Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Глупая Окся

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эскиз.

   Д. Н. Мамин-Сибиряк

Глупая Окся

Эскиз

I

   Что Окся глупа, в этом все были убеждены. В Ельниках так ее и звали: "глупая Окся"... Высокая и широкая в кости девка с рябым и скуластым лицом действительно существовала, кажется, исключительно одними растительными процессами, а умственная жизнь находилась в зачаточном состоянии. Впрочем, о последнем трудно было и судить, потому что Окся постоянно молчала. Если ее очень уж начинали донимать бойкие промысловые парни, она схватывала палку или камень и защищалась, как обезьяна.
   -- Уродилось же дерево смолевое!.. -- удивлялся отец Окси, промысловый "швец" Тарас Пиканников. -- Ни к чему ее не применишь... Одно слово, не в людях человек.
   Вся семья так и смотрела на Оксю, как на рабочую скотину. Сила у ней действительно была лошадиная, точно несправедливая судьба хотела вознаградить ее хоть этим за большие пробелы по части красоты и ума. Работала Окся в своей семье за двоих и так же безответно, как работает лошадь; но ее работы никто не хотел замечать, точно это так и должно быть. В сущности, она везла весь дом и ни от кого еще не слыхивала доброго слова, а пьяный отец ее же колотил сапожными колодками. Пьян был Тарас без малого каждый день, как настоящий сапожник. Нельзя, работа тяжелая: с устатку все промысловые пировали. Его широкое лицо с чахлой бороденкой давно опухло от беспросыпного пьянства, маленькие черные глазки постоянно были налиты кровью, а нос выглядывал клюквой.
   Проваленная избушка, в которой околачивалась Тарасова семья, стояла на самом краю селения. Она давно покосилась, и в единственном окне половина стекол заменялась синей "сахарной" бумагой. Издали эта избушка так и походила на человека с подбитым глазом. Около избы ни загородки, ни конюшни, ни амбарушка, ни навеса -- хоть шаром покати. Лес был рукой подать, и Тарас рассуждал так, что выстроиться всегда успеет; поэтому же он никогда и дров не запасал. Отправится Окся в лес, приволокет на себе сухарину [*] да и долбит ее, -- сколько нужно, столько и отрубит. Внутри избушка походила на плохую кузницу или конюшню. Закопченный потолок, дымившая печь из битой глины, горбатый пол из кое-как обтесанных плах, две лавки, полати -- и все обзаведение тут. По зимам в одной этой избе проживало целых пять душ: сам Тарас со своей старухой Акулиной, его сын Вахрушка с женой и Окся.
  
   [*] - Сухарина-- засохшее на корню дерево. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)
  
   -- Все-таки свой угол, -- утешался Тарас. -- Захочу -- и новую избу поставлю: лес-от вон он стоит. Получше нас добрые люди в землянках живут, а мы еще слава богу...
   Вахрушка по своей беспечности и характеру напоминал отца. Зиму он работал дома, а с первой вешней водой бросал все и уходил на промыслы вместе с женой. На заморозках к осени он возвращался под отчий кров и обыкновенно ничего не приносил с собой. Что зарабатывалось, то и пропивалось; но Тарас гордился своим единственным сыном. Как же, все-таки сын, работник в дому, а не то, что девка! Окся тоже все лето работала на промыслах, и Тарас забирал деньги вперед под ее работу. Она и возвращалась с промыслов с деньгами, и Тарас опять отбирал у нее все, чтобы пропить с Вахрушкой. На что деньги глупой девке? Чтобы дело было вернее и Окся не утаила бы какого гроша, Тарас просто отдавал ее в аренду.
   -- Лошадь, а не девка, -- нахваливал он дочь в кабаке своим нанимателям. -- Сколько "хошь сробит, потому безответная... Как упрется, так даже глядеть на нее страшно. Говорю: дерево смолевое.
   Своя "швальная часть" у Тараса по зимам шла полным ходом. По приисковому делу разный "обуй" составлял главную статью расхода: без обуток нельзя, а в воде да и в грязи кожа точно горела. Когда Тарас был помоложе, он на промыслах занимал должность шорника, но потом женился, начал пить и поэтому исключительно занялся своим делом. Все мастерство -- дома: сноха тачает голенища, Вахрушка обделывает закаблучья и подошвы, а Окся -- все, что потруднее. Сам Тарас любил больше починку: положит заплатку, поправит "подборы" к стоптанным козловым ботинкам какой-нибудь приисковой щеголихи -- выпивка и готова. Более крупные заработки пропивались совместно с Вахрушкой, как главной подпорой и надеждой всей семьи.
   Только раз безответная Окся взбунтовалась и потребовала себе козловые ботинки.
   -- Да на что тебе, дуре? -- изумился Тарас. -- Не к роже...
   Но за Оксю вступилась мать, и ботинки были сшиты, то есть сшила их сама же Окся, работая по ночам.
   -- Пусть ее потешится, -- уговаривала Акулина мужа. -- Конечно, глупая: видит у других баб ботинки, вот и ей забрело в башку... Незамужница она у нас, так пусть хоть на ботинки на свои поглядит.
   Тарас свеликодушничал, -- разве с бабами сговоришь? Но ботинки Окси смущали его каждое утро, когда голова трещала с похмелья: рубль серебра задарма пропадает. Раза два Тарас пробовал стащить их у дочери, но та лезла на стену и не давала единственного своего сокровища. Эта история с ботинками, однако, кончилась для Окси очень скверно. В одно прекрасное утро передняя стена избушки оказалась вымазанной дегтем.
   Оксю били сильно и долго. Тарас и Вахрушка соединились в общей ревности за попранную фамильную честь. Избитая и покрытая синяками Окся молчала как убитая... В результате явился мертвый ребенок, и только тут Окся заговорила: как она плакала и убивалась над крошечным мертвым тельцем!.. Тут даже Тарас отступился и только развел руками.
   -- Вот дура-то... а? Ведь польстился же какой-то озорник на этакое дерево... Вот тебе и козловые ботинки! Другая бы радовалась, что господь прибрал младенца, а она ревмя-ревет, как корова.
  

II

   Ельники -- самые старинные золотые промыслы на Урале, и в крепостное время население было согнано сюда из разных местностей. Таким путем образовалось большое селение с типичным промысловым характером. Все постройки ставились как-то так, как строят на время: то крыша недокончена, то недостает по "планту" двух окон, то службы поставлены через, улицу и т. д. Даже церковь, и та не избегла общей участи. Каменное здание было начато очень широко, да так и осталось недостроенным. Впрочем, трудно и винить ельниковских мужиков за эти недочеты в стиле, потому что подземные шахты подходили под самое селение, отчего там и сям образовались провалы. В других местах прямо через улицу шли громадные свалки из пустой породы. В центре селения разливался небольшой пруд, а у плотины день и ночь гремела толчея.
   Издали вид на Ельники все-таки был очень красив, благодаря обступившим жилье зеленым горам. Как на хорошей картине, получалось много света и воздуха, а синевшая даль уходила из глаз. Самый беспорядок построек придавал селению тот промысловый характер, когда людям некогда думать о комфорте, да и неизвестно, сколько поживется. Пока золото идет -- и селение стоит, а "изубожились" жилы -- и все разбредется куда глаза глядят. Но, несмотря на это существование "пока", каждый год появлялось несколько новых изб и далеко желтели новые тесовые крыши. По таким желтым пятнам построек можно было безошибочно определить, кому повезло счастье: кто находил "хорошее золото", тот и начинал строиться. Так как счастье не одинаково, то эти постройки останавливались на разных стадиях: у одного выстроена вся изба и службы, у другого -- одни службы, а у третьего только поставлен забор.
   Земля, на которой красовались Ельники, была казенная, но наделов крестьянам не полагалось. Нарезку земли тормозила из года в год громадная компания, арендовавшая всю казенную землю. Таким образом, ельниковцы или работали у компании, как поденщина, или брали на себя отрядные работы, то есть получали от компании крошечный лоскуток земли с условием сдавать все добытое золото компании по известной цене. Компания страшно эксплуатировала безземельное население и обставляла его труд невозможными условиями, особенно отрядные работы. Но каждый из рабочих мечтал именно о последнем, потому что только здесь представлялась единственная возможность поправиться и даже разбогатеть, конечно, если кому господь пошлет счастье. Это была самая азартная игра -- игра на труд. В результате получалось то, что дивиденды компании все росли, а население беднело и развращалось.
   В одно прекрасное утро в кабаке целовальника Пятачка поднялся неистовый хохот кабацких завсегдатаев. Главным действующим лицом являлся Тарас Пиканников, который пришел в новом азяме и заявил, что пошабашил свою швальню и будет с семьей робить на отряд, как другие.
   -- Землю тачать кайлом хочешь, Тарас?..
   -- А уж это как господь покажет... Будет мне сапоги вам шить, подлецам.
   -- Он шилом, того гляди, наковыряет себе золота, братцы...
   Настоящие приисковые рабочие всегда смотрели с презрением на таких новичков, которые берутся искать золото, а сами не умеют взять лопату в руки. Попадет такой новичок в забой или в ледяную воду, -- и шабаш, с копыльев долой. Где уж таким белоручкам тягаться с приисковыми волками, одеревеневшими на каторжной промысловой работе? Поэтому заявление Тараса и вызвало неудержимый хохот: шваль, который целую жизнь, согнувшись в три погибели, ковырял шилом, вдруг пойдет на отрядную работу...
   -- Бить тебя некому, Тарас, -- заявил и сам целовальник Пятачок, покачивая головой. -- Погляди ты на себя, какой ты отрядный.
   Но Тарас оказался хитрее, чем можно было предполагать. Он выбрал делянку уже с готовым золотом. Компания отдавала на отряд участки земли в Двадцать пять квадратных сажен, с условием, чтобы шахты не углублялись ниже десяти сажен. Опытом было уже установлено, что золотоносные жилы встречаются именно на этой глубине, и когда отрядные рабочие отыскивали жилу, компания ставила свои работы. Таким образом, самая дорогая и рискованная часть промыслового дела -- разведки -- производилась даром. Тарас взял заброшенную делянку, с готовой шахтой-дудкой, которая была оставлена, как пустая, на шестой сажени. Какой-то отрядный рабочий выбился из последних сил на половине работы и умер от натуги. Вахрушка, болтавшийся по промыслам, разведал как-то, что именно в этой делянке есть хорошие знаки, и, потихоньку ото всех, недели две ковырял в дудке, пока не напал на кварцевую жилу. Тогда только оставалось оформить дело, то есть взять делянку от компании со всеми канцелярскими церемониями.
   В проваленную избушку Тараса Пиканникова заглянул настоящий золотой луч, ожививший разом все. На радостях Тарас прежде всего поставил в своей избушке громадные новые ворота и даже выкрасил их. Появился ведерный самовар, у снохи -- кумачные платки на голове, у старухи Акулины -- новенький ситцевый сарафан, у Вахрушки -- плисовые шаровары, и только одна Окся, наученная горьким опытом, отказалась от всякой обновки.
   -- Совсем глупая девка! -- решили соседи в окончательной форме.
   Тарас Пиканников сделался героем промыслового дня. Любопытные приходили с другого конца селения, чтобы посмотреть новые ворота, а разная деревенская родня лезла прямо в избу. На радостях Тарас уже совсем развернулся и купил у цыгана лошадь, хотя ездить ему было некуда. Потом явился новый овчинный полушубок, мешок крупчатки, гармония у Вахрушки, а водка не сходила со стола. Проворный целовальник Пятачок до того вверился Тарасу, что отпускал водку четвертями прямо в долг.
   -- Эк, распыхался как Тарас! -- завидовали все дурацкому счастью.
   Более проницательные прибавляли:
   -- Ничего, скоро откантует... Не велика жилка, а подойдет девятая сажень -- и шабаш.
   Но и здесь Тарас оказался хитрее других. Он не накинулся на свое золото, а добывал его сколько нужно. Отправится всей семьей к дудке, поработает до полуден -- и кончено. Когда добытое золото проедалось, опять выходили на работу.
   -- Оно вернее, когда в земле золото мое лежит, -- объяснил Тарас.
   Делянка Тараса от Ельников была верстах в двух, и любопытные нарочно ходили туда, чтобы посмотреть, как шваль добывает свое золото. Дудка -- это круглая дыра аршина полтора в диаметре. Преимущество ее перед обыкновенной квадратной шахтой в том, что не нужно крепить стенок. Положим, что работать в такой дудке крайне опасно, и горный устав строго запрещает такие работы, но всякому закону по нужде бывает "пременение". В дудке работала, конечно, Окся, потому что это была самая трудная часть предприятия. Вахрушка управлялся наверху, "выхаживая" на воротке из дудки разную породу. Сноха на тачке отвозила пустую землю под горку.
   -- Да не дура ли эта Окся? -- дивились еще раз все, заглядывая в дудку. -- Задавит ее землей... Бабье ли это дело в забое робить?
   Тарас обыкновенно приезжал к дудке верхом и, не слезая с лошади, распоряжался, как главнокомандующий.
   -- Нет, вы вот что, -- объяснял он своим завистникам: -- как она, Окся-то, там поворачивается... на восьмой сажени... Ведь это помереть надо, а она изворачивается.
   Когда жилки добывалось достаточно, Тарас подходил к дудке и кричал:
   -- Шабаш, Окся!..
   Отец и сын, впрочем, жаловались, что уж очень тяжело поднимать эту Оксю из дудки: прицепится к веревке и точно чугунная. Оксю вытаскивали из дудки всю покрытую красной приисковой глиной и мокрую по колена, но она не жаловалась на свою работу и, по обыкновению, молчала, как пень.
  

III

   Отрядные работы, как и компанейские, были обставлены сплошным воровством. Причина заключалась в том, что рабочим платили за добытое золото "любую половину" его номинальной стоимости, а то и меньше. Если отрядный рабочий попадал на очень большую жилу, компания платила ему все меньше и меньше, по мере увеличения добычи. Понятно, что это вызывало утаивание добытого металла и тайную продажу его скупщикам. В Ельниках образовалось что-то вроде воровской биржи, с понижениями и повышениями. Кабатчик Пятачок являлся главным посредником и всегда выходил сух из воды.
   Пока золото шло хорошо, Тарас не нуждался в сбыте его на сторону. Пятачок одобрял придуманную Тарасом систему не вырабатывать всей жилки зараз.
   -- Все равно деньги пропьете, -- уговаривал он Тараса. -- Успеете. Помаленьку-то года два пьяны будете, а зараз-то и на полгода не хватит.
   -- Обыкновенно, где хватит, -- соглашался Тарас. -- Известно, какая наша жисть. Вот лошадь завел, ворота поставили. Как же, нельзя, надо все, как у добрых людей.
   -- Ты избу-то выправляй, Тарас.
   -- Изба от нас не уйдет.
   Так шло дело целую зиму. Тарас совсем опух от водки и начал даже заговариваться -- "играли хмельники". Теперь он сам не ездил на свою дудку, а возила его жена в новеньких пошевнях. Подъедет Тарас к работе, вылезет из саней и подойдет.
   -- Окся, ты тут? -- крикнет он в дудку.
   -- Здесь, тятенька, -- из-под земли донесется знакомый голос.
   -- Идет жилка?
   -- Идет, тятенька.
   -- Ну, старайся, милая.
   Иногда на Тараса нападало что-то вроде сомнения: зачем они, в самом-то деле, морят в забое девку? В кабаке проходу не дают Оксиной работой. Тарас пробовал даже принимать энергичные меры и накидывался на Вахрушку.
   -- Ты чего, лодырь, у воротка торчишь? -- ругался Тарас, -- Полезай в дудку
   -- Полезай сам, коли охота, -- грубил Вахрушка.
   -- Да ведь мы измаем Оксю-то! Не ровен час, еще придавит землей. Кто ее знает, как она там копается.
   -- Коли она дура, так я не виноват тому делу.
    
   Однажды под пьяную руку Тарас даже подрался с Вахрушкой, но толку из этого все-таки не вышло. Окся продолжала оставаться в забое и работала там до тех пор, пока сверху ей не крикнут: "Шабаш, Окся!". Она даже позеленела от подземной работы и начала кашлять.
   -- Вы бы хоть работника прихватили, -- советовали жалостные бабы-соседки. -- Измывается девка на вашем золоте.
   -- Работник, -- удивлялся Тарас. -- А Вахрушка на что? Слава богу, свой работник в дому. Да я и сам, ежели касаемо што, так могу вполне соответствовать... Сам в забой пойду.
   -- Так и пошел! -- корили бабенки. -- Один у вас, у мужичков, забой: в кабаке у Пятачка проклажаться.
   К весне Тарас стал замечать, что жила "изубожилась". Кварц все самый форменный, а золота прежнего не стало. Конечно, виновата глупая Окся, которая непременно упустила настоящую линию и работает в дудке черт знает как. Тарас даже решился сам спуститься и прополз по узкой норе до того места где, лежа на животе, работала Окся.
   -- Куда ты, дура, золото наше девала? -- ругался Тарас, толкая Оксю кайлом в бок. -- Понадейся на чужую работу.
   -- Девятая сажень, тятенька, подходит.
   -- Молчи, дура. Не твоего ума дело.
   Золота стало попадать все меньше, а потом Вахрушка совсем замотался: пирует в кабаке и на работу нейдет. Пришлось Тарасу самому стать к вороту и "выхаживать" деревянную бадью с землей. Работа хоть и не тяжелая, но после целого года безделья она казалась Тарасу очень горькой. Хорошо еще, что Пятачок научил: половину золота сдавай в контору, а другую половину скупщикам -- вот опять и будет та же цена. Не хотелось Тарасу вожжаться со скупщиками, но делать нечего. Старуха Акулина, и та ворчит, что денег стали мало приносить домой.
   Ввиду таких стесненных обстоятельств Тарас решился поставить хоть новую избу, а то и в самом деле безо всего останешься. Сказано -- сделано. Ворота уже есть. Заказал Тарас бревен мужикам, а сам принялся разворачивать свою избушку. Окся по-прежнему работала в забое, а у ворота стояла жена Вахрушки. Тарас, под предлогом постройки, являлся на дудку только поругаться с бабами. Раз, когда он приехал верхом на работу, сноха сидела без всякого дела.
   -- Ты это што лодырничаешь? -- обругался Тарас.
   -- Да чего мне делать-то, коли Окси нет...
   -- Как нет?
   -- Да так... Видно, домой пошла, а я вот и сижу одна.
   -- Врешь что-нибудь...
   Наклонившись к дудке, Тарас крикнул:-- Окся, куда ты запропастилась?.. Эй, Окся...
   Ответа не последовало.
   -- Спит, видно, подлая... -- решил Тарас. -- На этих баб только надейся!
   Он спустился в дудку, чтобы отлупить Оксю на все корки, но там никого не было, дудка стояла пустая.
   -- Ну и дура же! -- удивлялся Тарас, вылезая на свет божий.
   Окси и след простыл, точно она в воду канула. Пока Тарас ее разыскивал, какой-то штегерь успел донести, что дудка уже на девятой сажени и пора ставить компанейские работы. Таким образом Тарас разом лишился всего: ни дудки, ни Окси, ни избушки. Оставался один кабак Пятачка.
   -- Куда Оксю-то дели, анафемы? -- приставал целовальник, не отпускавший теперь в долг ни на грош.
   -- Отстань...
   Но раз Пятачок расщедрился и сам предложил Тарасу стаканчик, -- счет шел под новые ворота.
   -- Поздравить тебя надо, Тарас, -- ухмылялся Пятачок.
   -- С чем это?
   -- Окся-то закон приняла...
   -- Н-но-о?..
   -- Верно тебе говорю... В Карягиной и свадьба была. Форменное приданое себе справила да еще деньгами рублев сорок принесла. Этак-то хошь кто женится... Я бы женился, кабы знал.
   -- А где она деньги-то взяла, дура?
   -- А в ноздре, говорит, все из дудки носила... ну, и натаскала. Вот тебе и глупая Окся!..
  
  
   Впервые опубликован в газете "Русские ведомости" 1889, N 8, 9 января. Включен автором в состав "Сибирских рассказов" в 1905 г. Печатается по тексту: "Сибирские рассказы", т. IV, М., 1905.
   Сохранились рукописи произведения: 1) "Строгали. Из рассказов о золоте" -- рассказ, являющийся вариантом "Глупой Окси" и соответствующих эпизодов романа "Золото" (хранится в ЦГАЛИ); 2) "Глупая Окся" -- эскиз, включенный затем в переработанном виде в роман "Золото" (1892); эта рукопись (с пометой: "1888 г. Октябрь. Екатеринбург"); хранится в Свердловском областном архиве.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru