Майков Валериан Николаевич
Жизнь и Сочинения Ивана Андреевича Крылова. Соч. академика Михаила Лобанова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Жизнь и Сочиненія Ивана Андреевича Крылова. Соч. академика Михаила Лобанова. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. К. Жернакова. Въ 8-ю д. л. 84 стр.
   Эта брошюрка появилась въ одно время съ статьею того же содержанія, написанною г. Плетневымъ и помѣщенною въ "Собраніи Сочиненій Крылова", изданномъ г. Юнгмейстеромъ. Сравнивъ обѣ статьи, нельзя недойдти до заключеній, крайне-невыгодныхъ для критико-біографическаго произведенія академика Лобанова. Трудъ покойнаго переводчика французскихъ классическихъ трагедій заключаетъ въ себѣ довольно безсвязный сборъ небольшаго количества фактовъ, изъ которыхъ весьма-немногіе даютъ какое-нибудь понятіе о личности великаго баснописца: большая часть изъ нихъ изображаютъ свойства второстепенныя, мало-интересующія при изученіи такого человѣка, какъ Крыловъ, и даже болѣе достойныя названія привычекъ, чѣмъ характеристическихъ чертъ. Самые анекдоты, разсказанные г. Лобановымъ, почти всѣ уже извѣстны, или по-крайней-мѣрѣ въ иной формѣ подтверждаютъ то, что давно уже знаетъ всякій изъ тысячи другихъ анекдотовъ. Кто не знаетъ, что Крыловъ былъ лѣнивъ и любилъ покушать? Да спрашивается: много ли это намъ его объясняетъ и отбить ли наполнять его біографію разсказами о такихъ вещахъ? Право, читая сочиненіе покойнаго академика, можно подумать, что слушаешь біографію пустѣйшаго человѣка, разсказываемую добренькимъ его пріятелемъ. Случайно въ этомъ разсказѣ попадутся кое какія интересныя подробности, но чтобъ услышать ихъ надо выслушать много ненужнаго. Въ статьѣ г. Лобанова нашли мы всего-на-все два истинно-занимательные анекдота, которые и передадимъ далѣе.
   Сочиненіе г. Плетнева діаметрально-противоположно статьѣ академика Лобанова: прочитавъ его, вы можете составить себѣ самое ясное и живое понятіе о характерѣ великаго поэта и отдать себѣ полный отчетъ во вліяніи внѣшнихъ обстоятельствъ на его развитіе. Есть, пожалуй, и въ этой біографіи подробности маловажныя, если разсказать ихъ отрывочно, не связавъ ничѣмъ съ главными пунктами картины, какъ это и сдѣлалъ г. Лобановъ, но въ статьѣ г. Плетнева эти подробности имѣютъ смыслъ и жизнь, потому-что получаютъ свѣтъ отъ существенныхъ частей жизнеописанія. Сверхъ-того, не мало интереса сообщаетъ этой статьѣ то, что въ ней обращено вниманіе и на историческое развитіе общества, окружавшаго поэта, между-тѣмъ, какъ въ біографіи г. Лобанова нѣтъ и тѣни этого пріема.
   Наконецъ, огромная разница -- въ самой оцѣнкѣ произведеній Крылова. Г. Плетневъ выразилъ свое сужденіе прямо и рѣзко, обративъ особенное вниманіе на тѣ произведенія, которыя до-сихъ-поръ оставались безъ оцѣнки. Напротивъ того, г. Лобановъ говоритъ съ увѣренностью только о басняхъ, т. е. о тѣхъ произведеніяхъ Крылова, которыхъ высокое достоинство признано цѣлой Россіей и отчасти Европой; между-тѣмъ, какъ обо всемъ, что писано Крыловымъ до 1806 года, выражается уклончиво, двусмысленно, робко, пересыпая свои отзывы общими мѣстами или ограничиваясь изложеніемъ ихъ содержанія. Стоитъ только сравнить отзывы обоихъ критиковъ о прозаическихъ сочиненіяхъ разбираемаго ими автора, чтобъ убѣдиться въ справедливости этихъ словъ. Вотъ что говоритъ объ нихъ г. Лобановъ:
   
   "Съ 1790 по 1801 годъ онъ находился въ отставкѣ. Въ это время, т. е., съ 22 ?о 32 годъ своей жизни, онъ занимался словесностью: участвовалъ въ изданіи журналовъ: 1) Почта Духовъ, которую издавалъ вмѣстѣ съ капитаномъ Рахмановымъ въ 1789 году; 2) Зритель, котораго былъ редакторомъ, вмѣстѣ съ Клушинымъ и другими товарищами, въ 1792 году; 3) С. Петербургскій Меркурій, въ 1793 году. Въ этомъ журналѣ напечатаны нѣкоторыя изъ его тогдашнихъ стихотвореній: оды, пѣсни и посланія. Прозаическія сочиненія его молодости, всѣ журнальныя статьи и между ними, двѣ похвальныя рѣчи, первая: какъ убивать время; вторая: Ермалофиду, и повѣсть Каибъ -- отличаются остроуміемъ и колкостію. Во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ и статьяхъ сатирическій умъ Крылова осмѣиваетъ пороки. Въ введеніи къ Зрителю сказано, что этотъ журналъ издается съ тою цѣлью, чтобъ порокъ, представляемый во всей гнусности, вселялъ отвращеніе, а добродѣтель, изображаемая во всей красотѣ, плѣняла собою читателя. Патріотизмъ Крылова, вполнѣ развившійся въ послѣднихъ его комедіяхъ, уже и на 24 году его жизни вездѣ рѣшительно выказывался, и русская душа его, неколебимая въ своихъ правилахъ и думахъ, не измѣнившаяся въ теченіе почти 77 -- лѣтней жизни ни отъ какихъ постороннихъ вліяній и прививокъ иноземныхъ, вездѣ и всегда искала пользы своему отечеству, и нѣтъ сомнѣнія, что перо его не мало содѣйствовало къ смягченію и укрощенію нравовъ". (Стр. 3--4).
   
   Вотъ все, что рѣшился сказать г. Лобановъ о превосходныхъ журнальныхъ статьяхъ Крылова. Хороши ли онѣ, плохи ли -- это, какъ видите, осталось загадкой для читателя. Кажется, покойный академикъ больше всего старался о томъ, чтобъ не произнести никакого приговора о предметѣ, нетронутомъ другими.Этимъ онъ живо напомнилъ намъ нашу старую дотелеграфскую критику, въ которой главной задачей считалось -- не сказать ничего рѣшительнаго ни pro ни contra разбираемаго автора, а между-тѣмъ все-таки поговорить и о достоинствахъ и о недостаткахъ его. Разборъ сочиненій Крылова, написанный г. Плетневымъ, совершенно чуждъ этой старинной манеры. Вотъ небольшой отрывокъ изъ отзыва его о журнальныхъ статьяхъ, помѣщенныхъ Крыловымъ въ журналѣ его "Почта Духовъ":
   
   "Нельзя читать безъ удивленія писемъ этихъ, когда сравнишь съ ними сочиненія прочихъ писателей нашихъ въ прозѣ, относящіяся къ одному съ ними времени, и когда подумаешь, что ихъ писалъ двадцатилѣтій молодой человѣкъ, выросшій въ провинціи, не получившій ни воспитанія, ни даже обыкновенныхъ школьныхъ знаній. Разнообразіе предметовъ, до которыхъ онъ касается, выборъ точекъ зрѣнія, гдѣ становится какъ живописецъ, изумительная смѣлость, съ какою онъ преслѣдуетъ бичемъ своимъ самыя раздражительныя сословія, и въ то же время характеристическая, никогда не покидавшая его иронія, рѣзкая, глубокая, умная и вѣрная -- все и теперь еще, по истеченіи слишкомъ полустолѣтія, несомнѣнно свидѣтельствуетъ, что передъ вами группы, постановка, краски и выразительность геніальнаго сатирика. Крыловъ этимъ однимъ опытомъ юмористической прозы своей доказалъ, что навсегда ограничившись въ послѣдствіи баснями, онъ опрометчиво сошелъ съ поприща счастливѣйшихъ нравоописателей. Тутъ онъ и языкомъ Русскимъ далеко опередилъ современниковъ. Въ его стихотвореніяхъ, относящихся къ этому періоду жизни его, вы чувствуете, какъ рабски подчинялся онъ образцамъ, заимствуя изъ нихъ извѣстныя выраженія, изысканность украшеній, обороты и неестественный тонъ. Но въ прозѣ ни отъ кого независимъ онъ. Кромѣ легкаго, правильнаго и сильного языка, изумляютъ читателя новыя мысли, безъ малѣйшей натяжки связываемыя съ шутками въ разговорахъ", (стр. XXII-XXIII).
   
   Этихъ выписокъ довольно, чтобъ дать понятіе объ относительномъ достоинствѣ обѣихъ статей. Скажемъ коротко: статья г. Лобанова не даетъ почти никакого понятія ни о личности Крылова, ни о достоинствѣ его сочиненій, между-тѣмъ, какъ статья г. Плетнева воспроизводитъ передъ глазами читателей всю исторію этого необыкновеннаго человѣка и заключаетъ въ себѣ удовлетворительный разборъ его произведеній. По-крайней-мѣрѣ, что касается до насъ, то статья г. Плетнева помогла намъ понять характеръ Крылова, какъ человѣка, и разгадать то, что до-сихъ-поръ казалось намъ въ немъ страннымъ и загадочнымъ. Но результаты нашего изученія такъ близки къ результатамъ самого біографа, выраженнымъ имъ въ началѣ его сочиненія, что мы предпочитаемъ привести здѣсь собственныя слова его:
   
   "Въ лицѣ Ивана Андреевича Крылова мы видѣли въ полномъ смыслѣ Русскаго человѣка, со всѣми хорошими качествами и со всѣми слабостями, исключительно памъ свойственными. Геній его, какъ баснописца, признанный не только въ Россіи, по и во всей Европѣ, не защитилъ его отъ обыкновенныхъ нашихъ неровностей въ жизни, посреди которыхъ Русскіе иногда способны всѣхъ удивлять проницательностію и вѣрностію ума своего, а иногда предаются непростительному хладнокровію въ дѣлахъ своихъ. Судьба не благопріятствовала Крылову въ дѣтствѣ и лишила его тѣхъ пособій къ постепеннымъ успѣхамъ въ литературѣ и обществѣ, которыми другихъ надѣляютъ рожденіе, воспитаніе и образованіе. Но онъ, какъ бы на перекоръ счастію, въ послѣдствіи времени пріобрѣлъ все, что необходимо писателю и гражданину. Онъ даже успѣлъ развить въ себѣ нѣсколько талантовъ, составляющихъ роскошь и для счастливо рожденнаго молодаго человѣка. Побѣдивши первыя препятствія къ благополучію и удовольствіямъ жизни, онъ на время ослабилъ дѣятельность свою въ расширеніи знаній и съ непонятнымъ равнодушіемъ провелъ нѣсколько лѣтъ почти безъ дѣла. Наконецъ снова и почти безсознательно принялся Крыловъ за тотъ родъ поэзіи, которому нынѣ обязанъ безсмертіемъ своимъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И вотъ Крыловъ доститулъ тогда истинной славы, всеобщаго уваженія, самой чистой къ нему привязанности тѣхъ, которые были къ нему близки и вполнѣ оцѣнили даръ его. Счастіе вознаградило его за всѣ лишенія молодости. Онъ былъ обезпеченъ на всю жизнь. Казалось, передъ любознательнымъ, топкимъ и свѣтлымъ умомъ его открылись всѣ пути къ безконечной дѣятельности литератора. Но онъ и своею поэзіею занимался только какъ забавою, которая скоро должна была наскучить ему. Безграничное искуство не влекло его къ себѣ. Дѣятельность современниковъ не возбуждала его участія. Онъ чувствовалъ выгоды и безопасность положенія своего, и не оказалъ ли одно то покушенія разширить тѣсную раму своихъ умственныхъ трудовъ. Такъ одинъ успѣхъ и счастіе усыпили въ немъ всѣ силы духа! Въ своемъ праздномъ благоразуміи, въ своей безжизненной мудрости онъ похоронилъ, можетъ быть, нѣсколькихъ Крыловыхъ, для которыхъ въ Россіи много еще праздныхъ мѣстъ. Странное явленіе: съ одной стороны геній, по слѣдамъ котораго уже итти почти не куда; съ другой -- недвижный умъ, шагу не переступающій за свой порогъ." (Стр. I--III).
   
   Въ-самомъ-дѣлѣ, въ началѣ своего поприща, Крыловъ кипѣлъ жаждой дѣятельности, трудился съ жаромъ и не стѣснялся ничѣмъ для выраженія своихъ мыслей. Двадцати лѣтъ онъ сдѣлался журналистомъ и переходилъ отъ одного изданія къ другому видимо съ цѣлью усовершенствовать дѣло. Съ каждымъ разомъ расширялъ онъ программу. Что же касается до направленія статей, которыя писалъ онъ для своихъ журналовъ, объ этомъ можно заключить изъ нѣсколькихъ отрывковъ, которые мы здѣсь приведемъ. Вотъ, на-примѣръ, отрывокъ изъ письма судьи къ сыну, попавшійся намъ наудачу въ "Почтѣ Духовъ":
   
   "Ты пишешь, что тебѣ несносна приказная служба и просишь дозволенія ее оставить.-- Съ чего ты это забралъ себѣ въ голову, другъ мой? Да знаешь ли ты, что твой дѣдъ нажилъ въ этой службѣ болѣе сорока тысячъ рублей; твой отецъ пріобрѣлъ большой каменный домъ, въ четыре этажа; да и ты, мой свѣтъ, доколѣ не наживешь хотя посредственной деревнишки, дотолѣ я тебя изъ этой службы не выпущу, или не будь надъ тобою мое благословеніе; а ты знаешь, что этимъ шутить дурно.
   "Низко ходить на поклонъ къ своему судьѣ!-- Вотъ какой вздоръ! Да я, братъ, и выросъ въ прихожей у своихъ командировъ, за то нынѣ и у себя въ прихожей людей выращиваю. Учтивость, другъ мой, шеи не вывихнетъ, а гордымъ и Богъ противится. Будто велика бѣда въ праздникъ сходить къ судьѣ на поклонъ! Вѣдь нечего же дѣлать. Къ обѣдни, скажешь ты мнѣ.-- Къ обѣдни, другъ мой, успѣешь и отъ начальника, а если и нѣкогда будетъ, то Богъ по взъищетъ. Онъ до насъ милостивъ и не прогнѣвается, если иногда и прогуляешь обѣдню; а совѣтникъ станетъ сердиться, если не придешь къ нему въ праздникъ поутру, и можетъ за это отомстить. Богъ, по великой своей благости, конечно проститъ, когда покаешься; а бояре вѣдь и покаянія не принимаютъ." (Стр. 130.)
   
   А вотъ начало "Похвальной рѣчи въ память моему дѣдушкѣ", которая помѣщена во второмъ журналѣ Крылова "Зрителѣ", и которая, по нашему мнѣнію, есть образцовое произведеніе въ своемъ родѣ:

"Любезные слушатели!

   "Сегодня минулъ ровно годъ, какъ собаки всего свѣта лишились лучшаго своего друга, а здѣшній округъ разумнѣйшаго помѣщика: годъ тому назадъ въ этотъ точно день, съ неустрашимостію гонясь за зайцемъ, свернулся онъ въ ровъ и раздѣлилъ смертную чашу съ гнѣдою своею лошадью прямо по-братски. Судьба, уважая взаимную ихъ привязанность, но хотѣла, чтобъ изъ нихъ одинъ пережилъ другаго, а міръ между тѣмъ потерялъ лучшаго дворянина и знатнѣйшую лошадь. О комъ изъ нихъ болѣе должно намъ сожалѣть? Кого болѣе восхвалять? Оба они не, уступали другъ другу въ достоинствахъ, оба были равно полезны обществу, оба вели равную жизнь и, наконецъ, оба умерли одинакою, славною смертью.
   "Со всѣмъ тѣмъ дружество мое къ покойному склоняетъ меня на его сторону и обязываетъ прославить память его; потому-что, хоть многіе говорятъ, что сердце его было, такъ сказать, стойломъ его гнѣдой лошади, но я могу похвалиться, что послѣ нее, покойникъ любилъ меня болѣе всего на свѣтѣ, и если бы и не былъ онъ мнѣ другомъ, то одни достоинства его не заслуживаютъ ли похвалы, и не должно ли возвеличить память его, какъ память дворянина, который служилъ примѣромъ нашему окольному дворянству.
   "Не думайте, любезные слушатели, чтобъ я выставлялъ его примѣромъ въ одной охотѣ, нѣтъ; это было одно изъ послѣднихъ его дарованій; но онъ, кромѣ этого дарованія, имѣлъ тысячу другихъ, приличныхъ и необходимыхъ нашему брату, дворянину: онъ показалъ намъ, какъ должно проживать въ недѣлю благородному человѣку то, что двѣ тысячи подвластныхъ ему простолюдиновъ выработаютъ въ годъ; онъ сильные подавалъ примѣры, какъ эти двѣ тысячи человѣкъ можно пересѣчь въ годъ раза два, три, съ пользою; онъ имѣлъ дарованіе обѣдать въ своихъ деревняхъ пышно и роскошно, когда казалось, что въ нихъ наблюдался величайшій постъ, и такимъ искусствомъ дѣлалъ гостямъ своимъ пріятныя нечаянности. Такъ, государи мои! часто бывало, когда пріѣдемъ мы къ нему въ деревню обѣдать, то, видя всѣхъ крестьянъ его блѣдныхъ, умирающихъ съ голоду, страшимся сами умереть за его столомъ голодною смертью; глядя на каждаго изъ нихъ, мы заключали, что на сто верстъ вокругъ его деревень нѣтъ ни корки хлѣба, ни чахотной курицы, -- но какое пріятное удивленіе! садясь за столъ находили мы богатство, которое, казалось, тамъ было неизвѣстно, и изобиліе, котораго тѣни не было въ его владѣніяхъ. Искуснѣйшіе изъ насъ не постигали, что еще могъ онъ содрать съ своихъ крестьянъ; и мы принуждены были думать, что онъ великолѣпные свои пиры созидалъ изъ ничего. Но я замѣчаю, что восторгъ мой отвлекаетъ меня отъ порядка, который я себѣ назначилъ. Обратимся къ началу жизни нашего героя: этимъ средствомъ мы не потеряемъ ни одной черты изъ его похвальныхъ дѣлъ, которымъ многіе изъ васъ, любезные слушатели, подражаютъ съ великимъ успѣхомъ. Начнемъ его происхожденіемъ.
   "Сколько ни бредятъ философы, что, по родословной всего свѣта, мы братья, и сколько ни твердятъ, что мы дѣти одного Адама, по благородный человѣкъ долженъ стыдиться такой философіи; и если уже необходимо надобно, чтобъ наши слуги происходили отъ Адама, то мы лучше согласимся признать нашимъ праотцемъ осла, нежели быть равнаго съ ними происхожденія. Ничто такъ человѣка не возвышаетъ, какъ благородное происхожденіе: это первое его достоинство. Пусть кричатъ ученые, что вельможа и нищій имѣютъ подобное тѣло, душу, страсти, слабости и добродѣтели; если это правда, то тутъ не вина благородныхъ, но вина природы, что она производитъ ихъ на свѣтъ такъ же, какъ и подлѣйшихъ простолюдиновъ, и что никакими выгодами не отличаетъ нашего брата, дворянина: это знакъ ея лѣности и нераченія. Такъ, государи мои! И если бы эта природа была существо, то ей очень было бы стыдно, что тогда, какъ самому послѣднему червяку удѣляетъ она выгоды, свойственныя его состоянію; когда самое мелкое насѣкомое получаетъ отъ нея свой цвѣтъ и свои способности; когда, смотря на всѣхъ животныхъ, кажется намъ, что она неисчерпаема въ разновидности и въ изобрѣтеніи,-- тогда, къ стыду ея и къ сожалѣнію нашему, не выдумала она ничего, чѣмъ бы отличался нашъ братъ, дворянинъ, отъ мужика, и не прибавила намъ ни одного пальца, въ знакъ нашего преимущества передъ крестьяниномъ. Не уже ли же она болѣе печется о бабочкахъ, нежели о дворянахъ? И мы должны привѣшивать шпагу, съ которою бы, кажется, надлежало намъ родиться. Но какъ бы то ни было, мы нашли средство поправлять недостатки природы и избавились отъ опасности быть признанными за животныхъ одного рода съ крестьянами.
   "Имѣть предка разумнаго, добродѣтельнаго и принесшаго пользу отечеству -- вотъ что дѣлаетъ дворянина, вотъ что отличаетъ, его отъ черни и отъ простаго народа, котораго предки не были ни разумны, ни добродѣтельны и не приносили пользы отечеству. Чѣмъ древнѣе и далѣе отъ насъ такой предокъ, тѣмъ блистательнѣе наше благородство; а этимъ-то и отличается герои, которому я дерзаю сплетать достойныя похвалы; ибо болѣе трехъ сотъ лѣтъ прошло, какъ въ родѣ его появился добродѣтельный и разумный человѣкъ, который надѣлалъ такъ много прекрасныхъ дѣлъ, что въ поколѣніи его не были уже болѣе нужны такія явленія, и оно до теперешняго времени прибавлялось безъ умныхъ и безъ добродѣтельныхъ людей не теряя ни мало своего достоинства." (Стр. 263--268.)
   Чего бы, кажется, можно было ожидать отъ двадцати-четырех-лѣтняго молодаго человѣка, которому принадлежатъ эти страницы? Алкидова сила дышетъ въ каждой строчкѣ приведеннаго нами отрывка; а почти таковы и всѣ журнальныя статьи его... Но не достигнувъ еще и тридцати-лѣтняго возраста, нашъ Алкидъ совершенно измѣняется. Добившись извѣстности, онъ бросился въ омутъ свѣтскихъ развлеченій, тратилъ время и нравственныя силы свои за карточными столами, по протекціи вступилъ, наконецъ, въ службу, потомъ долго жилъ въ деревнѣ одного вельможи въ двойномъ характерѣ -- любезнаго компаніона и учителя княжескихъ дѣтей. Такъ прошло одиннадцать лѣтъ! И во весь этотъ періодъ времени не писалъ онъ ничего, кромѣ нѣсколькихъ стихотвореній да карикатурной комедіи "Трумфъ", о происхожденіи которой простодупр ный біографъ его, г. Лобановъ, разсказываетъ слѣдующимъ образомъ:
   
   "Въ 1798 году, Крыловъ находился въ помѣстьѣ князя Сергія Федоровича Голицына, бывшаго въ-послѣдствіи Рижскимъ военнымъ генералъ-губернаторомъ. По приглашенію хозяина, чтобъ молодые люди, находившіеся тогда въ его домѣ, выдумывали какія-нибудь забавы и веселились, Крыловъ, будучи въ самомъ юмористическомъ расположеніи духа, написалъ Трумфа. При чтеніе его, говорилъ онъ, всѣ помирали со смѣху" (стр. 24).
   
   Наконецъ, въ 1800 году, наскучивъ пошлою жизнью, Крыловъ поѣхалъ изъ симбирской деревни князя Голицына въ Петербургъ. Проѣздомъ провелъ онъ нѣсколько времени въ Москвѣ, гдѣ жили въ то время Карамзинъ, Дмитріевъ и Жуковскій. Онъ познакомился съ ними и особенно сблизился съ Дмитріевымъ. "Желая, говоритъ г. Плетневъ, войдти съ нимъ въ такія сношенія, которыя бы касались предмета, для нихъ обоихъ равно занимательнаго, Крыловъ въ свободное время перевелъ изъ Лафонтена двѣ басни: Дубъ и Трость и Разборчивую Невѣсту. Дмитріевъ, прочитавъ ихъ, нашелъ переводъ Крылова очень счастливымъ и достойнымъ прелестнаго подлинника. Тогда онъ началъ уговаривать будущаго соперника своего не покидать этого рода поэзіи, который, по его мнѣнію, болѣе другихъ удался "ему и можетъ со временемъ составить его славу. Крыловъ послѣдовалъ совѣту законнаго судьи въ этомъ дѣлѣ и въ Москвѣ же перевелъ еще изъ Лафонтена: Старикъ и трое молодыхъ". (Стр. XLII).
   По возвращеніи въ Петербургъ, Крыловъ на нѣкоторое время проснулся отъ своей дремоты: въ 1807 году онъ поставилъ на театръ двѣ комедіи: "Модная Лавка" и "Урокъ Дочкамъ", а въ 1808 году вышло первое изданіе его басень. Но успѣхъ этихъ произведеній снова усыпилъ его проснувшуюся дѣятельность. Въ 1811 году онъ избранъ былъ въ дѣйствительные члены "Бесѣды Любителей Русскаго Слова"... Но можетъ-быть не всякому извѣстно, что такое эта "Бесѣда". Надо справиться въ статьѣ г. Плетнева.
   
   "Въ 1810 году, въ домѣ пѣвца Фелицы, устроилась Бесѣда Любителей Русскаго слова. Всѣ извѣстные въ Санктпетербургѣ литтераторы, всѣ любители и покровители наукъ приняли участіе въ этомъ патріотическомъ дѣдѣ. Бесѣда образована была на подобіе какого нибудь судилища. Она раздѣлялась на четыре разряда. Въ каждомъ изъ нихъ находился предсѣдатель, дѣйствительные члены и сотрудники. Сверхъ того было четыре попечителя и неопредѣленное число почетныхъ членовъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ежемѣсячно издавалась особая книжка, въ которой печатано было все, прочитанное и одобренное въ Бесѣдѣ" (стр. LIJ.
   
   Въ концѣ того же (1811) года, Крыловъ избранъ былъ членомъ Россійской Академіи; а въ 1812 году поступилъ на службу въ Императорскую Публичную Библіотеку. "Съ этой эпохи" (говоритъ г. Плетневъ) "начинается для нашего поэта новая жизнь, тихая, беззаботная, однообразная, по" чти неподвижная. До 1841 года, не перемѣнилъ онъ ни службы, ни литературныхъ занятій, ни даже квартиры" (стр. LIII). "Кромѣ выходовъ къ должности, очень легкой и неголоволомкой, кромѣ выѣздовъ къ обѣду въ Англійскій Клубъ (гдѣ онъ послѣ игралъ нѣкоторое время по привычкѣ въ карты, а подъ конецъ только дремалъ) и на вечеръ иногда къ Оленинымъ, Крыловъ ничего не полюбилъ какъ человѣкъ общественный и образованный, какъ писатель геніальный. Онъ продолжалъ отъ скуки сочинять иногда новыя басни, а больше читалъ "самые глупые романы, особливо старинные, читалъ не для пріобрѣтенія новыхъ идей, а чтобъ убить только время" (стр. LVI).
   Впрочемъ, лѣность, неряшество и аппетитъ великаго баснописца такъ извѣстны, что о нихъ нечего распространяться. Лучше приведемъ въ-заключеніе нѣсколько разсказовъ, изображающихъ другія черты характера, которыхъ образованіе совершенно объясняется предъидущимъ. На этотъ разъ, мы воспользуемся статьею академика Лобанова.
   Стр. 37. "Онъ все хвалилъ изъ учтивости; но въ глубинѣ души своей немного одобрялъ. Нѣкто изъ писателей напечаталъ въ предисловіи къ плохому и вездѣ отверженному своему сочиненію похвалы, слышанныя имъ отъ Ив. Ан.-- Вотъ вамъ конфетка за неосторожныя ваши похвалы, -- сказалъ ему H. И. Гнѣдичъ; но Ив. Ан., забывши этотъ урокъ, продолжалъ слѣдовать постоянной своей системѣ.
   Стр. 38. "...физическая-ли тяжесть (?), крѣпость-ли нервовъ (?), любовь-ли къ покою (?), лѣнь и безпечность (?), или чуждость семейныхъ связей (?) была тому причиною, что его не такъ то легко было подвинуть на одолженіе или на помощь ближнему. Онъ всячески отклонялся отъ соучастія въ судьбѣ того или другаго, всѣмъ желалъ счастія и добра, но въ немъ не было горячихъ порывовъ, чтобъ доставить ихъ своему ближнему.
   Стр. 63. "На одномъ литературномъ обѣдѣ, на который былъ званъ Иванъ Андреевичъ, и который начался залпомъ эпиграммъ нѣкоторыхъ людей противъ нѣкоторыхъ лицъ, Иванъ Андреевичъ не кончивши супу, исчезъ. Я взглянулъ -- мѣсто его пусто! обращаюсь глазами къ хозяину дома -- и его мѣсто пусто. Спрашиваю хозяйку, она отвѣчаетъ: "Ему сдѣлалось дурно, онъ вышелъ вонъ. "-- Пришедшій между-тѣмъ хозяинъ повторилъ то же самое, прибавивъ, что Иванъ Андреевичъ, посидѣвши на крыльцѣ, сказалъ: Нѣтъ, что-то не здоровится, я ужъ лучше побреду домой, и ушелъ. Рѣзкія выходки прекратились, обѣдъ продолжался мирно, и вечеръ прошелъ пріятно.
   "Я тотчасъ понялъ моего сосѣда, и на другой день зашелъ къ нему. Вчера вамъ сдѣлалось дурно, Иванъ Андреевичъ? Да, отвѣчалъ онъ: такъ что-то стошнилось. И! полноте, Иванъ Андреевичъ, я разгадалъ вашу тошноту'. Вамъ опротивѣли неприличные разговоры за столомъ; во, вѣдь кто-жъ васъ не знаетъ: къ чистому не пристанетъ нечистое.-- Нѣтъ, сказалъ Иванъ Андреевичъ: все таки лучше быть подальше отъ зла! Вѣдь могутъ подумать: онъ тамъ былъ, стало быть дѣлитъ ихъ образъ мыслей.
   Стр. 67. "Гнѣдичъ, переводчикъ Илліады, ближайшій сосѣдъ, сослуживецъ, вседневный собесѣдникъ и добрый товарищъ его, человѣкъ высокой души и свѣтлаго ума, удрученный болѣзнію, оставляя службу и оканчивая литературное свое поприще, удостоился получить 6000 р. пенсіи отъ Государя Императора. Вдругъ Крыловъ пересталъ къ нему ходить; встрѣчаясь въ обществахъ не говорилъ съ нимъ. Изумленный Гнѣдичъ, да и всѣ, видѣвшіе эту внезапную въ Крыловѣ перемѣну, не постигали, что это значило. Такъ прошло около двухъ недѣль. Наконецъ, образумившись, Крыловъ приходитъ къ нему съ повинною головою: Николай Ивановичъ, прости меня, -- Въ чемъ, Иванъ Андреевичъ? Я вижу вашу холодность и не постигаю тому причину.-- Такъ пожалѣй же обо мнѣ, почтенный другъ: я позавидовалъ твоей пенсіи, и позавидовалъ твоему счастію, котораго ты совершенно достоинъ. Въ мою душу ворвалось такое чувство, которымъ я самъ гнушаюсь."
   Кто бы, кажется, могъ ожидать всего этого отъ издателя "Почты Духовъ" и "Зрителя"? Однакожь, прочитавъ его біографію, разгадываешь всѣ эти печальные факты.

"Отечественныя Записки", No 3, 1847

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru