Передо мной небольшая пачка красноармейских литературных опытов. Стихов больше, чем прозы. Всех почти тянет на стихи. Почему?
Красноармейская жизнь дает много сильных, здоровых и свежих впечатлений. Жизнь течет приподнято.
И вот эти нахлынувшие, новые впечатления ищут выхода, просятся в песню. Не случайно большинство берется именно за стихи. Песня лучше всего передаст волнение человека.
Но вот -- странное дело, когда читаешь эти строки, нередко искренние и прекрасные по чувству, то приходит в голову: автор, наверное, складно и хорошо говорит, за словом в карман не полезет, а в стихах у него язык заплетается, и не только песни не выходят, но даже трудно выговорить. Красноармеец Поляков пишет:
На границе мы стоим, В оба зорко мы глядим, Чтоб шпион контрабандой Не имел куда пролезть.
Первые две строчки еще похожи на песню, а третья и четвертая мучительно нескладны. Стихи тем и хороши, что их легко выговорить. Если палкой сгонять слова под рифму, а они упираются, не идут, получается нескладная, несуразная речь, и уж гораздо лучше говорить осмысленной прозой.
Больше того, лихое рифмачество мешает людям рассказать как раз самое интересное, заставляет топтаться на месте. Так, другой красноармеец, вместо того, чтобы рассказать об интересных явлениях красноармейской жизни, все время повторяет:
В Красной армии служить И присягу принимать, Без измены все служить, Служить вечно без измены...
и т. д.
* * *
У многих замечается особое стремление выразиться стихами как можно вычурней, чтоб было непохоже на обыкновенную речь. Отделком 133-го полка Носов рассказывает о деревенской зиме. Детишки катаются на салазках. И вдруг --
Словно пушки разрядились: Прокатился детский смех.
Конечно, автор никогда бы себе не позволил сказать такую несуразную вещь в разговоре, а в стихах ему кажется, что так и нужно.
Нужно сказать, что не только начинающие авторы-красноармейцы грешат таким образом, поэты-интеллигенты, особенно любители, ничуть не лучше.
Вот, например, дурное влияние интеллигентской поэзии:
Медведи заходят в берлоги, Метели поют, словно бес.
Никто ведь никогда не слышал, как поет бес. Неужели автор, сравнивая метель с пеньем беса, надеется дать живой образ метели, но по дурной литературной привычке метель принято сравнивать с бесом, и автор -- жертва этой привычки.
Когда-то Пушкин написал знаменитое стихотворение "Бесы", про метель же. Конечно, и он ни в каких бесов не верил, но картина зимней ночи напомнила ему народное поверье; а потом уже пошли без всякого толка сравнивать метель с бесом.
* * *
Красноармеец 134-го полка рассказывает о полковом собрании. Его поразила сильная и твердая речь командира о германских событиях. Как же он передает эту речь?
Час к часу будь готов На помощь раб-германской силы.
Командир так никогда не мог сказать. Автор, ломая слова для стихов, сам придумал выраженье раб-германская сила, т. е. рабоче-германская. Выраженье неудачное и получилась двусмысленность: "будь готов, раб германской силы".
На все лады в стихах повторяется мысль о необходимости братства с германским трудовым народом:
Хоть сейчас готовы, ждем другие народы
или
И чтобы с новым годом Нам слиться с западным народом.
Но прекрасная мысль выражена беспомощно:
Стальной млат не знает преград.
Видно, для рифмы понадобилось церковнославянское слово "млат" вместо молот.
Вообще, начинающие писатели, когда говорят о революции, очень охотно тянутся к эмблемам, т. е. картинным изображениям: серпу, молоту, солнцу, звезде, красному знамени и т. д.
Между тем это следует беречь для праздников, для очень важных случаев. Если же трепать их по всякому поводу, они потеряют свой смысл.
В одном стихотворении курсант Лин почти выходит на настоящую дорогу, т. е. схватывает жизнь: курсант в больнице --
Как уйти от больничных будней? К черту халат: лучше хлебать курсантский студень. Нам ли, нам ли мощью молодых крыл, Время одолевшим, от лени Вымеривать стен оскалые плеши?
Хорошо, что он говорит о живых вещах: о студне, о халате, но как же он додумался до оскаленных плешей? Какие же у плешего зубы?
* * *
От стихов перейдем к прозе. Чрезвычайно радует своим рассказом "Выдержка" товарищ С. Д-ло. Все хорошо и толково в его маленькой повести: и вечер в казарме, где
"Курили много, курили до того, что свет от маленькой лампы казался сизым и умирающим".
И лукавый кулак-бандит, заманивший к себе в дом красноармейца:
"А чего ж, милости просим".
Маленький эпизод гражданской войны рассказан так, что любо слушать, а сам рассказ вставлен в рамку сегодняшнего красноармейского быта:
"Нет, братцы, что ни говорите, -- заметил Зелев, -- а кровавое было время, по-моему, это была настоящая наша жизнь. А теперь что?
-- Ну, то романтика, -- пробасил Батрак. -- Разве теперь мы не боремся, разве некуда силы приложить. Ты вот сидишь, как колода, а почему? Потому что целый день сегодня боролся с еще большим бандитом, боролся с темнотой. С этим бандитом у нас теперь борьба; а надо будет -- мы шашками умеем".
1923--1924
Примечания
Красная Армия (Киев), 1924, 13 января. Печ. по тексту публ. А. Е. Парниса UIO, 1991, No 1, с. 19-20).
Мандельштам продолжает здесь тему, поставленную в "Армии поэтов" (II, No 210-211). О факте публикации Мандельштама в газете "Красная Армия" писал Н. Ушаков (Н. У. Киев и его окрестности // Ветер Украины (Киев), 1929, кн. 1, с. 123). Литературную страницу в этой газете вел поэт и журналист Лев Длигач (1904-1949). Мандельштам встречался с ним и позднее, в Москве, когда оба сотрудничали в МЮ, он даже читал Длигачу роковые стихи о Сталине. Поэма Л. Длигача "Речь о деревне" (Новый мир, 1935, No 2) подтолкнула Мандельштама к написанию "Стансов" 1935 г. (см. HM-I, с. 83-86).