МАНДЕЛЬШТАМ Осип Эмильевич [1891--] -- поэт; один из главных деятелей акмеизма (см.). Р. в купеческой семье, окончил Петербургский университет. Творчество М. представляет собой художественное выражение сознания крупной буржуазии в эпоху между двумя революциями. Среди акмеистов М. занимает особое место. Ахматова (см.) дала образцы лирики буржуазного ущерба. У Гумилева (см.) наиболее ярко выражены наступательно-хищнические тенденции русского империализма, но поднимающаяся новая волна рабочей революции в 1912--1914, а больше всего Октябрь 1917, окрасили это выражение чувством исторической обреченности. М. же выразил преимущественно страх своего класса перед какими бы то ни было социальными переменами, утверждение неподвижности бытия. Для поэзии М. характерна тяга к классическим образцам, велеречивая строгость, культ исторических мотивов (древний императорский Рим, Эллада, Палестина) и в то же время полный индиферентизм к современности. Даже ультрасовременный теннис осмысливается М. через "аттические" образы. Вневременность своей поэзии М. подчеркнуто декларирует: "Никогда ничей я не был современник". Для миросозерцания Мандельштама характерен крайний фатализм и холод внутреннего равнодушия ко всему происходящему. Действительность воспринимается им лишь с точки зрения иллюзорной неподвижности ее форм. Вещь как данность -- одна из излюбленных его эстетических категорий. Закономерна тяга Мандельштама к законченно-уравновешенным образам, заимствованным из мира архитектурных и скульптурных представлений; они по своей неподвижной природе наиболее соответствуют "чистому покою", которого так упорно ищет М. Любовь М. к полновесным и полнозвучным словам кладет на всю его поэзию отпечаток художественного лаконизма. Классические метры Мандельштама, лишь в исключительных случаях нарушаемые ипостасами, служат средством ритмического выделения отдельных слов, приобретающих таким образом известную самодовлеющую ценность. Эту же функцию в его стиле несут полнозвучные точные рифмы.
Искусство понимается М. как "ценности незыблемая скала над скучными ошибками веков". Крайний буржуазный индивидуализм поэта развернут в ряде основных мотивов творчества. "Подлинное" искусство осознается М. как самоудовлетворенное одиночество. Предчувствие социальной катастрофы в предреволюционном творчестве Мандельштама выразилось в мотивах смертной скорби, в ощущении мира "болезненного и странного", от которого автор тщательно отгораживается стеной равнодушия, фатализма.
Октябрьская революция не произвела никаких сдвигов в поэтическом творчестве М. Попрежнему для его стихов продолжает быть характерным классический холод исторических образов. Огромная сила инерции, сохранявшая сознание М. нарочито отгороженным от процессов, происходящих в действительности, -- дала поэту возможность вплоть до 1925 сохранить позицию абсолютного социального индиферентизма, этой специфической формы буржуазной вражды к социалистической революции. Для этого периода чрезвычайно характерно большое стихотворение "Нашедший подкову" [1923], где декларирован принцип инерции как "извечной" категории. Новизна происходящего подчеркнуто отрицается: "Все было встарь, все повторится снова, / И сладок нам лишь узнаванья миг". В этой формуле нашло себе законченное выражение идеалистическое существо творческого метода М., для которого всякая внешняя перемена осознается как обновленное "узнавание" неизменно существующего. Классовая логика этой творческой концепции сводится к довольно распространенному среди буржуазных идеологов и художников "приему" отрицания реальности перемен, вызванных Октябрем. Это лишь чрезвычайно "сублимированное" и зашифрованное идеологическое увековечение капитализма и его культуры. Однако пооктябрьская действительность, фаталистически "приемлемая" Мандельштамом как неизбежность, начинает все же вызывать в поэте враждебные реакции: "Разбит твой позвоночник, мой прекрасный, жалкий век". Наконец приходит и горькое признание своего социального умирания -- "время срезает меня".
1925 знаменует для М. переход к прозе, долее сохранять в неприкосновенности иллюзорный мир классической гармонии стиха было для него невозможно. "Шум времени" -- сборник воспоминаний о 90-х гг. прошлого столетия, о 1905, о Феодосии времени врангельщины. В нем М. с большой любовью повествует о либерально-буржуазной интеллигенции, отчетливо сознавая задним числом ничтожность и бесперспективность ее путей. "Мальчики тысяча девятьсот пятого года шли в революцию с тем же чувством, с каким Николенька Ростов шел в гусары, -- то был вопрос влюбленности и чести". Лирическая повесть "Египетская марка" [1928] знаменует окончательно распад художественной системы М. Уход в бредовой иррационализм сочетается с вульгаризаторским снижением старых классических образов. Например образ разоренного буржуа-рантье развертывается как миф о старце Пергаменте, "стригущем купоны". Мотив боязни революции сочетается с признанием полного своего краха: "Все уменьшается, все тает. И Гёте тает. Небольшой нам отпущен срок". "Странно подумать, что наша жизнь -- это повесть без фабулы и героя, сделанная из пустоты и стекла, из горячего лепета одних отступлений, из петербургского инфлуенцного бреда".
Кроме стихов и прозы у М. есть книжка статей о поэзии, написанных в духе импрессионистического идеализма. Перу М. принадлежит статья "Утро акмеизма" -- один из значительнейших теоретических манифестов школы (еженедельник "Сирена", Воронеж, 30/I--1919). В ней М. декларирует высшую по сравнению с бытием "действительность искусства". Одновременно акмеизм характеризуется здесь как "обуянный духом строительства", провозглашается "реальность материала" искусства, отрицается символистская "надземность" его, провозглашается культ средневековья, где была "благородная смесь рассудочности и мистики и ощущение мира как живого равновесия". Все это еще раз указывает на буржуазный и контрреволюционный характер акмеизма, школы воинствующего буржуазного искусства в канун пролетарской революции.
Библиография:
I. Камень, 1-я кн. стихов, изд. "Акмэ", П., 1913;
То же, изд. 2-е, Гиз, Москва, 1923;
Tristia, изд. "Petropolis", Берлин, 1922; Вторая книга, изд. "Круг", Москва, 1923;
Шум времени, изд. "Время", Ленинград, 1925;
Примус (Стихи для детей), изд. "Время", Ленинград, 1925;
Стихотворения, Гиз, Москва -- Ленинград, 1928;
Египетская марка, изд. "Прибой", Ленинград, 1928.
II.Жирмунский В., На путях к классицизму, "Вестник литературы", 1921, IV--V;
Эренбург И., Портреты русских поэтов, Берлин, 1922;
Гумилев Н., Письма о русской поэзии, Петроград, 1923;
Степанов Н., "Звезда", 1928, VI ("Стихотворения");
Рудерман М., "Новый мир", 1928, VIII ("Стихотворения").
III.Владиславлев И. В., Литература великого десятилетия (1917--1927), т. I, Гиз, Москва -- Ленинград, 1928.
Ан. Тарасенков
Источник текста: Литературная энциклопедия: В 11 т. -- [М.], 1929--1939. Т. 6. -- М.: ОГИЗ РСФСР, гос. словарно-энцикл. изд-во "Сов. Энцикл.", 1932. -- Стб. 756--759.
МАНДЕЛЬШТАМ, Осип Эмильевич [3(15).I.1891, Варшава, -- 27.XII.1938] -- рус. сов. поэт. Род. в купеч. семье. Окончил Тенишевское училище в Петербурге (1907). Учился в Петерб. ун-те, занимаясь старофранц. яз. и лит-рой. В 1909 познакомился с Вяч. Ивановым и И. Анненским и вошел в круг поэтов, близки к журн. "Апполон", где его стихи впервые появились в печати (1910, No 9). Стихи 1909--11 проникнуты ощущением иллюзорности происходящего, стремлением уйти в мир первозданных муз. впечатлений ("Только детские книги читать", "Silentium" и др.); в них сказалось влияние символистов, преим. французских. В 1912 М. приходит к акмеизму. Для стихов этого периода, вошедших в сб. "Камень" (1913; 2 доп. изд., 1916), характерны приятие внешней реальности мира, насыщенность вещными деталями, тяга к строго выверенным "архитектурным" формам ("Notre Dame", "Айя-София"). Поэт черпает вдохновение в образах мировой культуры, обогащенных лит. и историческими ассоциациями ("Домби и сын", "Европа", "Я не слыхал рассказов Оссиана" и др.). М. присуща мысль о высокой значимости личности и мировоззрения художника, для к-рого поэзия "есть сознание своей правоты" (ст. "О собеседнике"). С 1916, начиная с антимилитаристич. стих. "Зверинец", поэзия М. приобретает более лирич. характер, живее откликается на совр. действительность. Стих, усложняясь, обрастает побочными ассоциативными ходами, что затрудняет его понимание. В стих. "На розвальнях...", "Декабрист" и др. детали, уводящие в глубь истории, одновременно служат раскрытию личной темы: невозможности уклониться от уготованного историей пути. Октябрьская революция нашла у М. прочувствованный отклик ("...В кипящие ночные воды"). "Классицизм" М.("классическая поэзия -- поэзия революции") вызван стремлением овладеть отложившимися в языке культурными напластованиями (статьи "Слово и культура", "О природе слова"). Прошлое представляется ему в виде нетронутой целины, к-рую надо заново перепахать, чтобы удовлетворить тоску человечества по новой культуре. В 1918--21 М. работал в культ.-просветит. учреждениях, был в Крыму и Грузии. В 1922 он переезжает в Москву. Во время обострившейся борьбы лит. группировок М. сохраняет независимое положение (см., напр., письмо группы писателей, в т. ч. М., по поводу рапповской политики в лит-ре, в кн.: "История русской советской литературы", т. 1, 1958, с. 47); это приводит к изоляции имени М. в лит-ре. Стихи 1921--25 немногочисленны и отмечены острым сознанием "отщепенства". Поэт сознает, что "приносит революции дары, в которых она пока что не нуждается" (Ответ на анкету, газ. "Читатель и писатель", 1928, No 46). К этому времени относятся автобиографич. рассказы "Шум времени" (1925) и повесть "Египетская марка" (1928) -- о духовном кризисе интеллигента, жившего до революции на "культурную ренту". Последняя опубл. при жизни М. работа -- проза "Путешествие в Армению" ("Звезда", 1933, No 5). В 1934 в условиях культа личности М. был репрессирован. Погиб после вторичного ареста.
Стих М., внешне традиционный (по метру, рифме), отличается семантич. сложностью, основан на большой филологич. культуре. Предметная связь слов часто заменяется ассоциативной, имеющей корни в историч. жизни слова.
Сближение разных по значению слов, приподнятость интонации восходят по традиции к высокому, "одическому" стилю, берущему начало от М. В. Ломоносова. Стихи М. 30-х гг., отмеченные признанием: "пора вам знать -- я тоже современник" ("Полночь в Москве", "Лит. газета", 1932, 23 ноября), связаны с раздумьями над ответственностью художника перед временем, они говорят о большой искренности поэтич. пути М. ("За гремучую доблесть...", "Андрею Белому" и др.). В воронежском цикле стихов, созданном в 1935--37 и частично опубл. в 1965--66, появляются новые для М. темы рус. природы, "земли" ("Чернозём", "Я к губам подношу эту зелень" и др.). Поэт ищет пути к "таинственно-родному" стиху, нужному народу. В 1933 была написана кн. "Разговор о Данте", в к-рой наиболее полно изложены взгляды М. на поэзию.
Сочинения:
Камень. Стихи, 3 изд., М., 1923;
Tristia, П.--Берлин, 1922; Вторая книга, М., 1923;
О природе слова, X., 1922; О поэзии. Сб. ст., Л., 1928;
Восемь неизд. стихотворений, "Москва", 1964, No 8;
[Стихотворения], "Простор", 1965, No 4;
[Стихотворения], там же, 1966, No 11;
Из "Воронежских тетрадей". [Предисл. А. Немировского], "Подъем", 1966, No 1;
Разговор о Данте, М., 1967.
Литература:
Гумилев Н., Письма о рус. поэзии, П., 1923, с. 177--79;
Блок А., Дневник 1920 года, Собр. соч., т. 7, М. -- Л., 1963, с. 371;
Жирмунский В., На путях к классицизму, в его кн.: Вопр. теории лит-ры, Л., 1928;
Тынянов Ю., Промежуток, в его кн.: Архаисты и новаторы, Л., 1929, с. 568--73;
Пяст В., Встречи, М., 1929;
Берковский Н., О прозе Мандельштама, в его кн.: Текущая лит-pa, М., 1930;
Эренбург И., Люди, годы, жизнь, т. 1, М., 1961;
Чуковский Н., Встречи с Мандельштамом, "Москва", 1964, No 8;
Цветаева М., История одного посвящения, "Лит. Армения", 1966, No 1;
Орлов Вл., На рубеже двух эпох (Из истории рус. поэзии нач. нашего века), "Вопр. лит-ры", 1966, No 10;
История рус. лит-ры конца XIX -- нач. XX века. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. -- Л., 1963.
Ал. Морозов.
Источник текста: Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. -- М.: Сов. энцикл., 1962--1978. Т. 4: Лакшин -- Мураново. -- 1967. -- С. 568--570.