Миллер Орест Федорович
Ужасная логика

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (1-е марта 1881 года)

  

УЖАСНАЯ ЛОГИКА.

(1-е марта 1881 года).

   "Увѣровали въ злодѣйство и искренно поклонились ему", сказалъ покойный Ѳ. М. Достоевскій про виновниковъ прошлогодняго взрыва въ Зимнемъ дворцѣ, сказалъ въ адресѣ отъ имени Славянскаго общества по случаю праздновавшагося нѣсколько дней спустя двадцатипятилѣтія царствованія Государя, сраженнаго наконецъ злодѣйской рукой 1 Марта настоящаго года, послѣ цѣлаго ряда неудачныхъ покушеній въ теченіи пятнадцати лѣтъ!
   Вѣрой въ злодѣйство и поклоненьемъ ему разрѣшились у насъ всѣ тѣ многоразличныя вѣянія изчужа, которыя съ такимъ сладострастьемъ слѣпой воспріимчивости испытывали мы, одно за другимъ, въ довольно долгій уже европействующій періодъ нашей исторіи (европействующій, а не европейскій, потому что настоящій отпечатокъ европеизма не мыслимъ безъ народнаго своеобразія). Многоразличныя ученія, выдававшіяся обыкновенно за послѣднее слово науки, смѣнились наконецъ вѣрой -- этой дикой, нелѣпой и ужасающей вѣрой въ злодѣйство, какъ силу зиждительную!
   Какъ же не оглянуться назадъ -- на выдающіяся стадіи того пути, который привелъ насъ къ этой дикой вѣрѣ, пути, исходною точкой которому въ сущности послужила также вѣра -- слѣпая вѣра въ единую спасающую европейскую цивилизацію? Мы крестились въ нее не водою и духомъ, а кровью и неволею, подъ вліяньемъ Петровскаго террора. Кровавымъ терроромъ началось, кровавымъ терроромъ и кончается.
   Какою блестящею стадіею представляется съ виду эпоха Екатерины II. Она сама признаетъ себя на высотѣ престола ученицей энциклопедистовъ и Вольтера, а онъ, благоговѣя передъ ея, запрещеннымъ въ Парижѣ, "Наказомъ", поетъ ей свой философскій молебенъ: te Catharinam laudamus! Но что же? Въ "Наказѣ", среди всѣхъ его либеральныхъ фразъ, попадается между прочимъ такая: "не должно вдругъ и чрезъ узаконеніе общее дѣлать великаго числа освобожденныхъ"; Фраза эта взята цѣликомъ у Монтескье, чему до сихъ поръ не вѣрятъ у насъ многіе, удивленно протирающіе глаза, когда вы раскроете имъ въ улику подлинный параграфъ изъ "Esprit des Lois" {Въ кн. XV, гл. XVIII.}. Но вѣдь, какъ бы тамъ ни было, а именно въ нашъ просвѣтительный вѣкъ и достигло до своего апогея крѣпостное право. Вѣдомости послѣднихъ лѣтъ царствованія Екатерины II переполнены объявленіями о продающихся по такой то и такой то цѣнѣ, и въ разбродъ и группами, крѣпостныхъ парняхъ, бабахъ, дѣвкахъ -- съ такими то и такими то заманчивыми статьями. И противъ отмѣны такого порядка вещей могли вооружаться цитатами изъ самого Руссо, даже именно изъ Contrat social: "чтобы свободный былъ вполнѣ свободнымъ, рабу надо быть вполнѣ рабомъ".
   Наступаетъ эпоха Александра I. Воспитателемъ его является республиканецъ Лагарпъ, либерально приставленный въ нему Екатериной, гражданинъ той самой страны, которая является теперь такимъ гостепріимнымъ пріютомъ для всѣхъ "увѣровавшихъ въ злодѣйство и ему поклонившихся" -- благо они поклонились "искренно", а стѣснять "убѣжденій" не должно! Но вѣдь и въ историческихъ запискахъ Лагарпа, составленныхъ для его державнаго ученика, встрѣчается en toutes lettres оправданіе политическаго убійства, какъ правосудной народной расправы. И что же? Этотъ самый Лагарпъ удерживаетъ Александра Павловича отъ рѣшительныхъ мѣръ въ пользу крѣпостныхъ. Сдружившись у насъ съ остзейскими рыцарями, какъ лучшими представителями европейской культуры въ полуварварскомъ государствѣ россійскомъ, онъ отстраняетъ вмѣстѣ съ другими отъ нашего гордіева узла ту самодержавную руку, которою только и могъ онъ быть разрубленъ.
   Но наступаетъ царствованіе Александра II: онъ не останавливается передъ тѣмъ, передъ чѣмъ останавливались, какъ бы забывая, что они самодержцы, всѣ его предшественники. Онъ не побоялся "большого числа освобожденныхъ", и, опираясь на чисто русскихъ людей, разрубилъ заповѣдной узелъ. Между тѣмъ систематическое отсрочиванье рокового вопроса при его предшественникахъ несомнѣнно усилило тѣ экономическія затрудненія, какими должно было сопровождаться его скорѣе запоздалое, чѣмъ преждевременное рѣшеніе. Но "какъ бы мы ни были взыскательны, говоритъ современный писатель, мы не можемъ не удивляться великости этого подвига" -- того, который далъ Александру II имя О_с_в_о_б_о_д_и_т_е_л_я. Это имя не титулъ -- изъ рода тѣхъ, которые подносятся; это имя -- простое обозначеніе факта. "Разомъ освободить изъ плѣна египетскаго цѣлыя массы людей, разомъ заставить умолкнуть тѣ скорбные стоны, которые раздавались изъ края въ край по всему лицу Россіи, такое дѣло способно вдохнуть энтузіазмъ самый безпредѣльный {Щедринъ.}". Да, одного этого дѣла, казалось бы, было достаточно, чтобы остановить противоположный энтузіазмъ -- адскій энтузіазмъ людей, "увѣровавшихъ въ злодѣйство и ему поклонившихся". Но нѣтъ! Именно тотъ государь, который дерзнулъ на что не дерзали его предшественники, плохо ободряемые на то тогдашними европейскими вѣяніями, именно онъ, подъ вліяніемъ современныхъ европейскихъ ученій -- послѣдняго слова западнаго радикализма -- убитъ, мучительно убитъ изувѣрными исповѣдниками "зиждительнаго" злодѣйства!
   Работа ихъ началась давно, а то, что подготовляло къ ней, не только, можно сказать, на д_р_у_г_о_й же д_е_н_ь послѣ 19 февраля, но скорѣе еще н_а_к_а_н_у_н_ѣ этого дня, т. е. среди самыхъ подготовленій къ великому самодержавному подвигу. Но только польское возстаніе 1863 г. было первымъ, не особенно однако замедлившимъ, отвѣтомъ на этотъ подвигъ. Отвѣтомъ же Государя на возстаніе было повтореніе этого подвига въ самой Польшѣ -- проведеніе въ ней того же припципа "надѣла", который только сулили своему народу демократы поляки, но котораго польскій народъ на самомъ дѣлѣ дождался отъ Царя Освободителя. И сколько бы ни твердили поляки еще и теперь о своемъ "порабощеніи", и какъ бы сочувственно ни внимала имъ Европа, не выпросившая однако у польскаго пана земли для польскаго мужика -- по отношенію именно къ мужику, каковы бы даже ни были наши ошибки въ другихъ отношеніяхъ, именно русскій царь Александръ и является въ полномъ блескѣ Освободителя. Но предсказанье поэта исполнилось окончательно: еще дальше за русскій предѣлъ выступило великое слово: Царь Освободитель! Это имя благодарно признала за нимъ Болгарія, это имя готовились дать ему и иные народы славянскаго племени, измучившіеся въ плѣну не у однихъ усыновленныхъ Европою турокъ, но и у самыхъ чистокровнѣйшихъ европейцевъ, умѣющихъ властвовать мягче, но зато утонченнѣе. И именно этотъ то царь, этотъ трижды освободитель, убитъ, убитъ на русской землѣ, людьми русской крови, но, конечно, не русской вѣры. Эти люди "увѣровали въ злодѣйство и поклонились ему", а русскій народъ не вѣритъ въ кровавый посѣвъ, и кровь называется у него не иначе, какъ н_а_п_р_а_с_н_о_ю к_р_о_в_ь_ю. Но тотъ же русскій народъ чтитъ глубоко кровь мученическую, и новый вѣнецъ страстотерпца, возложенный имъ на своего убитаго Государя, служитъ лучшимъ отвѣтомъ на замыслы "зиждительнаго" злодѣйства.
   "Зачѣмъ онъ не остался у насъ? Мы бы его сберегли!" сказалъ одинъ изъ живущихъ въ Петербургѣ болгаръ. Да, беречь, беречь зорко и бдительно пришлось бы, конечно и тамъ, потому что и тамъ бы искала его рука людей, которыхъ европейское распорядительное гнѣздо оказалось бы въ такомъ случаѣ даже въ болѣе близкомъ сосѣдствѣ. Но беречь зорко, бдительно должны были, конечно, и мы, и исторіи не пришлось бы тогда съ 19-мъ Февраля сопоставлять 1-е Марта.
   Русскій народъ не даромъ не вѣритъ въ плодотворность кроваваго посѣва. Насажденная у насъ кровавымъ терроромъ, наука обратилась въ рабу политическаго изувѣрства, подслуживаясь ему своими самоновѣйшими открытіями и изобрѣтеніями и давая себя изгонять изъ школы тлетворнымъ духомъ политической пропаганды. Таковъ переживаемый нами исходъ того періода нашей исторіи, который называется петербургскимъ. Пусть же поскорѣе наступаетъ другой періодъ, самостоятельный, р_у_с_с_к_і_й; имъ только и начнется у насъ настоящая европейская жизнь, жизнь способная внести новый вкладъ въ сокровищницу человѣчества. Подобные вклады по силамъ лишь тѣмъ, кто вѣруетъ въ себя -- въ свой народъ, въ. его, какъ говорилъ Достоевскій, "великую зиждительную и охранительную силу, какъ въ святыню вѣруетъ". Да спасетъ же насъ эта вѣра!

Ор. Миллеръ.

"Историческій Вѣстникъ", No 4, 1881

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru