Всякій, кто знакомъ съ эпическими подвигами Ильи Муромца и съ похожденіями иранскаго Рустема, разбросанными на множествѣ страницъ персидской Книги царей, не найдетъ между тѣми и другими такого поразительнаго сходства, которое давало бы основаніе для выставленія нашей гипотезы, предполагающей вліяніе восточнаго типа Рустема на былевой типъ Ильи. Дѣйствительно, мы не находимъ, по крайней мѣрѣ, съ перваго взгляда, въ Рустеміадѣ такихъ похожденій, которыя разительно напоминали бы бой Ильи съ Соловьемъ-разбойникомъ, съ Идолищемъ, Жидовиномъ, разбойниками и т. под., не говоря уже о томъ, что иранскій національный герой -- не крестьянскій сынъ, а могущественный полунезависимый властитель Сейестана. Поэтому, чтобы представиться убѣдительнымъ, наше предположеніе, что личность Рустема значительно повліяла на образованіе эпическаго типа Ильи Муромца, должно быть обставлено подробными и детальными розысканіями, которыя должны, между прочимъ, уяснить путь, которымъ иранскіе отголоски достигали южной Руси, и послѣдовательныя измѣненія, постигнувшія личность Ильи въ развитіи нашего эпоса.
Въ дальнѣйшемъ мы думаемъ держаться слѣдующаго плана. Сначала мы сопоставимъ обоихъ богатырей -- Илью и Рустема -- въ общихъ чертахъ характера и постараемся уяснить сходство въ основномъ типѣ. Затѣмъ разсмотримъ отдѣльные эпизоды эпической исторіи того и другаго богатыря.
Изъ моей статьи Отголоски иранскихъ сказаній на Кавказѣ {Этнограф. Обозрѣніе, кн. II, стр. 1--36.} видно, что отголоски иранскаго эпоса на Кавказѣ сводятся почти исключительно къ нѣкоторымъ, наиболѣе популярнымъ, похожденіямъ Рустема. Исторія персидскихъ царей, къ царствованіямъ которыхъ пріурочиваетъ иранскій эпосъ различные подвиги своего національнаго богатыря, не могла сама по себѣ интересовать туземцевъ Кавказа, и только богатырская личность Рустема была выдвинута изъ массы другихъ иранскихъ сказаній и, усвоенная народною памятью, контаминировалась личностями другихъ кавказскихъ богатырей вродѣ Батраза, Урызмэга, Амирана и проч. Такое ко центральное положеніе занимаетъ Рустемъ и вообще Рустеміада въ народныхъ персидскихъ преданіяхъ. Эпическая исторія Рустема есть, вмѣстѣ съ тѣмъ, исторія великой національной борьбы Ирана съ Тураномъ, такъ что смертью Рустема, можно сказать, почти оканчиваются и борьба съ Тураномъ, и иранскій эпосъ. Подобно тому, какъ Илья Муромецъ въ дѣятельности своей связывается, главнымъ образомъ, съ татарами и можетъ считаться главнымъ героемъ татарскаго періода {См. Халанскій. Р. Филол. Вѣстн. 1886 г., No 1, стр. 116.}, такъ Рустемъ въ народномъ сознаніи персовъ до сихъ поръ неразрывно связанъ съ идеей о борьбѣ Ирана съ сѣверными кочевниками тюрками. До сихъ поръ имя національнаго пехлевана прикрѣплено и къ родной его области Сейестану, и ко многимъ другимъ, которыя были свидѣтелями его подвиговъ. "Современные персы,-- говоритъ г. Зиновьевъ {Эпическія сказанія Ирана Н. Зиновьева. Спб., 1866 г., стр. 100.},-- соединяютъ съ Сейестаномъ воспоминаніе о Рустемѣ, котораго славный родъ тамъ царствовалъ. Жители этой области называютъ его именемъ неизвѣстныя имъ по происхожденію развалины {Такъ, гора, поднимающаяся ива озера Хамуна близъ р. Хилменда, называема горой Рустема (кух-и Рустэмъ) иначе кух-и Хеваджи (Риттеръ: "Иранъ", ч. I, "тр. 818, въ перевода, издан. Имп. русс. юпр. общ.); развалины на горѣ кух-и Ходжа называются крѣпостью Рустема (тамъ же, стр. 842); съ урочищемъ Хансуръ (домъ свадьбы) связано преданіе, что здѣсь богатырь Гивъ сочетался бракомъ съ дочерью Рустема (тамъ же, стр. 816); съ горнымъ озеромъ Деки-Тиръ (горы стрѣлы) -- преданіе, что здѣсь Рустемъ досталъ стрѣлу, которой убшъ Исфендіара (тамъ же, стр. 316).}. Да и внѣ Сейестана въ Гирканѣ Узелей видѣлъ престолъ Рустема и другой такой же въ Исфаханѣ. Въ Мазандеранѣ, театрѣ многихъ великихъ подвиговъ героя, гдѣ, по свидѣтельству Еазвкни, цѣлая горная область называется Рустемдаръ {См. также Риттеръ: "Иранъ* (русск. изд.), ч. I, стр. 148.}, ему показывали двѣ или три Рустемовы дороги, подобныя которымъ Поттингеръ видѣлъ въ степи. Войско Тимура, во время нашествія на Сейестанъ, разрушило такъ называемую плотину Рустема (bendi Rustam) такъ, что, по выраженію Шерифъ-Эддина, тамъ не осталось и слѣдовъ древняго памятника; а прі разореніи древней столицы этой страны, во всемъ Сейестанѣ раздавались крики, которыми заклинали духъ героя: "Рустемъ, подними изъ гробницы свою голову и взгляни на Иранъ, доставшійся въ руки твоихъ смертельныхъ враговъ, туранскихъ воиновъ".
Воплотивъ преимущественно въ Рустемѣ идею великой національной борьбы съ Тураномъ, персидскій эпосъ долженъ былъ поставить своего пехлевана на недосягаемую высоту, сдѣлать его и физическимъ, и духовнымъ главою всѣхъ современныхъ ему богатырей Ирана. Дѣйствительно, сила его необычайна: по свидѣтельству армянскаго историка Моисея Корейскаго (въ V в.), разсказывали, что она равна силѣ 120 слоновъ. Рустемъ одинъ поражаетъ цѣлое войско, вырываетъ съ корнемъ огромныя деревья {Mohl, I, стр. 435.}, поднимаетъ и бросаетъ съ легкостью такіе громадные камни, которыхъ не могутъ и приподнять всѣ другіе пехлеваны {Mohl, I, стр. 446; Ш, р. 311.}, подставляетъ себя подъ скатывающуюся съ горы каменную глыбу и т. под. Такая необычайная сила дана Рустему отъ Бога (о чемъ герой самъ нерѣдко заявляетъ) {Наприм., Mohl, III, стр. 188.} для совершенія подвиговъ, полезныхъ его народу. По волѣ божества, Рустемъ родится необычайнымъ путемъ (чрезъ кесарское сѣченіе) {См. Mohl, I, стр. 277 слѣд.}, причемъ представитель божества, вѣщая птица Симургъ, предвѣщаетъ его отцу, что Рустемъ будетъ величайшимъ героемъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, мудрымъ въ совѣтѣ {Ibid.}.
Фирдоуси, который черпалъ матеріалъ для своего изложенія подвиговъ Рустема изъ народныхъ сказаній, несомнѣнно представлявшихъ много варіантовъ, не сообщаетъ подробностей преданія о томъ, что чрезмѣрная сила Рустема была уменьшена божествомъ, такъ какъ земля не могла держать его тяжести. Но такое преданіе несомнѣнно существовало. Въ эпизодѣ о Сохрабѣ, описавъ неудачный для Рустема второй бой съ сыномъ, поэтъ говоритъ: "Я слышалъ, что Рустемъ получилъ отъ Бога вначалѣ такую силу, что его ноги погрязали, когда онъ становился на камень. Онъ былъ недоволенъ такою непомѣрною силой, которой не желалъ. Онъ обратился къ Творцу съ мольбою освободить его отъ части силы, такъ чтобы онъ могъ ходить по землѣ; и благой Богъ, по желанію гороподобнаго Рустема, уменьшилъ его силу. Но когда онъ находился въ опасности и его сердце раздиралось боязнью, внушаемой ему Сограбомъ, онъ снова обратился къ Богу съ мольбой: "Творецъ! помоги рабу твоему въ этихъ обстоятельствахъ! О, Всемогущій Боже и Всесвятѣйшій, отдай мнѣ мою силу такою, какою ты даровалъ мнѣ ее сначала". Богъ отдалъ ему ее, какъ онъ просилъ, и увеличилъ силу его тѣла настолько, насколько ее раньше убавилъ {Mohl, II, стр. 131.}.
Остановимся здѣсь и припомнилъ нѣкоторыя черты Ильи. Сила Ильи также божественнаго происхожденія и дана ему для полезныхъ подвиговъ. Не останавливаясь на разборѣ преданія о приходѣ къ Ильѣ каликъ, сложившагося подъ вліяніемъ агіологіи, отмѣтимъ только сходство въ общей идеѣ. Представители божества уменьшаютъ силу богатыря на половину {Кирѣевскій, I, стр. 2.}, причемъ это уменьшеніе силы мотивируется каликами (въ одной сказкѣ) {Кирѣевскій, I, прилож. No 2.} такъ: "много дано силы Ильѣ: земля не снесетъ". Хотя не самъ Илья просить странниковъ уменьшить ему силу (какъ Рустемъ проситъ объ этомъ божество), но, все-таки, подобно Рустему, сознаетъ, что чрезмѣрной силы ему не надобно. Такъ, отказываясь во второй разъ наклониться къ щели гроба, изъ которой Святогоръ дуновеніемъ передалъ ему часть своей силы, Илья говоритъ: "Будетъ съ меня, большій братецъ, не то земля на себѣ носить не станетъ" {О. Миллеръ, стр. 247.}. Другое сходство силы Ильи и Рустема представляется въ томъ, что, уменьшенная временно, она по молитвѣ богатырей возростаетъ, когда они находятся въ критическомъ положеніи. Подобно тому, какъ Рустемъ, посредствомъ молитвы, передъ третьимъ боемъ съ Сохрабомъ получаетъ всю свою прежнюю силу, такъ и нашъ Илья, лежа подъ сыномъ (подсокольничкомъ), взмолился Спасу Пречистому и вздохнулъ крѣпко:
"Стоялъ я за церкви Божіи, за тѣ же честна монастыри,
И хранилъ я стольной Кіевъ-градъ,
Да еще я хранилъ Черниговъ-градъ,
Да еще очистилъ я дорогу прямоѣзжую" *).
*) Ефименко: "Матеріала ко этногр. русск. насел. Архангельской губ.", ч. II, стр. 81.
И немедленно, укрѣпившись въ силахъ, сбросилъ съ себя подсокольника. По другому пересказу {Кирѣевскій, I, стр. 51.}, Илья въ томъ же положеніи вспоминаетъ святыхъ отцовъ и апостоловъ, и немедленно у него "лежучи втрое силы прибыло" {Ср. еще Кирѣевск., IV, стр. 46.}.
Подобно тому, какъ громадная сила Рустема выражается въ несовсѣмъ обычныхъ пріемахъ, напримѣръ: вырываніи дерева съ корнемъ, такъ при случаѣ и Илья даетъ такія же доказательства чрезвычайной силы.
"Пріѣхалъ (Илья) къ заставѣ -- дремучимъ лѣсамъ:
Онъ лѣвой рукой коня ведетъ,
А правой рукой дубы рветъ" *).
*) Ефименко, назв. соч., стр. 20. Срав. Кирѣевск., I, стр. 81 (правой рукой рветъ дубье съ кореньями), и сказка оба Ильѣ М. (Кирѣевск., I, приложеніе No 1): шедши она за водою, за которое дерево онъ ни ухватится, изъ корню видернеи. Также Рыбниковъ, II, стр. 826; III, стр. 17, 25; IV, стр. 9.
Одинъ изъ пріемовъ Рустема въ борьбѣ состоитъ въ томъ, что онъ поднимаетъ противника вверхъ и бросаетъ его на землю {См. описаніе борьба Рустема съ Пуладвендомъ. Mohl, III, стр. 206.}. Къ такому же пріему прибѣгаетъ, какъ извѣстно, Илья {Кирѣевск., І, стр. 6, 51, 76, 84; IV, стр. 12.}. Рустемъ въ увлеченіи боя съ тюрками охватываетъ тюрка и избиваетъ имъ другихъ {Mohl, I, стр. 865.}. Такъ Илья въ разныхъ былинахъ, но преимущественно въ былинѣ о Калинѣ-царѣ, схватываетъ татарина и прокладываетъ, размахивая имъ, себѣ путь въ татарскомъ войскѣ {См. Кирѣевск., I, стр. 75; Гильфердингъ: "Онеж. был.", столб. 455, 908, 945" 1271, 1297 и 1299 и друг. Къ этому пріему мы возвратимся ниже.}.
Соотвѣтственно непомѣрной силѣ Рустемъ отличается и огромнымъ аппетитомъ. Онъ съѣдаетъ заразъ по цѣлому онагру {Mohl, IV, стр. 476.}, но особенно много пьетъ. Ему подносятъ огромную чашу вина, въ увѣренности, что онъ неосушитъ ея, и онъ не только выпилъ до дна этотъ "красный фонтанъ" (какъ выражается Фирдоуси), но потребовалъ, чтобы другая чаша была безъ примѣси воды {Mohl, IV, стр. 506.}. Рустемъ любитъ бражничать, такъ что обыкновенно, когда послы отъ царя приходятъ звать его на службу, онъ удерживаетъ ихъ и пьянствуетъ съ ними нѣсколько дней. Нашъ Илья въ этомъ отношеніи еще превосходитъ иранскаго богатыря. Между всѣми русскими богатырями, въ числѣ которыхъ есть и спеціалистъ-пьяница Василій, Илья можетъ выпить заразъ всѣхъ больше. Такъ Васька-пьяница, собираясь на Батыгу, говоритъ Владиміру:
"Поднеси-ка мнѣ чарычьку похмѣльную,
Которой чарой пьетъ Илья Муромецъ.
А Илья пьетъ чарой въ полсема ведра" *).
*) Кирѣевскій, II, стр. 94.
На этомъ свойствѣ Ильи народная былина любитъ останавливаться и смаковать самый процессъ испиванія. Такъ, Илья говоритъ Владиміру:
Затѣмъ онъ въ свою очередь угощаетъ гостей и упивается уже основательно. Отмѣтимъ тутъ же, что какъ персидскій эпосъ не вмѣняетъ своему богатырю въ вину то, что онъ, предаваясь пьянству, не спѣшитъ на призывъ царя, такъ и наши былины, повидимому, съ удовольствіемъ отмѣчаютъ это свойство Ильи. Такъ, въ былинѣ о Мамаѣ, Илья посланъ звать богатырей, стоящихъ на полѣ Куликовѣ.
"Говорятъ тутъ могучіе богатыри
Старому козаку Ильѣ Муромцу: --
Ты сойди-ко къ вамъ во бѣлъ шатеръ,
Выпить у насъ чару зелена вина!--
Сходилъ Илья Муромецъ съ добра коня,
Входилъ онъ къ нимъ во бѣлъ шатеръ,
Выпивалъ онъ чару зелена вина,
Зелена вина въ полтора ведра.
Наливали богатыри другу чару,
Подносили чару Ильѣ Муромцу;
Съ той ли чары Илью хмель зашибъ.
Ложился Илья Муромецъ во бѣломъ шатрѣ,
Во бѣломъ шатрѣ опочивъ держать.
Богатырскій сонъ на двѣнадцать день.
А Владимірѣ князь Илью ждетъ -- пождетъ,
Илью ждетъ-пождетъ и не дождется *).
*) Кирѣевскій, I, стр. 61.
Обратимъ теперь вниманіе на тѣ черты нравственнаго характера Рустема и Ильи, которыя дѣлаютъ этихъ богатырей естественными глазами среди другихъ.
Тотъ и другой, будучи увѣрены въ свой силѣ, отличаются спокойнымъ мужествомъ и этимъ противу полагаются другимъ, болѣе юнымъ и заносчивымъ богатырямъ. Фирдоуси отмѣчаетъ именно эту черту Рустема, называя его "славнымъ, многолюбимымъ пехлеваномъ, благороднымъ и спокойнымъ" {Mohl, IV, стр. 9.}. Та же черта настолько уяснена нашими изслѣдователями въ Ильѣ Муромцѣ, что не считаемъ нужнымъ приводить примѣры изъ былинъ. Тотъ и другой пренебрегаютъ земными благами и отличаются нестяжательностью. Эта черта также въ достаточной степени указана въ Ильѣ. Примѣрами нестяжательности Рустема можетъ служить слѣдующее: царь мазандеранскій предлагаетъ Рустему, посланному къ нему Кейкаусонъ, царственный подарокъ. Но онъ отказался отъ его даровъ: одеждъ, коней, золота, такъ какъ презиралъ и вѣнцы, и пояса {Mohl, I, стр. 488.}. Въ другой разъ Рустемъ пригналъ въ Иранъ табунъ отличныхъ коней Афрасіаба и роздалъ ихъ иранцамъ, не желая самъ имѣть другого коня, кромѣ Ракша, и послалъ отбитыхъ въ Туранѣ слоновъ царю {Mohl, III, стр. 229.}. Отсутствіе корыстолюбія, однакоже мѣшаетъ иранскому и русскому богатырямъ добывать богатую добычу или получать "заработное". Рустемъ, какъ владѣтельный князь Сейестана, богатъ уже по рожденію и получаетъ драгоцѣнные подарки отъ царей Ирана за свои безчисленныя услуги. Нашъ Илья, хотя и не цѣнитъ богатства, нерѣдко въ былинахъ представляется весьма богатымъ. Въ этомъ, какъ и въ другихъ чертахъ Ильи, замѣчается какая-то двойственность, причины которой мы постараемся уяснитъ ниже. Вотъ, напримѣръ, какія богатства возитъ съ собой старый козакъ:
"Только взять вамъ у стараго:
Кожа на плечахъ въ пятьсотъ рублей,
Чуденъ крестъ на груди въ три тысячи,
По карманамъ золотой казны смѣты нѣтъ,
А косматому бурушкѣ у меня и цѣны нѣтъ" *).
*) Рыбниковъ, I, стр. 63.
Или:
"Въ колчанѣ у меня стрѣлъ до пяти сотъ есть,
Что кажняя стрѣла стоитъ пять рублей.
А чистыхъ со мной денегъ сорокъ тысячей" *).
*) Кирѣевскій, I, стр. 15. См. также: Кирѣев., стр. 17, 23, 27. Гильфердингъ, столб. 923, 924, 1023, 1186.
Эти деньги Илья заработалъ своими подвигами. Такъ, когда онъ освободилъ городъ Бекетовецъ отъ татаръ, то
"Тутъ мужики бекетовцы
Насыпали ему чашу красна золота,
Другую чашу чиста серебра,
Третью насыпали скатна жемчуга.
Подносятъ, подаваютъ ему,
Принялъ старичекъ, самъ проговоритъ:
-- Это, братцы, мое зарабочее" *).
*) Рыбниковъ, I, стр. 47
Такіе же подарки, какъ зарабочее, принимаетъ Илья отъ дѣтей Соловья-разбойника {Тамъ же, стр. 49.}, отъ царя Константина Боголюбовича {Рыбниковъ, I, стр. 94.} и находить золотой казны безъ смѣты въ одну изъ своихъ поѣздокъ {Ibid., стр. 65.}. Вообще слѣдуетъ подчеркнуть для дальнѣйшаго тотъ фактъ, что великорусскій крестьянинъ-пахарь видитъ въ своемъ идеальномъ представителѣ Ильѣ не мужика-пахаря, а вольнаго козака, добывающаго богатство на полѣ бранномъ палицею и мечомъ булатнымъ, т.-е. тѣмъ способомъ, которымъ обогащались представители высшаго боеваго сословія.
Отмѣчая дальнѣйшія черты характера Рустена и Ильи, слѣдуетъ указать на ихъ благочестіе. Эта черта тѣмъ болѣе естественна, что у обоихъ сила божественнаго происхожденія. Рустемъ нерѣдко обращается съ молитвой къ божеству, испрашивая у него помощи. Примѣры благочестія Ильи можно найти во множествѣ былинъ.
Соединеніе необыкновенной физической силы съ высокими нравственными свойствами -- благородствомъ, великодушіемъ, благочестіемъ, нестяжательностью и др.-- возвышаетъ Рустема и Илью надъ всѣми современными имъ богатырями, которые, какъ мы увидимъ, относятся къ нимъ съ глубокимъ уваженіемъ. Оба народа -- персы и русскіе -- вмѣстѣ съ тѣмъ, даютъ своимъ идеальнымъ представителямъ преклонный возрасть. Персидскій эпосъ, представляя полную біографію Рустема, отъ рожденія до смерти, какъ бы скользить надъ его ранними подвигами. Всѣ дивныя дѣла, прославившія его имя, совершены имъ уже въ зрѣломъ возрастѣ, ä нѣкоторыя въ глубокой старости. Въ теченіе его жизни смѣняется на престолѣ Ирана цѣлый рядъ царей -- Маночихръ (царствовавшій, по Фердоуси, 120 лѣтъ), Невдеръ (7 лѣтъ), Зевъ (6 лѣтъ), Гершаспъ (5 лѣтъ), Кейкобадъ (100 лѣтъ), Кейкаусъ (150 лѣтъ), Кейхосровъ (60 лѣтъ), Лохраспъ (120 л.), Гуштаспъ (100 л.), но главные подвиги Рустема приходятся на царствованія Кейкауса (походъ въ Мазандеранъ, война съ Афрасіабомъ) и Кейхосрова (продолженіе борьбы съ туранцами, бой съ дивомъ Айваномъ, освобожденіе Бижена), когда Рустему было уже нѣсколько сотъ лѣтъ. Говоря о своихъ подвигахъ съ Исфендіаромъ, маститый герой выражается о себѣ въ слѣдующихъ словахъ: "Уже болѣе 600 лѣтъ, какъ я родился отъ Заля, и въ теченіе всего этого времени я былъ пехлеваномъ міра и не боялся ничего, ни явнаго, ни сокрытаго" {Mohl, IV, стр. 496.}. Нѣтъ сомнѣнія, что эпическая біографія Рустема была составлена не народными "сказителями", а предшествовавшими Фердоуси собирателями народныхъ сказаній, причемъ и тусскій поэтъ принялъ участіе въ ея пополненіи. Народъ зналъ отдѣльныя сказанія о томъ или другомъ подвигѣ Рустема, причемъ, какъ всегда бываетъ, пріурочивалъ къ имени своего національнаго героя подвиги другихъ эпическихъ и сказочныхъ личностей. Такимъ образомъ, въ теченіе вѣковъ и въ равныхъ областяхъ Ирана накопилась такая масса отрывковъ Рустеміады, что ученымъ составителямъ Книги царей приходилось разбитъ исторію Рустема и его предковъ на цѣлый радъ царствованій не менѣе эпическихъ царей Ирана. Біографія Рустема была сведена изъ отдѣльныхъ сказаній подобно тому, какъ нѣкоторые изъ нашихъ изслѣдователей былинъ дѣлаютъ попытки (на нашъ взглядъ неудачныя) составить эпическую біографію Ильи Муромца или Садка. Такія попытки разверстать въ извѣстной послѣдовательности отдѣльные подвиги Ильи дѣлаютъ, впрочемъ, и нѣкоторые "сказители", причемъ обыкновенно впадаютъ въ явное противорѣчіе, какъ мы увидимъ ниже. Поэтому лучшими былинами, въ смыслѣ сохраненія большей полноты деталей, представляются обыкновенно такія, въ которыхъ воспѣвается тотъ или другой подвигъ Ильи или рядъ подвиговъ, уже давно связанныхъ въ одномъ разсказѣ. Относительно Рустема можно установить фактъ, что въ народныхъ сказаніяхъ о его подвигахъ онъ представлялся не молодымъ героемъ (вродѣ Сіавуша, Исфендіара), а богатыремъ солиднаго или преклоннаго возраста, который уже самъ по себѣ давалъ ему право на уваженіе болѣе юныхъ богатырей. Передъ его глазами смѣняется нѣсколько поколѣній царей и богатырей, какъ видно изъ тѣхъ "былинъ", въ которыхъ онъ является воспитателемъ и руководителемъ молодыхъ пехлевановъ (Сіавуша, Бахмана и др.).
Спрашивается теперь, въ какомъ возрастѣ совершаетъ свои подвига Илья Муромецъ и что извѣстно про его юность?
Просматривая былины объ Ильѣ, нетрудно убѣдиться, что всѣ подвига совершены имъ уже въ преклонномъ возрастѣ, "старымъ" козакомъ.
Хотя нерѣдко говорится въ былинахъ:
"А ѣздилъ-то старъ по чисту полю,
И отъ младости да старъ до старости,
И отъ старости да до гробной доски" *);
*) Гильфердингъ, столб. 310; также ст. 1052, 1201, 1246.
но ни одинъ подвигъ, совершенный Ильей во младости, народу не извѣстенъ {Мы не говоримъ здѣсь о мѣстныхъ преданіяхъ Карачарова, о которыхъ ниже.}. Илья называется старымъ въ то время, когда ранитъ Соловья и привозитъ его въ Кіевъ {Наприм., Рыбниковѣ, I, NoNo 9, 10, 11.}, когда встрѣчаетъ разбойниковъ {Наприм., Кирѣевскій, I, стр. 18.}, бьется съ Нахвальщикомъ {Кирѣевскій, I, стр. 53.}, съ Мамаемъ {Ефименко, стр. 34.}, когда ѣдетъ въ Царьградъ {Рыбниковъ, I, стр. 92.}, когда ссорится съ Владиміромъ {Рыбниковъ, I, стр. 95.}, бьется съ Калиномъ-царемъ {Рыбниковъ, I, стр. 101.}, съ сыномъ, убиваетъ королевишну и проч. Можетъ явиться мысль, что эпитетъ "старый козахъ", встрѣчавшійся въ нѣкоторыхъ эпизодахъ изъ подвиговъ Ильи (положимъ, наприм., въ боѣ съ сыномъ), затѣмъ обобщился и былъ безсознательно переносимъ народомъ и въ такія былины, въ которыхъ нѣкогда Илья являлся молодымъ. Такая эпическая забывчивость свойственна народнымъ былинамъ, въ которыхъ, напримѣръ, Калинъ-царь преспокойно самъ себя называетъ "собака-Калинъ-царь", или татаринъ самъ прибавляетъ къ себѣ эпитетъ "поганаго". Но подобною эпическою наивностью можно объяснить только появленіе эпитета "старый" въ такъ называемыхъ сводныхъ былинахъ, въ которыхъ сказители соединяютъ въ одно цѣлое всѣ подвиги Ильи {Наприм., Кирѣевск., I, стр. 25. Илья проситъ отца купить себѣ жеребчика и немедленно по отъѣздѣ уже названъ "старымъ козакомъ" (стихъ 26).}. Изъ отдѣльныхъ же былинъ видно, что народъ дѣйствительно представлялъ себѣ Илью старикомъ со всѣми атгрибутами старости. Такъ, въ былинѣ изъ с. Усть-Уреня {Кирѣевскій, I, стр. 31 и слѣд.}, содержащей встрѣчу съ разбойниками и Соловьемъ, про Илью говорится:
"Побѣлѣла его головушка,
Посѣдѣла его бородушка".
Самъ Илья въ былинѣ о Мамаѣ {Ефименко, No 8, стр. 34.}, описывая свою наружность царю, говоритъ:
"У стараго-то бородушка сивая,
Сивая бородушка да красивая".
Наконецъ, прямое указаніе на глубокую старость Ильи, только вполовину уступающую возрасту Рустема, находимъ въ былинѣ No 197 Гильфердинга, содержащей начало, разсказа о трехъ поѣздкахъ и открывающейся слѣдующимъ образомъ:
"Ѣздитъ-то старъ по чисту полю,
А самъ себѣ, старый, дивуется:
"Ахъ, ты, старость, старость ты старая,
А старая старость глубокая,
А глубокая старостъ триста годовъ,
А триста годовъ да пятьдесятъ годовъ!
Застала ты стараго во чистомъ полѣ" и т. д.
Такимъ образомъ, оказывается, что всѣ подвиги были совершены Ильей въ старомъ возрастѣ и что онъ искони представлялся "старымъ козакомъ" воображенію великорусскаго сказителя. До насъ не дошло ни одной былины о подвигахъ, совершенныхъ Ильей въ молодости, и такихъ подвиговъ за нимъ не зналъ и самъ народъ. Съ нашей точки зрѣнія объясненіе этому факту можетъ быть слѣдующее. Самою раннею чертой въ типѣ Ильи мы считаемъ именно ту, которая, такъ сказать, закрѣплена за нимъ его постояннымъ эпитетомъ "старый козакъ". Древнѣйшій прототипъ Ильи былъ старый козакъ (т.-е. вольный, независимый богатырь) Рустемъ, перешедшій изъ Ирана въ степные разсказы тюркскихъ кочевниковъ (половцевъ) и подъ новыми именами продолжавшій поляковать на просторѣ южно-русскихъ и сѣверо-кавказскихъ степей. Изъ этихъ степныхъ разсказовъ образъ вольнаго богатыря-всадника перешелъ въ разсказы русскіе, сохранивъ тотъ возрастъ, въ которомъ Рустемъ совершалъ свои подвиги въ Иранѣ. Одинъ изъ наиболѣе популярныхъ и распространенныхъ эпизодовъ Рустеміады несомнѣнно бой отца съ сыномъ, и этотъ эпизодъ необходимо предполагаетъ въ отцѣ уже почтенный возрасть. Мы увидимъ ниже, что наши сказанія объ Ильѣ и сынѣ всего ближе примыкаютъ къ восточнымъ и сложились подъ вліяніемъ Рустеміады. Старымъ является также Рустемъ сравнительно съ посаженнымъ имъ на престолъ безумнымъ царемъ Кейкаусомъ. По нашей теоріи, отношенія Рустема къ иранскому царю отразились на отношеніяхъ Ильи къ Владиміру, какъ и самъ эпическій Владиміръ во многихъ чертахъ напоминаетъ Кейкауса. Отсюда естественно, что во всѣхъ былинахъ, гдѣ изображается Илья Муромецъ на службѣ Владиміра, онъ является уже старымъ. Старшимъ по возрасту представлялся далѣе иранскій Рустемъ въ отношеніи другихъ пехлевановъ, во главѣ которыхъ онъ стоитъ; старымъ являлся замѣститель Рустема и въ южнорусскихъ степныхъ разсказахъ, находясь также во главѣ прочихъ богатырей. Старымъ поэтому оказывается Илья, стоя на заставѣ богатырской съ дружиной богатырей. Такимъ образомъ, разъ усвоенный южною Русью типъ стараго козака,-- типъ, сложившійся подъ вліяніемъ степныхъ отголосковъ Рустеміады, переходитъ затѣмъ на?сѣверъ и сохраняется по консерватизму эпоса въ великорусскихъ сѣверныхъ областяхъ, среди мужиковъ-пахарей, чуждыхъ полякованію по степи, не знающихъ ни сѣделышекъ черкасскихъ, ни бѣлыхъ шатровъ, ни тугихъ луковъ,-- словомъ, никакихъ аттрибутовъ жизни степныхъ рыцарей. Впрочемъ, на этого степнаго рыцаря Суздальско-Ростовская Русь старалась наложить свою печать. При переходѣ типа "стараго козака" въ великорусскую крестьянскую среду, козакъ становится сыномъ крестьянина, указывается даже село, въ которомъ онъ родился, и называются по имени его родители. Но крестьянское происхожденіе пришито къ козаку (и, въ концѣ-концовъ, къ владѣтельному князю Рустему) лишь живыми нитками. Илья уходитъ изъ дому, какъ только ноги начали ему служить, и оказывается "старымъ козакомъ" уже сейчасъ за воротами отцовскаго дома {Чтобы согласить названіе козака съ крестьянскимъ происхожденіемъ, одна былина (Калинина, Гильферд., No 5) указываетъ поводъ, по которому Ильи получилъ это прозвище. За убіеніе Соловья-разбойника Владиміръ благодаритъ Илью и говоритъ:
"Нареку тебѣ я имя да по новому:
Будь-ко ты козакъ да Илья Муромецъ,
А живи-тко ты у насъ во Кіеви".}. Такъ и не удалось великорусскому сказителю по сю пору согласить несогласимое -- сдѣлать "вольнаго" человѣка крестьяниномъ-пахаремъ {Во избѣжаніе недоразумѣнія, считаю нелишнимъ замѣтить тутъ же, что въ одномъ изъ дальнѣйшихъ экскурсовъ я разсматриваю, какимъ образомъ сравнительно позднее появленіе козачества нисколько не противорѣчитъ принимаемой мною древности типа Ильи -- стараго козака.}.
Впрочемъ, въ гаданіяхъ о "первоначальномъ" Ильѣ мы зашли дальше, чѣмъ позволяютъ разсмотрѣнные до сихъ поръ факты. Возвращаемся къ дальнѣйшему сопоставленію Рустема и Ильи, именно обратимъ вниманіе на отношенія того и другаго къ другимъ богатырямъ и послѣднихъ къ нимъ обоимъ.
Рустемъ можетъ быть названъ facile princeps по отношенію къ современнымъ ему пехлеванамъ Ирана. Онъ ихъ предводитель въ бою, всегда принимающій на себя самую трудную и опасную работу. Во время натиска на войско непріятелей онъ вламывается въ центръ, между тѣмъ какъ другіе вожди нападаютъ на фланги. На него одного возлагаютъ всѣ надежды, когда Иранъ находится въ критическомъ положеніи, и эти надежды никогда не обманываютъ. Онъ блюститель царскаго престола {Mohl, IV, стр. 491.} и границъ Ирана (Сейестана, Забулистана или Нимруза). Онъ спасаетъ и царя (Кейкауса), и все иранское войско, попавшее въ плѣнъ къ царю Мазандерана. Онъ воспитываетъ царевича Сіавуша (сына Кейкауса), чтобы сдѣлать его достойнымъ престола, онъ же впослѣдствіи, по завѣту умирающаго Исфендіара, беретъ къ себѣ его сына, царевича Бахмана, и заботится о немъ, "какъ о своей душѣ" {Mohl, IV, стр. 655.}. Всѣ современные ему богатыри цѣнятъ его высоко; былъ даже, случай, когда ему предлагали корону Ирана, но онъ отказался отъ этой чести {См. выше Экск. I.}. Когда Кейкаусъ оскорбилъ Рустема, всѣ неіхеваны были возмущены этимъ поступкомъ и убѣждали царя примириться съ великимъ героемъ. Когда царь Кейхосровъ отвернулся отъ своихъ пехлевановъ, то они, подозрѣвая, что онъ подпалъ вліянію дива, вызываютъ Рустема изъ его области и ищутъ у него совѣта {Mohl, IV, стр. 179.}.
Такое же почетное мѣсто занимаетъ Илья среди другихъ богатырей. Почти все, что выше сказано о Рустемѣ, можетъ быть отнесено и къ Ильѣ. Онъ многократно выручаетъ князя изъ бѣды неминучей, одолѣваетъ такихъ противниковъ, отъ которыхъ отказались другіе богатыри (Добрыня, Алеша), беретъ себѣ середку татарской рати {Кирѣевскій, IV, стр. 44.}, и потому богатыри смотрятъ на него, какъ на своего естественнаго вождя, и повинуются ему безпрекословно. Такъ, желая потѣшиться надъ Владиміромъ, созывающимъ въ страхѣ богатырей противъ Калина, угрожающаго отнять у него Опраксію, Илья говоритъ богатырямъ:
"Ай же вы, братьица крестовые,
Крестовые братьица, названые,
Молодой Потокъ сынъ Ивановичъ,
Молодой Добрынюшка Никитичъ!
Видно, пришла князю тревогушка,
Тревога, бѣда неминучая,
Что тревожитъ насъ, могучіихъ богатырей,
А подите-ка, братцы, отказывайтесь,
Что не можемъ мы служить за Кіевъ градъ" *),
*) Рыбниковъ, I, стр. 99.
и богатыри немедленно отказываются передъ Владиміромъ. Въ другой былинѣ "князья-бояре", высказывая свой взглядъ на Илью, какъ на защитника государства, говорятъ Владиміру:
"Гой еси ты, ласковъ Володимеръ князь!
Мы всѣ съ тобою, со княгинею,
За тебя мы положимъ наши головы,
А рать поведетъ Илья Муромецъ:
Мы дадимъ ему нашихъ дѣтушекъ,
Коней смѣлы ихъ, сабли острыя,
Стрѣлы мѣткія со туги луки" *).
*) Кирѣевскій, I, стр. 56.
Такимъ образомъ, всѣ приближенные къ князю будутъ отсиживаться съ нимъ въ Кіевѣ, а отразить врага (Тугарина Бѣлевича) въ чистокъ полѣ посылаютъ Илью Муромца. Самъ Владиміръ нерѣдко въ былинахъ называетъ Илью "первымъ русскимъ богатыремъ" (наприм., Рыбнин., I, No 38, стр. 228; II, No 17, стр. 80), повторяя этимъ лишь всеобщее мнѣніе {Напримѣръ: "Кого нѣтъ сильнѣе да могучѣе?
Старика Ильи да Ильи Муромца" (Гильфердингъ, No 248).}. Любопытныя черты, характеризующія отношенія другихъ богатырей къ Ильѣ, содержитъ старина про Алешу Поповича изъ собранія Ефимемо. Алеша съ дружиной выѣзжаетъ изъ Ростова на подвиги и спрашиваетъ дружину, ѣхать ли имъ въ Кіевъ, Черниговъ или къ морю синему? Дружина совѣтуетъ ѣхать въ Кіевъ. По дорогѣ встрѣчается рать Василія Прекраснаго, угрожающая Кіеву, и Алеша хочетъ "ослободить крашенъ Кіевъ-градъ", мотивируя свое рѣшеніе такими словами:
"Выслуга наша не забудется;
А пройдетъ про насъ слава великая,
Про выслугу нашу богатырскую,
И узнаетъ про насъ старый козакъ Илья Муромецъ,
Илья Муромецъ, сынъ Ивановичъ:
Не дошедши, старикъ намъ поклонится".
Такимъ образомъ, богатыремъ и его дружиной руководитъ не желаніе снискать благодарность князя Владиміра, а желаніе заслужить похвалу отъ главнаго русскаго богатыря. Въ той же былинѣ далѣе Алеша, приглашенный на княжескій пиръ,
"Отдаетъ чело на всѣ четыре стороны,
А особенно поклонился старику Ильѣ Муромцу" *).
*) См. Ефименко, стр. 26 и 28.
Не съ меньшимъ уваженіемъ относится къ Ильѣ пріѣзжій богатырь Дюкъ Степановичъ. Онъ подъѣзжаетъ къ нему и, на предложеніе Ильи побороться, падаетъ ему во бѣлы ноги со словами:
"Одно у насъ на небѣ солнце красное,
Печетъ во всю землю святорусскую;
А одинъ на Руси могучъ богатырь,
Старый козакъ да Илья Муромецъ.
Кто смѣетъ съ нимъ поборотися,
Тотъ боками отвѣдати матки травы" *).
*) Рыбн., III, No 29, стр. 162; срав. I, стр. 140, и III, стр. 169.
Приведенные примѣры достаточно уясняютъ, съ какимъ почтеніемъ относятся другіе богатыри къ Ильѣ Муромцу. Разсмотримъ теперь его отношенія къ болѣе молодымъ богатырямъ.
Преобладающею чертой въ этихъ отношеніяхъ являются добродушіе и ласковость. Илья братается съ Добрыней и Алешей, причемъ считается ихъ старшимъ крестовымъ или названымъ братомъ. Онъ научаетъ Добрыню, какъ справиться съ бабой Горынинкой {Кирѣевскій, I, стр. 11, 14, 16.}.
Онъ не сердится на молодаго Дюка Степановича за то, что онъ разбудилъ его, желая научиться у него всѣмъ похваткамъ, поѣздкамъ богатырскимъ; братается съ нимъ крестами и, отпуская его въ Кіевъ, даетъ ему совѣтъ не хвастать на пиру.
"А станутъ обижать тебя на честномъ пиру,
Держи ко мнѣ вѣсточку во чисто поле,
Ко моему шатру бѣлополотняному --
Такъ не обидятъ тебя во городѣ во Кіевѣ" *).
*) Рыбн., I, No 47. См. отношенія Ильи къ Дюку также у Рыбн., II, стр. 141, 164, 188.
Онъ безпокоится душою о молодомъ Ермакѣ, бьющемся съ татарами, посылаетъ остановить его сначала Алешу, затѣмъ Добрыню, наконецъ, ѣдетъ самъ.
"Подъѣхалъ къ богатырю святорусскому,
Наложилъ онъ свои храпы крѣпкіе
На его на плечики могучія,
Прижималъ его къ свожу ретивому сердечушку" *).
*) Рыбн., I, стр. 118.
Онъ оказываетъ услугу крестовому младшему брату Потыку, извѣстивъ его о бѣгствѣ его коварной жены съ королемъ Политовскимъ {Рыбн., No 16, стр. 74.}.
Вообще Илья чуждъ чувства соперничества или соревнованія. Онъ относится къ другимъ богатырямъ благодушно, какъ къ братьямъ, всегда готовъ помочь имъ совѣтомъ и выручить изъ бѣды. Особенно теплы его отношенія къ молодому Ермаку, который въ нѣкоторыхъ былинахъ называется поэтому его племянникомъ {Кирѣевскій, I, стр. 61, 65.}. Примѣромъ отсутствія зависти къ молодымъ богатырямъ можетъ служить событіе, разсказанное въ былинѣ Ефименко. Когда Алеша очистилъ дорогу въ Кіевъ, разбивъ войско Василія Прекраснаго, но не былъ почтенъ Владиміромъ и приглашенъ на пиръ, Илья ѣдетъ къ князю въ Кіевъ и настаиваетъ передъ Владиміромъ, чтобъ онъ почтилъ молодаго богатыря:
"Соберитко-cя, князь Владиміръ, почестенъ пиръ,
Позовитко-cя Алешу Поповича на почестенъ пиръ,
Посажетко-cя Алешу во большо мѣсто
И уотчуй ко-ея Алешу зеленымъ виномъ,
Зеленымъ виномъ, да медомъ сладкиимъ" *),
*) Ефименко, стр. 27.
И князь слушается совѣта стараго богатыря.
Подобно тому, какъ здѣсь Илья ходатайствуетъ передъ княземъ за молодаго Алешу, такъ Рустемъ старается оправдать своего воспитанника Сіавуша передъ его отцомъ Кейкаусомъ. Кейкаусъ негодуетъ на сына за то, что онъ прекратилъ войну съ Афрасіабомъ и заключилъ съ нимъ міръ, хотя и на выгодныхъ для Ирана условіяхъ. Отецъ хочетъ отозвать сына и замѣнить его другимъ полководцемъ. Тогда Рустемъ горячо ходатайствуемъ передъ Кейкаусомъ за сына, оправдываетъ его поступокъ и свош правдивыми рѣчами возбуждаетъ противъ себя гнѣвъ царя. Послѣдній доходить до того, что отсылаетъ Рустема въ его область: "Я пересталъ,-- говоритъ царь, -- называть тебя другомъ и не хочу, чтобы ты сражался за меня" {Mohl, IV, стр. 224.}. Разгнѣванный герой съ дружиной поспѣшно уѣзжаетъ въ Сейестанъ.
Относясь благожелательно къ младшимъ богатырямъ, Илья является миротворцомъ въ ихъ взаимныхъ ссорахъ и не дозволяетъ дѣлу дойти до убійства. Такъ, когда расходившійся Добрыня кинулъ коварнаго Алешу о кирпиченъ полъ и хотѣлъ "переправить второй-етъ разъ",
"Такъ скочилъ старый козакъ Ильи Муромецъ,
Захватилъ за плечики за могутами за молодецкія,
Ай же ты, Добрынюшка Никитиничъ,
Не убей ты смертію напрасною
Меньшаго братца Алешу Поповича!" *).
*) Рыбн., I, 26, стр. 146.
Такъ же удерживаетъ Илья Дюка, хотѣвшаго, согласно условію состязанія, отсѣчь голову Чурилѣ Пленковичу {Рыбн., II, No 28, стр. 150.}.
Заканчивая параллельную характеристику обоихъ національныхъ богатырей -- иранскаго и русскаго, намъ слѣдуетъ указать еще на сходство въ отношеніяхъ Рустема къ царю и Ильи къ князю, о чемъ уже была у насъ рѣчь въ экскурсѣ по поводу сопоставленія Владиміра съ Кейкаусомъ. Мы видѣли, что оба богатыря посвящаютъ всѣ свои силы на службу отечеству, служатъ "дѣлу, а не лицамъ" и держатъ себя весьма самостоятельно по отношенію къ предержащей власти. Тотъ же тонъ, который слышится часто въ словахъ Рустема, звучитъ и въ устахъ Ильи, когда онъ склоняется на подвиги не ради царя и княгини, а ради вѣры христіанской, бѣдныхъ вдовъ и малыхъ дѣтей {Кирѣевскій, IV, стр. 42 и 43.}.
Мы видѣли также, что представители власти -- Кейкаусъ и Владиміръ -- личности довольно низменныя въ нравственномъ отношеніи -- поступаютъ иногда недостойнымъ образомъ съ главнымъ національнымъ богатыремъ, оберегателемъ ихъ особы и государства. Кейкаусъ изъ-за мелкаго раздраженнаго самолюбія угрожаетъ повѣсить Рустема, Владиміръ сажаетъ Илью въ пожизненное заключеніе въ погреба глубокіе.
Но за несправедливымъ гнѣвомъ властелина на богатыря слѣдуетъ съ ихъ стороны раскаяніе и народный эпосъ -- иранскій и русскій -- ставитъ ихъ въ унизительное положеніе передъ національными богатырями. Особенно ярко выставлено униженіе Владиміра въ одной былинѣ о Батыѣ (изъ собранія Кирѣевскаго), содержащей, какъ мы сейчасъ увидимъ, еще одну интересную для насъ черту. Батый съ огромною ратью подступаетъ къ Кіеву съ обычными угрозами и требуетъ выдачи богатырей Ильи, Добрыни и Алеши. Ильи въ Кіевѣ не было, такъ какъ пріѣздъ къ князю билъ ему запрещенъ. Владиміръ идетъ въ страхѣ молиться Богу въ церковь, встрѣчаетъ калику и разсказываетъ ему о требованіяхъ Батыя. На это калика открывается ему: