Майков Валериан Николаевич
Об отношении производительности к распределению богатства

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Вал. Н. Майковъ.

КРИТИЧЕСКІЕ ОПЫТЫ
(1845--1847).

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографа И. А. Лебедева, Невскій проспектъ, д. No 8.
1889.

   

Объ отношеніи производительности къ распредѣленію богатства.

   Начала современнаго спора объ отношеніи производительности къ распредѣленію богатства должно искать въ ученіяхъ Смита и Сисмонди, діаметрально противоположныхъ одно другому.
   Въ Смитовой теоріи нѣтъ и тѣни мысли о справедливомъ распредѣленіи богатства. Высшая степень экономическаго благосостоянія общества, по его ученію, заключается въ возможно большемъ количествѣ производимыхъ цѣнностей и въ перевѣсѣ количества лицъ производительныхъ надъ непроизводительными. Иными словами, Смитъ полагалъ, что чѣмъ больше въ обществѣ производится вещей, подлежащихъ обмѣну, и чѣмъ болѣе въ немъ лицъ, занимающихся производствомъ и обмѣномъ этихъ вещей, тѣмъ ближе подходитъ оно къ идеалу экономическаго благосостоянія. Слѣдовательно, экономическій успѣхъ общества, по понятію Смита, состоитъ въ усиленіи производительности. Дальнѣйшее развитіе этой идеи въ созданной ямъ наукѣ заключается въ изслѣдованіи условій, при которыхъ государство можетъ производить возможно большее количество цѣнностей, то-есть, вещей, подлежащихъ обмѣну, товаровъ (valeurs échangeables). Условія эти суть: 1) развитіе наукъ и искусствъ, удобопримѣняемыхъ къ промышленности, 2) увеличеніе числа машинъ и раздѣленіе работъ, 3) свободное соперничество, 4) хорошее устройство путей сообщенія, 5) увеличеніе капиталовъ, 6) независимость производительности и сбыта отъ правительственныхъ постановленій {Послѣднее условіе заимствовано Смитомъ у предшествовавшей ему физіократической школы, основанной во Франціи Кенэ.}. Изъ этого видно, что въ идеалъ благосостоянія, созданный Смитомъ, вовсе не входитъ представленіе богатства, разлитаго по всѣмъ слоямъ общества, богатства, обезпечивающаго возможно большее число его членовъ. Сей, замѣчательнѣйшій изъ его послѣдователей, чувствовалъ необходимость этого условія. Сознаніе это выразилось и въ опредѣленіи, которое далъ онъ наукѣ. По его опредѣленію, политическая экономія имѣетъ цѣлью показать, какимъ образомъ богатства производятся, распредѣляются и потребляются въ обществѣ. Но въ ученіи о сбытѣ (théorie des débouchés) онъ старается доказать, что счастливое распредѣленіе богатства есть не что иное, какъ слѣдствіе сильной, безграничной производительности. Онъ доказываетъ, что чѣмъ сильнѣе производительность, тѣмъ дешевле товары, и что по тому самому большинство получаетъ болѣе средствъ удовлетворять своимъ потребностямъ. Въ такомъ положеніи оставалась наука до появленія критическихъ статей Сисмонди, почти до первой четверти XIX вѣка. Правда, въ этотъ промежутокъ времени явилось много теорій, основанныхъ на началахъ, совершенно противоположнымъ началамъ Смитовой системы. Но ни одна изъ этихъ теорій не имѣла довольно успѣха для того, чтобы ниспровергнуть ученіе Смита. Новые мыслители хотѣли создавать новое, не разрушивъ стараго,-- поэтому-то въ ихъ ученіи многое казалось страннымъ и утопическимъ потому только, что противорѣчью прежнему, не опровергая его. Роль разрушителя въ этомъ дѣлѣ принадлежитъ Сисмонди. Первоначально Сисмонди былъ ревностнымъ послѣдователемъ и защитникомъ Смита. Но наблюденіе странъ, осуществляющихъ господствующую теорію, довело его до совершеннаго отрицанія ученія, котораго въ молодости былъ онъ жаркимъ распространителемъ. Сисмонди соединялъ пронзительный анализъ великихъ умовъ второй половины XVIII столѣтія съ жаркою любовью къ человѣчеству. Сознаваясь въ неспособности создать что-нибудь новое, онъ устремилъ всѣ силы свѣтлаго ума и теплаго чувства на то, чтобы критически изслѣдовать тогдашнее положеніе промышленности и ниспровергнуть господствовавшую теорію политической экономіи.
   Сисмонди, какъ уже сказано, ничѣмъ не замѣнилъ того, что разрушилъ; но не должно думать, чтобъ онъ не имѣлъ никакихъ твердыхъ убѣжденій: иначе критика его не была бы такъ могущественна и плодотворна. Живая сила ея заключалась въ убѣжденіи, что богатство само по себѣ не имѣетъ никакой цѣны, если оно не служитъ къ удовлетворенію потребностей человѣка: что оно не должно быть достояніемъ касты; что промышленный успѣхъ состоитъ не въ томъ, чтобы лица богатыя обогащались еще болѣе, а въ томъ, чтобы большинство членовъ общества было обезпечено въ средствахъ къ безбѣдному существованію; однимъ словомъ. Сисмонди былъ глубоко убѣжденъ, что политическая экономія, какъ и всякая другая общественная наука, должна содѣйствовать къ возвышенію общаго благосостоянія народа, а не одного какого-нибудь класса. Убѣдись въ томъ, что государства, принявшія систему Смита, являютъ собою картину благосостояніи немногихъ избранныхъ, основаннаго на разореніи большинства, Сисмонди подвергъ критической оцѣпкъ то, что, по мнѣнію Смита, составляетъ необходимое условіе промышленныхъ успѣховъ. Онъ доказалъ, что размноженіе машинъ, огромность капиталовъ и свободное соперничество, содѣйствуя къ безграничному усиленію производительности, въ то же время служатъ источникомъ бѣдствій, которыя не были предвидѣны Смитомъ. Каждая машина уменьшаетъ запросъ на рабочія силы и тѣмъ самымъ увеличиваетъ число ищущихъ работы; а сіи послѣдніе доводятся до такой степени крайности, что готовы согласиться на самый ничтожный заработокъ, лишь бы только перебить его одинъ у другого. Вотъ первый источникъ разоренія рабочаго класса. Что касается до свободнаго соперничества, то, вопервыхъ, оно порождаетъ безпрестанныя банкротства хозяевъ промысловъ, ибо тотъ, у кого больше капитала, всегда имѣетъ возможность подорвать того, у кого его меньше; вовторыхъ, оно также содѣйствуетъ и разоренію работниковъ слѣдующимъ образомъ. Мы сказали уже, что при безпрестанномъ увеличеніи числа машинъ всегда можно найдти множество людей, готовыхъ трудиться за самую ничтожную плату. Кромѣ того, въ бѣдномъ классѣ народонаселеніе увеличивается съ неимовѣрною быстротою, что еще болѣе увеличиваетъ число работниковъ, ищущихъ хлѣба и сбивающихъ соперничествомъ цѣну съ заработка. Вслѣдствіе сего, при свободномъ соперничествѣ хозяевъ промысла, всегда есть возможность открыть новое предпріятіе въ подрывъ существующимъ, нанявъ работниковъ дешевле обыкновеннаго, ибо такимъ образомъ новый хозяинъ имѣетъ возможность пустить и товаръ свой дешевле другихъ хозяевъ. Сіи послѣдніе должны или потерпѣть банкротство, или также уменьшить плату своимъ работникамъ. Такимъ образомъ свободное соперничество порождаетъ и банкротства хозяевъ, и постоянное разореніе работниковъ. Вотъ главныя основанія критики Сисмонди. Сверхъ того, онъ обратилъ вниманіе на дешевизну, происходящую отъ усиленія производительности, и доказалъ, что дешевизна эта слишкомъ мяло служитъ къ облегченію участи работниковъ, ибо мануфактурныя произведенія большею частью удовлетворяютъ потребности богатаго класса, между тѣмъ какъ бѣдные преимущественно довольствуются произведеніями земледѣльческой промышленности и ручного труда.
   Ученіе Сисмонди открыло глаза политико-экономамъ. Многіе изъ нихъ заговорили, что политическая экономія должна имѣть въ виду не вещи, а людей, что увеличеніе количества и возвышеніе качества вещей тогда только важно, когда черезъ то увеличивается благосостояніе всѣхъ членовъ общества. Вдругъ сдѣлалось ясно, что работники составляютъ большинство народонаселенія, что на нихъ, какъ на бѣднѣйшихъ членовъ общества, должно быть устремлено особенное вниманіе науки народнаго богатства. Современное состояніе промышленности многимъ показалось гибельнымъ и вопіющимъ къ улучшенію. Отсюда мало по малу развилась такъ-называемая филантропическая школа политической экономіи, раздробившаяся на множество подраздѣленій, смотря по тому, въ чемъ кто видѣлъ источникъ зла. Одни приписывали всѣ бѣдствія рабочаго класса алчности и безкровной жестокости антрепренеровъ и старались дѣйствовать на нихъ увѣщаніями нравственности и религіи. Другіе обвиняли самую систему свободнаго соперничества, доказывая, что она повергла промышленность въ анархію, изъ которой ничто не можетъ вывести ее, кромѣ мудраго законодательства. Третьи думали указать спасеніе въ возвышеніи нравственнаго и умственнаго образованія работниковъ и въ пріученіи ихъ къ бережливости и расчетливости. Четвертые искали зла въ разрозненности работниковъ и возложили надежды на устройство между ними общинъ, ассоціацій. Явились и такіе утописты, которые возстали противъ частной собственности и возобновили мечты Платона объ общемъ владѣніи. Утописты эти раздѣляются на два главные разряда: одни полагаютъ, что справедливое распредѣленіе богатства заключается въ количественномъ равенствѣ дохода между всѣми членами общества; другіе требуютъ, чтобы доходы раздѣлялись по степени труда и способностей {Этимъ общимъ движеніемъ вызваны были къ жизни и тѣ теоріи, которыя появились въ промежутокъ между Смитомъ и Сисмонди.}.
   Всѣ эти новыя ученія вступили въ ожесточенную борьбу съ школой Смита, которая называетъ себя ортодоксальною и продолжаетъ защищать преподанныя имъ начала. Само собою разумѣется, что между враждующими партіями есть множество партій среднихъ, умѣренныхъ. Вотъ почему экономическая литература нашего времени съ перваго взгляда представляется чѣмъ-то нестройнымъ, неорганическимъ. Но стоитъ только призвать на помощь исторію политико-экономическихъ системъ, чтобы найдти въ ней явленіе понятное, логически вытекающее изъ прошедшаго. Сдѣлавъ этотъ шагъ, мы можемъ уже разсматривать вопросъ объ отношеніи производительности къ справедливому распредѣленію богатства въ томъ развитіи, какое получилъ онъ въ настоящее время. Посмотримъ, въ какой мѣрѣ справедливы различныя ученія, развившіяся изъ критики Сисмонди.
   Но безпристрастномъ разсмотрѣніи дѣла, нельзя не убѣдиться, что всѣ до сихъ поръ предложенныя мѣры къ улучшенію настоящаго положенія промышленности совершенно недостаточны. Съ другой стороны нельзя не согласиться, что это положеніе въ самомъ дѣлѣ гибельно для рабочаго класса, чему примѣръ представляютъ намъ Франція и Англія Слѣдовательно, нельзя не признать ложности и той теоріи, которую оно осуществляетъ. Но ошибка и:ѣхъ противниковъ Смита, по нашему мнѣнію, состоитъ въ томъ, что они не замѣчаютъ слабой стороны его системы и устремляютъ свое оружіе противъ того, что должно остаться на вѣки не сокрушимымъ. Чтобъ убѣдиться въ справедливости этой мысли, мы разсмотримъ до сихъ поръ предложенныя мѣры къ улучшенію участи промышленныхъ классовъ, не упуская изъ виду того, что порицается новѣйшими писателями въ системѣ Смита, а въ заключеніе постараемся опредѣлить дѣйствительные недостатки этой системы.
   Всѣ до сихъ поръ предложенныя мѣры къ достиженію промышленнаго благосостоянія могутъ быть раздѣлены на нѣсколько классовъ. Къ первому относимъ мы тѣ, которыя направлены противъ соперничества атрепренеровъ и противъ разрозненности капитала и труда. Возставая противъ того и другого, прогрессисты утверждаютъ, что они возстаютъ противъ воинствующаго духа "овременной промышленности. Въ самомъ дѣлѣ, современное общество представляетъ намъ безпрерывную войну интересовъ: 1) хозяева сражаются другъ противъ друга, ибо каждый изъ нихъ видитъ свою выгоду въ банкротствѣ другихъ; 2) хозяева сражаются съ работниками, стараясь уменьшать ихъ задѣльную плату; 3) работники сражаются съ хозяевами, стараясь достигнуть противоположной цѣли, то-есть, увеличенія задѣльной платы; наконецъ, работники сражаются другъ съ другомъ, перебивая одинъ у другого работу и понижая задѣльную плату. Ясно, что корень этихъ враждебныхъ отношеній заключается не въ чемъ иномъ, какъ въ существованіи частныхъ капиталовъ и въ разрозненности капитала и труда. Еслибы два лица не могли располагать, каждое, по произволу своими капиталами, то между ними не могло бы быть и соперничества. Точно также, еслибы всякій человѣкъ могъ быть въ одно время и капиталистомъ, и работникомъ, то не могло бы быть и вопроса о враждѣ хозяевъ и работниковъ. Такимъ образомъ, причины бѣдствій промышленныхъ обществъ приводятся къ двумъ главнымъ: къ признанію частной собственности, какъ источника раздѣленія людей на капиталистовъ и не-капиталистовъ, и къ существованію отдѣльныхъ промышленныхъ предпріятій. Слѣдовательно, чтобъ излѣчить современное общество отъ пожирающаго его недуга, должно поставить членовъ его въ такое положеніе, чтобы ни одинъ изъ нихъ не имѣлъ средствъ превзойдти другихъ богатствомъ, и чтобъ не было въ обществѣ двухъ отдѣльныхъ промышленныхъ предпріятій одного рода. Безъ этихъ двухъ условій промышленность не можетъ быть выведена изъ міра враждебныхъ отношеній.
   Но достижимы ли эти два условія, а главное -- совмѣстны ли они съ успѣхами человѣчества? Вопервыхъ, спрашивается: какъ достигнуть того, чтобы всѣ члены общества были равно богаты отъ колыбели до могилы? Размежевать территорію на ровные участки по всѣмъ правиламъ кадастра и надѣлить землею каждаго? Допустимъ, что это возможно. Но, уравнявъ поземельную собственность, какъ уравняемъ мы умственныя способности людей, ихъ трудолюбіе и нравственныя качества -- силы. имѣющія неоспоримое вліяніе на частное обогащеніе? Средство для этого одно: мы должны установить мѣру имущества каждаго гражданина нашей Аркадіи, опредѣлить его maximum и minimum и наблюдать, чтобы ни у кого не было ни больше, ни меньше того, что положено. Поэтому мы должны, съ одной стороны, принуждать лѣниваго, чтобъ онъ догонялъ другихъ исправныхъ, а съ другой стороны удерживать трудолюбиваго, чтобъ онъ не перешелъ за проведенную нами черту благосостоянія.
   Точно также и въ мануфактурной промышленности пришлось бы опредѣлить количество дохода всѣхъ лицъ, принимающихъ участіе въ мануфактурныхъ промыслахъ, и наблюдать на тѣхъ же основаніяхъ за постоянствомъ и равенствомъ этого дохода. Такимъ образомъ мы создали бы въ обществѣ деспотическую власть, которая находилась бы въ вѣчномъ противодѣйствіи стремленіямъ частныхъ лицъ. Предоставляемъ самимъ читателямъ судить, какихъ успѣховъ можно ожидать отъ общества подъ такою ферулой.
   Само собою разумѣется, что противники Смита не могли остановиться на идеѣ всеобщаго равенства имуществъ. Вслѣдъ за этою системой явилась другая, выражающаяся слѣдующею формулой: "воздадимъ каждому по мѣрѣ его способности и труда". Это требованіе занимаетъ средину между требованіемъ безусловнаго равенства и полнымъ признаніемъ необходимости неравенства имуществъ, потому что поборники этой идеи, допуская обогащеніе трудомъ, не признаютъ собственности наслѣдственной, какъ учрежденія, содѣйствующаго къ пользованію имуществомъ безъ труда и служащаго къ накопленію огромныхъ капиталовъ въ рукахъ немногихъ.
   Прежде всего замѣтимъ, что признать раздѣленіе людей на способныхъ и неспособныхъ, на прилежныхъ и лѣнивыхъ, не установить преимущества первыхъ надъ послѣдними уже значитъ признать законность раздѣленія на богатыхъ и бѣдныхъ. Естественно, что изъ двухъ человѣкъ съ равными капиталами или безъ всякихъ капиталовъ способный и трудолюбивый непремѣнно сдѣлается богаче неспособнаго и лѣниваго.
   Что же касается до возможности практическаго примѣненія, разсматриваемой системы, то здѣсь представляется вопросъ: возможно ли такое устройство общества, при которомъ сужденіе о способности и трудолюбіи всѣхъ членовъ его изрѣкалось бы съ должною основательностью и безпристрастіемъ? Надо согласиться, что возможность эта весьма сомнительна, и страшно подумать, на какой рискъ рѣшилось бы общество, принявъ такую систему распредѣленія богатства. Если изъ десяти тысячъ приговоровъ одинъ только будетъ несправедливъ.-- и это уже возопитъ противъ судей и общества. Но этого мало: защитники распредѣленія богатства по качеству и количеству труда упускаютъ изъ виду, что оно должно раздѣлить общество на двѣ враждебныя партіи, на призванныхъ и отверженныхъ. Какая участь ожидаетъ послѣднихъ? Отчаяніе и ненависть къ обществу, которое отбросило ихъ отъ себя и погрузилось въ неприступное самодовольство привилегированной касты. Всякій успѣхъ со стороны лица, заклейменнаго позоромъ отверженія, невозможенъ. Отброшеннымъ останется вооружиться противъ избранныхъ, и человѣчество представитъ собою картину неумолчной борьбы партій, безчеловѣчно разграниченныхъ. Ясно, что эти результаты составляютъ яркую противоположность стремленію той самой школы, которая защищаетъ упомянутое начало распредѣленія богатства по способностямъ и труду, то-есть, стремленію къ водворенію между людьми мира и братской любви. Выходитъ, что оно, вмѣсто того, чтобъ унять войну всѣхъ и каждаго, даетъ только болѣе и болѣе поводовъ къ враждебнымъ расположеніямъ и вызываетъ господство новой, неумолимой, безчеловѣчно неприступной аристократіи.
   Итакъ, ни безусловное равенство имуществъ, ни распредѣленіе богатствъ по способностямъ къ труду нимало не подвигаютъ общества на путь къ благосостоянію, а еще напротивъ того, представляютъ перспективу такихъ бѣдствій, которыя превосходятъ сумму золъ, рождаемыхъ неравенствомъ. Слѣдовательно, неравенство имуществъ должно быть допущено въ обществѣ. Но этого мало: можно доказать, что оно не только не составляетъ такого зла, какъ о немъ думаютъ, но даже не можетъ не быть признано за необходимый рычагъ экономической дѣятельности. Почему? Потому, что богатство есть понятіе относительное, результатъ сравненія имущественныхъ средствъ нѣсколькихъ лицъ, а сравненіе это побуждаетъ тѣхъ, у кого такихъ средствъ меньше, догонять тѣхъ, у кого ихъ больше. Человѣкъ съ ограниченными средствами потому только и желаетъ ихъ увеличенія, что видитъ въ обществѣ другихъ лицъ, располагающихъ большимъ богатствомъ и имѣющихъ возможность удовлетворять большей суммѣ потребностей. Слѣдовательно, неравенство имуществъ вызываетъ производительность. Такова важность его вообще. Но важность эта обнаруживается еще болѣе при разсмотрѣніи его частныхъ видовъ -- наслѣдства и существованія отдѣльныхъ капиталовъ. Уничтожьте наслѣдственную собственность,-- вы тѣмъ самымъ уничтожите ту энергію, которая свойственна человѣку, трудящемуся не для одного себя, но и для тѣхъ лицъ, которымъ онъ желаетъ передать нажитое. Мало того, лишить человѣка средствъ отказать свое имѣніе кому угодно значитъ отнять у него часть права собственности. Скажутъ, что это личное право обращается во вредъ обществу. Не правда! Оно усиливаетъ энергію производительности, побуждаетъ къ труду, къ увеличенію цѣнности вещей и къ созданію новыхъ цѣнностей. Слѣдовательно, оно неоспоримо полезно для общества. Сверхъ того, съ уничтоженіемъ наслѣдства должно было бы утра титься множество практическихъ свѣдѣній, накопляющихся во всякомъ промышленномъ предпріятіи, переходящемъ по наслѣдству. Особенно въ этомъ отношеніи пострадала бы промышленность добывающая. Извѣстно, напримѣръ, какое преимущество имѣетъ земледѣлецъ, хорошо знакомый со своимъ участкомъ, передъ новичкомъ, которому еще предстоитъ ознакомиться съ избранною мѣстностью. Съ уничтоженіемъ наслѣдства число новичковъ должно увеличиться, а вмѣстѣ съ тѣмъ увеличатся и непроизводительныя траты на безполезные опыты. Наконецъ, главное: не должно забывать, что пожизненный владѣлецъ никогда не рѣшится на такія улучшенія своей собственности, которыя могутъ имѣть цѣлью отдаленную пользу. Можно даже Сказать, что немного между владѣльцами найдется такихъ, которые воздержались бы въ своемъ хозяйствѣ отъ способовъ пользованія, истощающихъ силы фонда. Второй видъ -- неравенство имуществъ -- есть, какъ сказано, накопленіе капиталовъ въ рукахъ отдѣльныхъ лицъ, которое большею частью бываетъ результатомъ перваго, то-есть, наслѣдства. По нашему мнѣнію, возставать противъ этого факта несправедливо по двумъ весьма уважительнымъ причинамъ: вопервыхъ, потому, что онъ самъ по себѣ имѣетъ весьма хорошую сторону, и вовторыхъ, потому, что противоположное ему не возможно. Спрашивается: кто предпріимчивѣе -- богатый или бѣдный? Конечно, богатый, потому, что онъ имѣетъ болѣе возможности рисковать и приводить въ исполненіе всякія экономическія идеи. Если малые капиталисты до сихъ поръ не успѣваютъ въ соперничествѣ съ большими, то это происходитъ не отъ чего иного, какъ отъ того, что они боятся составлять компаніи, а боятся не по чему иному, какъ по нерѣшимости отваживать свои малые капиталы. Какой капиталистъ можетъ предоставить болѣе выгодъ лицамъ, отдающимъ ему свой трудъ за вознагражденіе,-- богатый или бѣдный? Безъ сомнѣнія, богатый, потому что это ему не такъ обременительно. Кто болѣе способенъ искуситься приманкой неправаго барыша -- богатый или бѣдный? Конечно, бѣдный, ибо богатый по крайней мѣрѣ имѣетъ болѣе силъ придержаться разсчета на кредитъ, на репутацію. Въ комъ скорѣе можно предположить великодушное стремленіе въ связи съ любостяжательнымъ въ богатомъ или въ бѣдномъ, или даже въ цѣлой группѣ, ассоціаціи бѣдныхъ? Опять-таки въ богатомъ, потому что ему легко быть тѣмъ, что называется великодушнымъ.
   Вотъ хорошая сторона существованія большихъ капиталовъ {Изъ этого не слѣдуетъ, однакожь, заключай, чтобы мы, выставляя ее, защищали тѣ общественныя учрежденія, которыя направлены къ скопленію богатствъ въ однѣхъ рукахъ. Далѣе будетъ говорено о нелѣпости задѣльной платы, какъ объ одной изъ главнѣйшихъ причинъ такого явленія. Теперь мы находимъ умѣстнымъ сказать, что другая дѣйствующая причина скопленія богатствъ -- наслѣдство -- также можетъ быть поставлена въ разрядъ гибельныхъ и нелогическихъ учрежденій, если понимать ее въ духѣ майоратства. И такое разнообразіе мнѣній объ одномъ и томъ же предметѣ не должно быть сочтено за противорѣчіе самому себѣ. Почему? Потому, что, защищая наслѣдство, мы защищаемъ святыню человѣческой личности. Лишить человѣка возможности передать свое имѣніе кому онъ желаетъ значитъ, какъ сказано выше, стѣснить свободу его стремленій и лишить его права распоряжаться собственностью; а майоратство есть одинъ изъ видовъ такого стѣсненія: отецъ, будучи обязанъ отдать свое имѣніе одному изъ своихъ дѣтей, стѣсненъ въ возможности отдать его другимъ лицамъ, для которыхъ, можетъ быть, онъ и желалъ бы трудиться при жизни.}. Покажемъ теперь, что существованіе ихъ еще болѣе должно быть допущено, потому что соединеніе капитала и труда, о которомъ такъ мечтаютъ утописты, въ однѣхъ рукахъ было бы пагубно для общества. Такое соединеніе предполагаетъ замѣну частной собственности, частнаго труда и частнаго дохода собственностью, трудомъ и доходомъ общинъ, ассоціацій, иными словами -- уничтоженіе частной собственности, уничтоженіе частнаго труда, уничтоженіе частнаго дохода. И такого результата добивается современная наука! Изъ-за чего же ты столько тысячъ лѣтъ жило, развивалось, трудилось и страдало, человѣчество? Не изъ того ли, чтобъ отъ древняго рабства перейдти къ феодальному вассальству, изъ вассальства -- въ ремесленные цехи, и наконецъ, изъ цеховъ -- къ чистой, неприкосновенно уважаемой личности, къ тому разумному, не изнасилованному состоянію недѣлимыхъ, при которомъ каждый человѣкъ можетъ трудиться самъ по себѣ и самъ для себя, по произволу соединяясь и по произволу отдѣляясь отъ другихъ, равно свободныхъ? Отказаться отъ этого блага значитъ идти назадъ, возвратиться и къ цехамъ, и къ вассальству, и къ рабству. Между рабствомъ и личною свободой нѣтъ и не можетъ быть другихъ формъ общественной жизни, кромѣ различныхъ степеней подчиненія личной воли. Вотъ почему нѣкоторые противники личной свободы, напримѣръ, самъ Сисмонди. не скрываютъ своего предпочтенія цехамъ и вассальству среднихъ вѣковъ и даже чистому рабству! Что же такое ассоціаціи новѣйшихъ ученыхъ, какъ не средневѣковые цехи? Если я -- членъ такой ассоціаціи, я долженъ трудиться по ея указаніямъ, хотя бы моя природа и порывалась къ другого рода дѣятельности. Если я -- членъ ассоціаціи, я тружусь не для себя, а для нея. для нея я пріобрѣтаю, ее питаю я въ настоящемъ, ее обезпечиваю я въ будущемъ, словомъ -- на нее работаю я, какъ рабъ на господина. Представьте себѣ всѣхъ членовъ ассоціаціи въ такомъ же положеніи: вы увидите, что все это -- люди, живущіе не собственнымъ интересомъ, слѣдовательно, не собственною жизнью, а интересомъ и жизнью отвлеченнаго лица -- общины, люди, двигающіеся не собственными побужденіями, а властью того фантома, который они создали себѣ, какъ бы убоявшись благъ, проистекающихъ изъ естественнаго положенія въ мірѣ. Чтобы согласиться на такое самоубійство, надо добыть простую, математически ясную истину, что общество есть не что иное, какъ сумма недѣлимыхъ, что по тому самому, если оно находится въ противорѣчіи съ потребностями частныхъ лицъ, его составляющихъ, это значитъ, что оно устроено ложно, неразумно. Не признавать частнаго интереса краеугольнымъ камнемъ общественной жизни, считать то и другое несогласимыми крайностями и выбирать одно изъ двухъ значитъ забывать, что человѣкъ есть часть природы, часть міра, въ которомъ все отдѣльное допущено, уважено и развито наравнѣ съ цѣлымъ, такъ что цѣлое является суммою всего частнаго, отдѣльнаго. Въ рощѣ каждый листъ, каждая травка живетъ и развивается по требованіямъ своей частной природы, а вмѣстѣ съ тѣмъ живетъ и цѣлая роща, и жизнь ея есть не что иное, какъ жизнь всѣхъ привольно растущихъ въ ней деревьевъ и травъ. Зачѣмъ же человѣкъ отклонится отъ жизни недѣлимаго и потонетъ въ ничтожествѣ призрака?
   Говорить ли о томъ, какъ остынетъ кипящій жаръ производительности, лишенной главнаго своего двигателя -- личности, самодержавія частной мысли и частной воли? Это не требуетъ доказательства: мы помнимъ исторію промышленности, помнимъ, что она была въ древности и въ средніе вѣка, и чѣмъ она стала со времени освобожденія. Но считаемъ нужнымъ обратить вниманіе на другое соображеніе. Спрашивается: при соединеніи труда и капитала въ однѣхъ рукахъ, кто занимался бы администраціей общаго промысла, какъ предпріятія? Управленіе предпріятіемъ требуетъ совершенно иныхъ способностей, иного образованія, иной опытности, чѣмъ исправленіе механическихъ работъ. Работникъ, способный къ управленію промысломъ, составляетъ рѣдкое исключеніе изъ своего класса. Скажутъ, что управленіе можетъ быть поручено общиной одному избранному лицу. Но замѣтимъ, что этому лицу должно быть предоставлено и право риска. Здѣсь препятствіе можетъ возникнуть съ двухъ сторонъ -- со стороны общины и со стороны избраннаго ею администратора. Заключая условіе съ симъ послѣднимъ, община, можетъ быть, и предоставитъ ему право риска. Но въ первомъ данномъ случаѣ нѣкоторая часть акціонеровъ почувствуетъ робость; при первой неудачѣ они захотятъ на будущее время ограничить власть администратора, и въ оборотахъ необходимо послѣдуетъ медленность, первый врагѣ промышленности. Съ своей стороны, администраторъ не можетъ не удерживаться въ быстротѣ и рѣшительности мыслью, что онъ рискуетъ чужимъ капиталомъ. Представьте себѣ всю промышленность подъ вліяніемъ этой мертвящей мысли: какой апатическій видъ примутъ тогда всѣ ея отрасли!
   Если прибавить ко всему этому то, что сказано выше о распредѣленіи доходовъ и что совершенно примѣняется къ ассоціаціямъ, то кажется, нѣтъ нужды приводить еще какихъ-нибудь доказательствъ противъ этой формы общественнаго устройства.
   Перейдемъ теперь къ второму вопросу: какъ достигнуть того чтобы въ обществѣ не было двухъ отдѣльныхъ предпріятій одного рода, другими словами -- какъ уничтожить соперничество, войну антрепренеровъ между собою? Этотъ вопросъ большею частью новѣйшихъ соціалистовъ оставленъ безъ разрѣшенія. Возставая противъ системы свободнаго соперничества въ томъ видѣ, какъ она теперь существуетъ, они, кажется, не рѣшаются возставать противъ соперничества вообще. Вѣроятно, ихъ останавливаютъ слѣдующія азбучныя соображенія.
   Нельзя смотрѣть на промышленность исключительно со стороны выгодъ производителей. Мало того, чтобы хозяева промысловъ и ихъ работники получали достаточное и постоянное обезпеченіе; надо позаботиться и о томъ, чтобы произведенія ихъ труда вполнѣ удовлетворяли требованіямъ потребителей и приходились имъ сколь возможно дешевле. Кромѣ соперничества, нѣтъ другого пути къ достиженію этой цѣли: оно одно заставляетъ промышленниковъ сбавлять цѣны съ товаровъ. Положимъ, что въ обществѣ всего на все одна суконная фабрика: владѣльцы этой фабрики могутъ назначать какія имъ угодно цѣны на сукна, а потребители должны будутъ переплачивать имъ несравненно болѣе того, сколько бы пришлось имъ платить при существованіи нѣсколькихъ другихъ суконныхъ фабрикъ, которыя для привлеченія къ себѣ покупателей старались бы дѣлать сукна лучшей доброты и продавать ихъ за болѣе сходную цѣну.
   Противъ этого могутъ возразить, что такъ какъ дешевизна привлекаетъ, а дороговизна отталкиваетъ покупателей, то промышленникамъ и безъ соперничества гораздо выгоднѣе пускать товары дешевле. Замѣтимъ, что это возраженіе можетъ показаться справедливымъ только въ отношеніи къ такъ-называемымъ предметамъ роскоши, безъ которыхъ можно обойдтись, но что оно ни мало не относится къ необходимымъ потребностямъ, о которыхъ болѣе всего слѣдуетъ заботиться, когда рѣчь идетъ о благосостояніи общества. Да и самые предметы роскоши для людей богатыхъ не суть ли такія же необходимости, какъ кровъ и насущный хлѣбъ для бѣднаго? Слѣдовательно, и на нихъ распространяется деспотизмъ промышленника, не стѣсненнаго соперничествомъ: малочисленность покупателей не преминетъ онъ вознаградить дороговизной товаровъ.
   Но это еще не все. Соперничество не ограничивается внутреннимъ рынкомъ, предѣлами государства. Другія государства могутъ подорвать предпріятіе, огражденное со стороны отечественныхъ конкуррентовъ. Для устраненія этого соперничества придется или согласить всѣ государства, чтобъ они, избравъ себѣ каждое одинъ какой-либо родъ промышленности, обязались не заниматься другими, или усилить запретительную систему самыми высокими пошлинами. Первое условіе такъ нелѣпо, что о немъ не стоитъ и говорить; второе должно имѣть слѣдствіемъ своимъ то, что человѣчество на вѣкъ должно будетъ отказаться отъ надежды дожить до всеобщей свободы торговли.
   Въ наше время одинъ только писатель серьезно занялся планомъ устраненія соперничества. Это извѣстный публицистъ и историкъ Луи Бланъ. Въ сочиненіи своемъ "Организація труда" онъ указываетъ на свободное соперничество какъ на источникъ всѣхъ бѣдствій промышленнаго класса и предлагаетъ слѣдующее средство къ устраненію его. По его мнѣнію, правительство должно ассигновать капиталъ (если не наличный, то взятый въ долгъ) и устроить общественныя мастерскія для всѣхъ отраслей мануфактурной промышленности. На первый годъ всѣ лица, входящія въ составъ промысла, имъ же должны быть распредѣлены іерархи чески для полученія большей или меньшей задѣльной платы. Впослѣдствіи эта іерархія можетъ устанавливаться избирательно. Всѣ такимъ образомъ устроенныя мастерскія обязаны помогать другъ другу. Ни одна изъ нихъ не получаетъ дохода собственно для себя: каждый промышленникъ довольствуется своею задѣльною платой или, лучше сказать, своимъ жалованьемъ, между тѣмъ какъ доходъ отъ промысловъ есть доходъ того цѣлаго, которое составляютъ собою всѣ промыслы или мастерскія, взятые вмѣстѣ, то-есть, отвлеченно. Употребляются же эти доходы, вопервыхъ, на расширеніе промышленности съ цѣлью доставлять работу всякому, требующему труда, и вовторыхъ, на вспоможеніе тѣмъ отраслямъ промышленности, которыя сами собою развиваются плохо.
   Нѣтъ никакого сомнѣнія, что такимъ образомъ внутреннее соперничество уничтожается. Но, вопервыхъ, этимъ не уничтожается соперничество съ иностранными рынками; вовторыхъ, въ изложенной здѣсь системѣ повторяются всѣ тѣ недостатки, о которыхъ мы говорили при разборѣ предыдущихъ. Установленіе іерархіи между промышленниками, какъ по суду правительства, такъ и избирательно, напоминаетъ намъ все, что уже было сказано о системѣ распредѣленія богатства по способностямъ и труду. Вопервыхъ. нѣтъ никакой причины думать, что эта іерархія будетъ составлена вполнѣ безпристрастно. Вовторыхъ, она порождаетъ новый родъ аристократіи, соединяющій въ себѣ характеръ и административный, и промышленный: такъ какъ видимое выраженіе преимуществъ здѣсь будетъ состоять въ количествѣ выдаваемаго жалованья, то всѣ члены общества будутъ вооружены другъ противъ друга по такому поводу, который болѣе всякаго другого способенъ породить между людьми враждебныя отношенія. Втретьихъ, слить всѣ промыслы въ одно предпріятіе съ замѣной частнаго дохода общимъ значитъ совершенно исключить частную изобрѣтательность и частный интересъ изъ сферы человѣческой дѣятельности и тѣмъ самымъ повергнуть ее въ усыпленіе и мертвенность.
   Этимъ заключимъ мы наше сужденіе о мѣрахъ, имѣющихъ цѣлью унять то, что называютъ воинствующимъ духомъ промышленности, который поддерживается въ ней неравенствомъ имуществъ въ разныхъ его видахъ и соперничествомъ антрепренеровъ. Мы видѣли, что избѣжать этого не дано человѣку безъ отрицанія первѣйшихъ условій частнаго благосостоянія. Слѣдовательно, разсмотрѣнныя нами системы далеки отъ рѣшенія предположенной задачи.
   Перейдемъ теперь ко второму классу мѣръ, къ мѣрамъ, характеръ которыхъ заключается въ ихъ формальности.
   Нѣкоторые утописты требуютъ одного только измѣненія въ настоящемъ положеніи промышленниковъ, именно -- сожитія работниковъ, чистой ассоціаціи. Съ перваго взгляда кажется естественнымъ и полезнымъ, чтобы люди слабые и бѣдные соединялись для противодѣйствія сильнымъ и богатымъ. Но по внимательномъ разсмотрѣніи дѣла спрашивается: какія же существенныя улучшенія могутъ произойдти отъ такого соединенія? Мы уже имѣли случай доказать, что увеличеніе задѣльной платы большею частью не зависитъ отъ хозяевъ. Если же союзы работниковъ будутъ имѣть цѣлью противодѣйствовать ихъ несправедливости, то въ образованномъ обществѣ для этой цѣли существуетъ правосудіе власти. Требовать отъ хозяевъ, чтобъ они платили работникамъ болѣе того, сколько дозволяетъ имъ благоразуміе, значитъ требовать добровольнаго саморазоренія Съ другой стороны, допустить работниковъ до самоуправства значитъ признать безполезнымъ безпристрастное разбирательство несогласій между членами общества. Слѣдовательно, ассоціація, составленная съ цѣлью противодѣйствія хозяевамъ, не представляетъ никакихъ средствъ къ законному возвышенію доходовъ рабочаго класса. Но такъ какъ мысль о противодѣйствіи алчности и жестокости антрепренеровъ возникла изъ дѣйствительной потребности современнаго общества, то кажется, всего полезнѣе было бы установить на прочныхъ началахъ отправленіе общественнаго правосудія, котораго прямая цѣль заключается въ противодѣйствіи всякой несправедливости.
   Другая цѣль ассоціаціи работниковъ состоитъ въ развитіи въ нихъ соціальности, братства, равно какъ и умственныхъ способностей, которыя у человѣка одинокаго всегда остаются въ большемъ или меньшемъ усыпленіи. Нельзя не согласиться, что съ этой стороны вопросъ представляется въ лучшемъ свѣтѣ. Но для того, чтобъ ассоціаціи принесли ожидаемую пользу въ этомъ отношеніи, необходимо, чтобы первоначально масса работниковъ была выведена изъ той грубости, въ которой находится она теперь, при недостаткѣ умственнаго и нравственнаго воспитанія. Иначе отъ сожитія ихъ нельзя ожидать ничего, кромѣ усиленія тѣхъ золъ, которыя возникаютъ нынѣ на фабрикахъ отъ столкновенія возрастовъ, половъ и склонностей и которыя заставляютъ помышлять о средствахъ замѣнить трудъ на фабрикахъ трудомъ по домамъ. Слѣдовательно, пользы отъ ассоціацій для умственнаго и нравственнаго развитія работниковъ можно ожидать только при условіи образованія. Ниже мы будемъ имѣть случай доказать, что при настоящемъ порядкѣ вещей условіе это не возможно.
   Есть еще одна хорошая сторона ассоціацій, но и она немного говоритъ въ ихъ пользу для настоящей минуты. Она заключается не въ усиленіи производительности, не въ содѣйствіи справедливому распредѣленію богатства, а въ способахъ выгоднѣйшаго потребленія. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что пища, жилища и даже одежда работниковъ могутъ быть гораздо лучше и обходиться гораздо дешевле, если они будутъ пріобрѣтать ихъ въ большемъ объемѣ, складчиной, артелью. Но странно было бы думать, что такого измѣненія достаточно для того, чтобы можно было назвать его важнымъ улучшеніемъ участи рабочаго класса, и чтобы для него можно было допустить то зло, о которомъ мы упомянули.
   Къ этому же плану должно отнести мѣры къ увеличенію политическихъ правъ промышленнаго класса. Въ журналахъ и книгахъ мы безпрестанно встрѣчаемъ фразы въ родѣ слѣдующихъ: "Qui représente l'industrie aux chambres? L'industrie n'est pas représentée au sein du gouvernement parlementaire" и т. п. Бюре, авторъ лучшаго сочиненія о нищетѣ рабочихъ классовъ, предлагалъ образовать изъ промышленниковъ -- изъ хозяевъ и работниковъ -- особые парламенты и избирательныя камеры. Но спрашивается: что выиграетъ государство отъ того, что парламенты наполнятся не представителями округовъ, а представителями промысловъ и классовъ. Люди спеціальные, посвятившіе себя исключительно какому-нибудь занятію, всегда бываютъ односторонни и пристрастны въ рѣшеніи общественныхъ вопросовъ. Ліонскому фабриканту очень трудно возвыситься до той, по видимому, простой идеи, что интересы шелковой фабрикаціи не составляютъ еще всей совокупности интересовъ департамента Роны. Сверхъ того, этотъ фабрикантъ едва ли позаботится равно о всѣхъ лицахъ, играющихъ роль и въ шелковой фабрикаціи, именно -- онъ забудетъ о работникахъ на шелковыхъ фабрикахъ, хотя они и составляютъ большинство въ этомъ классѣ. И вообще, общество состоитъ (съ весьма малыми исключеніями) изъ людей, предубѣжденныхъ въ пользу того занятія, которому каждый изъ нихъ посвятилъ свои силы, и въ пользу того класса, къ которому онъ принадлежитъ. Администрація же имѣетъ свой особенный взглядъ, возвышающійся до общихъ выгодъ всѣхъ членовъ общества безъ исключенія, свою особенную опытность, заключающуюся въ искусствѣ примирять интересы и требованія противоположные. Этого взгляда и этой опытности нѣтъ никакой причины предполагать въ большинствѣ промышленниковъ. Конечно, сужденія людей спеціальныхъ часто бываютъ необходимы для администраторовъ, ибо въ каждый общественный вопросъ входятъ вопросы техническіе. Но рѣшеніемъ сихъ послѣднихъ и должна ограничиваться политическая роль людей спеціальныхъ: иначе правительство никогда не достигнетъ своей цѣли, то-есть, гармоническаго, равномѣрнаго развитія всѣхъ отраслей общественнаго благосостоянія.
   Отрасли эти чрезвычайно многочисленны, и каждая изъ нихъ предполагаетъ множество подраздѣленій, дающихъ начало особымъ классамъ. Всѣ эти классы болѣе или менѣе вооружены одинъ противъ другого: каждый изъ нихъ изъявляетъ требованія, невыгодныя для остальныхъ, потому что преувеличиваетъ и въ собственныхъ своихъ глазахъ, и въ глазахъ общества свою общественную важность. Цѣль администраціи состоитъ не въ чемъ иномъ, какъ въ томъ, чтобъ, уразумѣвъ дѣйствительную, не преувеличенную важность каждой отрасли общественнаго благосостоянія и отношеніе ея къ остальнымъ, давать всѣмъ имъ такое направленіе, которое благотворно для всѣхъ въ одинаковой мѣрѣ. Ясно, что для достиженія этой цѣли нужны люди, привыкшіе смотрѣть на вещи со всѣхъ сторонъ, люди, не погруженные въ исключительное изученіе одной какой-нибудь отрасли человѣческой дѣятельности, и притомъ люди, недоступные пристрастію къ пользѣ одного какого-нибудь класса. Изъ этого слѣдуетъ, что избраніе депутатовъ по округамъ гораздо раціональнѣе избранія по классамъ. Но, съ другой стороны, въ нынѣ принятыхъ началахъ представительныхъ государствъ кроется источникъ великихъ общественныхъ золъ, потому что право быть избирателемъ и депутатомъ опредѣляется количествомъ поземельнаго дохода. Неминуемымъ слѣдствіемъ такого начала должно быть преобладаніе класса владѣльцевъ и вообще богатыхъ надъ классомъ не владѣльцевъ, небогатыхъ, который несравненно многочисленнѣе. Такимъ образомъ, изъ представительнаго правленія образуется аристократія богатства, ужаснѣйшая изъ всѣхъ. Но изъ этого слѣдуетъ только то, что сама представительная система требуетъ кореннаго преобразованія, а совсѣмъ не то, чего добиваются Бюре и другіе, то-есть, чтобы промышленный классъ составилъ изъ среды своей особенные парламенты.
   Но положимъ, что такъ или иначе политическія права рабочаго класса усилены въ надлежащей степени. Произойдетъ ли отъ того желанное улучшеніе его участи? Нѣтъ, ибо первое условіе благосостоянія -- доходъ -- останется при тѣхъ условіяхъ, какъ и теперь. Получивъ голосъ въ избирательной камерѣ, работникъ еще не избѣгаетъ того, чѣмъ грозитъ ему система соперничества, не избѣгаетъ нищеты, которая каждый часъ готова постигнуть его самого и его семейство. Пусть усилится его политическое значеніе, но можетъ ли это имѣть какое-нибудь вліяніе на задѣльную плату, которая устанавливается большимъ или меньшимъ количествомъ незанятыхъ рукъ? Нисколько. Слѣдовательно, и здѣсь видимъ мы ту же ошибку, какъ и въ предыдущихъ мѣрахъ: чахоточнаго хотятъ лѣчить отъ горячки.
   Къ четвертому отдѣлу относимъ мы мѣры, служащія къ временному удаленію бѣдствій рабочаго класса. Признакъ этотъ встрѣчается и въ большей части тѣхъ мѣръ, которыя уже разсмотрѣны нами, напримѣръ, въ уменьшеніи числа машинъ, въ замѣнѣ частной и наслѣдственной собственности или общею, или пожизненною, въ уничтоженіи соперничества, въ соединеніи капитала и труда. Всѣ эти мѣры могли бы быть полезны нѣсколько времени, до тѣхъ поръ пока промышленный классъ употреблялъ бы всѣ усилія къ ихъ поддержанію и не успѣлъ бы еще прійдти въ раздраженіе противъ новыхъ золъ, таящихся въ сихъ утопіяхъ. Но есть одна мѣра, которая обольщаетъ даже многіе положительные умы, и которой главное осужденіе заключается въ томъ, что она можетъ только удалить бѣдствія настоящаго времени съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи они развились съ большею силою. Эта мѣра -- переселеніе нищихъ, колонизація. Многимъ кажется она самымъ простымъ и дѣйствительнымъ средствомъ къ удаленію нищеты рабочихъ классовъ. Но, не говоря уже о томъ, какъ жестоко принуждать людей выселяться изъ отечества, особенно людей простыхъ, у которыхъ привычка къ мѣсту часто бываетъ сильнѣе всѣхъ иныхъ побужденій, спрашиваемъ: развѣ нѣтъ предѣловъ землѣ, способной питать человѣка? Переслать его въ страны безплодныя еще не значитъ спасать его отъ нищеты. А на плодородныхъ земляхъ народонаселеніе умножается съ неимовѣрною быстротою, чему примѣромъ могутъ служить Сѣверо-Американскіе Штаты, породившіе страшную теорію Мальтуса. Слѣдовательно, колоніи въ небольшой періодъ времени должны дойдти до той же крайности, до которой дошли ихъ метрополіи. Въ свою очередь, учредятъ онѣ новыя колоніи; а между тѣмъ и метрополіи не могутъ однажды навсегда освободиться отъ избытка народонаселенія. Вслѣдствіе сихъ неизбѣжныхъ обстоятельствъ, пространство удобной земли должно сдѣлаться, наконецъ, недостаточнымъ на поверхности нашей планеты, а населеніе все-таки будетъ продолжать увеличиваться.
   Сверхъ того, замѣтимъ, что колонизація нищихъ требуетъ огромныхъ издержекъ, ибо колонистъ долженъ имѣть капиталъ для того, чтобы водвориться въ новой землѣ и обзавестись промысломъ. Вопервыхъ, для метрополіи снабженіе выселенцевъ капиталомъ весьма обременительно. Вовторыхъ, благоразумно ли употреблять общественныя деньги на такія распоряженія, которыя, облегчая человѣчество въ настоящемъ, готовятъ ему въ будущемъ еще большія страданія? Итакъ, можно рѣшительно сказать, что польза колонизаціи до тѣхъ поръ останется призракомъ, пока не измѣнятся начала нынѣ принятой системы распредѣленія богатства.
   Пятый классъ образуютъ такія мѣры, которыхъ исполненіе могло бы быть полезно при условіи матеріальнаго благосостоянія, но не совмѣстныя съ нищетою. Сюда принадлежатъ: 1) умственное и нравственное образованіе работниковъ и 2) учрежденіе для нихъ сохранныхъ кассъ.
   Что касается до перваго улучшенія, то не стоило бы и упоминать объ этой мѣрѣ, еслибъ экономическая литература не наполнялась безпрестанно сочиненіями, основаніемъ которыхъ служитъ убѣжденіе въ ея дѣйствительности. Никто, конечно, не станетъ возражать противъ того, что рабочій классъ, въ силу своего человѣческаго характера, требуетъ умственнаго образованія. Но стоитъ ли толковать объ этой потребности въ то время, когда работники, по ничтожности задѣльной платы, должны отдавать дѣтей своихъ на фабрики для увеличенія своего дохода? Въ свободное время ребенокъ долженъ отдохнуть для новыхъ работъ: ясно, что у него не можетъ быть ни охоты, ни времени учиться. Что же касается до нравственнаго образованія, то, вопервыхъ, нравственности выучить нельзя; нравственное чувство, какъ и всякое другое (напримѣръ, эстетическое), развивается не убѣжденіями, а самою жизнью или, лучше сказать, условіями жизни. Быть нравственнымъ можетъ только тотъ, кто можетъ сознавать свое достоинство, кому доступна нѣкоторая гордость при мысли о своемъ положеніи въ обществѣ. Какъ же предположить все это въ томъ, кто знаетъ, кто знаетъ и чувствуетъ, что назначеніе его -- механическій трудъ, потребный до изобрѣтенія механизма, который сдѣлаетъ излишнимъ напряженіе его мускуловъ, что цѣль его вѣчныхъ усилій -- расти тельное, безрадостное существованіе безъ всякой надежды лучшаго, даже безъ всякаго предвидѣнія отдыха? Какія начала могутъ сочетаться съ безличностью, съ мертвенною зависимостью отъ заколдованнаго круга неодолимыхъ условій, въ который брошенъ человѣкъ наравнѣ съ рабочимъ скотомъ, съ машинами и съ сырыми матеріалами? Конечно, люди, любящіе утѣшать себя фантомами при зрѣлищѣ чужихъ страданій, могутъ возразить на это, что привычка -- вторая натура, что работникъ свыкается съ своимъ положеніемъ въ обществѣ съ самаго дѣтства, подобно тому, какъ цѣлые народы свыкаются съ суровымъ климатомъ и съ неблагодарною почвой. Но мы, съ своей стороны, скорѣе готовы сравнить положеніе работника въ промышленномъ государствѣ съ положеніемъ бедуина, изнемогающаго въ пустынѣ въ виду роскошныхъ оазисовъ, питающихъ счастливое племя избранныхъ. Посредо ослѣпительной роскоши антрепренеровъ онъ постоянно питаетъ въ умѣ своемъ мысль о благахъ, въ которыхъ ему на вѣкъ отказано, постоянно воспаляетъ въ сердцѣ страсть къ стяжанію, страсть, которая, оставаясь безъ удовлетворенія, порождаетъ наконецъ горестное отчаяніе и превращаетъ человѣка въ бѣшенаго звѣря. Чтобы сдѣлаться исключеніемъ изъ этой толпы, надо родиться чуть ли не героемъ.
   Итакъ, умственное и нравственное образованіе, не смотря на свою безусловную важность для человѣка, отнюдь не можетъ быть причислено къ средствамъ улучшенія участи рабочаго класса въ настоящее время. Точно то же можно сказать и о сохранныхъ кассахъ. Копить можетъ только тотъ, кто имѣетъ какой-нибудь избытокъ. Слѣдовательно, гдѣ господствуетъ нищета, тамъ не можетъ быть и рѣчи о пользѣ подобныхъ учрежденій.
   Въ заключеніе, нельзя не обратить вниманія на мнѣніе тѣхъ, которые приписываютъ бѣдствія рабочаго класса стѣснительнымъ распоряженіямъ правительствъ. Эта мысль развита въ большомъ объемѣ Дюнойе, авторомъ недавно вышедшаго въ свѣтъ сочиненія "О свободѣ труда". Онъ полагаетъ, что источникъ золъ, свирѣпствующихъ въ современномъ обществѣ при господствѣ безусловной свободы промышленности, заключается отнюдь не въ самой системѣ, а въ томъ, что ей не дано еще полнаго развитія, возможнаго только, вопервыхъ, при умственномъ и нравственномъ образованіи рабочаго класса, и вовторыхъ, при устраненіи правительства отъ всѣхъ положительныхъ мѣръ къ успѣшному ходу промышленности. Мы сейчасъ говорили о неосновательности перваго условія. Разсмотримъ теперь мнѣніе о той роли, которую должно занимать правительство въ отношеніи къ промышленнымъ классамъ.
   Ученіе о независимости промысловъ отъ распоряженій власти уже не новое. Его проповѣдовали физіократы въ ту эпоху, когда производительность стѣснена было множествомъ фискальныхъ мѣръ. Формула "laissez passer, laissez faire" сдѣлалась лозунгомъ друзей человѣчества. Смитъ отозвался на этотъ кликъ и развилъ полное ученіе о выгодахъ безусловной свободы труда и сбыта. Но полувѣковой опытъ заставилъ подозрѣвать, что въ знаменитой формулѣ физіократовъ таится для человѣчества зародышъ неисчислимыхъ страданій, и Сисмонди, возставъ противъ безусловной свободы промышленности вообще, не могъ не воззвать къ общественнымъ властямъ, убѣждая ихъ обратить силу свою на водвореніе порядка и справедливости среди экономической анархіи. Съ тѣхъ поръ вопросъ объ участіи правительства въ дѣлахъ промышленности рѣшается экономистами pro или contra, смотря по тому -- принадлежатъ ли они къ школѣ Смита, или идутъ по новому пути, указанному Сисмонди.
   Никто не сомнѣвается въ томъ, что со стороны правительства нѣтъ ничего безразсуднѣе, какъ сдѣлаться самому хозяиномъ всѣхъ промысловъ, существующихъ въ государствѣ. Но захватить промышленность въ свои руки и давать ей надлежащее направленіе -- двѣ вещи разныя. Спрашивается: что, кромѣ власти просвѣщенной и безпристрастной, можетъ вывести общество изъ ложной колеи, которою идетъ оно къ гибели съ закрытыми глазами? Наука? Но что значитъ наука, когда большая часть членовъ этого общества поставлена могущественною горстью остальныхъ въ такое положеніе, что истина или вовсе не дойдетъ до ихъ сознанія, или дойдетъ обезображенная и развращенная, въ видѣ воззванія къ разгулу грубыхъ страстей, всегда готовыхъ прорваться сквозь ненадежную оболочку страха и терпѣнія? А что касается до богатаго класса, до класса хозяевъ, то не ожидайте отъ нихъ добровольныхъ уступокъ въ пользу угнетенныхъ, какъ бы ни старалась о томъ наука. Никогда человѣкъ не бываетъ такъ глухъ къ убѣжденіямъ, какъ въ тѣхъ случаяхъ, когда ему доказываютъ ложность порядка вещей, который одобряется его эгоизмомъ. Пожалуй, онъ согласится съ тѣмъ, что положеніе жертвъ должно быть улучшено" но начните доказывать ему, что это улучшеніе зависитъ отъ уступокъ съ его стороны,-- онъ непремѣнно сочтетъ эти уступки стѣсненіемъ его правъ, пожертвовавіемъ, къ которому ничто его не обязуетъ, однимъ словомъ -- разореніемъ и несправедливостью. Совѣсть этого привилегированнаго члена общества убаюкивается сознаніемъ, что онъ не одинъ такъ дѣйствуетъ, что хозяева составляютъ если и малочисленный, то все-таки самый блестящій и самый сильный классъ въ государствѣ, что начать думать и дѣйствовать вопреки началамъ, принятымъ въ этомъ классѣ, значитъ какъ бы исключить себя изъ аристократическаго круга, къ которому такъ любитъ причислять себя даже подданный такого государства, гдѣ аристократія не пользуется никакими политическими правами. Въ привилегированномъ классѣ непримѣтно образуется и передается отъ отца сыну какое-то ожесточеніе, вслѣдствіе котораго аристократъ (по богатству) чувствуетъ какое-то злобное, но тѣмъ не менѣе дѣйствительное сладострастіе, выказывая свои даровыя преимущества надъ бѣдными и пользуясь ими при полномъ сознаніи ихъ несправедливости. Докажите этимъ людямъ, что уступки, къ которымъ ихъ побуждаютъ, не только справедливы, но и для нихъ самихъ выгодны,-- имъ и этого не достаточно; имъ тяжко, имъ больно разстаться съ самою мыслью о дѣйствительности своихъ не заслуженныхъ льготъ.
   Наконецъ, нельзя умолчать и о томъ, что самая наука слишкомъ часто является поборницей притѣсненія, съ ловкою діалектикой, съ притворною, но обольстительною любовью къ общественному спокойствію и порядку, въ маскѣ здраваго смысла, возстающаго будто бы противъ не обдуманныхъ нововведеній. Такого рода сочиненія всегда имѣютъ большой успѣхъ; они успокоиваютъ просыпающуюся совѣсть, успокоиваютъ и робкіе умы, страшащіеся собственнаго развитія, и доставляютъ писателямъ завидную репутацію людей практическихъ, благоразумныхъ, неспособныхъ къ вѣтреному увлеченію. Никто не позаботится разсудить и обнаружить, что эти великіе практическіе умы потому только и кажутся такими, что защищаютъ фактъ, дѣйствительность, хотя бы этотъ фактъ и былъ слѣдствіемъ признанія самой нелѣпой и самой апріорической идеи, какого-нибудь безобразнаго призрака, принятаго нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ за несомнѣнную истину, или, что всего чаще случается, такой идеи, которую никому до того не случалось подвергнуть безпристрастному анализу. Нѣтъ нужды доказывать примѣрами, сколько въ каждомъ обществѣ есть учрежденій давно отжившихъ, потерявшихъ всякое уваженіе; а пусть кто-нибудь заговоритъ противъ этихъ руинъ, пусть предложитъ обществу, которое ими бременится, стряхнуть съ себя сыи лящуюся съ нихъ пыль,-- оно тотчасъ же начнетъ указывать на него пальцами и заклеймитъ его прозваніемъ утописта, самымъ позорнымъ изъ всѣхъ прозваній въ вѣкъ положительный.
   Какая же сила можетъ водворить гармонію между враждебными классами общества, какъ ни правительство, которое, по самой сущности своей, должно быть чуждо пристрастія и къ бога тымъ, и къ бѣднымъ, передъ которымъ всѣ граждане равны, какъ члены одного товарищества, заключеннаго съ цѣлью совокупнаго стремленія къ благосостоянію? На это могутъ возразить намъ, что сторія богата примѣрами покровительства общественныхъ властей однимъ отраслямъ промышленности на счетъ другихъ. Могутъ даже противопоставить намъ всѣ до сихъ поръ господствовавшія системы промышленности -- денежную, меркантильную, физіократическую, и теперь господствующую -- индустріальную. Но мы замѣтимъ съ своей стороны, что въ этомъ слѣдуетъ винить не власти, которыя имъ покровительствовали и теперь покровительствуютъ, а самую теорію народнаго богатства, которая до сихъ поръ не дошла еще до гармоническаго сліянія противоположныхъ системъ, не перестала выдавать интересъ одного класса за интересъ цѣлаго общества. Что можетъ быть одностороннѣе меркантильной системы, развившейся изъ понятія о деньгахъ, какъ о единственномъ источникѣ народнаго богатства? А между тѣмъ поборники этой системы имѣли въ виду вовсе не интересъ фабрикантовъ на счетъ интереса другихъ промышленниковъ: имъ казалось, что она можетъ упрочить благосостояніе цѣлаго государства тѣмъ, что удержитъ въ предѣлахъ его монету и привлечетъ въ него множество монеты иностранной. Система кредитная, введенная во Франціи шотландцемъ Ло подъ покровительствомъ тогдашняго правительства, была еще гибельнѣе меркантильной. Это было послѣднее усиліе обогатить государство наличностью монеты, безъ всякаго возбужденія производительности. Но и тутъ правительство не имѣло въ виду никакого односторонняго интереса: вѣруя въ силу монеты, оно вѣровало и въ возможность обогатить всѣ классы народа наличностью денегъ. Но скоро ажіотажъ сдѣлался предметомъ общаго отвращенія и страха, и въ противоположность ему владѣніе землею представилось самымъ завиднымъ по своей прочности. Въ это время возникла школа физіократовъ: земля выставлена ими какъ единственный источникъ дохода, обработываніе ея -- какъ единственный производительный трудъ. Въ кратковременное управленіе Тюрго эта система сдѣлалась было правительственною. Но вспомнимъ, что никакіе мыслители не превзошли физіократовъ въ безкорыстіи и нелицепріятной любви къ человѣчеству. Это лучше всего доказывается тѣмъ, что все ихъ ученіе имѣло цѣлью правильное, справедливое распредѣленіе налоговъ. Наконецъ, и теперь, при господствѣ Смитовой системы, правительства разныхъ государствъ неоднократно отзывались на вопли жертвъ ея и принимали различныя мѣры къ удаленію порождаемыхъ ею бѣдствій. Недѣйствительность этихъ мѣръ не можетъ быть поставлена имъ въ осужденіе, ибо отъ правительствъ нельзя же требовать, чтобъ они опережали науку, а наука еще слишкомъ далека отъ рѣшенія вопроса.
   Такимъ образомъ, мы разсмотрѣли всѣ сколько-нибудь замѣчательныя мѣры, предложенныя новѣйшими экономистами съ цѣлью улучшенія участи рабочаго класса. Этотъ краткій разборъ доводитъ насъ до слѣдующихъ общихъ заключеній.
   Всѣ до сихъ поръ предложенныя мѣры не выдерживаютъ безпристрастной критики, потому что однѣ изъ нихъ стѣсняютъ производительность, нисколько не содѣйствуя справедливому распредѣленію богатства, какъ, напримѣръ, уменьшеніе числа машинъ, замѣна наслѣдственной собственности пожизненною, уничтоженіе соперничества; другія -- уничтожаютъ личность и тѣмъ самымъ побуждаютъ человѣчество отказаться отъ того блага, къ которому привела его цивилизація чрезъ всѣ извѣстные періоды развитія (таковы, напримѣръ, замѣна частнаго труда и частнаго дохода трудомъ и доходомъ общимъ); третьи -- заключаютъ въ себѣ одни внѣшнія условія жизни рабочаго класса, оставляя неприкосновеннымъ существенное условіе его благосостоянія -- имущественныя средства, какъ, напримѣръ, ассоціаціи работниковъ и увеличеніе ихъ политическихъ правъ; четвертыя -- удаляютъ бѣдствія рабочаго класса только на время съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи развились они еще въ большемъ объемѣ, какъ напримѣръ, колонизація; пятыя -- представляютъ выгоды несомнѣнныя, но несовмѣстныя съ настоящимъ положеніемъ промышленности, какъ напримѣръ, нравственное и умственное образованіе работниковъ или учрежденіе сохранныхъ кассъ; шестые, наконецъ -- удаляютъ изъ промышленнаго міра ту силу, которая одна можетъ водворить гармонію между враждующими классами: таково устраненіе правительства отъ положительныхъ мѣръ къ водворенію промышленнаго благосостоянія.
   А между тѣмъ критическая сторона всѣхъ этихъ ученій полна истины горькой и вопіющей. Дѣйствительно, рабочій классъ находится въ отчаянномъ положеніи: это -- фактъ, доведенный до очевидности статистическими цифрами. Въ его горестной дѣйствительности соглашаются всѣ партіи. Слѣдовательно, стремленіе къ водворенію лучшаго порядка вещей должно быть стремленіемъ современной науки. Неудачи не должны останавливать соціалистовъ: никогда не стыдно переначать трудъ, предпринятый съ благородною цѣлью. Не имѣя претензіи предложить въ этой статьѣ полное рѣшеніе многосложнаго современнаго вопроса объ отношеніи производительности къ справедливому распредѣленію богатства, мы постараемся доказать, что противники Смита до сихъ поръ ложно понимали слабыя стороны его ученія, и что новый критическій взглядъ на его систему могъ бы повести ихъ къ лучшимъ результатамъ.
   Изъ предыдущихъ изслѣдованій видно, что краеугольный камень для улучшенія участи рабочаго класса заключается въ усовершенствованіи условій ихъ дохода, то-есть, въ томъ, чтобы 1) трудъ ихъ всегда находилъ себѣ достаточное вознагражденіе, и 2) чтобы количество сего вознагражденія сколь можно менѣе зависѣло отъ воли антрепренеровъ и отъ соперничества ихъ между собою. Посмотримъ, въ какой степени исполненіе этихъ условій возможно при господствѣ Смитовой теоріи.
   Смитъ засталъ науку въ то время, когда она представляла собою борьбу одностороннихъ системъ. Сознавая эту односторонность, онъ хотѣлъ противодѣйствовать ей и устремилъ все свое вниманіе на развитіе той идеи, что источникъ народнаго богатства заключается не въ монетѣ, не въ мануфактурахъ, не въ торговлѣ, не въ земледѣліи исключительно, а вообще въ производительномъ трудѣ, въ размноженіи вещей, подлежащихъ обмѣну, и въ увеличеніи ихъ цѣнности. Эта теоретическая мысль такъ сильно увлекла его, что понятіе о трудѣ не имѣетъ у него никакого практическаго характера. Слова "человѣческій трудъ есть источникъ народнаго богатства" лишаются всякаго смысла, если мы не сопрягаемъ съ понятіемъ о трудѣ понятія о плодахъ труда, о вознагражденіи за трудъ. Если мы говоримъ, что земледѣлецъ питается трудомъ рукъ своихъ, то подъ словомъ "трудъ" мы разумѣемъ здѣсь отнюдь не напряженіе силъ, а результатъ этого напряженія, цѣнности, добываемыя земледѣльческимъ промысломъ и служащія или къ непосредственному удовлетворенію потребностей земледѣльца, или къ обмѣну на другія цѣнности. Существенная ошибка Смита состоитъ именно въ томъ, что онъ упустилъ изъ виду это живое, практическое разумѣніе идеи труда и не обратилъ никакого вниманія на результаты усилій промышленниковъ, на жатву, которую должны собирать сѣятели. Поэтому-то весьма естественно, что когда теорія его примѣнена была къ практикѣ, то вопросъ о вознагражденіи работниковъ первый подалъ поводъ къ ея отрицанію.
   Но, съ другой стороны, ошибаются и тѣ, которые не хотятъ сосредоточить свою критику на слабой сторонѣ системы и заботятся объ отрицаніи того, что вредно не само по себѣ, а при тѣхъ условіяхъ вознагражденія труда, которыя приняты Смитомъ и его школой за несомнѣнно разумныя. Не значитъ ли это то же, что отвергать пользу какой-нибудь административной системы по тому только, что она не можетъ быть полезна при существованіи какого-нибудь нелѣпаго условія. Стоитъ только разсмотрѣть ученіе Смитовой школы о вознагражденіи работниковъ, то-есть, о задѣльной платѣ (salaire), чтобъ убѣдиться, что задѣльная плата и есть то нелѣпое условіе, при которомъ свобода промышленности кажется истиннымъ зломъ современнаго общества, отнимающимъ у большей части человѣчества возможность развитія.
   Что такое задѣльная плата? Можно ли назвать ее вознагражденіемъ за трудъ или по крайней мѣрѣ свободною сдѣлкой между двумя лицами? Чтобъ отвѣчать на эти вопросы, надо вспомнить ея историческое происхожденіе. Задѣльная плата не могла существовать ни въ древности, когда работы исправлялись рабами, ни въ средніе вѣка, когда низшій классъ или жилъ на земляхъ помѣщиковъ на правѣ вассальномъ, или составлялъ ремесленные цехи, состоявшіе изъ мастеровъ, подмастерьевъ и учениковъ, и когда мануфактурная промышленность существовала въ видѣ домашняго и по большей части ручного труда. Уничтоженіе монастырей въ протестантскихъ государствахъ и освобожденіе крестьянъ изъ-подъ власти феодаловъ во всей западной и южной Европѣ послужило началомъ къ образованію огромнаго класса пролетаріевъ, бобылей, не имѣющихъ ничего, кромѣ естественныхъ силъ душевныхъ и тѣлесныхъ. Этимъ несчастнымъ пришлось бы умереть съ голоду, если бы вмѣстѣ съ появленіемъ ихъ не начала развиваться въ Европѣ мануфактурная промышленность въ томъ видѣ, какъ она теперь существуетъ. Капиталисты смекнули, что имъ будетъ очень легко обогащаться, если они воспользуются пролетаріями, какъ рабочимъ скотомъ, для того, чтобъ они исправляли на фабрикахъ всѣ механическія работы. Съ небольшою проницательностью легко можно было догадаться, что разумное существо, которому нечего ѣсть, гораздо менѣе обременяетъ хозяина промысла, чѣмъ рабочій скотъ и даже машина. И скотъ, и машину надо купить для того, чтобъ обратить въ капиталъ; а свободноразумное существо не покупается, а нанимается и получаетъ условную плату, которая выдается ему сообразно съ исполненіемъ уговора. Сверхъ того, скотъ можетъ заболѣть и поколѣть: въ первомъ случаѣ хозяинъ долженъ издерживаться на лѣченіе, во второмъ капиталъ его совершенно пропадаетъ задаромъ. Напротивъ того, заболѣлъ работникъ,-- хозяинъ можетъ тотчасъ же прогнать его и замѣнить другимъ, которому также нечего ѣсть, и который только того и ждетъ, чтобы въ немъ оказалась нужда на фабрикѣ. Наконецъ, еще преимущество: пролетаріи плодятся съ неимовѣрною быстротою; слѣдовательно, хозяинъ всегда можетъ воспользоваться ихъ соперничествомъ для уменьшенія имъ платы. Скажутъ, пожалуй, что все-таки работнику надо платить. Такъ! Но вѣдь и рабочій скотъ, и машины требуютъ, первый -- пищи и ухода, послѣднія -- починки: слѣдовательно, расходъ на работниковъ -- то же, что издержки на содержаніе скота и машинъ; выдавая имъ плату, вы какъ будто бы поддерживаете въ нихъ тѣ силы, безъ которыхъ вамъ самимъ нельзя обойдтись на фабрикѣ. Это тѣмъ болѣе справедливо, что задѣльная плата никогда не превосходитъ той суммы, которая нужна разумно-свободному существу для того, чтобы какъ-нибудь подкрѣпить себя пищей и проспать нѣсколько часовъ въ сутки на какомъ-нибудь чердакѣ. Итакъ, выгоды найма для антрепренеровъ не подлежатъ сомнѣнію. И работники, съ своей стороны. не могли не предпочесть такихъ сдѣлокъ голодной смерти. Таково происхожденіе задѣльной платы. Ясно, что основа ея заключается съ одной стороны, въ вѣрномъ разсчетѣ на барышъ, а съ другой -- въ животолюбіи, свойственномъ всякому чувствующему существу. Основа эта такъ прочна, что задѣльная плата скоро, очень скоро сдѣлалась общею формой отношеній хозяевъ къ работникамъ. Смитъ уже говоритъ о ней, какъ о чемъ-то существенно не измѣнномъ, какъ географъ -- объ обращеніи земли вокругъ солнца. И новѣйшіе прогрессисты, предавая проклятію свободу промышленности, не далеко опередили автора "Богатства народовъ" своими требованіями увеличенія задѣльной платы, возобновленія средневѣковыхъ корпорацій подъ новымъ названіемъ ассоціацій, замѣны частнаго труда и частнаго дохода трудомъ и доходомъ общимъ. Требовать всѣхъ этихъ quasi-улучшеній значитъ или признавать законность задѣльной платы, или вмѣсто того, чтобы содѣйствовать къ ея уничтоженію, разрушать то, чему она даетъ гибельное направленіе, но что само по себѣ разумно и необходимо. Улучшеніе условій поденьщины есть требованіе нелогическое, близорукое, ибо нельзя улучшать того, что въ основаніи своемъ нелѣпо и противозаконно. Римскіе императоры издавали строгіе законы о кроткомъ обращеніи съ рабами; съ уменьшеніемъ послѣднихъ, римляне и по собственному разсчету стали обращаться съ ними очень кротко; а все-таки Римъ палъ отъ рабства. Право римскаго гражданина надъ рабомъ точно также, какъ и право англійскаго мануфактуриста надъ работникомъ, есть право силы, то-есть, въ первомъ случаѣ -- право побѣдителя надъ побѣжденнымъ, во второмъ -- право сытаго надъ голоднымъ. Разумъ не допускаетъ ни того, ни другого; слѣдовательно, улучшеніе состоянія побѣжденныхъ и нищихъ можетъ заключаться не въ смягченіи, а въ совершенномъ уничтоженіи всякаго права надъ ними побѣдителей и богатыхъ. Но мы такъ свыклись съ идеей о законности задѣльной платы, такъ легко ускользаетъ отъ вниманія нашего ея варварская основа, что, можетъ быть, незаконность этой сдѣлки еще тре буетъ доказательства. Постараемся же доказать, почему возмущаетъ насъ не количественная ея ничтожность, а самый фактъ ея существованія въ образованномъ обществѣ
   Поденьщина есть такая система труда, при коей большая часть лицъ, безъ которыхъ предпріятіе невообразимо, ни мало не пользуется получаемымъ отъ него доходомъ. Согласно ли же со здравымъ смысломъ и съ чувствомъ справедливости устранять человѣка отъ пользованія его произведеніемъ? Всякій промыселъ предполагаетъ содѣйствіе лицъ трехъ родовъ: 1) хозяина или, лучше сказать, администратора, то-есть, такого человѣка, который при наличности капитала и работниковъ, можетъ привести предпріятіе къ предположенной цѣли, 2) капиталиста, который снабжаетъ предпріятіе всѣми нужными капиталами, то-есть, землею, строеніями, машинами и деньгами, и 3) работниковъ, лицъ, содѣйствующихъ къ произведенію цѣнностей непосредственно, извѣстнымъ напряженіемъ ума и тѣла. Такимъ образомъ, всякаго рода мануфактурное и земледѣльческое издѣліе есть результатъ совокупныхъ усилій всѣхъ этихъ лицъ. Слѣдовательно, работники должны были бы имѣть часть права собственности на произведенныя ими цѣнности, иными словами -- они должны были бы получать извѣстную часть барышей, получаемыхъ отъ продажи ихъ издѣлій. Но задѣльная плата лишаетъ ихъ этого права; имъ выдаютъ ее съ тѣмъ, чтобъ они отказались отъ права собственности на свои произведенія. Спрашивается: отчего же капиталисты получаютъ дивиденды изъ дохода съ промысла, если не хотятъ получать процентовъ съ капиталовъ? отчего деньги дѣлаютъ капиталиста акціонеромъ? отчего непосредственный трудъ не даетъ такого же права? Вѣдь безъ труда предпріятіе столь же невообразимо, какъ и безъ капитала, даже еще болѣе. Другой причины этого порядка въ распредѣленіи богатства нѣтъ, кромѣ той, что капиталисты -- люди достаточные, независимые, не угрожаемые голодною смертью въ случаѣ неучастія въ промыслѣ, что къ нимъ нельзя подступиться съ словами, столь магически дѣйствующими на голодныхъ и оборванныхъ работниковъ: "идите ко мнѣ на фабрику, трудитесь для меня до послѣдней капли силъ; я дамъ вамъ за это столько, что вы не умрете съ голоду". Однимъ словомъ, первое свойство задѣльной платы заключается въ томъ, что, получая ее, работникъ принимаетъ отступное отъ права собственности или, точнѣе, отъ той части права собственности, которую онъ долженъ имѣть надъ вещью, произведенною имъ при помощи чужого капитала и чужихъ указаній. Иными словами -- задѣльная плата лишаетъ одного изъ трехъ лицъ, которыхъ совокупныя дѣйствія составляютъ необходимое условіе всякаго промысла, той доли плодовъ или барышей, которые этотъ промыселъ приноситъ. Дѣлаясь поденьщикомъ, человѣкъ пріобрѣтаетъ только возможность существовать, не умереть съ голоду, точно также, какъ въ древности военноплѣнный пріобрѣталъ право на жизнь, дѣлаясь рабомъ своего побѣдителя. Поэтому оправдывать систему поденьщины можетъ только тотъ, кто готовъ оправдывать и рабство, какъ милость со стороны побѣдителя.
   Но представьте себѣ, что рабочій классъ какимъ бы то ни было образомъ выведенъ изъ той крайности, въ какой онъ теперь находится. Положимъ, напримѣръ, что работники обезпечены поземельною собственностью. Согласятся ли они и при такихъ обстоятельствахъ получать отъ мануфактурной промышленности доходъ, не превышающій того, сколько нужно человѣку, чтобы не умереть съ голоду? Конечно, не согласятся, потому что голодная смерть, какъ мы предположили, уже не угрожаетъ имъ. Мало того, при обезпеченіи они, въ свою очередь, захватываютъ въ свои руки право сильнаго. Какъ теперь хозяинъ можетъ безнаказанно уменьшать задѣльную плату, такъ тогда работники станутъ увеличивать ее до разоренія хозяина. Слѣдовательно, поденьщина, при всевозможныхъ условіяхъ, рождаетъ насиліе: при нищетѣ рабочаго класса -- насиліе хозяевъ, при обезпеченности его -- насиліе самихъ работниковъ.
   Ясно, что вмѣстѣ съ тѣмъ поденьщина уничтожаетъ тотъ масштабъ распредѣленія богатства, который указываютъ намъ общій человѣческій смыслъ и чувство справедливости, то-есть, качество и количество труда. При существующемъ порядкѣ вещей цѣна на трудъ ни мало не сообразуете съ сими условіями, ибо, напротивъ того, она устанавливается степенью нищеты и многочисленности работниковъ. Правда, плохой работникъ рискуетъ быть вовсе удаленъ съ фабрики; но за то и отличный ничѣмъ не отличёнъ отъ посредственнаго. Предлагая свои услуги хозяину промысла, онъ не можетъ поставить ему на видъ свое искусство и прилежаніе, какъ условія, возвышающія или понижающія цѣну его труда, ибо какъ бы онъ ни былъ искусенъ и трудолюбивъ, все-таки онъ голоденъ и все-таки онъ не одинъ ищетъ работы, а слѣдовательно, онъ долженъ принять предлагаемую плату не потому, чтобъ она была сообразна съ его искусствомъ и трудолюбіемъ, а для того, чтобы не умереть съ голоду и не уступить мѣста многочисленнымъ соискателямъ.
   Изъ всего этого слѣдуетъ: 1) что поденьщина есть порожденіе безчеловѣчнаго разсчета на бѣдственное положеніе рабочаго класса; 2) что система эта противна праву собственности; 3) что она необходимо влечетъ за собою насиліе, и 4) что она совершенно устраняетъ естественный способъ распредѣленія богатства по качеству и количеству труда. Къ этому можно прибавить еще и то, что система эта, отнимая у работниковъ право собственности на произведенія ихъ рукъ, заставляетъ ихъ однакожь раздѣлятъ съ хозяевами промысловъ несчастныя послѣдствія риска: въ случаѣ удачнаго оборота работники не получаютъ никакихъ дивидендовъ, а въ случаѣ банкротства антрепренеровъ работники лишаются и задѣльной платы.
   Спрашивается: какъ же долженъ дѣйствовать на человѣка такой порядокъ вещей, при коемъ онъ есть не что иное, какъ организованная матерія, на которую другіе люди разсчитываютъ, какъ на машину, порядокъ, при которомъ онъ трудится съ тѣмъ, чтобы другіе люди извлекли изъ его произведеній всевозможныя выгоды, не предоставляя ему ничего; при которомъ онъ -- совершенная жертва тѣхъ, кто успѣлъ захватить право силы; при которомъ качество и количество его труда не получаетъ никакой оцѣнки; при которомъ, наконецъ, обезпеченіе его постоянно зависитъ отъ удачныхъ или неудачныхъ соображеній посторонняго лица? Нѣтъ никакого сомнѣнія, что такой порядокъ вещей долженъ образовать въ работникѣ совершенную безличность, погрузить его въ животное, чуть не минеральное ничтожество, лишить его всякаго человѣческаго характера. Такимъ образомъ, господствомъ поденьщины можно объяснить себѣ всѣ бѣдствія, терзающія рабочій классъ въ настоящее время. Эти соображенія упустилъ изъ виду Смитъ, и въ этомъ-то упущеніи заключается главный недостатокъ созданной имъ системы. Спрашивается: чѣмъ же должна быть замѣнена система поденьщины? Отвѣтъ на этотъ вопросъ очень простъ, ибо между господствомъ противоестественныхъ началъ и признаніемъ истинныхъ требованій природы не должно быть середины. Уменьшить зло значитъ признать малое зло, уменьшить насиліе значитъ признать малое насиліе, уменьшить пользованіе чужою собственностью значитъ признать малое воровство. Итакъ, если справедливо, что поденьщина есть безмолвный заговоръ богатыхъ противъ бѣдныхъ; если справедливо, что при господствѣ этой системы человѣкъ покупаетъ себѣ право на жизнь, отказываясь отъ права собственности на свои произведенія; если справедливо, что эта система противна естественному распредѣленію богатства по количеству и качеству труда; если справедливо наконецъ то, что она доводитъ человѣка до безличности,-- то справедливо и то, что смѣнить ее можетъ только такой порядокъ вещей, при которомъ насиліе будетъ не возможно, при которомъ работникамъ предоставлено будетъ право собственности на ихъ произведенія, при которомъ качество и количество труда признается масштабомъ распредѣленія богатства, при которомъ, наконецъ, человѣку возвращенъ будетъ характеръ человѣческій. Опредѣлить условія этой желанной, требуемой системы тѣмъ легче, что, вообще говоря, системъ распредѣленія богатства въ обществѣ, гдѣ признана личная свобода, всего на все можетъ быть только двѣ. Вопервыхъ, человѣкъ можетъ быть вознагражденъ за самый трудъ независимо отъ плодовъ, которые онъ приноситъ, независимо отъ цѣнности произведеній, создаваемыхъ его силами. Эта система и есть поденьщина. Вовторыхъ, чело вѣкъ можетъ получать вознагражденіе отъ плодовъ своего труда, употребляя ихъ непосредственно для удовлетворенія своихъ нуждъ или превращая ихъ въ другія цѣнности посредствомъ мѣны. Всѣ остальныя системы распредѣленія богатства будутъ не что иное, какъ видоизмѣненія сихъ двухъ, и никакая третья система не вообразима, если только не будетъ она смѣшанная изъ нихъ же. Слѣдовательно, разсуждая о разумной системѣ распредѣленія богатства, мы поставлены въ необходимость выбирать одно изъ двухъ -- или поденьщину, или противоположную ей, которую можно назвать "дольщиной", потому что существенное различіе ея отъ первой заключается въ томъ, что каждое лицо, котораго трудъ или капиталъ необходимо играетъ роль въ производствѣ промысла, каждое такое лицо получаетъ дивидендъ, долю изъ чистыхъ барышей, приносимыхъ промысломъ. Мы видѣли уже, какъ гибельна поденьщина: это доказано болѣе чѣмъ полувѣковымъ опытомъ за падныхъ европейскихъ государствъ но что сказать о дольщинѣ? По нашему мнѣнію, въ признаніи ея заключается все разрѣшеніе современной задачи объ улучшеніи участи рабочаго класса или, лучше сказать, о водвореніи равновѣсія между интересами хозяевъ, капиталистовъ и работниковъ. Развитію этой мысли посвящена вся остальная часть этой статьи. Мы постараемся разсмотрѣть здѣсь дольщину, вопервыхъ, со стороны ея юридическаго, экономическаго и нравственнаго основанія, и вовторыхъ, со стороны практическаго ея примѣненія, не держась однакожь правила строгаго разграниченія всѣхъ этихъ сторонъ.
   Распространяться о справедливости дольщины было бы излишне. Всякому понятно, что система эта основана на полномъ признаніи права собственности. Усумниться въ ея юридическомъ основаніи можетъ только тотъ, кто не признаетъ ненарушимости права человѣка пользоваться произведеніемъ своихъ рукъ, или кто допускаетъ справедливость такой сдѣлки, въ силу которой человѣкъ по неволѣ отказывается отъ плодовъ своего труда, или наконецъ, тотъ, кто не допускаетъ, что цѣнность труда должна опредѣлиться качествомъ произведеній. Вообще, противъ юридическаго основанія дольщины можетъ возставать только тотъ, кто можетъ доказывать справедливость поденьщины, какъ системы діаметрально противоположной, точно также, какъ, напримѣръ, возставать противъ личной свободы можетъ только тотъ, кто готовъ защищать рабство. Слѣдовательно, доказавъ вопіющую несправедливость поденьщины, мы тѣмъ самымъ уже избавляемся отъ необходимости доказывать справедливость дольщины.
   Но есть обстоятельство, могущее ослабить убѣжденіе въ непогрѣшимости защищаемой нами системы. Сколько извѣстно намъ такихъ системъ общественнаго благосостоянія, которыя кажутся безукоризненно справедливыми въ теоріи, по началу, положенному имъ въ основаніе, и которыя оказывались мечтательными на практикѣ! Не угрожаетъ ли такая же участь и дольщинѣ, не смотря на то, что въ основаніи своемъ она утверждена на идеяхъ общаго человѣческаго смысла? Легко сказать, что каждый человѣкъ имѣетъ право пользоваться плодами своего труда и своей собственности. Но также ли легкоопредѣлить условія, при которыхъ можетъ быть совершенъ переходъ къ сему порядку вещей отъ настоящаго и самый масштабъ новаго распредѣленія богатства? Сверхъ того, всякій порядокъ вещей, какъ бы онъ ни былъ ложенъ, порождаетъ нѣкоторыя удобства даже и для тѣхъ классовъ общества, которые отъ него страждутъ. По тому же самому закону, нѣтъ такой системы общественнаго благосостоянія, которая не заключала бы въ себѣ какихъ-нибудь неудобствъ. Какія же мѣры должны быть приняты для того, чтобы неудобства новой системы могли быть смягчены, а удобства прежней замѣнены новыми, болѣе существенными? Однимъ словомъ, для полнаго развитія своей мысли, мы должны разсмотрѣть дольщину въ томъ видѣ, въ какомъ она можетъ быть примѣнена къ дѣлу въ настоящую минуту. И многое, что казалось такъ просто и легко въ теоріи, окажется запутаннымъ и труднымъ въ дѣйствительности.
   Вопервыхъ, спрашивается: согласятся ли работники ждать своихъ долей и до того времени работать, не получая ничего на содержаніе? Разумѣется, большая часть изъ нихъ не согласится, потому что находится въ нищетѣ. Но чтобъ удалить это препятствіе, можно выдавать имъ условную плату на содержаніе въ видѣ займа. Сумма этихъ займовъ должна войдти въ составъ издержекъ на предпріятіе и увеличить собою сумму, вычитаемую изъ прихода для опредѣленія чистой прибыли, которая дѣлится между хозяиномъ и работниками. Такимъ образомъ, и хозяинъ не платитъ ничего лишняго, и работники получаютъ то, что слѣдуетъ имъ по праву.
   Далѣе, согласятся ли работники раздѣлять рискъ хозяевъ? Не предпочтутъ ли они вѣрную задѣльную плату невѣрному барышу? Это не должно быть допущено. Рискъ, какъ одна изъ составныхъ частей самой идеи предпріятія, долженъ касаться однихъ антрепренеровъ, а работники вовсе не должны отвѣчать за ихъ банкротство выдаваемыми имъ ежегодно долями. Справедливость такого закона основывается на томъ, что хозяинъ нимало не обязанъ посвящать работниковъ въ самую идею предпріятія и у каждаго изъ нихъ испрашивать согласіе на участіе въ счастливой или несчастной его развязкѣ. Иначе промышленность потеряла бы всѣ тѣ преимущества, которыя вытекаютъ изъ самодержавія личной мысли и личной воли. Къ тому же, нельзя предположить, чтобы каждый работникъ могъ вознестись мыслью до высоты промышленной спекуляціи. А если человѣкъ не посвященъ въ цѣлый составъ дѣла, котораго исполняетъ онъ одну только часть, то на какомъ же основаніи лишать его вознагражденія за исполненный трудъ, въ случаѣ несчастной развязки цѣлаго, развязки, въ которой онъ нисколько не виноватъ? Скажутъ, что такимъ образомъ нарушается равенство правъ хозяевъ и работниковъ, что послѣдніе пользуются большими преимуществами, ибо, пользуясь барышами, не несутъ убытковъ. Но барыши, получаемые работниками-дольщиками, суть не что иное, какъ часть выручки за произведеніе ихъ рукъ. Не получать этой выручки значитъ не имѣть права собственности на свои произведенія. Самое же предпріятіе есть созданіе не работниковъ, а хозяина. Слѣдовательно, на его часть должны приходиться всѣ сладкіе и горькіе плоды того, что называется администраціей промысла. Одинъ изъ такихъ горькихъ плодовъ есть банкротство: слѣдовательно, вся тяжесть его должна пасть на антрепренера, какъ на виновника. Однимъ словомъ, юридическое основаніе предлагаемой мѣры заключается въ томъ, что всякій трудъ даетъ работнику, въ обширномъ смыслѣ, право собственности на плоды его. Если никто, кромѣ самого работника, не въ правѣ пользоваться прибылью съ его труда, то никто, кромѣ его самого, не долженъ нести и убытковъ, которые могутъ быть имъ понесены отъ неудачной работы.
   Вотъ еще возраженіе, которое могутъ намъ сдѣлать: какъ достигнуть того, чтобы хозяева не скрывали своей настоящей при были? Сомнительно однакожь, чтобы подобныя продѣлки могли часто проходить безнаказанно. При публичности среднихъ цѣнъ, издержки на веденіе предпріятія приблизительно всегда могутъ быть опредѣлены. Особенно же злоупотребленія сего рода могутъ сдѣлаться рѣдкими и ничтожными съ распространеніемъ въ промышленныхъ государствахъ учрежденій въ родѣ ліонскихъ conseils des prud'hommes, имѣющихъ цѣлью разбирательство споровъ между хозяевами и работниками. Я говорю "ліонскихъ", потому что въ ліонскомъ conseil des prud'hommes болѣе, чѣмъ въ другихъ до сихъ поръ учрежденныхъ, исполнено то правило, что представители обоихъ классовъ должны имѣть равную силу голоса.
   Вспомнимъ также, что для взаимнаго обезпеченія людей существуетъ кредитъ, или лучше сказать, существуютъ невыгоды репутаціи безчестнаго человѣка. Немногіе антрепренеры такъ наивны, чтобы не понимать, чѣмъ они рискуютъ, обманывая своихъ акціонеровъ. Кромѣ того, нѣтъ нужды доказывать, что обманъ въ раздачѣ дивидендовъ долженъ преслѣдоваться какъ воровство.
   Наконецъ, нельзя не согласиться, что если антрепренеръ не выдаетъ работникамъ полныхъ долей, то все-таки лучше получить какіе-нибудь дивиденды, чѣмъ никакихъ.
   Но, упомянувъ о количествѣ долей, мы предвидимъ главное возраженіе защитниковъ поденьщины. Насъ могутъ спросить: на чемъ можетъ быть основано математически вѣрное и юридически справедливое распредѣленіе долей между хозяиномъ и работниками? На это мы можемъ отвѣчать, вопервыхъ, тѣмъ, что если дольщина не представляетъ никакихъ началъ такого непреложнаго разсчета, то это никакъ не ставитъ ее ниже поденьщины, ибо задѣльная плата не имѣетъ другаго масштаба, кромѣ многочисленности работниковъ. Вовторыхъ, не трудно убѣдиться, что отношеніе количества доходовъ хозяевъ и работниковъ не можетъ быть опредѣлено ни при какой системѣ. Почему? Такъ какъ количество долей должно выражать цѣнность труда, за который она выдается, то прежде всего надо оцѣпить деньгами этотъ трудъ. Далѣе, такъ какъ здѣсь оцѣнкѣ подлежатъ два рода труда -- трудъ хозяина и трудъ работника, то чтобъ опредѣлить, сколькимъ одинъ долженъ получать больше или меньше другого, должно предварительно опредѣлить, во сколько разъ одинъ изъ этихъ родовъ труда выше или ниже другого. но какъ оцѣнка какого бы то ни было труда деньгами, такъ и опредѣленіе сравнительной важности двухъ родовъ его, задачи не разрѣшимыя. Деньги, какъ и всякая мѣра,-- понятіе условное, относительное. Слѣдовательно, стараться опредѣлить, сколько долженъ отбить тотъ или другой трудъ гдѣ и когда бы то ни было, есть верхъ нелѣпости. Съ другой стороны, нельзя рѣшить и того, чѣмъ одинъ трудъ выше или ниже другого, или по крайней мѣрѣ, нельзя опредѣлить, почему о типъ долженъ быть цѣннѣе другого и во сколько разъ именно. Есть, правда, люди, которые готовы утверждать, что потъ, струящійся по тѣлу работника, истощеніе физическихъ силъ отъ напряженія мускуловъ и даже частое презрѣніе смерти, все это ничтожно въ сравненіи съ бременемъ думъ, отягчающихъ голову антрепренера, администратора, нравственнаго рычага промысла. Но пусть эти господа представятъ себя въ положеніи работниковъ, пусть вообразятъ, что имъ самимъ приходится проводить цѣлые дни въ душной атмосферѣ фабрикъ или за сохою, или въ нѣдрахъ земли, въ мрачной тахтѣ,-- спрашиваемъ: чѣмъ не пожертвуютъ они, чтобъ откупиться отъ такого существованія?
   Итакъ, если мы не беремъ на себя труда опредѣлить математическое отношеніе дивидендовъ, то тѣмъ самымъ мы избѣгаемъ одной изъ самыхъ мечтательныхъ претензій -- выражать цѣнность вещей и труда неизмѣнными формулами. Однакожь, этимъ не совсѣмъ исчерпывается запасъ нашихъ сомнѣній. Если предоставить опредѣленіе количества долей обыкновенному теченію дѣлъ, при которомъ цѣны устанавливаются количествомъ запроса и количествомъ предложеній, то дольщина можетъ довести работниковъ до такой же крайности, до какой довела ихъ и поденьщина. Соперничество антрепренеровъ можетъ понизить дивиденды также, какъ оно понизило задѣльную плату. Какъ предупредить это зло? Самое лучшее средство къ достиженію этой цѣли, по нашему мнѣнію, состоитъ въ опредѣленіи дивидендовъ постановленіями, имѣющими силу закона. Эта мѣра можетъ быть полезна не только для работниковъ, но и для антрепренеровъ, хотя съ перваго взгляда она и можетъ показаться стѣсненіемъ сихъ послѣднихъ, потому что всякое ограниченіе права силы кажется стѣсненіемъ тому, кто успѣлъ захватить это право и долго имъ пользовался. Но, защищая опредѣленіе дивидендовъ закономъ, мы имѣемъ въ виду то важное обстоятельство, что посредствомъ его изъ промышленнаго міра можетъ быть удаленъ самый постыдный родъ соперничества, именно -- то, которое основано на уменьшеніи платы работникамъ. Въ дольщинѣ эта спекуляція могла бы также свирѣпствовать, какъ и въ поденьщинѣ, еслибы не противодѣйствовала ей предлагаемая мѣра. Представимъ себѣ двухъ антрепренеровъ А и В, съ равными капиталами, занимающихся однимъ и тѣмъ же промысломъ, при неопредѣленности дивидендовъ. Положимъ, что, окончивъ свои годовые обороты, они получили равный доходъ. Но если А изъ полученнаго дохода выдаетъ работникамъ своимъ меньшія доли, чѣмъ В, то средства его для будущаго оборота будутъ сильнѣе средствъ В, и предпріятіе послѣдняго можетъ рушиться. За что же пострадаетъ B? Не за то, что А лучше его умѣетъ находить способы сбыта, не за то, что машины послѣдняго совершеннѣе, что издѣлія его лучше, а просто за то, что А рѣшилъ стѣснить своихъ работниковъ.
   Итакъ, защищаемая нами мѣра можетъ отвратить множество банкротствъ. Сверхъ того, въ государствахъ многоземельныхъ, гдѣ часто можетъ случиться, что уже не хозяева, а работники имѣютъ на своей сторонѣ право силы, опредѣленіе дивидендовъ закономъ обращается уже чисто на защиту хозяевъ
   Однакожь, не смотря на все это, найдутся многіе, которые назовутъ и такое вмѣшательство власти стѣсненіемъ промышленности. Но еслибы мы требовали, чтобы правительство противодѣйствовало распространенію техническихъ изобрѣтеній или уменьшало бы безвредные способы сбыта произведеній, или отнимало бы способы сбереженія капиталовъ, не сопряженные съ грабительствомъ, или наконецъ, взяло бы на себя производство такихъ промысловъ, которые могутъ быть производимы частными лицами,-- тогда дѣйствительно нельзя было бы не сказать, что мы требуемъ стѣсненія промышленности. Если же правительство беретъ на себя роль блюстителя справедливаго распредѣленія богатства, если оно вооружается противъ алчности и мошенничества тѣхъ, изъ которыхъ каждый имѣетъ въ рукахъ своихъ средство разорить тысячи семействъ, какое же тутъ стѣсненіе, кромѣ стѣсненія грабительства?
   Итакъ, дольщина можетъ быть принята въ настоящее время на слѣдующихъ основаніяхъ:
   1) Она не должна исключать выдачи работникамъ задѣльной платы; но сія послѣдняя выдается работникамъ уже какъ заемъ; сумма всѣхъ сихъ займовъ причитывается къ суммѣ издержекъ на веденіе предпріятія, и доли выдаются уже изъ разности, полученной отъ вычета всѣхъ сихъ издержекъ (въ томъ числѣ и суммы на содержаніе работниковъ) изъ цифры прихода.
   2) Работники, какъ лица, не посвященныя въ идею цѣлаго предпріятія, не отвѣтствуютъ своими долями за банкротство хозяина.
   3) Повѣрка прихода и опредѣленія чистой прибыли отъ промысла должна быть поручена собраніямъ выборныхъ изъ хозяевъ и работниковъ.
   4) Правительство опредѣляетъ количество долей закономъ.
   Скажемъ теперь нѣсколько словъ о преимуществахъ дольщины. Эта система удовлетворяетъ всѣмъ удобоисполнимымъ условіямъ равенства правъ хозяевъ и работниковъ; такимъ образомъ сіи послѣдніе имѣютъ возможность почувствовать свой человѣческій характеръ и получаютъ способность удержаться отъ всего, что противорѣчитъ сему характеру. Ничто такъ не уничтожаетъ человѣка, какъ постоянное непризнаніе его правъ, порождающее въ немъ презрѣніе къ самому себѣ и небрежность во всемъ, что касается до улучшенія его быта. Остается при немъ одно животолюбіе, никогда не покидающее чувственное существо, и страсть къ матеріальнымъ утѣхамъ. Вотъ почему такого рода люди, еслибъ имъ случилось вдругъ разбогатѣть, никогда не будутъ ни нравственнѣе, ни заботливѣе, ни даже опрятнѣе: деньги ихъ пойдутъ на удовлетвореніе животныхъ потребностей и нелѣпаго тщеславія: двѣ крайности, естественно являющіяся вслѣдъ за нищетой и безличностью. При системѣ дивидендовъ работникъ постоянно имѣетъ въ виду возможность въ будущемъ обезпечить себя и свое семейство, если только захочетъ трудиться въ настоящемъ. Эта мысль всегда вдохновительна, и работникъ, подъ ея вліяніемъ, трудится охотно, съ жаромъ, съ сладкимъ сознаніемъ цѣли своихъ усилій. Далѣе, никогда такъ не развивается въ человѣкѣ нравственное чувство и сознаніе собственнаго достоинства, какъ въ томъ положеніи, когда доходы его состоятъ въ возможно-справедливой оцѣнкѣ его труда по качеству и количеству; это развиваетъ въ немъ благородную гордость, съ которою неразлучно радѣніе о всемъ, что составляетъ обстановку жизни.
   Но самыя очевидныя преимущества дольщины передъ поденьщиной заключаются въ несравненно большемъ матеріальномъ обезпеченіи рабочаго класса. При существованіи дольщины въ томъ видѣ, какъ изъяснено выше, работники получаютъ и содержаніе въ продолженіе работъ, и дивиденды по окончаніи каждаго оборота. Сіи послѣдніе могутъ быть употребляемы ими на то, что выходитъ изъ круга первыхъ животныхъ потребностей, на улучшеніе домашняго быта, на удовлетвореніе нѣкоторыхъ нравственныхъ потребностей, на воспитаніе и образованіе дѣтей, сообразное съ ихъ состояніемъ, и наконецъ, на составленіе небольшихъ капиталовъ при помощи сохранныхъ кассъ, которыя тогда перестанутъ быть горькою насмѣшкой надъ нищетою. Сверхъ того, защищаемая здѣсь система ослабляетъ бѣдствія, нынѣ постигающія работниковъ при банкротствѣ антрепренеровъ и въ случаяхъ, дозволяющихъ ему сократить число рабочихъ рукъ; ибо доля, полученная работниками до банкротства хозяина или до того времени, какъ трудъ ихъ окажется излишнимъ, можетъ помочь имъ выдержать тягость пріисканія новыхъ работъ.
   Благодѣтельныя послѣдствія увеличенія матеріальнаго благосостоянія сего класса неизчислимы. Нравственное и умственное образованіе его дѣлается возможнымъ: одно это обстоятельство придаетъ дольщинѣ значеніе величайшаго переворота. Всѣ до сихъ поръ предложенныя мѣры къ достиженію этой цѣли перестаютъ быть безплодными. Никто не сомнѣвается, что по природѣ своей человѣкъ расположенъ къ принятію образованія, что духовныя потребности въ немъ также сильны, какъ и потребности физическія, если еще не сильнѣе; но таковъ законъ природы, что животныя нужды проявляются ужь въ первомъ крикѣ младенца и до тѣхъ поръ не даютъ простора нуждамъ нравственнымъ, пока сами не будутъ удовлетворены съ нѣкоторою полнотою. Здѣсь, между прочимъ, должно искать причины и того явленія, что въ государствахъ, обезпеченныхъ со стороны матеріальнаго благосостоянія, народонаселеніе постоянно удерживается въ надлежащихъ границахъ. Этотъ законъ вполнѣ признанъ современною наукой на основаніи прочныхъ наблюденій. Но онъ можетъ быть выведенъ и по законамъ разума: очевидно, что предписанное Мальтусомъ нравственное воздержаніе (contrainte morale) можетъ имѣть мѣсто только тамъ, гдѣ человѣкъ можетъ разсчитывать степень своего обезпеченія. Напротивъ того, доведенный нищетою до скотства, онъ предается животнымъ влеченіямъ безотчетно и размножается съ животною же быстротою.
   Возможность умственнаго и нравственнаго образованія рабочаго класса можетъ также смягчить гибельное вліяніе раздѣленія труда на умственныя способности работниковъ. Во многихъ филантропическихъ сочиненіяхъ мы встрѣчаемъ горькія жалобы на это вліяніе: находясь постоянно среди множества дѣйствующихъ машинъ, среди оглушительнаго ихъ стука и визга и исправляя всю жизнь одну и ту же частицу общаго труда, безъ уразумѣнія законовъ трескучихъ и громадныхъ явленій, поражающихъ его глаза и уши, работникъ непремѣнно долженъ дѣлаться со дня на день тупѣе, такъ что машины, предназначенныя для утвержденія торжества человѣка надъ природой, въ наше время все болѣе и болѣе лишаютъ его тѣхъ даровъ, на которыхъ основывается его превосходство. Но еслибы дѣти работниковъ имѣли средства получать такое образованіе, которое соединяло бы въ себѣ практическія занятія съ главнѣйшими элементарными познаніями, тогда дѣло должно было бы принять совершенно другой оборотъ. Работникъ, имѣющій понятіе о силахъ природы и о машинахъ, какъ о средствахъ къ сочетанію этихъ силъ для удовлетворенія нуждъ человѣка, и притомъ еще сознающій, что изъ всѣхъ благъ, проистекающихъ изъ этого источника, нѣкоторыя достанутся и на его долю, такой работникъ не потеряется, не утратитъ природной бойкости и свѣжести умственныхъ способностей. Скорѣе можно полагать, что въ умѣ его еще болѣе укрѣпится мысль о превосходствѣ разума надъ мертвымъ веществомъ, и что чувство сего превосходства съ каждымъ днемъ будетъ развиваться сильнѣе и сильнѣе.
   Умственное образованіе необходимо должно принести и ту великую пользу, что между работниками увеличится число тѣхъ, которые могутъ служить представителями своего класса въ дѣлахъ, требующихъ ихъ обсужденія. Выше было уже упомянуто о важности учрежденій въ родѣ conseils des prud'hommes для рѣшенія споровъ между хозяевами и работниками, а иногда и для рѣшенія техническихъ вопросовъ. Само собою разумѣется, что необразованность большей части работниковъ немало препятствуетъ успѣшному развитію этихъ учрежденій въ Европѣ, и что препятствіе это можетъ быть удалено водвореніемъ такого порядка вещей, при которомъ техническія и экономическія познанія могутъ развиться въ семъ классѣ.
   Наконецъ, при господствѣ дольщины значительно уменьшится враждебное отношеніе хозяевъ и работниковъ, потому что интересы ихъ сдѣлаются общими. При настоящемъ порядкѣ вещей они образуютъ два класса, вооруженныхъ другъ противъ друга: одинъ ищетъ своей выгоды въ томъ, что разоряетъ другого, хозяинъ -- въ уменьшеніи, а работникъ -- въ увеличеніи задѣльной платы. Напротивъ того, долыципа водворяетъ нѣкоторое братство между этими классами: выгоды ихъ сливаются, ибо успѣхъ предпріятія дѣлается равно утѣшительнымъ и для хозяина, и для работниковъ. Первый долженъ смотрѣть на послѣднихъ не какъ на машины, а какъ на своихъ акціонеровъ, помощниковъ и собратій, а они должны будутъ видѣть въ немъ не деспота, поставленнаго надъ ними судьбой, а руководителя къ достиженію благосостоянія. Сколько откроется въ обществѣ новыхъ, необъятныхъ силъ подъ вліяніемъ новаго, до сихъ поръ почти неслыханнаго элемента -- симпатіи между работниками и хозяевами! Сколько въ то же время должно удалиться препятствій къ счастливому развитію общества! Стоитъ только вспомнить, сколько реформъ въ настоящее время представляется неудобоисполнимыми единственно потому, что въ различныхъ классахъ общества нѣтъ единства цѣлей, не идиллической любви, о которой такъ много говорятъ и пишутъ, забывая что человѣкъ есть недѣлимое, а ничего другого, какъ единства въ направленіи эгоистическихъ стремленій, которое одно составляетъ прочное, немечтательное, разумное и естественное основаніе человѣческаго сожитія.
   Эти слова могутъ показаться неблагозвучными тѣмъ, кто привыкъ къ тону новѣйшихъ утопій. Да и вообще вся система дольщины не покажется ли имъ ученіемъ слишкомъ умѣреннымъ, чѣмъ-то въ родѣ того, что называютъ золотою серединой? Отказываемся напередъ отъ этой роли, во мнѣніи иныхъ очень почтенной, но въ собственномъ пашемъ мнѣніи самой постыдной. Предложенная здѣсь система есть не что иное, какъ выводъ изъ одного кореннаго положенія, которое можетъ быть выражено слѣдующими словами: "всякое общество и вообще всякое отношеніе людей тогда только разумно и утѣшительно, когда недѣлимыя, его составляющія, имѣютъ средства удовлетворять своимъ потребностямъ по законамъ своей человѣческой природы, а по тому самому и безъ вреда другъ для друга". Отвергая различныя современныя теоріи распредѣленія богатства, мы основали свою критику единственно на этомъ коренномъ положеніи и не дозволили себѣ обольститься ими потому именно, что видимъ въ нихъ попраніе этой соціальной заповѣди. Въ то же время, раздѣляя съ новѣйшею школой ея, такъ-сказать, статистическія убѣжденія, ея оцѣнку современнаго положенія рабочаго класса, мы старались показать, что она не усмотрѣла существенной ошибки Смита и по тому самому не попала на вѣрный путь при рѣшеніи вопроса объ улучшеніи настоящаго порядка вещей. Тѣмъ не менѣе, дольщина не есть что-либо среднее между Смитомъ и новѣйшими соціалистами. Скорѣе можно назвать ее продолженіемъ Смита. Какъ англичанинъ, онъ не могъ не принимать личности за основаніе общественныхъ отношеній. Но, какъ англичанинъ же, онъ не усмотрѣлъ нарушенія личности въ томъ, что совершенно ей противно, хотя и освящено давностью. Мы убѣдились, что новѣйшая школа невольно впала въ то же заблужденіе, хотя и совершенно противоположнымъ путемъ. Нашъ посильный трудъ на этотъ разъ ограничился только тѣмъ, чтобъ обнаружить ту и другую ошибку и возстановить попранный законъ природы въ полной его силѣ. Итакъ, въ дольщинѣ нѣтъ ничего серединнаго, полудопущеннаго, полуотвергнутаго.
   Конечно, дольщина не избавляетъ всякаго отъ нужды: она только даетъ справедливое обезпеченіе тому, кто трудится. Большая часть людей, и при господствѣ дольщины, должны будутъ проходить этотъ трудный, тернистый путь къ благосостоянію. Но спрашиваемъ: еслибъ изобрѣтенъ былъ такой способъ распредѣленія богатства, при которомъ нужда не возможна, не остановилось ли бы тогда человѣчество въ своемъ развитіи? Старая истина, что нужда развиваетъ способности человѣка. Примѣръ вліянія противнаго, то-есть, постояннаго обезпеченія, видимъ мы въ народахъ, избалованныхъ постояннымъ обиліемъ даровъ природы. При постоянномъ обезпеченіи человѣкъ дѣлается лѣнивымъ, безпечнымъ, малодушнымъ, неспособнымъ ни къ какимъ усиліямъ; умъ его лишенъ изобрѣтательности, не пріученъ къ быстрому охватыванію частностей и случайностей, склоненъ къ безжизненнымъ отвлеченностямъ и утопической игрѣ и, сверхъ того, упрямъ и неповоротливъ. Но яснѣе всего различіе между обществомъ знакомымъ и обществомъ незнакомымъ съ нуждою обнаруживается въ сравненіи городовъ. Сравните два города, изъ которыхъ въ одномъ живутъ люди, вызванные на трудъ нуждою, а въ другомъ -- люди, обезпеченные въ своихъ средствахъ наслѣдственными капиталами, съ цѣлью пріятно проводить время. Вы увидите, что жители перваго, то-есть, города нужды, отличаются дѣятельностью рачительностью, соціальностью, энергіей стремленій, жаждой усовершенствованія, изобрѣтательностью, гибкостью и практическою жизненностью ума, между тѣмъ какъ въ жителяхъ второго васъ поразятъ черты противоположныя -- лѣность, безпечность, преобладаніе частныхъ интересовъ, душевное безсиліе, косность въ старинѣ, склонность къ безжизненнымъ отвлеченностямъ и т. д. Что же изъ этого слѣдуетъ? То, что нужда побуждаетъ человѣка къ развитію, заставляя его напрягать свои силы и направлять ихъ къ удовлетворенію потребностей. Удалить изъ общества этотъ могучій рычагъ значитъ погрузить его въ вѣчное усыпленіе. Вотъ почему не должны обольщать насъ обѣщанія утопистовъ избавить общество отъ нужды.
   Другая приманка ихъ теоріи заключается въ обѣщаніи всеобщей братской любви. Они полагаютъ, что человѣчество можетъ дойдти до такого состоянія, когда эгоизмъ перестанетъ управлять дѣйствіями людей, уступивъ мѣсто чувству всеобщаго братства. Но мы уже имѣли случай убѣдиться, какъ ненадежно это обѣщаніе; мы видѣли, что въ результатѣ своемъ всѣ до сихъ поръ предложенныя теоріи общественнаго устройства должны привести людей къ страшной взаимной ненависти и дать эгоизму самое пагубное направленіе.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru