей бутылка
   199. К невкушающему любителю пунша
   200. К издателю "Пантеона"
   201. К нему же
   202. На безграмотного сенатора стихотворца
   203. Послание просительно покорно-стихотворное... (К H. P. Политковскому)
   204. К Н. Р. Политковскому Послание поздравительно-просительное
   205. К Ф. С. Политковскому, который назвал меня безбожником
   206. По случаю вставления в рамы лика архиепископа Платона
   212. Стихи, писанные на заказ, с заплатою за оные вперед десяти рублей
  

Биографическая справка

  
   Михаил Васильевич Милонов (1792--1821) происходил из семьи просвещенного, но небогатого воронежского помещика. Материальная нужда была постоянным спутником жизни Милонова. В 1803 году он поступил в Благородный пансион при Московском университете. С 1805 по 1809 год учился в Московском университете, который окончил, получив степень кандидата. Затем Милонов переезжает в Петербург и поступает на службу, сначала в министерство внутренних дел, а затем, пользуясь покровительством И. И. Дмитриева, -- в министерство юстиции. В 1812 году он пытается при посредничестве П. А. Вяземского вступить в формируемый М. А. Дмитриевым-Мамоновым гусарский полк. После ухода Наполеона из Москвы служит в комиссии помощи пострадавшим жителям города.
   Литературные занятия Милонова начались еще в университетском пансионе. Он сближается с московскими литераторами -- Мерзляковым, Грамматиным, Жуковским. В 1807--1809 годах его стихи стали появляться в "Утренней заре" (пансионском издании, печатавшем сочинения воспитанников) и "Вестнике Европы". После переезда в Петербург Милонов сблизился с кругом "Цветника" и группировавшихся вокруг него радикальных литераторов. В дальнейшем печатался также в "Санкт-Петербургском вестнике" Измайлова, "Сыне отечества", "Благонамеренном" и других периодических изданиях.
   К этому времени Милонов окончательно определился как поэт гражданского направления и сатирик. Противопоставляя себя мечтательному романтизму Жуковского, он писал:
  

Зовись ты Шиллером -- зовусь я Ювеналом!

  
   "Ювеналовское" направление Милонова на самом деле представляло собой пропаганду высокой гражданской сатиры, подготавливавшей поэтическую практику декабристской поэзии эпохи Союза благоденствия.
   После 1815 года, бросив службу, Милонов, больной и голодный, начал опускаться. Смерть Беницкого разрушила наиболее близкий ему поэтический кружок. Круг радикальных петербургских писателей-разночинцев рассеялся и измельчал. Лучшие поэты умерли от нужды и болезней, выжившие все больше становились чиновниками. Складывающийся же мир молодых литераторов декабристского лагеря был Милонову чужд. Он повторил трагедию Ермила Кострова -- "возвышенного певца", разменявшего свой талант на трактирные забавы. Пушкин записал характерный рассказ: "Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный по своему обыкновению, оборванный и растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: "Там, там найду я награду за все мои страдания..." -- "Братец, возразил ему Гнедич, посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда"". 1 После смерти Милонова многие его произведения остались в рукописях, в настоящее время утраченных.
  

Основные издания стихотворений М. В. Милонова:

  
   Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова, СПб., 1819.
   "Поэты-сатирики XVIII -- начала XIX в.", "Б-ка поэта" (Б. с.), Л., 1959, с. 477.
  
   1 Пушкин, Полн. собр. соч., т. 12, 1949, с. 159.
  
  
   177. К РУБЕЛЛИЮ
   Сатира Персиева
  
   Царя коварный льстец, вельможа напыщенный,
   В сердечной глубине таящий злобы яд,
   Не доблестьми души -- пронырством вознесенный,
   Ты мещешь на меня с презрением твой взгляд!
   Почту ль внимание твое ко мне хвалою?
   Унижуся ли тем, что унижен тобою?
   Одно достоинство и счастье для меня,
   Что чувствами души с тобой не равен я!
   Что твой минутный блеск? что сан твой горделивый?
   Стыд смертным и укор судьбе несправедливой!
   Стать лучше на ряду последних плебеян,
   Чем выситься на смех, позор своих граждан;
   Пусть скроюсь, пусть навек бегу от их собора,
   Чем выставлю свой стыд для строгого их взора;
   Когда величием прямым не одарен,
   Что пользы, что судьбой я буду вознесен?
   Бесценен лавр простой, венчая лик героя,
   Священ лишь на царе владычества венец;
   Но коль на поприще, устроенном для боя,
   Неравный силами, уродливый боец,
   Где славу зреть стеклись бесчисленны народы,
   Явит убожество, посмешище природы,
   И, с низкой дерзостью, героев станет в ряд, --
   Ужель не обличен он наглым ослепленьем
   И мене на него уставлен взор с презреньем?
   Там все его шаги о нем заговорят.
   Бесславный тем подлей, чем больше ищет славы!
   Что в том, что ты в честях, в кругу льстецов лукавых,
   Вельможи на себя приемлешь гордый вид,
   Когда он их самих украдкою смешит?
   Рубеллий! Титла лишь с достоинством почтенны,
   Не блеском собственным, -- сияя им одним,
   Заставят ли меня дела твои презренны
   Неправо освящать хвалением моим?
   Лесть сыщешь, но хвалы не купишь справедливой!
   Минутою одной приятен лести глас;
   Но нужны доблести для жизни нам счастливой,
   Они нас усладят, они возвысят нас!
   Гордися, окружен ласкателей собором,
   Но знай, что предо мной, пред мудрых строгим взором,
   Равно презрен и лесть внимающий, и льстец.
   Наемная хвала -- бесславия венец!
   Кто чтить достоинства и чувства в нас не знает,
   В неистовстве своем теснит и гонит их,
   Поверь мне, лишь себя жестоко осрамляет, --
   Унизим ли мы то, что выше нас самих?
   Когда презрение питать к тебе я смею,
   Я силен -- и ни в чем еще не оскудею;
   В изгнаньи от тебя пусть целый век гублю,
   Но честию твоих сокровищ не куплю!
   Мне ль думать, мне ль скрывать для обща посмеянья
   Убожество души богатством одеянья?
   Мне ль ползать пред тобой в толпе твоих льстецов?
   Пусть Альбий, Арзелай -- но Персий не таков!
   Ты думаешь сокрыть дела свои от мира --
   В мрак гроба? но и там потомство нас найдет;
   Пусть целый мир рабом к стопам твоим падет,
   Рубеллий! трепещи: есть Персий и сатира!
  
   <1810>
  
  
  
   178. К ЛУКАЗИЮ
   Сатира вторая
  
   Луказий! решено: ты хочешь быть поэтом
   И требуешь, чтоб я снабдил тебя советом,
   Как славы достигать и имени певца;
   Что легче, как найти невежду и льстеца?
   Ищи их и пиши: всё будет совершенно!
   Писателем прослыть весьма обыкновенно.
   Стихи свои хвалой наполни гнусных дел,
   Будь дерзок, подл и льстец -- и слава твой удел!
   Рубеллию тверди, что он рожден вельможей,
   Жене его шепни, что всех она пригожей,
   А Балдусу, вралю, что первый он поэт,
   И одами зови его высокий бред;
   Утешь его, скажи, что добрый час настанет
   И свет стихи его порочить перестанет,
   Что, рано ль, поздно ли, насмешники помрут --
   И томы пыльные читателей найдут;
   К Вралеву забеги с пренизким ты поклоном:
   Ему не в первый раз вступаться Цицероном
   За скаредных певцов, уродство их хвалить,
   Дерзни его хоть раз с Горацием сравнить --
   И он, не устрашась, провозгласит пред светом.
   Тебя и Пиндаром, и классиком-поэтом!
   Там к Бавию иди: сей ждет тебя бедняк
   Отец помесячных нелепостей и врак,
   Дай что-нибудь ему! он скоро разорится --
   И жизнь твоя как раз в журнал его вклеится!
   С огромною своей поэмою спеши
   В дом Клита и ему усердно припиши:
   Он знатный господин, талантов покровитель
   И просвещения в отечестве ревнитель, --
   Страницей лести лишь пожертвуй -- и твой труд
   На счет его казны тисненью предадут!
   Лишь книга добрая явиться в свет не смеет,
   А вздорная везде заступников имеет,
   Нет нужды, что о ней забудут через день!
   Тем лучше, сочинять Луказию не лень;
   Комедии своей желаешь ли успеха --
   Зови друзей в театр для хлопанья и смеха --
   И слава о тебе промчится в шумный рай!
   В обширных замыслах своих не унывай:
   Быть может, за игру актрисы превосходной
   Похвалят и стихи в трагедии негодной;
   Тогда тебя введут к Лукуллу в пышный дом,
   Где он, обсаженный невеждами кругом,
   За каждую строку твоей подлейшей лести
   Сторицею воздаст хвалы тебе и чести!
   В ученых обществах ты станешь заседать,
   Куда стекаются не слушать -- а зевать;
   Где Мидас, мстя женам, в бессмыслии суровом,
   Недавно их морил своим похвальным словом;
   Но только ли еще? -- о гении твоем
   И Клузий возвестит в издании своем,
   И Глазунов, сей муж, толико благодарный,
   Распишет о тебе хвалой высокопарной,
   И, книжного ума брадатый продавец,
   Всех будет уверять, что первый ты певец!
   У нас кто захотел в поэты -- записался;
   Хоть новый рекрут сей с грамматикой не знался --
   Нет нужды до того! отвага, дерзость, лесть
   Невежд и подлецов нередко вводят в честь!
   Смелей бери перо! примеры пред тобою;
   Так Мевий, разродясь сатирою одною
   И выдав сто дурных стихов наперечет,
   Попал в певцы и всем свой строгий суд дает;
   Ах, сколько есть таких, которы, от рожденья
   Не могши написать двух строк без погрешенья,
   Взялись о правилах и вкусе говорить,--
   Невежда боле всех имеет страсть учить.
   И ты, хоть не богат своим природным даром,
   Старайся заменить его отвагой, жаром;
   Найдутся многие, которые простят
   Бессмыслице твоей за то, что в ней узрят
   И цель полезную, и рвение благое,
   Которы облечешь ты в рубище худое, --
   Что добрый гражданин, что в службе ты давно;
   Как будто гражданин и автор -- всё равно!
   Как будто стыд тому, кто всех из нас честнее,
   Быть в мыслях правильней и в связи их яснее.
   Пусть Фабий нежный друг, пусть добрый он отец,
   Пусть мужа верного он будет образец, --
   Все качества сии достойно уважаю,
   Но, слушая его трагедии, -- зеваю;
   И если б кто дерзнул в присутствии моем
   Сказать, что он рожден трагическим певцом,
   И мне бы отвечать на то не можно было --
   Молчание мое льстеца бы обличило.
   И как, не изменя и чести, и стыду,
   Осмелюся назвать я, к собственному вреду,
   Нескладного певца поэтом превосходным,
   Хотя б он в доброте Сократу был подобным?
   Радковского вранье поэмою считать,
   С российским Пиндаром Бессмыслова равнять
   И, чтоб никто в моем безумстве не сомнился,
   Кричать, что снова Юнг в Плаксевиче родился!
   Скорей решусь принять ужасный приговор,
   Что буду помещен поэтов сих в собор,
   Скорее соглашусь смешнее быть Шутова,
   Глупее Бавия и даже злей Злослова!
   Но это для себя, Луказий, я сказал,
   Ты смело достигай великих сих похвал;
   Так Фирса Томасом друзья его назвали,
   Хоть смысла у него в твореньях не встречали,
   Но он привык искать не смысла -- длинных слов,
   И мало ли ему подобных есть творцов?
   Их дружбы ты ищи, их слушай наставленья,
   Яви себя рабом нелепого их мненья,
   Наука их легка: не думать ни о чем,
   Лишь странным щеголять в болтаньи языком;
   Так Вадий нанизал поэму в их расколе
   Из смеси чудных слов, неслыханных дотоле, --
   И вправду славен он! поэмой будут сей
   Теперь определять безумие людей!
   Но главный мой совет: будь тверд в своем ты мненье
   И бранью защищай нелепое творенье,
   На всё за детище любезное дерзай,
   И умным, и глупцам ни в чем не уступай.
   Быть может, иногда ты встретишь, хоть их мало,
   Людей, которые острят на глупость жало,
   Тогда, рассвирепев и взявши грозный вид,
   Брани их наповал, забыв и честь и стыд:
   "Безбожник, -- закричи, -- злодей и изверг света,
   Кто смеет не почтить в Луказии поэта!"
   Но этих смельчаков немного меж людей,
   И прозе, и стихам большая часть судей:
   Педант, над книгами в течение полвека
   Утративший и смысл, и образ человека,
   Который всякий час, с надменною мечтой,
   Вам будет заменять грамматику собой,
   Который всё наук прошел обширно поле,
   И сам -- том древния грамматики, не боле;
   Иль автор мелочей, в посланиях своих,
   Где с здравой логикой в раздоре каждый стих,
   Дающий вес умам, познаниям, талантам;
   Иль Вариус, что схож с огромным фолиянтом,
   В котором столько же нелепиц, сколько слов;
   Иль славы ищущий pyгательством Злослов,
   Кто, площадную брань нам выдав за сужденье,
   Себе вменяет в честь всеобщее презренье;
   Иль Друз, что о любви к отечеству твердит
   И первый сам его невежеством срамит!
   Ступай, Луказий мой, храня в душе отвагу,
   Смелей переводи чернила и бумагу,
   Такое ремесло нимало не во вред!
   Но вижу, что тебя смущает мой совет, --
   Такими ль, говоришь, такими ли путями
   Державин, Дмитриев прославились меж нами?
   Не все под сча?стливой планетой рождены;
   Луказий, чтоб дерзать за славой, как они,
   Чтобы стяжать венцы, которы их покрыли,
   Им равные, скажи, имеешь ли ты силы?
   Питаешь ли в груди божественный сей жар,
   Который от небес немногим послан в дар,
   Сию высокость чувств и духа благородство --
   Достоинство людей, поэтов превосходство?
   Для славы истинной отважишься ль на всё,
   Найдешь ли ты в себе возмездие свое?
   Луказий! не мечтай: мне цель твоя известна!
   С прямым талантом лесть и низость несовместна.
   Для тех особый путь назначен был судьбой;
   Тебе ли, как они, прославиться собой,
   Одну лишь страсть к стихам несчастную имея?
   Что подвиг Геркула для слабого пигмея?
   Совет же мой легок -- и к славе путь прямой,
   Решился -- в добрый час! пиши -- и бог с тобой!
  
   <1810>
  
  
   179. <Н. Ф. ГРАММАТИНУ>
  
   Твоя комедия без или,
   И на театре ей не быть,
   Она сгниет в архивной пыли;
   Да почему же ей не сгнить,
   Когда и с прибавленьем или
   Давным-давно две Лизы сгнили?
   Я разумею: "Лизу, или
   Признательности торжество";1
   И ту, какой и естество
   Не создавало: "Лизу, или
   Распрепечальный результат
   И гордости и обольщенья".2
   Ну, так бери свои творенья
   Да и скорей их в печку, брат!
  
   1810(?)
  
   1 "Лиза, или Торжество благодарности", драма Н. И. Ильина.
   2 "Лиза, или Следствие гордости и обольщения", драма Б. М. Федорова.
  
  
   180. ПРИДОНСКИЙ КЛЮЧ
  
   В тени дубравы ток виющий,
   О сын венчанных мохом скал,
   Со ребр их в Дон лиющий
   Свой пенистый кристалл!
   К тебе, Придонский ключ целящий,
   Близ коего отшельник жил
   И твой поток журчащий
   Из камня источил,
   Иду в часы полдневна зноя,
   Свежа палиму жаром грудь,
   Средь неги и покоя
   При шуме отдохнуть;
   Или, в час вечера сумра?чный,
   Как, пробираясь сквозь тростник,
   Луна в твой ток прозрачный
   Свой опускает лик,
   И в тму глубокую полнощи,
   Как черны призраки ея,
   Из ближней вышед рощи,
   Обстанут вкруг тебя,
   Твой шум в молчании внимают,
   Не движась с высоты скалы,
   И тени упадают
   Далеки по земли;
   Как, наклонясь, в тебе глядится
   Чело угрюмое холма,
   И с трепетом дробится
   У ног его волна;
   О ключ, святыней источенный,
   Пробивший влагою песок!
   Тобою привлеченный,
   Я славлю твой исток.
   Да ввек твоя святится сила
   И живоносные струи,
   Вечно-биюща жила
   Питающей земли!
  
   <1811>
  
  
   181. УНЫНИЕ
  
   Люблю в душе моей уныние питать.
   Природа всякий час готова нам внимать,
   Наставник истинный, товарищ драгоценный!
   Но более всего люблю тот час священный,
   Как гаснет в облаках, прощаясь с миром, день,
   Как длинная с холмов в долины ляжет тень,
   Полдневных шум работ умолкнет постепенно,
   И пение певцов слабеет отдаленно,
   Скрываются цветы, чернеют зыби вод,
   Как света царь, скончав торжественный свой ход,
   Померкшее чело скрывает за туманом,
   И теплится заря на западе багряном.
   Тогда, мечтается, с прохладным ветерком
   Молчание летит под маковым венком,
   Друг ночи и о ней желанный возвеститель!
   Ты мир и сон ведешь оратая в обитель.
   Час вечера в полях -- печальный жизни вид!
   Струя сокрытых вод вокруг меня журчит,
   И аромат с цветов невидимых восходит;
   Тогда во глубину свою мой дух нисходит;
   Спят чувства -- и мечта его оживлена!
   Парениям ее вселенная тесна.
   Сюда питать ее, под наклоненной ивой,
   Сажусь -- и углублен в беседе молчаливой --
   Сюда, уныния и мудрости друзья!
   Лик месяца блеснул на зеркале ручья!
   Пред мною храм села, в очах моих кладбище,
   Отшедших от земли пустынное жилище,
   Не бронза, не гранит -- вещатели похвал!
   Полуобрушенный, покрытый дерном вал,
   Заросших ряд могил, где мох лишь, поседевший
   На камнях гробовых иль вновь зазеленевший,
   Почивших время сна являет для очей;
   Здесь пепел их свежит извивистый ручей.
   Как братья, как друзья, гроб вместе старца, млада,
   Их персти не делит железная ограда!
   При них взор странника стремится отдохнуть,
   О братья, вместе течь и вместе кончить путь!
   О тленности мечта здесь дух мой посещает,
   Шаг каждый мой себе подобных попирает,
   Из праха нашего составилась земля.
   А там, где день и ночь гремит творцу хвала,
   В природной простоте ума не озаренна,
   Не хитростью его, а чувством соплетенна,
   Где, мнится, сам отец внимает чад своих,
   Вселяет в злобных страх и милует благих,
   Где древность на стенах секирой твердой стали
   Неизгладимые означила скрижали, --
   В сем храме мысль моя со трепетом парит,
   Приникши к алтарям, поющи лики зрит,
   Дух -- верою, мольбой -- ланиты воспаленны,
   Уста, несущи песнь, и очи умиленны;
   Там молится, предстать готовясь пред судом,
   Раскаянье, к земле приникшее челом,
   В потоке слез свое сретает искупленье;
   Благословляя там от мира удаленье,
   Согбенный летами, под бременем скорбей,
   Желая ускорить кончиною своей,
   Дом тесный труженик себе уготовляет,
   Не кончен зрится труд... а старец истлевает!..
   Сюда, в час осени, стекайтеся, друзья!
   Как с шорохом листов смесится шум ручья
   И ток, рассвирепев, в расширенном стремленье,
   К окрестным понесет жилищам потопленье;
   Как ветер восшумит, внезапный гость лесов,
   И обнажит верьхи дряхлеющих дубов;
   Когда отцветшие дубравы и долины
   Представят взорам вид печальныя картины
   И вы не встретите в зерцале мутных вод
   Ни утра зарево, ни неба ясный свод;
   Феб скроется, узрев природы разрушенье,
   И, в скорби, сократит для ней свое теченье;
   Когда она, сорвав красот своих венец,
   Сама -- как старица, сретающа конец, --
   Тогда, мои друзья, в сей мрачный лес вступайте;
   Свой собственный закат всеобщим услаждайте,
   Смерть менее страшна, коль думаем о ней.
   Сидящим вам в мечтах, быть может, вестник сей,
   На мшистой высоте повременно звучащий,
   Которым говорит нам миг, от нас летящий,
   Моленья скажет час... во храме огнь блеснет.
   Всяк к месту, в нем себе избра?нному, придет.
   Торжествен час хвалы, предвечному несомый!
   Быть может, окружив почивших тесны домы,
   Благословения на прах их притекут,
   Моление и скорбь свой тихий гимн сольют,
   И взыдет фимиам над дремлющим в покое...
   Там веры чувствуйте величие простое!
   Или всю скорбь в себе стремитеся вместить,
   Всю силу ближнего несчастие делить,
   Когда, сквозь частый кров, составленный ветвями,
   С бледнеющим челом, с померкшими очами,
   С власами, падшими в небрежности на грудь,
   Вы узрите красу, таящу робкий путь
   К могиле, где ее отрада заключенна:
   Дух скорбью услажден, грудь плачем облегченна!
   Склонясь на мшистый крест задумчивым челом,
   Уныния она вам будет божеством.
  
