Мерзляков Алексей Федорович
Об изящном, или о выборе в подражании

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Объ изящномъ, или о выборѣ въ подражаніи.

   Въ прошедшее Чтеніе имѣлъ я честь предложить вамъ Мм. Гг. мысли свои о пользѣ Изящныхъ наукъ, и о томъ удовольствіи, которое соединено съ благоразумными занятіями: ихъ Любителя; я сказалъ также нѣсколько словъ о критикѣ, о настоящихъ обстоятельствахъ нашей словесности, и наконецъ о планѣ, которому рѣшился я слѣдовать въ будущихъ нашихъ бесѣдахъ. Вступивъ въ предѣлы самой науки, я старался показать различія Изящныхъ наукъ и искусствъ между собою по ихъ средствамъ, вліянію, по обширности ихъ дѣйствія. -- Такое сравненіе довело насъ до опредѣленія Поезіи. -- Позвольте повторить его.
   Поезія есть подражаніе въ гармоническомъ слогѣ, -- иногда, вѣрное, иногда украшенное -- всему тому, что Природа можетъ имѣть прелестнаго, трогательнаго, подражаніе сообразное съ намѣреніемъ поета, съ его талантами и чувствами.
   Я сказалъ, что въ семъ опредѣленіи заключены всѣ правила Поезіи, какъ изящнаго искусства. -- Онѣ возникаютъ изъ него, подобно вѣтвямъ, цвѣтамъ и листамъ, возникающимъ изъ многоплоднаго корня древеснаго.
   Первое слово, которое встрѣчаете вы въ семъ опредѣленіи есть -- подражаніе.
   Что такое подражать? -- Представлять, дѣлать что нибудь похожее на то, что я видѣлъ, что я помню, или что слышалъ достойнаго вниманія людей. Попросту можно бы ето выразить словомъ: передразнивать; но въ семъ словѣ заключается какое то намѣреніе осмѣять то, чему подражаю. Поезія употребляетъ сіе средство только иногда въ комедіяхъ и въ другихъ забавныхъ сочиненіяхъ. Актеръ подражаетъ дѣйствіемъ рукъ, глазъ, голоса тому характеру, которой для него создалъ писатель; такимъ образомъ по плану послѣдняго первой оживляетъ лице; музыкантъ подражаетъ свирѣпствующей бурѣ, перекатамъ грома, и прелестному спокойствію природы послѣ смирившейся бури, пѣснямъ поселянъ, съ радостію вышедшихъ изъ своихъ хижинъ на ближній лугъ, на которомъ еще сіяютъ жемчужины дождя благотворнаго, и воспѣвающихъ хвалебной гимнъ великому Творцу, и въ грозѣ своей благодатному. Громъ его прокатился мимо ихъ смиренныхъ хижинъ, нивъ и стадъ, и ударилъ въ скалы безплодныя, въ высоты надменныя. Хитрой живописецъ на холстѣ чрезъ подражаніе изображаетъ коварной сонъ Амура, и юныя сердца часто вѣрятъ етому обманчивому сну, и не подозрѣваютъ нимало, что онъ есть вмѣстѣ ухищрѣніе и живописца и Амура. Стихотворецъ посредствомъ слова подражаетъ предметамъ одушевленнымъ и ихъ дѣйствіямъ, и описываетъ столь живо неоживленныя, что вы ихъ видите предъ собою, какъ будто въ самой существенности; -- онъ даже мыслямъ и чувствамъ даетъ видъ и тѣло. Въ поемѣ онъ обнимаетъ небо, землю, адъ. Поема его представляетъ маленькую вселенную, a самъ онъ кажется творцемъ своего міра; драма есть картина общественной нашей жизни; въ одѣ Поетъ являетъ себя пророкомъ, старѣйшиною вдохновеннымъ, возставшимъ посредѣ царей и народовъ, иногда мысленно переносится онъ на поле брани, бросается въ средину сѣчи, и по гласу его умножается кровопролитіе; опускаетъ жезлъ, -- и брани умолкаютъ; иногда видимъ его усмиряющаго мятежъ народной; иногда ведетъ онъ насъ въ обитель бѣдствія, и собственнымъ участіемъ къ страждущимъ возбуждаетъ въ насъ благодѣтельное къ нимъ участіе; иногда.... но можно ли пересчитать всѣ характеры, которымъ можетъ подражать стихотворецъ? -- улыбнется ему красавица, и онъ Селадонъ, минута -- и пастухъ. Довольно, что во всѣхъ сихъ случаяхъ геній подражаетъ, и не болѣе. -- Но для чегожъ его называютъ творцомъ? -- Херасковъ -- творецъ Россіады! знаменитый творецъ Оды Богъ! творецъ Душеньки! -- О! сколько творенія ума человѣческаго отличны отъ твореній Зиждителя Всемогущаго! -- Сотворить -- значитъ сдѣлать новое, не существовавшее прежде. Слабый человѣкъ при всѣхъ своихъ способахъ ни въ состояніи произвести и пылинки, которую онъ попираетъ своею ногою. Почему же иногда даютъ его подражаніямъ пышное именованіе творенія? -- Потому что онъ имѣя готовой матеріалъ, производитъ изъ него такія вещи, которыхъ по видимому нѣтъ въ природѣ; потому что онъ соединяетъ и располагаетъ части, взятыя изъ природы, по своей волѣ и по своимъ видамъ. Овидій хотѣлъ воздвигнуть чертоги Солнца; Богдановичь создалъ чертоги Амура. Чтожъ они сдѣлали? -- Они не выдумали для того новыхъ металловъ, новыхъ камней, новыхъ украшеній: вездѣ употребленъ нашъ лесокъ и камни, наши любимыя затѣи и роскошь въ высочайшей степени. Всѣ боги Гомеровы пиршествуютъ какъ человѣки, мирятся и ссорятся какъ человѣки; всѣ ихъ добродѣтели и слабости -- возвышенныя человѣческія; божественныя столы ихъ располагалъ Грекъ; приспѣшники, виночерпіи, музыканты -- Греки: тамъ есть также бара, слуги, послы, интриганты, интригантки -- все то же, что и у насъ на земли. -- Столько-то ограниченъ геній -- творецъ въ своихъ произведеніяхъ! -- Въ самомъ расположеніи подражанія онъ не властенъ. -- Онъ располагаетъ его по тѣмъ же законамъ, по которымъ природа расположила свои творенія. -- Ибо, для кого онъ пишетъ? Для людей, для ихъ удовольствія: -- чтобы люди поняли меня, долженъ я представлять вещи въ той системѣ, которую они заранѣе составили себѣ о природѣ, и къ которой они привыкли; чтобы людямъ понравиться, надобно украшать ту же самую природу, нимало не выходя изъ ея предѣловъ... -- Воображеніе, увлеченное пламенною своею силою, неуправляемое здравымъ разсудкомъ и вкусомъ; производитъ чудовищь: -- являются на небѣ алебастровые чертоги, Ангелы вооружаются пушками, или разсѣкаютъ другъ друга мечами, изъ молніи составленными! --
  
   Когда маляръ въ жару, трудяся надъ картиной,
   Напишетъ женскій ликъ на шеѣ лошадиной,
   Всю кожу перьями и шерстью распестрить
   И части всѣхъ рядовъ въ урода помѣстить;
   Начавъ красавицей чудесное творенье,
   Окончитъ рыбою -- себѣ на прославленье:
   Пизоны! -- можете ль, скрѣпя свои сердца,
   Не осмѣять сего безумнаго творца?--
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Вы скажете: Поетъ и Живописецъ въ волѣ
   Что могутъ выдумать, что въ умъ придетъ писать,
   Кто споритъ? -- кто дерзнетъ права сіи отнять?
   Съ охотой ихъ даемъ, и смѣло просимъ сами;
   Но только съ тѣмъ, чтобъ лугъ украшенъ былъ цвѣтами
   Весной, а не зимой, чтобъ въ вымыслахъ пѣыца
   Съ мышами не жилъ котъ, а съ тиграми овца.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Я щедръ на вымыслы; -- но чтожъ въ моихъ стихахъ?
   Гуляетъ китъ въ лѣсу, играетъ вепрь въ волнахъ!
  
   Соединеніе несовмѣстныхъ частей оскорбляетъ нашъ умъ, воображеніе и нѣжность. Гораці говоритъ: incredalus odi
  
   Не вѣрю -- ненавижу.
   И такъ геній, который работаетъ для удовольствія людей, не долженъ выходить изъ природы. -- Онъ воображаетъ не то, чего не бывало, но то, что существуетъ, или могло бы существовать.-- Изобрѣтать въ искусствахъ не значитъ давать существо предмету, но открывать етотъ предметъ въ видѣ разительнѣйшемъ, узнавать новыя въ немъ черты, замѣчая, какое онъ можетъ производить на людей дѣйствіе. И мужи съ высокими талантами, которые осмѣливаются творить, творятъ то, что уже существовало прежде нихъ. -- Они творцы, потому что наблюдали, и, наблюдали для того, чтобъ творить. Самой обыкновенной предметъ обращаетъ ихъ вниманіе, потому что открываютъ въ немъ новыя прелести, другими непримѣченныя. Геніи -- земля, которая непроизводитъ ничего, если неприметъ сѣмянъ. Но ето да неустрашитъ молодыхъ нашихъ писателей; ето не означаетъ бѣдности ихъ матеріаловъ: но показываетъ напротивъ того безчисленныя сокровища, которыми они обладаютъ. Ибо если всѣ познанія, какія человѣкъ можетъ приобрѣсть о природѣ, составляютъ, такъ сказать, пищу искусствъ; то и геній не имѣетъ другихъ предѣловъ въ своихъ богатствахъ кромѣ предѣловъ вселенной.
   Онъ подражаетъ природѣ. Объяснимъ слово природа.
   Природа стихотворцовъ весьма обширна; она заключаетъ въ себѣ четыре міра: міръ существующій или дѣйствительной, то есть физической, нравственной и гражданской, котораго мы сами составляемъ часть; потомъ міръ исторической, населеный великими тѣнями и великими происшествіями; далѣе міръ баснотворной, миѳологической, въ которомъ обитаютъ боги и герои; наконецъ міръ идеальной или возможной: міръ чудной, въ которомъ нѣтъ ни людей, ни дѣйствій, но есть мѣсто, время, пища и обстоятельства для тѣхъ и для другихъ; -- земля самая плодоносная, рай очарованія, гдѣ все родится по первому вашему желанію; назначьте жилище етаго міра гдѣ вамъ угодно, назовите лица какъ вамъ угодно, заставьте дѣлать, что вамъ угодно: все покоряется волшебному прутику, которымъ вы дѣйствуете, но только съ однимъ условіемъ, съ тѣмъ чтобы мы понимали существа, вами представляемыя, чтобы не оскорбилась природа, или наше мнѣніе о порядкѣ природы, то есть, чтобы сохранены были приличія и мѣра.
  
   Ты хочешь намъ явить невиданный предметъ;
   Твори: да будетъ онъ возможенъ и удобенъ,
   Всегда вездѣ одинъ, всегда себѣ подобенъ.
  
   Вещи нѣтъ, но возможно, чтобы она была: вы прекрасно объ ней разсказываете, и я вѣрю; она существуетъ. Аристофанъ осмѣивалъ добраго Сократа при его жизни, даже въ его присутствія: ето міръ дѣйствительной; трагедія Димитріи Донской взята изъ Исторіи. Желательно -- сказать мимоходомъ -- чтобы Димитрій и Ксенія также взяты были изъ Исторіи; но когда Ксенія одна съ наперсницею оставивъ дѣвическій свой теремъ, приѣхала въ станъ военной для совершенія брака съ Тверскимъ, когда Димитрій забываетъ свой долгъ и унижаетъ себя даже въ глазахъ великодушной своей любовницы, и когда храбрые рѣшительные Князья наши по одной етой причинѣ готовятся платить дань Мамаю, то все сіе непринадлежитъ историческому міру, но относится къ такому, которому мы невѣримъ, и которой извѣстенъ одному только сочинителю трагедіи. Кій, Синавъ и Труворъ взяты изъ нашихъ временъ героическихъ или временъ басни; Недоросль, Простакова и Скотининъ выписаны, -- если мнѣ позволите такъ думать изъ міра всевозможнаго. Вотъ вообще то, что называется для художника природою.-- На нее обращаетъ онъ свои взоры: она одна безпрестанно составляетъ предметы его; потому что въ ней заключены, какъ я сказалъ прежде, и матеріалъ, и основа плановъ его, и всѣ источники украшеній, которыя могутъ намъ нравиться; всѣ правила его не что иное суть какъ ея правила; отступивъ отъ ней немного, онъ дѣлается похожимъ на обезьяну, которая живучи въ рабочей портнаго, рѣшилась послѣ него, изъ страсти подражанія, кроить платье, и изрѣзала въ лоскутки все сукно. -- Ахъ, сколь часто и мы, желая перемудрить ее, дѣлаемъ не героевъ, но уродовъ! Между тѣмъ не возможно неудивляться чудесной хитрости генія, или лучше сказать, удивительнымъ усиліямъ человѣка, жаждущаго удовольствій! -- Вообразите только, что онъ изобрѣлъ для доставленія себѣ одной минуты веселой! Беретъ сокровища изъ природы, и представляетъ вещи, какихъ нѣтъ въ природѣ! Мраморъ и бронза, образованныя рукою его, дышатъ и мыслятъ; холстъ, покрытый его цвѣтами, превращается въ живое существо. Въ музыкѣ даетъ намъ слышать громы и бури въ то время, когда все тихо, неподвижно, кромѣ его перстовъ! въ поезіи посредствомъ своихъ обаяній, посредствомъ гармоніи стиховъ своихъ наполняетъ нашъ умъ образами вымышленными, и наше сердце чувствами притворными, часто гораздо прияітнѣйшими, нежели истинныя? -- Обратите ваши взоры на однѣ театральныя зрѣлища. -- Какъ сладостны слезы, проливаемыя вами при срѣтеніи нѣжной дочери; провождающей несчастнаго, престарѣлаго родителя! какъ поражаетъ васъ рѣшимость ея умереть за него! -- Не сострадаете ли вы Аменаидѣ, жертвъ несчастныхъ, и нѣсколько даже невѣроятныхъ случаевъ! не трепещете ли вы съ Меропою, готовою умертвить собственнаго своего сына! -- Ахъ! ето всѣ вымыселъ, етого не было; или если было, то не въ томъ порядкѣ, какъ вамъ представляется; не такъ сіи характеры говорили какъ вы слышите, не такъ дѣйствовали какъ дѣйствуютъ предъ вами: однимъ словомъ, ето не Едипъ, не Антигона, не Аменаида, не Меропа; но актеры и актрисы!... Отъ чегожъ вы плакали? Таково подражаніе въ искусствахъ! таково очарованіе, точностію подражанія производимое! --
   Теперь съ позволенія вашего, Мм. Гг., продолжимъ далѣе разборъ нашего опредѣленія. -- Подражаніе иногда вѣрное... то есть списанное съ простой, дѣйствительной природы. Все искусство состоитъ въ томъ, чтобъ зритель обманывался, и почиталъ копію за подлинникъ, и дабы подражаніе было столъ живо и легко, чтобы даже не показывало самаго искусства. Искусство потеряно, какъ скоро оно примѣтно. -- Вы сами, Милостивыя Государыни, смѣетесь надъ Дорисою, въ одѣяніи которой видима, такъ сказать, усильная работа всѣхъ модистокъ Кузнецкаго мосту. Я сказалъ еще, что одна только вѣрность подражанія, зависящая отъ живости и легкости, произвести можетъ очарованіе. -- Вы проходите картинную галлерею, и между тѣмъ какъ занимались картинами историческими, нечаянно оборотили взоръ въ уголъ галлереи. -- Вдругъ вы испугались и остановились. Въ трепетѣ вашемъ казалось вамъ, что изъ етаго угла выступаетъ медленными шагами ужасной левъ. -- Вы дрожите. Но улыбающійся хозяинъ галлереи, или самъ художникъ разрушаетъ ваше заблужденіе; онъ подводитъ васъ къ страшному льву, и вы видите одинъ только холстъ. Искусство торжествуетъ, очарованіе совершено: -- самой етотъ страхъ становится для васъ сладкимъ; потому что вы уже въ безопасности, и можетъ быть снова желали бы испугаться.
   ...Иногда украшенное, всему тому что есть прелестнѣйшаго въ природѣ. -- И такъ не всему и не одинаково подражать можно, -- только предметамъ прелестнѣйшимъ. Поезія представдяетъ не простую природу, но украшенную -- Какъ? развѣ не вся природа равно прелестна? -- развѣ она имѣетъ нужду быть украшенною? -- Точно такъ! ето правило принято всѣми: оно служитъ основаніемъ искусствъ. Знатоки вопіютъ всѣмъ художникамъ: подражайте не простой, но изящной природѣ. -- Но что такое изящная природа? -- Къ разрѣщенію сего вопроса, приглашаю почтенныхъ моихъ Слушателей, и особенно Слушательницъ; ибо изящное болѣе всего извѣстно ихъ нѣжному и разборчивому вкусу,
   У насъ обыкновенно говорятъ: прекрасной домъ! прекрасныя развалины! прекрасныя книги! -- прекрасныя газеты! -- Что же такое сія красота или изящность? употребленіе языка -- конечно тиранъ; но надобно же быть какой либо причинѣ, почему одна вещь лучше въ подражаніи нежели другая. Не зависитъ ли ето отъ порядка, отъ гармоніи, отъ приличій? -- Но какой порядокъ въ развалинахъ? какая гармонія въ дикости дебрей? -- Ученые говорятъ: красота состоитъ въ удобномъ расположеніи цѣлаго, котораго порядокъ и стройность совершенно соотвѣтствуютъ его назначенію. -- Но ета красота философская, относительная къ общему порядку вещей. Намъ многое нравится прежде, нежели мы сами въ состояніи дать себѣ отчетъ, почему она хорошо, прежде нежели рѣшимъ, на что вещь годится. -- Мы влюбляемся на пр. вдругъ на взгляду, по движенію, по выгодной встрѣчѣ, по обстоятельствамъ гораздо прежде нежели узнаемъ предметъ своей страсти. -- Философъ говоритъ: все то прекрасно, что полезно. Ахъ! какая розница! Можно ли тогда думать о пользѣ, когда чувство въ очарованіи? Поезія, служительница вкуса, разумѣетъ подъ словомъ изящнаго безъ сомнѣнія что нибудь другое,
   Творецъ поемы объ искусствъ живописать замѣтилъ, что изящная природа не одна и та же въ Фавнѣ, въ Аполлонѣ, въ Венерѣ, въ Діанѣ, не смотря на то что всѣ сіи божества составляютъ образцы совершенной красоты. -- Въ самомъ дѣлѣ, частная красота измѣняется безпрестанно, потому что она не составляетъ цѣлаго и управляется по отношеніямъ.-- Что прилично Венерѣ, то не прилично Аполлону; что прекрасно теперь, то не хорошо завтра. -- Какая очаровательница является всегда въ одинакомъ видѣ и нарядѣ? -- И къ чему бы въ такомъ случаѣ послужило все волшебное, неизсякаемое въ перемѣнахъ, искусство туалетовъ? -- И такъ надобно получить идею объ изящномъ всеобщую. -- Оно состоитъ, говорятъ ученые, въ удобномъ расположеніи и согласіи частей. Но какое же сіе согласіе, изъ котораго происходитъ изящное? -- и какія ешо части? -- Вотъ что отгадать намъ должно. По увѣренію г-на Баше, качество предмета ничего не значитъ; будь гидра, скупой, набожной, ханжа, или Неронъ; если они представлены со всѣми чертами, имъ приличными: то всѣ они входятъ въ кругъ изящной природы. -- утѣшительныя картины! Но пусть такъ; неизыскивая, принадлежитъ ли душа Нерона къ природѣ изящной, я спрашиваю только: какія черты принадлежатъ прекрасному дереву? -- Почему живописецъ и поетъ предпочитаютъ старой дубъ, обитый вѣтрами, полусгорѣлой, раздробленный громомъ, юному вязу, котораго вѣтви образуютъ приятную бесѣдку? Для чего дерево, поверженное на землю и покрывающее ее сухими своими листьями, гораздо драгоцѣннъе для живописца и поета, нежели дерево во всей силѣ, которое украшаетъ родные берега свои? -- Для чего проходите вы мимо великолѣпныхъ палатъ, и останавливаетесь предъ мрачными развалинами, или предъ густымъ лѣсомъ, который ограничиваетъ горизонтъ, или на берегу рѣки, уныло несущей волны свои въ море? -- Для чего молодая дѣвица непремѣнно имѣетъ какой нибудь любимой цвѣтъ, часто не изъ лучшихъ самъ по себѣ, но для нее драгоцѣннѣйшій, нежели розы и лилеи?..
   Истинное совершенство собираетъ красоты, которыя природа разсѣяла, говоритъ ученый. -- Вспомните Зевксиса: что онъ сдѣлалъ? когда хотѣлъ представить совершенную красоту? -- Можетъ быть, онъ смотрѣлъ на какую нибудь одну отличную красавицу, которая была ему извѣстна; можетъ быть, подобно Рубенсу, смотрѣлъ на свою возлюбленную, ибо въ часы очарованія, что можетъ быть ее прелестнѣе? -- Нѣтъ, онъ влюбленъ былъ только въ одно свое искусство. -- Онъ хотѣлъ видѣть самыхъ прекраснѣйшихъ изъ Кротоніатовъ, и изъ особенныхъ красотъ каждой составилъ идею о красотѣ совершенной: сія цѣлая идея была образцомъ его Елены: вѣроятна и стихотворна въ цѣломъ, истинна и историческая въ своихъ частяхъ отдѣльно. Вотъ примѣръ для артистовъ, продолжаютъ учители вкуса. Такъ поступали всѣ великіе геніи безъ выключенія. Очень хорошо. -- Но если Зевксисъ собиралъ разсѣянныя черты красоты, для того чтобъ составишь совершеннѣйшую, то есть правильную красоту, и успѣлъ въ етомъ; то я имѣю право спросить его, что онъ разумѣлъ подъ совершенно правильною красотою; ибо мнѣнія о красотѣ безчисленно разнообразны: что для насъ правильно, то для другихъ неправильно. Греческая Архитектура смѣнена была готическою; и та и другая почитались въ свое время правильными. -- Притомъ, что такое правильная красота безъ страсти, безъ какого нибудь движенія, ей сообщеннаго? -- Ибо сіе движеніе, напр. въ физіономіи, есть жизнь и душа красоты.-- Если было ето движеніе въ его произведеніи; то какимъ образомъ собиралъ, приноравливалъ и соединялъ Зевксисъ разсѣянныя черты сіи въ одно свое цѣлое? По какимъ признакамъ узнавалъ онъ въ нихъ прекрасное? -- Гдѣ оно есть и гдѣ его нѣтъ?-- Вотъ Гордіевъ узелъ.
   Утверждали нѣкоторые, что все великое и чудесное составляетъ красоту. Ибо поезія, по словамъ ихъ, должна говорить душѣ, возвышать ее; и потому всѣ обыкновенныя вещи должны быть выключены изъ поезіи; но спрашивается, говоря сердцу, всегда ли должно непремѣнно возвышать его великими идеями? Надобноли изгонять изъ царства Поезій обыкновенные предметы, если они насъ трогаютъ, плѣняютъ? Конечно, должно быть выкинуто все то, что оскорбляетъ наше зрѣніе, и что намъ прискучило; но есть самыя простѣйшія, самыя маловажныя вещи, около которыхъ обращается наше воображеніе тихо и беззаботно, и которыя нравятся намъ неизвѣстно почему. Если Поетъ умѣетъ исторгнуть ихъ изъ мрака, дать имъ приличное мѣсто, живописать ихъ съ приятностію, то конечно доставитъ намъ новое удовольствіе, не примѣшивая тутъ ни великаго, ни чудеснаго. -- Скажите, что намъ нравится въ Георгикахъ, въ еклогахъ, въ идилліяхъ? -- Обстоятельства всѣ самыя простыя, выраженныя пристойнымъ образомъ; и самая сія простота составляетъ ихъ прелесть.
   И такъ, по какимъ признакамъ узнавать прекрасное, или изящное? -- Кажется, напрасно будемъ искать ихъ въ предметахъ, насъ окружающихъ. -- Если бы хотя на одно мгновеніе вдохновенный стихотворецъ, который у древнихъ именовался великимъ именемъ пророка, могъ вознестись до такой высоты, чтобы взирать на всю вселенную и обнимать ее единымъ взглядомъ, тогда бы онъ увидѣлъ нѣчто превышающее все его воображеніе, увидѣлъ бы стройность, порядокъ, совершенство, благость Зиждителя въ цѣломъ необъятномъ и въ частяхъ, -- отъ твореній безконечно великихъ до твореній безконечно малыхъ, отъ видимыхъ простымъ глазомъ до едва зримыхъ окомъ вооруженнымъ, и возгласилъ бы въ сердечномъ, святомъ восторгѣ: все совершенно, все прекрасно, велій еси Господь, и чудна дѣла Твои!... Но пророкъ земный, но стихотворецъ, ограниченный языкомъ своимъ, нравами, обычаями, образомъ правленія, вѣкомъ и мѣстомъ, которыя стѣсняютъ кругъ его дѣятельность, смотритъ на предметы тѣми же глазами какъ и прочіе, для которыхъ онъ пишетъ, и въ томъ только пространствъ, которое имъ извѣстно. Единъ Богъ, какъ Творецъ безконечныя вселенныя, какъ Хозяинъ въ своемъ домъ, съ Божественнымъ спокойствіемъ созерцаетъ ее, обнимаетъ мѣсто, пространство, время, отношенія и предназначенія каждой, неизмѣримо великой и неизмѣримо малой вещи, -- единъ Онъ речетъ устами Моисея: Се добро! и бысть утро, и бысть вечеръ! -- Со всѣми нашими умствованіями, со всѣмъ тщеславіемъ нашего мудрованія унизимся и вмѣстимся въ средъ своей. Единъ Богъ читаетъ вселенную, какъ гимнъ, какъ нѣкую поему совѣршенную, и наслаждается ею. Предъ Нимъ разогнута сія книга; предъ Нимъ единымъ открыта сія картина, составляющая единое цѣлое, совершенное въ себѣ, совершенное въ непостижимыхъ своихъ подробностяхъ и отношеніяхъ, -- успокоимся и признаемъ, что все Совершенное и прекрасное въ природѣ, по ограниченности вашего разума не есть для насъ совершенное, прекрасное, ибо можемъ ли наслаждаться тѣмъ, чего не понимаемъ? можемъ ли наслаждаться, когда не въ силахъ постигнуть сей всеобщей связи, сихъ всеобщихъ отношеніи, скромности, гармоніи! Многія вещи ослѣпленному уму нашему кажутся неправильными, безнужными, излишними, многое кажется не въ свое время, не въ своемъ мѣстѣ, не въ своемъ порядкѣ; -- только око мудреца вдохновеннаго проникаетъ иногда за сію таинственную завѣсу; a мы стѣснённые предразсудками, мы наложили сами на себя тягостныя оковы, называемыя модою, обычаями, приличіями, обстоятельствами. -- Теперь спрашивается, тотъ ли міръ мы имѣемъ, на которой смотрятъ чистые, просвѣщенные духи? -- То ли y насъ почитается красотою, что въ самомъ дѣлѣ есть красота? -- Нѣтъ! при всемъ и самомъ великомъ своемъ образованіи, человѣкъ и гражданинъ видитъ и понимаетъ только часть етого огромнаго храма изящности Творчей, только уголокъ предметовъ, которые къ нему близки или ему знакомы, только одинъ листокъ великой книги, которую читаетъ Предвѣчный, ее создавшій. Представимъ теперь, что правила объ изящной словесности неизвѣстны; но она уже существовала, уже были стихотворцы и ораторы, которые дѣйствовали на умы своихъ согражданъ, и что наконецъ артистъ философъ рѣшился опредѣлитъ сіи правила. Онъ сталъ наблюдать всѣ физическіе и нравственные феномены coбственнаго своего круга; онъ замѣтилъ всѣ то, что есть въ природѣ физической и нравственной, движенія тѣлъ и душъ ихъ виды, ихъ степени, ихъ измѣненія по лѣтамъ, состоянію, положеніямъ; съ другой стороны, онъ испытывалъ и тѣ впечатлѣнія, которыя ощущалъ въ самомъ себѣ. -- Онъ замѣтилъ все то, что производитъ въ немъ удовольствіе, или неудовольствіе, когда болѣе и когда менѣе, и почему сіе удовольствіе, приятное или неприятное, производилось въ его сердцѣ при каждомъ новомъ предметъ. -- Продолжая свои наблюденія, почувствовалъ онъ: 1 е, что чѣмъ ближе къ нему предметъ, тѣмъ онъ большее принималъ въ немъ участіе; чѣмъ онъ отъ него далѣе, тѣмъ становился къ нему холоднѣе. -- Онъ видѣлъ, что паденіе молодаго дерева трогало его болѣе нежели паденіе камня; смерть животнаго, которое казалось ему вѣрнымъ и нѣжнымъ, болѣе печалила его нежели смерть дерева. -- Замѣчая такимъ образомъ далѣе и далѣе, онъ открылъ, что участіе возрастаетъ по мѣрѣ приближенія видимыхъ предметовъ къ состоянію, въ которомъ онъ самъ находится. 2 е, Позналъ онъ, что все то, что возбуждаетъ въ умѣ и сердцѣ его большую дѣятельность, что распространяетъ кругъ его мыслей и его чувствованій, -- все то имѣетъ для него прелесть особенную. Тогда блеснулъ предъ нимъ новый свѣтъ. -- Онъ оставилъ стезю мучительную, безплодную, доказывать красоту предметовъ по ихъ наружнымъ видамъ, по ихъ разнообразію; по ихъ расположенію: онъ весь погрузился въ самаго себя и заключилъ 1 е, что всѣ предметы, которые намъ представляетъ искусство, должны быть занимательны, то есть имѣть ближайшее къ намъ отношеніе; что врожденная любовь къ самому себѣ есть начало и причина всѣхъ движеній души человѣческой, что самой вкусъ не что иное, какъ голосъ сей врожденной любви къ самому себѣ; что первые служители ея, боязнь и желаніе, составляютъ такъ сказать духовное бытіе человѣка; 2 е, замѣтилъ онъ, что вкусъ, по природѣ своей, ищетъ всегда своего усовершенствованія, распространенія своихъ удовольствіи, a потому предметы, занимательныя по отношеніямъ своимъ къ намъ, должны сверхъ того имѣть все совершенство, къ которому они способны; однимъ словомъ; тѣмъ они болѣе нравятся, чѣмъ болѣе заключаютъ совершенствъ относительныхъ къ своей природѣ и къ нашей.
   Вотъ тутъ, по моему мнѣнію, самый счастливѣйішй къ спредѣленію изящнаго.Человѣкъ желаетъ и боится по врожденной любви къ самому себѣ. -- Желать и бояться онъ можетъ только того, что относится къ нему, или ему подобнымъ, или къ вещамъ, для него драгоцѣннымъ: ети вещи составляютъ предметъ особеннаго его вниманія; -- нѣтъ нужды, производятъ ли они любовь, ужасъ, или отвращеніе: -- онѣ входятъ въ кругъ изящнаго. -- Избирайте ихъ и располагайте по нашему намѣренію, то есть такъ, чтобы они подъ вашими руками произвели то дѣйствіе, которое вы имъ предназначили.
   И такъ заключимъ: отношеніе предметовъ къ намъ самимъ, есть начало изящной поезіи. -- Исполненіе намѣренія стихотворца есть сокращеніе всѣхъ правилъ.-- Скажутъ мнѣ: не трудно угадать слѣдствіе, которое хотимъ произвести; но чрезвычайно трудно изобрѣсть, изловить нужныя для того средства. Признаюсь. -- Талантъ сей не всякому дается. -- Отличить въ природѣ черты, достойныя подражанія; предвидѣть дѣйствія, которыя они произведутъ въ сердцахъ: такое знаніи бываетъ только плодомъ продолжительнаго ученія.-- Собрать, видѣть ихъ оживленными предъ собою: ето есть дѣло пламеннаго воображенія; выбрать и расположить ихъ прилично -- дѣйствіе здраваго разума и нѣжнаго чувства.
   Намѣреніе поета есть нравиться и занимать чрезъ подражаніе.-- И такъ здѣсь должно отдѣлить занимательность искусства и вещи: та и другая соединяются вмѣстѣ Искусство насъ привязываетъ, или посредствомъ удовольствія находить себя просвѣщенными, чувствительными, объемлющими всѣ тонкости, всѣ красоты, для обыкновенныхъ глазъ невидимыя, или по средствомъ наслажденія видѣть подобныхъ въ себѣ сей талантъ, сію душу, сей геній, который оживляетъ природу хитростію подражанія, сіе удовольствіе умножается по мѣрѣ того, какъ искусство представляетъ болѣе трудностей и предполагаетъ болѣе даровавій; но оно слабѣетъ тотчасъ, если не поддержано будетъ существенною занимательностію самаго предмета. Занимательность искусства сама по себѣ не надежна.... рано или поздно наружный блескъ исчезаетъ, и мы ищемъ истинныхъ достоинствъ вещи. И такъ стихотворецъ долженъ выбирать такой предметъ, которой своею приятностію, или пользою достоинъ работы его генія; безъ етаго, всѣ труды его не принесутъ плода желаемаго.
   Отношеніе предметовъ къ намъ самимъ есть есть или подобіе, или вліяніе. Подобіе дѣйствуетъ по качествамъ, которыя приближаютъ ихъ къ нашему состоянію; вліяніе -- до идей добра или зла, которыя они могутъ причинить намъ, и отъ коихъ раждается боязнь или желаніе.
   Поезія старается окружить насъ существами намъ подобными, придавая всему, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые признаки чувствъ, какіе мы сами имѣемъ. -- Не трудно понять, по чему нравятся намъ два молодыя деревца, которыя распространяютъ ихъ вѣтьви, для того чтобъ переплестись между собою, два ручья, которыя въ тысячѣ оборотахъ то сближаются, то утекаютъ другъ отъ друга и, наконецъ, по взаимному влеченію, сливаются въ одну рѣку.-- Ето изображеніе двухъ друзей, двухъ любовниковъ. -- Спросите у собственныхъ сердецъ вашихъ, откуда раждается въ нихъ ето нѣжное, живое удовольствіе, которое ощущаете вы при обновленіи великолѣпной картины весны, когда вся природа, такъ сказать, утопаетъ въ любви; откуда раждается томное впечатлѣніе меланхоліи, которую производитъ въ насъ образъ осени, когда рощи и поля обнажаются, и вся природа, кажется, дряхлѣетъ въ своей старости?-- Весна призываетъ насъ ко всеобщимъ радостямъ, наслажденіямъ; осень напоминаетъ намъ собственную нашу старость, и похороны, при которыхъ мы присутствуемъ, точно также какъ, при похоронахъ намъ подобныхъ.-- Тоже самое можно сказать обо всей физической природѣ; насъ занимаетъ только то, что намъ по чему либо подобно, что имѣетъ вліяніе на наши радости и наши печали.
   Намѣреніе поета, есть увлекать душу и поддерживать ее въ томъ, очарованіи, которое ей нравится. Онъ долженъ стараться никогда ее истощать одного и того же чувства, но возбуждать ея дѣятельность безпристрастно новыми, многоразличными движеніями, давать ей покой послѣ сильныхъ потрясеній, я заставилъ ее желать, чтобы время изступленія, въ которое она погружена, кончилось въ ту минуту, какую онъ самъ, предположилъ въ своемъ планѣ. Надобно помнить, что душа наша составлена изъ силъ и слабостей, успѣхи искусства совершенны, когда намѣреніе писателя исполнено. Вотъ всѣ правила краснорѣчія!
   Когда, при разсматриваніи ландшафта, сельскіе спокойные виды производятъ въ васъ тихія сладостныя движенія, приятную задумчивость; изслѣдуйте ваше сердце, и вы найдете, что бы въ сію минуту представляете самихъ себя сидящими подъ тѣнію сего дуба, на берегу ручья, на муравѣ нѣжной и цвѣтущей, посреди сихъ стадъ, которыя, по возвращеніи въ деревню, принесутъ вамъ сладкую, роскошную и здоровую пищу. -- Если вы не сами, то по крайней мѣрѣ предполагаете одного изъ вашихъ любезнѣйшихъ приятелей, котоpoй живетъ въ деревнѣ и наслаждается столь завиднымъ счастіемъ: его благополучіе столько къ вамъ близко какъ ваше собственное, и при томъ вы сами можете, подобно ему, имъ наслаждаться; сія мысль для васъ то же, что для скупаго воззрѣніе на его золото: -- она уже есть наслажденіе.
   При сей прекрасной картинѣ, которая столько васъ восхищаетъ, Поетъ чувствуетъ, что чего то недостаетъ.-- Посмотрите, онъ избираетъ вамъ товарища: -- онъ посадилъ пастушку на берегу ручья. -- Она молода и прекрасна; не слишкомъ небрежно одѣта, чтобъ неоскорбить вашей нѣжности, ни слишкомъ украшена, чтобъ не разрушить вашего очарованія: онъ далъ ей физіономію простую, откровенную, добросердечную; ибо онъ знаетъ, что вы любите сердца, способныя къ обольщенію. -- Онъ придалъ ей голосъ трогательной, голосъ души чувствительной; -- и сверхъ того, представилъ ее, смотрящуюся въ зеркало ручья и украшающую волосы свои цвѣтами, какъ будто для того, чтобы намекнуть вамъ, что она желаетъ правиться и любить... Онъ представилъ въ дали счастливаго пастуха, которой къ ней стремится. -- Смѣшанное чувство ревности и удовольствія наполняетъ ваше сердце... и что скажетъ, что поетъ живописецъ не достигнулъ своей цѣли!...
   Представьте еще, что Поетъ хочетъ преклонить васъ къ томной меланхоліи. -- Вамъ живописуется пустыня; шумъ ручья, стремящагося по скаламъ, которой вскорѣ засыпаетъ въ глубокой своей безднѣ, возмущаетъ только одинъ сіе дикое и безмолвное уединеніе. -- Вы видите столѣтніе дубы, пощаженные громомъ; горы увѣнчанныя льдами оканчиваютъ горизонтъ; изъ всѣхъ птицъ только одинъ орелъ осмѣливается сокрывать тамъ милые плоды любви своей. Онъ летитъ, держа въ своихъ когтяхъ нѣжнаго ягненка, похищеннаго у матери; его болѣзненное блеяніе раздается далеко въ воздухѣ; между тѣмъ орелъ, съ распростертыми крылами, играющій своею добычею, достигаетъ гнѣзда и раздираетъ ее, и дѣлитъ своимъ дѣтямъ; -- далѣе, львица ласкаетъ своихъ малютокъ, и во взорахъ сего свирѣпаго звѣря кротко живописуется любовь матерняя.
   Сіи два дѣйствія, самыя простыя, могутъ, при искусномъ изображеніи мѣста, возбудить, въ душъ сей ужасъ, которой столь часто чувствуютъ дѣти, и которымъ человѣкъ, будучи до самой смерти дитятей, всегда любятъ наслаждаться. Желаніе быть, подлѣ пастушки или пастуха привязываетъ васъ къ первой картинѣ; тайное удовольствіе не быть на краю сего ревущаго источника, при подошвѣ сихъ ужасныхъ скалъ, посреди сихъ лютыхъ животныхъ, прилѣпляетъ васъ ко второй, ибо столь же сладостно смотрѣть на зло, отъ котораго мы свободны, какъ видѣть блага, которыми можемъ наслаждаться
   Теперь, изъ сихъ двухъ картинъ которая принадлежитъ къ изящной природѣ? -- Обѣ, безъ сомнѣнія. -- Пустыня прекрасная!-- прекрасные виды сельскіе. Когда мы читаемъ въ Гомерѣ, что жрецъ Аполлоновъ, которому Греки не хотѣли возвратить его дщери, удалился безмолвный на берегъ моря, коего волны производили великой шумъ; сія картина дѣлаетъ глубокое впечатлѣніе; вы скажете: сіе море прекрасно! етотъ берегъ превосходенъ! -- Но отдалите изображеніе отца оскорбленнаго, которой шествовалъ въ молчаніи, вся картина теряетъ свою силу! -- И такъ справедлива, что въ Поезіи все прекрасно по отношеніямъ подробностей къ подробностямъ и цѣлаго къ намъ самимъ. Разберите ваши чувствованія въ театрѣ при представленіи трогательной драмы. Вы найдете то же самое: -- боясь за Едипа, гонимаго Креономъ, вы боялись за самихъ себя; -- проливая слезы съ Аменаидою, вы плачете о самихъ себѣ: ибо и вы можете быть подвержены тѣмъ же несчастіямъ, тѣмъ же гоненіямъ!... Разберите чувства, ощущаемыя вами тогда, когда вы видите плывущій корабль, азартную игру, полкъ, выступающій въ походъ: всѣ ваши движенія суть движенія любви вашей къ самимъ себѣ. -- Откуда происходитъ, что натура украшенная въ существенности, или искусственная и столь слабо дѣйствуетъ, въ подражаніи! -- Почему натура необразованная и дикая очаровываетъ насъ въ подражаніяхъ и часто не нравится намъ въ существенности? -- Представьте въ живописи или поезіи сіи чертоги, которыхъ симметріи и великолѣпію вы удивлялись. -- Они не производятъ никакого сладкаго въ васъ впечатлѣнія. Пусть нарисуютъ вамъ развалины ветхаго зданія; васъ тотчасъ потрясаетъ какое то смѣшанное чувство котораго причины вы сами не знаете. Отъ чего ето? -- Отъ того, что первая изъ сихъ картинъ невозбуждаетъ въ васъ никакой идеи трогательной, a послѣдняя патетическая, пробуждающая столько воспоминаній, заставляющихъ васъ задуматься! -- Тысячи поколѣній были и исчезли на лицѣ земли. Порывамъ времени ничто воспротивиться не можетъ. Огромные памятники гордости, которые оно уничтожило, старость, разрушеніе, все ето побуждаетъ васъ обратится на самихъ себя!.... Что мы такое? -- И съ нами то же будетъ! -- Какая красота въ пирамидахъ Египетскихъ! Но вы долго останавливаете на нихъ взоръ свой. -- Три тысячи пролетѣвшихъ лѣтъ висятъ надъ вашею головою. -- Милліоны рукъ, Цари, созидавшіе оныя, весь Египетъ съ своею религіею, нравами, добромъ и зломъ; тѣни Монарховъ, скитающіяся вокругъ сихъ суетныхъ памятниковъ: все вмѣстѣ оживляется въ вашемъ воображеніи. -- И пирамиды прекрасны! -- и вы бы сами желали побывать тамъ! -- Отвѣтъ славнаго Марія, бывшаго нѣкогда повелителя Рима, Губернатору Ливійскому не льзя читать безъ нѣкотораго движенія. -- Скажи, говоритъ онъ; что ты видѣлъ Марія, сѣдящаго среди развалинъ Карѳагенскихъ! Такова прочность счастія человѣческаго! -- Нѣкто спросилъ у путешественника, которой странствовалъ по Греціи; еще знаменитой развалинами своихъ памятниковъ: обитаемы ли мѣста сіи? -- Мы ничего тамъ невидали, отвѣчалъ онъ, кромѣ времени, которое, кажется, снѣдало само себя въ безмолвіи. Етотъ отвѣтъ разителенъ. --
   Изслѣдуемъ картины страстныя въ природѣ. -- Кажется, онъ всѣ носятъ на себѣ туже надпись, которая вырезана была на пирамидѣ, поставленной въ память изверженія Везувія: Posteri; posteri, vestra res agitur! -- Потомки! потомки! -- ето до васъ касается! съ вами то же можетъ случиться! ето ваша участь! -- По симъ признакамъ отличается все то, что носитъ въ себѣ занимательность всеобщую и прочную.
   Вообще природа, которая не говоритъ ничего сердцу, которая не возбуждаетъ никакого чувства, или даже возмущаетъ насъ неприятными впечатлѣніями, противна намѣреніямъ поета, и должна быть изгнана изъ Поезіи. Та напротивъ, которою мы тронуты, которая приводитъ какъ въ приятное, любезное для насъ положеніе всегда достойна быть предметомъ подражанія. Если вы хотите возбудить боязнь или желаніе, зависть или сожалѣніе, спрашивайте свое сердце. -- Тотъ всегда поступаетъ хорошо, которой умѣетъ съ нимъ совѣтоваться.
   Ето правило еще вѣрнѣе въ мірѣ нравствѣенномъ нежели физическомъ; ибо физической міръ дѣйствуетъ на душу только по отношеніямъ отдаленнымъ, которыя не для всѣхъ равно привлекательны. -- Въ нравственности непосредственно душа дѣйствуетъ на душу: человѣкъ всего ближе къ человѣку"
   Пускай Поетъ описываетъ пожаръ. -- Картина пламени, разрушающихся стѣнъ поразитъ каждаго болѣе или менѣе, по мѣрѣ живости воображенія, и большая часть зрителей останется очень слабо тронутою; -- но пусть намъ только представятъ на балконѣ горящаго дома нѣжную мать, которая держитъ свое дитя въ объятіяхъ; на лицѣ, въ движеніяхъ глазъ кв начертано сраженіе природы. Она нерѣшима, бросить ли его лучше, чѣмъ видѣть пожраннымъ отъ разливающагося вокругъ пламени: пусть представятъ ее въ торопливости, въ изступленіи, блуждающими очами измѣряющую ужасную высоту балкона, и малое пространство, еще ужаснѣйшее, которое отдѣляетъ ее отъ угрожающаго пожара. -- Иногда возвышаетъ она свое дитя къ небу съ очами исполненными горячей молитвы, иногда съ насиліемъ рѣшается кинуть его, -- уже опускаетъ руки, и вдругъ съ крикомъ отчаянія опять удерживаетъ. -- Иногда прижимаетъ она его къ своему сердцу, окропляетъ слезами, отвращаетъ глаза свои отъ невинной ласки играющаго младенца, и, кажется, силится въ послѣдній разъ благословить его.... Ахъ, какое дѣйствіе должна произвести сія картина, если она написана будетъ вѣрно!
   Какое множество разительныхъ картинъ въ Иліадѣ! -- Но дѣйствуетъ ли хоть одна изъ нихъ съ такою силою, какъ прощаніе Гектора съ Андромахой, какъ боязнь Астіанакса, при воззрѣніи на оперенной шлемъ своего родителя? Что можетъ болѣе поразить, какъ сцена ветхаго Пріама, y ногъ Ахиллесовыхъ испрашивающаго бренные остатки своего сына? Ни одинъ царь, ни одинъ отецъ, говоритъ онъ, не доведенъ до такого ужаснаго состоянія, до какого боги меня унизили! Увы! слабой старецъ, нѣжной родитель, я долженъ лобызать руку, обагренную кровію моего сына!
   Есть предметы, которые душу трогаютъ, есть другіе, которые возвышаютъ ее. Великодушіе, постоянство, презрѣніе несчастія, горести и смерти, пожертвованіе самимъ собою за благо отечества, за любовь или за дружбу, всѣ чувства мужества, всѣ доблести героическія производятъ на насъ дѣйствія сильныя, непремѣнныя. -- Но желать, чтобъ Поезія подражала только симъ красотамъ, значитъ хотѣть, чтобъ живопись неупотребляла никакихъ другихъ цвѣтовъ, кромѣ цвѣта радуги. Любители изящнаго скажутъ: какая изящная природа въ Димитріѣ самозванцѣ, въ Христіернѣ, въ Витозарѣ, въ Азбарѣ, въ Креонѣ? -- Ето злодѣи. -- Пусть Димитрій самозванецъ, Христіернъ, Витозаръ имѣютъ нѣкоторыя красоты натуральныя -- силу и высокость характера; пусть они злодѣи необыкновенные, но что приятнаго видѣть на театръ низкаго раба, недѣйствующаго открыто, но тайными интригами, готоваго задушить и отравить невинныя жертвы! что Нарцисъ, Феликсъ, Избаръ и Креонъ?-- Что значитъ ето низкое тиранство? ети убійства повсемѣстныя Димитрія самозванца? Для разрѣшенія сего вопроса надобно прибѣгнуть къ намѣренію поета, къ правилу всеобщему и единственному. -- Поетъ принужденъ бываетъ часто употреблять мрачныя краски для того, чтобъ придать болѣя яркости другимъ.-- Часто долженъ представить чернаго злодѣя, для того чтобы возбудить ненависть къ преступленіямъ, которая есть уже святое изящное чувство? и для того чтобы показать въ блистательнѣйшемъ свѣтѣ самую добродѣтель!
   Поетъ долженъ знать напередъ, что онъ хочетъ произвести чрезъ подражаніе. Но етого мало: онъ изыскиваетъ сверхъ того вѣрнѣйшій путь къ сердцамъ, на которыя долженъ дѣйствовать. -- Въ предметахъ подражанія стихотворнаго есть красоты мѣстныя или частныя и красоты всеобщія. -- Первыя ограничены мнѣніемъ, нравами, обычаями одного какого нибудь народа. Красоты всеобщія соотвѣтствуютъ ходу, намѣреніямъ, законамъ природы и не зависятъ ни отъ какихъ временныхъ постановленій.
   Физическая живопись Гомера столь же прелестна и теперь, какъ она была за три тысячи лѣтъ; изображенія его характеровъ, искусство, съ которымъ онъ поставилъ ихъ въ надлежащемъ разнообразіи и противоположности, по сію пору возбуждаютъ наше удивленіе: ничего не состарѣлось, ничего не перемѣнилось. -- Но подробности, которыя относятся ко мнѣніямъ и къ приличіямъ, прелести моды и пристойностей, должны натурально казаться хорошими или дурными по времени и мѣсту; ибо нѣтъ ни одного вѣка, ни одной земли, которыя не почитали бы своихъ нравовъ правиломъ священнымъ;-- Смѣшное предубѣжденіе, которое впрочемъ должно щадить! Тотъ которой подражаетъ во всемъ только древнимъ, безъ сомнѣнія оскорбитъ вкусъ своего вѣка во многихъ вещахъ. Тотъ которой совѣтуется только со вкусомъ своего вѣка, привязывается часто къ красотамъ легкимъ, поверхностнымъ, призракамъ красоты.-- Онъ пренебрегаетъ красоты изящнаго. -- Отъ соединенія сихъ двухъ ученій, то есть древняго вкуса и новаго, проистекаетъ вкусъ твердой и вѣрной, и всѣ успѣхи искусства.--
   Впрочемъ все тщаніе Поета должно быть обращено, сколько предметъ позволяетъ, на то, чтобы стать выше моды и мнѣнія. Модной стихотворецъ, какъ модная шляпка, какъ модной цвѣтъ сукна, или какъ модной покрой, незначитъ еще ничего опредѣлительно хорошаго. -- Онъ долженъ помнить, что пишетъ для потомства, и чье благородное честолюбіе не пожелаетъ того? -- Онъ долженъ помнить, что судіи его не современники, но потомки, что въ нѣкоторыхъ вещахъ вкусъ безпрестанно измѣняется, что въ другихъ остается непремѣненъ, однимъ словомъ: онъ старается, чтобы успѣхъ его твореній всегда зависѣлъ отъ красотъ всеобщихъ, и никогда отъ частныхъ. Если разсмотреть внимательнѣе многія безсмертныя сочиненія, то увидимъ, что успѣхъ ихъ точно зависѣлъ отъ сохраненія сей методы. Стихотворцы! жертвуйте нѣкоторыми подробностями: вкусу настоящему, національному, но вкусу всеобщему посвятите основу творенія, массу и цѣлое.-- Когда берутся нравы изъ какого нибудь другаго народа,-- напр. въ трагедіи, надобно непремѣнно, чтобъ актеръ съ одной стороны, a Зритель съ другой сближились для соединенія. Ето зависитъ отъ искусства, съ какимъ стихотворецъ умѣетъ умягчать нравы и ослаблять цвѣты яркіе и оскорбительные. -- Не говорю о тѣхъ нравахъ, которые никакъ умягчены быть немогутъ. Они должны быть чужды нашихъ зрѣлищъ! Нѣкоторые народы почитаютъ благочестивою должностію убивать подъ старость отцевъ своихъ; иные кидаютъ дѣтей, которыя родились нездоровыми!-- Только чудотворной Немѣцкій геній, воздвизающій на театрахъ висѣлицы, можетъ рѣшиться утѣшить своихъ зрителей такими чудовищными сценами!
   Боясь утомить вниманіе Почтеннѣйшихъ моихъ Слушательницъ и Слушателей, я спѣшу заключить нынѣшнее наше засѣданіе. -- Я имѣлъ честь вамъ представить, что Поезія есть подражаніе природѣ, и при томъ изящной природѣ; далѣе предложилъ различныя мнѣнія ученыхъ о семъ предметѣ. -- Я выбралъ одно, которое, по моему мнѣнію, проистекаетъ изъ самыхъ началъ природы человѣческой. Оно основано на любви къ самому себѣ. На сей всесильной пружинѣ, которая сохраняетъ бытіе человѣческое, которая приводитъ въ движеніе всѣ наши мысли, чувства, поступки. Оно мнѣ показалось лучшимъ, и потому что очень просто, и потому что можетъ быть приноровлено ко всѣмъ предметамъ Поезіи и изящныхъ искусствъ.-- Оно не новое.-- Аристотель зналъ его. Цицеронъ именно называетъ прекраснымъ то, что сообразно вмѣстѣ и собственной своей природѣ и человѣческой.-- Но убѣдительнѣе всѣхъ Цицерононъ говоритъ въ пользу сего правила наше сердце. И такъ повторяю еще молодымъ стихотворцамъ, какъ главное правило, на которомъ основана вся Естетика или наука о вкусѣ: выбирайте для подражанія только такіе предметы, которые ближайшее имѣютъ вліяніе на человѣка, на благо его, на его несчастія. -- Имѣйте въ виду дѣйствовать на его любовь къ самому себѣ; на его возвышеніе, на его удовольствія, и вы найдете вѣрную стезю въ его душѣ. То же можно сказать любителямъ и судіямъ изящнаго: когда вы цѣните сочиненія, то всегда совѣтуйтесь съ своимъ сердцемъ! -- Счастливъ, кто умѣетъ съ нимъ совѣтоваться!

Мрзлкв.

Вѣстникъ Европы, NoNo 11--12, 1813

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru