Санктпетербург. В типографии Эдуарда Праца. 1845 года
Публике уже известна прекрасная поэма г. Тургенева "Параша". Теперь автор дарит нас новым произведением, которое богатством своего содержания, своим поэтическим достоинством, сильною энергиею и глубокою мыслию не может не обратить на себя внимания людей просвещенных и мыслящих. Содержание нового произведения г. Тургенева составляет разговор между стариком и молодым человеком, из которых каждый является до некоторой степени представителем своего поколения с его мечтами, желаниями, с его любовью, страстями, требованиями и взглядом на жизнь. Во-первых, перед нами является старик отшельник, который молится "в пещере мрачной и сырой". Здесь мы позволим себе заметить, что нам не нравится это помещение старика, как не нравится нам то, что он отшельник. Это могло бы лишить лицо старика характера действительности, если б, к счастию, не оставалось чем-то чисто внешним и не имеющим дальнейшего влияния на изображение этого лица. В наше время как-то странны отшельники в мрачных и сырых пещерах. Старик окончил свою молитву, и пред ним появился молодой человек, которого он знавал прежде. Пустынник
Дал гостю руку... Та рука
Дрожала... Голос старика
Погас... Но странник молодой
Поник печально головой,
Пожал болезненно плечом
И тихо вздрогнул... и потом
Взглянул медлительно кругом.
И говорили взоры те
О безотрадной пустоте
Души погибшей, как и все,
Во всей -- как водится -- красе.
Старик, казалось, негодовал; с его лица не сходила злая усмешка во все время, как говорил пришлец:
"Старик, и я,-- так кончил он
Рассказ,-- ты видишь, побежден...
Как воды малого ручья,
Иссякла молодость моя..."
Молодой человек говорит, что напрасно в тоске просил беспечности, завидного дара. Старик отвечает ему, что в его лета он любил молиться накануне битв, рассказы стариков о бывалых победах, любил торжественный покой заснувшей рати...
И надышаться в те года
Не мог я воздухом лесов,--
И был я силен и суров,
И горделив и, сколько мог,
Я сердце вольное берег.
Молодой человек дивится, что старик помнит тревоги молодости, восторги, детские мечты. Видно, что все это не может он ценить так, как ценит старик. Старик говорит молодому человеку, что все, над чем он величаво смеется, глубоко вросло в него, что оно не может быть им забыто,--
Но ты, бесстрастный человек,
Ты успокоился навек.
Далее старик упрекает молодого человека:
В разгаре юношеских сил
Ты, как старик, и вял и хил.
Но боже! разве никогда
Не знал ты жажду мыслей, дел,
Тоску глубокого стыда,
И не рыдал и не бледнел?
Любил ли ты кого-нибудь?
Иль никогда немая грудь,
Блаженства горького полна,
Не трепетала, как струна?
Молодой человек:
А ты любил?
В старике пробуждаются живые звуки старины, толпой несутся над ним милые тени, вновь хочет он, хотя б на один миг, предаться жизни, юности, любви; он начинает рассказ о любви своей: он помнит день, в который встретил любимую женщину, окно, под которым она сидела, плющ, который скрывал ее, он помнит все подробности встречи, любовь была для него жизнь; она наполняла его, от нее и радости и страдания, вне ее не было для него ничего, в ней было все. Он был рабом любимой женщины, и, как мы думаем, это есть главная характеристическая черта любви старика. Когда смерть разлучила его с любимою женщиною, тяжкие сны сменили незабвенный сон, он дожил до седин и стал молиться. Из рассказа молодого человека мы видим, что его любовь совсем не похожа на любовь старика. Она далеко не наполняла его, он не мог быть рабом любимой женщины. И хоть любил он ее, но часто молчал при ней, томимый тоской; часто струились у него непонятные слезы, и он беспощадно разрывал все, что связывало их; ему было стыдно жить шутя, любить забывчивый покой. Он расстался с нею навсегда:
Я помнил все: печальный взор,
И недоконченный укор...
Но все ж на волю, на простор,
И содрогаясь и спеша,
Рвалась безумная душа.
Это речь того молодого человека, который, по словам отшельника, в разгаре юношеских сил вял и хил, как старик. Но этот строгий старик, по словам его, сильный, суровый, горделивый и вольный сердцем в своей юности, мог быть рабом женщины, с которою могла только смерть разлучить его. А этот вялый и хилый юноша не мог выносить забывчивого покоя, и душа его рвалась на простор. Подумайте об этом, и вы почувствуете более уважения к пустоте души молодого человека, чем к исполненному мечтаний строгому старику.
Старик далее говорит молодому человеку, что любовь не высшее благо людей, что дети живут только для себя, но мужу приличен долгой труд на поприще добра, и спрашивает его: какой подвиг совершил он? Из ответа молодого человека видно, что в нем были мечты о подвигах, но он увидел, что в мире ему нет места, что он чужд людям, что он не может разделять ни их нужд, ни их радостей, и люди ему то страшны, то непостижимы, то смешны. Кто стоит в этом положении среди людей, может ли тот думать о подвигах на поприще добра? Молодому человеку остается жизнь среди пустых тревог. Старик во всем обвиняет молодого человека и положение его объясняет его самолюбием, мечтательностию и нетерпением. Он спрашивает его: не встречал ли он неговорливых, простых юношей, достойных мужей и старцев, опытных вождей, и их встреча не примиряла ли его с судьбой? Но молодой человек не встречал ни таких юношей, ни мужей, ни старцев, ни вождей. Старик обвиняет его в бесплодной игре мечтаний и в том, что, малодушный, он без стыда покорился судьбе. Мы выпишем следующие слова из ответа молодого человека:
. . . . . .О старик!
Тебе противен слабый крик
Души печальной и больной...
Ты презираешь глубоко
Мою тоску... Но боже мой!
Ты думаешь, что так легко
С надеждами расстался я?
Что равнодушно сам себе
Сказал я: гибнет жизнь моя!
Что грудь усталая -- к борьбе
Упрямо, долго не рвалась?
Что за соломинки сто раз
Я не хватался?
После ободрения и увещания старика, молодой человек спрашивает его:
И старик проклял молодого человека за то, что он погубил все его надежды, все, что он любил, как любят старики, все его мечты о новых и сильных поколениях. Молодой человек признает старика жестоким, но не хочет отрицать своей слабости, своего бессилия; он презирает сам себя, он клянется оставить родину, друзей, без сожаления, навсегда, и скитаться среди чужих, в земле чужой. Далее он спрашивает старика, щедрого на упреки: что сделали они, предки наши? То же, что и мы, отвечает сам молодой человек. Слова молодого человека заключаются превосходными стихами, исполненными высокой торжественной тоски. Томимый тягостной думой, недвижимо сидит старик, а молодой человек исчезает.
Таково содержание нового произведения г. Тургенева. Мы изложили его коротко, и наше изложение будет сухо и вяло для тех, кто прочтет самую поэму. Но уже и из этого изложения не увидят ли читатели, какое богатое интересом содержание взял автор для своего создания? Останутся ли непонятными страдания человека, который напрасно просит беспечности как спасения, который исполнен сил к труду на поприще добра, и силы эти тяготят и томят его, потому что он чужд людям и лишний среди них, и преследует его отчаянье в других и в себе, и нет ему места на земле, и тяжела будет земля над ним!.. Поэма г. Тургенева исполнена превосходных поэтических мест, от выписывания которых мы здесь удерживались, потому что уверены, что читателям будет приятнее прочесть вполне все произведение г. Тургенева.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые -- ФВ, 1845, т. II, отд. V. Библиографич. хроника, с. 17--22.
Среди немногочисленных отзывов на поэму "Разговор" рецензия Майкова наиболее значительна. Герои поэмы, по мнению критика,-- типические представители двух поколений: Старик -- идеалист-романтик, характерное порождение действительности двадцатых годов; Молодой человек -- представитель нового поколения переломного времени тридцатых годов, ищущий себе "исполинского дела", "исполненный сил к труду на поприще добра", но отчаявшийся найти достойное приложение своим силам. В рецензии Майкова едва ли не впервые как характеристика этого нового типа героя употреблено прилагательное "лишний". Весьма вероятно, что это употребление оказало влияние на Тургенева, принявшего в одной из последующих своих повестей определение "лишнего человека" для обозначения этого типа. Характерно и решительное осуждение здесь старого типа романтика. Борьба с концепциями романтизма, препятствующими реальному движению вперед, является одним из основных, ведущих мотивов критики Майкова. Характерна для него также ирония в отношении привычной поэтической фразеологии того времени (см. его замечания по поводу образов "отшельника", "пещеры").