Lib.ru/Классика: Майков Аполлон Александрович. Заметки по внешним делам

Замѣтки по внѣшнимъ дѣламъ.

Что такое внѣшняя политика государства? Это -- проявленіе той же самой единой, всецѣлой, нераздѣльной жизнедѣятельности народа, которая проявляется и во внутренней его политикѣ, составляя съ этою послѣднею полное выраженіе: той задачи, для которой существуетъ правительство. Какъ отдѣльный человѣкъ остается однимъ и тѣмъ же существомъ у себя. дома и въ обществѣ съ другими людьми такъ и народъ, составляющій государство, остается однимъ и тѣмъ же живымъ недѣлимымъ какъ въ своемъ внутреннемъ бытѣ, такъ и въ международномъ общежитіи, съ тою только разницею, что отдѣльный человѣкъ можетъ иногда тамъ или тутъ, смотря по обстоятельствамъ, насиловать свою нравственную природу и нѣсколько измѣнять себя, но цѣлый народъ не можетъ этого дѣлать, пребывая вѣренъ самому себѣ, своемъ духу, своимъ силамъ, своимъ наклонностямъ и воззрѣніямъ.

Какъ внутренняя, такъ и внѣшняя политика имѣютъ своею единственною цѣлью служеніе своему народу, и средства у той и другой одни и тѣ же народныя силы, вещественныя и духовныя. Различіе между тою и другою заключается лишь въ способѣ служенія. Внутренняя политика беретъ у народа извѣстную долю его силъ и непосредственно возвращаетъ ихъ ему въ тѣхъ видахъ, какіе признаются наиболѣе способствующими его благополучію. Внѣшняя политика пользуется тѣми, же самыми народными силами, чтобъ опять отдать ихъ "народу, но только не непосредственно, а проводя ихъ чрезъ международную среду, откуда онѣ возвращаются народу въ удобнѣйшемъ для него самого и его благосостоянія примѣненіи. "Для примѣра укажу на народную производительность. Внутренняя политика прямымъ путемъ, домашними, такъ-сказать, средствами способствуетъ къ тому, чтобъ умственный и физическій трудъ и капиталъ увеличивали народное богатство; внѣшняя же политика увеличиваетъ народное богатство, окольнымъ путемъ, открывая способъ къ международному обмѣну произведеній, въ чемъ каждый народъ находитъ себѣ выгоду, а слѣдовательно, богатѣетъ. Та и другая политика приводятъ къ одному итогу.

Народъ, составляющій государство, удѣляетъ правительству извѣстную долю своего богатства въ видѣ денегъ (подати, налоги и пр.), умственныхъ способностей (служащіе) и физической силы (войско) для дѣйствій внутренней политики; но тѣ же самыя силы, отданныя въ распоряженіе правительства, служатъ средствомъ и для внѣшней политики. Безъ нихъ, безъ опоры на нихъ эта послѣдняя будетъ лишь празднымъ времяпровожденіемъ. Международное право можетъ только тогда дѣйствовать, когда есть возможность его поддержать. Протестъ, по словамъ Бисмарка, имѣетъ смыслъ только тогда, когда, протестующій достаточно силенъ, чтобы воспрепятствовать тому, противъ чего онъ протестуетъ.

Если та и другая политика имѣютъ для себя одинъ и тотъ же источникъ, одну и ту же цѣль; если одинъ и тотъ же народъ является въ своей внутренней политикѣ лишь обращеннымъ внутрь себя, а во внѣшней -- внѣ себя; оставаясь непрерывно, самъ въ себѣ дѣльнымъ и нераздѣльнымъ: то отсюда явствуетъ; что обѣ политики должны дѣйствовать одновременно, сообща, не прекращаясь и не ослабѣвая одна насчетъ другой. Таково требованіе правильнаго теченія народной жизни, если хотятъ, чтобы народъ возрасталъ и крѣпнулъ. Поэтому:, какова; бы ли была въ государствѣ форма правленія, высшее правительство должно въ цѣломъ своемъ составѣ вѣдать и вести ту и другую политику и какъ въ той, такъ и въ другой держаться на одинаковомъ уровнѣ подъема, нравственныхъ и вещественныхъ силъ своего народа. Такъ это ясно мы видимъ въ кабинетахъ конституціонныхъ государствъ. Круговая порука органовъ высшаго правительства, при совмѣстномъ веденіи внутреннихъ и внѣшнихъ дѣлъ, есть лучшее обезпеченіе правильности веденія: этихъ дѣлъ и предохраненіе отъ ошибокъ одноличности. Повидимому, во внутреннихъ дѣлахъ разныя, министерства тѣснѣе, связаны между собою и поставлены во взаимную зависимость одно отъ другаго, чѣмъ во внѣшнихъ; но это только такъ кажется. Было бы гибельною ошибкой, отсѣкать отъ общаго правительственнаго состава министерство иностранныхъ дѣлъ и ему одному предоставлять въ большей или меньшей степени самостоятельное завѣдываніе, внѣшними дѣлами. Министерство иностранныхъ дѣлъ должно имѣть значеніе не болѣе какъ государственной канцеляріи; въ немъ министръ только управляетъ этою канцеляріей, которая сама не можетъ устанавливать не только никакихъ внѣшнихъ отношеній, но даже и придавать отъ себя какой-либо, оттѣнокъ этимъ отношеніямъ; ея обязанность исполнять и воспроизводить съ дипломатическою точностью только то, что указано и постановлено высшимъ правительствомъ въ цѣльномъ его составѣ.

При такомъ порядкѣ представляется и больше ручательства въ томъ, что основное и живое историческое преданіе, которое создано духомъ народа и которому слѣдуютъ поколѣнія, будетъ соблюдено_: во внѣшней политикѣ и что дипломатическое вѣдомство не отрѣшится отъ народнаго существа, не закроетъ уши для всего того, что высказывается народомъ, не замкнется въ самомъ себѣ и для самого себя и въ этой безпочвенной: средѣ, чуждое народнаго ума и чувства, безличное, безцвѣтное, не станетъ играть въ дипломатическую игру для самой этой игры, не зная и не желая знать ни чувства народной чести, ни помысловъ народныхъ, ни даже долга, обязывающаго къ неуклонному, на каждомъ шагу, охраненію народныхъ интересовъ и народнаго достоинства. А такіе примѣры существуютъ.

Конечно, для предупрежденія подобной несообразности, влекущей за собою неисчислимый вредъ для государства, нужно, чтобъ органы высшаго правительства всѣ болѣе или менѣе; были знакомы съ дѣлами внѣшними не по чужимъ лишь докладамъ и не съ чужаго; голоса, а чрезъ собственную историческую подготовку въ непремѣнной связи съ изученіемъ своего народа. Но это уже дѣло выбора и собственнаго сознанія долга честнаго служенія своему, отечеству.

Представимъ въ своемъ воображеніи: министра: иностранныхъ дѣлѣ человѣка, воспитательный возрастъ котораго; протекъ вдали отъ всего своего роднаго, національнаго,-- въ которомъ нѣтъ сердечнаго чутья: къ своему народу, нѣтъ и почвы народно-исторической для его міросозерцанія,-- въ которомъ общечеловѣческое образованіе совершенно исключило тотъ осѣдлый домашній уголокъ мысли и чувства, гдѣ; онъ постоянно оставался бы подъ воздѣйствіемъ народной стихіи, ощущая ежеминутно съ собою присутствіе народныхъ силъ и ободряющаго, освѣжающаго, просвѣщающаго народнаго: духа. Ни, собственнаго основательнаго-изученія историческаго значенія и направленія своего народа, ни живыхъ впечатлѣній, воспринимаемыхъ ютъ смѣняющихся поколѣній, въ немъ нѣтъ; потому онъ и не имѣетъ, предъ собою и той руководящей нити, продолжать которую онъ чувствовалъ бы себя призываемымъ всѣмъ своимъ внутреннимъ существомъ. Отсюда -- преобладаніе въ его дѣятельности личныхъ воззрѣній и душевныхъ склонностей; даже вліянія возраста на выборъ рѣшеній -- спорить или уступить, упорствовать, или успокоить самого себя, свою особу: Безъ духовной связи съ тѣмъ великимъ почвеннымъ устоемъ, который представляетъ собою народъ; этотъ министръ, какъ само собою слѣдуетъ, создаетъ себѣ свою дипломатическую роль въ безразличномъ пространствѣ и здѣсь ведетъ свою игру съ своими противниками, забывая или, вѣрнѣе, не_: имѣя въ себѣ внутренней потребности знать, что игра эта ведется за страхъ народа и насчетъ самыхъ чувствительныхъ струнъ народнаго бытія. Противники его, всосавшіе измала духъ и жизнь народную и его самого хорошо изучившіе, вполнѣ знаютъ, какъ и чего добиваться;; за, нихъ стоятъ вѣковыя преданія ихъ. страны; за нимъ же одни только, личныя побужденія иногда цѣли воздушныя, безполезныя и непримѣнимыя, какъ, напримѣръ, установленіе общаго миролюбиваго соглашенія. Понятно, что за противниками безусловный успѣхъ: они ловятъ его, наносятъ ему ударъ за ударомъ, проводятъ его. И что же остается ему дѣлать въ отрѣшенномъ кругу своего, дипломатическаго вѣдомства?-- Остается наслаждаться игрою въ интересѣ самой этой игры, не заботясь о послѣдствіяхъ для народа, любоваться удачными ходами противника, обманывать самого себя и другихъ радужными мечтами успѣха, порою даже тщеславиться тѣмъ, отъ чего краснѣетъ и содрогается народъ. И когда, наконецъ, послѣ ряда промаховъ, уступокъ и разочарованій,-- разочарованій холодныхъ, потому что жизненнаго біенія народнаго пульса въ немъ нѣтъ,-- онъ вынужденъ положить перо и сознаться, что дальше идти нельзя, тогда, и обнаруживается, что такая безпочвенная дипломатія ничтожна сама по себѣ. Признаніе собственнаго безсилія раскрываетъ картину грозной дѣйствительности, требующей уже желѣза и крови. Совершается обращеніе къ народу, котораго дипломатія, руководимая такимъ министромъ, дотолѣ не хотѣла знать.

Если дипломатія сама въ себѣ не имѣетъ ни крохи собственныхъ средствъ, которыми могла бы исправить свою ошибку, и если въ ея обычаѣ -- равнодушно, какъ ни въ чемъ ни бывало, и безотвѣтственно сложить свой картонный мечъ и сказать: "теперь дѣйствуй ты, народъ, которымъ я пренебрегала, отъ котораго: я скрывала свои дѣйствія, котораго я обольщала до послѣдней минуты призракомъ успѣха",-- то какая страшная лежитъ отвѣтственность на министрѣ иностранныхъ дѣлъ, которому предоставлена свобода дѣйствій, которому вѣрятъ, съ которымъ соглашаются,-- за всѣ его ошибки, за всю его отчужденность отъ духа своего народа, за всю его самонадѣянность!... Отвѣтственнымъ въ концѣ концовъ становится не онъ, а народъ.

Вотъ почему внѣшняя политика каждаго: государства должна: быть безусловно и нераздѣльно соединена съ внутреннею политикой и вѣдома цѣльнымъ составомъ высшаго правительства, которое по самому положенію своему во главѣ государства есть сознательное средоточіе духа и дѣятельныхъ силъ народа, а потому не можетъ быть недоступно помысламъ и стремленіямъ народнымъ.

Государственныхъ дѣятелей не должна ни на минуту покидать мысль, что ошибки дипломатіи, давая торжество противникамъ и нанося нравственный, а нерѣдко и вещественный ущербъ государству, ослабляютъ здоровую и дѣятельную силу народнаго духа и открываютъ выходъ зародышамъ недовольства, вреднымъ крайностямъ, болѣзненнымъ припадкамъ народнаго существа. Когда, же послѣдовательный рядъ дипломатическихъ ошибокъ, какъ итогъ ложно поставленной задачи или произвольнаго плана дѣйствія, не выработаннаго изъ исторической идеи я народа, приводитъ къ безвыходному положенію, тогда вся совокупность народныхъ силъ должна быть устремлена, для защиты народнаго достоянія, на дѣло войны, которое надолго потрясаетъ народное: благосостояніе и истребляетъ плоды многолѣтняго мирнаго развитія.

Всякому народу, доступному для -человѣческаго развитія присуще самолюбіе. Каково же бываетъ ему, когда дипломатія, безъ его вѣдома, прикрывая всѣ свои дѣйствія завѣсою таинственности, вдругъ обрекаетъ его на уступку, на приниженіе -- безповоротно и неисправимо, или когда говоритъ ему: "воюй"!... Но откуда взялась необходимость войны? Развѣ не было въ отдаленномъ или близкомъ прошломъ такой минуты, въ которую ловкая, умная, сильная сознаніемъ въ себѣ народной силы дипломатія не могла бы заглушить зерно событій, приведшихъ къ войнѣ? Изъ-за-первоначальныхъ мелочей не возникаетъ въ нашъ вѣкъ войны. Правда, бывали и еще недавно были наступательныя, хищническія войны; но про такой народъ и такое правительство, которые преднамѣренно, во что бы то ни стало, зачинали хищническую войну, нечего говорить. Таковы послѣднія войны Пруссіи съ Даніей, Австріей и Франціей. Но война вынужденная, какъ единственный выходъ изъ положенія, въ которое привела народъ своими промахами неспособная и не народная дипломатія, есть бѣдствіе, есть напрасная потеря силъ, которую можно было предотвратить своевременно дипломатическимъ искусствомъ, ловкою диверсіей. Таковы были двѣ послѣднія русско-турецкія войны. Россія положительно не желала воевать и избѣгала войны; но нашлись дипломаты искуснѣе русскихъ и, управляя ходомъ событій, привели Россію къ необходимости взяться за оружіе. Тщательное изученіе предшествующихъ событій всегда укажетъ тотъ раздѣлъ, гдѣ противники могли оставаться, не создавая или по крайней мѣрѣ не усиливая поводовъ къ кровавому столкновенію. Этотъ раздѣлъ обыкновенно обозначается тамъ, гдѣ одинъ изъ противниковъ заноситъ первый притязательный шагъ въ законно-историческую область другаго. Отъ зоркой и бдительной дипломатіи, животрепещущей народнымъ духомъ, шагъ этотъ не укроется; она поспѣшитъ остановить противника и удержитъ его въ границахъ должнаго уваженія. Но дипломатія, не имѣющая силы и дара слова, которое подсказывается всегда и единственно только народнымъ чувствомъ, и потому сонная и близорукая,-- ^дипломатія, не движимая изнутри прибоемъ народной жизни и потому равнодушная и самоуспокоивающаяся,-- дипломатія, замѣнившая живое чутье народной! силы служеніемъ отвлеченному началу миротворства,-- такая дипломатія на первомъ же шагу противника сдѣлаетъ уступку, да пожалуй еще будетъ хвалиться этимъ подвигомъ. Но съ каждой дальнѣйшей уступкой шаги противника становятся уже смѣлѣе и крупнѣе. Еще одинъ шагъ -- и сложность всѣхъ отдѣльныхъ мелкихъ уступокъ, сдѣланныхъ противнику, уже представляетъ для него цѣнное пріобрѣтеніе, которое онъ готовъ защищать съ оружіемъ въ рукахъ. Дѣло обнаружено, доведено до-нельзя: или нравственное приниженіе и ущербъ вещественный, или война.

Послѣдствія неудачной внѣшней политики гибельнѣе, чѣмъ политики внутренней. Послѣдняя всегда можетъ замѣтить свою ошибку, чему способствуетъ гласность, и во-время исправить ее. Народъ у себя дома, въ своихъ внутреннихъ дѣлахъ избавленъ отъ возбужденія тѣхъ горько-обидныхъ и удручающихъ чувствъ, которыя рождаются при столкновеніи съ посторонними народами. Здѣсь самолюбіе его не страдаетъ. Напротивъ, ошибка или- безпечная уступка во внѣшней политикѣ неисправима: уже противникъ сталъ твердою пятой на этой уступкѣ, закрѣпленной или договоромъ, или безмолвнымъ попустительствомъ, и оттолкнуть его назадъ значило бы раздражить его, разсориться съ нимъ; а на это не рѣшится та самая дипломатія у которая допускаетъ безпечность и уступки по тому самому, что она: такова по существу своему. Вмѣстѣ съ тѣмъ народу причиняется и другое зло: онъ чувствуетъ себя; униженнымъ и оскорбленнымъ; подъемъ его силъ упадаетъ и во внутренней домашней работѣ; онъ становится менѣе воспріимчивымъ къ хорошему и менѣе Способнымъ къ изверженію изъ. себя всего дурнаго; безстрастность народная, соединенная съ упадкомъ духа, есть великое несчастіе, потому что она выражается въ безплодіи той почвы, на которой внутренняя политика сѣетъ добрыя сѣмена. Возгорится ли война -- и работа внутренней политики прекращается; и много потомъ времени проходитъ на залѣчиваніе ранъ, причиненныхъ напряженнымъ уклоненіемъ народныхъ силъ отъ ихъ естественнаго развитія, направляемаго внутреннею политикой.

Такимъ образомъ правительство должно неусыпно, ежеминутно блюсти, чтобы внѣшняя политика ни на одну йоту не ослабѣвала, какія бы ни были затруднительныя внутреннія обстоятельства. Первое всегда дѣло -- огородить домъ извнѣ. Правительство должно несмѣнно стоять на стражѣ народной чести и пользы. На эту стражу надо выбирать людей наиболѣе отмѣнныхъ, коренныхъ душою и тѣломъ сыновъ той земли, для охраны которой они назначаются;

Послѣ, всего сказаннаго можно ли признавать правильною мысль, что будто бы при внутреннихъ усильныхъ трудахъ правительство можетъ ослабить свою внѣшнюю политику? Отдѣльному лицу еще извинительна слабость самососредоточенія на одной сторонѣ своего жизненнаго поприща; но правительство и государство всегда располагаютъ достаточнымъ количествомъ средствъ и числомъ служебныхъ органовъ для того, чтобы вести ту и другую политику во всякое время равномѣрно и безостановочно. Нельзя двоить народную жизнь и у живаго народнаго существа отнимать сторону его дѣятельности, обращенную внѣ его. Это значило бы убивать все существо народное, уподоблять: народъ параличному больному, у котораго отнялась половина его тѣла.

Ни одно правительство въ Европѣ, также какъ и русское, не пожелаетъ этого -своему народу. При всѣхъ домашнихъ затрудненіяхъ оно постарается прежде всего показать другимъ державамъ, что внѣшнія его дѣла ведутся своимъ чередомъ безъ малѣйшаго упущенія. У Россіи, какъ и у другихъ державъ, есть свой кругъ вліянія, внѣ предѣловъ ея государственной области лежащій,-- кругъ, который достался ей по наслѣдству отъ прежнихъ поколѣній и указанъ самымъ закономъ ея исторіи и племеннымъ значеніемъ господствующаго въ ней народонаселенія. Оба сосѣднія съ нею государства стремятся не только заручиться такимъ же кругомъ вліянія, но и расширить существующій. Пруссія уже успѣла прежній кругъ своего вліянія по племенному однородству замкнуть въ болѣе крѣпкія формы, образовавшія Германскую имперію. Австро-Венгрія расширяетъ свой кругъ вліянія" на Балканскомъ полуостровѣ. Но здѣсь же и въ тѣхъ же предѣлахъ -- кругъ вліянія Россіи, созданный для нея не искуственными мѣрами, какими дѣйствуетъ Австро-Венгрія, а самою природой человѣческою -- единоплеменностію въ связи съ высшимъ духовнымъ началомъ -- единовѣріемъ. Столкновеніе уже совершилось.

Съ ужасомъ видимъ мы, что тамъ уже началась борьба,-- борьба племенная на жизнь и смерть. Съ запада наступаетъ чуждая свѣтская власть съ орудіями порабощенія и истребленія. Рука объ руку съ нею идетъ и вѣрная ея спутница -- римско-католическая церковь съ своими орудіями такого же порабощенія. Сравнительно недавно воспрянувшія изъ неволи, противустоятъ этому хищническому напору молодыя туземныя племена, одушевляемыя чувствомъ свободы и крѣпкія православною вѣрой. Но одному изъ нихъ недостаетъ единства дѣйствія, потому что врагъ захватилъ въ свои руки его управленіе, другому измѣняетъ собственное правительство, а тамъ дальше за ними стоятъ вражда и рознь, или безсиліе неурядицы. Борьба идетъ въ томъ самомъ кругѣ, гдѣ до послѣдняго времени господствовало исключительно одно только вліяніе Россіи частію de facto, частію какъ pium desiderium мѣстнаго населенія, простираясь отъ устьевъ Дуная до прибрежья Адріатики.

Несмотря на октябрьскую депешу изъ Ливадіи управляющаго министерствомъ иностранныхъ дѣлъ, статсъ-секретаря Гирса, о томъ, что Россія сохранитъ неприкосновенными духъ и букву Берлинскаго договора,-- договоръ этотъ тогда же оказался настолько подвижнымъ и растяжимымъ, что для дальнѣйшаго развитія его въ интересахъ Австро-Венгріи Бисмаркъ призналъ удобнымъ поѣхать въ Вѣну для переговоровъ съ Гаймерле и заключить между Германіей и Австро-Венгріей оборонительный и наступательный союзъ въ тѣ самые дни, когда императоръ Вильгельмъ дружелюбно привѣтствовалъ Императора Александра II въ городѣ Александровѣ. И вслѣдъ затѣмъ началось дальнѣйшее измѣненіе Австро-Венгріей на Балканскомъ полуостровѣ того status quo, которое имѣлось въ виду Берлинскимъ конгрессомъ. Несомнѣнно, что въ самой депешѣ статсъ-секретаря Гирса вѣнскій кабинетъ почерпнулъ смѣлость дальнѣйшаго распространенія и усиленія австрійскаго господства въ заповѣдномъ кругѣ, предназначенномъ собственно вліянію Россіи самою исторіей. Каковы бы ни были личныя воззрѣнія канцлера князя Горчакова и его не оглашенные уговоры съ Андраши и Бисмаркомъ во время свиданій въ разныхъ германскихъ и австрійскихъ городахъ; но теперь, когда событія тронулись впередъ и наши тайныя обязательства тройственнаго союза разрѣшены Берлинскимъ трактатомъ, казалось бы, что законъ исторіи и тяготѣніе духовныхъ силъ великаго народа должны бы были взять перевѣсъ надъ условными раздѣлами и уступками князя Горчакова, которыя и помимо дипломатическихъ портфелей обнаружены яснымъ смысломъ и связью событій, послѣдовавшихъ за свиданіями императоровъ и канцлеровъ, предрѣшившихъ вскорѣ послѣ франко-прусской войны восточный вопросъ.

Невольное чувство обиды подсказываетъ, не пора ли исправить содѣянныя ошибки, по крайней мѣрѣ; остановить опутывающій насъ обманъ? Встревоженный духъ, ищетъ откровеній самого правительства, которыя въ извѣстныхъ случаяхъ столь же необходимы для народа, какъ необходимо для него сознательное отношеніе къ той работѣ надъ самимъ собою, къ которой не перестаетъ его призывать правительство.

Ливадійская нота статсъ-секретаря Гирса говоритъ только о стояніи Россіи на точкѣ замерзанія Берлинскаго договора, и притомъ говоритъ объ одной только Россіи. Такъ какъ на томъ же настаивали Австро-Венгрія и Германія, и имъ того только и хотѣлось, чтобы Россія во внѣшней своей, политикѣ не трогалась съ мѣста, а иначе "досточтимая рука" Бисмарка, въ письмѣ изъ Вѣны, грозила, что Германія и Австро-Венгрія бокъ-о-бокъ и рука съ рукою раздавятъ славянскаго дракона; то ливадійская нота оказала для нихъ великую услугу. Хотя, бытъ-можетъ, правительство и не то желало высказать, да иностранная канцелярія ужь такъ передала мысль правительства, что наши сосѣди увидали въ этой нотѣ благоволительную предупредительность въ томъ смыслѣ, чтобъ они не безпокоились и не опасались: Россія останется стоять на одномъ мѣстѣ. Слѣдовательно, ливадійская нота имѣла лишь отрицательное значеніе. Россіи грозили, чтобъ она не дерзала шевелиться. Россія устами статсъ-секретаря Гирса заявляла, что она остается при строжайшемъ сохраненіи условій Берлинскаго трактата. Но что и другимъ она не позволитъ отступить отъ духа и буквы трактата, объ этомъ въ нотѣ ничего не говорится.

Но потомъ?... Что же потомъ, когда союзники идутъ дальше и дальше, взявши Берлинскій договоръ за точку отправленія и разсчитывая, что Россія по случаю внутренней смуты, въ которой едва ли чисты ихъ руки, не нарушитъ своего благоволительнаго невмѣшательства? Что же, наконецъ, теперь, когда дѣло началось сызнова и возстаніе вновь возгорѣлось и опять уже льется человѣческая кровь тамъ же, гдѣ вспыхнулъ восточный вопросъ въ 1875 году?

Мы имѣемъ другое откровеніе правительства -- ноту того же статсъ-секретаря Гирса 4 марта 1881 года. Въ ней мы читаемъ: "Внѣшняя политика Его Величества будетъ вполнѣ миролюбивою; Россія останется вѣрною своимъ друзьямъ и неизмѣнною въ чувствахъ, освященныхъ преданіями, отвѣчая въ то же время взаимностью на дружественный образъ дѣйствій всѣхъ государствъ. Сохраняя принадлежащее ей въ средѣ другихъ державъ положеніе и заботясь о поддержаніи политическаго равновѣсія согласно съ ея интересами, она не уклонится отъ призванія охранять совмѣстно съ другими правительствами общій миръ, основанный на уваженіи къ праву и трактатамъ". Все это въ общихъ чертахъ и въ принципѣ совершенно справедливо и было бы, кажется, вполнѣ достаточно для опредѣленія внѣшней политики Россіи на будущее время -- и именно на будущее время, о которомъ нельзя никогда ничего говорить положительно и точно, ибо внѣшняя политика зависитъ сколько отъ насъ самихъ, столько же отъ образа дѣйствій и поведенія другихъ державъ. Но-вслѣдъ за этимъ мѣстомъ слѣдуетъ еще такого рода дополненіе: "На Россіи лежатъ прежде всего заботы о самой себѣ: только долгъ защитить честь свою или безопасность можетъ отвлечь ее отъ внутренней работы". Съ точки зрѣнія русскихъ интересовъ представляется необъяснимымъ, почему сдѣлано это дополненіе. Во-первыхъ, здѣсь въ основѣ лежитъ мысль о раздѣльности внутренней политики отъ внѣшней и веденіи той и другой не въ равномѣрномъ соотношеніи. Дается понять, что Россія будетъ прежде всего посвящать себя своимъ внутреннимъ дѣламъ, оставляя какъ бы въ сторонѣ до самой крайней необходимости дѣла внѣшнія, или, другими словами, ослабляя свое тяготѣніе во внѣшнихъ дѣлахъ. Во-вторыхъ, заявлены только такіе тяжеловѣсные поводы, которые могли бы отвлечь Россію отъ внутренней работы, что и безъ итого заявленія каждое государство и каждый отдѣльный членъ государства знаютъ, что когда оскорблена народная часть или нарушена безопасность государственная, тогда просто-на-просто требуется или полное удовлетвореніе отъ противника, или объявляется ему война. Но Россія, какъ и другія великія державы, должна равномѣрно оберегать и кругъ своего вліянія, лежащій внѣ ея предѣловъ и необходимый ей для ея европейскаго значенія,-- кругъ, добытый трудами и жертвами поколѣній, созидавшихъ прошлое Россіи. Распространяетъ ли Россія честь свою и безопасность на этотъ кругъ своего внѣшняго вліянія, или нѣтъ, нота умалчиваетъ, а это существенно важно, потому что въ настоящее время рѣшительные удары Австро-Венгріи, поддерживаемой Германіей, уже разятъ населеніе, заключенное въ этомъ кругѣ, установленномъ для Россіи всею ея историческою жизнію и ея племеннымъ значеніемъ въ средѣ европейскихъ государствъ. Въ-третьихъ, къ чему сообщать другимъ то, что касается самой Россіи и ея державной свободы дѣйствія? Зачѣмъ впередъ ограничивать себя передъ лицомъ другихъ столь тѣсными предѣлами дѣятельной внѣшней политики, каковы долгъ защиты чести и безопасности? Затѣмъ уже самъ собою рождается вопросъ, что же станетъ дѣлать ея дипломатія, если противники, вторгаясь въ кругъ ея внѣшняго вліянія, стѣсняя его, ниспровергая въ^немъ коренныя основы, связующія съ Россіею, будутъ ловко обходить ея честь и на время ея безопасность? При такой неопредѣленности, дополненіе это становится въ противорѣчіе съ предыдущимъ мѣстомъ ноты и не только отнимаетъ у него подобающую силу, но и чрезмѣрно съуживаетъ и даже видоизмѣняетъ его. Не могутъ ли противники Россіи, стремящіеся разрушить на Балканскомъ полуостровѣ славяно-восточно-православный міръ и на обломкахъ его основать нѣмецко-западно-католическія колоніи,-- разумѣется, въ прямой ущербъ политическому равновѣсію и интересамъ Россіи,-- истолковать это дополненіе въ свою пользу и считать свой наступательный образъ дѣйствій обезпеченнымъ со стороны Россіи? Можно быть увѣреннымъ, что русское правительство иначе думаетъ, но что министерство иностранныхъ дѣлъ въ этой редакціи по меньшей мѣрѣ перешло границу миролюбивыхъ завѣреній. Не слѣдуетъ ли изъ этого, что каждое дѣйствіе нашей внѣшней политики, каждая нота, даже каждое выраженіе ноты и тонъ ея должны бы быть предварительно разсмотрѣны и взвѣшены высшимъ правительствомъ въ цѣльномъ его составѣ?

Наше законодательство положительно допускаетъ обсужденіе важнѣйшихъ дѣйствій внѣшней политики высшимъ правительствомъ. Въ учрежденіи Государственнаго Совѣта въ числѣ предметовъ подлежащихъ его вѣдѣнію (ст. 23 п. 6, т. I Св. зак.) упоминаются: "объявленіе войны, заключеніе мира и другія важныя внѣшнія мѣры, когда по усмотрѣнію обстоятельствъ могутъ онѣ подлежать предварительному общему соображенію". Какъ ни важны сами по себѣ объявленіе войны и заключеніе мира, но они суть только послѣдствія политическаго образа дѣйствій, а этотъ въ свою очередь обусловливается предварительно начертанною программой внѣшней политики. Дипломатія призвана только въ точности выполнять эту программу. Было бы очень рискованнымъ, какъ учитъ опытъ, предоставлять ей одной и составленіе плана дѣйствія. Можно съ увѣренностью сказать, что еслибы въ Государственномъ Совѣтѣ, обсуждался вопросъ, какъ поставить намъ себя въ 1875 году относительно герцеговинскаго возстанія, приведшаго, какъ извѣстно, къ послѣдней нашей войнѣ съ Турціей, то дипломатія наша не допущена бы была впасть въ ошибки 1853 года и ей не предоставлено бы было "идти совершенно тѣмъ же путемъ, какой привелъ Россію къ войнѣ съ Турціей въ 1854 году. Умудренная указаніями высшаго правительства, она нашла бы другой способъ отношенія къ событіямъ,, ибо онъ былъ, и на него даже указывалось печатью; и этимъ предупреждено бы было многое послѣдующее, и въ томъ числѣ рѣзня въ Болгаріи и самая русско-турецкая война,-- словомъ, все то, чего хотѣли и чего достигли наши противники. Но надо достаточно ума и дальновидности, чтобы составить свой собственный планъ дѣйствія; нужна твердость духа, чтобы выйти изъ теченія событій, направляемаго другими. На случай оплошности дипломатіи, законодательство и ставитъ обезпеченіе, которое заключается въ томъ, что обсужденіе важнѣйшихъ мѣръ внѣшней политики предоставлено вѣдѣнію Государственнаго Совѣта.

Вѣдь, предоставленное самому себѣ, не нашло же министерство иностранныхъ дѣлъ, передавая всей Европѣ ноябрьскую рѣчь покойнаго Императора, произнесенную въ Москвѣ въ 1876 году, вполнѣ соотвѣтственнаго выраженія въ своемъ французскомъ лексиконѣ для слова: "самостоятельно". Покойный Императоръ сказалъ: "Я буду дѣйствовать самостоятельно". Въ этомъ одномъ словѣ заключалось все, что было нужно и радостно русскому сердцу. Всѣ эти дипломатическія исканія европейскаго концерта, съ уступками и навязчивостію; вся эта погоня, сопряженная съ ущербомъ народному самолюбію,за одобреніемъ и соизволеніемъ другихъ; вся эта приниженность, несвойственная народу и государству, сознающимъ свою собственную силу,-- вся эта пугливость и робость должны были разлетѣться при звукѣ одного царскаго слова: "самостоятельно". Это слово составляло краеугольный камень царской рѣчи; съ нимъ отлегло ютъ русскаго сердца все, что такъ долго наболѣло въ немъ отъ постоянной угодливости другимъ, дававшей просторъ лишь наглой притязательности и клеветѣ; съ нимъ прояснилось будущее, сулившее болѣе твердый и навстрѣчу вызовамъ идущій способъ выраженія нашихъ внѣшнихъ отношеній. и силу этого слова, сочувственно понятную всякому истинному русскому, дипломатія не разгадала, не прочувствовала. Ея оргапъ передалъ это слово черезъ "seul": "J'agirai seul", тогда какъ и во французскомъ языкѣ нашлись бы болѣе подходящія выраженія, напр.: "J'agirai de Mon propre chef", или "de Mon propre autorité" и т. п.

Впрочемъ дипломатія осталась вѣрна своимъ наклонностямъ. Ея органъ хвалился впослѣдствіи тѣмъ, что россійская канцелярія ("la chancelerie russe") отозвала побѣдоносную русскую армію отъ воротъ Константинополя; онъ ставилъ въ заслугу то, что Россія настойчиво домогалась пребыванія въ европейскомъ концертѣ. Что означало это пребываніе въ европейскомъ концертѣ -- пояснило небывалое въ лѣтописяхъ Россіи подчиненіе его державнаго полноправія суду другихъ кабинетовъ. Что означалъ этотъ европейскій концертъ -- показали статьи Берлинскаго трактата, еще всѣмъ хорошо памятныя. Россія вела войну на свой страхъ и на свои средства; но когда дипломатіи предоставлено было закрѣпить за нею плоды ея трудовъ и жертвъ,-- Россія подлинно оказалась не самостоятельно дѣйствующею.

II.

Въ виду возстанія, охватившаго уже всю Герцеговину, положеніе сосѣдней независимой Черногоріи возбуждаетъ въ высшей степени сочувственное вниманіе русскаго общества. Весь вопросъ въ томъ: послѣ Берлинскаго договора постаралась ли русская дипломатія поддержать Черногорію настолько, насколько требовалось общепризнанною отъ всей Европы независимостію этого княжества и преданіями русской внѣшней политики, которая съ самыхъ временъ Петра Великаго не переставала стоять въ самой тѣсной связи съ этимъ вѣковымъ очагомъ христіанской Свободы на Балканскомъ полуостровѣ. Милостивыя грамоты Петра Великаго и его* преемниковъ, щедрыя денежныя пособія изъ русской казны и отъ русскаго народа, особенно великодушные дары императоровъ Павла І-го и Николая І-го, ихъ личныя симпатіи, также какъ и покойнаго государя Александра Николаевича; а съ другой стороны, кровавыя войны черногорцевъ съ турками, служившія диверсіей въ пользу Россіи во время русско-турецкихъ войнъ, борьба черногорцевъ бокъ-о-бокъ съ -русскими въ 1806 году противъ французовъ и ихъ позднѣйшія жестокія войны съ турками, соотвѣтствовавшія кровавой, но славной задачѣ Россіи,-- задачѣ, которая, по заявленію самого правительства, проходитъ черезъ всю русскую исторію и должна привести неизбѣжно къ выполненію историческаго предназначенія Россіи -- освобожденію христіанскаго Востока; наконецъ, всегдашняя неизмѣнная преданность черногорцевъ Россіи: все это должно бы возбуждать въ нашей дипломатіи величайшее рвеніе къ сохраненію не только словомъ, но и дѣломъ дѣйствительной независимости и полноправія Черногорскаго княжества. Обязанность эта истекаетъ не только изъ глубокаго сознанія всѣмъ русскимъ народомъ взаимныхъ пользъ и выгодъ, но также изъ долга уваженія къ тому сочувственному, родственному и единовѣрному отношенію къ Черногоріи, которое, начиная отъ русскаго монарха и кончая простымъ поселяниномъ, проходитъ по всему нравственному существу русскаго народа.

Правда, есть въ русской исторіи одно темное пятно, которое не смоется до тѣхъ поръ, пока воды Которскаго залива не перестанутъ омывать прибрежныя австрійскія владѣнія. За то, что горсть храбраго народа черногорскаго, въ виду русской эскадры Сенявина, оказывала твердый отпоръ французскому маршалу Мармону, когда Россія воевала съ Франціей; за то, что этимъ участіемъ своимъ въ исполинской борьбѣ Европы съ Наполеономъ I Черногорія помогла Россіи, и не столько ей, сколько Австріи, незадолго передъ тѣмъ получившей себѣ Далмацію по Кампоформійскому миру,-- императоръ Александръ I не только лишилъ Черногорію денежнаго пособія, которое назначено было ей его родителемъ, но въ 1814 году предложилъ ея владыкѣ Петру передать во власть австрійскаго императора городъ Которъ съ его заливомъ, могущимъ вмѣстить флоты цѣлаго міра, и всѣми окрестностями, именуемыми Боккою-Которскою. Искусный дипломатъ, побѣдоносный вождь, сдѣлавшій однако такъ много напрасныхъ и больно-щемящихъ Россію уступокъ въ пользу Австріи, императоръ Александръ Павловичъ не предвидѣлъ, что такой несправедливый поступокъ съ Черногоріей посѣетъ надолго сѣмя кровавыхъ смутъ, которыя отзовутся и во внѣшней политикѣ Россіи. Сколько разъ послѣ того, отрѣзанная отъ моря и замкнутая въ голыхъ скалахъ, Черногорія собственно поэтому вступала въ брань, или, вѣрнѣе, постоянно вела брань съ турками и албанцами. Господство Австріи надъ прибрежною полосой, грозившее Черногоріи ежеминутнымъ голодомъ и истощеніемъ военныхъ припасовъ, держало духъ ея населенія въ неестественно-напряженномъ состояніи; оно же имѣло^: прямое вліяніе и на смуты въ южной Герцеговинѣ. Орелъ попалъ въ клѣтку и его постоянно дразнила коварная рука того, кому побѣдитель Наполеона, умиротворитель Европы, могшій своей Россіи возвратитъ.ея древнее достояніе по самые Карпаты и укрѣпить за Черногоріей завоеванную ея юнаками Которскую-Бокку, подарилъ ключъ отъ этой клѣтки. Судорожныя движенія запертаго въ горной клѣткѣ свободолюбиваго орла отзывались тревогой и въ русской политикѣ.

Судьба историческая какъ бы нарочно допустила совершиться этой громадной по своимъ послѣдствіямъ ошибкѣ для того, чтобы передъ умнымъ взоромъ потомства выставить двѣ противуположности и оттѣнить ясными признаками образъ дѣйствій Петра I, Павла І и Николая I, съ одной стороны, и Александра I -- съ другой, въ поученіе будущимъ поколѣніямъ. Князю Горчакову, наслѣдовавшему послѣ графа Нессельроде министерство иностранныхъ дѣлъ, уже легко было бы по испытаннымъ примѣрамъ изучить почву и установить начала, на которыхъ должны были основываться отношенія Россіи къ Черногоріи.

Вдобавокъ незадолго до, крымской войны гр. Нессельроде прозѣвалъ посольство гр. Лейнингена въ Константинополь, слѣдствіемъ чего было то, что Австрія въ; заступничествѣ за Черногорію взяла верхъ надъ Россіей. Пока русская дипломатія смотрѣла издалека, какъ Омеръ и Османъ паши опустошали Черногорію, Австрія одна поспѣшила послать гр.^; Лейнингена съ рѣшительнымъ. требованіемъ отъ Порты немедленнаго прекращенія военныхъ дѣйствій въ Черногоріи. Порта уступила. Черногорскій князь Даніилъ долженъ былъ склоняться къ Австріи болѣе, чѣмъ къ. Россіи; а русская дипломатія вмѣсто того, чтобы.самой отвѣчать за свой промахъ, взвалила всю вину на князя Даніила и отказала ему въ ежегодномъ денежномъ пособіи. Наполеонъ III умѣлъ также воспользоваться оплошностью Россіи и явился послѣ Австріи вторымъ благодѣтелемъ Черногоріи, назначивши ей значительное денежное вознагражденіе. Такъ двѣ западныя державы, хорошо понимая значеніе Черногоріи, искали водворить въ ней свое вліяніе; Россія же, въ руки которой само собою доставалось это вліяніе, отступала добровольно назадъ.

Послѣ Парижскаго мира нечего было раздумывать. Нужно было во что бы то ни стало стать твердою ногой въ Черногоріи. На это наводили другія державы своимъ примѣромъ, если уже допустить, что намъ недоставало собственныхъ познаній въ исторіи и ближайшаго знакомства съ тою неразрывною связью, которая существуетъ между Черногоріей, южною Герцеговиной и Боккою-Которскою. Сильные въ Черногоріи, мы были бы сильны и надъ этими конечными предѣлами владѣній Турціи и Австріи. Дипломатіи оставалось бы только развивать ихъ для взаимной пользы этихъ земель и Россіи. Земли эти слишкомъ важны для Австріи, какъ прежде были Черногорія и Герцеговина для Турціи, чтобы Россія обратила на нихъ полное свое вниманіе.

Къ сожалѣнію, мы не замѣчаемъ ни твердости въ поддержкѣ Черногоріи, ни удачнаго выбора агента со стороны нашей дипломатіи.

Въ 1861 году въ южной Герцеговинѣ было большое возстаніе съ знаменитымъ Вукаловичемъ во главѣ. Герцеговинцамъ помогали черногорцы. Турецкіе паши: Омеръ, Дервишъ и Османъ -- были разбиты въ нѣсколькихъ сраженіяхъ: у Требиня, Крстца, Дуги, Бѣлополя. Но такъ какъ къ Черногоріи присоединились многія сосѣднія племена, то весною 1862 года турки, предводимые столь искусными пашами, какъ Дервишъ и Омеръ, начали войну съ Черногоріей. Съ двухъ сторонъ двигались арміи турецкія въ маленькую Черногорію: Дервишъ шелъ отъ Гацка къ Никишчу, а Абдимъ и Гуссейнъ -- отъ Спужа черезъ Рѣку на Цетинье. Несмотря на громадныя потери подъ Мартиничами, у Раслиной-Главицы, на Китѣ и у Никшича, турки не останавливались. Дервишъ направлялся поперекъ всей Черногоріи черезъ Бѣлопавличи къ Служу. На соединеніе съ нимъ выступилъ изъ Албаніи Омеръ-паша съ 60.000 войска. Отчаянное сопротивленіе черногорцевъ у Орялуки и Загарача заставило ихъ направиться черезъ Лешанскую нахію на Цетинье. Наконецъ, и на этомъ пути пораженные воеводами Жиркомъ Петровичемъ и Крцтомъ Петровичемъ, турецкіе военачальники остановились и завели съ княземъ Николаемъ мирные переговоры. Возстаніе Вукаловича еще разъ показало, что Герцеговина можетъ быть спокойна лишь тогда, когда присоединится къ Черногоріи. Но это было противно интересамъ Австріи, которая потому и ставила преграды Вукаловичу, поддерживая турокъ до такой степени, что даже нарушила нейтралитетъ, захвативши на турецкой землѣ въ Суторинѣ окопы, возведенные Вукаловичемъ.

Дипломатія наша не возвысилась до пониманія настоящаго смысла этого крупнаго событія; а если она его понимала, то не нашла въ себѣ достаточно смѣлости, чтобы на этотъ разъ не угождать Австріи, уже готовившей намъ козни въ. Польшѣ. Иначе слѣдовало бы тогда же настоять на присоединеніи Герцеговины къ Черногоріи. Еслибъ это случилось, то не было бы и возстанія 1875 года со всѣми его дальнѣйшими послѣдствіями.

Когда ряды черногорскаго войска уже значительно опустѣли въ кровопролитныхъ битвахъ съ турецкими арміями и когда Черногорія приближалась къ краю гибели, наша дипломатія отнеслась къ ней настолько безучастно, что не догадалась во-время вступиться за нее и спасти отъ конечнаго изнеможенія. Примѣръ посольства гр. Лейнингена былъ налицо. Хорошему примѣру не послѣдовали. За то австрійская политика подсказывала, что чѣмъ больше будетъ потери силъ у Черногоріи, тѣмъ дольше останется она въ покоѣ и дипломатовъ собою не обезпокоитъ.

Душевное состояніе, какъ видно изъ опыта, играетъ немаловажную роль въ поведеніи безотвѣтственныхъ дипломатовъ.

Постоянное ослабленіе нашей поддержки заставляло князя Николая принужденно склоняться къ Австріи. Когда вспыхнуло въ Кривошіяхъ возстаніе въ 1868 году, вызванное рекрутскимъ наборомъ, князь долженъ былъ выставить пограничную стражу и потомъ, въ угоду Австріи, строго наказалъ племя цуцы за помощь, оказанную имъ кривошіямъ. Воевода Маша Врбица, по приказанію князя, прибылъ въ Цуцы и подвергнулъ телѣсному наказанію главныхъ войниковъ, принимавшихъ участіе въ борьбѣ возстанцевъ. За такое усердіе австрійскій императоръ наградилъ орденами самого князя и воеводъ, содержавшихъ пограничную стражу. Но была ли то игра случая или что иное, только австрійскіе ордена украсили въ большинствѣ тѣхъ же цуцовъ и ихъ воеводу Милоша Андрова Кривоканича, который въ особенности много содѣйствовалъ успѣхамъ возстанцевъ.

Россія имѣла полное право вмѣшаться въ дѣло кривошіянъ, потому что они вмѣстѣ съ Боккою-Которскою были уступлены владыкою Петромъ I Австріи, по приказанію императора Александра I и подъ его поручительствомъ въ томъ, что всѣ прежнія права ихъ будутъ сохранены. "Такъ какъ я съ Божіей помощію,-- писалъ императоръ къ владыкѣ изъ Парижа отъ 20 мая 1814 г.,-- заключилъ вмѣстѣ съ моими союзниками миръ, то я уже озаботился и о народѣ бокезскомъ и на основаніи трактата отдалъ его подъ защиту его ближайшему сосѣду -- Австрійскому Двору. Мы знаемъ, что вы съ вашими храбрыми черногорцами содѣйствовали изгнанію непріятеля изъ Бокки: поэтому сообщаемъ вамъ не только не препятствовать австрійскимъ войскамъ занять крѣпости, но и посовѣтовать бокезамъ, чтобъ они васъ послушались и не сопротивлялись Австрійскому Двору. Увѣрьте народъ бокезскій, что онъ будетъ пользоваться всѣми тѣми правами и преимуществами, которыми онъ пользовался съ незапамятныхъ временъ". Но едва ли и самая мысль вмѣшательства приходила въ голову нашимъ дипломатамъ. Кривошіяне своею грудью и за своими скалами отстояли свое право и заключили съ Австріей миръ въ Кнезлацѣ не какъ подданные, а какъ свободный народъ, находящійся только подъ покровительствомъ ея. Ни въ заключеніи этого мира, ни въ разъясненіи правъ и отношеній кривошіянъ; къ австрійскому двору князь Горчаковъ не принималъ никакого участія. Бездѣйствіе нашей дипломатіи потворствовало превращенію бокезовъ въ австрійскихъ подданныхъ, а безпечность русскаго представителя, завѣдывавшаго нашими сношеніями съ Черногоріей, допустила проискамъ Австріи увѣнчаться успѣхомъ.

Несчастіе для Россіи то, что наша дипломатія держится давно уже отжившей на Западѣ школы Меттерниха-Нессельроде -- воображать государство только въ формѣ его кабинета и ограничиваться только кабинетными отношеніями, не желая вовсе знать массу народную и считая ее безразличнымъ матеріаломъ управленія. Новыя воззрѣнія, еслибы наша дипломатія усвоила ихъ себѣ, какъ это/она должна была сдѣлать, чтобы сравняться силами съ другими кабинетами, дали бы намъ возможность исполнить долгъ патріотизма и не допустить сосѣда усилиться тамъ, гдѣ все было до. того времени на нашей сторонѣ. Мы должны были принять участіе въ Кнезлацкомъ договорѣ, охранять силу нашего прежняго поручительствами этотъ нашъ правильный и разумный образъ дѣйствій предотвратилъ бы и теперешнее возстаніе въ Боккѣ-Которской. Измѣна исторической правдѣ вызываетъ рано или поздно возмездіе: лишь согласные съ законами исторій, покоящимися не въ кабинетахъ, а, въ существѣ народовъ, поступки приносятъ прочный порядокъ и успокоеніе.

Было ли то по предварительному уговору канцлеровъ, предрѣшавшихъ во время своихъ свиданій восточный вопросъ,-- что изобличилъ впослѣдствіи графъ. Дерби.-- или же единственно по почину одной Австріи, у которой уже чесались руки на захватъ послѣ того, какъ ей обѣщаны были княземъ Горчаковымъ сербскія области въ видѣ Hinterland'а для Далмаціи; но только въ Герцеговинѣ было искуственнымъ образомъ возбуждено возстаніе и поддержано Австріей. Изъ Герцеговины возстаніе перешло и въ Боснію. Черногорія являлась, прямою наслѣдницей Герцеговины по единству населенія и религіи, по своему положенію и по тѣснымъ связямъ, искони существовавшимъ между герцеговинцами и черногорцами. Коль скоро уже затѣянъ былъ рѣшительный переворотъ въ этомъ углу турецкихъ, владѣній, то безъ Черногоріи обойтись было нельзя: она могла испортить всѣ замыслы Австріи. Нужно было обмануть ее лживыми обѣщаніями. Ей посулили почти всю Герцеговину и городъ Спиццу. Князь Николай послѣ этого вмѣшался въ дѣла турецкія въ Герцеговинѣ и, объявивши войну султану, направился къ главному городу Герцеговины -- Мостару. Разумѣется, все населеніе было на его сторонѣ и побѣда открывала ему дорогу далѣе; но. усиленіе его власти въ Герцеговинѣ не входило въ разсчеты вѣнскаго двора, потому что за, исключеніемъ: небольшой части южной Герцеговины Австрія прочила всю остальную Герцеговину себѣ; На пути къ Мостару, у Невесиня, австрійскій дипломатическій агентъ въ Черногоріи, Теммель, предсталъ предъ княземъ Николаемъ и не позволилъ ему идти далѣе. Во вторичной войнѣ князь Николай взялъ у турокъ Никшичъ, Бйлечь, Гадко и направлялся къ Требиню. И снова предсталъ предъ нимъ Теммель и на этотъ разъ уже грозилъ ему немедленнымъ вступленіемъ австрійскихъ войскъ, если онъ пойдетъ далѣе, ибо,-- говорилъ Теммель,-- Герцеговина зачислена въ сферу австрійскаго вліянія. Уступая угрозамъ Австріи, князь Николай не пошелъ далѣе, а потомъ передалъ Австріи и то, что уже было въ его рукахъ: Билечь, Невесинѣе, Гадко. По Берлинскому трактату Австрія отняла у него и приморскій городъ Спиццу. съ окрестностями. За Черногоріей остался, лишь небольшой клочокъ Герцеговины съ Никшичемъ въ видѣ подачки съ жирнаго стола разбогатѣвшаго чужимъ, добромъ сосѣда.

Вся эта исторія была продѣлана на глазахъ русскаго дипломатическаго агента. Австріи была дана полная свобода дѣйствія; русскій представитель не обнаружилъ ни малѣйшаго сопротивленія. Теммелю, тогда какъ оба они стояли на одинаково для обоихъ чужой почвѣ -- турецкой. Или русская дипломатія вдалась въ обманъ, или же сама участвовала въ австрійскомъ заговорѣ. Другаго отвѣта быть не можетъ. Истинные интересы Россіи требовали или не допускать. Австрію до обладанія Герцеговиной, а отдать ее Черногоріи, или же предоставить рѣшеніе вопроса, болѣе благопріятному времени и людямъ болѣе искуснымъ и твердымъ.

Русская дипломатія умѣла только втянуть Черногорію въ сплетеніе европейской политики и подчинить ее въ войнѣ и мирѣ давленію иностранныхъ кабинетовъ. Вмѣсто того, чтобы поддерживать самостоятельный образъ дѣйствій князя и разоблачать обманныя угрозы Австріи, способствовать укрѣпленію за Черногоріей ея пріобрѣтеній, русскій представитель запутывалъ себя и ниспускался въ различныя сдѣлки, которыя выдавались за признакъ европейскаго концерта, а въ сущности клонились на руку Австріи. Вмѣстѣ съ прочими агентами онъ ставилъ Черногорію въ положеніе послушницы, подчиненной указаніямъ дипломатовъ, которые, конечно, соображались не съ ея собственными выгодами, а только съ взаимными отношеніями великихъ державъ. Многаго ли стоило обидѣть, обмануть маленькое княжество, лишь бы только любезная улыбка довольства не покидала лица товарища канцлера или сосѣдняго министра иностранныхъ дѣлъ...

Если взглянуть на герцеговинскій вопросъ глубже, съ полнымъ знаніемъ мѣстности и народа и -- прибавить не мѣшаетъ -- патріотичнѣе, если повести дѣло разумнѣе и энергичнѣе, то Австріи никогда бы не видать въ своихъ рукахъ Герцеговины. Въ 1876--77 годахъ она не была готова къ военнымъ дѣйствіямъ; въ то время князь Николай, открыто поддержанный Россіей, безпрепятственно занялъ бы всю Герцеговину и упрочилъ бы за собою свое пріобрѣтеніе при общемъ ликованіи всего населенія. Только этимъ была бы достигнута цѣль безкорыстнаго вмѣшательства Россіи и кн. Горчаковъ доказалъ бы, что онъ искренно желалъ умиротворенія и благополучія православнаго сербскаго народа, освобождавшаго самого себя отъ притѣсненій турокъ. Но всѣ дипломатическія дѣйствія были направлены не такъ, какъ требовалъ прямой и трезвый взглядъ на событія. О нихъ разбивались кровавыя усилія и жертвы мужественнаго князя черногорскаго и его народа. Стало-быть, существовалъ какой-нибудь уговоръ, по которому заранѣе былъ начертанъ планъ дѣйствій. Событія обнаружили, что этотъ уговоръ былъ въ пользу Австріи и въ ущербъ интересамъ Черногоріи, а потому въ ущербъ интересамъ и Россіи и ея историческимъ требованіямъ, тому наслѣдію, которое никто изъ русскихъ не можетъ дозволить себѣ расточать напрасно.

Австрія потребовала себѣ морскаго полицейскаго надзора за береговою полосой, доставшеюся Черногоріи по Берлинскому договору. Русская дипломатія не обрѣла въ себѣ достаточной твердости, чтобъ устранить это требованіе, не входившее, какъ частность, въ общія основанія, для которыхъ собирался конгрессъ, и несогласное съ понятіемъ о независимомъ государствѣ, какимъ была признана Черногорія. Допуская этотъ надзоръ, Россія допускала его и надъ своими судами, еслибъ они шли къ берегамъ Черногоріи. Изъ протоколовъ конгресса видно, что этотъ вопросъ прошелъ при полномъ согласіи Россіи какъ по маслу.

По Берлинскому конгрессу Черногоріи досталась прирѣзка въ восточной Албаніи двухъ округовъ -- Планы и Гусинья. Вмѣстѣ съ прочими державами Россія оказалась безсильною заставить турокъ и албанцевъ передать эти округи Черногоріи. Вмѣсто нихъ Черногоріи предоставленъ былъ прибрежный городъ Ульцинъ съ окрестностями. Турки не сдавали его; потребовалась демонстрація соединеннаго флота великихъ державъ. Англія дѣйствовала весьма энергично. Видно было, что Гладстонъ идетъ впереди той самой политики, которая всегда надлежала намъ, но нами не велась по робости. Представлялся для Россіи удобный случай не только тѣснѣе сойтись съ Англіей ради тѣхъ гуманныхъ и непреложныхъ началъ, которыя провозглашены были Гладстономъ въ его незабвенныхъ для славянъ мидлотіанскихъ рѣчахъ, но и возстановить, при содѣйствіи Англіи, тотъ самостоятельный, твердый и прямой образъ дѣйствій, отъ котораго при князѣ Горчаковѣ въ дѣлахъ внѣшней политики отвыкла Россія. И что же?-- Нота статсъ-секретаря Гирса не только отклоняла предложеніе Гладстона, но и достаточно ясно давала почувствовать, что Россія склоняется на сторону Австріи и Германіи, которыя продолжали мирволить Турціи и держали себя сдержанно и не безъ двусмысленности. Въ нотѣ содержалось даже небольшое поученіе насчетъ умѣренности и воздержанія,-- разумѣется, по адресу Англіи. Трудно было объяснить на этотъ разъ поведеніе русской дипломатіи. Ощущалось какое-то упорное, противное всему русскому народу связываніе себя съ тою державою, которая въ послѣдніе годы поставила задачей всей своей политики сооруженіе своего господства на развалинахъ русскаго вліянія. Ульцинъ былъ наконецъ сданъ черногорскому князю. Въ бесѣдѣ съ представителемъ Франціи статсъ-секретарь Гирсъ выражалъ удовольствіе по поводу развязки черногорскаго вопроса, но не преминулъ высказать заботу, чтобы Австрія установила свой морской полицейскій надзоръ надъ берегомъ, вновь отходившимъ къ Черногоріи. Разговоръ этотъ напечатанъ въ "Красной книгѣ", розданной французской палатѣ. Можно бы было ожидать противнаго отъ представителя русской дипломатіи, такъ какъ побережье Ульцина не имѣлось въ виду Берлинскимъ конгрессомъ и потому не существовало никакого обязательства къ ограниченію его надзоромъ Австріи. Основаніе было достаточное, чтобъ отстоять хотя на этомъ клочкѣ право независимой Черногоріи на безконтрольное пользованіе своими водами. Съ русской точки зрѣнія представляется совершенно непонятнымъ столь благосклонное отношеніе къ исключительно австрійскимъ интересамъ.

По мѣрѣ того, какъ Россія добровольно поступалась самостоятельностію своего вліянія въ Черногоріи въ пользу чужихъ, интересовъ, князь Николай волей-неволей долженъ былъ склониться на сторону Австріи. Онъ понималъ, что отнынѣ страна его становилась въ зависимость отъ вѣнскаго кабинета. Онъ поѣхалъ просить австрійскаго императора о возвращеніи ему Билеча и Спиццы, но вмѣсто этихъ городовъ получилъ въ даръ коляску и четверню лошадей -- не безъ намека, что неприступная, съ однѣми только горными тропинками Черногорія должна, по соизволенію императора Франца-Іосифа, прорѣзаться вдоль и поперекъ шоссейными дорогами и пасть къ ногамъ перваго австрійскаго генерала, котораго пошлютъ съ войскомъ для ея занятія. Теперь уже проложена дорога изъ Котора чрезъ Негуніи. въ Цетинье и отсюда въ Рѣку, и прокладываются двѣ другія: одна -- изъ Рѣки чрезъ Лешанскую нахію въ ДаниловъГрадъ, откуда развѣтвляется на Никшичъ и Подгорицу; другая -- изъ Антивари чрезъ гору Суторманъ на Виръ-Базаръ до Скутарскаго озера. Эта послѣдняя дорога, прорѣзывая Сутормднъ, открываетъ доступъ въ Цермницкую нахію и къ самымъ населеннымъ и богатымъ мѣстностямъ Черногоріи, отдавая ее со всѣми важнѣйшими ея населенными пунктами и долинами во власть непріятеля. Высадка подъ прикрытіемъ флота у Антивари -- дѣло чрезвычайно легкое. Предусмотрительность Австріи была настолько велика, что она еще при владыкѣ Петрѣ II купила у него узкую полосу, идущую отъ Котора по берегу залива до самыхъ Пастровичей. По этой-то полосѣ она теперь провела въ Цетинье извилистую дорогу, прикрытую со стороны Черногоріи до самаго Жаньева-Дола вершинами горныхъ кряжей Врмаца и Горажды, такъ что австрійскія войска, подъ защитою крѣпостей на этихъ горныхъ вершинахъ, могутъ незримо для черногорцевъ очутиться не болѣе какъ въ пяти-шести часахъ отъ Цетинья, когда черногорцамъ уже не будетъ достаточно времени, чтобъ изготовиться къ сопротивленію на Крстацѣ передъ Негушами.

Неизвѣстно, съ какою цѣлью русскій военный: агентъ, кажется, г. Каульбарсъ, усиливался доказать неопасность для Черногоріи этихъ дорогъ. Довольно одного вопроса: больше ли противъ прежняго будетъ защищена Черногорія, когда ея пѣшеходныя тропинки превратятся въ проѣзжія дороги? Если нѣтъ, то нечего и разсуждать о дорогахъ. Несмотря на обозную дорогу изъ Котора въ Цетинье, черногорцы продолжаютъ ходить по старой дорогѣ, потому что она короче, а крутизны ея не для нихъ неудобны, но для непріятеля. Любой черногорецъ скажетъ: дороги намъ не нужны,-- у насъ нѣтъ никакой производительности для того, чтобы прокладывать къ намъ торговые пути. Если австрійцы ведутъ у насъ дороги на свои деньги, то затѣмъ только, чтобы въ одинъ несчастный для насъ день завоевать нашу страну. И эти дороги Австрія проводитъ на свой счетъ, руками бѣдныхъ черногорцевъ, не жалѣя милліоновъ флориновъ на это важное для нея стратегическое предпріятіе въ чужомъ и независимомъ княжествѣ. Странныя вещи творятся подъ глазами мѣстнаго русскаго дипломата, г. Іонина, который, вѣроятно, тоже находитъ эти дороги полезными съ точки зрѣнія русскихъ интересовъ... Вскорѣ народъ черногорскій не безъ жгучей боли въ сердцѣ увидитъ своего князя въ своей независимой странѣ разъѣзжающаго по австрійскимъ дорогамъ на нѣмецкихъ коляскахъ вѣнской работы. Неужели не нашлось у нашего министерства иностранныхъ дѣлъ подъ рукою такого дипломата, который съумѣлъ бы противустать всемогущему Теммелю?

Этотъ Теммель, какъ тѣнь, неотступно преслѣдуетъ князя Николая, наблюдая за всѣми дѣйствіями княжескаго управленія и за всѣмъ, что дѣлается во владѣніяхъ князя. Изучивши и исходивши Черногорію вдоль и поперекъ, не гнушаясь, какъ другіе дипломаты, обхожденіемъ съ народомъ, Теммель давно уже составилъ планъ на случай занятія Черногоріи австрійскими войсками. У Россіи, при ея вѣковыхъ связяхъ съ Черногоріей, не оказалось даже карты Черногоріи. На Берлинскомъ конгрессѣ руководствовались картою австрійскаго генеральнаго штаба. Въ полномъ сознаніи неотразимаго вліянія Австріи, готовой поддержать его военною силой, Теммель не стѣсняется посѣщать даже засѣданія княжескаго совѣта, бывающіе подъ предсѣдательствомъ самого князя и недоступныя для постороннихъ лицъ. Гдѣ самъ онъ не успѣетъ побывать, тамъ бываетъ его секретарь Карабаичъ. Назойливость его не знаетъ границъ. Вѣрный и усердный служитель интересамъ Австріи, онъ иногда терпѣливо переноситъ, для пользы порученнаго ему дѣла, и самыя непріятности, съ нимъ случающіяся, когда, напримѣръ, его выталкиваютъ, какъ надоѣдливаго посѣтителя, изъ княжескаго совѣта во время тайнаго засѣданія. Разсказываютъ, что въ одно время онъ интересовался депешами г. Іонина; чтобъ узнать ихъ содержаніе, которое, по обыкновенію, передавалось на французскомъ языкѣ, онъ отыскалъ телеграфиста, наторѣлаго въ своемъ ремеслѣ, и поставилъ его подъ окно, возлѣ котораго дѣйствовалъ телеграфный аппаратъ. Прислушивась къ постукиваніямъ аппарата, телеграфистъ по нимъ узнавалъ содержаніе депеши и передавалъ его Теммелю. Продѣлка эта была замѣчена, хотя, по правдѣ сказать, едва ли русскія депеши заключали въ себѣ что-либо важное, Теммель держитъ себя просто, но твердо и рѣшительно. Не мѣшало бы кому слѣдуетъ помнить остроту Стильмана, корреспондента Times'а, когда онъ былъ въ Черногоріи. Возвращаясь однажды съ рыбной ловли въ рѣкѣ Зетѣ, онъ встрѣтился съ Теммелемъ. Этотъ спросилъ его: "Вы охотникъ до рыбной ловли?" -- "Да,-- отвѣчалъ Стильманъ,-- я люблю ловить рыбу, какъ и вы; но только я ловлю ее въ чистой водѣ, а вы ловите ее въ мутной".

Опутанный сѣтями политики великихъ державъ, сбиваемый приставленными къ нему, добрыми совѣтниками съ ихъ платоническими вожделѣніями и въ то же время угрожаемый суровою дѣйствительностію въ лицѣ Теммеля, князь Николай долженъ былъ наложить руку на всегдашнихъ вѣрныхъ и преданныхъ ему герцеговинцевъ, а съ ними отчасти и на свою Черногорію. Онъ удержалъ Сочицу, Пека Павловича и другихъ воеводъ отъ вооруженнаго сопротивленія австрійскимъ войскамъ, пришедшимъ занять Герцеговину; поэтому и туземные магометане, во главѣ которыхъ стоялъ Ченгичъ - ага, должны были притихнуть. Послѣ того онъ велѣлъ выдать австрійскимъ властямъ и всѣхъ герцеговинцевъ, укрывшихся въ Черногоріи; и эти юнаки, никогда не полагавшіе оружія и никому не сдававшіеся, были обезоружены австрійцами. Оставались въ Черногоріи нѣкоторые герцеговинскіе воеводы, какъ-то: Божко Гузина, Кійко Стефановичъ, Никола Гргуръ, Джоко Вишничъ,-- и они, какъ и всѣ черногорцы, имѣли на себѣ оружіе; но всемогущій Теммель пригрозилъ, что если они не будутъ обезоружены и выгнаны изъ Цетинья, то на Орловомъ Ершу, въ виду Цетинья, будетъ развѣваться черножелтое знамя,-- и требованіе: его было исполнено.

Не безъ участія можно относиться послѣ всего этого къ тому положенію, которое русскій министръ-резидентъ занимаетъ въ Черногоріи. Держать себя съ подобающимъ достоинствомъ, пользоваться высокою дружбой князя, имѣть-при себѣ тѣлохранителей, которыхъ и Теммель не имѣетъ,-- дѣло хорошее; но желательно бы было, чтобъ ощущался и тотъ мощный отпоръ, со стороны Россіи, австрійскимъ притязаніямъ, который не дозволялъ бы Австріи, на глазахъ у русскаго* представителя, затягивать глухою петлей и приковывать къ своимъ исключительнымъ интересамъ Черногорію,-- ту самую Черногорію, которая со временъ Петра Великаго не переставала русскихъ царей признавать своими.

Вообще для русскаго, пребывающаго въ Черногоріи, недостаточно посѣщать только княжескій конакъ, чуждаясь народа, засыпать сладкимъ сномъ среди осторожной тишины въ княжескомъ покоѣ, или, какъ другіе дѣлаютъ, носить золотыя запястья и щеголять какими-то тысячными издержками; недостаточно слышать, какъ тотъ же. Теммель вслухъ передъ народомъ издѣвается надъ Россіей и ея будто бы безсиліемъ, видѣть его нагло нарушающаго приличіе относительно дружелюбной державы и не носящаго траура по случаю кончины Русской Императрицы, тогда какъ генералъ Даленъ, помощникъ главнокомандующаго въ Босніи и Герцеговинѣ, герцога Виртембергскаго, имѣлъ на себѣ трауръ, когда былъ въ Дубровникѣ и Детиньѣ и на пароходѣ "Ерцгерцогъ Максимиліанъ", везшемъ его до Тріеста. Недостаточно затѣвать поземельный банкъ, который, къ счастію, не состоялся, ибо иначе много черногорскихъ семей, обѣднѣвшихъ въ послѣднюю войну, остались бы безъ земли,-- ихъ земля перешла бы черезъ руки нѣмецкихъ и еврейскихъ банкировъ къ австрійскимъ проходимцамъ; или на посмѣшище храбрымъ черногорцамъ, просидѣвши гдѣ-то вдали отъ непріятельскихъ выстрѣловъ, хвалиться, что и я, модъ, былъ на войнѣ; или же обыденными совѣтами миротворчества смущать и заглушать въ другихъ высшія требованія долга и правъ человѣчности...

Въ Politische Correspondenz напечатано достовѣрное извѣстіе, что г. Іонинъ выразилъ князю Николаю отъ имени русскаго правительства удовольствіе за вполнѣ честный относительно Австріи образъ дѣйствій и увѣренность, что и впредь князь такъ же точно будетъ держать себя въ виду возстанія въ Герцеговинѣ. Смыслъ этого оффиціальнаго заявленія понятенъ: нельзя, конечно, было совѣтовать князю Николаю никакого иного, какъ только легальнаго, поведенія относительно державы, съ которой онъ не состоитъ въ войнѣ, тѣмъ болѣе, что, какъ утверждаетъ извѣстіемъ петербургскихъ высшихъ сферахъ убѣждены, что мятежное (?) возстаніе будетъ подавлено въ скоромъ времени. Но вотъ вопросъ: со стороны русскихъ интересовъ нужно ли было дѣлать какое бы то ни было заявленіе князю Николаю? Сдѣлано ли было нѣчто подобное Англіей или Франціей? Почему же Россіи понадобилось высказаться предъ княземъ Николаемъ? Австрійскій оффиціальныя и полу оффиціальныя газеты стараются увѣрить Европу, что возстанія нѣтъ, а происходятъ только ничтожныя попытки "разбойничества". Полуоффиціальный органъ русской дипломатіи, Journal de St.-Pétershourg, перепечатываетъ только такія выдержки, которыя ложно умаляютъ размѣры и значеніе возстанія, явно поддерживая тѣмъ австрійскую правительственную печать. Австрія хлопочетъ, чтобы князь Николай заперъ наглухо свои границы отъ кривошіянъ и герцеговинцевъ; она даже готова дать князю денежное пособіе на содержаніе пограничной стражи. Заявленіе Россіи подкрѣпляетъ требованіе Австріи. Но спрашивается: въ интересахъ ли Россіи оказывать совмѣстное съ Австріей давленіе на Черногорію? Не есть ли это предосторожность, чтобы дѣла не осложнились и не обезпокоили вновь дипломатовъ, заставивши ихъ напрягать свои умы къ болѣе коренному рѣшенію вопроса, а можетъ-быть и къ сознанію какой-нибудь непріятной для Австріи конференціи?... Цѣль Австріи та, чтобы сосѣди не мѣшали, а Европа вѣрила бы, что шалятъ только разбойники, а не все поголовно возстало населеніе Герцеговины. Поддерживать въ этомъ случаѣ Австрію значило бы продолжать дальнѣйшее развитіе берлинскихъ уставовъ, къ чему Россія уже не обязана. Берлинскій конгрессъ долженъ былъ знать, что австрійскій способъ умиротворенія состоитъ въ тюрьмахъ, висѣлицахъ, разстрѣливаніи, какъ это было, напримѣръ, въ Италіи. Русскіе уполномоченные, которые не обязаны были смотрѣть на Австрію глазами англійскихъ торіевъ, или сочувственно относиться къ ней во имя германской колонизаціи Востока, не могли не знать, что Австрія служила главнымъ источникомъ смутъ и возстаній въ турецкихъ владѣніяхъ. Поэтому-то Санъ-Стефанскій договоръ, продолжающій оставаться нравственно-обязательнымъ для каждаго русскаго, а слѣдовательно и для дипломата, какъ актъ свободной и державной воли русскаго Императора въ неразрывной связи со всею Россіей, и устранилъ такого рода умиротвореніе, предоставивши Герцеговинѣ и Босніи самоуправленіе. Связавши участіе Австріи въ босногерцеговинскомъ вопросѣ контролемъ Россіи, графъ Игнатьевъ, какъ показываютъ нынѣшнія событія, понималъ этотъ.вопросъ лучше, чѣмъ князь Горчаковъ, заявившій Берлинскому конгрессу, что въ этомъ вопросѣ Россія "не заинтересована". Во имя народной чести и оставаясь вѣрными самимъ себѣ, мы не можемъ отказаться ни отъ началъ Санъ-Стефанскаго договора, ни отъ мысли, выраженной въ правительственномъ сообщеніи слѣдующими словами: "Императорскій кабинетъ предлагалъ другое основаніе для разграниченія, болѣе раціональное и справедливое -- принципъ національности большей части населенія,-- принципъ, который давалъ бы полную свободу развитія всѣхъ народовъ въ ихъ естественныхъ границахъ". Если такова цѣль русскаго правительства, то дипломатія не можетъ и не имѣетъ права уклоняться отъ нея. Если умиротвореніе, предоставленное Австріи, привело къ такому же или еще болѣе сильному возстанію герцеговинцевъ, то принципъ русскаго правительства долженъ быть вновь выставленъ, пока кровь вновь задушеннаго Австріей народа не пала жгучимъ пятномъ и на ея пособниковъ. Выходъ есть и вполнѣ удобный: присоединить Герцеговину къ Черногоріи. Князь Николай, мужественный вождь неустрашимаго народа, стяжавшій себѣ, несмотря паевое стѣснительное положеніе подъ австрійскимъ давленіемъ, любовь своего народа, довѣріе и уваженіе Европы, успѣвшій умиротворить присоединенные къ Черногоріи округи съ прежде враждебнымъ албанскимъ и турецкимъ населеніемъ,-- представляетъ лучшій залогъ того, что Герцеговина, неразрывно связанная съ Черногоріей всѣми другими узами единенія, кромѣ только политическихъ, будетъ прочно и навсегда умиротворена не внѣшнею силой, но нравственнымъ чувствомъ успокоенія. Россія въ этомъ случаѣ поступитъ согласно съ торжественнымъ своимъ заявленіемъ, что войну съ Турціей она предпринимала "изъ чувства христіанскаго, чувства человѣколюбія,-- того чувства, которое охватываетъ всякаго честнаго человѣка при видѣ вопіющаго зла". Охватило ли это чувство нашу дипломатію при видѣ вопіющаго австрійскаго зла?...

А. Майковъ.

"Русская Мысль", No 2, 1882

Оставить комментарий Майков Аполлон Александрович (yes@lib.ru) Год: 1882 Обновлено: 08/08/2016. 74k. Статистика. Статья: Публицистика Заметки по внешним делам	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Русская Мысль", No 2, 1882.

Майков Аполлон Александрович Заметки по внешним делам

Замѣтки по внѣшнимъ дѣламъ.

Майков Аполлон Александрович
Заметки по внешним делам