Михайлов Михаил Ларионович
Напраслина
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Михайлов Михаил Ларионович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1856
Обновлено: 17/11/2017. 38k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Проза
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
Разказъ Марьи Павловны.
Текст издания: "Русскій Вѣстникъ", No 3, 1856
.
Напраслина
Разказъ Марьи Павловны.
"...Охъ, какъ осторожно надо со словомъ обходиться! охъ, какъ осторожно! Не даромъ изстари ведется пословица, что не стрѣла оно, а пуще стрѣлы. Сказать-то легко; а потомъ и радъ-бы воротилъ, да поздно хватился -- какъ пословица тоже говоритъ: "слово выпустишь, такъ и вилами не втащишь."
Вотъ, къ примѣру, случай разъ какой вышелъ.... Сама свидѣтельницей была.... "
Только-что я замужъ вышла. Кирила Иванычъ мой должность занималъ мелкую, жалованье получалъ маленькое. За мною тоже въ приданое-то взялъ три платья, да ложекъ серебряныхъ дюжину: полдюжины столовыхъ, да полдюжины чайныхъ, только и всего! Жили бѣдненько; подчасъ таки и очень жались.
Квартира у насъ была на Петербургской сторонѣ, неподалеку отъ Крестовскаго перевозу, переулочекъ тамъ былъ узенькій, шаговъ, я думаю, въ пятнадцать, не больше.... теперь, можетъ, улица: вѣдь ужь тридцать лѣтъ тому, слишкомъ тридцать, почти сорокъ. Я съ-той поры кажется и не бывала въ тѣхъ мѣстахъ. Нанимали у вдовы одной, фамилію теперь забыла, а звали Аглаидой Петровной. Домишка маленькій, старенькій.... Хозяйка все, бывало, жалуется, что денегъ нѣтъ, не на что ни исправить, ни пристройки сдѣлать. Одну половину мы занимали, въ другой она сама жила съ племянницей; три нашихъ было окна на улицу, да два ея. Года, знать, полтора мы тутъ прожили, покамѣстъ Кирила Иванычъ не получилъ помощника столоначальника въ департаментѣ: тогда ко Владимірской переѣхали.
Аглаида Петровна женщина была лѣтъ подъ сорокъ, а, пожалуй, и всѣ сорокъ выжила. Такъ съ виду казалось; сама же, бывало, выговоритъ: "вотъ, когда мнѣ тридцать стукнетъ".... Очень молодиться любила. Изъ себя же была куда некрасивая! Росту маленькаго, худощавая, глаза косили немножко, желтая такая. Встрѣтишь ее, случалось, поутру, какъ-только-что съ постели встанетъ, ну, шафранъ, совершенный шафранъ! Потомъ-то подбѣливалась обыкновенно. И характеру была этакого несноснаго: круглый день готова кричать да браниться.
Намъ-то, само-собой, и дѣла до этого не было; а вотъ бѣдняжкѣ племянницѣ очень приходилось солоно. Бывало, ни за что, такъ-таки ни за что оборветъ.... Кажется очень ее бѣсила красота Лизы. Она сама, знаете, все воображала еще, что можетъ нравиться; думала, что непремѣнно найдетъ себѣ другаго мужа. Франтила ужасно; а племянницу водила такъ, что просто жаль было дѣвушку: этакая молоденькая, хорошенькая, а ходитъ въ тряпкахъ.
Я, случалось, и говорила Аглаидѣ Петровнѣ....
-- Что это, говорю, Аглаида Петровна? хоть бы новенькое вы платьеце сшили Лизѣ, совсѣмъ вѣдь она у васъ обносилась.
Такъ что же-съ? Только, бывало, руками разведетъ.
-- А по вашему, говоритъ, куклой ее нарядить? И безъ тога зазналась, какъ и не знаю что. Только и дѣла день-то-деньской, что передъ зеркаломъ изволитъ охорашиваться да жеманиться. Слишкомъ еще рано въ голову глупость-то стала забирать!
И вздоръ! ахъ, какой вздоръ! Дѣвушка была прескромная, другой такой поискать. Вовсе собой не занималась. Никогда ея у зеркала не видала. А ужь кому было и посмотрѣться въ зеркало, и полюбоваться на себя, какъ не ей? Прелесть дѣвушка! Стройненькая такая, высокая, бѣленькая; на правой щекѣ родинка.... Расцѣловала бы эту родинку!... Когда улыбается, на щекахъ ямочки. Ну, однимъ словомъ, заглядѣнье! Какая коса была! Раза три вокругъ головы обернуть можно.... И волосы прекрасные, съ золотистымъ этакимъ отливомъ, темно-русые. Носикъ небольшой, пряменькій; глаза открытые, живые, веселые; рѣсницы длинныя... просто, душечка!
Ей тогда лѣтъ семнадцать исполнилось. Въ самомъ цвѣту дѣвушка. А это и было Аглаидѣ Петровнѣ что ножъ вострый. Кажется, если бы ея власть....впрочемъ что я говорю? вся ея власть была надъ Лизой; а кабы добрыхъ людей не совѣстно, она бы ее на три замка заперла, и посмотрѣть не дала никому. Не видывала я завистливѣе глазъ. Пуще всего боялась, что ей-то дорогу перейдетъ. Просто, и горе и смѣхъ! Это, вотъ, какъ я бы на старости лѣтъ вздумала голову кружить молодымъ людямъ. Ну, кто посмотритъ? Досадно на нее становилось, какъ начнетъ, бывало, наряжаться да брови себѣ подщипывать передъ зеркаломъ.
"Найдетъ же", думаешь, "этакое ослѣпленіе на человѣка! Вѣдь вотъ передъ зеркаломъ стоитъ.... Въ пугалы огородныя и ничего бы; а она воображаетъ, что всѣхъ своей красотой помрачила."
Теперь даже, какъ вспомню, досада во мнѣ кипитъ.
Лиза, какъ только переѣхали мы, увидала, что у меня сердце не лежитъ къ ея теткѣ. Да ужь я и не знаю, право, былъ ли хоть одинъ такой человѣкъ, чтобы ее любилъ. Я годами тремя была старше Лизы. Само-собой, ужь коль могла подружиться, такъ-съ ней, а не съ тетенькой. Съ первыхъ же дней стала я разговаривать больше все съ Лизой. И не замѣчаю, что очень это приходится не по нраву Аглаидѣ Петровнѣ. Мнѣ разумѣется она ничего не говоритъ; но то-и-дѣло бранитъ племянницу.... Просто, проходу бѣдной нѣтъ; и то не хорошо, и это гадко; не знаетъ, какъ сѣсть, какъ стать"
Я думала, что всегда между ними тамъ; еще больше стала заговаривать съ дѣвушкой; стараюсь приласкать ее, изъ сожалѣнія, знаете; а съ Аглаидой Петровной обращаюсь холодно, сухо. Лиза однакожь, вижу, все дичится меня, боится какъ-будто.
"Вотъ", думаю: "загнала, запугала дѣвушку эта яга."
Только вскорѣ, какъ-то вечеромъ, Аглаида Петровна въ гости отправилась, приходитъ Лиза ко мнѣ. Напоила ее чаемъ, разговорились о томъ, о семъ.... Лизѣ какъ-будто не по себѣ что-то: разсѣянная такая, отвѣчаетъ не впопадъ. По всему замѣчаю, хочется ей сказать мнѣ что-то, да вѣрно совѣстится при Кирилѣ Иванычѣ.
Я сейчасъ ему:
-- У тебя, Кирила Иванычъ, говорю, писать было что-то къ завтрему. Полно тебѣ трубку-то курить! Шелъ бы да занимался; а то опять до полночи досидишься со своими бумагами. И надымилъ здѣсь полну горницу.
Самъ ушелъ Кирила Иванычъ въ другую комнату, я и спрашиваю:
-- Вы, Лизынька, какъ будто что-то мнѣ сказать хотите?
Лиза покраснѣла.
-- Угадала я?
-- Угадали-съ.
-- Что же такое? спрашиваю.
-- Мнѣ право такъ совѣстно, говоритъ (и у самой слезы на глазахъ): не знаю, какъ вамъ это сказать.... Пожалуста, Марья Лавловна, не разговаривайте со мной при тетенькѣ.
-- Почему же? спрашиваю.
Признаюсь, удивила она меня: я и не вѣсть какой секретъ думала услыхать.
-- Ради Бога, говоритъ:-- прошу васъ, не обращайте на меня никакого вниманія при тетенькѣ! Это ей очень непріятно.
-- Пожалуй, говорю:-- только мнѣ странно это. Отчего же такъ?
-- Вы еще ея не знаете, отвѣчаетъ:-- она желала бы, чтобъ со мной и слова никто не сказалъ. Лучше я буду къ вамъ по вечерамъ приходить.... Вы такія добрыя ко мнѣ.... И станемъ разговаривать.... Только при ней ни полслова, ради Бога! И этого не говорите пожалуста, что я сегодня-то у васъ была.
-- Хорошо, говорю,-- хорошо, душенька.Только разъясните вы мнѣ, что это за странный такой характеръ у Аглаиды Петровны!
Принялась мнѣ Лиза разказывать.... Слезы такъ и дрожатъ на рѣсницахъ.
Признаюсь, и есть отъ чего! И до тѣхъ поръ не нравилась мнѣ Аглаида Петровна; а тутъ я просто возненавидѣла ее.
Лиза къ ней еще десятилѣтняя въ руки попала, какъ осталась сиротой. Дѣться больше было некуда. Аглаида Петровна разумѣется всѣмъ хвалиться начала, что вотъ взяла на свое попеченіе сиротку-племянницу, воспитываетъ ее. А какое воспитаніе! что дома-то дѣвочка грамотѣ знала, все перезабыла у тетки; только и было дѣла, что со свѣчкой стоять да свѣтить, какъ тетка передъ зеркаломъ косу себѣ фальшивую подвязываетъ. Объ одежѣ и говорить нечего. У послѣдней судомойки, я думаю, дѣти чище ходятъ; только-что босикомъ по морозу не бѣгала. Хоть бы какая была забота объ дѣвочкѣ: рукодѣлью бы какому учили, что ли, если ужь не наукамъ.... И этого нѣтъ. Какъ стала я Лизу знать, ни за что и взяться не умѣетъ; только развѣ чулки вязать: дѣло-то ужь очень немудрое. Ну, а вы сами посудите, что такое значитъ бѣдная дѣвушка, какъ иглы у нея въ рукахъ не бывало. У самой-то и было желанье чему нибудь выучиться, да гдѣ съ этакой родственницей, какъ Аглаида Петровна? Какъ сошлась Лиза со мной, я стала-было ей кое-что показывать; да тутъ у насъ эта исторія случилась, о которой я вамъ разказать хочу, такъ все и расклеилось.
Плохо было ей жить, какъ она дѣвочкой была; а стала въ лѣта входить, еще приходилось плоше. Ужь чѣмъ только, чѣмъ не донимала ее эта... вѣдьма, прости Господи! Сама-то, знаете, съ каждымъ днемъ старѣетъ да старѣетъ; а племянница что ни день хорошѣетъ и расцвѣтаетъ. Вѣрите ли? въ церковь, бывало, дѣвушка отпроситься не можетъ. Какъ пустить? Одну нельзя, неловко; а съ собой взять -- на самое-то никто и посмотрѣть не захочетъ. Ужь я не говорю, на гулянье куда нибудь. Лиза и сама на гулянье не просилась. Срамъ въ люди-то показаться: у всякой, я думаю, дѣвки дворовой одежа приличнѣе. И дома-то хорошо веселье! Къ окну не смѣй подойдти.... Сейчасъ брань:
-- Вывѣска у насъ новая проявилась. Милости прошу, господа покупатели!
А сама старая кочерга, какъ только дома, все у окошка. Видъ этакой сдѣлаетъ скромный, губы сожметъ. Какъ будто рукодѣльемъ занимается, глаза опущены, а сама на улицу ихъ скосила. Вспомнить-то даже противно.
Какъ поразказала мнѣ Лиза о своемъ житьѣ, я осторожнѣй стала. При теткѣ вовсе и не гляжу на нее. А между тѣмъ сдружились мы: почти однихъ, знаете, лѣтъ; обѣ ни ногой со двора. Какъ Аглаида Петровна изъ дому (а по гостямъ, охъ, какая охотница была рыскать!).... какъ она изъ дому, Лиза ко мнѣ, либо я къ ней. Очень подружились. Дѣвушка добраго такого сердца, и не глупенькая; только какъ не видала-то ничего -- дикарка большая. И понятія этакія странныя!
-- Какъ это такъ сдѣлать, спрашиваетъ меня разъ:-- чтобы ни подъ чьей властью не быть?
-- Замужъ выходи! говорю.
-- Хорошо вамъ это говорить, отвѣчаетъ:-- какъ у васъ мужъ такой, какъ Кирила Иванычъ. А вдругъ навяжется сокровище этакое въ родѣ тетеньки. Да нѣтъ, говоритъ:-- я и замужъ никогда не выйду.
-- Это почему?
-- Никто не возьметъ меня.... Некому и взять: кто меня видитъ?... И не хочу замужъ. Я хотѣла бы какъ птица быть!
-- И птицы въ клѣтку попадаютъ, говорю.
-- Ну, пускай попадусь! По крайности, полетала бы на волѣ. А что, говоритъ, Марья Павловна, обмираетъ у васъ сердце когда нибудь?
-- Какъ такъ обмираетъ? спрашиваю.
-- Да вотъ сидишь этакъ, и ничего, только вдругъ за сердце словно кто ухватитъ, и сожметъ.... Кажется и биться оно перестанетъ.... А въ ушахъ: у! у! у! Точно какъ вотъ угоришь когда.
-- Можетъ, съ угару и есть.
-- Какъ же! говоритъ:-- съ угару! То само по себѣ. И смѣшно мнѣ, и больно ее слушать.
Аглаида Петровна, какъ увидѣла, что я при ней съ Лизой не такъ ласкова, какъ будто и попритихла немножко.... Очень впрочемъ мало. При мнѣ, по крайней мѣрѣ, не такъ ужь накидывалась.
Переѣхали мы туда, на Петербургскую, въ исходѣ зимы... Скучновато было, признаться. Въ окошки только и видно, что снѣгъ да снѣгъ. Отъ скуки смотришь только, что у сосѣдей дѣлается, изъ окошка въ окошко. Надо вамъ сказать, на Петербургской тамъ ничего отъ сосѣдей не утаишь. Всѣмъ до тебя дѣло.... Пусто, знаете, глухо, разнообразія никакого нѣту: Хоть этимъ заняться!
Супротивъ насъ жило семейство одно небогатое -- самъ-то былъ. Гдѣ-то учителемъ...Такъ же, какъ и мы, въ двухъ комнатахъ жались. Тихо жили, смирно. Къ концу великаго поста и тутъ опустѣло. Мѣсто другое вышло этому учителю, что ли, въ средствахъ ли онъ поправился... только переѣхали на другую квартиру. Бывало, все хоть на дѣтишекъ полюбуешься: у окошка сидятъ; салазки по двору возятъ... Славные такіе были ребятишки... А тутъ одни ставни видишь закрытыя.
Пасха въ тотъ годъ была поздняя, очень что-то поздняя. Какъ теперь помню, на шестой недѣлѣ стали мы зимнія рамы выставлять.
Позвала я къ
себѣ Лизу помочь мнѣ... тетки конечно дома на было... Пришла она... Люди бѣдные -- сами за этимъ хлопотали: стекольщиковъ нанимать не на что. Дешевле пяти копѣекъ за окно и не возьметъ ни одинъ.
-- Слава Богу! говоритъ мнѣ Лиза:-- теперь хоть посвѣтлѣе у насъ будетъ... И прохожихъ, проѣзжихъ больше -- какъ станутъ на дачи перебираться.
Стоимъ мы, болтаемъ этакъ. Вдругъ у самыхъ оконъ ѣдетъ какой-то молодой человѣкъ -- бекешка на немъ не новая, но франтовская такая, въ рюмочку стянутая, шляпа на бокъ немножко. Красивый довольно изъ себя, только худъ что-то очень; черные, густые усы. Тотчасъ же я подумала: отставной военный. Пристально на насъ поглядѣлъ... На Лизу, конечно, больше: я и молодая-то хороша не была -- такъ, толстушка...
Лиза мнѣ говоритъ:
-- А вѣдь хорошенькій, Марья Павловна!
Я говорю:
-- Да, ничего себѣ!
Не успѣли мы этого сказать, глядимъ -- опять онъ мимо идетъ -- назадъ ужь... тише прежняго гораздо, и еще пристальнѣе къ намъ въ окно смотритъ. Вижу -- на Лизу.
-- Это онъ, говорю, на васъ, Лизынька, заглядѣлся.
-- Нѣтъ, на васъ, говоритъ.
-- Нѣтъ, на васъ.
Заспорили мы.
Вдругъ звонокъ у дверей. Пошла я отпереть. Отпираю -- и что же? Онъ-то и есть.
Признаюсь, и испугалась я, и злость меня взяла.
"Какая", думаю, "наглость! забраться къ
незнакомымъ людямъ!"
Не хотѣла даже впускать; но онъ ловко какъ-то проскользнулъ.
-- Извините, говоритъ, сударыня!
Я брови сдвинула, и прямо ему:
-- Что вамъ угодно, милостивый государь?
Первыми же словами, знаете, хотѣла его осадить.
-- Здѣсь, говорить, кажется, квартира отдается?
Я ему отвѣчаю:
-- Никакой квартиры тутъ нѣтъ, милостивый государь. Вѣрно, вы
попали не туда куда хотѣли.
-- Нѣтъ, именно туда, говоритъ: -- потому что вижу такихъ милыхъ дамъ.
А самъ косится на Лизу. Взорвало это меня.
-- Милыя мы дамы, или нѣтъ, говорю ему,-- объ этомъ вашего мнѣнія не спрашиваемъ, и не желаемъ знать. Не угодно ли вамъ быть вѣжливымъ и удалиться?
-- Удалиться, удалюсь, отвѣчаетъ: -- но въ чемъ же невѣжливость моя?... Я зашелъ только потому, что на воротахъ прибито объявленіе о квартирѣ.
Тутъ Лиза вмѣшалась.
-- У насъ, говорить, квартиры не отдается; а вотъ напротивъ, черезъ улицу.
-- Покорно васъ благодарю, говоритъ, барышня. Сталъ раскланиваться.
Дверь эта у насъ очень туго на крючокъ запиралась; я, бывало, никогда не слажу... И говорю Лизѣ:
-- Потрудитесь, Лизынька, дверь запереть за господиномъ. У васъ силы больше.
Какъ подошла она, молодой человѣкъ этотъ, уходя, слышу,
сказалъ ей что-то. Заперла дверь. Смотрю я, раскраснѣлась моя Лиза такъ, что на поди.
-- Что это онъ вамъ сказалъ? спрашиваю.
-- Ничего.
-- Однако жь...
-- Такъ, пустяки!
-- Развѣ секретъ?
-- Ахъ, какой секретъ? говорить:-- ничего, такъ... глупость! Сказалъ, что у меня глаза хорошіе.
-- Только?
-- Да, только.
Ну, только, такъ только. "Комплиментъ обыкновенный!" думаю: "Лизѣ-то это въ диковину".
Часто этакіе случаи бываютъ, что заходятъ ошибкой квартиру спрашивать... Иной и нарочно; да что
съ нимъ сдѣлаешь?... Къ вечеру и забыла я совсѣмъ, что заходилъ этотъ господинъ. И помнить разумѣется не стоило.
Только по утру на другой день подхожу къ окну -- глядь, въ донѣ насупротивъ ставни открыты (гдѣ учителя-то квартира была), и нашъ франтъ вчерашній стоитъ у окошка, въ архалучкѣ какомъ-то пестренькомъ, въ вязаной бисерной ермолкѣ, покручиваетъ себѣ усы да покуриваетъ трубочку.
Признаюсь, очень я удивилась. Думаю, еще кланяться пожалуй станетъ, какъ старый знакомый. Мнѣ-то что, а за Лизу побаивалась. Сконфузитъ, думаю, дѣвушку совсѣмъ; да и тетка-то расходится такъ, что не унять.
Онъ однако жь не показалъ и виду, что невзначай познакомился съ нами наканунѣ. Понравилось мнѣ это; похвалила я его въ душѣ.
Вечеромъ приходитъ ко мнѣ Лиза, и веселая такая.
-- Видѣли? говоритъ.
-- Что такое?
-- Да капитанъ-то...
-- Какой капитанъ?
-- А что вчера квартиру смотрѣть приходилъ.
-- Да почему вы знаете, что онъ капитанъ?
-- Тетенька, говоритъ, ужь все развѣдала.
-- Ну такъ что же? говорю:-- что видѣть-то?
-- Да онъ тутъ...
Показываетъ на окно; а сама покраснѣла.
"Фу ты, пропасть!" думаю: "неужто онъ ей такъ съ перваго разу понравился?"
Потомъ впрочемъ и то сообразила: не видала никого дѣвушка, никто и слова ей никогда не сказалъ изъ мужчинъ... Не удивительно!... И пора же ея такая, самая для этого пора.
Гляжу, и Аглаиду Петровну новый сосѣдъ заинтересовалъ. Только и знала, что по гостямъ рыскать; а тутъ сдѣлалась домосѣдкой. Между тѣмъ съ утра наряжается словно въ гости. Бархатки къ косѣ пришпиливаетъ; шарфики пестренькіе въ ходъ пошли, воротнички разные шитые... И все у окна сидитъ, все у окна. Вечера тутъ наступили свѣтлые: весна на дворѣ и по вечерамъ дома. Лизѣ ко мнѣ и заглянуть нельзя; только въ сѣняхъ какъ нибудь встрѣтимся, перекинемся словечкомъ, другимъ. Зашла къ нимъ какъ-то... Аглаида Петровна говоритъ, говоритъ со мной, да нѣтъ-нѣгь и закинетъ паза черезъ улицу.
А у капитана этого дѣла, видно, по уши было. Съ утра трубку куритъ да посвистываетъ.
Зимнія-то рамы у него выставили -- рѣшительно все въ квартирѣ видно. Убрана ничего, не дурно: зеркала два, диванчикъ мягкій, столъ передъ нимъ, шитой салфеткой покрытъ. Чай вечеромъ станетъ пить у окна -- рому бутылка. Видно, что безъ нужны человѣкъ живетъ, хоть и достатку особеннаго незамѣтно.
Проходитъ такъ день, другой. Лиза моя, смотрю, въ тревогѣ какой-то; допросить же ее возможности нѣтъ: Аглаида Петровна почти на шагъ не отпускаетъ изъ горницы. И ворчитъ безъ умолку. Къ окошку, бѣдная, и шагнуть не смѣетъ.
-- Чего, кричитъ, не видала на улицѣ?...
Или:
-- Кому себя показывать изволите? Что и говорить: извѣстная красавица! Всѣ это знаютъ.
Потомъ стала и подозрѣнье показывать...
-- Ужь вы что-то очень часто ныньче къ окошку лѣзете! говоритъ:-- нѣтъ ли у васъ тамъ фиглей-миглей съ кѣмъ?
Лиза, какъ смирная этакая дѣвушка, робкая, только отойдетъ отъ брани, сядетъ подальше. Иной разъ и слезы на глазахъ, а старается не плакать -- удерживается. Потому, еще больше содому выйдетъ.
Пошла какъ-то ко всенощной Аглаида Петровна, прибѣгаетъ Лиза ко мнѣ.
-- Ну, слава Богу! говоритъ.-- Насилу-то я отъ надзору избавилась: можно мнѣ поговорить съ вами на свободѣ.
А сама тотчасъ къ окну. Стала, впрочемъ, съ боку, чтобъ ея не видно было. Смотритъ...
Капитанъ нашъ тутъ какъ тутъ, словно на часахъ. И вдругъ новость: снимаетъ со стѣны гитару (я и не замѣчала, что у него
гитара есть), начинаетъ бренчать, и запѣлъ : "Среди долины ровныя"...
Лиза моя вдругъ въ слезы.
Я къ ней:
-- Лизынька, что съ вами?
Отводитъ мои руки, сама не перестаетъ плакать. Да вѣдь какъ-съ? Просто, на взрыдъ.
-- Вы хоть отъ окна-то, говорю, отойдите? замѣтитъ неравно.
Усадила ее на диванъ.
-- Что это, говорю, съ вами?
Пересталъ нашъ пѣвецъ. Какъ будто Лиза и поуспокоилась немножко.
-- Ахъ, говоритъ, какой у него голосъ!
-- Не дуренъ, говорю.
-- За самое сердце беретъ.
И опять было плакать.
-- Да полноте вы, утѣшаю я ее.-- Есть объ чемъ!
-- Ахъ, отвѣчаетъ мнѣ она:-- вы ничего не знаете, Марья Павловна.
Сама схватила меня за руки, и начинаетъ жать. Я, признаюсь, и струхнула немножко.
-- Что? что такое? спрашиваю.
-- Марья Павловна, голубушка! говоритъ:-- вѣдь я его очень люблю.
-- Ахъ, Лиза! отвѣчаю я:-- какія глупости, мой другъ! Видѣли вы его всего одинъ разъ; ни словечка даже не сказали съ нимъ... Такъ только кажется вамъ. Какая любовь! Понурилась моя Лиза.
Поднимаетъ потомъ голову, говоритъ:
-- Нѣтъ, не кажется, Марья Павловна; а точно я его люблю. -- Вѣдь надо же, говоритъ, любить кого нибудь? А я до сихъ
поръ никого не любила.
-- Такъ, отвѣчаю ей на это: -- что и говорить? Безъ любви вѣку мы проживешь. Да отчего же, говорю, непремѣнно вотъ его полюбить?
-- А отчего же, отвѣчаетъ, непремѣнно не его?
Резонно отвѣтила. Не знала я, что и сказать на это
-- И почему жь его не любить? говоритъ:-- чѣмъ онъ дурной человѣкъ?
-- Такъ-то, такъ, Лизынька, отвѣчаю:-- любить сердцу не запретишь. Да почему вы знаете, что человѣкъ-то хорошій? И притомъ васъ-то полюбитъ ли онъ? Можетъ быть вы ему и не нравитесь вовсе.
-- А что мнѣ говорить-то?
-- Э-эхъ, мало вы свѣту видали! Что глаза-то ваши похвалилъ? Такъ это ужь всѣ мужчины такіе: ничего имъ не стоитъ миндальничать.
Опять было задумалась Лиза; потомъ спрашиваетъ:
-- А зачѣмъ супротивъ насъ квартиру нанялъ?
-- Такъ пришлось, говорю.
-- А зачѣмъ къ намъ все на окна смотритъ?
-- Ахъ, говорю, какія вы странныя, Лизынька! Дѣла у человѣка никакого нѣтъ, только и знаетъ трубку свою сосать... Куда-жь и глядѣть-то, какъ не въ окошко? Не на потолокъ же!
Нисколько, однако, не убѣдила Лизу своими словами. Твердитъ одно: "Люблю" да "Люблю".
Даже жалко мнѣ ее стадо.
"Что", думаю, "изо всего этого выйдетъ? Мало что-то на доброе надежды".
Стала я съ этого времени замѣчать за сосѣдомъ: есть ли съ его стороны какое вниманіе? Точно, сидитъ день-деньской у окна, и съ хозяйкиныхъ окошекъ глазъ не сводитъ. Ничего однако жь особеннаго не замѣчаю...И трудно, по-правдѣ сказать! Кабы Лиза еще одна жила; а то онъ ея пожалуй и не видитъ... Одна Аглаида Петровна передъ окошкомъ торчитъ.
И вѣдь этакая глупость! Можете себѣ представить -- вообразила, что капитанъ въ нее до безумія влюбленъ, и на нее по цѣлымъ днямъ любуется. Вотъ ужь подлинно въ правду говорится, что въ эти года -- извините за выраженіе -- бѣсово ребро въ человѣкѣ играетъ. Тотъ поетъ тамъ, съ гитарой:
"Кольцо души дѣвицы
Я въ море уронилъ..."
А она думаетъ съ дуру, что это къ ней относится.
За Лизой же ничего не замѣчаетъ; между тѣмъ та совсѣмъ сама не своя.
Какъ встрѣтится со мной, начнетъ обнимать меня, цѣловать, разказываетъ, что ночей не спитъ. Точно, похудѣла даже, бѣдненькая, въ эти дни.
"Не шуточное это дѣло!" думаю..
А какъ устроить, ума не приложу. Однажды... вечеръ удался такой, что Лиза могла ко мнѣ... засидѣлась у меня долго какъ-то, и не слыхала, какъ пришла домой Аглаида Петровна.
То-то пыль столбомъ поднялась!
У насъ дверь въ ихъ комнаты только столикомъ была заставлена: все, что тамъ ни говорится, до слова слышно.
-- Гдѣ, раскричалась Аглаида Петровна, гдѣ изволила пропадать?
Та отвѣчаетъ:
-- У Марьи Павловны.
-- Врешь!
-- Спросите у нея, говоритъ.
-- И спрашивать не хочу; знаю, какъ ты къ Марьѣ Павловнѣ ходишь! За воротами у тебя Марья Павловна. Прохожихъ плѣнять! Ахъ, говоритъ, безстыдные глаза, безстыдные!
-- Да я же вамъ говорю, отвѣчаетъ Лиза:-- спросите Марью Павловну!
-- А кого капитанъ у воротъ дожидался?
Лиза въ слезы. Пошла я на выручку. Уладила кой какъ: знаю, ни на минутку дѣвушка отъ меня не выходила.
Ну, какъ вы думаете? вѣдь, кажется, пустяки были сказаны; а это и запали Лизѣ въ голову.
Говоритъ мнѣ какъ-то:
-- Что? не моя правда?
Я съ разу-то и не поняла.
-- Что, какая правда?
-- А то, что онъ, говоритъ, меня любитъ, любитъ. Ужь въ этомъ теперь никто меня не разувѣритъ.
-- Да отчего вы это думаете?
-- А кого, говоритъ, у воротъ онъ дожидался? тетеньку, небось, скажете?
-- Тетеньку не тетеньку, да можетъ, и не васъ. Мало ли кого могъ дожидаться! Не только свѣту, что въ окошкѣ. Да и что ему дожидаться? говорю:-- видитъ, я думаю, что вы никогда ни шагу изъ дому...
И слушать не хочетъ. Наконецъ говорю ей:
-- Кабы онъ точно васъ любилъ, и честныя у него намѣренія были, нечего бы ему, какъ вору, по ночамъ, передъ домомъ шляться, или въ окно васъ высматривать... Пришелъ бы, познакомился, и дѣло съ концомъ. Хорошее нечего крадучись дѣлать. Только злые люди потемки любятъ.
Никакихъ резоновъ не принимаетъ; чуть еще не разсердилась.
Тутъ же, на дняхъ, какъ-то, вижу, сосѣдъ нашъ раскланивается черезъ улицу; ермолку свою за кисточку приподнялъ; лице этакое умильное; улыбается.
Я къ Лизѣ... Аглаиды Петровны опять дома не случилось.
-- Вотъ ужь, говорю, какъ у васъ! раскланиваться начали...
-- Что жь въ этомъ дурнаго? отвѣчаетъ:-- даже вѣжливость того требуетъ. Поклонился человѣкъ, не отвернуться же.
-- Я только для того сказала, говорю,-- что боюсь, какъ-бы мнѣ
отъ Аглаиды Петровны не досталось за это.
-- Не увидитъ Аглаида Петровна. Ну, не увидитъ.
-- Послушайте, говорю, Лизынька! все я хоть немного да постарше васъ... Примите мой совѣтъ!.. Вы мужчинъ вовсе не знаете. Въ этихъ дѣлахъ они самый лукавый народъ. Дай имъ шагъ сдѣлать, они и два сдѣлаютъ. Разъ ему поклонись, онъ въ другой разъ, пожалуй, и ручкой...
Не дала мнѣ и говорить.
-- Ахъ, Марья Павловна! что же мнѣ дѣлать, говоритъ, коли я его больше всего на свѣтѣ люблю?
Что ей на это скажешь?
Думаю только: обойдется какъ нибудь дѣло; попривыкнетъ она что ли; угомонится немножко. Приходило мнѣ даже на мысль подослать къ капитану моего Кирилу Иваныча, чтобы познакомился, да поразвѣдалъ, что онъ и какъ. Да, во первыхъ, Кирила Иванычъ былъ у меня такой мямля, покойникъ, не тѣмъ будь помянуть! что, думаю, толку никакого не добьешься. Притомъ и капитанъ-то можетъ пожалуй поступокъ нашъ по своему объяснить. Скажетъ: завлекаемъ его, обойдти хотимъ. Бываетъ, что и этакъ жениховъ ловятъ.
Предоставила все волѣ Божіей.
Начались у нихъ эти поклоны да улыбки очень часто. Аглаида Петровна увидала, знать, что на нее сосѣдъ никакого вниманія не обращаетъ, опять принялась по гостямъ расхаживать. А нашимъ голубкамъ это и съ руки. Тотъ, какъ видитъ, что Лиза одна, сдвинетъ ермолку на ухо, сядетъ противъ окна со своей гитарой, и начнетъ завывать либо:
"Конченъ, конченъ дальній путь,
Вижу край родимый"...
либо былъ какой-то романсъ, что
"Слеза повисла на рѣсницѣ
И канула въ бокалъ".
Глаза закатитъ, что одни бѣлки видно; голосъ этакой дикій... Думаю, испивалъ... Хорошо еще, что переулокъ-то нелюдный, когда-когда кто пройдетъ. А то что бы сказали?
Разъ, замѣчаю, точно, какъ и предсказывала я, посылаетъ Лизѣ поцѣлуй по воздуху.
Опять таки я не вытерпѣла: начала говорить ей. Только все понапрасну. Какъ къ стѣнѣ горохъ. Напротивъ, рада еще... Разумѣется, шалость; но что же изъ этой шалости вышло?
Вскорѣ какъ-то это случилось... Въ самую ту минуту, какъ завели они изъ окна въ окно этакой разговоръ, какъ вотъ глухонѣмые объясняются, и воротись домой Аглаида Петровна. Никто ея не ждалъ, не гадалъ; вошла потихоньку.
Слышу, разразилась гроза. Пошелъ дымъ коромысломъ!
-- Вотъ ты какова! кричитъ: -- вотъ какова! Любовниками успѣла обзавестись! Давно пора!
И окошко захлопнула, чтобы погромче кричать, на улицѣ бы не слыхали.
-- Не даромъ, говоритъ, замѣчала, что ты притихла нынче особенно какъ-то... Изподтишки, видно, да за еловыя шишки? Ахъ ты, тварь безсовѣстная!
И пошла, и пошла! Какими словами обзывала дѣвушку, даже вспомнить совѣстно. А этотъ дуракъ расположился у окна, да на всю улицу оретъ, пѣсню какую-то:
"Я жду тебя!.."
Аглаида Петровна еще пуще взбѣсилась.
-- Слышишь? говоритъ: ждетъ тебя ненаглядный-то твой! Что же сидишь? Бѣги къ нему, къ своему сокровищу! Кинься ему въ объятія! Давно, чай, не видались... со вчерашняго вечера.
Такъ вотъ и рѣжетъ, такъ и рѣжетъ.
А тотъ горлопанъ заливается со своей гитарой:
"Я жду тебя!.."
Такъ по струнамъ и колотитъ, того и гляди, полопаются.
Тутъ же собаченка пристала Аглаиды Петровны любимая, Розкой звали, тявкуша этакая несносная. Какъ, бывало, Аглаида Петровна кричать, Розка эта лаять. Какъ барыня въ азартъ входитъ, такъ и она.
Такой поднялся содомъ! Пѣнье это, лай, Аглаида-то Петровна на весь домъ голосить, совсѣмъ жидовская школа! Только и остается, что уши заткнуть.
Лиза прежде, бывало, хоть слово поперекъ скажетъ; а тутъ молчитъ, точно и нѣтъ ея. Аглаиду Петровну это ещебольше бѣситъ.
Прокричала до поздней ночи. И не думайте, чтобы для Лизиной пользы -- изъ ревности, главное: какъ не на нее самое вниманіе обратили! Она бы первая кажется готова на шею повѣситься. И то очень хорошо знала, что между племянницей и капитаномъ никакого знакомства не было, кромѣ, что въ окошко кланяются; а взвела на Лизу и невѣсть что.
На другой день та же исторія, съ самаго утра. Откуда только словъ набираетъ! И все безпрестанно слышишь: "любовникъ" да "любовникъ". Слушать противно. И усталости не знаетъ.
Я все жду, вымолвитъ Лиза хоть словечко: никакой за дѣвушкой большой вины нѣтъ... Кажется могла бы отвѣтить. Замолчать не заставишь, a все поприсмирѣетъ немножко... Что-жь это въ самомъ дѣлѣ?
Такъ нѣтъ-съ! ни гу-гу... словно все, что ей тетка ни вычитываеть, всякую небывальщину, все сущая правда.
И хоть бы плакала! Не слышно и этого.
Пилила ее такимъ образомъ Аглаида Петровна дня два безъ отдыху, можно сказать.
На третій, къ вечеру, приходитъ Лиза ко мнѣ. Смотрю, лица на дѣвушкѣ нѣтъ -- блѣдная, какъ смерть, подъ глазами черно... Видно, что и не спитъ совсѣмъ... точно убитая какая.