   <1811>
  
   182. ПОХВАЛА СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ
  
   Beatus ille qui procul etc.
   Hor. 1
  
   Блажен, кто жизнь свою в свободе провождает,
   Как первобытный вселенны гражданин,
   Доставшийся ему удел распространяет
   И в отческих полях работает один.
   Его не устрашит труба, войну гласяща,
   Свирепых воинов во трепет приводяща,
   Ни разъяренныя стихии грозный вид;
   Корысти он вослед чрез бездны не летит.
  
   Но, лучшею себя забавой услаждая,
   В саду сухую ветвь пилой отъемлет прочь,
   Ослабшую крепит, с другой сочетавая,
   Там тополу спешит любимому помочь;
   С веселием стада с полей своих встречает,
   Там круторогую телицу загоняет,
   Там агницы стрижет сребристое руно,
   Иль, златом полное, обходит он гумно.
  
   Когда ж, венчанная румяными плодами,
   К нам осень притечет, обильная в дарах,
   Как матерь щедрая, ожиданна сынами,
   И пиршество для них устроит на полях --
   Приспела сладкая трудов его награда,
   Там точит пурпурный он сок из винограда,
   Там им взращенный плод рука его берет
   Иль в чашу светлую янтарный цедит мед.
  
   Всё вам, о боги, в дар! вам жертвы обреченны,
   Властители лесов, стрегущие стада
   И быта сельского хранители священны,
   Приносит первого избытки он плода;
   Ваш храм, украшенный работою простою,
   На утрие его исполнится хвалою,
   Церере принесет он юного овна
   И Вакху на алтарь -- обильный ток вина.
  
   Садится ль он дубов развесистых под тенью,
   На мягкой зелени, кропимой ручейком,
   Согбенный думою или объятый сном, --
   Летающий зефир в него прохладой дует,
   На ветви голубок, уединясь, воркует,
   И сам поет вблизи пернатых царь певцов,
   Во мраке притаясь чуть веемых листов.
  
   Когда ж печальную и хладную часть года
   Юпитер от небес на землю низведет,
   Преследует зверей различного он рода,
   Со стаей псов, вокруг расставленных тенет, --
   Вотще тогда бегут и заяц торопливый,
   Стремящийся сокрыть в излучинах свой след,
   Щетинистый кабан и серна боязлива,
   Пригнувшая рога на трепетный хребет!
  
   Как весело домой с добычей возвратиться!
   Там матерь нежная, любимая жена
   Перед пылающим горнилом суетится,
   Малютки милые толпятся вкруг огня;
   Умеренность, обед приправив с простотою,
   Стол кроют дедовский с старинною резьбою,
   И травы, и плоды -- садов домашних дар,
   Мед чистый и вино -- посланье щедрых лар!
  
   Там летним вечером его встречают взоры,
   Как весело бегут, тесняся меж собой,
   Овечки сытые в скрипящие затворы;
   Склоняся под ярмом дебелою главой,
   Как медленно идут волы, оставя нивы,
   И скачут разметав кони златые гривы!
   Ни скука, ни тщета, ни скорбь, боязни дщерь,
   Не входят никогда в его простую дверь.
  
   <1811>
  
   1 Блажен, кто вдали и т. д. Гораций (лат.). -- Ред.
  
  
   183. К МОЕМУ РАССУДКУ
   Сатира третия
  
   Смирись, рассудок мой! к чему такое рвенье?
   Сатира для людей -- худое наставленье.
   С сим страшным ремеслом ты будь всегда готов
   Приязни рушить связь, нажить себе врагов;
   Все скажут о тебе: насмешник сей несчастный
   Есть язва общества, ум вредный и опасный,
   Беги его, страшись -- для острого словца
   В сатире уязвит он матерь и отца!
   И те, которые слывут тебе друзьями
   И смелыми подчас пленяются стихами,
   В обиженном лице портрет увидя свой,
   Смеяся вслух над ним, а тихо над тобой,
   К толпе твоих врагов тотчас передадутся
   И дружества с тобой под клятвой отрекутся.
   Сатира, в коей желчь и злоба лишь видна,
   Без пользы для других, писателю вредна;
   Исправишь ли порок насмешкою одною?
   Стихи ль подействуют над зверскою душою?
   Напрасно! все труды останутся вотще,
   Такие чудеса не слыханы еще.
   Ты будешь обличать Грабилина злодейства,
   Им разоренные показывать семейства, --
   Что пользы? Хищник сей покоя и добра
   Иль друг с вельможами, иль силен у двора!
   Хоть всеми бранными осыпь его словами,
   Он, откуп новый сняв, сравнен с полубогами!
   И день и ночь пиры богатые дает,
   На коих -- крокодил! -- он кровь и слезы пьет!
  
   Ты скажешь: на суде, пред взорами Клеона,
   Уснула грозная блюстительность закона,
   Невинный осужден, оправдан плут... а он?
   Он знатен, он богат, на что ему закон?
   Суда для сильных нет -- он слабым лишь ужасен;
   Преступник чем знатней, тем боле безопасен.
   Явишься ль в общество осмеивать порок
   Иль юности давать спасительный урок,
   Бранить невежество, пустую знатность рода,--
   Что ж будет? все тебя в нем примут за урода,
   Который должного почтенья не хранит
   И смело знатному о чести говорит!
   Писателей дурных исправить ты желаешь,--
   Вот цель премудрая! как будто выставляешь
   Себя лишь одного для них ты образцом,
   В сатире, где едва смысл вяжется с стихом.
   "Пришел, -- вскричат они, -- давать нам наставленья,
   Как будто бы писать нельзя уж без ученья!"
   Начнешь ли Балдуса порочить скучный бред --
   "Он добрый человек, -- услышишь ты в ответ, --
   Кто право дал тебе бранить его нещадно?
   Всяк волен здесь писать и складно, и нескладно;
   Простительно отцу лелеять милых чад;
   К тому ж ввели ль кого стихи его в разврат,
   Недолговечные творения поэта,
   Которые гниют, не знав дневного света?"
   Вралева упрекнешь -- все ахнут: боже мой,
   Что труд Бессмыслова возносит он хвалой!
   Чего же хочешь ты? вражды между друзьями,
   Которые живут взаимными хвалами?
   Оставь, оставь навек такое ремесло,
   Пока оно тебе вреда не принесло;
   Поэма вздорная, нелепо песнопенье
   Герою и певцу есть вместе посрамленье!
   Пусть тонет, пусть горит, в незнании от всех, --
   Сказав о ней, родишь лишь жалость, а не смех;
   Печатный всякий вздор исчезнет сам собою:
   Его ли воскресить осмелишься хулою?
   Театра нашего и слава наших дней:
   Сумбека, Радамист, Электра и Атрей --
   Довольно на себя врагов вооружили:
   Пыль, черви, сырость, мгла войну им объявили!
   И ты, на сцену вновь явившийся, Эдип,
   Из нищего -- царем безжалостно погиб,
   Предтечу своего вотще затмить стремился,
   Слепец афинский жив -- а Царь Эдип сокрылся
   При плеске зрителей высокого райка!
   Но можно ль сосчитать, упомнить, хоть слегка,
   Трагедий, драм собор, труд цеха заказного,
   Которы погреблись в подвалах Глазунова;
   Пусть, клятвой отягчась расчетных продавцов.
   Скрывают там себя и стыд своих творцов,--
   Нет, мало! для твоей обидной им забавы
   Ты отыскал в пыли валявшийся "Храм славы",
   Биона с Мосхом вновь несчастный перевод,
   И "Федру" Бавия, и кучу разных од,
   Улику жалкую бессмыслия, безумства;
   Но мщенье ждет тебя за дерзость и кощунство!
   Уж Вздоркин для тебя по дням и по ночам
   Терзает бедный ум для жалких эпиграмм;
   Уж вновь бессвязное послание готовит,
   В котором очернит тебя и озлословит,
   И, в гибельном бреду, бумажный витязь сей
   С костра возопиет к дружине так своей:
   "Зачем мы, друг, с тобой на сем костре палящем?
   Я сроду не писал ни абие, ни аще!
   Он враг мой, он злодей, в посланиях моих,
   Жестокий! обличил в бессмысльи каждый стих,
   А их хвалил и ты, хвалил мой благодетель,
   Сам, в радостных слезах, я был тому свидетель;
   О! вечно я ему сей злобы не прощу
   Иль абие скорей в стихи мои вмещу!.."
   Так Вздоркин на тебя в посланьи ополчится,
   Проси его иль нет, уж он не примирится,
   Тиснению себя безжалостно предаст;
   Ты шепчешь: "В добрый час! не так-то он горазд";
   Согласен в том с тобой; но разве не случалось,
   Что даже Балдусу нередко удавалось
   Насмешкою платить насмешникам своим;
   Не сам ли он тебя под именем чужим
   Недавно разбранил и с другом поплатился,
   Чтоб глупость тот его назвать своей решился;
   В немногих сыщешь ты ума и остроты;
   Во всех достанет сил для подлой клеветы;
   И брань ли требует таланта здесь какого,
   Коль льется нам она с пера и с уст Злослова?
   Пусть Балдус не страшит, пускай его весь век
   В кропании стихов уродливых протек,
   Но Бавий, Мевий, Фирс, поющий доброгласно,
   Но злобных рифмачей соборище ужасно!
   Один уж пред тебя с ругательством предстал,
   Торгаш бессмыслицы и продавец похвал,
   Который всех морит в горячке стихотворной
   Журналом, виршами и прозою позорной:
   Страшись, страшись толпы рассерженных певцов,
   Уж гром их над тобой обрушиться готов.
   Неистовый порок обиды не прощает,
   И гибельный конец злословье ожидает!
  
   Но тише -- ты в ответ и в спор со мной идешь:
   Ты вид злоречию совсем иной даешь;
   Когда бы, например, в горячности безмерной,
   Открыл пред светом я тот путь неимоверный,
   По коему достиг Рубеллий до честей,
   Стал властвовать людьми, раб низкий всех страстей,
   Когда бы, гнусную сорвав с него личину,
   Я подлых дел его открыл хоть половину
   И, в виде собственном представив на позор,
   Ужасный произнес над ним бы приговор;
   Когда бы обличил я страшны злодеянья,
   Которы, в поздние минуты покаянья,
   Ханжихин, устрашась и смертных, и богов,
   Смиренно облачил в монашеский покров;
   Когда бы, позабыв к прелестным уваженье,
   Всех тайн Кокеткиной я сделал откровенье
   Иль жизнь Распутина порочить стал бы вслух,
   Как в ветхой хижине, храня он бодрый дух
   И мудрость с ранними обретши сединами,
   Нас жалкими о ней смешит проповедями, --
   По праву б ты меня злоречивым назвал;
   Но чтобы над глупцом смеяться я престал?
   Чтоб, Вадия стихи внимая на мученье,
   Я мог выказывать в лице своем терпенье;
   Чтоб, стоя с низостью пред знатным подлецом,
   Престал бы соглашать я сердце с языком,
   Иль чтоб в кругу друзей, с людьми иль меж стенами,
   Бурруна, Бавия назвал бы я певцами;
   Чтоб, оды Балдуса читая, не зевал,
   В них каждой бы строки с досады не марал,
   На жалкий перевод Расина и Вольтера
   Спокойно бы смотрел и хлопал из партера,--
   На это нет моей покорности к тебе:
   Я это повелеть не в силах сам себе.
   Предавши своему печатный вздор сужденью,
   Мешаю ль от него купцов обогащенью?
   Благодаря уму своих покупщиков,
   Как Крез, от глупых книг разжился Глазунов;
   И в чем же винен я, когда, за наказанье,
   Купивши и прочтя Бессмыслова маранье,
   Скажу, что лучше б он его не издавал, --
   Тогда его глупцом никто бы не назвал;
   Полезный сей совет всяк право дать имеет
   Тому, кто пишет вздор и вздор печатать смеет, --
   Пусть автор плачущий нанижет пять странна,
   Где просит милости, пощады, павши ниц,
   Не внемлет ничего читатель беспристрастный:
   Стихи летят в огонь -- и гибнет труд несчастный!
   К тому же в силах ли сатирой я своей
   Хоть мало обратить на разум рифмачей?
   Я Балдусу твержу: ты не рожден поэтом;
   Будь другом, будь отцом, полезен будь советом
   Иль помощью другим, -- лишь кончу мой совет,
   А Балдус за перо -- и вновь полился бред,
   И мне ж за доброе приязни наставленье
   Несносные стихи читают на мученье!
   Я Вздоркину сто раз стыд тяжкий предрекал,
   Когда он в свет свои посланья издавал,
   А Вздоркин -- что ни день, то басня или ода,
   А Вздоркин, нового произведя урода,
   Скропавши два стиха, надулся и кричит:
   "О радость! о восторг! и я, и я пиит!"
   Вотще пред Бавием все силы истощаю
   И к смыслу здравому склонить его желаю;
   Рифмач неколебим -- и с каждою луной
   Нас новою дарит в журнале чепухой;
   Советом оскорбясь, себе ж к стыду и сраму,
   Смешную на меня пускает эпиграмму;
   И это ль ты во мне злоречием зовешь,
   За это ли конца ужасного мне ждешь?
   Не мне ли одолжен тем Балдус многоплодный.
   Что, может быть, его прочтет потомок поздный?
   Безвестны имена: Фирс, Мевий и Злослов --
   Известность обретут ценой моих стихов,
   И, может быть, с гудком мой Бавий, вместо лиры,
   По смерти рассмешит читателей сатиры!
   За это ль на себя их мщенье навлеку,
   Что я им лишний год прибавлю на веку?
   Но, муза! замолчим, покорствовать умея,
   До первого глупца -- и первого злодея!
  
   <1812>
  
  
  
   184. К ПАТРИОТАМ
   Писано в 1812 году,
   по занятии французами Смоленска
  
   Цари в плену, в цепях народы!
   Час рабства, гибели приспел!
   Где вы, где вы, сыны свободы?
   Иль нет мечей и острых стрел?
   Иль мужество в груди остыло,
   И мстить железо позабыло?
   В России враг... и спит наш гром!
   Почто не в бой? он нам ли страшен?
   Уже верхи смоленских башен
   Виются пламенным столбом!
  
   Се вестник кары -- вражьей траты:
   Их кровь жар мести утолит!
   К мечам! вперед! блажен трикраты,
   Кто первый смертью упредит!
   Развейтесь, знамена победны,
   Героев-предков дар наследный!
   За их могилы биться нам!
   На гибель злым и малодушным,
   Сам браней бог вождем воздушном
   Летит святым сим знаменам!
  
   Их слава нарекла своими --
   И носим имя мы славян!
   Вперед, рядами -- вместе с ними,
   Перуном грянем в вражий стан!
   Сразим, иль всяк костями ляжет,
   И гробный холм потомству скажет:
   Здесь скрыт бестрепетных собор,
   И скажут веки и стихии:
   Он славу защищал России
   И мстил вселенныя позор!
  
   Стыдом, проклятием покрытый,
   Сей царь земли, сей бог побед,
   В ров гибели, для нас изрытый,
   С высот честей своих падет!
   Не сонм наемников иль пленных,
   К алчбе, корысти устремленных,
   Предателей страны своей,
   Которы в страхе рабском пали,
   В добычу всё врагам отдали --
   И прах отеческих костей!
  
   Он встретит в нас героев славы,
   Известных свету россиян,
   Спасавших чуждые державы,
   Которых суша, океан
   В победах громких созерцали,
   Которых царства трепетали,
   Кого дрожал и храбрый швед,
   И прусс, и галл непостоянный,
   Сам вождь его, в боях венчанный,
   И спящий в гробе Магомет!
  
   Восстань, героев русских сила,
   Кого и где, в каких боях
   Твоя десница не разила?
   Днесь брань встает в родных полях --
   Где персть, древа и камни хладны
   Возжгут твой дух, ко славе жадный!
   Один, один врагу удар --
   И вся Европа отомстится:
   Здесь Бельт от крови задымится,
   А там -- вспылает Гибралтар!
  
   1812
  
  
   185. МЫСЛИ ПРИ ГРОБЕ КНЯЗЯ КУТУЗОВА СМОЛЕНСКОГО
  
   Как изумленный свет делам твоим дивился
   И дух унывшия Европы оживал,
   Росс, видя образ твой, в веселии гордился
   И, избавителя, тебя благословлял;
   Когда всеобщий слух тобою был пленяем,
   Цари завидовать могли твоей судьбе;
   Кутузов! твой ли гроб в печали мы сретаем?
   Такое ль торжество готовили тебе?
   Восторгов наших глас в плач тяжкий превратился;
   Где ты, спасение, надежда россиян?
   Лишь славу их вознес -- и в вечности сокрылся --
   Так солнце от очей скрывает океан.
   Кто ныне поведет полки осиротелы?
   Кто мужеством врагов заставит трепетать?
   Кто будет защищать Отечества пределы?
   Кому спасать царей и царства восставлять?
   Увы! тебя уж нет! пусть рок ожесточенным,
   В отраду нам, тебя бессмертием дарит,
   Пусть слава временам твой кажет гроб священный,
   В нем славы наших дней залог уже сокрыт;
   Какой России сын удержит слез теченье?
   Не есть ли торжество врагам твой гроб один?
   Усердие к тебе вменится ль в исступленье?
   Здесь пишет не поэт -- здесь плачет гражданин.
   Соотчичам твоим отрада лишь едина,
   Что гром твоих побед всю вечность обтечет,
   Что их Отечество в тебе имело сына:
   Во славе лишь сынов Отечество живет.
  
   Апрель 1813
  
  
  
   186. ОСВОБОЖДЕННЫЕ ПЛЕННИКИ
   Романс, почерпнутый из происшествий 1813 года
  
   Кровавой битвы час ужасный,
   Как грозно жребий мой решен!
   Я жив остался -- и напрасно
   Мой меч победой изощрен!
  
   Вотще со мной орудье мести!
   Вотще внимаю брани глас,--
   Разив врагов на поле чести,
   От плена меч меня не спас!
  
   Повержен, язвами покрытый,
   Не смерти жертва, но врагов,
   Добыча брани знаменитой,
   Познал Оскольд позор оков.
  
   Герой! где твой булат разящий,
   Где пыл к сраженью, страх врагам,
   Твой клик, победе предлетящий,
   Оракул грозный их сердцам?
  
   Далёко родины священной,
   Далёко кровных и друзей;
   За храбрость -- мрак тюрьмы презренной;
   За клик победный -- звук цепей.
  
   На диком береге Луары,
   В ужасной башне вышиной,
   Враги его повергли яры
   Под стражей дневной и ночной.
  
   Чем боле витязь был опасен,
   Тесняся с смертью в ряд врагов,
   Тем боле плен его ужасен
   И гибельный конец готов!
  
   Один, прискорбен, в думе смутной --
   И взор его к земле простерт;
   Он смерти ждет ежеминутно
   И каждую минуту тверд.
  
   Как вдруг ... о, скорбно утешенье!
   Свет озарил темничну тму;
   Ведут ... "Одно им заточенье
   И участь та же, что ему!
  
   Они -- погибель наших ратей,
   Гроза рушительна в бою,
   На них видна кровь наших братий,
   На них насытим месть свою!
  
   Нет, нет, пусть прежде изготовим
   Достойное отмщенье им.
   Страданья каждый вздох изловим --
   И казнью страшной умертвим!"
  
   Краса станиц, щит стран полнощных,
   Возросших средь Донских степей,
   Быстролетучих, храбрых, мощных,
   Оскольд зрит ближних и друзей:
  
   "Там брань, -- они гласят, -- кровава,
   Отчизны в славу возжжена,
   А нам, нам изменила слава --
   Лишь честь осталася верна!
  
   Погибнем, коль погибнуть должно,
   Нас близит к смерти каждый миг!
   Почто, отечество, не можно
   Вновь биться нам в рядах твоих?"
  
   Проходят дни, проходят ночи,
   Несчастных жертв внимая стон,
   И утомленные их очи
   Отрадный не смыкает сон.
  
   В душе отмщение пылает,
   Снедает сердце их тоска;
   И, безоружная, не знает
   Путей отчаянья рука.
  
   Вдруг ночи в мрак дверей затворы
   Отверзлись, страшно заскрыпев.
   "Час смерти", -- и смущенны взоры
   Сретают деву -- прелесть дев.
  
   Как ангел, божий утешитель,
   Ниспосланный с небес благих,
   От уз земных освободитель,
   Она является для них.
  
   Кто красоту ее опишет?
   Как роза, цвет ее ланит,
   В груди огонь любови дышит
   И взор отважностью горит.
  
   "О витязи, -- рекла, -- спасайтесь,
   Минута смерти сочтена;
   Вот ключ, одежда, всё: скрывайтесь!
   А я за вас умру одна!
  
   Темницы страшной сей хранитель
   Похитил счастье дней моих,
   И хищник сей... есть мой родитель!
   Им предан казни мой жених!.."
  
   Смущенных их, в благодаренье,
   Выводит смело за собой:
   "Здесь вам, о витязи, спасенье --
   А мне во глубине речной!
  
   О, погаси, пучина яра,
   Огонь, пылающий во мне!" --
   И, с шумной пеною, Луара
   Ее скрывает в глубине.
  
   <1815>
  
  
   187. НА КОНЧИНУ ДЕРЖАВИНА
   Элегия
  
   Не was a man, take him for all in all,
   We shall not look upon his like again.1
   Шекспир
  
   О ком, зрю, хариты и музы в печали,
   О ком умоляют власть грозных судеб?
   Но тщетно на урну, взывая, припали:
   Ты скрылся, Державин! -- ты скрылся, наш Феб!
  
   И глас их не слышит уж сердце поэта!
   Цевницы во прахе -- нет жизни в струнах...
   О бард! и на лиру, пленявшу полсвета,
   На лиру ль бессмертья сей падает прах?
  
   Где ж вечность и слава, о коих поведал
   И двигал к ним сердце героев, царей?
   Кому, песнопевец, кому ты передал
   Небесный твой пламень, другой Прометей?
  
   Увы, всё в подлунной на миг лишь созданно!
   Кичливости смертных повсюду урок;
   Нетленный твой вижу, злой смертью сорванный,
   На гробны ступени катится венок...
  
   Венок, кем бессмертна России царица?
   Что слава сплетала, тобою гордясь?
   Нет, бард наш единый! прах скрыла гробница --
   Но вечность над нею с тобой обнялась!
  
   И, в недра приемля гроб славного праха,
   Обитель истленья, святится земля.
   Вняв глас твой, о гений! со смертью без страха
   Сойдусь -- и за гробом увижу тебя:
  
   В сияньи небесном, где днесь, песнопевец,
   Ты вновь пред Фелицей -- царей образцом,
   И севера витязь, ее громовержец,
   Склоняет при встрече пернатый шелом.
  
   Сияй между ними, от муз похищенный,
   На след твой взираю я с завистью днесь --
   И скорбью к могиле несу отягченный
   Все, что лишь имею: и слезы, и песнь!
  
   Там, мнится, твой гений гласит, отлетая:
   "Что петь мне: царицы единственной нет!"
   Отчизна вещает, твой гроб обнимая:
   "С величьем народа родится поэт".
  
   Как дни исчезают, и смертных так племя, --
   Гробницей великих их след познаю;
   Твой памятник видя, зрю, самое время
   Склонилось недвижно на косу свою.
  
   Твой путь был ко славе усыпан цветами;
   Особая участь счастливцу дана:
   Ты пел, окруженный бессмертья сынами, --
   По отзывам лиры ценят времена.
  
   1816
  
   1 Он был человеком в полном смысле слова, Мы больше не увидим подобного ему (англ.) -- Ред.
  
  
   188. К В. А. ЖУКОВСКОМУ
   НА ПОЛУЧЕНИЕ ЭКЗЕМПЛЯРА ЕГО СТИХОТВОРЕНИЙ
  
   Желанный дар из рук любимого поэта,
   Стань в ряд с Державиным в почетный уголок;
   Пусть ищет кто другой забав ничтожных света:
   В вас сердца моего утеха и урок!
   При вашем имени о свете забываю
   И, силою благой фантазии влеком,
   В мир лучший, в мир другой мечтой перелетаю,
   Который лишь душам возвышенным знаком,
   Где всё, что на земли возможет быть прелестно
   И радости небес для сердца прорицать,
   Рукою собрано поэзии чудесной --
   Олимп, где жрец ее дерзает обитать!
   Туда меня, поэт, твой гений увлекает...
   О, если бы его имел я силу крил!
   Венец его в лучах бессмертия сияет:
   Он лиру лишь добру и славе посвятил.
   Пускай достоинства свет видит равнодушно,--
   Поэту ль от него отличия искать?
   Пусть будет он сокрыт от знатности бездушной,
   Пусть будет злость его и зависть помрачать --
   Не знает низких средств души высокой сила,
   Он будет лишь одно прекрасное любить,
   Судьба его сама от смертных отличила,
   И чувств его ничто не может изменить!
   Завиден для меня путь, избранный тобою,
   Стезя, ведущая так близко до сердец.
   Скажи, исполненный когда самим собою,
   Страсть к славе и добру, поэзии мудрец,
   С волшебной силою ты передать желаешь
   И чувства упоить сей страстию благой --
   Скажи мне, не в себе ль награду обретаешь?
   И высший смертных долг исполнен уж тобой!
   Ты любишь -- и поешь в восторге добродетель.
   Круг мирных дел певца пускай судьба стеснит,
   Но дух его парит, величия свидетель,
   И с гордостью венок достоинству дарит.
   Как живы для меня, поэт, твои картины,
   Наставник в коих твой, натура, вся видна:
   Сей вечер сумрачный, сходящий на долины,
   И обаяния владычица, луна,
   Что, медленно взойдя в среду небес обширных,
   Сребристою струей рассе?кла мрачный ток,
   Близ коего один, в мечтах, при звуках лирных,
   Ты внемлешь быстрых лет катящийся поток,
   И время отдает тебе минувши годы,
   Надеяся тобой украсить в мире след --
   О, нежных сердца чувств, поэт любви, природы!
   Минуты сей восторг дороже многих лет!
   С какою прелестью своей неизъяснимой
   Ты благ утраченных нам кажешь скорбный вид!
   Он скрылся, призрак сей, вовек невозвратимый,
   Но живо моему он сердцу говорит!
   И к праху самому, дух нежный, пламенея,
   Мечтание пред ним слиялось с бытием --
   Я зрю: горит лучом столб бледный мавзолея,
   И гений внемлет глас при камне гробовом!
   Верь: лучший наш удел -- сия страна мечтаний,
   Где мысль, свободна уз, полет свой соверша,
   Бросает свет на путь тернистый испытаний --
   И чувствует свое величие душа.
  
   <1818>
  
  
   189
  
   Жуковский, не забудь Милонова ты вечно,
   Который говорит тебе чистосердечно,
   Что начал чепуху ты врать уж не путем.
   Итак, останемся мы каждый при своем --
   С галиматьею ты, а я с парнасским жалом,
   Зовись ты Шиллером, зовусь я Ювеналом;
   Потомство судит нас, а не твои друзья,
   А Блудов, кажется, меж нами не судья.
  
   3 сентября 1818
  
  
  
   190. ПОСЛАНИЕ В ВЕНУ К ДРУЗЬЯМ
  
   Давно живущие средь Вены
   И мне давнишние друзья,
   Душа к которым без измены
   Давно привержена моя!
   Я к вам от Северной Пальмиры
   Теперь, настроя звуки лиры,
   Хочу послание писать
   И о себе кой-что сказать.
   Обнявши брата Владислава,
   Через него я шлю к вам весть,
   Как здесь Российская держава
   Не престает поныне цвесть,
   Как здесь министры все спокойны,
   Устроясь во взаимный лад,
   И их чиновники достойны
   Берут чины наперехват.
   Как здесь, в обширном Петрограде,
   На дождь и слякоть несмотря,
   Во всем величьи на параде
   Мы видим нашего царя.
   Как он, Европу созерцая,
   Иметь мечтая перевес,
   Обширно царство оставляя,
   Спокойно едет на конгресс.
   Что ждет вдали -- того не знаем,
   Но, други, согласитесь в том,
   Что трон, который покидаем,
   Несчастным кажется рулем.
   Не осердитесь хоть из дружбы,
   Что речь покажется темна.
   Ведь я чиновник статской службы,
   А в оной ясность не нужна.
   Оставя свой предмет высокий,
   Я о другом вам расскажу:
   И красоту здесь, и пороки
   Литературы покажу.
   Здесь пишут менее, чем было,
   И повестей хороших нет:
   Не всходит более светило
   Поэзии средь наших лет.
   Державин спит давно в могиле,
   Жуковский пишет чепуху,
   Крылов молчит и уж не в силе
   Сварить Демьянову уху,
   Измайлов, общий наш приятель,
   Хоть издает здесь свой журнал,
   Но он лишь только что издатель,
   И ничего не написал.
  
   1818
  
  
   191. ПАДЕНИЕ ЛИСТЬЕВ
   Элегия
  
   Рассыпан осени рукою,
   Лежал поблекший лист кустов;
   Зимы предтеча, страх с тоскою
   Умолкших прогонял певцов;
   Места сии опустошенны
   Страдалец юный проходил;
   Их вид во дни его блаженны
   Очам его приятен был.
   "Твое, о роща, опустенье
   Мне предвещает жребий мой,
   И каждого листа в паденье
   Я вижу смерть перед собой!
   О Эпидавра прорицатель!
   Ужасный твой мне внятен глас:
   "Долин отцветших созерцатель,
   Ты здесь уже в последний раз!
   Твоя весна скорей промчится,
   Чем пожелтеет лист в полях
   И с стебля сельный цвет свалится".
   И гроб отверст в моих очах!
   Осенни ветры восшумели
   И дышат хладом средь полей,
   Как призрак легкий, улетели
   Златые дни весны моей!
   Вались, валися, лист мгновенный,
   И скорбной матери моей
   Мой завтра гроб уединенный
   Сокрой от слезных ты очей!
   Когда ж к нему, с тоской, с слезами
   И с распущенными придет
   Вокруг лилейных плеч власами
   Моих подруга юных лет,
   В безмолвьи осени угрюмом,
   Как станет помрачаться день,
   Тогда буди ты легким шумом
   Мою утешенную тень!"
   Сказал -- и в путь свой устремился,
   Назад уже не приходил;
   Последний с древа лист сронился,
   Последний час его пробил.
   Близ дуба юноши могила;
   Но, с скорбию в душе своей,
   Подруга к ней не приходила,
   Лишь пастырь, гость нагих полей,
   Порой вечерния зарницы,
   Гоня стада свои с лугов,
   Глубокий мир его гробницы
   Тревожит шорохом шагов.
  
   <1819>
  
  
   192. ЭПИТАФИЯ
   КНЯЗЮ КУТУЗОВУ СМОЛЕНСКОМУ
  
   Пади пред гробом сим, России сын и Феба!
   Не смертный погребен -- здесь скрыт посланник неба!
  
   <1819>
  
  
   193. К ПОРТРЕТУ ФРИДРИХА II
  
   Сей смертный помрачил сияние короны,
   Ум, лучший дар творца, во зло употребил,
   Ему дивилися -- и гибли миллионы,
   Он добродетель пел -- и бич Европы был.
   Поступками тиран, философ размышленьем,
   Величие снискал единым преступленьем;
   Им свет опустошась, его боготворил.
  
   <1819>
  
  
  
   194--196. НАДПИСИ К ПОРТРЕТАМ
  
   1
   ОЛЕНИНА
  
   Поэтов небольших великий Меценат
   И человек в миниатюре;
   Но в этом он не виноват,
   А только стыд натуре.
  
  
   2
   ПОРТНОГО НИМАНА
  
   Вот Нимана портрет!
   Его узнает тот, кто в долг во фрак одет.
  
  
   3
   В. И. РЕМБОВСКОГО
  
   Се вид Рембовского! Хоть чином не велик,
   Но так душою добр, что стоит генерала!
   Он, если бы вина на свете недостало,
   Предложит вам сосать его почтенный лик.
  
  
   197. ПО СЛУЧАЮ ПРИНЕСЕНИЯ СКВЕРНОЙ ВОДКИ
   ДЛЯ ПУНША, В ЧАЯНИИ ПРЕКРАСНОГО РОМА
   И В РАСПОЛОЖЕНИИ ВЫПИТЬ С АППЕТИТОМ БОЛЕЕ И БОЛЕЕ
  
   Возможно ль не роптать на жребий в здешнем мире?
   Желаешь выпить шесть, а только пьешь четыре.
  
  
   198. НА ВЗДОРОЖАНИЕ РОМА
   ДО ВОСЬМИ РУБЛЕЙ БУТЫЛКА
  
   Ужасно цены как на вещи поднялись,
   И сколько ни дивлюсь Патрикия я духу,
   Такие времена, что, как ты ни крепись,
   С Рембовским съедешь на сивуху.
  
  
   199. К НЕВКУШАЮЩЕМУ ЛЮБИТЕЛЮ ПУНША
  
   Хоть пунш давно готов, Понтикус не вкушает
   И с отвращением как будто бы глядит.
   Иной подумает, что вкуса в нем не знает
   И даже на людей вкушающих сердит.
   Не воздержание виной тому, не чванство:
   Но самая любовь ко Вакховым дарам.
   Он из любви к нему доказывает нам,
   Что трезвость наконец рождается от пьянства
  
  
   200. К ИЗДАТЕЛЮ "ПАНТЕОНА"
  
   Ценитель гениев поэзии небесной,
   Связующий их труд в единый переплет,
   Никольский! Подвиг твой и славный и чудесный,
   Зане ты сам плохой прозаик и поэт.
  
  
   201. К НЕМУ ЖЕ
  
   Напрасно пышным ты названьем "Пантеона"
   Желаешь доказать, что подвиг твой велик.
   Торгаш чужих даров без права, без закона,
   Ты только к ним клеишь ничтожный свой ярлык.
  
  
   202. НА БЕЗГРАМОТНОГО СЕНАТОРА-СТИХОТВОРЦА
  
   Хвостов! Никак не надивлюся,
   С какою целью бог хотел тебя создать!
   Как вижу я тебя -- смеюся,
   И плачу -- как в Сенат ты едешь заседать.
  
  
   203. ПОСЛАНИЕ ПРОСИТЕЛЬНО-ПОКОРНО-СТИХОТВОРНОЕ,
   ПОСЛЕ СОВЕРШЕНИЯ ДЕСЯТИРИЧНОГО ПОДВИГА
   НА ПОПРИЩЕ ПОЭЗИИ В БОРЬБЕ С РИФМАМИ И СМЫСЛОМ
   (к Н. Р. Политковскому)
  
   Протектор книжицы с зеленым корешком,
   Гордящейся твоим немногим стихотворством,
   О ты, безвласый муж, враждуяй с париком,
   Чтоб истины чело не омрачать притворством!
   Прочти послание затейливых писак,
   Родивших в час один столь многи надписанья,--
   Ты любишь истину, они не любят врак
   И пишут на лице, презрев иносказанья.
   Пускай неславные, безвестны имена
   Прославятся твоим изобретеньем книжным;
   Она усердия поистине полна,
   В ней спуску нет друзьям и родственникам ближним.
   Се книга случаев, как книжица судеб:
   Ее не разогнет порока длань развратна.
   Се жертва, коею любуется сам Феб,
   Ужасная глупцам, для мудрых же приятна;
   Внеся в нее стихи, согласны с правотой,
   И, чествуя тебя мы ими, как Поэта,
   Любитель истины! не шапки иль бехмета,
   Но руководствуясь везде прямой ценой,
   Изящности своей не портивши простой,
   Шестирублевого мы просим от Тангета.
  
  
   204. К Н. Р. ПОЛИТКОВСКОМУ
   Послание поздравительно-просительное,
   по случаю всерадостного бракосочетания,
   от сожителей, испуганных перемещением
   на новое и неизвестное жилище
  
   Внемли приветствие многопреданных душ,
   Которые, тебя усердно поздравляя,
   Желают, чтоб ты был не только добрый муж,
   Но чтобы, братию, друзей не забывая,
   Как ныне, так и впредь до них ты был хорош,
   Чтоб доступ нам к тебе соделался не труден,
   Чтоб каждого из нас ты не поставил в грош
   И в милостях своих являлся неоскуден.
   И словом, если мы оставим тот приют,
   Который столько лет имели мы с тобою,
   Проси, да новую квартиру нам дадут,
   Где б можно спрятаться от хлада и от зною,
   И мебель старую и кухонный прибор
   Отдай нам в полное всегдашнее владенье,
   Зане купить теперь на рынке этот вздор
   Потребно денежно изрядное скопленье,
   Которое, увы, не копится у нас
   По ценности вещей на многие расходы.
   И если в просьбах сих последует отказ,
   То мы останемся как детища природы:
   Лазурный свод Небес пребудет нам покров,
   Постель белей млека -- пылинки то есть снежны,
   Трапеза--лавочных десяток огурцов:
   И пища и приют такие ненадежны.
   Не говорим уже, что будет наш костюм.
   Адам и Диоген -- несходствие чудесно!
   Но оба опытны, имели оба ум.
   И так у первого займем мы лист древесный,
   А у другого нам лохмотья не просить,
   Которым мы давно с излишеством богаты,
   Займем лишь у него искусство горстью пить
   И бочки почитать за пышные палаты.
  
  
   205. К Ф. С. ПОЛИТКОВСКОМУ,
   КОТОРЫЙ НАЗВАЛ МЕНЯ БЕЗБОЖНИКОМ
  
   Безбожником меня напрасно называешь
   И этим мне совсем не делаешь вреда;
   Но сам безбожник ты, когда
   Милонова хулой безвинно порицаешь.
  
  
  
   206. ПО СЛУЧАЮ ВСТАВЛЕНИЯ В РАМЫ
   ЛИКА АРХИЕПИСКОПА ПЛАТОНА,
   В ДЕНЬ ЕГО АНГЕЛА 18-ГО НОЯБРЯ 1814-ГО ГОДА
  
   В златоблестящих рамах сих,
   При громе мусикийска звона,
   Давно почивша во святых
   Почтите, братие, Платона.
   Покажем всем пример благой,
   Сколь внуки благодарны деду!
   Украся лик его святой,
   Украсим мы теперь беседу.
   Но чтобы жар наш не простыл,
   Нальем Тангетовским стаканы:
   Покойник сам изрядно пил --
   И мы, друзья, напьемся пьяны!
   Да чествуема нами тень,
   Витающа в странах нескушных,
   Благословения в сей день
   Пошлет на нас с высот воздушных.
   А ты, юнейший брат из нас, 1
   Возросший под его покровом,
   Почти его хоть в жизни раз
   Не глупым, не гугнявым словом,
   И докажи, что тысяч пять
   В наследство получил недаром:
   Вели скорей нас напитать
   Тангетовским нектаром.
  
   1 Ставинский.
  
  
   212. СТИХИ, ПИСАННЫЕ НА ЗАКАЗ
   С ЗАПЛАТОЮ ЗА ОНЫЕ ВПЕРЕД ДЕСЯТИ РУБЛЕЙ,
   НА КОТОРЫЕ КУПЛЕНЫ БЫЛИ ЛИМОН,
   САХАР И БУТЫЛКА КОНЬЯКУ,
   В НЕПРОДОЛЖИТЕЛЬНОМ ВРЕМЕНИ ВЫПИТАЯ
   (должны были быть прочитаны маленьким
   Опочининым великой княгине Екатерине Павловне)
  
   С невинным детским лепетаньем
   Предстать дерзаю пред тобой,
   Чтобы со общим восклицаньем
   Соединить глас слабый мой.
   Мой дед при смерти и при жизне
   Мне дал пример любви к отчизне.
   Прими, царевна, ты в сей час
   ......................................
   Твой брат великодушный, твердый
   Европу и Россию спас
   ......................................
  
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   177. "Цветник", 1810, No 10, с. 63. Печ. по Сатиры, с. 10. В форме подражания римскому сатирику Персию (34--62) Милонов создал оригинальное политическое стихотворение -- сатиры под таким названием у Персия нет. Этот прием в дальнейшем использовал К. Ф. Рылеев. Стихотворение Милонова истолковывалось современниками как выпад против Аракчеева. Известно также указание П. А. Вяземского, что под Рубеллием Милонов подразумевал О. П. Козодавлева (1754--1819), писателя и государственного деятеля, министра внутренних дел (1810--1819), редактора газеты "Северная почта" (см.: Поэты-сатирики, с. 715).
   Альбий, Арзелай. В журнальной публикации эти имена сопровождены примечаниями: "Альбий -- мздоимец, кровосмеситель и убийца", "Арзелай -- страшный невежда".
   178. СПВ, 1812, No 1, с. 51. Печ. по Сатиры, с. 22. Сатира Милонова направлена против целого ряда литераторов как из лагеря шишковистов, так и примыкавших к группе карамзинистов или не входивших ни в ту, ни в другую группировку. Расшифровка ряда имен сделана Г. В. Ермаковой-Битнер (Поэты-сатирики, с. 714--716, см. также: Д. И. Хвостов, Записки о словесности, ЛА, с. 378). Однако иногда Милонов, стремясь к обобщению, сознательно затруднял истолкование того или иного сатирического портрета как изображения конкретного лица и давал одному прототипу несколько пародийных имен. Сатира вызвала ряд эпиграмм в "Улье" (см. примеч. 183).
   Рубеллий -- возможно, А. А. Аракчеев или О. П. Козодавлев (см. примеч. 177).
   Балдус -- по утверждению Н. И. Греча, Г. Р. Державин (см.: Поэты-сатирики, с. 715). Этому, однако, противоречат строки, упоминающие Державина в конце стихотворения.
   Вралев -- возможно, А. С. Шишков, многословно хваливший, в частности, творения С. А. Ширинского-Шихматова.
   С Горацием сравнить, т. е. провозгласить Шишкова законодателем словесности. Имеется в виду Гораций как автор нормативного трактата "Послания к Писонам". Ниже
   Шутов и Друз -- также, вероятно, Шишков.
   Бавий -- В. Г. Анастасевич.
   Клит -- Ланской С. С., граф (1787--1862), сенатор, член государственного совета, камергер.
   Рай -- здесь раек.
   Лукулл -- Нарышкин А. А., богач и хлебосол, главный директор императорских театров.
   Мидас -- Захаров И. С. (ум 1816), член "Беседы" и Российской академии, автор "Похвалы женам".
   Глазунов -- см. примеч. 157.
   Мевий -- Взметнев П. А., автор сатиры "Польза медиков", печатался в "Улье" Анастасевича.
   Фабий -- Грузинцев А. Н. (р. 1779), автор трагедии "Электра и Орест", "Эдип-царь".
   Радковский -- Сладковский Р., автор поэмы "Петр Великий".
   Российский Пиндар -- M. В. Ломоносов.
   Бессмыслов -- С. А. Ширинский-Шихматов, сравнивается с Ломоносовым как автор поэмы "Петр Великий". Он же --
   Вадий Плаксевич -- Станевич (см. примеч. 112), автор "Размышления при гробе благодетеля", подражания Юнгу.
   Злослов -- Дашков (см. примеч. 118).
   Фирс -- Львов П. Ю. (1770--1825), автор книги "Храм славы российских ироев от времен Гостомысла до царствования Романовых" (1803).
   Томас -- см. примеч. 172.
   Их раскол -- здесь их секта, кружок, т. е. "Беседа".
   Брани их наповал и т. д. Возможно, имеется в виду выступление А. С. Шишкова против Д. В. Дашкова и В. Л. Пушкина в "Рассуждении о красноречии священного писания" (1811), в котором В. Л. Пушкин обвинялся в безнравственности и безбожии.
   Педант -- возможно, Каченовский (см. примеч. 112).
   179. ОЗ, 1854, No 11, отд. 2, с. 45. Текст приводится в воспоминаниях С. П. Жихарева, который характеризует его как "шуточный экспромт Н. Ф. Грамматину по случаю попытки его отдать на театр какую то комедию, переведенную из Гольдони" (Жихарев, с. 626).
   Ильин Н. И. (1777--1823) -- драматург.
   Федоров Б. М. (1794--1875) -- литератор.
   180. BE, 1811, No 9, с. 12. Печ. по Сатиры, с 74.
   181. BE, 1811, No 19, с. 176, с примеч. "Подражание Томсону". Печ. по Сатиры, с. 60. Стихотворение характерно как наиболее полное сочетание основных элементов предромантической элегии. От этой традиции отправлялся, сознательно ее переосмысляя, Пушкин в элегии "Когда за городом, задумчив, я брожу".
   Полдневных шум работ умолкнет -- ср. у Пушкина "На нивах шум работ умолк" ("Евгений Онегин", гл. IV).
   Маковый венок -- символ сна.
   182. BE, 1811, No 19, с. 180. Печ. по Сатиры, с. 32. Перевод второго эпода Горация "Beatus ille qui procul negotis". Стихотворение это, по традиции, идущей от Тредиаковского, неоднократно привлекало русских поэтов XVIII -- начала XIX в поэтизацией крестьянского труда. Как и его предшественники, Милонов не перевел четырех последних стихов, говорящих о желании ростовщика Альфия сделаться землевладельцем и придававших всему стихотворению ироническое звучание. В переводе монолог Альфия превращается в авторскую речь, благодаря чему ирония снимается. Милонов усугубил те стороны эпода, которые давали возможность истолковать его как прославление крестьянской жизни, убрал упоминание о собравшихся к ужину рабах и ввел отсутствующее у Горация указание на личный труд героя ("В отческих полях работает один"). Вместе с тем он несколько сгустил античный колорит, развив часть стихотворения, посвященную жертвоприношению, давая понять, что блаженство -- спутник жизни не русского крестьянина, а того, кто "жизнь свою в свободе провождает", -- крестьянина, освобожденного от уродств феодального порядка, живущего "как первобытныя вселенны гражданин".
   183. Пантеон, 1815, кн. 12, с. 239, под загл. "Сатира". Печ. по Сатиры, с. 46. Подражание 9-й сатире Буало "L'auteur a son esprit". Сатира распространялась в рукописи и первоначально имела в качестве эпиграфа слегка измененную строку из третьей песни "Поэтического искусства" Буало: "Soyez plutot, macon, si c'est votre metier" ("Будьте лучше каменщиком, если это ваше ремесло") -- см. письмо К. Н. Батюшкова к П. А. Вяземскому от 10 мая 1812 г. (Батюшков, т. 3, с. 185).
   Балдус -- вероятно, Д. И. Хвостов.
   Бессмыслов -- С. А. Ширинский-Шихматов.
   Сумбека -- героиня трагедии А. Н. Грузинцева "Покоренная Казань, или Милосердие Иоанна Васильевича" (1811) и пьесы С. Н. Глинки "Сумбека, или Падение царства Казанского" (1807).
   Радамист -- "Радамист и Зенобия", трагедия Кребильона в переводе С. И. Висковатова (1810).
   Электра -- "Электра и Орест", трагедия А. Н. Грузинцева (1809).
   Атрей -- "Атрей и Фиест", трагедия Кребильона, перевод С. П. Жихарева (1811).
   Слепец афинский жив -- а Царь Эдип сокрылся -- противопоставление успеха трагедии В. А. Озерова "Эдип в Афинах" (1804) неудаче пьесы Грузинцева "Эдип-царь" (1811).
   Глазунов -- см. примеч. 157.
   "Храм славы" -- книга П. Ю. Львова "Храм славы российских Ироев от Гостомысла до царствования Романовых".
   Биона с Мосхом вновь несчастный перевод. Имеются в виду переводы идиллий древнегреческих поэтов Биона и Мосха П. И. Голенищевым-Кутузовым (1804) и А. Ф. Мерзляковым (1807).
   "Федра" Бавия -- возможно, перевод "Федры" Расина А. М. Пушкиным (1809).
   Вздоркин -- В. Л. Пушкин. В упомянутом выше письме К. Н. Батюшков, писал: "Теперь я буду просить Северина и Вяземского, чтобы они уведомили милого Василия Львовича о новой сатире Милонова, сатире едкой и, к несчастью, весьма остроумной и по содержанию и стихам. Предмет оной -- Пушкин один..."
   С костра возопиет к дружине так своей -- перифраз стиха В. Л. Пушкина: "К дружине вопиет наш Балдус велегласно..." (см. примеч. 264).
   Я сроду не писал ни абие, ни аще -- пародия на стихи В. Л. Пушкина из послания "К Д. В. Дашкову" (см. примеч. 265).
   "О радость! о восторг! и я, и я пиит!" -- заключительный стих из послания В. Л. Пушкина "Любимцам муз" (No 263).
   Рифмач неколебим и т. д. В. Г. Анастасевич в "Улье" напечатал после выхода сатиры "К Луказию" ряд эпиграмм против Милонова. Вот одна из них:
  
   МИЛОНУ
  
   Милон! Давно ли ты поддел сатира маску?
   Не верю и сей слух хочу считать за сказку.
   Успеешь харей нас рогатого смешить,
   Когда не с девами, а с бабой будешь жить.
   ("Улей", 1812, No 13, стр. 69)
   Сатир упоминается здесь как поэтический символ сатиры, девы -- музы.
  
   184. СПВ, 1812, No 6, с. 337 (др. ред.), с подзаголовком: "По случаю высочайшего манифеста о повсеместном вооружении против французов". Печ. по Сатиры, с. 65, где последовательно сняты все стихи, прославляющие монарха и его супругу.
   Бог побед -- Наполеон.
   185. СО, 1813, ч. 6, с. 209. Печ. по Сатиры, с. 117.
   Стихотворение, посвященное смерти М. И. Голенищева-Кутузова-Смоленского (1745--1813), представляет собой синтез приемов гражданской и элегической поэзии.
   Здесь пишет не поэт -- здесь плачет гражданин. Афоризм определил известное изречение Рылеева, сознательно опиравшегося на традицию Милонова: "Я не поэт, а гражданин", и через него повлиял на формулу Некрасова: "Поэтом можешь ты не быть, Но гражданином быть обязан".
   186. СО, 1815, ч. 20, с. 65, с подзаголовком: "Романс, подчерпнутый из происшествия последней кампании" и с посвящением А. А. С--ой. Печ. по Сатиры, с. 130. Тема "русского пленника" пользовалась популярностью в романтической поэзии 1812--1815 гг. Сюжет Милонова по основным мотивам совпадает с "Кавказским пленником" Пушкина.
   187. Сатиры, с. 127. Эпиграф -- из "Гамлета" Шекспира.
   Кому, песнопевец, кому ты передал. Легенда о "передаче лиры", связанная со стилизацией реальной биографии под традицию бардов, создавалась не без участия самого Державина (ср.: "Тебе в наследие, Жуковский, Я ветху лиру отдаю...").
   Фелица -- Екатерина П.
   Севера витязь -- А. В. Суворов.
   "С величьем народа родится поэт" -- поэтическая декларация Милонова, содержащая намек на то, что век оды сменился эпохой гражданской поэзии.
   188. "Благонамеренный", 1818, No 8, с. 129. Печ. по Сатиры, с. 157.
   189. Поэты-сатирики, с. 503. Печ. по автографу ПД, с подписью: "М. Милонов, обнимающий с почтением Жуковского".
   Начал чепуху ты врать уж не путем. Вероятно, имеются в виду стихотворные сборники Жуковского "Fur Wenige", издававшиеся очень маленькими тиражами для придворного круга и в первую очередь для ученицы Жуковского принцессы Шарлотты (будущей императрицы Александры Федоровны).
   С галиматьею ты, а я с парнасским жалом. "Галиматья" Жуковского -- дружеская шутка, забава как основной принцип сатиры -- противопоставляется здесь высокой обличительной сатире.
   Блудов Д. Н. (1785--1864) -- член "Арзамаса". Аристократ и пурист, Блудов пытался занять в кружке Жуковского позицию законодателя вкусов.
   190. "Карамзин и поэты его времени", "Б-ка поэта" (М. с.), 1936, с. 306. Список -- ПД. Адресат -- братья Княжевичи, А. М. (1792--1870) и Д. М. (1788--1844), которые в 1814--1815 гг. служили в Вене.
   Северная Пальмира -- Петербург.
   Брат Владислав -- Княжевич В. М. (1798--1873).
   Как здесь, в обширном Петрограде и т. д. П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу: "Дождь, сырость так с неба и падает, а вся кавалерия мочится на учении. Разумеется, и государь тут. Вот что они называют царствовать".
   Спокойно едет на конгресс. 27 августа 1818 г. Александр I выехал из Царского Села на конгресс Священного союза в Аахен.
   Жуковский пишет чепуху -- см. примеч. 189.
   Измайлов А. Е. (1779--1831) --баснописец, издатель журналов "Благонамеренный" и "Цветник".
   191. Сатиры, с. 19. Перевод элегии французского поэта Мильвуа "La Chute des feuilles". Отдельные стихи из этого перевода в дальнейшем были использованы Пушкиным для предсмертной элегии Ленского.
   192. Сатиры, с. 137.
   193. Сатиры, с. 95.
   Фридрих II (1712--1786) -- прусский король (1740--1786), был воспитан под сильным влиянием французской просветительской мысли, дружил с Вольтером, написал на французском языке ряд сочинений просветительского характера, был веротерпим. В то же время Фридрих II вел кровопролитные войны, отягощая население непосильными налогами, отличался властным нравом.
   194--196.
   Оленин А. Н. (1763--1843) -- художник, археолог и писатель, директор Публичной библиотеки, президент Академии художеств. Эпиграмма намекает на его честолюбие и малый рост.
   Ниман -- московский портной начала XIX в.
   197.
   Шесть -- цена французского коньяка в начале XIX в.: шесть рублей за бутылку.
   Четыре -- стоимость бутылки водки.
   198.
   Патрикий -- Политковский П. С., переводчик.
   200.
   Никольский П. А. (1794--1816) -- поэт и критик, в 1814--1815 гг. издавал "Пантеон русской поэзии", в котором печатался Милонов.
   203.
   Политковский Н. Р. (1763--1830) -- поэт и переводчик.
   Не шапки иль бехмета -- перифраз заключительной строки оды Державина "К Фелице".
   205.
   Политковский Ф. С. -- возможно, брат П. С. Политковского.
   206.
   Платон -- Левшин П. Е. (1737--1812), архиепископ московский с 1775 г., ректор Славяно-греко-латинской академии, автор сочинений религиозного содержания, работ по истории церкви; славился красноречием.
   212. Стихотворение написано, по-видимому, Милоновым и П. С. Политковским.
   Маленький Опочинин -- вероятно, сын Ф. П. Опочинина (1779--1852), с 1813 г. директора департамента податей и сборов, в котором служил Н. Р. Политковский.
   Екатерина Павловна (1788--1819) -- великая княгиня, сестра императора Александра 1.
  
  

Условные сокращения, принятые в примечаниях

  
   Аксаков -- С. Т. Аксаков, Собр. соч., тт. 1--4, М., 1955--1956.
   Арзамас -- "Арзамас и арзамасские протоколы", Л., 1933.
   БАН -- Библиотека Академии наук.
   Батюшков -- К. Н. Батюшков, Сочинения, тт. 1--3, СПб., 1885--1887.
   БГ -- "Беседующий гражданин".
   БЛ -- Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина.
   BE -- "Вестник Европы".
   ГПБ -- Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.
   ДВ -- "Драматический вестник".
   Десницкий -- В. Десницкий, Избранные статьи по русской литературе XVIII--XIX вв., М.--Л., 1958.
   ДЖ -- "Дамский журнал".
   Досуги -- Н. Грамматин, Досуги, кн. 1, СПб., 1811.
   ДП -- "Друг просвещения".
   ДЮ -- "Друг юношества".
   Жихарев -- С. П. Жихарев, Записки современника, М.--Л., 1955.
   ЖПЛЗЧ -- "Журнал приятного, любопытного и забавного чтения".
   ЖРС -- "Журнал российской словесности".
   ЗС -- "Зеркало света".
   ИВ -- "Исторический вестник".
   Иртыш -- "Иртыш, превращающийся в Иппокрену".
   ЛА -- "Литературный архив", т. 1, М.--Л., 1938.
   ЛН -- "Литературное наследство".
   ЛОИИ--Ленинградское отделение Института истории АН СССР.
   ЛТХ -- "Лирические творения графа Хвостова", СПб., 1810.
   МЖ -- "Московский журнал".
   MH -- "Московский наблюдатель".
   МТ -- "Московский телеграф".
   НЕЖ -- "Новые ежемесячные сочинения".
   НМ -- А. Бунина, Неопытная муза, чч. 1, 2, СПб., 1809--1812.
   ОА -- "Остафьевский архив князей Вяземских", т. 1, СПб., 1899.
   ОЗ -- "Отечественные записки".
   ОЛРС -- Общество любителей российской словесности.
   Пантеон -- "Пантеон русской поэзии, издаваемый Павлом Никольским", СПб., 1814--1815.
   ПД -- Рукописный отдел Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский дом).
   ПЗ -- "Полярная звезда".
   ПиП -- "Приятное и полезное препровождение времени".
   Поэты -- "Поэты начала XIX века", "Б-ка поэта" (М с), Л., 1961.
   Поэты радищевцы -- "Поэты радищевцы", "Б-ка поэта" (Б. с.), Л., 1935.
   Поэты сатирики -- "Поэты-сатирики конца XVIII--начала XIX века", "Б-ка поэта" (Б. с.), Л., 1959.
   Прежние досуги -- Н. Ф. Остолопов, Прежние досуги, или Опыты в некоторых родах стихотворства, М., 1816.
   Притчи -- Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802.
   ПРП -- "Пантеон русской поэзии", чч. 1--6, СПб., 1814--1815.
   ПСХ -- "Послания в стихах графа Дмитрия Хвостова", СПб., 1814.
   ПСЧ -- П. И. Шаликов, Плод свободных чувствований, чч. 1--3, М., 1798.
   ПТ -- "Покоящийся трудолюбец", чч. 1, 2, 1784, чч. 3, 4, 1785.
   РА -- "Русский архив".
   РБ -- "Русский библиофил".
   PB -- "Русский вестник".
   РМ -- "Российский музеум".
   РП -- "Рассвет полночи, или Созерцание славы, торжества и мудрости порфироносных, браноносных и мирных героев России с последованием дидактических, эротических и других разного рода в стихах и прозе опытов Семена Боброва", чч. 1--4, СПб., 1804.
   PC -- "Русская старина".
   С -- "Современник".
   Сатиры -- "Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова", СПб., 1819.
   СВ -- "Северный вестник".
   СГ -- "Сочинения Сергея Глинки", ч. 4, M., 1817.
   СВЛ -- "Сочинения В. Пушкина", СПб., 1822.
   СиП -- Ф. Ф. Иванов, Сочинения и переводы, ч. 1, М., 1824.
   СКШ -- "Сочинения князя Шаликова", чч. 1, 2, М., 1819.
   СНГ -- "Стихотворения H. Грамматина", чч. 1, 2, СПб., 1829.
   СНСПС -- "Собрание некоторых сочинений, подражаний и переводов Па<нкратия> Сум<ароков>а", чч. 1, 2, М., 1799--1808.
   СО -- "Сын отечества".
   Собеседник -- "Собеседник любителей российского слова".
   СПВ -- "Санкт-Петербургский вестник".
   СПГК -- "Стихотворения П. И. Голенищева Кутузова", чч. 1--3, М., 1803--1804.
   СРС -- "Собрание русских стихотворений, взятых из сочинении лучших стихотворцев российских и из многих русских журналов, изданное Василием Жуковским", чч. 1--6, М., 1810--1815.
   ССАБ -- "Собрание стихотворений Анны Буниной", чч. 1--3, СПб., 1819--1821.
   ССлПС -- "Собрание сочинений и переводов в стихах С. Тучкова", М., 1797.
   ССиПТ -- "Собрание сочинений и переводов С. Тучкова", чч. 1--4, СПб., 1816-1817.
   ССШ -- "Собрание сочинений и переводов С. А. Шишкова", чч. 1--17, СПб., 1818--1839.
   СШ -- "Стихотворения H. M. Шатрова", чч. 1--3, СПб., 1831.
   ТГУ -- Тартуский государственный университет.
   ТОЛРС -- "Труды Общества любителей российской словесности".
   УЗ -- "Утренняя заря", труды воспитанников университетского благородного пансиона.
   X 1 -- "Полное собрание стихотворений графа Хвостова", чч. 1--4, СПб., 1817--1818.
   X 2 --То же, изд 2, тт. 1--5, СПб., 1821--1827.
   X 3 -- То же, изд 3, тт. 1--8, СПб., 1818--1834.
   ЦГ -- П. И. Шаликов, Цветы граций, М., 1802.
   ЦГАЛИ -- Центральный государственный архив литературы и искусства.
   ЦГИАЛ -- Центральный государственный исторический архив (Ленинград).
   ЧвБ -- "Чтения в Беседе любителей русского слова".
   Шишков Записки -- А. С. Шишков, Записки, мнения и переписка, тт. 1--2, Берлин -- Прага, 1870.
  
Оценка: 4.26*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Олег Белай Трифико тринфико в лицах Олег Белай.
Рейтинг@Mail.ru