Михайловский Николай Константинович
Без вины виноватые

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ("Незаконнорожденные по саксонскому и французскому гражданским кодексам".- Приват-доцента Загоровского.- Киевские Университетские известия, 1879, NoNo 1-5).

БЕЗЪ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ

("Незаконнорожденныя по саксонскому и французскому гражданскимъ кодексамъ".-- Приватъ-доцента Загоровскаго.-- Кіевскія Университетскія извѣстія, 1879, NoNo 1--5).

   "Если есть вопросъ, вполнѣ нетронутый русской цивилистикой, говоритъ г. Загоровскій въ предисловіи: -- то такимъ по справедливости надо назвать вопросъ о незаконнорожденныхъ. Но если въ цивилистикѣ онъ не тронутъ, то о законодательствѣ надо сказать даже болѣе того -- онъ совсѣмъ имъ отвергнутъ. Но, конечно, отрицаніе не есть рѣшеніе вопроса. Никакая статья не можетъ изгладить того, что начертала жизнь. Уже давно, а въ особенности въ послѣднее время, стали носиться благіе слухи, что реформа постановленій X т. о незаконнорожденныхъ поставлена на очередь. Нельзя не пожелать, чтобы слухи эти оправдались и чтобы слово стало наконецъ дѣломъ. Настоящая работа была предпринята тоже подъ вліяніемъ мысли о реформѣ. Мы думали, что именно теперь, когда возникло сознаніе необходимости пересмотра нашихъ законовъ о незаконнорожденныхъ, кстати повести рѣчь о томъ, какъ рѣшается этотъ вопросъ западно-европейскими законодательствами и каково вообще можетъ быть принципіальное рѣшеніе вопроса о незаконнорожденныхъ".
   Все это, конечно, очень справедливо и хорошо, но надо пожалѣть, что непосредственно русскимъ законодательствомъ авторъ теперь не пожелалъ заняться. Имъ онъ "думаетъ заняться въ будущемъ", а теперь довольствуется лишь нѣсколькими бѣглыми замѣчаніями. Это жаль, потому что положеніе незаконнорожденныхъ въ Россіи, какъ мы сейчасъ увидимъ, отличается такими рѣзкими особенностями, которыя ставятъ вопросъ совершенно своеобразно и вопіютъ о реформѣ не столько ради самихъ незаконнорожденныхъ, сколько ради самого общества.
   Но обратимся къ нашему автору.
   Онъ выбралъ саксонское и французское законодательства, какъ двѣ типическія и притомъ противоположныя формы практическаго рѣшенія вопроса о незаконнорожденныхъ. Саксонское законодательство придерживается принципа такъ: называемаго Paternität'а, французское цѣликомъ построено на противоположномъ началѣ -- Maternität'а. Саксонскій кодексъ даетъ незаконнорожденному или его матери право розыскивать судебнымъ порядкомъ отца и получать отъ него, при извѣстныхъ условіяхъ и съ извѣстными ограниченіями, матерьяльное обезпеченіе. Французскій кодексъ, напротивъ, рѣшительно отрицаетъ право розыска отца; только добровольное признаніе отца создаетъ для незаконнорожденнаго извѣстныя наслѣдственныя права, а для самого отца -- извѣстныя алиментарныя обязанности.
   Г. Загоровскій съ большимъ тщаніемъ слѣдитъ за подробностями того и другого принципа, какъ они отразились въ саксонскомъ и французскомъ кодексахъ и въ концѣ концовъ рѣшительно высказывается въ пользу принципа "Paternität"'а.
   Вотъ его аргументы.
   Отрицаніе связи между незаконнорожденнымъ и его отцомъ и отказъ первому въ алиментахъ отъ послѣдняго есть величайшая, ничѣмъ не оправдываемая несправедливость. Связь родителей съ дѣтьми устанавливается самою природою, и дѣло законодателя -- не отрицать эту связь, а упрочивать ее. Устраняя отца отъ обязанности прокармливать незаконнорожденнаго, законъ совершаетъ несправедливость и по отношенію къ ребенку, и по отношенію къ матери: оба родителя -- виновники рожденія незаконнаго дитяти, оба и должны участвовать въ прокормленіи ребенка, а не одна мать, которая есть, во-первыхъ, только одна сторона, а во-вторыхъ сторона, экономически слабѣйшая. Говорятъ, что опредѣлить отчество незаконнорожденнаго невозможно, такъ какъ оно предполагаетъ доказательство не только сожительства привлекаемаго ко взысканію мужчины съ матерью незаконнаго дитяти въ концепціонный срокъ, но еще и исключительность этого сожительства, то есть, что никто другой, кромѣ него, въ разсматриваемый срокъ съ матерью не сожительствовалъ, а этого доказать нельзя. Но это -- аргументъ только съ виду правильный. Если привлекаемый мужчина не докажетъ, что указывающая на него женщина имѣла въ извѣстный срокъ сношенія съ другими мужчинами, то этого достаточно, чтобы признать его отцомъ. Правда, это все-таки будетъ только возможность отчества, а не дѣйствительное отчество, но совершенно такою же возможностью довольствуется законъ при рожденіи въ бракѣ. Всякій нашелъ бы страннымъ, что законнорожденность дитяти, прижитаго въ бракѣ, надо считать несомнѣнной только тогда, когда будетъ доказано, что жена не только сожительствовала съ мужемъ въ концепціонный срокъ, но что и никто другой въ этотъ срокъ съ ней не сожительствовалъ. Положимъ, что законъ долженъ оказывать безусловное довѣріе къ женщинамъ, живущимъ въ бракѣ, но почему онъ долженъ оказывать, столь-же безусловное недовѣріе незамужнимъ женщинамъ? Вообще возраженія о недостаточности процессуальныхъ основаній въ искѣ объ отчествѣ почти въ такой же мѣрѣ приложимы и ко всякому другому процессу, гражданскому и уголовному. Судебное рѣшеніе, какъ дѣло рукъ человѣческихъ, никогда не можетъ претендовать на непогрѣшимость. Суду почти во всякомъ процессѣ приходится многое брать на свою совѣсть, а между тѣмъ никто не скажетъ, что судъ долженъ отказаться отъ разсмотрѣнія дѣла объ убійствѣ, совершенномъ хитро, съ сокрытіемъ слѣдовъ преступленія, только потому, что оно трудно доказывается; никто не скажетъ, что судъ долженъ отказаться распутать самое противорѣчивое духовное завѣщаніе, гдѣ часто отъ такого или иного толкованія одни претенденты наживаютъ десятки тысячъ, а другіе идутъ по міру; никто не скажетъ, что судъ долженъ отказаться только потому, что распутать завѣщаніе трудно. Надо еще имѣть въ виду, что, хотя и вполнѣ возможны случаи затруднительнаго опредѣленія отчества, то сколько за то бываетъ и такихъ случаевъ, когда мужчина съ женщиной живутъ, что называется, au grand jour, ни передъ кѣмъ не скрываясь, и потомъ вдругъ расходятся, причемъ болѣе или менѣе терпятъ дѣти! Неужели и здѣсь надо руководствоваться все той же неумолимой формулой -- pater est quern nuptiae demonstrant?
   Говорятъ, что искъ объ отчествѣ деморализуетъ женщинъ и ведетъ ко всевозможнымъ скандаламъ; дескать, добропорядочныя женщины рѣдко прибѣгаютъ къ этому иску, предпочитая лучше самимъ нести тяготу заботы о ребенкѣ, чѣмъ предавать дѣло гласности, а женщины распутныя готовы пользоваться скандаломъ. Если бы даже это и было фактически вѣрно, то это еще не значило бы, чтобы женщины безукоризненной нравственности не пользовались покровительствомъ принципа Paternität'а: онѣ могутъ не заводить иска въ судѣ, но одной угрозой начать его заставитъ мужчину обезпечить существованіе ребенка, и, конечно, видя основательный искъ впереди, всякій предпочтетъ полюбовную сдѣлку принудительному рѣшенію; такъ и бываетъ въ дѣйствительности тамъ, гдѣ допускается розыскъ отца. Надо еще имѣть въ виду, что стремленіе закона оградить женскую нравственность въ настоящемъ случаѣ довольно двусмысленнно. Одинъ нѣмецкій юристъ справедливо замѣчаетъ: "Правда, что если пастухъ и стадо знаютъ, что волкъ бродитъ около нихъ, то стадо становится боязливѣе, а пастухъ осторожнѣе. Однако, я никогда еще не слыхалъ, чтобы владѣльцы большихъ стадъ пригоняли стаи волковъ къ стадамъ, дабы тѣмъ усилить бдительность пастуховъ; и если собственность заботливѣе оберегается, когда ей угрожаютъ хищническія нападенія, то никто все таки не предлагаетъ выпускать воровъ гулять свободно и безнаказанно, чтобы собственность заботливѣе охранялась. Мы же, отрицая искъ объ отчествѣ, освобождаемъ мужской полъ отъ всякихъ стѣсненій и въ оправданіе говоримъ: это для того, чтобы женская половина была осторожнѣе и нравственнѣе".
   Ясно, что право розыска отца нетолько не можетъ ввести въ общество новый притокъ распущенности, а напротивъ, должно сдерживающимъ образомъ повліять на легкость нравовъ. Оно должно также благопріятно повліять на уменьшеніе нѣкоторыхъ преступленій. Законъ, запрещающій розыскъ, взваливаетъ всю тяжесть содержанія незаконнорожденнаго на мать, а такъ какъ, въ большинствѣ случаевъ, мать представляетъ слабую экономическую единицу, то немудрено, что она ищетъ исхода въ подкидыванія дѣтей, въ вытравленіи плода, въ дѣтоубійствѣ. На сколько эти преступленія могутъ участиться при господствѣ принципа, запрещающаго розыскъ, показываетъ Франція. По свидѣтельству одного французскаго ученаго, нѣкоторые съ ужасомъ спрашиваютъ: составляютъ ли изгнаніе плода и дѣтоубійство преступленія для извѣстной части населенія и не обратились ли они просто въ общественныя привычки? Другой спеціалистъ по вопросу о незаконнорожденныхъ прямо относитъ учащенность случаевъ дѣтоубійства къ недостатку системы кодекса, говоря, что въ Швейцаріи и въ Германіи, гдѣ мать имѣетъ право звать обольстителя къ суду, требуя отъ него содержанія для себя и ребенка, они гораздо рѣже.
   Наконецъ, количество незаконнорожденныхъ во всѣхъ европейскихъ странахъ столь значительно, что эта масса народу сама по себѣ заслуживаетъ вниманія и участія законодателя. Въ большихъ городахъ число незаконнорожденныхъ достигаетъ огромныхъ цифръ. Такъ въ Парижѣ приходилось въ 1816--1835 году одно незаконное дитя на троихъ родившихся въ Берлинѣ 1 на 6, въ Кёнигсбергѣ 1 на 5,2, въ Бреславлѣ 1 на 4,8, въ Линцѣ 1 на 3, въ Прагѣ 1 на 2,8, въ Вѣнѣ 1 на 2,6. Въ цѣлой странѣ этотъ огромный процентъ, конечно, нѣсколько распускается, но онъ все таки очень великъ. Напримѣръ, въ Пруссіи по Кольбу приходилось въ 1867 г. на 921,798 всѣхъ родившихся -- 75,962 незаконнорожденныхъ; въ 1868 г. на 925,529 -- 76,169; въ 1871 г. на 867,056 -- 78,746; въ 1872 на 1,023,005 -- 73,527. Въ Саксоніи съ 1859 по 1867 г. процентъ незаконнорожденныхъ среднимъ числомъ равнялся 15. Въ великомъ герцогствѣ Баденскомъ было въ 1843--53 больше 15%, а въ 1853--55 "больше 18% незаконнорожденныхъ и т. д. Такая крупная доля населенія, ни въ чемъ неповинная и все таки болѣе или менѣе тяжело обставленная, конечно, заслуживаетъ вниманія...
   Таковы аргументы г. Загоровскаго. Всѣ они склоняются въ пользу принципа Paternität'а, какъ и вообще мнѣнія лучшихъ современныхъ юристовъ. "Въ силу всего этого, говоритъ нашъ авторъ:-- мы думаемъ, что при реформѣ русскаго законодательства очи нашихъ законодателей должны быть направлены въ нѣмецкія земли, а не во Францію; мы думаемъ, что въ этомъ смыслѣ нетолько принципъ саксонскаго законодательства, но и текстъ его, за указанными недостатками, достоинъ вниманія нашихъ законодателей. Можетъ быть, скажутъ, что странно совѣтовать реформу по чужому законодательству, не изучивши своего, что такое рѣшеніе вопроса будетъ слишкомъ космополитическимъ. На это мы отвѣтимъ, во-первыхъ, что нашъ сводъ въ вопросѣ о незаконнорожденныхъ есть тотъ же кодексъ Наполеона, только въ еще болѣе печальномъ видѣ; слѣдовательно, все то, что говорено было о недостаткахъ французскаго законодательства, прямо приложимо, за немногими исключеніями, и къ русскому; во-вторыхъ, объ изученіи нашего дѣйствующаго законодательства о незаконнорожденныхъ, строго говоря, не можетъ быть и рѣчи по простой причинѣ: потому что его нѣтъ, такъ какъ одна статья, да пять, шесть фискальныхъ постановленій не составляютъ еще законовъ. Рѣчь, слѣдовательно, можетъ быть только о реформѣ законодательства, а въ дѣлѣ реформы важно не то, что національно и что не національно, а то, что справедливо и разумно"
   Въ концѣ концовъ, г. Загоровскій приходитъ къ заключенію, что реформа нашего законодательства о незаконнорожденныхъ должна быть совершена:
   1) По принципу Paternität'а и алиментарной обязанности, какъ самому справедливому и самому раціональному. На этотъ путь тѣмъ легче стать нашему законодательству, что оно уже слѣдуетъ ему, но только въ порядкѣ уголовномъ, при наказаніи за незаконное сожительство. Необходимо ввести, напротивъ, гражданскій искъ, а уголовное преслѣдованіе за незаконное сожительство совсѣмъ отмѣнить, какъ постановленіе устарѣлое.
   2) Необходимо допустить признаніе, какъ нетолько справедливѣйшій, но и разумнѣйшій способъ констатированія незаконнаго сыновства.
   3) Необходимо ввести узаконеніе черезъ послѣдующій бракъ, этотъ гуманнѣйшій институтъ, который нашло необходимымъ ввести еще жестокое къ незаконнорожденнымъ римское право и который съ тѣхъ поръ живетъ во всѣхъ законодательствахъ Европы безъ различія ихъ принциповъ. Такое нововведеніе было бы тѣмъ исполнимѣе, что оно заключало бы въ себѣ лишь возвращеніе къ старинѣ -- къ такъ называемому привѣнчиванію незаконныхъ дѣтей.
   4) Необходимо установить обязательную опеку и тѣмъ поставить безпристрастнаго посредника между матерью незаконнорожденнаго и его отцомъ.
   5) Необходимо дать незаконнорожденному нѣкоторое право участія въ наслѣдованіи послѣ своихъ родителей, такъ какъ лишеніе наслѣдственныхъ правъ есть уголовная кара, а незаконнорожденный никакого преступленія не совершилъ. Здѣсь новый законъ могъ бы опереться на обычай нашего простаго народа, который видитъ въ незаконнорожденномъ такого же законнаго претендента на наслѣдство, какъ и во всякомъ годномъ къ работѣ членѣ семьи. Кромѣ того, само собою разумѣется, должны быть отмѣнены и тѣ ограниченія въ публичныхъ правахъ незаконнорожденныхъ, которыя еще живутъ, какъ обломокъ старины въ нашемъ законодательствѣ, какъ-то: приписка незаконнорожденныхъ привилегированныхъ сословій въ податнымъ и лишеніе ихъ, по крайней мѣрѣ de jure, служебныхъ правъ.
   Мы бы ничего не имѣли ни противъ этого проэкта реформы, ни противъ аргументаціи г. Загоровскаго, еслибы стояли на его точкѣ зрѣнія. Съ этой точки зрѣнія аргументація автора очень полна (мы ее значительно сократили), а проэктъ реформы законченъ. Но намъ кажется, что вопросъ можетъ и долженъ быть и поставленъ, и разрѣшенъ гораздо шире. Г. Заборовскій сосредоточиваетъ почти все свое вниманіе на борьбѣ принциповъ Paternität'а и Maternität'а и, главнымъ образомъ, на правѣ розыска отца. Эта подробность, конечно, очень важная, но все-таки только подробность, а, между тѣмъ, занятый тщательною ея разработкою авторъ не представилъ никакихъ оправданій или объясненій нѣкоторымъ своимъ взглядамъ, затрогивающимъ вопросъ о незаконнорожденныхъ гораздо глубже. Такъ, въ изслѣдованіи его встрѣчаются чуть не въ видѣ голыхъ афоризмовъ такого рода положенія: "Тогда какъ въ старину почти, иногда и совсѣмъ, не было различія между законными и незаконными дѣтьми; съ того времени, какъ успѣхи человѣчества на пути цивилизаціи обозначались явственно, это различіе не переставало и не перестаетъ существовать. Этотъ фактъ -- не случайный. Онъ имѣетъ глубокій смыслъ и крѣпкія основы". Глубокій же смыслъ и крѣпкія основы состоятъ, по мнѣнію автора, въ томъ, что законодательства цивилизованныхъ странъ стремятся поддержать моногамическій бракъ, стоящій "во главѣ угла соціальной жизни". Бракъ, безъ сомнѣнія, имѣетъ огромное значеніе въ соціальной жизни цивилизованныхъ странъ, хотя можно сомнѣваться, чтобы онъ стоялъ именно "во главѣ угла". Но надо или очень плохо понимать исторію, или очень небрежно отнестись къ вопросу, чтобы свести весь историческій смыслъ различія между законными и незаконными дѣтьми на одинъ мотивъ уваженія къ браку, да еще именно въ моногамическому браку. Достаточно указать на мусульманское право, признающее полигамію и все-таки различающее законно- и незаконнорожденныхъ. На самомъ дѣлѣ, въ установленіи этого различія вездѣ играли роль весьма разнообразные сословные и экономическіе мотивы. Не изъ уваженія же, въ самомъ дѣлѣ, къ браку возникло средневѣковое droit de bâtardise, по которому незаконнорожденному наслѣдовали не дѣти его, а сеньйоры или король. Не уваженіемъ къ браку руководствовались средневѣковые цехи, закрывая доступъ въ свою среду незаконнорожденнымъ. Не одинъ, по крайней мѣрѣ, этотъ мотивъ тутъ дѣйствовалъ, а и та боязнь конкуренціи, та цеховая исключительность, которая придиралась къ каждому удобному и неудобному случаю и (въ нѣкоторыхъ нѣмецкихъ цехахъ) отстраняла рядомъ съ незаконнорожденными, напримѣръ, лицъ славянскаго происхожденія. Самъ г. Загоровскій въ бѣгломъ историческомъ введеніи къ своему труду, говоря о старыхъ нѣмецкихъ порядкахъ, замѣчаетъ: "Упорнѣе всѣхъ отстаивалъ эти жестокія правила благородный классъ, надѣясь этимъ предохранить себя отъ неравныхъ браковъ и сберечь такимъ образомъ чистоту крови". При чемъ же тутъ уваженіе къ браку? Тотъ же г. Загоровскій, говоря о законахъ варваровъ, ссылается на Тацитово описаніе чистоты германскихъ нравовъ и именно изъ этой чистоты выводитъ жестокое отношеніе древнихъ германцевъ къ незаконнорожденнымъ: дескать, они уважали бракъ и именно потому преслѣдовали плоды внѣбрачныхъ связей. Но на слѣдующей же страницѣ авторъ сообщаетъ, что древніе германцы признавали незаконнорожденными и такихъ, которые рождались отъ брачнаго союза, если въ союзъ этотъ вступали лица различныхъ классовъ. Дѣти свободной женщины, состоявшей въ чистѣйшемъ моногамическомъ бракѣ съ рабомъ, считались незаконнорожденными и не имѣли права наслѣдовать своимъ родителямъ. Значитъ, не въ бракѣ тутъ дѣло. Далѣе, весьма многія законодательства, начиная съ древняго индусскаго и кончая современнымъ русскимъ, болѣе или менѣе жестоко караютъ незаконныхъ дѣтей лицъ высшихъ сословій, предоставляя въ этотъ отношеніи низшимъ классамъ полную свободу отъ всякой отвѣтственности за незаконное происхожденіе. Если бы законодательства эти руководились исключительно уваженіемъ къ браку, такъ они различали бы только законнорожденныхъ и незаконнорожденныхъ, а не осложняли бы дѣла различіями между кастами и сословіями. Ясно, что законодатели имѣютъ въ этомъ случаѣ въ виду совсѣмъ иные мотивы -- политическіе, сословные, экономическіе.
   Всѣ эти моменты законовъ о незаконнорожденныхъ оставлены г. Загоровскимъ безъ всякой оцѣнки. Сдѣлай онъ эту оцѣнку, онъ, безъ сомнѣнія, не сказалъ бы съ такою безповоротною рѣшительностью, что различіе между законно- и незаконнорожденными "имѣетъ глубокій смыслъ и крѣпкія основы". При ближайшемъ разсмотрѣніи, смыслъ, можетъ быть, оказался бы очень мелкимъ, а основы очень шаткими, и г. Загоровскій не рѣшился бы положить слѣдующую краткую, энергическую, но мало осмотрительную резолюцію: "Существовавшее во время французской революціи приравненіе незаконнорожденныхъ къ законнорожденнымъ было однимъ изъ фантастическихъ проявленій этого во многихъ другихъ отношеніяхъ благодѣтельнаго для человѣчества, переворота". Можетъ быть, это и въ самомъ дѣлѣ "фантастическое проявленіе", но это надо доказать, а въ дѣлѣ доказательствъ недалеко уѣдешь съ афоризмами насчетъ глубокаго смысла и крѣпкихъ основъ.
   Въ связи съ "фантастическимъ проявленіемъ" любопытно также слѣдующее разсужденіе (?) г. Загоровскаго: "Во Франціи незаконныя дѣти вначалѣ были лишены всякихъ наслѣдственныхъ правъ. Общимъ правиломъ было: enfants bastards ne succèdent. Законы французской революціи круто повернули отъ этого принципа въ противоположную сторону. Незаконныя дѣти наслѣдуютъ на тѣхъ же основаніяхъ, какъ и законныя, говорятъ постановленія этого времени. Такимъ образомъ, дореволюціонное законодательство интересы дитяти приносило въ жертву интересамъ общественнаго порядка; законы революціонные, напротивъ, жертвовали интересами общественными изъ-за интересовъ дитяти". Что сей сонъ значитъ? Это -- изреченіе мага, въ таинственный смыслъ котораго нѣтъ возможности проникнуть, а не логическое разсужденіе ученаго. Спрашивается: почему же страдаютъ "общественные интересы", когда незаконный сынъ наслѣдуетъ наряду съ законнымъ? и почему "интересы общественнаго порядка" выигрываютъ, когда незаконныя дѣти устраняются отъ наслѣдства? Г. Загоровскій не развиваетъ далѣе этой тэмы, онъ довольствуется афоризмами.
   Мы не сомнѣваемся въ гуманномъ отношеніи г. Загоровскаго къ безъ вины виноватымъ незаконнорожденнымъ, въ его желаніи внести свѣточъ истины и справедливости въ эту мрачную область русскаго законодательства, равно какъ и въ его добрыхъ намѣреніяхъ вообще. Но занятый тщательнымъ разборомъ преимуществъ принципа Paternität'а, онъ, къ сожалѣнію, удѣлилъ слишкомъ мало вниманія другимъ сторонамъ вопроса. Вглядываясь въ его проэктъ реформы русскихъ законовъ о незаконнорожденныхъ, мы видимъ, что онъ требуетъ почти полнаго уравненія правъ законныхъ и незаконныхъ дѣтей; почти полнаго, ибо онъ находитъ нужнымъ дать незаконнорожденному лишь нѣкоторое право участія въ наслѣдованіи. Онъ очень хорошо понимаетъ, что "лишеніе наслѣдственныхъ правъ есть уголовная кара, а незаконнорожденный никакого преступленія не совершилъ". Но все-таки нѣкоторую долю наслѣдственныхъ правъ незаконнорожденнаго онъ предполагаетъ урѣзать и, слѣдовательно, нѣкоторое наказаніе наложить. Это напоминаетъ анекдотъ о томъ находчивомъ ученикѣ, которой, не зная навѣрное, слѣдуетъ ли поставить въ диктантѣ запятую, поставилъ на всякій случай, но маленькую, Г. Загоровскій -- не ученикъ, а учитель. По всей вѣроятности, онъ знаетъ, почему безъ вины виноватые все-таки должны нести нѣкоторое наказаніе, но читателямъ онъ этой тайны не сообщилъ, и аргументовъ его въ этомъ случаѣ мы совершенно не знаемъ. Правда, всѣ европейскія законодательства болѣе или менѣе урѣзываютъ наслѣдственныя права незаконнорожденныхъ, но изъ этого слѣдуетъ, можетъ быть, только то, что "очи нашихъ законодателей" должны быть направлены нетолько въ нѣмецкія земли, а и въ область теоретической истины и справедливости, и въ глубь родной страны.
   Обратимъ и мы туда свои "очи".
   Тамъ, въ этой родной странѣ, существуетъ весьма многочисленная группа лицъ (не менѣе полумилліона), самымъ фактомъ своего рожденія совершившихъ нѣчто постыдное, незаконное, даже преступное, и жестоко караемыхъ за это странное преступленіе. Правда, такіе безъ вины виноватые люди существуютъ вездѣ, но нигдѣ, по закону, преступленіе ихъ не цѣнится такъ высоко, какъ у насъ, нигдѣ не несутъ они столь тяжкихъ наказаній, нигдѣ не загороженъ имъ такъ плотно доступъ въ общество людей, по рожденію признаваемыхъ честными, законными, не преступными людьми.
   Русскій незаконнорожденный носитъ, de jure, позорное клеймо до конца дней своихъ и узаконенъ быть не можетъ ни при какихъ обстоятельствахъ. Юридическая наука и практика на западѣ выработали два вида узаконенія -- legitimate per subsequens matrimonium, узаконеніе послѣдующимъ бракомъ, и legitimate per rescriptum principis, узаконеніе рескриптомъ государя. Первый видъ узаконенія у насъ категорически не допускается: послѣдующій бракъ не имѣетъ обратной силы и дѣтей, прижитыхъ до брака, не узакониваетъ. Что же касается второго вида, то хотя ст. 144 X тома и гласитъ, что возможно узаконеніе незаконнорожденныхъ дѣтей лицъ привилегированныхъ сословій по особымъ Высочайшимъ указамъ, но въ примѣчаніи къ той статьѣ поясняется, что всѣ прошенія этого рода оставляются безъ движенія. Ст. 152--154, трактующія объ усыновленіи купцами, обязываютъ, между прочимъ, надлежащія власти удостовѣриться -- не есть ли усыновляемый незаконное дитя усыновляющаго, и, въ случаѣ утвердительнаго отвѣта, усыновленіе не допускается: можно усыновить чужого, но узаконить своего нельзя. Относительно порядка усыновленія мѣщанами, крестьянами и солдатами такой оговорки нѣтъ.
   Незаконнорожденный, кто бы ни были его родителя, приписывается къ одному изъ податныхъ сословій.
   Незаконнорожденный не наслѣдуетъ не только отцу, существованія котораго законодательство вообще не признаетъ, хотя бы онъ нисколько не скрывался и даже желалъ бы признать своихъ незаконныхъ дѣтей своими, но и матери, не говора уже о другихъ родственникахъ.
   Незаконнорожденный, если онъ -- воспитанникъ приказа общественнаго призрѣнія, не имѣетъ права на полученіе классныхъ чиновъ въ гражданской службѣ и не принимается въ учебныя заведенія, дающія служебныя права.
   За что и для чего все это? Какою виной вызываются, какою цѣлью оправдываются эти драконовскіе законы?
   Есть вопросы до такой степени ясные, есть темы до такой степени элементарныя, что ихъ стыдно и неловко развивать: рука не поднимается. Поневолѣ позавидуешь XVIII вѣку съ его наивностью и величіемъ, съ его горячею вѣрою въ могущество слова и въ непоколебимость "правъ человѣка". Увы! Намъ уже не "новы всѣ впечатлѣнья бытія". Насъ не поразишь картиной невиннаго младенца, въ головѣ котораго еще не шевелился ни одинъ дурной помыселъ и который вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, есть тяжкій преступникъ, уже въ моментъ рожденія лишенный правъ состоянія. Насъ не поразишь этою тяжкою отвѣтственностью невиннаго третьяго лица за чужую вину, если таковая есть. Всякій понимаетъ, что это -- величайшая несправедливость, можно сказать, идеалъ несправедливости. Вопросъ, повидимому, упрощаемся и облегчается еще тѣмъ обстоятельствомъ, что въ данномъ случаѣ возстановленіе справедливости не угрожаетъ сколько-нибудь серьёзнымъ интересамъ какой бы то ни было общественной группы. Кучка негодяевъ-отцовъ, которыхъ реформа обяжетъ признать и содержать дѣтей, кучка наслѣдниковъ, которымъ придется потѣсниться для новыхъ сонаслѣдниковъ -- это такіе пустяки, которые никто не задумается переѣхать колесомъ. Притомъ же, если извѣстная часть отцовъ окажется недовольною, то за то другая часть только порадуется возможности назвать своихъ дѣтей своими. Словомъ, вопросъ простъ и ясенъ до послѣдней степени. Но, можетъ быть, именно потому, что онъ весь какъ на ладони и не требуетъ рѣшительно никакого напряженія мысли для своего разрѣшенія, можетъ быть, отчасти именно поэтому разрѣшеніе и откладывается въ долгій ящикъ. Извѣстно, что къ вещамъ очень ужь простымъ и яснымъ люди склонны относиться спустя рукава. Понимая несправедливость существующаго порядка вещей, мы, однако, нисколько не шокируемся дикимъ названіемъ "незаконнорожденныхъ" (прозвище незаконно-родившихъ, при всей своей нелѣпости, было бы все-таки логичнѣе), и гуманный приватъ-доцентъ кіевскаго университета въ спеціальномъ трудѣ, написанномъ въ виду вѣроятной реформы русскаго законодательства, находитъ нужнымъ ставить маленькую запятую тамъ, гдѣ по здравому смыслу никакого знака препинанія не полагается. А г. Загоровскій -- человѣкъ гуманный! А кіевскій университетъ называется университетомъ св. Владиміра, того самаго св. Владиміра, которому незаконное происхожденіе не помѣшало распространить свѣтъ христіанства въ Россіи и котораго даже надменная Рогнѣда попрекнула не тѣмъ, что онъ -- незаконнорожденный, а тѣмъ, что онъ "рабичичъ".
   На русскомъ законодательствѣ очевиднѣе, чѣмъ на какомъ нибудь другомъ, невѣрность основнаго положенія г. Загорои юнаго насчетъ "глубокаго смысла и крѣпкихъ основъ" различія между законными и незаконными дѣтьми. Говора объ отсутствіи у насъ узаконенія послѣдующимъ бракомъ, каковаго ограниченія не знаетъ ни протестантская, ни католическая Европа, онъ самъ замѣчаетъ, что это ограниченіе не истекаетъ изъ необходимости покровительствовать законному браку. "Если бракъ родителями заключенъ, говоритъ онъ:-- то потребность въ такихъ ограниченіяхъ исчезаетъ". Это справедливо, хотя слѣдовало бы прибавить, что отсутствіе узаконенія черезъ послѣдующій бракъ даже противорѣчитъ цѣли законодателя, если она дѣйствительно состояла въ покровительствѣ законному браку: не трудно себѣ представить такія положенія, когда родители незаконныхъ дѣтей вступили бы въ законный бракъ главнымъ образомъ ради того, чтобы избавить дѣтей отъ незаконнорожденности со всѣми ея послѣдствіями. Но дѣло въ томъ, что и вообще законодательство наше, опредѣляя права незаконнорожденныхъ, едва ли руководилось однимъ желаніемъ покровительствовать законному браку. Еслибы это было такъ, то мы не видѣли бы прежде всего такого различія между незаконнорожденными разныхъ сословій. Если принципъ законнаго брака требуетъ кары незаконнорожденныхъ, такъ вѣдь онъ равно обязателенъ для всѣхъ сословій, а между тѣмъ, незаконный сынъ дворянина или купца не можетъ быть узаконенъ, тогда какъ такой же незаконный сынъ мѣщанина, крестьянина, нижняго воинскаго чина узаконяется простою припискою къ семейству. Далѣе, никоимъ образомъ нельзя объяснить принципомъ покровительства законному браку того лишенія публичныхъ правъ, на которое обречены воспитанники приказовъ общественнаго призрѣнія. Какъ ни тяжко по закону положеніе незаконнорожденныхъ вообще, но имъ не возбраняются ни служебное поприще, ни занятіе науками. Не получая отъ родителей паи наслѣдственныхъ правъ, ни наслѣдственнаго имущества, ни даже наслѣдственнаго имени, они лично могутъ пробивать себѣ любую жизненную дорогу, если у нихъ есть для того силы и способности. Исключеніе составляютъ почему-то воспитанники приказовъ общественнаго призрѣнія. Конечно, принципъ законнаго брака тутъ не причемъ.
   Обстоятельство это станетъ еще очевиднѣе, если мы припомнимъ нѣкоторые чрезвычайно любопытные эпизоды изъ исторія незаконнорожденныхъ въ Россіи.
   При открытіи Екатериною II перваго воспитательнаго дома, питомцы получили поистинѣ великія и богатыя милости. Не говоря о колоссальныхъ средствахъ и привилегіяхъ, предоставленныхъ воспитательному дому, какъ учрежденію, питомцы лично со всѣмъ потомствомъ были объявлены навсегда вольными и ни въ какомъ случаѣ не подлежащими закрѣпощенію: нетолько питомица, выходя замужъ за крѣпостного, оставалась свободною, но питомецъ, женясь на крѣпостной, тѣмъ самымъ освобождалъ ее; далѣе, питомцамъ и ихъ дѣтямъ и потомкамъ разрѣшалось покупать всякаго рода недвижимое имущество, устроивать фабрики, вступать въ купечество и избирать любое занятіе. То было время окончательнаго установленія крѣпостного права и колоссальной раздачи населенныхъ имѣній высокимъ лицамъ, отличившимся на разнообразныхъ поприщахъ. И въ такое-то время незаконнорожденные питомцы воспитательнаго дома были осыпаны такими дарами! Милліоны законнорожденныхъ могли пожалѣть, что они законнорожденные, а тысячи незаконнорожденныхъ -- что матери пожелали ихъ оставить при себѣ, а не бросили въ воспитательный домъ, ибо незаконнорожденные вообще, внѣ стѣнъ воспитательныхъ домовъ, никакого облегченія своей участи не получили.
   Императрица Марія Ѳеодоровна продолжала дѣло чрезвычайныхъ заботъ о питомцахъ воспитательныхъ домовъ. Лично входя во всѣ мельчайшія подробности обстановки "сиротъ при родителяхъ своихъ" или "несчастно-рожденныхъ", она выработала замѣчательный въ своемъ родѣ планъ ихъ воспитанія. Въ планъ входили занятія ремеслами, рисованіемъ, музыкой, иностранными языками и науками. Наиболѣе способныхъ императрица опредѣлила готовить въ университеты, менѣе способныхъ -- въ учителя, учительницы, фельдшера, повивальныя бабки. Но опять-таки всѣ эти благодѣянія не распространялись за ограду воспитательныхъ домовъ, что имѣло роковыя послѣдствія для самихъ питомцевъ.
   Хотя смертность дѣтей въ воспитательныхъ домахъ, несмотря на всѣ заботы императрицы Маріи Ѳеодоровны, достигала громадной цифры, будущее тѣхъ, кто выживалъ, представлялось въ такомъ заманчивомъ видѣ, что многіе родители отдавали туда своихъ законныхъ дѣтей подъ видомъ незаконныхъ и найденышей. Императоръ Николай поэтому совершенно измѣнилъ планъ воспитанія "несчастно-рожденныхъ". Нетолько питомцы лишились, со смертно императрицы Маріи, заботливѣйшей до баловства покровительницы, но въ 1837 году повелѣно было питомцевъ отдавать на воспитаніе крестьянамъ, кто постарше помѣщать рабочими на фабрикахъ, прислугой въ казенныхъ заведеніяхъ, приписывать къ казеннымъ селеніямъ и проч. Рогъ изобилія, великодушно, но не совсѣмъ справедливо осыпавшій благодѣяніями произвольно намѣченную часть незаконнорожденныхъ, былъ убранъ.
   Приводя эти эпизоды изъ исторіи незаконнорожденныхъ въ Россіи въ связь съ нынѣ дѣйствующимъ законодательствомъ" мудрено подвести ихъ подъ какой-нибудь одинъ опредѣленный общій принципъ. Мы видимъ то совершенно исключительныя права, то полное безправіе незаконнорожденныхъ. Видимъ рядъ колебаній, вполнѣ объясняемыхъ тѣми частными цѣлями, которыя имѣлись въ виду упомянутыми государями. Конечно, императрицы Екатерина и Марія и императоръ Николай равно чтили святость законнаго брака. И тѣмъ не менѣе, въ видахъ процвѣтанія воспитательнаго дома, Екатерина не стѣснилась, утверждая одною рукою крѣпостное право для законнорожденныхъ, срывать другою рукою иго рабства съ незаконнорожденныхъ. Императрица Марія Ѳеодоровна не стѣснилась даровать незаконнорожденнымъ способы достиженія разносторонняго и высшаго образованія, руководясь единственно добротою своего сердца. Императоръ Николай круто повернулъ дѣло въ другую сторону, руководясь простою справедливостью, фактомъ переполненія воспитательныхъ домовъ нетолько незаконными, но и законными дѣтьми и, можетъ быть, еще какими-нибудь государственными соображеніями. Ничего принципіальнаго, а тѣмъ болѣе принципіально враждебнаго незаконнорожденнымъ мы здѣсь не видимъ. А если прибавить, что и нынѣ, несмотря на категорическую строгость, примѣчанія къ ст. 144, legitimatio per rescriptum principis у насъ фактически существуетъ, то ясно станетъ, что верховный источникъ русскаго законодательства неможетъ считаться принципіально жестокимъ къ незаконнорожденнымъ.
   Но, можетъ быть, само общество русское или народъ русскій до такой степени нетерпимо относится къ незаконнорожденнымъ" что законодательство поневолѣ должно принять въ соображеніе этотъ негодующій голосъ и единственно въ угоду ему жестоко карать безъ вины виноватыхъ. Г. Загоровскій сообщаетъ, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ, на первомъ съѣздѣ русскихъ юристовъ въ Москвѣ, было выражено мнѣніе, что принципъ Paternität'а сиротиворѣчитъ понятіямъ нашего народа, относящагося презрительно и пренебрежительно къ незаконнорожденнымъ". На это г. Загоровскій возражаетъ: "Но всегда ли надо законодателю сообразоваться въ своихъ реформахъ съ воззрѣніями народа; не служатъ ли нерѣдко эти воззрѣнія лишь юридической патологіей, а не здравымъ правосознаніемъ? Защитникамъ народныхъ воззрѣній надо почаще припоминать такіе факты, какъ тотъ, что случился недавно въ одномъ изъ селъ Новгородской Губерніи, фактъ всенароднаго сожженія, по приговору сельскаго схода, несчастной женщины, обвиненной въ колдовствѣ. Вообще ссылкой на нравы народа надо пользоваться съ осторожностью при вопросѣ о реформѣ. Ссылаясь на нравы, надо было воздержаться и отъ отмѣны крѣпостного права, потому что оно было въ натихъ нравахъ... Законодатель долженъ имѣть воззрѣнія народа всегда въ виду, но лишь изрѣдка ими руководствоваться; иначе законъ будетъ только всегда народнымъ, но не всегда справедливымъ". Въ этомъ разсужденіи много вѣрнаго. Если интересы народа должны служить путеводной звѣздой для всякаго общественнаго дѣятеля, то отнюдь нельзя того же сказать о воззрѣніяхъ народа.
   Дѣло однако въ томъ, что это разсужденіе г. Загоровскаго представляется нѣсколько излишнимъ, ибо мнѣніе, высказанное на съѣздѣ юристовъ, кажется, совершенно неосновательно: ни народъ въ тѣсномъ смыслѣ, ни общество наше отнюдь не характеризуются презрительнымъ и пренебрежительнымъ отношеніемъ къ незаконнорожденнымъ. На свидѣтельство личнаго опыта въ такомъ дѣлѣ ссылаться, конечно, нельзя. Нечего и ожидать, чтобы по отношенію къ занимающему насъ вопросу господствовало полное согласіе мнѣній. Одному выпало счастіе вращаться въ средѣ людей высоко развитыхъ или простыхъ сердцемъ, другой имѣетъ несчастіе наталкиваться на легкомысленныхъ или дрянныхъ и грубыхъ людей, отъ всей своей низкой души надѣляющихъ безъ вины виноватыхъ позорными кличками. Но если въ данномъ случаѣ личный опытъ ничего не говоритъ, то есть другіе, гораздо болѣе общіе и достовѣрные пробные камни отношенія общества и народа къ незаконнорожденнымъ.
   Во-первыхъ, намъ рѣшительно ничего неизвѣстно о какомъ-нибудь протестѣ, о какомъ-нибудь недовольствѣ по поводу тѣхъ благодѣяній, которыя случайно и довольно безпорядочно сыпались на нѣкоторыхъ незаконнорожденныхъ. Законныя дѣти стали выдаваться за незаконныхъ, незаконнорожденные стали поддѣлываться -- вотъ, повидимому, все, чѣмъ выразилось отношеніе общества къ великимъ и богатымъ милостямъ, которыми императрицы Екатерина и Марія Ѳеодоровна одарили питомцевъ воспитательныхъ домовъ. Положимъ, то -- исторія; но вотъ и текущая дѣйствительность: давно ли десятки тысячъ незаконнорожденныхъ дѣтей раскольниковъ-безпоповцевъ были объявлены законнорождеными -- и ничего, кромѣ всеобщаго удовольствія, эта разумная и справедливая мѣра не вызвала. Достойно также вниманія, что русская беллетристика, вообще говоря, очень чутко относящаяся къ ранамъ русскаго сердца, не выставила ни одного выдающагося произведенія, въ которомъ незаконнорожденный, не говоримъ, предавался бы позору, это само собою разумѣется, но хотя бы изображался въ видѣ жертвы общественнаго презрѣнія. Единственное, быть можетъ, исключеніе составляетъ "Новь" г. Тургенева, герой которой чрезмѣрно удручается незаконностью своего происхожденія, какъ чѣмъ-то позорнымъ и открытымъ для всякаго рода двусмысленностей и оскорбленій. Но уже при самомъ появленіи "Нови" было замѣчено, что Неждановъ въ этомъ отношеніи -- совсѣмъ не русская фигура и задуманъ цѣликомъ подъ вліяніемъ французскихъ литературныхъ и житейскихъ мелодрамъ.
   Что касается собственно народа, то есть простонародья, то тутъ мы имѣемъ весьма солидный матерьялъ для сужденія объ его отношеніяхъ къ незаконнорожденнымъ. И матерьялъ этотъ ни мало не оправдываетъ мнѣнія, высказаннаго на первомъ съѣздѣ русскихъ юристовъ въ Москвѣ о презрительномъ и пренебрежительномъ отношеніи нашего народа къ незаконнорожденнымъ. Совершенно напротивъ. Просматривая "Труды комиссіи по преобразованію волостныхъ судовъ", мы найдемъ довольна разнообразныя, глядя по мѣстности, свѣдѣнія о положеніи незаконныхъ дѣтей въ крестьянскомъ быту. Есть мѣстности, гдѣ незаконнорожденнымъ живется лучше, и есть такія, гдѣ имъ живется хуже. Но общій тонъ отношеній все-таки благопріятенъ и не имѣетъ никакого себѣ подобія въ нашемъ сводѣ. Особенно замѣчательны два пункта обычнаго права, поскольку имъ регулируется положеніе незаконнорожденныхъ. Во первыхъ, крестьяне наши пользуются тѣмъ видомъ узаконенія, который введенъ во всѣ европейскія законодательства, кромѣ нашего, узаконеніемъ черезъ послѣдующій бракъ. Во-вторыхъ, въ крестьянскомъ быту незаконныя дѣти наслѣдуютъ и матери, и отцу. Повторяемъ, не вездѣ и въ народѣ практикуются эти два замѣчательные пункта" столь безусловно чуждые нашему писаному закону; по крайней мѣрѣ, не вездѣ въ полномъ объемѣ. Есть, напримѣръ, мѣстности, гдѣ незаконнорожденный не наслѣдуетъ отцу, а разсчитывается за прожитое въ его домѣ время, какъ годовой работникъ; есть такія, гдѣ наслѣдованіе незаконнорожденныхъ обусловлена извѣстными требованіями: требуется, напримѣръ, чтобы отецъ предварительно усыновилъ незаконнорожденнаго, чтобы отецъ вступилъ въ бракъ съ матерью своихъ дѣтей, чтобы незаконнорожденный болѣе или менѣе продолжительное время жилъ въ семьѣ и работалъ на нее и т. п. Оставляя эти мѣстныя различія и уклоненія отъ общаго принципа въ сторонѣ, мы найдемъ" что общій тонъ этого отдѣла русскаго обычнаго права вполнѣ благопріятенъ для незаконнорожденныхъ. Поэтому, коренная реформа нашего писанаго законодательства въ смыслѣ полнаго уравненія правъ законныхъ и незаконныхъ дѣтей отнюдь не была бы "фантастическимъ проявленіемъ". Она была бы не только справедлива, но и народна въ самомъ настоящемъ и строгомъ смыслѣ слова.
   Такимъ образомъ, ни въ высшихъ, ни въ среднихъ, ни въ низшихъ слояхъ русскаго общества мы не находимъ ни одного элемента, вопіющаго о карѣ, преслѣдованіи незаконнорожденныхъ. Напротивъ все, повидимому, складывается для нихъ чрезвычайно благопріятно. А между тѣмъ, жестокіе законы все-таки существуютъ. Не оправдывается ли ихъ наличность какими-нибудь, вѣрными или невѣрными, ложными или истинными, государственными соображеніями?
   Присматриваясь къ той многосложной и многовѣковой борьбѣ, которую вели въ Европѣ духовная и свѣтская власти, короли и сеньёры, сеньоры и городскія общины, общины и цехи, мы увидимъ въ этой борьбѣ, поскольку ею опредѣлились, между прочимъ, и права и безправіе незаконнорожденныхъ, два, какъ говорятъ нѣмцы, Brennpunct'а: устраненіе экономической конкуренціи и сохраненіе "благородства" крови замкнутаго аристократическаго сословія. Мы не будемъ обсуждать насколько справедливо давить изъ-за подобныхъ мотивовъ ни въ чемъ не повинныхъ людей. Не будемъ нетолько потому, что пришлось бы расплыться въ общихъ мѣстахъ и труизмахъ, но и потому еще, что Россія не знала ни цеховой системы, ни замкнутаго, истинно аристократическаго сословія, которое имѣло бы хотя кажущееся историческое право требовать жертвоприношеній на алтарѣ его благородства. Но еслибы подобные, лишенные всякой исторической почвы мотивы и руководили когда-нибудь нашимъ законодательствомъ, то теперь несостоятельность ихъ уже слишкомъ очевидна. Со введеніемъ всеобщей воинской повинности и съ несомнѣнно близкимъ уничтоженіемъ "податныхъ" сословій, "съ предстоящее реформой системы налоговъ, фактически законныя и незаконныя дѣти значительно уравниваются въ правахъ. А разъ благородство крови не осложняется никакими привиллегіями, уединеніе этого благородства, обереганіе его отъ вторженія пришлыхъ элементовъ обращается въ своего рода искуство для искуства и теряетъ всякій реальный смыслъ.
   Но насъ могутъ, повидимому, не безъ основанія уличить въ противорѣчіи. Намъ могутъ сказать, что мы начали за здравіе, я кончили за упокой или, пожалуй, наоборотъ -- начали за упокой, а кончили за здравіе; начали картиной ужаснаго и вполнѣ безправаго положенія незаконнорожденныхъ, а оказывается, что положеніе ихъ вовсе не такъ дурно: и общество-то къ нимъ относится, по крайней мѣрѣ въ общемъ счетѣ, безъ нетерпимости, и не сегодня -- завтра уравненіе правъ законно- и незаконнорожденныхъ произойдетъ само собой, помимо всякой прямой реформы законодательства о незаконнорожденныхъ. Это не совсѣмъ такъ, конечно, но противорѣчіе все-таки дѣйствительно есть; противорѣчіе не наше, а житейское или, точнѣе, противорѣчіе между жизнью и писанымъ закономъ. Жестокіе законы существуютъ, но ихъ отрицаетъ сама жизнь. А изъ этого противорѣчія проистекаютъ слѣдствія, чрезвычайно важныя не столько даже для самихъ незаконнорожденныхъ, сколько для всего общества въ цѣломъ.
   Незаконнорожденный сынъ дворянина переходитъ въ податное состояніе, но, со введеніемъ всеобщей воинской повинности и податной реформой, реальная почва исчезаетъ изъ-подъ этого ограниченія правъ незаконнорожденнаго. Этого мало. Незаконнорожденный сынъ дворянина не можетъ быть узаконенъ, не мы упоминали уже, что фактически узаконеніе у насъ нерѣдко практикуется? Незаконнорожденный сынъ купца также не можетъ быть узаконенъ, но онъ можетъ быть усыновленъ, если удастся скрыть, что онъ -- сынъ усыновляющаго, а это вѣдь не такъ трудно. Незаконнорожденный не носитъ имени отца, но для него можетъ быть выбрана любая фамилія и въ томъ числѣ фамилія отца. Незаконнорожденный сынъ не наслѣдуетъ ни отцу, ни матери, но никому не возбраняется завѣщать имущество кому угодно и въ томъ числѣ своему незаконнорожденному сыну. Все это и практикуется; все это можно сдѣлать, но только можно, а не должно, и притомъ можно только при помощи разныхъ ухищреній и вопреки буквѣ закона. Такимъ образомъ, выражаясь фигурально, дается полный просторъ плевеламъ и всячески затрудняется ростъ пшеницы. Протаптывается "тропинка бѣдствій", по которой отецъ-негодяй можетъ гулять на всей своей вольной волѣ, "не предвидя отъ сего никакихъ послѣдствій", а отецъ-порядочный человѣкъ долженъ изворачиваться между требованіями закона и желаніемъ оградить своихъ дѣтей отъ позорной клички и нищеты. Разсказываютъ анекдотъ объ испанскомъ путешественникѣ, попавшемъ куда-то на сѣверъ: его атаковали собаки, и когда онъ хотѣлъ схватить камень, чтобы оборониться,-- то оказалось, что камень примерзъ къ землѣ. Испанецъ обругалъ страну, въ которой "камень привязываютъ, а собакъ пускаютъ бѣгать". Эти слова довольно точно изображаютъ положеніе вопроса о незаконнорожденныхъ въ Россіи. Страдаютъ незаконныя дѣти негодяевъ, страдаютъ отцы-порядочные люди, но больше всего страдаетъ то чувство законности, которымъ и безъ-того наше общество не богато, и не страдаютъ только тѣ, кто хочетъ безданно и безпошлинно срывать цвѣты наслажденія. Къ этому еще присоединяются многія обветшалыя и въ настоящее, по крайней мѣрѣ, время ничѣмъ необъяснимыя противорѣчія въ самомъ законодательствѣ. Современный человѣкъ, смѣемъ сказать, слишкомъ многое понимаетъ, чтобы понимать рѣзкую разницу въ порядкѣ узаконенія лицъ различныхъ сословій или ту не менѣе рѣзкую разницу, которую законъ установляетъ между воспитанниками приказовъ общественнаго призрѣнія и другими незаконнорожденными. Онъ можетъ, положа руку на сердце, съ совершенно чистою совѣстью сказать, что не понимаетъ этихъ юридическихъ явленій, что они для него -- необъяснимая тайна, ключъ отъ которой заброшенъ въ бездонное море прошлаго. И было бы, кажется, напраснымъ трудомъ даже тамъ искать его, ибо едва-ли можно указать какой-нибудь общій принципъ, которымъ наше законодательство о незаконнорожденныхъ руководилось бы неуклонно, безъ шатаній изъ стороны въ сторону.
   Мы чуть не каждый день слышимъ совершенно справедливыя жалобы на отсутствіе въ русскомъ человѣкѣ чувства законности, сѣтованія о томъ, что онъ всегда готовъ обойти законъ, даже безъ особенной нужды, изъ-за пустяковъ. И дѣйствительно, во всякомъ русскомъ человѣкѣ есть нѣчто отъ контрабандиста. Онъ -- контрабандистъ самый разносторонній, искусный и охочій; контрабандистъ нетолько по своему общественному воспитанію, по нуждѣ, по привычкѣ, но иногда и по обязанности, какъ именно въ своемъ отношеніи къ незаконнорожденнымъ дѣтямъ; ибо, хотя законъ и повелѣваетъ въ этомъ случаѣ отцу не знать дѣтей, а дѣтямъ отца, но природа, мораль, общественное мнѣніе, сама, религія обязываютъ обойти законъ. Мы, разумѣется, далеки отъ мысли приписывать контрабандистскую натуру русскаго человѣка именно несостоятельности нашего законодательства о незаконнорожденныхъ. Но и его тутъ капля меду есть. И во всякомъ случаѣ, оно можетъ служить хорошимъ примѣромъ пагубныхъ послѣдствій разъединенія закона и жизни. Мы думаемъ поэтому, что коренная реформа нашего законодательства въ смыслѣ полнаго уравненія правъ законныхъ и незаконныхъ дѣтей была бы не только актомъ справедливости по отношенію къ. незаконнорожденнымъ, но и великимъ благодѣяніемъ для общества. Само собою разумѣется, что реформа эта не можетъ быть отдѣлена отъ пересмотра нашего семейнаго права вообще и прежде всего, отъ реформы законовъ о разводѣ.

"Отечественныя Записки", No 7, 1879

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru