Максимов Сергей Васильевич
После ярмарки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

КАРТИНЫ НАРОДНАГО БЫТА

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ И ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ.

С. Максимова.

ВЪ ДВУХЪ ТОМАХЪ.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ТИПОГРАФА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.

   

ПОСЛѢ ЯРМАРКИ.

   Развеселое ярмарочное время давно миновало. Ярмарочное мѣсто запустѣло. Теперь оно представляетъ тотъ уныло-пустынной, тоску наводящій видъ, который неопрятно глядитъ и непріятно поражаетъ вездѣ, гдѣ вчера кипѣла жизнь, тысячи людей, суетясь, торговали, пили -- пьянствовали, рѣзвились, пошаливали, грѣшили и но каялись, -- сегодня нѣтъ ни живой людской души. Безпорядочно валяется безъ употребленія все то, что служило для дѣла. Ярмарочное мѣсто казалось бы совершенной пустыней, если бы не приходили сюда изъ Купавшія свиньи пропитаться отъ остатковъ праздничной трапезы, которая и тянулась долго и была весьма обильна. Старики -- купцы такую и примѣту имѣли, что если свиньи близко Главнаго дома стали шататься -- ярмаркѣ скоро конецъ (всѣ устали и надзоръ ослабѣлъ). Въ Ирбитѣ другая примѣта: ярмаркѣ скорой конецъ, когда попы по рядамъ пошли (это послѣдніе покупатели на болѣе дешовой остаточной товаръ).
   На берегу Оки по вешнему толпятся обозы, выжидая очереди и парома,-- плашкоутной мостъ, составляющій одну изъ праздничныхъ принадлежностей,-- послѣ ярмарки снимается. Московское купечество -- корень и воротило ярмарочной кутерьмы -- давно уже шатается по завѣтнымъ московскимъ трактирамъ. Ближніе иногородніе успѣли уже подѣлиться со своими покупателями свѣжимъ товаромъ; дальше, если и добрались сами, то еще долго будутъ обѣщать своимъ потребителямъ скорую получку товаровъ: съ собой они привезли только дорогой, невѣской, на дворянской вкусъ и блажныя деньги. Приволжскіе покупатели уже почуяли, что кое что и воз дорожа до (напр. сахаръ), кое съ чего цѣна сбавилась (какъ напр, съ бумажныхъ товаровъ), но отчего, въ силу какихъ обстоятельствъ: о томъ и сами купцы толковать по умѣютъ. Прежде бывало, понятное дѣло:
   Сначала цѣнъ нѣтъ. Чай развязывалъ руки. Сибиряки при деньгахъ. Закупали они мануфактурные товары для Сибири и на Кяхту для китайцовъ. Закупъ большой: деньги изъ сибирскихъ кармановъ перевалились въ карманы московскихъ, ивановскихъ и другихъ фабрикантовъ. Эти начинали шевелить шерсть, хлопокъ, краски, металлы; а гудѣло желѣзо -- значитъ пошли гулять по ярмаркѣ крупныя деньги. Тогда-то устанавливались и цѣны: не зачѣмъ было дольше прислушиваться:-- садись -- принимай гостей; ступай -- покупай товаръ.
   Теперь все какъ-то вверхъ ногами встало. Кяхту убилъ шанхайской чай: это вѣрно. Многіе кяхтинцы такъ и рѣшили: отъ чаю отстать, и искать новыхъ занятій; съ тѣмъ и домой -- какъ слышно- уѣхали. Желѣзныхъ торговцовъ прижали, вынудили разбить партіи и пустить товаръ въ раздробъ, себѣ на убыль: и ихъ дѣло изъ обычной, вѣками налаженной колеи выскочило -- и не выплясалось. Начинается теперь ярмарка не съ чаевъ, а необычнымъ дѣломъ съ долговыхъ бумажныхъ товаровъ. Промежду старыми врѣзался новый покупатель -- крестьяне -- и еще больше перепуталъ: забравшись товаромъ, скрывается и ярмарочное дѣло но вмѣняетъ въ праздничное, но пьянствуетъ. Сибиряки были не сильны, а потому мало видны и остались на глазахъ, за отваломъ, только: пестрые ситцевые чекмени, разрѣзные висячіе поспинѣ рукава да бараньи шапки закавказскихъ армянъ -- ко больно сильныхъ, но сильно-ловкихъ торговцовъ. Товару до обыкновенію они нахватали много, и самаго плохаго, я самаго разнокалибернаго: армянинъ -- какъ извѣстно -- на одномъ товарѣ не усидчивъ, любитъ веселое разнообразіе галантереи. Къ тому же онъ на деньгу бережливъ и ею не силенъ, а дешовой товаръ предпочитаетъ хорошему по тому, что дешевой скользитъ на Кавказѣ во всѣ стороны; а за Кавказомъ и захочешь хорошаго да взять его негдѣ: вся торговля въ ловкихъ армянскихъ рукахъ. Хорошаго товара не много увезли и русскіе торговцы: хорошимъ товаромъ и сама ярмарка мало торгуетъ. Гдѣ ни посмотришь -- все дрянь,-- кого ни спросишь: "все (говорятъ) зало жъ, такой ужъ товаръ ярмарочной: особенной бываетъ."
   -- Не отъ этого ли и торговать плоше стали?-- спрашивали мы, сидя въ вагонѣ и возвращаясь въ Москву въ сосѣдяхъ съ купцами.
   Намъ отвѣчаютъ:
   -- Покупатель подобрался. Помѣщиковъ совсѣмъ не видать. Нонѣшнои покупатель серенькой, тихонькой, клюетъ полегоньку и наровитъ такъ, что бы ни видно -- ни слышно: кто бы-де не примѣтилъ и неизобидѣлъ. Осетры-то вотъ которой годъ не вязнутъ?
   -- Да съ той поры, какъ стало меньше народу на ярмарку ѣздить -- поддержалъ нашего сосѣда другой сосѣдъ. Денегъ нѣтъ, кредитъ упалъ: скоро и ярмаркѣ конецъ придетъ; чугунки строятъ, телеграфы ведутъ, долго ли до бѣды?
   -- И слава Богу!-- воздохнулъ третій.
   -- Чего "слава Богу"?-- спросили всѣ вмѣстѣ.
   -- Безобразію-то этому конецъ: ярмаркѣ-то Макарьевской. Вѣдь, безстыдница, пуще на кабакъ похожа, ничѣмъ на дворъ гостиной. Я вотъ не первой десятокъ лѣтъ смотрю на ярмарку: какой на ней первой и самой ходовой товаръ и притомъ на всякую руку?-- Зелено вино съ товарищами: мадера, коньякъ, шампанское. Будь на мѣсто грязной воды въ канавахъ кругомъ ярмарки и въ озерѣ Мещерскомъ напитки эти: высушили бы. Протекай Ока зельями этими я бы и за нее опасался: обмслолѣла бы. Нынче ярмарка отмѣну имѣла: выставокъ на перекресткахъ не было. За то, что ни самокатъ, то въ одномъ углу -- кабакъ, въ другомъ полпивная, трактировъ несосвѣтимая сила. Въ театрахъ пьютъ, дома пьютъ, на тощакъ пьютъ; въ части за пьянство переночевалъ -- выпустили: опять въ кабакъ прошолъ. Ярмарка всѣхъ споила: чего хуже -- Татары спились, Магометовъ законъ презираючи. Да пущай ужъ это повсемѣстно такъ, по всей Россіи, а то вѣдь худо, что поговорка московская на ярмаркѣ въ Нижнемъ что пословица, какъ законъ какой: съ покупателемъ выпьетъ, съ пріятелемъ выпьетъ, съ продавателемъ выпьетъ и самъ по себѣ тоже выпьетъ.
   -- Я вотъ отъ старыхъ пріятелей такія повѣсти слышалъ о томъ, какъ они водятся съ иногородными покупателями. Разскажу, какъ запомнилъ. Пріятель мнѣ сказывалъ:
   "Живутъ на городахъ люди: деревянѣютъ какъ-то. Пріѣзжаютъ въ Москву, къ намъ, чудные какіе-то. Пуще всего дикой народъ изъ Сибири идетъ. Хороши однако и тѣ, что въ Россіи но глухимъ городамъ ведутъ торговлю. Всѣ ужъ они и пекутся тамъ изъ муки не провѣяной; да къ тому же и дозалеживаются, еще пуще черствѣютъ. И выходитъ изъ иногороднаго совсѣмъ другой человѣкъ. Пріѣдетъ въ Москву, станетъ говорить съ тобой, смотришь: поверхъ всего словно бы плесень какая наросла, ничего и невидно. Кремень ли онъ въ самъ дѣлѣ или только такую фанаберію накинулъ. Разговоръ ведетъ необычной, чудной какой-то, товаръ ему накладывай, чтобы сплошъ былъ добротной, цѣны кладетъ такія, что -- по его понятію -- и лавку запирай: торговать не изъ чего. Потому, когда мы ближе къ дѣлу идти хотимъ, прежде всего плесень съ этого народа соскабливаемъ: безъ того ты съ нимъ ничего не подѣлаешь, Плесень полощемъ на городскихъ показахъ и поглядѣньяхъ, а сердце и нравъ умягчаемъ на трактирныхъ и другихъ услажденіяхъ.
   А какъ такія дѣла еще родители наши пригоняли, по тому въ Москвѣ все ужъ и приспособлено такъ, какъ надо. Городъ Москва (такъ надо полагать) вся для торговыхъ людей выстроена: неторговому человѣку въ ней я дышать нечѣмъ. Такъ ужъ отъ сотворенія міра тамъ признано. Прежде баре жили, теперь повывелись: моръ прошолъ въ недавнее время, всѣхъ повыбралъ.
   Вотъ мы и начинаемъ иногородному Москву показывать, шлифовать значитъ, такъ какъ онъ совсѣмъ желѣзной человѣкъ: ему надо протереть глаза, просвѣтить надо.
   Въ Кремль милости просимъ: сотъ шесть лѣтъ всякую диковину изъ разныхъ земель туда собирали: есть что поглядѣть. Вотъ-молъ ворота, въ которыя не пройдешь въ шапкѣ, обругаетъ тебя солдатъ такимъ манеромъ, что и роднымъ своимъ не скажешь. Есть и такія ворота, что и въ шапкахъ проходить позволяютъ. Есть и такія, какихъ и совсѣмъ нѣту: зовемъ только такъ воротами. Пушка большая, изъ которой никто но стрѣлялъ, колоколъ разбитой, въ которой никто не звонилъ. Колокольня -- Иванъ Великой -- самая высокая и видъ за Москву-рѣку такой, что сказываютъ и въ иностранныхъ земляхъ поищешь. А пойдешь по другимъ всякимъ диковинамъ -- счоту не сведешь. Ходи да диву давайся.
   Показываютъ иногородному всѣ эти диковины, онъ какъ бы и помягче станетъ: вздыхать начнетъ, голосомъ ослабѣетъ, говоритъ шопотомъ, оглядывается.
   -- Забрало -- думаемъ. А чтобы въ концѣ онъ размякъ -- возимъ его еще больше и дальше.
   -- Слушай-ко, вонъ на Спасѣ часы играютъ молитву, а на Чудовомъ картину посмотри: съ какой стороны ни подойдешь, все разное кажетъ.
   Замотаешь его такъ то: плесени-то на немъ какъ будто и нѣту. Полоскать его! Въ трактиръ! Къ тому же устали. Вотъ отсюда первая наша паука и начинается.
   Въ трактирѣ глядишь и смѣняешь, если баранъ онъ, такъ какой такой: не бодливой ли?
   -- Ну-ко молъ -- молодецъ, разныхъ. Какой угодно: желтенькая дроздовка на желудокъ хорошо дѣйствуетъ, изумрудная листовка на вкусъ очень пріятная, а заграничной померанецъ и лекарственный и пользительный.
   -- Чѣмъ закусить?
   -- Рыбкой.
   -- Ну да, какъ не рыбкой?! Рыбку въ Москву чуть не на почтовыхъ тройкахъ возятъ. Сегодня ѣшь, вчера въ Волгѣ выловлена. Хорошая рыба со всей Россіи вся на одну Москву идетъ. Кушайте!
   По другой пропустили.
   По третьей чкнули. Свѣжей осетринкой застегнули. Гость и подпояску опустилъ, и рукава засучилъ. Въ благодушіе вступить намѣренъ, да мы не позволимъ.
   Съ молодыхъ лѣтъ этой воронѣ твердили одно, что Москва на благодушіи каменныя палаты выстроила и зазнобила сердца русскія. Хлѣба -- соли на всякаго станетъ, за чужой не бѣгаетъ. Спрашивай сколько влезетъ; ѣшь, чего хочешь. Все найдемъ.
   -- Блиновъ хочешь? есть воронянскіе: языкъ проглотишь. Квасъ бутылочной: ворота запирай. Отъ нива угорѣть можешь; а розовой медъ только бархатнымъ барышнямъ нить, не мужичью хохлатую бороду мочить въ немъ. Отъ старины это въ рукахъ нашихъ! Разстегаи въ Новотроицкомъ, по свиной части и попареному дѣлу въ Московскомъ; чай у Егорова, рыбная солянка у Воронина. Въ губернаторской залѣ захочетъ сидѣть и музыку слушать -- водили въ мраморную залу къ Барсову.
   -- Вотъ сколько снадобьевъ всякихъ, чтобы заѣзжій кремень искру далъ. А искру дастъ: это вѣрно. Не то вѣдь: мы и въ Грузины, къ цыганамъ, закатимся. И нѣтъ того иногородняго покупателя, который въ Грузинахъ не плясывалъ. А чтобы чувствовала душа всякую радость и удовольствіе кладемъ на нее вѣрное искушеніе, въ рукахъ бывалое и на опытѣ испробованное. У Московскаго такіе лихачи ушами прядутъ, что у рѣдкихъ въ Замоскворѣчьѣ такія найдутся, да прикрикнешь: свѣта не видно. И тверская часть въ сторонѣ и трухмальныя ворота (какихъ нѣту) посторонятся.
   -- Ну-ко запѣвай почотную, да другую какую по глубже, со взломомъ, разухабистую.
   Посмотрѣлъ бы я кто изъ заѣзжихъ нашихъ почестей не прочуствуетъ, какъ цыганокъ напустимъ да станемъ кости править -- на рукахъ качать.
   А такъ какъ дѣло къ ночи, и надо къ женѣ поспѣвать, то и начинаемъ это дѣло съ утра. Въ Кремлѣ-то на задерживаемся, въ трактирѣ подольше сидимъ, а въ Грузины подгоняемъ такъ, когда талъ народъ въ бани подваливать начинаетъ.
   Отдохнетъ тамъ гость, на другой день опять лезетъ: ухмыляется. Понравилось. На голову жалуется. Понимаемъ мы это дѣло на Москвѣ такъ, что опять -- значитъ -- играй съ начала.
   Беремъ радужную, для ефекту.
   Ну -- и играемъ, сколько влезетъ въ пять дней, а не то и въ десять.
   Намъ это дѣло въ привычку, такъ какъ этотъ иногородной -- не первой. И сами рады, потому какъ не всегда такъ то да къ тому же на повадкѣ мы возросли; намъ ни почемъ; къ тому же пьяную-то эту науку еще пуще понимаешь. Больше пьешь -- больше силы пріобрѣтаешь. Москва этакія дѣла въ обязанность себѣ полагаетъ. У насъ одинъ такой-то до того съ иногородными довозился, что когда пошла мода бороды ростить -- пустилъ и онъ, такъ вмѣсто волосъ-то у него перья выросли. А не пить нельзя, потому что крѣпнешь, а крѣпость эта впередъ пригодится. Непривычному только это дѣло другой стороной кажетъ. Онъ -- пожалуй и зачумѣетъ на тотъ случай, какъ мы всѣ то ворота отопремъ. А отпираемъ мы эти ворота, когда ужъ совсѣмъ другъ съ другомъ ознакомимся, когда распознаемъ: на какую водку гостя тянетъ, какая закусь ему пуще приглянется и на какомъ сорванцѣ съ нимъ говорить не возможно, на какомъ можно благодушествовать, и всякой любезной разговоръ вести.
   Крутится иногородной: и все чумной. Который попроще-то изъ угара этого и не выходитъ. Съ нимъ и дѣла уставляетъ. Мы въ трактирѣ, молодцы ему товары накладываютъ. И чѣмъ крѣпче завязалъ ты съ нимъ дружбу, тѣмъ онъ тебѣ больше вѣритъ: товары беретъ и не провѣряетъ. Наиграется вдоволь, нагуляется до сыта: домой ѣдетъ, объ насъ доброе слово везетъ.
   А что ему мы? Ничего такого худаго не сдѣлали. Мы къ нему всей душой и всѣмъ помышленіемъ. Въ Нижномъ встрѣчаемся -- полагать надо,-- какъ братья бы родные. День ужъ начинаемъ прямо съ конца: лить!
   Разскащика остановилъ сосѣдъ его вопросомъ:
   -- Сколько же вы тратите на такое удовольствіе улаживать дѣло съ иногороднимъ покупателемъ?
   -- Ста по шести съ брата приводится,
   -- По моему, мало.
   -- Бываетъ и больше.
   -- Тутъ все равно двѣ три тысячи: отпирай ворота: деньги не пропащія. Всѣ эти деньги потребители внесутъ, за васъ заплатятъ. Вѣдь по на малой же процентъ отъ гулянокъ и благодушія вашего товаръ въ цѣнѣ поднимается.
   -- Да вотъ какъ. Сибиряки дороже продаютъ, за то круче ихъ на гулянкахъ этихъ никто не забираетъ. По нашимъ примѣтамъ: дальше городъ да глуше мѣсто, народъ пріѣзжаетъ сумрачной, а расшевелишь ого, да расположишь: сильнѣй такого народа на кутежахъ не бываетъ. Сибирякъ, окромя шампанскаго, и винъ никакихъ не разумѣетъ. Стали однако и они въ теперешныя времена устаиваться. Пить-то пьетъ, а самъ оглядывается: не пролилъ-ли. Деньги тратитъ, а кошелекъ считаетъ: но промахнулся-ли.
   -- А долго ли это безобразіе продолжаться будетъ?
   -- Да вотъ пока навалъ живетъ на свѣтѣ, а незнакомы съ этимъ предметомъ, я вамъ и про него разскажу.
   -- Пока хозяинъ съ гостемъ пьетъ и гостю глаза заливаетъ, прикащики тѣмъ временемъ промежду хорошаго и такой товаръ прокладываютъ. Гдѣ его тутъ весь-то перетряхивать когда на виду весь товаръ -- клевой. Къ тому же и поспѣшать надо: много времени на гульбу ушло. Опять же другой, которой попроще, какъ въ Москвѣ или у Макарья (все это равно) какъ зачумѣлъ, такимъ и домой уѣхалъ. Дома ужъ разбираетъ онъ, что пьянство до добра но доводитъ. А когда глаза протретъ да смотрѣть начнетъ,-- увидитъ, что товаръ-отъ отпущенъ больно худой. Просилъ однаго сорта: дали другаго, навалили и такого, что и вовсе не спрашивалъ и въ фактурѣ его не показано: а такъ -- дескать мы,-- не то, чтобы но ошибкѣ, а больше для того: авось -- молъ назадъ не перешлешь; хлопотать надо. Опять же и вышлешь на сдачу,-- какое мнѣніе о тебѣ имѣть можемъ? Значитъ: либо очень плохи дѣла твои, когда отъ дароваго товару отказываешься, либо такой ты плохой купецъ, что и сбывать не умѣешь. Да и лавка-то у тебя можетъ въ проходномъ ряду сведена углами-то въ голубятню. Потому навалъ этотъ складываютъ городовые на полки, а чтобы не беременилъ досокъ да худой молвы не клалъ -- ворошатъ и его, когда хорошій на исходѣ. На навалъ и кредитъ безъ остраски и векселя такіе, что и протестовать нельзя. Объ этомъ товарѣ и разговоръ другой: разочтешься нынчо -- ладно, а то и до другой ярмарки погодимъ, потому что это добро и въ Москвѣ добромъ не считаемъ. Навалъ этотъ Москва выдумала и много на немъ нажила денегъ; а для успѣха его она приладила и то дѣло, что и сама слипается и другихъ спаиваетъ. Бозъ пьянства и кумовства наваламъ по бывать и во держаться бы, а такъ какъ отъ нихъ всѣ города завалены московскимъ товаромъ такъ, что иностраннымъ и носу не проточить, то покупатель волей-неволей товаръ бери. А задешево онъ купленъ да самому на кредитъ отпущенъ, то при этихъ порядкахъ городовому купцу можно и самому уважить покупателя, и ему на долгъ повѣрить. Навалъ тутъ какъ нельзя больше статья подходящая и для долговыхъ оттяжекъ удобная. Соберетъ-не соберетъ: за воротъ по хватаютъ; а. барыши отъ того все-таки къ тому клонятъ, чтобы и изъ Макарьевской и изъ ирбитской ярмарки дѣлать праздники: есть на что и выпить и закусить.
   Стало быть отъ одного горя, что покупателю есть входъ да нѣтъ выхода на Руси три горя: торговать и пьянствовать, торговать и обманывать, торговать и въ кредитѣ вязнуть, въ счотахъ путаться. Потребитель и пьянство мое оплачиваетъ, и гульбѣ моей потворствуетъ и на всякую мою блажь деньги даетъ. А почему? Потому что и онъ, какъ и я, въ московскихъ ежовыхъ рукахъ да къ тому же и не образованъ: товаръ потребляетъ, а не знаетъ въ немъ толку и словно чѣмъ больше его расходуетъ, тѣмъ меньше разумѣетъ его -- замѣчаютъ наши товарищи городовые (купцы). Въ Россіи -- говорятъ -- по губерніямъ дураковъ углы непочатые; а старики понимаютъ это такъ, что какой бы несообразной товаръ на города не навалилъ: городовой купецъ его сбудетъ и деньги привезетъ.
   -- Такъ вотъ вся моя рѣчь къ тому: слава Богу, что московскимъ порядкамъ приходитъ конецъ въ Нижнемъ, у Макарья. Не зачѣмъ покупателю платить за провозъ товару въ Нижной, чтобы получить его въ Рязани, въ Тулѣ, въ Калугѣ, но зачѣмъ платить купцамъ за прожитье тамъ и по тѣмъ блажнымъ счотамъ, какіе составляютъ въ трактирахъ на ярмаркѣ и въ Купавинѣ. Слава Богу, что хоть поздно да смекнули настоящее дѣло и безъ ярмарки станутъ выписывать товаръ прямо съ мѣста заготовки.
   А пуще -- слава Богу -- что авось перестанутъ и болѣзни всякія развозить по Россіи съ ярмарки. Вѣдь до какихъ смѣховъ дошло дѣло и бывалые люди мнѣ сказывали: городовой торговецъ и гостиную комнату дома обряжаетъ такъ точно, какъ Рудневъ свою танцовальную залу: и мебель такъ разставлена, и зеркала такія же повѣшены, и занавѣски такъ точно прилажены. Ка-бы вѣдали про то жоны купеческія!!...
   -- Когда же этому безобразію конецъ?
   Разскащикъ нашъ на это не могъ дать отвѣта, а тѣмъ временемъ мы и въ Москву пріѣхали.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru