Окромя того землю всю отобрать и поделить между князьями да графьями.
А самую лучшую да своим сродственник м.
Всему же народу за благо признал подданным ему, Царю, быть и за Веру, Царя и Отечество стоять.
Почал народ стоять.
Стоял за Веру, Царя и Отечество, стоял, пока колени не подносились.
Свалился. Лежит.
Приходит Дурак.
-- Ты чего,-- спрашивает,-- лежишь? Вставай-подымайся.
-- А зачем?-- опять дивится народ.-- Поди, опять за Веру, Царя и Отечество стоять?
Дурак смеется ласково.
-- Нет, милый, Царя отменили. Насчет Веры и Отечества безразлично. А стоять теперь тебе за Братство, Равенство и Слободу.
Делать неча -- встал народ и почал стоять за Свободу, Равенство, Братство.
Стоит, а коленки дрожат, земля из под ног уходит -- того и гляди свалится.
Дурак добрый. Жалко ему народ. Давай уговаривать:
-- Братцы, держись! Друг за дружку держись!
Послушался народ.
Кто кого за чуб, кто кого за бороду. Бабы, те за косы. Держатся крепко, так что у которых даже слезу прошибает. Не может слез видеть Дурак, надрывается:-- Не в том смысле держаться! Надо так держаться, чтоб слобода промеж вас была!
Совсем спутался народ, сбился с толку, не поймешь, как это держаться друг за дружку, а между прочим, чтоб сло-бодно было промеж?
Но тут объявился Большевик.
Глаза -- Змей Горыныча.
Голос -- Труба Иерихонская.
Даром, что сам плюгаш -- от горшка два вершка.
Объявился и сразу декрет:
"Которые не трудящие -- вон!"
А которые трудящие -- тем за Третий Интернационал стоять.
Чего это такое -- народ понять не может, да делать нечего. Понатужился и приспособился.
Не то что земли под ногами не чует, а и ног-то самих будто и нету совсем, но, между прочим, стоит.
Декрет!
Видит Большевик, народ ничего, покорный, только что оченно тяжко ему за Третий Интернационал стоять -- пожалел.
Облегчать и ослобонять стал.
От хозяйства ослобонил.
От хлеба, от скотины всякой ослобонил.
От Бога ослобонил.
От мозгов ослобонил.
От сродственников разных, отца, матери и протчих ослобонил.
Хотел еще от чего-то ослобонить, только видит, что народ ажно в пар обернулся и уж и за землю не держится, а в царство небесное норовит.
Большевик, не будь дураком, подобрал концы неба, да в узел связал.
А пар-то внутрь пузырем узел раздул.
А пузырь-то вот, гляди, сорвется -- ив лет.
Ну, Большевику того только и надо.
Живо корзинку к пузырю приладил -- лететь протчие планиды под Третий Интернационал уровнять. Да только что собрался -- шасть и Антихрист тут как тут.
Час, вишь ты, светопреставленья приспел.
Глянул Антихрист на дела большевика, да хлоп себя ладошками по ляшкам, да к Большевику:
-- Ты што жа это ты, охальник этакой, с народом поделал? Сколько время народ светопреставленья дожидался! Может, тем только и жив был, а ты ему дождаться не дал! Ну, не грубиян? Да знаешь, за это тебя... С кашей съесть мало!
Осерчал Антихрист и без каши проглотил Большевика.
Да шершавый был Большевик. Подавился им Антихрист и помер.
Тут сошел на землю сам Господь Саваоф.
А земля вся голая -- ни одного человека не видать. Только пузырь небесный над землей треплется. А в пузыре пар один -- душа человечья.
Заплакал-зарыдал Господь Саваоф -- жалко стало ему человеков своих.
Да ведь и то поди, кажному известно, как радовался сердешный, когда сотворил человека и Еву. Как дите малое радовался.
А тут, прости Господи, заместо образа и подобия --
-- Пар!
Заплакал-зарыдал Господь Саваоф.
Обнял, горюн, пузырь тот, к сердцу прижал, да так крепко, ажио пузырь лопнул и пар весь как из бани.
Только его и видели.
Комментарии
Сегодня (Рига), 1925, No 20, 25 января.
И. Матусевич (1879 -- после 1940) -- художник, писатель, журналист. Изучал изобразительное искусство в Одессе и Москве. Был выслан из советской России на "философском пароходе" в конце сентября 1922 г. В эмиграции жил в Берлине, публиковался в периодике. Был арестован гестапо и погиб, очевидно, в нацистских застенках.