Милюков Павел Николаевич
Третий максимализм

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   П. Н. Милюков: "русский европеец". Публицистика 20--30-х гг. XX в.
   М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. -- (Люди России).
   

ТРЕТИЙ МАКСИМАЛИЗМ

   Это меткое определение дано самим себе представителями направления, носящего тоже данную самим себе кличку "евразийства". Мы находим это определение в только что вышедшем четвертом выпуске "Евразийского временника" {"Евразийский временник" -- непериодическое издание, выходило под редакцией П.Н. Савицкого, П.П. Сувчинского, Н.С. Трубецкого в Берлине в 1923-1927 гг.}. "Кроме максимализма социал-коммунистического и максимализма реставрационного", говорит один из авторов этого сборника, П.П. Сувчинский, должна быть найдена и уже обретается третья система идей, для осуществления которых необходимо сосредоточить новую воленаправленность и выделить новые поколения и кадры поданных идей. Мы называем эту систему максимализма "евразийством".
   Без "максимализма" русская интеллигенция, как известно, никак не может обойтись. Мы давно уже утверждали, что и религиозно-философское течение, начавшееся с "Вех" и имеющее свой более молодой отпрыск в "евразийстве", несмотря на всю свою борьбу -- с пеной у рта -- против максимализма русской интеллигенции, само составляет плоть от плоти русской интеллигенции и как таковое -- максималистично. Правда, максимализм "евразийства" имеет мало шансов так расцвести и приобрести такое огромное влияние на русскую интеллигенцию, какой имел максимализм старого типа. Но все же известную долю влияния это течение имеет на наших "детей". Присматриваться к нему поэтому небесполезно. Четвертый выпуск "Евразийского временника" дает для этого ближайший повод своими начальными статьями, в особенности первой из них, принадлежащей перу г. Петра Савицкого и имеющей целью резюмировать основную идею евразийства для тех читателей, которые не следили за прежними сборниками интеллигентского кружка. В исходных точках мышления евразийцев много верного, хотя и не принадлежащего именно этому течению. Это верно, в известном смысле, пожалуй, и ново. Оно ново по отношению к старому типу максимализма. Не ново и неверно то здание, которое строится на нескольких исходных верных положениях, принадлежащих современной науке. Не ново, потому что оно, в сущности, построено в том же стиле и даже с теми же деталями, как и здание, в свое время противополагавшееся прежнему максимализму. Неверно, потому что построенное с определенными задними мыслями, оно искусственно подгоняет к ним те верные "научные истины", которые кладет в свою основу.
   Проверим эти замечания на вступительной статье г. Савицкого. Он начинает с защиты "географического" названия своего направления. Действительно, "Евразия" есть термин, допускающий вполне научное употребление. Очень жаль, что "евразийцы" своим употреблением этого термина грозят испортить его для ученых. Название "Евразии", как промежуточной и переходной полосы континента между Европой и Азией, очень метко отмечает своеобразие этой полосы, делающее ее переходной. Беда только в том, что из таких переходов состоит весь материк Европы, и между Евразией наших евразийцев и западной частью Западной Европы можно было бы вклинить еще одну Евразию, а на Азиатском континенте, в случае желания, можно было бы отыскать еще одну Евразию Если Россия непохожа на Францию, то ведь, в сущности, непохожа на нее и Германия. А между Германией и Россией можно было бы найти еще одну Евразию в виде западных губерний прежней России. Из подобных переходов состоит не только царство растительное и животное, но и царство антропогеографическое. Но никто не думает закреплять все переходы в самостоятельные типы. И в закреплении одного из них евразийцами нельзя не видеть дурного отголоска устарелого учения о неподвижности и неизменяемости культурных типов, которое защищал один из его учителей -- Н. Данилевский. Евразия, как ипостазированный "третий континент", есть печальное проявление того метафизического "реализма" (в противоположность научному "номинализму"), которым одержимы наши религиозные философы. Одна ошибка влечет за собой другую. Географический абсолютизм евразийцев служит для них пьедесталом для культурно-исторического абсолютизма. В своей "Евразии" они помещают особый русский культурно-исторический тип. Если угодно, вполне научна та черта, что они отличают этот тип от "славянского" и ищут в нем родства с "туранским". В статье кн. Н.С. Трубецкого "о туранском элементе в русской культуре" есть верные факты, конечно, не автором впервые отмеченные. Но основная тенденция этой статьи -- противоположение "татарской школы", через которую прошла Россия,-- "школе романно-германской" -- глубоко ненаучна. В частности, в какой из этих двух "школ" Россия научилась большевизму, еще большой вопрос. Автор утверждает, что в европейской. Можно с большим основанием утверждать, что в "татарской". А строго научно анализировать явление объективно и указать элементы той и другой "школы".
   Окончательно научными евразийцы становятся, когда от этих констатирований переходят к определению "некоторой общей концепции культуры", и в особенности когда они из этой концепции "делают конкретные выводы для истолкования ныне происходящего". Нетрудно, конечно, догадаться, что и вся видимость науки нужна им исключительно для этих прикладных выводов. И именно тут они в особенности рабски следуют своим предшественникам, славянофилам.
   Что касается "общей концепции культуры", тут еще встречаем некоторые нововведения. А именно, "евразийцы примыкают к тем мыслителям, которые отрицают существование универсального "прогресса"". "Нет общего восходящего движения, нет постепенного общего совершенствования"; "нет народов огульно культурных и некультурных". Конечно, славянофилы, основывавшиеся на идее Гердера о постепенном "воспитании человечества" и Гегеля -- о восходящем диалектическом процессе воплощения абсолютной идеи, не могли бы подписаться под этими утверждениями. У них был известный критерий совершенствования человечества. Не могли бы, разумеется, разделить этого взгляда и эволюционисты, и динамические социологи. Но, как и отрицание чересчур самоуверенных схем мировой истории, как реакции против самомнения европейцев и против учения о "низших" и "высших" расах, выписанные положения вполне приемлемы. Только что же строят евразийцы на своем отрицании всякой общей тенденции исторического процесса? Они совершенно упускают из виду главнейшее приобретение, которое наука получила из отрицания концепции всемирной истории и непрерывного прогресса. Приобретение это состояло в том, что зато твердо усвоено было понятие внутренней эволюции в истории каждого народного и государственного организма. В истории народов при помощи новой концепции был открыт свой закономерный "онтогенезис", одинаково присущий каждому отдельному историческому организму и в общем ходе однородный, проходящий те же стадии. Это понятие в "стадии развития" совершенно утеряно евразийцами. В результате их мысль вернулась далеко назад, к временам до "новой науки" Вико. Правда, упустив из вида "стадии" процесса, они пытаются возместить это выдвижением на первый план отдельных "сторон" процесса. Шпенглер сумел совместить это выдвижение "сторон" с параллелизмом "стадий". Евразийцы этого не умеют, или не могут сделать, ибо допущение однородных стадий "параллельных" процессов было бы смертельно для всего их философско-исторического построения. С "расчленением по отраслям" культуры и с забвением ступеней развития их история безнадежно рассыпается в куски, ничем не связанные. Какой громадный регресс даже сравнительно с другим их учителем -- Константином Леонтьевым, у которого представление о неизбежной, роковой смене стадий развития каждого народа составляло основной стержень и нерв его учения. Правда, это признание неизбежности повсюду наступления стадии "эгалитарно-либерального прогресса" было трагедией Леонтьева. Евразийцы от трагедий далеки.
   Дальнейшее достается им очень легко. Европа развила примат экономики над религией. Россия утверждает примат религии над экономикой. Большевизм есть последствие неправильного усвоения европейского примата перед русским. Лечение от большевизма заключается в возвращении к национальному русскому примату от европейского. Разумеется, религия при этом и мыслится без дальних аргументов -- хотя бы славянофильских -- как религия православия. Доказательств не требуется. Остается, однако, еще одно звено для перехода от этой исторической конструкции к "современности". Как перейти от высокой сферы религии к низменной сфере "ныне происходящего"? Из статьи г. Савицкого явствует, что тут -- целая пропасть, через которую евразийцы никак перескочить не могут. "Основная проблема, которая в этом отношении стоит перед евразийством, есть проблема сочетания религиозного отношения к жизни и миру с величайшей, эмпирически обоснованной практичностью. Для славянофилов старого типа этот переход диктовался не "практичностью", а самой сущностью их учения о "внутренней правде", которая отрицала "правду внешнюю", т.е. государство. Попытки гг. Шахматова и Ильина в той же книге "Временника" как-нибудь сочетать ту и другую "правду" не дают удовлетворительного решения "проблемы". И г. Савицкий решается на героическое средство, прямо вытекающее из его "величайшей практичности". Она, эта практичность, повелевает евразийцам исключить возможность сентиментального отношения к этой задаче. Правда, "мир во зле лежит", и русский народ -- тоже. Но "сознание греховности мира не только не исключает, но требует смелости в эмпирических решениях". Первое применение "смелости" мы видим в этом самом выводе.
   Какое же, однако, будет "практическое" применение "смелости". Отказавшись от связи "мысли с действием", евразиец теряет всякий критерий и откровенно признается: "В практической области для евразийца снята самая проблема "правых" и "левых" политических и социальных решений". Итак, полная свобода... ибо "религиозный упор обретается вне сферы политической и экономической эмпирики". Религия -- сама по себе, а "эмпирика" -- сама по себе. Это область "адиафорон", безразличного. Однако же с одной поправкой. "Евразийцу органически присуще историческое восприятие". А следовательно, в области "практического" он будет руководиться "чувством продолжения исторической традиции". "Чувство", не правда ли, многообещающее в приложении к лишенным "сентиментальности"... "практическим" выводам? В XVI веке его называли -- справка, полезная для любителя "традиции",-- "богонаученным коварством". В XX веке оно называется иначе. По деликатному выражению евразийцев, это "максимализм против максимализма" (Сувчинский).
   На этом интересном месте мы принуждены пока оставить вопрос о политических приложениях евразийства к "ныне происходящему"...
   
   Последние новости. 1925, 2 мая
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru