Майков Валериан Николаевич
Стихотворения А. Плещеева

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Майков В. Литературная критика
   М., "Художественная литература", 1985
   

СТИХОТВОРЕНИЯ А. ПЛЕЩЕЕВА. 1845--1846

С эпиграфом: Homo sum, et nihil humani a me alienum puto *. С.-Петербург. Печатано в тип. III отд. собств. Е. И. В. канцелярии. 1846. В 12-ю д. л. 82 стр.

* Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо (лат.).-- Ред.

   Стихи к деве и луне кончились навсегда. Настает другая эпоха: в ходу сомнение и бесконечные муки сомнения, страдание общечеловеческими вопросами, горький плач на недостатки и бедствия человечества, на неустроенность общества, жалобы на мелочь современных характеров и торжественное признание своего ничтожества и бессилия; проникнутые лирическим пафосом воззвания на доблестный подвиг, стремление к вечному идеалу, к истине (которая в таких случаях начинается большою буквой),-- вот что теперь в ходу!.. Таков дух времени. Поле обширное для деятельности почетной и благотворной. Первый толчок дан, разумеется, талантами могучими и самобытными, которые сделали и делают на этом поле много доброго. Они заставили современного человека добросовестнее и глубже взглянуть вокруг себя и на самого себя; они внесли в общество этот дух анализа, который не дал современному человеку спокойно ни спать, ни действовать. Здание неподвижности пошатнулось. Всем стало как-то неловко. И теперь многое принесут в жертву своему честолюбию или корыстолюбию, но уж не сделают этого так спокойно, как прежде. И теперь... но зачем много примеров?..
   Направление, о котором мы говорим, отразилось и на русской литературе, и отразилось не бесплодно. В нынешнем году, в лице г. Плещеева, оно имеет своего представителя исключительно в русской поэзии.
   В том жалком положении, в котором находится наша поэзия со смерти Лермонтова, г. Плещеев -- бесспорно первый наш поэт в настоящее время. Как велик чин первого поэта в такое время, как наше, знают все те, которые сколько-нибудь следят за нашими нынешними стихотворцами и их произведениями. Мы знаем только, что г. Плещеев -- первый наш поэт. Прочие поэты, какие есть у нас, появляются лишь изредка, набегами, большею частию в журналах и альманахах, и давно уже не издают своих стихов отдельно -- и хорошо делают! Там, в альманахе или журнале, между прочим, прочтут и их, иногда даже и похвалят, изредка и очень, очень похвалят: самолюбие удовлетворено, стихи забыты -- и все в порядке! Но выйти в свет в наше время с отдельною книжкою стихотворений -- шаг сколько опасный, столько же и решительный, борьба на жизнь или смерть! Что-нибудь одно -- или завоевать себе публику, или убить себя наповал: средины быть не может. Первое очень трудно, и надобно иметь большую уверенность в своих силах, чтоб идти на такое завоевание; второе... но кому же охота убивать себя?.. Итак, кто решается на такой шаг, тот надеется на свои силы. Г. Плещеев надеется на свои силы -- и не без основания. Он, как видно из его стихотворений, взялся за дело поэта по призванию; он сильно сочувствует вопросам своего времени, страдает всеми недугами века, болезненно мучится несовершенствами общества и сгорает нетщетно жаждою споспешествовать его совершенствованию и торжеству на земле истины, любви и братства. Долю в великом и благородном труде совершенствования человечества взял он на себя не по прихоти, не ради моды, но, как мы уже сказали, по призванию. Раз, когда лежал он под густым явором и двурогая луна сияла над ним в лазурной вышине, а море издавало унылый гул, усталые глаза поэта сомкнулись сном, и вдруг явились ему богиня, избравшая его пророком. Но лучше представим стихи, где поэтически воспроизведен этот факт из жизни поэта:
   
   Истерзанный тоской, усталостью томим,
   Я отдохнуть прилег под явором густым.
   
   Двурогая луна, как серп жнеца кривой,
   В лазурной вышине сияла надо мной.
   
   Молчало все кругом... Прозрачна и ясна,
   Лишь о скалу порой дробилася волна.
   
   В раздумье слушал я унылый моря гул,
   Но скоро сон глаза усталые сомкнул.
   
   И вдруг явилась мне, прекрасна и светла,
   Богиня, что меня пророком избрала.
   
   Чело зеленый мирт венчал листами ей
   И падал по плечам златистый шелк кудрей.
   
   Огнем любви святой был взор ее согрет,
   И разливал на все он теплоту и свет.
   
   Благоговенья полн, лежал недвижим я
   И ждал священных слов, дыханье притая.
   
   Но вот она ко мне склонилась и рукой
   Коснулася груди изрытой и больной.
   
   И наконец уста разверзлися ея --
   И вот что услыхал тогда я от нея:
   
   "Страданьем и тоской твоя изрыта грудь,
   А пред тобой лежит еще далекий путь.
   
   Скажу ль я, что тебя в твоей отчизне ждет?
   Подымет на тебя каменья твой народ.
   
   За то, что обвинишь могучим словом ты
   Рабов греха, рабов постыдной суеты!
   
   За то, что возвестишь ты мщенья грозный час
   Тому, кто в тине зла и праздности погряз,
   
   Чье сердце не смущал гонимых братьев стон,
   Кому законом был отцов его закон!
   
   Но не страшися их! и знай, что я с тобой,
   И камни пролетят над гордой головой!
   
   В цепях ли будешь ты, не унывай и верь:
   Я отопру сама темницы смрадной дверь.
   
   И снова ты пойдешь, избранный мной левит1
   И в мире голос твой недаром прозвучит.
   
   Зерно любви в сердца глубоко западет;
   Придет пора и даст оно роскошный плод.
   
   И человеку той поры не долго ждать,
   Не долго будет он томиться и страдать.
   
   Воскреснет к жизни мир... Смотри, уж правды луч
   Прозревшим племенам сверкает из-за туч!
   
   Иди же, веры полн!.. И на груди моей
   Ты скоро отдохнешь от муки и скорбей".
   
   Сказала... и потом сокрылася она;
   И пробудился я, взволнованный, от сна.
   
   И истине святой, исполнен новых сил,
   Я дал обет служить, как прежде ей служил.
   
   Мой падший дух восстал...
   . . . . . . . . . . . . . . .2
   
   Этим стихотворением начинается книжка г. Плещеева. Г. Плещеев вообще нередко говорит в своих стихах о самом себе; но это не плаксивые жалобы на судьбу, не стоны разочарования, не тоска по утраченном личном счастии,-- нет, это вопли души, раздираемой сомнением, глухая и упорная битва с действительностью, безобразие которой глубоко постигнуто поэтом и среди которой ему душно и тесно, как в смрадной темнице. Он хотел бы выломить железные решетки, отворить двери и окна, чтобы, пропустив в это жилище мрака и зловония живительный луч солнца, благоуханную струю свежего воздуха, дать отогреться и вздохнуть вольною грудью своим страдающим, изнеможенным и бессильным братиям; но он один... один посреди этого хаоса личных интересов и эгоизмов, сталкивающихся и путающихся между собою и гулом борьбы своей заглушающих его голос... Но голос его не слабеет; изнемогая в борьбе, но, далекий от того, чтоб уступить, бесславно бежать с поля, он восклицает к своим друзьям:
   
   Вперед! без страха и сомненья
   На подвиг доблестный, друзья!
   . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . .
   
   Смелей! Дадим друг другу руки,
   И вместе двинемся вперед.
   И пусть под знаменем науки
   Союз наш крепнет и растет.
   
   Жрецов греха и лжи мы будем
   Глаголом истины карать;
   И спящих мы от сна разбудим
   И поведем на битву рать!
   
   Не сотворим себе кумира
   Ни на земле, ни в небесах;
   За все дары и блага мира
   Мы не падем пред ним во прах!..
   
   Провозглашать любви ученье
   Мы будем нищим, богачам,
   И за него снесем гоненье.
   Простив озлобленным врагам!
   
   Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,
   В заботах тяжких истощил;
   Как раб ленивый и лукавый,
   Талант свой в землю не зарыл!
   
   Пусть нам звездою путеводной
   Святая истина горит;
   И верьте, голос благородной
   Не даром в мире прозвучит!3
   
   Вот что восклицает г. Плещеев к друзьям своим. Самая история личных страданий поэта (а судьба щедро наделила г. Плещеева страданиями) тесно связана с его произведениями. Он любил,-- и любовь не принесла ему тех радостей, которые таятся в задушевном размене с любимым существом сокровеннейших и заветнейших тайн сердца. Увы! он обогнал в развитии своем ту, которая владела его сердцем, и, как другой, не менее замечательный поэт, постигнутый тою же участью и оплакавший эту мрачную катастрофу в жизни своей этими многознаменательными стихами:
   
   Мне стыдно женщину любить
   И не назвать ее сестрой,4 --
   
   г. Плещеев восклицает:
   
   Мы близки друг другу... я знаю,
   Но чужды по духу!..
   
   И далее:
   
   Мне все суждено ненавидеть,
   Что рабски привыкла ты чтить!..5
   
   Итак, должно расстаться. Расстаться!.. И вот поэт один!.. Ужасна участь могучей личности, одиноко стоящей посреди равнодушной толпы, погруженной в пошлые интересы свои!..
   Он когда-то любил "прославлять Вакха", но сомнение отравило бокал с шипучим нектаром, к которому он некогда прикладывался,-- и он бежит от места ликованья, и стыдно, стыдно ему...
   
   И стыдно, стыдно мне... От места ликованья,
   Взволнован, я бегу под мой смиренный кров:
   Но там гнетет меня ничтожество сознанья,
   И душу всю тогда я выплакать готов...6
   
   Выпишем еще вполне стихотворение "Прости", чтоб довершить победу поэта над вниманием читателей, столь равнодушных к поэзии:
   
   Прости, прости, настало время!
   Расстаться должно нам с тобой.
   Белеет парус мой, и звезды
   Зажглися в тверди голубой.
   
   О, дай усталой головою
   Еще на грудь твою прилечь:
   В последний раз облить слезами
   И шелк волос, и мрамор плеч.
   
   А там расстанемся надолго...
   Когда же мы сойдемся вновь,
   Дитя, в сердцах, быть может, холод
   Заменит прежнюю любовь!
   
   Быть может,-- дерзко все былое
   Тогда мы вместе осмеем;
   Хотя украдкой друг от друга
   Слезу невольную прольем...
   
   Прости же, друг! Полна печали
   Душа моя... Но час настал,
   И в путь нетерпеливым плеском
   Зовет меня сребристый вал...7
   
   Превосходно!
   Вторую половину книги г. Плещеева составляют переводы из Гейне. Вот что говорит поэт в предисловии, названном им: "Два слова к читателю":
   
   Переводя стихотворения Гейне, я старался сделать из него выбор по возможности разнообразный, чтобы показать со всех сторон прихотливый и своенравный талант немецкого поэта. Гумор и мечтательность, грусть и насмешка, романтизм и действительность идут здесь рука об руку. В Германии песни Гейне сделались народными; отзывы французской критики доставили им прочную известность во Франции. И у нас переведены некоторые пьесы Гейне, правда, весьма немногие, однообразные, и оттого, может быть, не возбудившие в читателях сочувствия к поэту. Оценить предлагаемые переводы есть дело критики; но я осмеливаюсь взять на себя ответственность только за верность их подлиннику.
   
   Мы не того мнения о том роде стихотворений Гейне, из которого поэт наш делал выбор8. Простота их кажется нам натянутою, содержание изысканным, увлекающим с первого взгляда какою-то оригинальностию, под которою, впрочем, ничего не скрывается. Претензия на глубокость мысли и чувства в легкой и часто шутливой форме -- вот определение этого рода стихотворений Гейне. Во всяком случае, истины и простоты в них мало, что доказывается, между прочим, легкостию, с какою даже у нас им удачно подражают, и еще большею легкостию, с которою каждый понимающий сколько-нибудь стихосложение может в одну минуту смастерить на них пародию. Пародия -- проба безошибочная. На произведение истинно даровитое написать пародию невозможно, по крайней мере чрезвычайно трудно, и такие пародии редки. Можно переделать какое-нибудь отдельно взятое даровитое произведение, придать ему смешной оттенок; но попробуйте написать пародию на Пушкина или Лермонтова, не придерживаясь исключительно какого-нибудь одного стихотворения, а так, чтоб схватить дух и колорит того или другого поэта, развивая в пародии вашу собственную мысль,-- не напишете; иначе будете сами второй Пушкин или Лермонтов!
   Итак, по нашему мнению, надо жалеть, что поэт тратил время на перевод чужих, да еще и неудачных стихотворений в то время, как мог сам подарить публику еще несколькими плодами своей музы, конечно, несравненно более достойными ее внимания. Но дело сделано!
   А между тем переводы из Гейне напомнили нам одного русского поэта, которого никто не помнит, хотя в мое время -- лет десять назад -- его стихи и обратили на себя внимание людей со вкусом и поэтическим тактом. Считаем долгом напомнить об них, потому что видеть забвение истинно поэтических произведений еще прискорбнее, чем видеть появление бездарных виршей, вооруженных самолюбивыми претензиями.
   Стихотворения, о которых говорим мы, напечатаны в "Современнике" 1836 и 1837 годов, под названием "Стихотворения, присланные из Германии",-- и принадлежат автору, подписывавшемуся буквами Ф. Т.9 Там они и умерли... Странные дела делаются у нас в литературе! Как часто произведения, отмеченные печатью истинного таланта, забываются как не стоящие внимания, а порождения самолюбивой затейливости дерзко выступают на свет и гордо требуют себе внимания, которого, право, не заслуживают!..
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые -- ОЗ, 1846, т. XLVIII, No 10, отд. VI, с. 39--43.
   Рецензия -- самый ранний отклик в критике на сборник стихотворений Плещеева. В произведениях будущего петрашевца Майков на первый план выдвигает стихи гражданского звучания с отчетливо выраженным протестом против гнета и бесправия, стихи, утверждающие высокое назначение поэта как пророка и проповедника гуманных начал ("Сон", "Вперед! без страха и сомненья"). Позже, в 1860-х гг., с этим отзывом Майкова солидаризируются в своих откликах на поэзию Плещеева М. Л. Михайлов и M. E. Салтыков-Щедрин. На этом основана и высокая оценка Плещеева как "бесспорно первого", после Лермонтова, "нашего поэта в настоящее время". Вместе с тем в рецензии есть и известные иотки иронии, отмечающей склонность молодого поэта к условной романтической фразеологии (ср. отрицательную оценку в статье о стихотворениях Кольцова раннего (1844) стихотворения Плещеева "Могила" как попытки приспособить романтические мотивы к программе "положительной" поэзии).
   
   1 Левит -- священнослужитель, прорицатель у древних евреев.
   2 "Сон (Отрывок из неоконченной поэмы)". (1846). Строкою точек отмечен цензурный пропуск части предпоследней и последней строки: "И утесненным вновь / Я возвещать пошел свободу и любовь..."
   3 Стихотворение 1846 г.-- Двумя строками точек отмечен цензурный пропуск в первой строфе стихов:
   
   Зарю святого искупленья
   Уж в небесах завидел я!
   
   В пятой строфе также подцензурный вариант последней строки, вместо: "Простив безумным палачам".
   4 Из стихотв. А. Григорьева "Нет, не тебе идти со мной" (из сборника "Стихотворения Аполлона Григорьева" (1846).
   5 Цитируются первая и часть второй строки первой строфы и третья и четвертая строки третьей строфы стихотв. "Ответ" (1846).
   6 Цитируется седьмая строфа стихотв. "На зов друзей" (1845).
   7 Стихотворение 1846 г.
   8 Включенные в первый поэтический сборник Плещеева шесть переводов из Гейне относятся к ранним, лирико-романтическим произведениям из "Книги песен", лишенным характерной гейневской иронии.
   9 Речь идет о стихотворениях Ф. И. Тютчева.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru