Майков Валериан Николаевич
Матильда, записки молодой женщины. Соч. Евгения Сю

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Матильда, записки молодой женщины. Соч. Евгенія Сю. (,) автора "Парижскихъ Тайнъ" и "Вѣчнаго Жида". Переводъ съ французскаго, пересмотрѣнный и исправленный В. Строевымъ. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. Жернокова. 13 частей. Въ 12-ю д. л. Въ I-й -- 247, во ІІ-й -- 151, въ ІІІ-й -- 172, въ IV-й -- 167, въ V-й -- 150, въ VI-й -- 165, въ VII-й -- 149, въ VIII-й -- 159, въ IX-й -- 159, въ Х-й -- 140, въ ХІ-й -- 158, въ XII-й --160, въ ХІІІ-й -- 176 стр.
   Литературная дѣятельность Эжена Сю представляетъ два періода, ярко отличающіеся одинъ отъ другаго.
   Первые романы его появились въ концѣ двадцатыхъ годовъ, и, не смотря на недостатки, краснорѣчиво свидѣтельствовали о поэтическомъ призваніи писателя. Въ нихъ просвѣчивала личность молодаго человѣка, заплатившаго дань впечатлѣніямъ эпохи, въ которую суждено было ему начать жизнь самостоятельную, освободиться отъ опеки родителей и воспитателей, узнать жизнь на самомъ дѣлѣ. Французское общество доживало въ ту пору великую драму. Паденіе авторитетовъ и знаменитостей временъ имперіи и реставраціи, жалкая развязка великихъ, благородныхъ замысловъ, печальное, хотя и неизбѣжное возвращеніе къ старому, безотрадному порядку вещей,-- все это не могло не отозваться болѣзненно въ сердцѣ человѣка съ душой пылкой и воспріимчивой. Передъ молодымъ морякомъ еще живо рисовались блестящія каррьеры, громкія побѣды и обольстительная слава современниковъ великаго императора; чудныя грезы навѣвала на него лѣтопись геройскихъ подвиговъ французскаго флота: лѣтопись забытая и неоцѣненная потому іолько, что всѣ усилія Наполеона въ борьбѣ съ Англіей окончились ничѣмъ и памятны лишь великими утратами, понесенными Франціей. Сю засталъ еще то общество, гдѣ являлись отверженными и забытыми люди, потратившіе лучшую часть жизни для славы Франціи, проявившіе страшную энергію на какой-нибудь ввѣренной имъ корветтѣ и окончившіе свою трудовую службу нищетой, удержавъ за собой только преждевременныя морщины, смуглый цвѣтъ лица отъ плаванія подъ тропиками, да утратившій свое значеніе крестикъ почетнаго легіона, который щедро раздавался парикмахерамъ и поставщикамъ... И что вмѣнялось въ вину этимъ почтеннымъ ветеранамъ?-- Любовь къ отечеству и восторженная преданность императору! А этотъ императоръ умиралъ подъ карауломъ у Англичанъ,
   
   И маршалы всѣ измѣнили
   И продали шпагу свою.
   
   "Не такъ ли гибнетъ и все великое въ мірѣ" восклицали въ порывѣ близорукаго романтизма растроганные и возмущенные юноши: "гдѣже справедливость, руководящая поступками сильныхъ міра сего?"
   И это сѣтованіе, это отчаяніе отозвалось въ ихъ юношеской дѣятельности. Первая осѣчка, первыя невзгоды на поприщѣ службы они подводили подъ одну категорію съ горькими превратностями неоцѣненнаго, израненнаго героя, котораго привыкли всякій день встрѣчать около hôtel des Invalides, суроваго, грустнаго, бѣднаго... Необходимые толчки, поучительныя страданія, безъ которыхъ не установятся, не выяснятся мысли въ головѣ человѣка и не разовьется, не ограничится его молодое сердце, пылкіе романтики принимали за доказательство безвыходности своего положенія и господства въ мірѣ абсолютнаго зла.
   Все это отчасти можно примѣнить къ личности Сю, особенно судя по направленію первыхъ его романовъ.
   Гдѣ же болѣе могло развиться грустное воззрѣніе на жизнь, какъ не въ той сферѣ, которую онъ избралъ съ молоду? Правда, есть пословица: "кто въ морѣ не бывалъ, тотъ Богу не молился". Очень-хорошо, -- по можно ли опять винить и того, кто впадетъ въ ультра-пессимизмъ послѣ зрѣлища гибели корабля, на которомъ потонули мать съ груднымъ ребенкомъ, дѣвушка помолвленная на палубѣ фрегата за мичмана, въ глазахъ ея сорваннаго вѣтромъ съ мачты, наконецъ цѣлый экипажъ закаленныхъ въ бою героевъ, -- и все отъ-того, что на голову опытному лейтенанту посаженъ капитанъ-солдатъ, незнающій морской практики, хорошій бухгалтеръ въ адмиралтейскомъ департаментѣ или Фельдфебель линейнаго полка... между-тѣмъ, какъ крейсеры варварійцевъ, или судно контрабандиста или торговца неграми, спаслось искусствомъ капитана, наемнаго лоцмана, пирата, котораго голова давно оцѣнена не въ одну сотню піастровъ...
   Съ другой стороны, кто легче можетъ убѣдиться въ непрочности всѣхъ самыхъ святыхъ привязанностей человѣческихъ, какъ не тотъ, кто, не разъ видѣлъ смерть лицомъ-къ-лицу, и притомъ смерть, отъ которой нельзя посторониться -- смерть не отъ горячки, не отъ пули или эспадрона, не отъ гильйотины, противъ которыхъ есть медицина, ловкая кварта и терціи, секундантъ посредникъ и милость короля, а смерть отъ прихоти неумолимой стихіи, которая губитъ безъ разбора и готова поглотить въ свои холодныя объятія и героя и труса, и невинное дитя и закоснѣлаго убійцу... смерть отъ голода и жажды, когда человѣкъ готовъ растерзать собственное дитя, когда изъ-за стакана воды хватаются за ножи товарищи, не разъ спасавшіе другъ другу жизнь въ кровопролитномъ абордажѣ, и цѣлыя сотни голосовъ сливаются въ одинъ вопль проклятія и ненависти...
   Наконецъ, самая морская дисциплина, можетъ-быть, и разумная въ основаніи, но ужасная, неумолимая въ примѣненіи, влечетъ иногда за собой такія послѣдствія, что невольно содрогнешься отъ ужаса и душа преисполнится невыносимой боли. Лейтенантъ Пьеръ Гюэ въ роковую минуту гибели Саламандры, заперъ невѣжественнаго капитана корветты въ каюту и энергическими распоряженіями своими спасъ экипажъ отъ смерти. За нарушеніе морскаго устава и за неповиновеніе начальнику, онъ разстрѣлянъ по возвращеніи въ отечество! Никто не станетъ говорить о несправедливости такого-то параграфа морскаго устава французскаго кодекса, но всякій смутится духомъ читая этотъ разсказъ.
   Такимъ-образомъ, съ одной стороны, въ первыхъ произведеніяхъ Сю выразился характеръ эпохи отрицанія послѣ усыпленія и оптимизма, наведеннаго на людей сначала могуществомъ и славой Наполеона, а потомъ неисповѣдимымъ водвореніемъ Бурбоновъ и возстановленіемъ всѣхъ на время забытыхъ формъ и условій общежитія,-- отрицанія разумнаго, не рѣзваго и блажнаго, но строгаго, радикальнаго, опирающагося на анализъ дѣйствительности; съ другой стороны, та средина, въ которой Сю росъ и развивался, образъ жизни на кораблѣ и нескончаемая борьба со всѣми признанными въ человѣчествѣ ужасами -- войною, бурею, голодомъ, чумою, бунтомъ,-- и непризнанными -- отчужденіемъ отъ общества, пассивнымъ положеніемъ на кораблѣ въ качествѣ втораго лейтенанта или и еще менѣе, уныніемъ и сомнѣніями, которыхъ нечѣмъ разогнать въ сообществѣ добрыхъ, но не мудрыхъ моряковъ, придали яркій колоритъ его морскимъ романамъ. Въ лицѣ Сю выразился и морякъ, и юноша современной ему эпохи; если бѣдность внутренней жизни моряковъ отозвалась въ его романахъ, за то всѣ силы свои положилъ онъ на воспроизведеніе того, что составляло предметъ его живыхъ симпатій: никто изъ французскихъ писателей не изобразилъ такъ живописно быта моряковъ. Отношенія матросовъ, ихъ привязанности, ненависти, ихъ разгулъ, ихъ безусловную покорность начальнику, наконецъ, ихъ суевѣрія, примѣты, отчаянная, бѣшеная храбрость, -- все это съ удивительной живостью передано въ "Саламандрѣ", "Атар-гюлѣ", "Корсарѣ" и др., болѣе или менѣе удачныхъ произведеніяхъ Сю. Ни у кого не найдете вы такихъ роскошныхъ картинъ моря во всевозможныхъ моментахъ, отъ штилей до свирѣпаго урагана; и притомъ, море тропическое имѣетъ у него особый оттѣнокъ и разнится отъ Средиземнаго, а Средиземное нарисовано не такъ, какъ Архипелагъ или Антильское.
   Извѣстно, какъ, за недостаткомъ предмета, на которомъ бы человѣкъ могъ сосредоточить всю любовь свою, бываетъ онъ способенъ привязаться къ предмету, незаключающему въ себѣ прямыхъ данныхъ для внушенія къ себѣ такого чувства,-- къ лицу ничтожнаго характера, къ животному, къ вещи... Такіе факты не рѣдки между моряками, и всего поразительнѣе привязанность ихъ къ своему кораблю: кто же лучше умѣлъ одушевить этотъ плавающій, оснащенный корабль, какъ не Сю? придать личность фрегату, бригу, гоэлетѣ, линейному кораблю, осмыслить, какъ органы живаго тѣла, ихъ высокія, затѣйливыя снасти! Съ какою болью, съ какимъ страстнымъ чувствомъ выводитъ онъ въ бой свою щеголеватую, злую Саламандру, съ какимъ неподдѣльнымъ отчаяніемъ изображаетъ послѣднія минуты этой доблестной корветки (vaillante corvette). Его сердце стонетъ отъ каждаго ядра, врѣзавшагося въ ея стройный остовъ, отъ каждаго скрипа гибкихъ, уходящихъ въ небо мачтъ...
   Глазъ моряка часто по мѣсяцамъ не видитъ отраднаго берега; за то никто такъ живо не чувствуетъ всѣхъ красотъ твердой земли, какъ онъ; никто не хватается съ такимъ бѣшенствомъ за всѣ позволенныя и непозволенныя наслажденія, представляемыя ему бойкимъ населеніемъ портоваго города, за трудовое золото, которое накопилось въ кошелькѣ въ-продолженіе кампаніи. Какъ прекрасенъ этотъ дикій, неуклюжій морякъ лицомъ къ липу съ цивилизованными ростовщиками, купцами, прелестницами всѣхъ націй! какъ торопливо, какъ жадно тѣшится онъ запретнымъ плодомъ: пьетъ, играетъ, нѣжится, покуда не взовьется на кораблѣ сигналъ къ отплытію...
   Но вотъ подходитъ корабль къ давно-ожидаемому берегу; какой теплый ландшафтъ выступаетъ изъ-подъ пера Сю -- будь то роскошный берегъ Прованса, въ благоуханную лѣтнюю ночь: матросы тайкомъ ушли съ корветты и пируютъ за городомъ, покуда не схватятся за ножи съ провансалами...; или берега Малой-Азіи, Смирна, "великолѣпный городъ Востока, городъ золота и солнца, городъ зеленыхъ и краденыхъ кіосковъ, мраморныхъ фонтновъ, брызжущихъ прозрачной водой, наполненной ароматами, городъ "осѣненный пальмами и смоковница"мы, городъ опіума и кофе, городъ въ "полномъ смыслѣ слова"... {La Salamandre. Chapitre XXVII. Buono Viaje.}
   И отъ этого земнаго рая, бѣдный эпикуреецъ будетъ оторванъ съ первымъ попутнымъ вѣтромъ, для того, чтобъ плыть дальше по невѣдомому назначенію морскаго министерства, въ какой-нибудь чумный, унылый портовой городокъ, и тамъ, можетъ-быть, умереть въ судорогахъ въ караyтинѣ!..
   Жизнь моряка по совершенной противоположности съ жизнью осѣдлою, имѣетъ свои очевидныя и невыгодныя послѣдствія. Если человѣкъ, взросшій на палубѣ и не разъ перешедшій тропики, морякъ любознательный и сдружившійся съ своимъ бытомъ, совершенно утрачиваетъ склонность къ неприличной семейственности и взамѣнъ того усвоиваетъ прекрасное качество -- общительность и признаніе единства интересовъ того кружка, къ которому онъ принадлежитъ на основаніи единства цѣли, ихъ связующей, если онъ исполнителенъ въ трудѣ, терпѣливъ въ-невзгодахъ, безстрашенъ въ опасностяхъ, за то нѣтъ ничего удивительнаго, что онъ, если не навсегда утратилъ способность къ нѣкоторымъ прекраснымъ человѣческимъ чувствамъ, то по-крайней-мѣрѣ отзывается о нихъ съ ироніей и насмѣшкой. Женщина, досозданная и возвеличенная современнымъ образованнымъ обществомъ -- для него не существуетъ. Онъ знаетъ только одну женщину -- мать, которую оставилъ еще ребенкомъ; когда же выросъ на-столько, что женщина получала для него иное значеніе, тогда она являлась ему только въ образѣ тѣхъ, едва-промелькнувшихъ въ его жизни эфемерныхъ созданій, въ которыхъ онъ бывалъ влюбленъ, которыя его ласкали, дурачили, обирали, а можетъ-быть и въ-самомъ-дѣлѣ любили за молодость и неистраченныя силы, до перваго попутнаго вѣтра.
   Таковъ является Сю въ своихъ морскихъ романахъ. Вѣроломство женщины -- любимая его тэма, точно такъ же, какъ и непрочность отношеній, основанныхъ на чувствѣ. Обыкновенно, страшные герои его кровавыхъ разсказовъ, до поднятія занавѣса любили юную дѣву всѣми силами души, адресовали къ ней всѣ помышленія, берегли для нея поцалуй и улыбку. Но далѣе всегда оказывается, что означенныя дѣвы болѣе склонны любить такого человѣка, который не берегъ своихъ улыбокъ, поцалуевъ и страстныхъ обѣщаній, любилъ много разъ въ своей жизни, съ утратою юношеской свѣжести, способности увлеченья и самопожертвованья, но взамѣнъ того людей самосознающихъ и постигающихъ вполнѣ смыслъ каждаго произносимаго ими слова -- людей бережливыхъ на чувство, осторожныхъ въ своихъ изліяніяхъ, и потому самому требующихъ преданности и ничего съ своей стороны не обѣщающихъ. Юноша, на основаній такого простаго и натуральнаго факта, терзается, клянетъ судьбу, и нерѣдко дѣлается презлымъ человѣкомъ, находитъ удовольствіе въ очень-умныхъ сарказмахъ на жизнь и людей вообще и на женщинъ особенно, и въ очень-вредномъ употребленіи опіума или просто вина въ значительномъ количествѣ... Одинъ принимаетъ за формулу всей своей жизни слова s'attendre à tout, pour ne s'étonner de rien, другой стоитъ на томъ, что "золото единственный двигатель въ человѣческомъ обществѣ", всѣ же вообще придерживаются той мысли, что на свѣтѣ добродѣтель страждетъ, а порокъ торжествуетъ.
   Не смотря на недоказательность этого положенія, нельзя не согласиться, что, вѣруя въ него искренно, Сю приводитъ читателя къ суровому убѣжденію въ дѣйствительности зла, и странно было бы назвать такое убѣжденіе неосновательнымъ, а тѣмъ болѣе опаснымъ, безнравственнымъ. Сю съ-молода сильнѣе другихъ прочувствовалъ ту мысль, что ни энергія, ни благость, ни любовь, ни дружба не обезпечиваютъ человѣка отъ бѣдствій и не могутъ служить ручательствомъ за послѣдующіе его поступки -- за то, что когда-нибудь онъ не окажется самымъ злостнымъ, самымъ возмутительнымъ человѣкомъ, что въ немъ не отразятся въ увеличенномъ видѣ всѣ злодѣянія, отъ которыхъ нѣкогда пострадалъ онъ самъ...
   Эта мысль важна именно потому, что она доказываетъ непрочность личныхъ, индивидуальныхъ добродѣтелей и ведетъ прямо къ тому убѣжденію, что законъ добродѣтели и обезпеченности человѣка заключается въ организаціи общества. Сю выразилъ эту мысль какъ поэтъ, не доказательно, во пластически, и если она повторяется во всѣхъ его морскихъ романахъ отъ "Саламандры", "Плика и Плока" -- до "Артюра", то это доказываетъ, что она пришлась ему по силамъ и притомъ безъ сомнѣнія имѣетъ нѣкоторую важность, потому-что ею опредѣляется дѣятельность первыхъ годовъ талантливаго писателя.
   Въ "Артюрѣ", который былъ напечатанъ въ 1839 году, Эженъ Сю попробовалъ перемѣнить мѣсто дѣйствія, отказался отъ любезныхъ ему корабля и океана, и вышелъ на твердую землю. Но въ этомъ первомъ опытѣ онъ еще является неопытнымъ морякомъ. Та же profession de foi господствуетъ и въ этомъ романѣ; но Сю какъ-то трудно ладитъ съ обществомъ гостиныхъ; на первыхъ порахъ онъ оказывается плохимъ знатокомъ сердца женщины, и, кромѣ прекраснаго эпизода любви Артюра и М-me de Cenafiel, романъ вообще слабъ: Сю задалъ себѣ нѣсколько трудныхъ психологическихъ задачь, утомился рѣшеніемъ ихъ, вникъ въ скучныя, мелочныя описанія всѣхъ странныхъ и важныхъ занятій своего героя, и, чтобъ отдохнуть какъ-нибудь, нарочно вывелъ его въ море, нарочно выдумалъ для него фантастическую экспедицію на фрегатѣ, сооруженномъ самимъ Артюромъ (денегъ у героя, какъ водится, вдоволь), ведетъ его на сраженіе, и тутъ опять слышится пѣснь лебедя: еще разъ встрѣчаемъ страницы того же пламеннаго, боелюбиваго моряка, того же страстнаго созерцанія величественной картины океана,-- далѣе идутъ интриги за интригой, странность за странностью, одна другой не правдоподобнѣе. И весь этотъ разсказъ клонится опять къ тому, что если не въ обществѣ людей, то въ самомъ человѣкѣ, какъ бы хорошъ онъ ни былъ, есть начало зла, вѣчно работающее въ немъ, наталкивающее его на пагубу, отравляющее ему лучшія минуты жизни. Артюръ -- это Чайльдъ-Гарольдъ Эжена Сю.
   Съ лѣтами, умный человѣкъ нашего времени неминуемо долженъ оставить первоначальное убѣжденіе въ неисправимости зла, и, признавъ существованіе зла за фактъ несомнѣнный, дать въ себѣ мѣсто другому убѣжденію, именно, что въ сложномъ механизмѣ общества и въ нашей жизненной путаницѣ всегда можно оттискать смыслъ, согласить всѣ, по-видимому, противорѣчащія одно другому явленія, и чрезъ весь хаосъ золъ и бѣдствій, безпрестанно обрушивающихся на страждущее большинство человѣческаго населенія, провести разумную мысль, не столь скорбную и юношески сокрушительную: "много на свѣтѣ зла; "но человѣкъ сильный и любящій, не оставаясь безмолвнымъ созерцателемъ печальныхъ явленій общественной "жизни, путемъ тяжелаго опыта находитъ положительные способы улучшенія собственнаго положенія, и, пристально изучая мало утѣшительную дѣйствительность, предусматриваетъ "счастливую будущность человѣчества".
   Къ такой мысли невольно приводится читатель послѣдующими романами Сю, въ особенности "Парижскими Тайнами". Вмѣсто нескончаемой протестаціи на господство зла и безотрадность жизни, если только будемъ въ нее всматриваться (и не пить опіума!) и анализировать каждое явленіе, -- авторъ "Саламандры" поставилъ ceбѣ задачею изобразить въ широкихъ рамкахъ всю бездну несчастій, тяготѣющимъ надъ классомъ неимущихъ, безотвѣтныхъ предъ закономъ, малолѣтныхъ, лишенныхъ воспитанія, слабоумныхъ, больныхъ и всей многочисленной страждущей братіи. Парижъ доставилъ ему богатый матеріалъ, и чего не находили мы въ его знаменитомъ романѣ! Въ какомъ рубищѣ, въ какихъ струпьяхъ, въ какой обидной наготѣ предстаютъ предъ нами существа, прекрасныя по своей природѣ! Кто не содрогнется отъ ужаса, читая, напримѣръ, описаніе ареста несчастнаго Мореля, брильянщика? Можетъ ли быть что-нибудь возмутительнѣе брака прекрасной д'Арвиль съ человѣкомъ воспитаннымъ, богатымъ, благороднымъ, но одержимымъ падучею болѣзнію?... Всѣмъ извѣстно, какое могущественное впечатлѣніе произвелъ въ обществѣ этотъ романъ, составившій славу Эжену Сю и поставившій его во главѣ современныхъ бельлетристовъ, во какъ не сознаться, что, вмѣстѣ съ поворотомъ въ понятіяхъ Сю, оказался и прямой упадокъ его поэтическаго дарованія? Не по силамъ пришлись ему великія соціальныя тэмы, и въ изображеніи человѣческихъ золъ и болѣзней онъ только тамъ и прекрасенъ, гдѣ приходится ему рисовать картину бѣдствія, доведеннаго до послѣдней степени, бѣдствія, при мысли о которомъ книга выпадаетъ изъ рукъ и долго не можешь одуматься... Но это сдѣлалъ Сю для того, чтобъ помирить человѣка съ жизнью, преисполненною страданій, но все-таки прекрасною. Чѣмъ доказалъ онъ неосновательность юношеской своей формулы: зло господствуетъ на землѣ? Онъ вывелъ цѣлый рядъ людей мудрыхъ и непогрѣшимыхъ въ своихъ поступкахъ, невредимыхъ въ геройскихъ подвигахъ, охраняемыхъ таинственными; безусловно преданными имъ лицами втораго порядка. Въ-слѣдъ за ними изобразилъ онъ цѣлую фалангу исполиновъ добродѣтели и порока, людей, никогда не падающихъ, никогда не измѣняющихъ однажды навсегда задуманному благому намѣренію или злому умыслу. Въ заключеніе наградилъ всѣхъ пострадавшихъ сторицею, подвелъ подъ гильйотину или уморилъ еще ужаснѣйшимъ образомъ всѣхъ имѣвшихся въ наличности злодѣевъ, которые еще не успѣли въ-продолженіе разсказа перерѣзать другъ друга, а въ II части, героя своего, Родольфэ, стоящаго превыше всѣхъ смертныхъ, сочеталъ бракомъ съ очень-милою дамою, къ общему удовольствію нѣжныхъ читателей, и такимъ образомъ явился партизаномъ другой формулы: добродѣтель въ мірѣ торжествуетъ, а порокъ всегда бываетъ наказанъ.
   Прекрасно! Но изъ романа Сю оказывается, что порокъ наказывается отъ руки Родольфэ, или друзей и безпрекословныхъ исполнителей его велѣній: Мурфа, Давида, Шуринера и друг.? А что сталось бы съ интересными страдальцами его повѣсти безъ этого рыцаря угнетенной невинности? Доказалъ ли онъ ясно, какъ день, что наказаніе за преступленіе заключается уже въ самомъ преступленіи, и что, дѣлая зло, человѣкъ наноситъ величайшее зло самому-себѣ? Или, наконецъ, рѣшилъ ли онъ вопросъ, подъ вліяніемъ чего развились идеальные злодѣи въ родѣ Феррана или, что еще непонятнѣе, въ родѣ Сесиліи?-- Авторъ не даетъ отвѣта.
   И странно, утрированные характеры прежнихъ романовъ Сю производили несравненно-болѣе впечатлѣнія! Почему? потому-что они создались безъ усилія, безъ задней мысли врачевать общество...
   Изъ всего этого можно заключить, что поэтическая дѣятельность Сю кончилась съ его послѣдними морскими романами,-- а на поприщѣ соціальнаго писателя первые опыты его имѣли огромный успѣхъ еще въ-слѣдствіе послѣднихъ проблесковъ угасающаго таланта. Первое условіе бельллетристическаго романа -- воспроизведеніе дѣйствительности, а въ "Парижскихъ Тайнахъ", романѣ чрезвычайно-длинномъ, хотя и нравственномъ, можно найдти много мѣстъ списанныхъ съ натуры; сверхъ-того, эта книга имѣетъ еще достоинство, даже несоставляющее условія хорошаго романа; многія положенія уголовнаго и полицейскаго права разобраны тутъ съ безпристрастіемъ и глубокомысліемъ человѣка, проникнутаго любовію къ человѣчеству. Эти краснорѣчивыя страницы, внушенныя Сю извѣстнымъ сочиненіемъ Паранъ-Дюшатле "De la prostitution dans la ville de Paris", нашли отголосокъ во Французскомъ правительствѣ, -- а такая услуга стоитъ всякой другой.
   Но до появленія" Парижскихъ Тайнъ", Сю подарилъ публику произведеніемъ, рѣзко разграничившимъ періоды его литературной дѣятельности, и это сочиненіе послужило намъ поводомъ высказать свое мнѣніе объ этомъ писателѣ. Мы говоримъ о первомъ многотомномъ и весьма-поучительномъ его романѣ "Mathilde ou mémoires d'une jeune femme", который лѣтъ семь назадъ очень читался, а теперь забытъ, и однакожь вышелъ ныньче въ русскомъ переводѣ.
   Какъ фактъ въ литературной дѣятельности Сю, "Матильда" заслуживаетъ вниманіе, хотя въ этомъ романѣ, болѣе нежели гдѣ-нибудь, преобладаютъ всѣ недостатки этого романиста, и не оказывается обыкновенныхъ его достоинствъ. Одно дѣльное заключеніе можно вывести изъ этого сантиментальнаго и дѣтски-наивнаго романа (не смотря на то, что въ злодѣяхъ и ужасахъ и тутъ нѣтъ недостатка), и то, вопреки мысли, руководившей Сю при созданіи его,-- именно: характеръ Матильды ясно показываетъ, какое пагубное вліяніе можетъ имѣть варварское воспитаніе на самое лучшее существо въ свѣтѣ.
   Матильда, справедливо названная въ одной пародіи malheureuse par profession et pleurnicheuse par tempérament, хотя и изображена стараніями г. Сю со всѣми совершенствами и прелестями, но въ рѣчахъ и поступкахъ ея постоянно оказывается отсутствіе той самородной энергіи, той силы личности, которая преимущественно нравится въ человѣкѣ людямъ натуральнымъ. Разбирая умные отвѣты и благородные поступки этой невинно-страждущей и своевременно-награжденной героини, какъ-разъ различишь то, чего ни подъ какимъ видомъ не сказала и не сдѣлала бы она въ дѣйствительности, но что заставилъ ее сдѣлать авторъ,-- и то, что въ самомъ дѣлѣ вытекаетъ изъ сущности ея характера добраго, но загнаннаго и обезличеннаго. Матильда -- это абстрактъ, фамильная добродѣтель въ отвлеченіи. Желающіе да научатся!
   Поэтому-то и неудивительно, что даже пустенькія дѣвочки готовы стоять за Урсулу и отзываются о добродѣтельной Матильдѣ съ скептическимъ равнодушіемъ.
   Читая этотъ романъ, невольно подумаешь, что Сю раскаялся и плакался горько о прежнихъ своихъ никого-неутѣшающихъ и вовсе-несмиряющихъ духъ "Саламандрахъ", "Корсарахъ" пр., и потому, на первыхъ порахъ, прежде чѣмъ освоился съ новымъ своимъ вѣрованіемъ, поспѣшилъ внушить своимъ читателямъ успокоительную мысль, что все дѣлается къ лучшему, что на свѣтѣ добрыхъ людей много, что Богъ не безъ милости, такъ-что иной прекрасный юноша, плѣнясь воспитаннымъ, благороднымъ и храбрымъ Роигюномъ, щедрымъ и богатымъ дядюшкой Мортолемъ, черезъ-чуръ добрымъ, простодушнымъ Семеренемъ и исполненіемъ желаній всѣхъ благомыслящихъ людей многочисленнаго персонала, выведеннаго г-мъ Сю, -- рѣшительно укрѣпится въ оптимизмѣ и махнетъ рукой на анализъ съ его послѣдствіями. Спрашивается: для чего жь читать такую книжку? Спросите лучше, для чего переводить романъ въ тринадцать частей, изъ котораго только и узнаете, что все на свѣтѣ дѣлается къ лучшему? Наконецъ, съ какой стати платить за такой романъ, въ русскомъ переводѣ, 4 рубля серебромъ?-- и еще за переводъ, въ которомъ слишкомъ-часто попадаются фразы въ родѣ слѣдующихъ:
   "Находясь посреди мыслей, относившихся къ предметамъ столь ему извѣстнымъ, г. Семерень выражался свободно" и пр. (Часть V, стр. 29).
   "Я была очень удивлена этой шуткѣ". (Ч. V, стр. 55).
   "Я соболѣзновала къ ея моральнымъ страданіямъ". (Ч. V, стр. 77).
   "...у меня достаетъ силы, погребсти "себя въ скучную и низкую (?) жизнь (??!), чтобъ дать моему мужу время пріобрѣсти такое богатство, которое могло бы удовлетворить вкусу моему къ роскоши", и проч. (Ч. VIII, стр. 3).
   "Требуйте отъ меня все возможныя жертвы". (Ч. VIII, стр. 44).
   "...случай не вотще отдалъ вамъ душу мою (?!), я вами только и существую" (Ib. стр. 45).
   "...вы не могли обходиться со мною "иначе, и потому-то вы не имѣли ни жалости, ни прощенія" (?!). (Ib.стр.80).
   "Матильда... стала искать его (письмо) между своею перепискою" (Ч. XIII, стр. 171).
   "Безполезно описывать глубокое (?) счастіе и святое (?) упоеніе, присутствовавшіе (???) при этомъ бракѣ".
   Видно, это-то и называютъ издатели переводомъ пересмотрѣннымъ и исправленнымъ!
   Лучше всего цѣну этого произведенія для русской публики знали издатели, и потому изъ предосторожности, на заглавіи поставили: "Матильда, сочиненіе Сю, автора "Парижскихъ Тайнъ" и "Вѣчнаго Жида".

"Отечественныя Записки", No 3, 1847

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru