Первая ночь. Сочиненіе кн. В. Мещерскаго. Спб. 1881.
О "произведеніяхъ" князя Мещерскаго всегда скучно, но и всегда нужно говорить. Скучно -- потому что возиться съ этими ребяческими мыслями, съ этими допотопными воззрѣніями, со всей этой шумихой "жалкихъ" и большею частію малограматныхъ словъ -- все это, въ самомъ дѣлѣ, не весело. Нужно -- потому что кн. Мещерскій пристально слѣдитъ за такъ называемыми "вѣяніями" и постоянно старается сообразоваться съ ними. Кн. Мещерскій твердо памятуетъ то правило житейской мудрости, что кстати сказанное слово -- серебрянное, кстати умолчанное -- золотое. Было -- или казалось такъ кн. Мещерскому -- кстати изобличать, распекать, внушать, и кн. Мещерскій писалъ "Въ улику времени". Времена стали измѣняться, и кн. Мещерскій понизилъ тонъ на соотвѣтствующую ноту и написалъ "Не клевещите на молодежь". Нынѣ онъ предлагаетъ намъ "Первую ночь" -- произведеніе клубничпо-морально-беллетристическое, и мы усматриваемъ въ этомъ фактѣ нѣкоторымъ образомъ "знаменіе времени". Если кн. Мещерскій не поучаетъ и не распекаетъ насъ, то это даетъ намъ надежду, что и "тамъ" не заходила еще рѣчь о преданіи насъ огню и мечу. Въ тотъ роковой день, когда кн. Мещерскій снова полемически закудахтаетъ, мы -- не ради почтеннаго князя, разумѣется, а въ силу вышесказанныхъ соображеній -- серьёзно обезпокоимся; но теперь мы съ полною безмятежностью можемъ приступить къ смакованію художественныхъ красотъ "Первой ночи": спокойствіе, по крайней мѣрѣ, завтрашняго дня нашего обезпечено.
Содержаніе "Ночи" состоитъ въ томъ... въ чемъ, бишь? Дай Богъ памяти! Какой-то старый князь Донской, который справедливо говоритъ о себѣ -- "не думаю, чтобы въ Петербургѣ нашелся негодяй хуже меня" (127) -- женится на прелестной и невинной Марьѣ Васильевнѣ Лапиной. Обвѣнчавшись, "они остались вдвоемъ" (43). Отсюда начинается самое интересное мѣсто. Но интересъ этотъ особый, совсѣмъ не тотъ, который подобаетъ "Первой ночи", т. е. амурно-поджигательный, а трагически-раздирательный. "Они остались вдвоемъ", и въ "тишинѣ" ихъ уединенія послышались "неестественные звуки", звуки такого рода:
"Слышны были чьи-то слезы.
Слышенъ былъ чей-то хохотъ.
Слезы были тихи, кротки; хохотъ былъ громокъ, рѣзокъ и порывистъ.
Слезы слышались надъ ея головою; хохотъ раздавался подъ его ногами.
Слезы лилъ ангелъ хранитель молодой княгини, хохотъ вырывался изъ груди демона, давно смѣнившаго у молодого князя его ангела хранителя" (50).
Не обращая вниманія на всѣ эти ужасы, развратный князь направился къ своей женѣ, но "въ то мгновеніе, когда князь хотѣлъ ее обнять крѣпко и страстно", она сказала ему: "я еще дитя, я ничего не знаю, я..." (55) А потомъ прибавила: "я отдаюсь вашей чести". Эта послѣдняи фраза оказалась тѣмъ душеспасительнымъ словомъ, противъ котораго, какъ замѣтилъ еще Плюшкинъ, не устоишь. Не устоялъ и развратный князь и отправился къ себѣ въ кабинетъ. Въ кабинетѣ онъ предался воспоминаніямъ о своихъ великосвѣтскихъ похожденіяхъ и знакомствахъ и размышленіямъ, которыя резюмировать можно такъ: и негодяй, ты негодяй, онъ негодяй, мы негодяи, вы негодяи, они* негодяи. Не осмѣливаемся спорить. Князьямъ Донскому и Мещерскому въ этомъ случаѣ и книги въ руки, конечно. Убѣдившись въ своемъ негодяйствѣ и своемъ недостоинствѣ передъ женой, князь (не Мещерскій, а Донскій) рѣшаеться отравится, но, конечно, не отравливается, а мирится съ женой, но потомъ "другъ съ чего-то слѣпнетъ, чѣмъ "Первая ночь" и заканчивается...