Майков Леонид Николаевич
Любовное послание XVII века

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Любовное послание XVII века.

   Несколько лет тому назад нам случилось издать (в Журнале Министерства Народнаю Просвещения, 1878 г., Октябрь] не напечатанную до тех пор оригинальную Русскую повесть под заглавием: "Гистория о Российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли". Содержание этой повести составляют приключения двух молодых существ, которыя связаны внезапно родившимся в их сердцах нежным чувством, но должны преодолеть немало затруднений, невзгод и опасностей, прежде чем их любовь увенчалась счастливым браком.
   Печатая эту любопытную повесть, мы выразили убеждение, что она составляет первую Русскую попытку романическаго разсказа с сентиментальным оттенком, и что происхождение подобнаго произведения должно быть отнесено к Петровскому времени или вообще к первым десятилетиям XVIII века, когда, по крайней мере в высших слоях Русскаго общества, начинает замечаться большая мягкость личных и общественных отношений между полами, и обнаруживается некоторая галантность обращения. В связи с этим изменением во взгляде на женщину находится и появление у нас в тоже время первых произведений искусственной любовной лирики, при чем авторы некоторых из этих стихотворных пиес известны и сами по своей жизни, как представители новых, внесенных реформою, воззрений и нравов, более утонченных, чем грубые, но простые нравы почтенной старины. В числе этих галантных авторов был между прочим камергер Вилим Монс, иноземец по происхождению, но выросший в Московской Немецкой Слободе, пользовавшийся некоторое время особою милостью Петра I-го, и в тоже время, большой почитатель женскаго пола и счастливый победитель женских сердец. Такие же стихи писал и ближайший "конфидент" Монса, коренной Русский--Егор Столетов. Образцы любовнаго стихотворства этих селадонов Петровскаго времени напечатаны в монографии г-на Семевскаго о семействе Монсов (С.-ПБ., 1863, стр. 179--180, 198--200) и относятся уже ко второму десятилетию XVIII века.
   Недавно нам случилось найдти еще одно стихотворение в роде тех, что сочиняли Монс и Столетов, но более ранняго времени. Оно любопытно и само по себе, и по тем обстоятельствам, вследствие которых оно сохранилось. Как эти обстоятельства, так и самые стихи, известны нам из документов Московскаго Архива министерства юстиции, под  3,313-м 1).
   Дело состоит в следующем.
   6-го Мая 1698 года дневальные подъячие Разряднаго Приказа Роман Артемьев с товарищи сказали в извете начальнику этого приказа боярину Тихону Никитичу Стрешневу, что за несколько дней пред тем пришел в разряд, в переднюю палату, какой-то неизвестный человек, и что сидевший в той палатке колодник Рылянин Савинка Якимов подозвал его к себе и дал ему завернутый в платки часослов и деньги для отвоза их его Савиновой жене. Между тем неизвестный вынул из-за пазухи письмо, и подъячие почли своим долгом отобрать у него то письмо, а самого человека задержали под караулом. Письмо это, написанное на небольшой бумажке и сложенное в несколько перегибов (оно сохранилось в деле подлинником), оказалось следующаго содержания 2):
  
   1) Документами этими мы пользовались с любезнаго разрешения директора архива Н. В. Калачова.
   2) Начало писано на подобие стихов, но в строках, не соответствующих ни размеру, ни рифмам; конец же писан сплошь, как обыкновенная проза.
  
   Очей моих преславному свету
   И нелестному нашему совету.
   Здрава буди, душа моя, многия лита,
   И не забывай праведнаго твоего обета--
   Как мы с тобою пред Богом обещалися,
   В которое время перстнями поменялися
   И венцы на главах наших имели
   Златые, во дни мимошедшие, радостные,
   Святые. По часту, свете моя, воспоминай,
   Наипачеже в молитвах своих не забывай;
   А я воистинну тебя не забываю,
   По всякий час воспоминаю.
   II тако мне по тебе тошно.
   Как было бы мошно,
   И я бы отселя полетел
   И к тебе бы, душа моя, прилетел,
   И мы, с тобою б повидались,
   Каморку затворили б
   И всю таиную переговорили.
   Лазоревой мой цветочик,
   Наимилший мой животочик,
   Возвещаю наимилчику тебе,
   Что понес на себе,
   Как я приехал к государю батюшку,
   Потом видел и государыню матушку,
   Пресветлыя очи
   И обачил и радость твою
  
   и свою, ожидал от них же государей милости пресветлыя, и я вместо того же слышал слова изветныя: "мочно тебе где женитися и многими пожитками поживитися; взял бы ты где нам годно и тебе благоугодно--в Москве у человека знатнаго". Только я, ласточка, от фрасунка того отклонился. Потом тебе любительное поздравленье и нижайшее покланение. Друг твой имя рек человек.
    
   Подъячие стали спрашивать человека, пришедшаго в разряд, кто он таков. Он сказался Рылянином, Савкою Афанасьевым сыном Карцовым; отец его служит рейтаром в Севском полку, он же Савка не состоит в службе, а жил наперед того на Москве, в знакомцах, у боярина князя Константина Осиповича Щербатова, а после того жил в Севске у полковника Ивана Андреева сына Цея; и из Севска он с его сыном Иваном же приехал к Москве в нынешний Великий пост и жил на дворе у полковника Цея в Немецкой Слободе, а ныне же захотел побывать у отца в Рыльске и потому пришел в разряд проведать, нельзя ли ради какой посылки в Севск съехать с Москвы на ямских подводах, ибо и прежде он был туда посылан с государевыми грамотами. В разряде увидел его Савку знакомый ему Рылянин С. Якимов и дал ему, для отвозу своей жене, часослов и денег; чтобы завернуть эти деньги, он Карцов и вынул из-за пазухи то письмо. Карцов объяснил также, что он грамоте не знает, письмо же взял у детей полковника Цея, Федора и Ивана, из стола; чаял, что то письмо черное; а кто то письмо писал--не знает.
   Того же числа про разряд сыскан был Федор Цей, и на допросе о том письме показал. То письмо писал у него деньщик, а как зовут--не упомнит; а-де Федор с того письма писал от себя советную грамоту к невесте своей полуполковника к Денисовой сестре Рыдера к девице Елене Петровой дочери, для того что он в нынешний Великий пост сговорил на ней жениться; а посылал-де он от себя то письмо невесте, как стоял на степной карауле, до сговору, для того чтобы она за инаго жениха не вышла. А вышеписанное письмо положил он у себя в хоромах в стол, а как у него то письмо Рылянин С. Карцов вынял и для чего, того он Федор не ведает, и ему Савке того письма он не давывал; а к Москве приехал он Савка из Севска с братом его Иваном Цеем в нынешний Великий пост и жил у них в Слободе на дворе отца их по прежнему знакомству, а воровства за ним он Федор никакого не знает.
   По наведении справки по имевшимся в разряде Рыльских разборным книгам Савка Карцов оказался записан рейтарским недорослем четырнадцати лет. А потому 17-го Мая 1698 года решено: Рылянину Савке Аеанасьеву сыну Карцову за вину его, что он, избегая службы, жил в Москве и в прошлом году у переписи недорослей в Рыльске не явился, учинено наказание--бит батоги и велено записать его в солдаты в Севский полк.
   Таким образом незначительная случайность обнаружила крупную провинность молодаго человека и навлекла на него наказание. Но не в этом, конечно, заключается для нас интерес разсказаннаго происшествия. Разследование о Карпове обнаружило некоторыя обстоятельства, касающиеся сердечных дел его знакомца Федора Цея, и вот тут-то и являются пред нами характерныя черты нравов конца XVII века и первых годов Петровскаго периода. Очевидно, не по родительскому указу и выбору Федор Цей посватался к Елене Рыдер; браку их предшествовал свободный выбор сердца, и еще до сговора они поменялись кольцами и имели венцы на головах: символическия действия эти еще до освящения брака их церковью должны были свидетельствовать о крепости их сердечнаго союза. Tем не менее Фeдору, по видимому, не совсем легко было убедить своего государя батюшку и свою государыню матушку дать согласие на этот брак, представлявшийся им не довольно выгодным. В эти-то минуты сомнений и сердечных тревог, разлученному со своею возлюбленною Федору захотелось перекинуться с нею словом. Что за человек в лице деньщика явился посредником между молодыми людьми -- мы не знаем; но очевидно то был не простой слуга, если он умел даже дать некоторую стихотворную форму выражению нежных чувств своего влюбленнаго господина; по всей вероятности, то был даже вовсе не деньщик, а скорее--учитель или дядька полковничьих детей, человек, не лишенный книжнаго образования и притом родом из Западной России, как можно догадываться по некоторым полонизмам стихотворения. Роль этого Московскаго Фигаро, как и сердечныя дела Ф. Цея и его невесты, представляются чем-то новым, необыкновенным для нас, привыкших воображать себе течение домашней жизни Русских людей стараго времени исполненным только степенного, чинного соблюдения исконных обрядов, не дающих никакого даже места самым невинным проявлениям личнаго чувства. Но дело может представляться в таком виде только по первому впечатлению. Безусловно строгая обрядность жизни существовала только в идеальных представлениях старинных людей (например, в поучениях Домостроя) и далеко не так полно осуществлялась в действительности, в которой живыя требования природы, без сомнения, легко брали верх над условными формами обычая и нарушали его точное соблюдение. В эпохи переходныя эти нарушения должны были быть особенно частыми, и потому в течение всего XVII века, который от самаго начала представляется подготовлением к великой государственной, общественной и бытовой реформе, соединенной с именем Петра I, мы неоднократно встречаемся с явлениями, которыя своим характером напоминают следующее столетие: так и в данном случае,--в любовных приключениях и любовной грамотке Федора Цея. Не подлежит однако сомнению, что значительная доля в объяснении этого случая должна быть отнесена на счет особенных бытовых условий Немецкой Слободы; в этом краю Москвы уже издавна началось своеобразное сочетание Русских и чужеземных обычаев, и отсюда по преимуществу идут те иностранныя влияния, которыя проникают в Русскую жизнь и образованность в XVII веке. Федор Цей был такой же обpycелый иноземец, как Вилим Монс; очевидно, и тому, и другому не чужды были литературные интересы светскаго характера, и под этим настроением оба они пытались облечь в литературную форму проявления своего любовнаго чувства. Немного позже тем же намерением увлекся и неизвестный автор "Гистории о матросе Василии", который первый из Русских сочинителей решился написать повесть исключительно на тему нежной страсти.

Л. Майков

-----------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Майков Л. Любовное послание XVII века // Русский архив, 1881. - Кн. 3. - Вып. 6. - С. 385-389. - Версия для интернета - М. Вознесенский. 2006.
   Исходник здесь: http://memoirs.ru/texts/Maikov_RA81K3V6.htm
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru