МЕЙ Лев Александрович [13(25).2.1822, Москва -- 16 (28).5.1862, Петербург; похоронен на Митрофаньевском кладб.], поэт, драматург, переводчик. Род. в бедной дворян. семье. Ввиду ранней смерти отца (происходил из обрусевших немцев) и одновременного разорения матери (ок. 1827) детство М. прошло в доме бабки (по материнской линии), в матриархальном укладе к-рого отпечатался стиль старомосковской жизни. Атмосферу этого дома М. воссоздал в цикле авто-биогр. рассказов "Кирилыч" (БдЧ, 1855, т. 131), "Софья" (там же, 1856, т. 136), "На паперти" ("Рус. мир", 1859, No 2--4), где любовно детализирован облик приставленного к баричу дворового, хранителя обрядовой и фольк. традиции, "система жизненной философии" к-рого "была выстроена на пословицах и поговорках" (изд., 1911, т. 2, с. 358). М. учился в Моск. дворян, ин-те (1831--36), за отличные успехи был переведен в Царскосельский лицей, из к-рого вышел (в 1841) заметно подготовленнее, нежели требовала программа. В 1841--49 (с перерывами) М. -- чиновник канцелярии моск. губернатора; в 1852--53 инспектор 2-й моск. г-зии. Вместе с Т. И. Филипповым и Е. Н. Эдельсоном М. составлял "завязь кружка" А. Н. Островского; в 1848--53 он активный член "молодой редакции" "Москвитянина". Здесь М. познакомился с А. А. Григорьевым, к-рый стал одним из его ближайших друзей. В 1853 Софья Григ. Мей (урожд. Полянская, во втором браке Рехневская, 1820--89; жена М. с 1850), желая спасти его от повседневного пьянства (пришедшего на смену тому окультуренному разгулу, к-рым сопровождалось становление кружка), настояла на переезде в Петербург.
Однако устроить свои дела М. так и не сумел: в 1854 из-за финансовых и бытовых неурядиц он отказался от предоставленного А. С. Норовым (министром нар. просвещения) места инспектора 2-й одесской г-зии; в 1858 ему было отказано в штатной должности делопроизводителя Археографич. комиссии, где с сер. 1850-х гг. сверх штата занимался "кабинетным разбором древних документов и летописей" (изд. 1911, т. 1, с. 33), а в 1861 был с этой службы уволен; в 1859 обращение к Я. И. Ростовцеву с просьбой использовать его как "рядового добросовестного исполнителя" (там же) для подготовки крест, реформы не было удовлетворено. Хотя в 1854 -- нач. 1856 М. помогал А. В. Старчевскому в издании "Б-ки для чтения" и регулярно публиковался здесь (как и в др. изд. Старчевского -- "Энциклопедич. лексиконе"), он терпел пост. нужду, заставлявшую искать лит. заработки почти во всех печатных органах (журналы "Отеч. записки", "Сын отечества", "Светоч", "Время"; газ. "Русский мир", "Иллюстрация" и мн. др.). Между тем развивался его недуг: "Мей не погубит своего таланта, но сам погибнет; он пьет страшно, -- отмечала еще в 1856 наблюдательная современница, -- ...почти пустая квартира и пустой полуштоф на покачнувшемся стуле" (Штакеншнейдер, с. 129). В кон. 1850-х гг. М. оказался в двусмысленном положении, находясь при гр. Г. А. Кушелеве-Безбородко (его младшем лицейском товарище, к-рый с 1859 стал издавать ж. "Рус. слово"); проживая в его доме и на даче, М. участвовал (в компании литераторов Е. А. Моллера, Н. И. Кроля и др.) в пост, кутежах, устраивавшихся хозяином на свой невзыскательный манер (см.: Боборыкин, I, 233, 280). Отношения с меценатом отразились в лирике М. посвящениями и упоминаниями домашних реалий и родословной Кушелева ("Арашка", 1858; "С картины Ораса Берне", 1861, и др.). Возвращаясь же к себе, М. находил "сырость и холод невыносимые" (Из письма С. Г. Мей от 4 янв. 1860 -- Письма к А. В. Дружинину, с. 206).
Начиная с 1853, М. мечтал приобрести у К. П. Масальского ж. "Сын отечества", намечая в редакторы А. В. Никитенко (см.: там же, с. 62; Никитенк о, I, 373); этот или аналогичный его издат. проект (к-рый, "верно, останется в области идеалов") -- пост, тема в сер. 1850-х гг. (Письма к А. В. Дружинину, с. 214; см. также: Дружинин, с. 333, 384; здесь же беглые упоминания о лит. и бытовых контактах M. -- в т. ч. с И. С. Тургеневым, А. Ф. Писемским и др.)- В 1858--61 М. вынашивал замысел издания (при поддержке Кушелева) газ. "Листок для грамотного люда" и "Мирское слово" (см.: изд. 1947, с. XIII--XIV; Тургенев. Письма, IV, 52, 460), однако эти планы не реализовались -- как и ранее, во многом из-за его непрактичности (отмеченной, напр., в "Соннике совр. рус. лит-ры" Н. Ф. Щербины, 1857).
Положение семьи М. слегка улучшилось лишь незадолго до его смерти, т. к. с 1862 С. Г. Мей (несмотря ни на что сохранившая и энергию, и изящество) с успехом начала . издание иллюстриров. ж-ла для женщин "Модный магазин". В нач. мая 1862 М. (уже потерявший к этому времени здоровье) простудился и вскоре умер от "паралича легких".
В писательской среде М. выделялся редкостной участливостью и бескорыстием: отношения его к "литературным собратиям были всегда приязненными: он радовался всякому успеху начинающего писателя и не любил обличительной критики в журналах даже на людей не сочувственного ему направления" (Милюков, с. 277). М., по словам Я. П. Полонского, не сумел бы отличить своих врагов от друзей (Полонский, с. 105). Однако ровность его характера и внешняя невозмутимость не подразумевали "бесстрастия", как иногда казалось современникам; редкие публичные выходки М. (допускавшиеся только в нетрезвом состоянии) почти всегда мотивировались бытовыми или лит. обстоятельствами (как, напр., его ссора в июле 1858 с гостившим у Кушелева А. Дюма, во время к-рой М. в резких выражениях охарактеризовал репутацию этого писателя в России; см.: Письма к А. В. Дружинину, с. 255; ср. Штакеншнейдер, с. 125--26).
Первые поэтич. опыты М. относятся к 1840: стилизованный под "былину" "Вечевой колокол", где "тризна" по новгородской свободе, задушенной Иваном III, явственно реминисцирует общее место декабристской лит-ры (прижизненная публ. -- анонимная, в Лондоне: "Голоса из России", 1857, кн. 4), и написанные в романтич. вкусе стих. "Гванагани" (отрывок из незаконч. поэмы "Колумб") и "Лунатик" ("Поэт! ты лунатик..."), к-рыми М. дебютировал в печати ("Маяк", 1840, No 4, 11). М. рано обнаружил вкус к разнообразным стиховым формам, обновил антологич. поэзию; впоследствии он мастерски освоил жанры баллады ("Хозяин", 1849; "Оборотень", 1858), былины: "Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую" (1857 или 1858), "Предание -- отчего перевелись витязи на Святой Руси" (1856), "Песня про боярина Евпатия Коловрата..." (1859), "Александр Невский..." (1861) -- поэтич. переложения лит. и фольк. памятников. Увлеченность рус. фольклором М. обнаружил с детских лет. Темы рус. старины он разрабатывал также в песнях ("Как у всех-то людей светлый праздничек", 1855), создавая "археологически-колоритные" имитации др.-рус. быта; умело стилизованные под народные, они резко противостояли традициям условной "русской песни" И. И. Дмитриева, А. А Дельвига и в известной степени А. В. Кольцова (свое отношение к рус. песне М. выразил в стих. "Ох, пора тебе на волю, песня русская...", 1856). Интерес М. к нац. специфике распространяется и на античность -- он обращается к драм, сюжетам из др.-рим. жизни (цикл "Цветы", 1854 или 1855) -- и на др.-евр. культуру; из библ. переложений выделяются "Еврейские песни" (1849--60; ср. крайне редкую в ту эпоху манифестацию юдофильства -- стих. "Жиды": "Но там, где понят Бог и понята природа, / Везде они -- жиды, жиды, жиды!" -- СП, 1861, 4 мая; после 1922 не переизд.), где вост. экзотика преломляется через лиризм Псалтыри и "Песни песней"; стремясь к доподлинному воспроизведению историко-культурной атмосферы "Песни песней", М. проявил незаурядную филол. эрудицию, свойственную ему при соприкосновении с историей в разных жанрах.
Поэзия М., представителя зарождающегося рус. "Парнаса", формировалась в эпоху реакции на изживающий себя романтизм, расчет с к-рым в России, в отличие от Европы, оказался более сложным и длительным -- как в силу его позднего, но полновесного явления в М. Ю. Лермонтове, так и вследствие усиления реалистич. начала в поэзии (влияние Н. А. Некрасова). Обновление поэтич. языка, таким образом, было заторможено и затруднено, и М., вместе с А. Н. Майковым и Щербиной воспринимавшийся в расстановке поэтич. сил 1840--60-х гг. как поэт "чистого искусства", пытался своим путем обрести свой голос: это был путь диффузии, сквозного смешения и нейтрализации различных жанров, тем, метрики и стилистики. В основу этого смешения в лирике М., особенно ранней, кладется самый отработанный и освоенный тип -- романтич. лиризации ("Октавы", 1844, "Я не обманывал тебя...", 1861, и др.; поздний отголосок "Забытые ямбы", 1862, -- в форме, стилизованной под поэзию пушкинского времени), к-рая в одних стихах, не исчезая совсем, облекается в непринужденно-разговорный контекст, предполагающий "небрежную точность" слова, интонац. сбои, бытовую иронию: ср. "Огоньки" (1859), "Знаешь ли, Юленька" (1860), в других опирается на романсную стихию ("Милый друг мой! Румянцем заката...", 1861, "Зачем ты мне приснилася", 1862). Иногда появляются даже "некрасовские" бытовые картинки ("Дым...", 1861, "На бегу", 1862). Особую группу составляют стихи, раскованный песенный строй к-рых сближался с гор. фольклором ("Полежаевской фараонке" -- "Ох, не лги ты, не лги", 1859; ср. аналогичные, чуть более ранние, опыты Ап. Григорьева). Смешение различных стилей и форм поэтич. речи позволяло говорить о воспроизведении "чужих чувств" в поэзии М., ее "нехитрых узорах" (Садовской Б., Русская камена, М., 1910, с. 117), однако в лучших стихах и переводах М. с неподдельным лиризмом сумел сказать о своей душевной тоске, грустной безнадежности, высоких стремлениях, мягкой одухотворенности любви и напряженно-страстных порывах ("Плясунья" -- "Окрыленная пляской без роздыху...", 1859, "Беги ее", 1844, "Нет предела стремлению жадному", 1861), обычно "вечные" поэтич. темы звучат у М. приглушенно, не достигая трагич. накала классич. образцов.
Наибольшее, виртуозное мастерство М. проявилось в экспериментировании со стихом, формотворчестве (не характерном для неизобретательной в поэтич. отношении эпохи), цель к-рого -- расшатать привычные метрико-семантич. связи и ассоциации, оторвать свои стихи от опоры на традицию, чтобы в этот образовавшийся "зазор" вложить свое понимание темы (фольк. 6-стопный хорей в лирич. медитации "Сосна"; вольный анапест в упомянутых былинах; резко оригин. строфы, отвлекающие внимание от тематич. традиции, в "Огоньках", "Давиду-Иеремией", "Юдифь", "Притча пророка Нафана"; почти полное отсутствие гекзаметра в стихах с традиц. антич. тематикой, но целый веер его дериватов -- "Греза", "Фринэ", "Видение" и др.; под гекзаметр оказываются стилизованы даже "Песни Миньоны" И. В. Гёте. М. принадлежит первая в рус. поэзии "Секстина". По смелости экспериментов М. сопоставим только с Некрасовым.
Примеры совмещения несовместимых жанрово-семантич. и стиховых тенденций у М. трудно исчерпать: "Где ты?" -- рус. нар. тема в 5-стопном дактиле, имитирующая антич. гекзаметр; "Покойникам" -- романтич. элегия, переходящая в бытовые картинки; напротив, "Арашка" -- бытовая картинка, переходящая в романтич. обобщение; наконец, "Канарейка" -- романтич. тема свободы в экзотич. вост. декорациях, но изложеннная слав. 5-стопным хореем.
Стиль М. менялся в зависимости от жанра; так, в антологич. лирике он предпочитает не отрешенную, свойств, рус. традиции статуарность, а взволнованную страстность (стихи о творчестве и любви: "Галатея", 1858, "Камеи", 1861, "Фринэ", 1855; эстетский садизм Нерона в "Цветах"). Тот же принцип наблюдается и в переводах М., составивших едва ли не большую часть его поэтич. наследия. М. переводил со мн. языков (всегда с подлинника), создавая свой стиль и меру для каждого образца: он безупречно точен в Анакреоне (полный пер. 1855-- 56), экспериментирует со стихотв. формой, сохраняя точность содержания, в Феокрите, предлагает свободные вариации на темы "Славянских народных песен" (1845--56; одна из признанных удач М.-переводчика), русифицирует П. Ж. Беранже вслед за В. С. Курочкиным; из Г. Гейне переводит преим. любовную лирику и ист. "романсы"; популярностью пользовался пер. стих. Гейне "Хотел бы в единое слово / Я слить мою грусть и печаль", положенный на музыку П. И. Чайковским и М. П. Мусоргским. На стих, и пер. М. созданы десятки муз. переложений, мн. из к-рых стали известными песнями и романсами. Он обращался также к Дж. Байрону, Гёте, перевел "Бурю" У. Шекспира; из Ф. Шиллера избирал для пер. ист. драмы: "Димитрий" -- о Дмитрии Самозванце и нар. сцены "Лагеря Валленштейна". Переводы М. высоко ценились современниками (интерес представляет и переведенное вольным хореем "Слово о полку Игореве", 1841--50).
Драматургия составляет самостоят, пласт в творчестве и интересах М. Сюжет ист. драмы в стихах "Царская невеста" ("Москв.", 1849, No 18; отд. изд. -- М., 1849; пост. 1849, Малый т-р; одноим. опера Н. А. Римского-Корсакова, пост. 1899; одобрит, рец.: М. П. Погодин -- "Москв.", 1849, No 24; Ф. А. Кони -- "Пантеон", 1850, No 1) почерпнут из эпохи Ивана Грозного (женитьба царя на Марфе Собакиной и ее скоротечная кончина). Конфликт двух противоположных, хотя и неразрывно связанных начал -- самодержавной государственности и патриархально-семейного мира -- создает здесь фон, оттеняющий более широкую трагич. коллизию: личность человека неизбежно насилуется во имя полит. или социальных интересов, и оба исконных рус. типа (намеченных в примечаниях к драме в соответствии с воззрениями "молодой редакции") -- "и удалый, и смиренный" -- равно оказываются жертвами ист. хода вещей. Принципиальное возражение в связи с этой драмой высказал А. В. Дружинин ("Совр.", 1849, No 11): хотя "в ней много сцен живых и занимательных", драмы "из старинной рус. жизни" теперь "невозможны", т. к. "все наши страсти, все обычаи получили другое развитие" (Дружинин А. В., Собр. соч., т. 6, СПб., 1865, с. 172--73).
Своеобразным продолжением этого спора явилась вторая драма М. в стихах "Псковитянка" (1849--59; отрывки: альм. "На новый год...", 1850; опубл. с ценз, искажениями -- ОЗ, 1860, No 2; варианты реконструированного авт. текста: изд. 1961; изд. 1962; изд. 1972; пост. 1861, Александрийский т-р; запрещена после первых спектаклей, возобновлена в 1865 после ценз. отзыва И. А. Гончарова -- PB, 1906, No 10; одноим. опера Римского-Корсакова, 1868--72, пост. 1873). В пьесе, получившей одобрит. прием в лит. среде (Тургенев предлагал напечатать это "высокое художественное произведение" в "Современнике", но встретил отказ Н. Г. Чернышевского -- I, 732) и в целом хорошую прессу (А. П. Милюков -- "Светоч", 1860, кн. 5; Ап. Григорьев -- "Время", 1861, No 3/4), М. предложил новую интерпретацию загадочной пощады Пскова во время карательного похода Ивана Грозного: встреча царя с незаконной дочерью-"псковитянкой" (плод вымысла автора) утихомиривает его жестокость и подозрительность, на смену к-рым приходит государств. расчет. Притом, что судьбы героини и ее возлюбленного заканчиваются трагически (в этом М. остался верен взгляду, выраженному в "Царской невесте"), сам грозный Иван предстает здесь фигурой неразгаданно-"фантастической", по мнению Ап. Григорьева. В 1862 тот же критик, как бы отвечая Дружинину, отмечал, что после "Бориса Годунова" и ист. драм А. Н. Островского обе пьесы "покойного Мея" -- "единственные по языку и по подробностям драмы, где наша былая жизнь не искалечена" (Григорьев. Эстетика, с. 375).
Третья пьеса М. -- "Сервилия" (ОЗ, 1854, No 5; рец.: Е. Н. Эдельсон -- "Москв.", 1854, No 12), воскрешавшая идеи и нравы императорского Рима (столкновение христианства и стоицизма в эпоху Нерона), была расценена как явная неудача автора или, в лучшем случае, "драма так себе" (Дружинин, Повести. Дневник, с. 278).
С ист. драмой М. сделал то же, что с бытовой драмой Островский: нагрузил действие богатым историко-бытовым материалом (как и стихи на ист. темы, М. снабжает драмы серьезными примечаниями, обстоятельными выписками из источников), притязающим на самостоятельный интерес: обряды гостеприимства, сватовства, вставные песни и даже сказки; наиб. значительна массовая сцена веча в "Псковитянке". На этом фоне разворачивается романтически-напряженный сюжет (любовное соперничество с отравлением в "Царской невесте", узнание незаконной царской дочери -- в "Псковитянке") с резкими поворотами действия, броскими репликами под занавес и пр. Эти два начала не всегда легко соединялись: критика отмечала длинноты статич. бытовых сцен и, наоборот, отступления от несбытовой точности в угоду романтич. яркости. Обе драмы послужили образцом для многочисл. позднейших драм об эпохах Грозного и "смуты" (А. К. Толстой, Островский и др.).
Как прозаик М. дебютировал охотничьими очерками "Сборное воскресенье" и "Медвежья травля" ("Москв.", 1850, No 7, 8). Характерная для "молодой редакции" установка на невыдуманную, внеидеологич. прозу, описывающую бытовой и праздничный обиход моск. жизни (ср. очерки И. Т. Кокорева, в т. ч. и "Сборное воскресенье", 1849), вызвала настороженное отношение критика "Современника" (1850, No 11): "толки о предметах, не совсем достойных того, чтобы о них писать так много" (Дружинин А. В., указ. Собр. соч., т. 6, с. 377). Вкус к колоритной детали или речевой ситуации, иногда служивший достаточным творч. стимулом (сценки "Казус" и "Лесные диковинки"["Парельщик"] -- "Искра", 1859, No 4, 15), отчетливо ощущается в рассказах "Гривенник" ("Илл.", 1860, No 101--104) -- ориг. вариации на тему гоголевской "Шинели", и "Батя" ("Светоч", 1861, кн. 1), где в ностальгич. дымке представлен кряжевый тип ушедшей эпохи -- господский мужик, являющийся опорой дома и хозяйства. Особое место в прозе М. занимает рассказ "Чубук" (там же, 1860, кн. 12): застенчивый моск. шалопай, ставший невольным медиумом, погибает от столкновения с потусторонней силой.
Прижизненная репутация М.-поэта отнюдь не соответствовала его реальному значению в лит-ре. Когда сразу по его смерти Ап. Григорьев заметил, что критика "вовсе не признавала Мея" ("Время", 1862, No 7; то же: Григорьев. Критика, с. 468), он подразумевал в т. ч. и собств. оценки. Еще в 1853, как бы подводя итог "моек." периоду в творчестве своего друга, он, с одной стороны, констатировал "богатство" и "силу" "фантазии", "красоты выражения", но, с другой -- сетовал на отсутствие в лирике М. "души", т. е. "миросозерцания" ("Москв.", 1853, No 1; Григорьев. Критика, с. 108--09). Этот упрек, варьируемый в зависимости от лит. и обществ, пристрастий критиков, повторялся на протяжении всего пути поэта. Отзываясь на первый сб-к М. "Стихотворения" (СПб., 1857), неполно и неудачно представлявший его творчество, Григорьев писал: "огромный <лирический> тенор без<о> всякой личной манеры" ("Уч. зап. ТГУ", 1963, в. 139, с. 346; публ. Б. Ф. Егорова; еще более скептич. оценки: Н. А. Добролюбов -- "Совр.", 1857, No 12; М. Л. Михайлов -- БдЧ, 1858, т. 147; Я. П. Полонский -- РСл, 1859, No 1). В эпоху повыш. социального напряжения не вызвало заметного интереса новое изд. М. "Соч. и переводы. Кн. 1. Былины и песни"(СПб., 1861); оттесненной на периферию читательского внимания лирика М. оставалась до нач. 20 в., когда он был введен в плеяду "виртуозов" рус. стиха (В. А. Пяст).
Изд.: Соч., т. 1--3, СПб., 1862--63; ПСС, т. 1--5, СПб., 1887 (с биогр. очерком и библ.); ПСС, 4-е изд., т. 1--2, СПб., 1911 (с биогр. очерком и библ.); Стих, и драмы, М., 1947 (БПбс; вступ. ст. С. А. Рейсера); Мей Л., Драмы. -- Майков А., Драм, поэмы, М., 1961 (изд. подготовлено Е. И. Прохоровым); Избр. произв., М.--Л., 1962 (БПмс; вступ. ст. Г. М. Фридлендера); Избр. произв., Л., 1972 (БПбс; вступ. ст. К. К. Бухмейер); Стих., М., 1985 (изд. подготовлено ею же); Забытые ямбы, М., 1984. [Переводы]. -- В кн.: Мастера рус. стихотв. перевода, т. 1, Л., 1968 (БПбс, вступит, ст. Е. Г. Эткинда). Проза: "Медвежья травля". -- В сб.: Очерки моск. жизни, М., 1962; новелла "Гривенник". -- В сб.: Проза рус. поэтов XIX в., М., 1982.
Биогр. материалы: Письма к А. В. Дружинину, М., 1948; Г у л е-в и ч С, Ист. записка о 50-летии Моск. гимназии. 1835--1885, М., 1885, с. 214--16; Зотов В. Р., М. и его значение в рус. литре, СПб., 1887; Максимове. В., Л. А. Мей, [Из личных восп.]. -- РМ, 1887, No 7, Милюков; Старчевский А. В., Восп. старого литератора.-- ИВ, 1892. No 10, с. 43--44, No 11, с. 330, 332; Шелгунов и др. (ук.).; Полонский Я. П., M. как человек и писатель. -- PB, 1896, No 9; Полянская А. Г.. К биографии M. -- PC, 1911, No 3--5, 10; Штакеншнейдер; [Восп. H. B. Берга и С. В. Максимова]. -- В кн.: Островский в восп.
Лит.: Дружинин А. В., Повести. Дневник, M., 1986 (ук.); Чернышевский (ук.); Кони Ф. А., Театр. летопись. -- "Пантеон", 1850, No 41; Григорьев. Критика (ук.); его же, ""Б-ка для чтения". Янв. и февр." -- "Москв.", 1855, No 3--4; его ж е, Обозр. наличных лит. деятелей. -- Там же, 1855, No 15--16; его ж е, Эстетика (ук.); Добролюбов (ук.); Брюсов В. Я. [Рец. на ПСС Мея, СПб., 1911]. -- РМ, 1912, No 2; Кагаров Е. , M. как переводчик Феокрита. -- РФВ, 1917, No 3--4; Пяст В., M. и его поэзия, П., 1922; Щербина Н. Ф., Альбом ипохондрика, Л., 1929; Рубинова Е. Я., Из истории "русского Гейне". -- "Уч. зап. кафедры рус. и заруб. лит-ры Казах. ГУ", в. 1, А.-А., 1957; Уманская M., Историко-бытовые пьесы М. и А. Н. Островского. -- В ее кн.: Рус. ист. драматургия 60-х гг. XIX в., Вольск, 1958; Витковский Е., "Хотел бы в единое слово...". К 150-летию со дня рожд. M. -- В сб.: Мастерство перевода, сб. 9, М., 1973; Овчинина И. А., Фольк.-песенная основа драмы М. "Царская невеста". -- "Науч. тр. Куйбышев. Гос. пед. ин-та", т. 187, в. 2, 1977; ее же, Тема власти в драматургии М. -- Там же, т. 214, 1978; ее же, Нар.-песенные истоки рус. ист. драмы сер. XIX в. -- В сб.: Фольк. традиция и лит-ра (Межвузовский сб. науч. тр.), Владимир, 1980; <Виролайнен М. Н.>, Ист. драматургия 1850--1870-х гг. -- В кн.: История рус. драматургии. Вторая пол. XIX -- нач. XX в. до 1917 г., Л., 1987; Дунаевская Л. Ф., Таланчук Е. М., Жанровая специфика баллад М. -- Вопросы рус. лит-ры, Львов, 1982, в. 1(39); Буранок Н. А., Характер восприятия и изображения античности в романтич. драматургии сер. XIX в. "Сервилия" М. -- В сб.: Рус. драматургия XVIII--XIX вв., Межвуз. сб. науч. тр., Куйбышев, 1986; Овчинина И. А., Драматургия М., М., 1980 (Автореф.); Бахор Т. А., Стих. М. и стиховая культура сер. XIX в., Тарту, 1990 (Автореф.); ЛН, т. 4--6, с. 588--90; т. 88, кн. 1--2 (ук.). * Гербель Н. В., Библиография соч. М. -- КВ, 1865, No 19 <уточнение: Егоров Б. Ф., Критич. деятельность А. И. Рыжова. -- "Уч. зап. ТГУ", в. 65, 1958, с. 77>; Быков П. В., Библиография соч. и пер. М., СПб., 1887; ПНекр.; РБС; Брокгауз; ТЭ; ИРДТ; Муратова (1); Иванов; Масанов.
Архивы: ЦГАЛИ, ф. 310;ИРЛИ, ф. 257 (С. Г. Мей); ГПБ, ф. 475 (фонд Соф. Григ. Мей); ГБЛ, ф. 213/Н (письма М. П. Погодину).
М. Л. Гаспаров. А. Л. Осповат.
Русские писатели. 1800--1917. Биографический словарь. Том 3. М., "Большая Российская энциклопедия", 1994