Милюков Павел Николаевич
Проф. П. Н. Милюков. Главные течения русской исторической мысли. Том первый

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Проф. П. Н. Милюковъ. Главныя теченія русской исторической мысли. Томъ первый. М. 1897, in 8-vo. Стр. XII-- +306. Ц. 2 р. Настоящая книга бывшаго профессора московскаго университета, а нынѣ, какъ сообщили недавно газеты, профессора русской и всеобщей исторіи софійскаго университета въ Болгаріи П. Н. Милюкова представляетъ замѣчательное явленіе въ нашей литературѣ: это -- первый опытъ вполнѣ научнаго, сжатаго и цѣльнаго курса русской исторіографіи въ ея внутреннемъ развитіи. Съ ходомъ развитія русской исторической мысли у насъ обыкновенно совсѣмъ незнакома читающая публика, и едва ли мы ошибемся, сказавъ, что своимъ незнакомствомъ по этой части нерѣдко соперничаютъ съ нею спеціалисты по русской исторіи. Самый терминъ "исторіографія", страдая достаточной неопредѣленностью, понимается и употребляется различно: вотъ почему исключеніе этого термина изъ заголовка къ разбираемой книгѣ нельзя не признать весьма удачнымъ и устраняющимъ тѣ недоразумѣнія, которыя могли бы возникнуть у читателя, приступающаго къ книгѣ съ тѣмъ или инымъ пониманіемъ названнаго термина. Не говоря о случаяхъ отожествленія терминовъ "исторіографія" и "исторія", благодаря которому изложеніе исторіи какого-либо государства на основаніи наличнаго состава пособій называютъ не совсѣмъ правильно "сочиненіемъ исторіографическимъ", укажемъ на то пониманіе термина "исторіографія", которое для насъ въ данномъ случаѣ представляется наиболѣе существеннымъ. Историческая литература сама по себѣ можетъ стать предметомъ изученія, независимо отъ положительныхъ результатовъ, вносимыхъ ею въ возводимое наукою зданіе общаго историческаго процесса. Это будетъ своего рода "исторія исторіи", какъ науки. Развитіе историческаго метода и пріемовъ разработки историческихъ матеріаловъ, эволюція идей, которыя одушевляли ученыхъ историковъ и осмысливали для нихъ кропотливую работу надъ оставленнымъ вѣками историческимъ наслѣдіемъ,-- вотъ что можетъ составлять предметъ исторіографическихъ трудовъ такого типа, къ которому мы относимъ разбираемую книгу г. Милюкова.
   Какъ же авторъ понимаетъ цѣль своихъ исторіографическихъ очерковъ? По его словамъ, они должны "дать общую картину развитія и взаимной смѣны тѣхъ теорій и общихъ взглядовъ, которые осмысливали для предшествовавшихъ поколѣній спеціальную работу надъ русскою исторіей". Изучая направлявшія ученую работу по русской исторіи теоретическія побужденія, авторъ останавливается "только на тѣхъ, которыя характеризуютъ главныя теченія русской исторической мысли, т.-е. на тѣхъ только, которыя толкали эту мысль впередъ, расширяя и углубляя ея главное русло". Формулируя такъ цѣль своей работы, авторъ долженъ былъ показать въ своей книгѣ, что "развитіе науки русской исторіи не безсмысленно и не случайно, что общее теченіе русской исторіографіи всегда обусловливалось нѣкоторыми основными взглядами, теоріями и системами и всегда находилось въ болѣе или менѣе тѣсной связи съ развитіемъ общаго міровоззрѣнія"; этимъ объясняются отступленія отъ основной темы въ книгѣ г. Милюкова: вѣдь идеи и настроенія, которыя играли въ наукѣ русской исторіи руководящую роль, зарождались далеко отъ собственной ея сферы. Идея закономѣрности историческаго развитія, съ такимъ блескомъ приложенная г. Милюковымъ къ изученію культурной исторіи Россіи, и въ настоящемъ трудѣ, какъ видите, поставлена во главу угла, такъ что курьезное представленіе объ исторіографіи, какъ "исторіи самосознанія", когда-то пытавшееся утвердиться въ нашей литературѣ, выкидывается здѣсь за бортъ окончательно и вполнѣ заслуженно. Вмѣстѣ съ сдачей въ архивъ устарѣлаго и неправильнаго представленія объ исторіографіи, какъ исторіи русскаго самосознанія, вмѣстѣ съ отрицаніемъ безсмысленнаго и случайнаго развитія науки русской исторіи, послѣдняя изображается въ книгѣ не изолированно, а въ кругу условій и настроеній, среди которыхъ шло развитіе русскаго общества. Это придаетъ изложенію особенную выпуклость и цѣльность. Для своей работы авторъ избралъ лишь два послѣднія столѣтія въ исторіи нашей науки, т. е. XVIII и XIX вѣка, игнорируя нашу средневѣковую философію исторіи и не касаясь пока сложной и спеціальной темы о перенесеніи къ намъ этой философіи изъ польской литературы. Употребляя привычные термины, авторъ дѣлитъ отмежеванную имъ эпоху русской исторіографіи на два періода: I -- до H. М. Карамзина включительно, и II -- съ H. М. Карамзина до вашихъ дней. Въ первомъ томѣ, только*то выпущенномъ въ свѣтѣ, изложенъ весь первый періодъ и часть второго, кончая характеристикой философскаго міровоззрѣнія П. И, Чаадаева и его значенія для славянофиловъ.
   Мы не будемъ подробно знакомить читателей съ "главными теченіями русской исторической мысли", такъ какъ книга эта подвергнется, безъ сомнѣнія, самому внимательному изученію со стороны русской читающей публики. Правда, послѣдней придется изучать эту книгу не безъ значительнаго напряженія мысли, быть можетъ, нѣкоторымъ покажется не совсѣмъ интереснымъ знакомство съ русской исторіографіей XVIII столѣтія, но это препятствія временныя и одолимыя: глубина содержанія, стройность изложенія, тонкость философскаго анализа и рѣдкая въ нашей литературѣ ясность ученой мысли увлекутъ даже и мало поворотливые умы.
   Синопсисъ, русскіе историки XVIII столѣтія, нѣмецкіе изслѣдователи русской исторіи въ XVIII вѣкѣ -- все обрисовано во взаимное связи, среди общихъ и спеціальныхъ условій тогдашней дѣйствительности, среди точныхъ указаній очередныхъ задачъ тогдашней русской исторіографіи.
   Переходя къ H. М. Карамзину, мы читаемъ главу "итоги исторической работы XVIII столѣтія", которая знакомитъ какъ съ спеціальными результатами этой работы, такъ и съ постановкой общихъ историческихъ взглядовъ у изслѣдователей XVIII столѣтія на задачу историческаго изученія, съ отношеніемъ ихъ къ первоисточникамъ и пособіямъ и съ представленіями объ общемъ ходѣ русской исторіи. На ряду съ быстрымъ ростомъ исторической мысли и званія въ прошломъ вѣкѣ автору пришлось отмѣтить, какъ онъ выражается, "рѣзкій диссонансъ": къ концу вѣка изслѣдователи уже совершенно поколебали татищевско-ломоносовскій взглядъ на первый періодъ русской исторіи, однако "ломоносовское реторичеюе направленіе" съ литературными взглядами на задачи историка продолжало существовать. Передовые дѣятели науки или игнорировали его, или относились къ нему съ осужденіемъ: "Кто могъ думать тогда, что литературный взглядъ на исторію не только переживетъ XVIII вѣкъ, но и будетъ увѣковѣченъ для потомства въ сочиненіи" (стр. 113) Карамзина. Его Исторія Государства Госсійскаіо спокойно, объективно и вполнѣ научно истолкована г. Милюковымъ, и если получился полный разгромъ пресловутой легенды объ "исполинскомъ трудѣ" Карамзина и ея "недосягаемомъ величіи", то виноваты въ этомъ исключительно самъ Карамзинъ и историки XVIII столѣтія. Съ выходомъ Главныхъ теченій миѳическая Карамзинская звѣзда закатилась навсегда.
   Г. Милюковъ увѣряетъ насъ въ томъ, что Карамзинъ "критическою исторіей" вовсе не интересовался, а "философской исторіи" даже боялся и сознательно сторонился отъ нея, какъ отъ могущей лишь повредить "изображенію дѣйствій и характеровъ", что онъ писалъ только "художественную исторію" и писалъ ее въ такомъ стилѣ, условности котораго помѣшали достиженію художественнаго результата. При этихъ условіяхъ, замѣчаетъ проф. Милюковъ (стр. 200), Карамзинъ не могъ участвовать въ работѣ исторической мысли ни старшаго, ни современнаго, ни младшаго поколѣнія. Послѣ Карамзина начинается новый періодъ въ русской исторіографіи: но этого новаго періода Карамзинъ не создалъ и не подготовилъ. Первые самостоятельные опыты критической разработки к философской конструкціи, словомъ, вся дальнѣйшая плодотворная дѣятельность въ наукѣ русской исторіи стоятъ внѣ вліянія Карамзинской Исторіи. Наканунѣ новаго періода Карамзинъ "въ послѣдній разъ, съ особенной яркостью и рельефностью подчеркнулъ тѣ типичныя черты старыхъ воззрѣній, которыя предыдущимъ поколѣніемъ были осуждены, какъ ошибочныя и отжившія. Карамзинъ не началъ собою новаго періода, а закончилъ старый, и роль его въ исторіи науки была не активная, а пассивная. Вмѣсто сознательнаго творца новой эпохи мы должны представлять обѣ Карамзина невольною жертвой устарѣвшей рутины". Внимательное изученіе исторической работы предшественниковъ и современниковъ Карамзина дали автору возможность обосновать неоспоримо свои выводы относительно Исторіи Государства Россійскою. Но въ нашей литературѣ имѣется также Исторія Русскою Народа: она посвящена Нибуру и цеховой ученой жизнью была осуждена прежде своего появленія въ свѣтъ. Ея автора обвиняли въ безпримѣрной "наглости, шарлатанствѣ, невѣжествѣ": считалось признакомъ хорошаго тона Н. А. Полевого обливать грязью, H. М. Карамзинымъ восторгаться -- и все это, никогда не читая перваго и очень рѣдко второго. Какъ въ самомъ дѣлѣ можно было допустить, чтобы купеческій сынъ, появившійся въ Москвѣ въ 1820 г. въ долгополомъ сюртукѣ, съ волосами, обстриженными въ кружокъ и съ ухватками приказчика, въ какія-нибудь десять лѣтъ могъ получить право не только поднимать свой голосъ въ спеціальныхъ вопросахъ, но и предпринять цѣлый переворотъ въ представленіяхъ о ходѣ русской исторіи" (стр. 264--265)! Однако, этотъ "купеческій сынъ" съумѣлъ усвоить себѣ основныя идеи шеллингизма въ ихъ приложеніи къ философіи исторіи, и его книга явилась первою попыткой приложить новый философско-историческій взглядъ къ объясненію явленій русской исторіи. Кто въ наше время знаетъ Исторію Русского Народа Полевого иначе, какъ по заголовку? Подробный анализъ этой работы, сдѣланный г. Милюковымъ, и притомъ въ сопоставленіи съ трудами Карамзина и Погодина, читается поэтому съ особеннымъ интересомъ; цѣнность этого анализа заключается въ томъ, что, благодаря ему, вперице въ нашей исторической литературѣ трудъ Полевого получаетъ надлежащее мѣсто... "Прошло сорокъ лѣтъ со времени выхода первыхъ томовъ Исторіи Полевого,-- читаемъ у г. Милюкова (стр. 277).-- Погодинъ издалъ, наконецъ, и свою, давно ожидаемую, Русскую Исторію, И что же? На послѣднихъ страницахъ этого послѣдняго своего труда по древнѣйшему періоду онъ вернулся къ Карамзину, тогда какъ Исторія Русскою Народа приготовляла путь Соловьеву. Оба историка остановились на распутьи отъ стараго къ новому; но въ то время, какъ Полевой почти доходилъ до органическаго взгляда историко-юридической школы, Погодинъ кончилъ свои размышленія неудачными попытками приспособиться если не ко взглядамъ, то, по крайней мѣрѣ, къ терминологіи славянофильства". Мы подошли къ Погодину: у него "россійская исторія" превращалась въ "охранительницу и блюстительницу общественнаго спокойствія". При такомъ складѣ мысли руководящими началами погодинской разработки должны были стать провиденціализмъ и тенденціозность, и еще въ наши дни встрѣчаются жалкіе образчики подобнаго quasi-ученаго направленія.
   Первый томъ Главныхъ теченій заключается параллелью ролей Ивана Кирѣевскаго и П. Я. Чаадаева въ развитіи славянофильскихъ теорій. Изъ двухъ различныхъ точекъ, мысли этихъ двухъ лицъ "захватываютъ одно и то же содержаніе, и мы имѣемъ полное основаніе предположить, что эта взаимная близость есть плодъ взаимнаго соглашенія. И въ это соглашеніе Чаадаевъ внесъ во всякомъ случаѣ не меньше, чѣмъ отъ него получилъ. Уже сажая рѣзкость отношенія Чаадаева къ русскому прошлому должна была послужить толчкомъ для столь же рѣшительной реабилитаціи нашего прошлаго будущими славянофилами. Но этимъ отрицательнымъ вліяніемъ не ограничилось значеніе для нихъ теоріи Чаадаева. Мы видимъ, что сами по себѣ они уже были склонны приписывать религіозной идеѣ первенствующую роль въ развитіи культуры. Но Чаадаевъ едва ли не первый открылъ имъ глаза на общую связь идей христіанской исторической философіи, а только въ этой связи православная религіозная идея получила всемірно-историческое значеніе. Оставаясь вѣрнымъ своей старой системѣ, Чаадаевъ не могъ сдѣлать самъ этого послѣдняго вывода, такъ какъ онъ не могъ согласиться приписать всѣмъ историческимъ процессамъ одинаковую закономѣрность. То и другое сдѣлали уже представители слѣдующаго поколѣнія. Развить и привести во взаимную связь оба положенія -- о всемірно-исторической роли православной идеи и о закономѣрномъ развитіи этой идеи въ исторіи русскаго народа -- такова была основная задача, оставленная шеллингистской философіей исторіи на рѣшеніе славянофиловъ".
   Этими словами заканчивается первый томъ книги г. Милюкова. Научное и общественное значеніе Очерковъ и Главныхъ теченій громадно: на нихъ будетъ воспитываться новѣйшее поколѣніе русскихъ ученыхъ и образованныхъ членовъ русскаго общества. Въ вашей скудной литературѣ, обильной разнообразными продуктами дутой учености, незрѣлой мысли или грубаго сервилизма, подобныя книги -- рѣдкость, онѣ считаются единицами, и печать должна относиться къ нимъ съ особеннымъ вниманіемъ. Авторитетовъ всякаго рода у насъ не мало, но ученыя силы въ собственномъ смыслѣ слова приходится отыскивать днемъ съ огнемъ.

"Міръ Божій", No 4, 1897

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru