Лункевич Валериан Викторович
Нерешенные проблемы биологии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Наследственность и развитие.

   

Нерѣшенныя проблемы біологіи.

Развитіе и Наслѣдственность.

(Окончаніе).

VI.

   Ростъ біологическихъ знаній за послѣдніе двадцать пять лѣтъ значительно измѣнилъ какъ постановку, такъ и рѣшеніе занимающихъ насъ проблемъ. За этотъ сравнительно короткій срокъ наука обогатилась въ высшей степени интересною отраслью знанія. Новый міръ открылся передъ взорами ученыхъ -- міръ дивной организаціи, загадочныхъ явленій, своеобразныхъ "чудесъ", совершающихся въ микроскопическихъ границахъ клѣтки. Альтманъ, Бовери, Бючли, Ванъ-Бенеденъ, Вейсманъ, Ганштейнъ, братья Р. и О. Гертвиги, Де-Фризъ, Дришъ, Дюкло, Клебсъ, Ла-Валлетъ, Мечниковъ, Негели, Нусбаумъ, Платнеръ, Пфлюгеръ, В. Ру, Страсбургеръ, Ферворнъ, Флеммингъ, Фоль, Фроманъ, Френцель, Шабри, Эймеръ, Эмери, Энгельманъ -- все это имена талантливыхъ изслѣдователей, работою которыхъ -- тонкою, ажурною работой, направленной къ выясненію детальнаго строенія клѣтки и ея отправленій -- создано то великолѣпное научное зданіе, имя которому ученіе о клѣткѣ. Въ тиши кабинетовъ, за микроскопами, въ лабораторіяхъ, заваленныхъ пробирками, красящими реактивами, микроскопическими препаратами, культурами низшихъ организмовъ, термостатами и микротомами, шла напряженная, дружная работа. Открытіе слѣдовало за открытіемъ, грубые, прямолинейные взгляды на строеніе живого вещества и на функціи его вытѣснялись болѣе глубокими и правильными представленіями о ходѣ жизненнаго процесса; старые алтари и жертвенники рушились во славу новымъ богамъ и новой вѣрѣ, а ученіе о клѣткѣ -- морфологія и физіологія ея -- тѣмъ временемъ росло и крѣпло, расширяло предѣлы своихъ владѣній, становилось строгою научною дисциплиной, завоевывало себѣ гегемонію среди другихъ научныхъ дисциплинъ естествознанія. И вотъ тутъ-то сказалось благотворное вліяніе тѣхъ самыхъ "умозрѣній", къ которымъ такъ неодобрительно относятся нѣкоторые черезчуръ ужъ ригористичные сторонники "положительнаго метода"' руководимые желаніемъ фактически обосновать свои апріорныя положенія и вдохновляемые вѣрою въ истинность своихъ "умозрѣній", экспериментаторы-теоретики обогащали науку новыми наблюденіями и обобщеніями. Важнѣйшимъ изъ такихъ обобщеній сталъ тезисъ: клѣтка служитъ очагомъ всѣхъ жизненныхъ процессовъ. Понятно, что при такой постановкѣ дѣла она же должна была стать исходнымъ пунктомъ всѣхъ разсужденій о явленіяхъ развитія и наслѣдственности; и мы видимъ, что клѣтка дѣйствительно фигурируетъ на первомъ планѣ у всѣхъ новѣйшихъ изслѣдователей, поставившихъ себѣ цѣлью рѣшить такъ или иначе проблемы развитія и наслѣдственности. Въ этомъ отношеніи ихъ взгляды, повидимому, удовлетворяютъ современному состоянію біологіи больше, чѣмъ ученіе о "физіологическимъ единицахъ" Спенсера и "Пангенезисъ" Дарвина.
   Еще въ шестидесятыхъ годахъ минувшаго столѣтія Геккель высказалъ предположеніе, что протоплазма служитъ органомъ питанія клѣтки, а ядро является носителемъ наслѣдственныхъ свойствъ. Мысль эта нашла себѣ горячихъ приверженцевъ среди многихъ ученыхъ, которые къ тому же довели ее почти до абсурда.
   Наблюденія надъ жизнью клѣтки привели этихъ ученыхъ къ убѣжденію, что всѣ главнѣйшія функціи ея -- питаніе, ростъ, движеніе и размноженіе -- совершаются при помощи и подъ контролемъ ядра: оно, такъ сказать, царитъ въ клѣткѣ, завѣдуетъ и управляетъ жизнью ея, тогда какъ протоплазма играетъ второстепенную, подчиненную роль. Однако, уже тотъ фактъ, что протоплазма продолжаетъ жить и двигаться нѣсколько дней послѣ того, какъ изъ клѣтки искусственно удалили ядро, и что, съ другой стороны, ядро, лишенное протоплазмы, обязательно гибнетъ, вопреки приписываемому ему всемогуществу,-- уже этотъ фактъ показываетъ, насколько преувеличена роль ядра въ дѣлѣ движенія протоплазмы и обмѣна веществъ въ клѣткѣ. А потому будетъ гораздо правильнѣе допустить, что въ клѣткѣ имѣетъ мѣсто не деспотическій, а конституціонный образъ правленія, т. е. что "ни ядро, ни протоплазма, какъ говоритъ Максъ Ферворнъ, сами по себѣ главной роли въ клѣткѣ не играютъ, но что оба они одинаково участвуютъ въ возникновеніи жизненныхъ явленій", ибо "между ними происходитъ взаимный обмѣнъ веществъ, безъ котораго не можетъ существовать ни одна изъ этихъ частей клѣтки" {М. Ферворнъ. "Общая физіологія".}.
   Но если въ обычныхъ, повседневныхъ функціяхъ клѣтки ядро и въ самомъ дѣлѣ не исполняетъ той важной роли, которую приписываютъ ему нѣкоторые ученые, то слѣдуетъ ли изъ этого, чцо оно не является и носителемъ наслѣдственныхъ свойствъ? Нельзя, ли предположить, что ядерное вещество одноклѣтныхъ организмовъ, сперматозоида, цвѣточной пылинки и яйцевой клѣтки служитъ какъ бы хранилищемъ всѣхъ тѣхъ признаковъ, которые передаются изъ поколѣнія въ поколѣніе? Нельзя ли признать, что въ ядрѣ одноклѣтнаго зародыша -- и только въ немъ одномъ -- сосредоточены не только незримые для насъ зачатки морфологическихъ особенностей имѣющаго народиться живого существа, но и всѣ доблести и нороки грядущаго потомства? Вопросы эти заслуживаютъ серьезнаго вниманія въ виду того, что многіе теоретики наслѣдственности склонны отвести ядру такую именно роль въ жизненномъ процессѣ. На чемъ же основано это предположеніе, поддерживаемое Гертвигомъ, Бовери, Страсбургеромъ, Ру, Вейсманомъ и др.?
   Мужскіе и женскіе половые элементы часто очень не одинаковы по объему: "въ крайнихъ случаяхъ, говоритъ О. Гертвигъ, животная сѣменная нить, т. е. сперматозоидъ, составляетъ едва стомилліонную часть яйца или еще того меньше" {О. Гертвигъ. "Клѣтка и ткани".}. А между тѣмъ, значеніе сперматозоида и яйцевой клѣтки въ дѣлѣ оплодотворенія и передачи наслѣдственныхъ свойствъ одинаково. Чѣмъ же объяснить, что столь различныя по объему клѣтки оказываются равноцѣнными въ той работѣ, которую имъ надлежитъ выполнить? Да только тѣмъ, отвѣчаетъ Гертвигъ, что "въ нихъ содержатся вещества, имѣющія различное значеніе для наслѣдственности". Въ яйцѣ много запасныхъ веществъ (жировыя капли, желточныя пластинки) и протоплазмы, а въ сперматозоидѣ нѣтъ никакихъ "запасныхъ веществъ" и чрезвычайно мало протоплазмы"; за то и тамъ, и здѣсь имѣется эквивалентное количество ядернаго вещества. Отсюда ужъ дѣлается выводъ, что носителемъ наслѣдственныхъ свойствъ должно быть именно то вещество, которое встрѣчается и въ сперматозоидѣ, и въ яйцевой клѣткѣ въ эквивалентномъ количествѣ, т. е. ядро.
   Это одинъ изъ аргументовъ въ пользу исключительной роли ядра въ дѣлѣ наслѣдственности. А вотъ и другой.
   Важнѣйшимъ моментомъ въ процессѣ оплодотворенія слѣдуетъ считать сліяніе мужского ядра (головка сперматозоида) съ женскимъ ядромъ (ядро яйцевой клѣтки). Это сліяніе сопровождается довольно длинною процедурою, въ результатѣ которой оба соединившіяся ядра образуютъ ядро одноклѣтнаго зародыша, т. е. оплодотвореннаго яйца. Изъ этого одноклѣтнаго зародыша путемъ цѣлаго ряда послѣдовательныхъ дѣленій получается, какъ извѣстно, новый взрослый организмъ. И вотъ тутъ-то взору наблюдателя открывается любопытная картина. Ядра одноклѣтнаго зародыша и образующихся изъ него дочернихъ клѣтокъ, распадаясь на двое, испытываютъ цѣлый рядъ превращеній, на первый взглядъ весьма загадочныхъ. Составныя части ядернаго вещества обособляются, образуя веретено изъ тонкихъ нитей и группу такъ называемыхъ ядерныхъ сегментовъ; ядерные сегменты, собранные на подобіе звѣзды, расщепляются вдоль пополамъ, половинки эти движутся по направленію къ блестящимъ тѣльцамъ, расположеннымъ у обоихъ концовъ веретена, и, добравшись до назначенныхъ пунктовъ, образуютъ двѣ новыя звѣздчатыя фигуры; эти фигуры изъ ядерныхъ сегментовъ вскорѣ теряютъ правильныя очертанія и преобразуются въ кругловатые клубочки; тѣмъ временемъ исчезаютъ куда-то оба блестящія тѣльца, расплываются и нити веретена. И т. д. {Безъ соотвѣтствующихъ рисунковъ все это, разумѣется, довольно трудно представить. Но насъ сейчасъ интересуетъ не самый процессъ дѣленія ядра, а то толкованіе, которое дается этому процессу.}. Словомъ, какъ видите, процедура довольно сложная и дѣйствительно любопытная. Да, но вѣдь не біологическій же курьезъ все это? Есть же какой нибудь смыслъ во всѣхъ этихъ преобразованіяхъ, внезапныхъ появленіяхъ и таинственныхъ исчезновеніяхъ? Въ свѣтѣ того ученія, которое защищаетъ Гертвигъ и его единомышленники, весь этотъ фигурчатый механизмъ дѣленія ядра пріобрѣтаетъ особый смыслъ: "онъ, по словамъ Гертвига, служитъ только для того, чтобы раздѣлить ядерное вещество на двѣ во всѣхъ отношеніяхъ равныя части и передать ихъ дочернимъ клѣткамъ". Ну, а если ядро, выражаясь фигурально, пускается на такія мудреныя ухищренія съ цѣлью не обдѣлить дочернія клѣтки какою либо изъ своихъ составныхъ частей, то слѣдуетъ думать, что ядерное вещество дѣйствительно играетъ очень важную роль въ судьбахъ клѣтки. Какую же? Оно -- хранилище наслѣдственныхъ свойствъ.
   Такъ думаютъ апологеты ядра. Но изъ этого еще не слѣдуетъ, что правда на ихъ сторонѣ.
   Нѣтъ надобности, разумѣется, ударяться въ противоположную крайность и утверждать, какъ это дѣлаетъ, напримѣръ, Гааке, будто господствующая роль въ жизни клѣтки принадлежитъ протоплазмѣ; нѣтъ нужды соглашаться и съ Френцелемъ, думающимъ, что протоплазма сперматозоида и яйцевой клѣтки передаетъ потомству въ наслѣдство видовые признаки, а ядро индивидуальныя особенности обоихъ производителей: эти "думы" совершенно голословны, а потому и фантастичны. Однако, повторяю, врядъ ли справедливо и то мнѣніе, которое сводитъ значеніе протоплазмы на ничто, приписывая все въ дѣлѣ передачи наслѣдственныхъ признаковъ одному ядру. Если въ сперматозоидѣ меньше протоплазмы, чѣмъ въ яйцевой клѣткѣ, то изъ этого еще не слѣдуетъ, что протоплазма -- нуль въ явленіяхъ наслѣдственности; если равномѣрное дѣленіе ядра возможно лишь при сложныхъ операціяхъ, то это еще не доказываетъ, что дѣленіе протоплазмы, совершающееся значительно проще, не равномѣрно; если, наконецъ, нормальная и продолжительная жизнедѣятельность клѣтки -- питаніе, ростъ и движеніе -- возможна лишь при существованіи обоихъ элементовъ ея, то естественнѣе всего предположить, что и въ явленіяхъ наслѣдственности какъ ядро, такъ и протоплазма одинаково необходимы. Вотъ почему приходится въ этомъ вопросѣ держаться пока того же мнѣнія, которое высказываетъ Максъ Ферворнъ. "Вещество, передающее потомкамъ свойства клѣтки, говоритъ онъ, прежде всего должно быть жизнеспособно, т. е. должно обладать вещественнымъ обмѣномъ, а этотъ послѣдній невозможенъ безъ связи этого вещества съ другими веществами, необходимыми для обмѣна, т. е. безъ полноты всѣхъ существенныхъ составныхъ частей клѣтки. Новъ такомъ случаѣ мы не имѣемъ никакого права называть только одну изъ составныхъ частей клѣтки носителемъ наслѣдственности; въ такомъ случаѣ протоплазма клѣтки имѣетъ для наслѣдственности точно такое же значеніе, какъ и ядро; и мы всегда должны помнить, что въ дѣйствительности во всей живой природѣ неизвѣстно ни одного случая, въ которомъ наслѣдственность не была бы обусловлена передачей всегда полной клѣтки, съ ядромъ и протоплазмой" {М. Ферворнъ. "Общая физіологія".}.
   Всѣ эти соображенія не слѣдуетъ упускать изъ виду при оцѣнкѣ взглядовъ не только Вейемана и Гертвига, но и Дефриза, изложеніемъ гипотезы котораго мы сейчасъ и займемся.
   Много надеждъ возлагалъ Де-Фризъ на свою гипотезу; горячо отстаивалъ онъ права "Интрацеллюлярнаго Пангенезиса", -- такъ окрестилъ онъ свое дѣтище,-- на всеобщее признаніе въ наукѣ; однако надежды эти оказались преувеличенными, и горячая защита вызвала не менѣе горячій отпоръ. Но страсти улеглись, настало время спокойнаго обсужденія всѣхъ доводовъ pro и contra, и наука произнесла свой безпристрастный приговоръ, воздавши должное достоинствамъ и недочетамъ новой гипотезы развитія и наслѣдственности. Присмотримся же, насколько это будетъ возможно, внимательнѣе къ тѣмъ идеямъ, которыя пустилъ въ оборотъ почтенный профессоръ амстердамскаго университета, а тамъ ужъ ясно будетъ, что "новаго" на самомъ дѣлѣ привнесли въ науку эти идеи.
   Итакъ, откроемъ книгу профессора Де-Фриза "Intracellulare Pangenesis" и прочтемъ въ ней прежде всего слѣдующія строки, отмѣченныя курсивомъ: "Вся живая протоплазма состоитъ изъ пангенъ; только онѣ образуютъ въ ней живые элементы".
   Мысль, какъ видите, далеко не новая, по крайней мѣрѣ по формѣ. Что организмъ состоитъ изъ неизмѣримо-большого числа неизмѣримо-малыхъ, невидимыхъ живыхъ единицъ -- это мы слышали уже раньше Де-Фриза отъ Спенсера, Дарвина и Геккеля. Зачѣмъ же повторяться? спросите вы. Неужели вся оригинальность Де-Фриза только въ томъ и состоитъ, что онъ называетъ свои структурныя единицы "пангенами", производя къ тому же это названіе отъ дарвинскаго "пангенезиса"? Ну, разумѣется, нѣтъ. Въ чемъ же дѣло?
   Пангена -- не "физіологическая единица" Спенсера уже по одному тому, что послѣдняя возникаетъ самопроизвольно изъ питательныхъ соковъ организма, тогда какъ всякая новая пангена, появляясь на свѣтъ божій, всего лишь осуществляетъ законъ "omne vivum ex vivo" -- все живое изъ живого,-- т. е. рождается вслѣдствіе дѣленія уже ранѣе существовавшей пангены. Еще менѣе походитъ пангена на "пластидулу" Геккеля, потому что она -- не "химическая молекула высшаго порядка", а своего рода элементарный организмъ, скомбинированный изъ большого числа химическихъ молекулъ и способный питаться, расти и размножаться дѣленіемъ. Ее можно сравнивать съ геммулой Дарвина -- самъ Де-Фризъ очень охотно дѣлаетъ такое сближеніе, -- но опять-таки съ большими ограниченіями. Чтобы понять смыслъ этихъ ограниченій, необходимо познакомиться съ нѣкоторыми апріорными соображеніями Де-Фриза.
   Всякое высоко-организованное существо надѣлено множествомъ весьма сложныхъ признаковъ и свойствъ: вспомните хотя бы, какъ разнородны тѣ клѣтки, изъ которыхъ построено человѣческое тѣло, и какъ разнобразны свойства и функціи ихъ. Нѣтъ сомнѣнія, что форма, свойства и функціи клѣтокъ находятся въ прямой связи съ характеромъ того матеріала, изъ котораго онѣ сложены. Однако, нужно ли думать, что различныя клѣтки человѣческаго организма состоятъ изъ совершенно различныхъ видовъ живого вещества? Нужно ли, какъ это дѣлаетъ, напримѣръ, Дарвинъ, предполагать, что отдѣльныя живыя единицы несходныхъ мускульныхъ, костныхъ, хрящевыхъ, эпителіальныхъ, нервныхъ и т. д. клѣтокъ несходны межъ собой? Нѣтъ, отвѣчаетъ Дефризъ, это роскошь совершенно излишняя, и такое мотовство природѣ не къ лицу. Достаточно предположить, что существуетъ лишь небольшое число видовъ пангенъ. Подобно тому, какъ каждая буква азбуки служитъ для выраженія опредѣленнаго звука, такъ же и каждый видъ пангенъ является выразителемъ лишь одного какого-нибудь элементарнаго свойства организмовъ. Сочетая различнымъ образомъ буквы, мы получаемъ тысячи различныхъ словъ богатой человѣческой рѣчи. И совершенно такъ же, комбинируя такъ или иначе разнородныя пангены, а слѣдовательно, и тѣ элементарныя свойства, носителями которыхъ онѣ являются, природа возсоздаетъ всѣ сложныя и безконечно разнообразныя особенности высоко-организованныхъ существъ.
   Итакъ, число отдѣльныхъ видовъ пангенъ у каждаго живого существа, даже высоко-организованнаго, очень ограниченно. Но за то въ каждой, клѣткѣ организма -- и въ костной, и въ мускульной, и въ нервной и т. д.-- имѣются всѣ роды пангенъ, характерные для организма даннаго вида'. Это центральный пунктъ въ гипотезѣ Де-Фриза.
   Въ клѣткѣ различаютъ двѣ существенныя части -- протоплазму и ядро. Въ чемъ же разница между ними? "Всѣ роды пангенъ представительствуютъ въ ядрѣ", говоритъ Де-Фризъ, "въ остальной же протоплазмѣ каждой клѣтки имѣются только такія пангены, которыя въ ней должны проявить свою дѣятельность" {Hugo de-Vries. "Intracellulare Pangenesis".}. Почему эпителіальная клѣтка такъ непохожа и по формѣ, и по функціямъ своимъ на клѣтку мускульную или нервную? Потому, говоритъ Де-Фризъ, что въ протоплазмѣ этихъ клѣтокъ орудуютъ различныя пангены. Каждый видъ пангенъ способенъ вести лишь опредѣленную работу. Какъ свойства различныхъ тканей обусловливаются свойствами составляющихъ ихъ клѣтокъ, такъ и типичныя особенности самихъ клѣтокъ опредѣляются характеромъ дѣйствующихъ въ ихъ протоплазмѣ пангенъ. Словомъ, ядра всѣхъ видовъ клѣтокъ даннаго организма -- одинаковы; несходны у нихъ лишь протоплазмы. Отсюда -- и несходство самихъ клѣтокъ.
   Если спеціальная работа каждой клѣтки есть результатъ дѣятельности тѣхъ пангенъ, которыя находятся въ протоплазмѣ ея, то отсюда, пожалуй, слѣдуетъ, что ядро играетъ очень ничтожную роль въ жизни клѣтки. Однако, Де-Фризъ далекъ отъ такого пренебрежительнаго отношенія къ ядру: онъ, наоборотъ, убѣжденъ, что оно господствуетъ въ клѣткѣ и завѣдуетъ всѣми главнѣйшими функціями ея. но какъ представить себѣ это "господство"? Можно предположить, что ядро или динамически вліяетъ на протоплазму и, такимъ образомъ, заставляетъ ее нести ту или иную функцію, или же оно выдѣляетъ особенные продукты, которые, переходя въ протоплазму, дѣйствуютъ на нее на подобіе бродильнаго начала и тѣмъ самымъ вызываютъ въ ней опредѣленную работу. Оба эти объясненія мало вѣроятны, а потому Де-Фризъ придумываетъ третье. Онъ разсуждаетъ примѣрно такъ.
   Въ ядрѣ всѣ виды пангенъ недѣятельны, пассивны: здѣсь суждено имъ лишь размножаться, не проявляя своихъ специфическихъ свойствъ. Но пребываніе въядерной оболочкѣ не обязательно для пангенъ: онѣ могутъ выходить изъ ядра въ протоплазму. И вотъ когда пангены того или иного вида покидаютъ свое пристанище и попадаютъ въ протоплазму, ихъ роль мѣняется: онѣ словно пробуждаются къ жизни, становятся активными, быстро размножаются путемъ дѣленія и проявляютъ тѣ именно свойства, которыми ихъ надѣлила природа. Ядра различныхъ клѣтокъ высылаютъ въ протоплазму неодинаковые виды пангенъ; вотъ почему и клѣтки такъ несходны по своей формѣ и отправленіямъ. Значитъ, воздѣйствіе ядра на протоплазму, согласно ученію Дефриза, сказывается прямо, а не окольными путями: ядро не то что "вліяетъ" на протоплазму, а просто отпускаетъ въ нее на работу тѣ или иные виды пангенъ, которыя и ведутъ себя согласно своимъ индивидуальнымъ особенностямъ. Если это пангены, одаренныя способностью перерабатывать питательные соки въ желчь, то протоплазма тѣхъ клѣтокъ, въ которыхъ очутились онѣ, будетъ проявлять всѣ свойства печеночныхъ клѣтокъ; если же пангены, вышедшія на работу, отличаются чрезвычайной чувствительностью, способностью воспринимать и переправлять по назначенію идущія извнѣ раздраженія, то и протоплазма, состоящая изъ такихъ пангенъ, будетъ обнаруживать всѣ характерныя особенности нервныхъ клѣтокъ.
   Переходъ пангенъ изъ ядра въ протоплазму не отражается нисколько на составѣ самого ядра, ибо въ ядрѣ скоро появляются новыя такія же пангены. Дѣло въ томъ, что ядру нѣтъ надобности отпускать въ протоплазму всѣ пангены того вида, въ которомъ сейчасъ оказалась надобность: достаточно,если въ протоплазму попадетъ лишь нѣсколько штукъ ихъ; тутъ онѣ мигомъ размножаются настолько, насколько это необходимо для исполненія лежащей на нихъ обязанности; а оставшіяся въ ядрѣ коллеги ихъ также начнутъ дѣлиться, и пангены, выбывшія изъ строя, будутъ, такимъ образомъ, замѣщены вновь народившимися пангенами.
   Итакъ, общая картина строенія и дѣятельности всякаго живого вещества представляется Де-Фризу въ такомъ приблизительно видѣ.
   Всякій сложный организмъ есть микрокосмъ, состоящій изъ громаднаго числа самостоятельныхъ мірковъ. Каждый такой мірокъ -- это клѣтка, сложенная въ свою очередь изъ безчисленнаго множества разнородныхъ пангенъ, способныхъ питаться, расти и размножаться, активныхъ и пассивныхъ. Жизнь организма есть жизнь составляющихъ его клѣтокъ; а жизнь клѣтки находится цѣликомъ во власти образующихъ ее пангенъ. Пангены -- это носители элементарныхъ свойствъ всякаго организма. Число ихъ видовъ у каждаго организма очень невелико, но каждый видъ пангенъ кладетъ свой специфическій отпечатокъ всюду, гдѣ только онѣ ни появляются. Въ ядрѣ всякой клѣтки имѣются всѣ виды пангенъ, характерные для даннаго организма; но тутъ онѣ бездѣйствуютъ и могутъ лишь размножаться. Настоящая работа пангенъ начинается вмѣстѣ съ выходомъ ихъ изъ ядра въ протоплазму. Все жизнеспособное и жизнедѣятельное въ протоплазмѣ состоитъ изъ одного или нѣсколькихъ видовъ пангенъ, покинувшихъ въ различное время ядро, размножившихся въ громадномъ количествѣ и погрузившихся въ клѣточный сокъ: этотъ сокъ, составленный изъ растворенныхъ бѣлковъ, солей, кислотъ и т. п., является частью питательнымъ матеріаломъ для пангенъ, а частью продуктомъ ихъ собственной дѣятельности. Разнообразіе клѣточныхъ функцій есть плодъ дѣятельности различныхъ видовъ пангенъ, работающихъ какъ отдѣльно, такъ и вмѣстѣ съ другими видами...
   При такомъ взглядѣ на сущность жизненнаго процесса явленія онтогенеза и наслѣдственности объясняются весьма просто и легко. И Де-Фризъ ставитъ въ исключительное достоинство своей гипотезы именно эту простоту и легкость.
   Прослѣдимъ при свѣтѣ ученія Де-Фриза развитіе какого-нибудь сложнаго организма, положимъ, кролика.
   Въ ядрахъ сперматозоида и яйцевой клѣтки кролика находятся всѣ роды пангенъ, характерныхъ для этого животнаго. При оплодотвореніи пангены сперматозоида смѣшиваются въ пангенами яйцевой клѣтки и образуютъ ядро одноклѣтнаго зародыша; изъ послѣдняго долженъ будетъ развиться новый кроликъ, но какъ?
   Одноклѣтный зародышъ дѣлится; при этомъ "ядро зародыша дѣлится такъ, что всѣ роды пангенъ распредѣляются равномѣрно на обѣ дочернія клѣтки" {Hugo de-Vries. "Intracellulare Pangenesis".}: это обезпечивается тѣмъ сложнымъ механизмомъ дѣленія клѣточнаго ядра, о которомъ говорилось выше. Совершенно также дѣлится и каждая изъ только что образовавшихся дочернихъ клѣтокъ. Съ теченіемъ времени число клѣтокъ, благодаря цѣлому ряду послѣдовательныхъ дѣленій, увеличивается: зародышъ становится изъ одноклѣтнаго многоклѣтнымъ, и въ немъ мы замѣчаемъ уже три различныхъ зародышевыхъ слоя. Откуда и какъ взялись они? Что вызвало клѣточную дифференціацію? Догадаться не мудрено.
   Съ самаго начала дѣленія зародышевой клѣтки изъ ядра ея начинаютъ выходить въ протоплазму отдѣльныя пангены. Но этотъ выходъ пангенъ совершается съ опредѣленною послѣдовательностью, въ строгомъ, какъ бы напередъ предначертанномъ порядкѣ. Сперва изъ ядеръ выступаютъ пангены одного или двухъ видовъ, и протоплазма клѣтокъ, въ которыхъ онѣ очутились, отмѣчается печатью однѣхъ и тѣхъ же особенностей. Но размноженіе зародышевыхъ клѣтокъ подвигается и дальше; тутъ настаетъ черёдъ для пангенъ другого рода. По примѣру своихъ предшественниковъ, онѣ покидаютъ ядра нѣкоторыхъ клѣтокъ, пробираются въ протоплазму и принимаются здѣсь за свою специфическую работу, а клѣтки получаютъ новый особенный отпечатокъ: такъ, въ зародышѣ кролика на первыхъ же ступеняхъ его развитія, обособляется два различныхъ слоя клѣтокъ,-- внѣшній и внутренній зародышевые пласты. Вскорѣ на служебномъ посту оказываются еще новыя пангены, доселѣ мирно покоившіяся въ ядрахъ, и вмѣстѣ съ выступленіемъ ихъ въ протоплазму въ зародышѣ обнаруживается новая перемѣна: образуется третій, средній, зародышевый пластъ. Такъ процессъ этотъ медленно подвигается впередъ: съ каждымъ днемъ, а гдѣ и съ каждымъ часомъ, въ протоплазмѣ тѣхъ или иныхъ клѣтокъ появляются все новые и новые виды пангенъ, которыя принимаются за дѣло или вмѣстѣ съ другими, раньше выступившими изъ ядра пангенами, или вполнѣ самостоятельно. А зародышъ вслѣдствіе этого дифференцируется все больше и больше, образуя различныя группы клѣтокъ, несущихъ опредѣленныя функціи -- клѣтокъ мускульныхъ, хрящевыхъ, эпителіальныхъ, нервныхъ и т. д., пока развитіе не завершится вполнѣ...
   Итакъ, по мнѣнію Де-Фриза, развитіе всякаго организма обусловливается послѣдовательнымъ выходомъ на арену дѣятельности различныхъ видовъ пангенъ, заложенныхъ въ ядрѣ оплодотворенной зародышевой клѣтки: заставьте всѣ эти виды пангенъ продефилировать въ строго опредѣленномъ порядкѣ изъ ядеръ различныхъ клѣтокъ въ протоплазму, и онтогенезъ дѣйствительно представится вамъ дѣломъ какъ будто бы простымъ и вполнѣ понятнымъ.
   Не менѣе понятной кажется Де-Фризу и проблема наслѣдственности. Вотъ нѣсколько отдѣльныхъ выдержекъ изъ его книги, показывающихъ, какъ понимаетъ онъ эту проблему.
   "Ядра,-- говоритъ онъ,-имѣютъ значеніе хранилищъ наслѣдственныхъ свойствъ"... "Дитя наслѣдуетъ отъ отца только то, что содержалось въ ядрѣ сперматозоида или цвѣточной пылинки"; а отъ матери оно наслѣдуетъ, очевидно, также только то, что содержалось въ яйцевой клѣткѣ. "Отдѣльныя наслѣдственныя свойства въ живомъ веществѣ клѣтокъ связаны съ отдѣльными матеріальными носителями этихъ свойствъ. Ихъ называю я пангенами. Каждая наслѣдственная особенность имѣетъ свой особый родъ пангенъ"... "Видимыя проявленія наслѣдственности нужно, такимъ образомъ, считать выраженіемъ свойствъ невидимыхъ частичекъ, существующихъ во всякой живой матеріи"... ("Intracellulare Pangenesis"). Словомъ: въ зародышевыхъ клѣткахъ любого организма имѣется на лицо все, характерное для этого организма. Можно ли послѣ этого удивляться, что возникающее изъ такихъ клѣтокъ потомство будетъ походить на своихъ родителей? Гораздо изумительнѣе было бы обратное...
   И атавизмъ находитъ себѣ объясненіе въ свѣтѣ ученія объ интрацеллюлярномъ пангенезисѣ. Извѣстно, что не всѣ виды пангенъ въ зародышевыхъ клѣткахъ дѣятельны; есть между ними даже и такіе, которые переходятъ изъ поколѣнія въ поколѣніе, не покидая ядеръ и не обнаруживая своихъ свойствъ; но иногда, при подходящихъ условіяхъ, такія пангены выходятъ изъ пассивнаго состоянія, становятся дѣятельными, и тогда у организма проявляется какой-нибудь изъ прародительскихъ признаковъ.
   Регенерація, размноженіе почками, гетероморфозъ и тератогенезъ (ненормальное, уродливое развитіе) также теряютъ свой таинственный смыслъ для того, кто согласится признать существованіе дефризовскихъ пангенъ. Чтобы объяснить всѣ эти явленія, достаточно вспомнить, что въ ядрѣ каждой клѣтки сложнаго организма покоятся всѣ характерные для него виды пангенъ.
   Что же касается наслѣдственности пріобрѣтенныхъ свойствъ, то это явленіе, какъ полагаетъ Де-Фризъ, не требуетъ никакихъ объясненій, ибо оно -- не дѣйствительный фактъ, а фикція: къ потомству переходятъ по наслѣдству лишь тѣ измѣненія, которыя связаны съ измѣненіями самихъ половыхъ элементовъ...
   Любопытно отношеніе Де-Фриза къ гипотезѣ Дарвина. Въ "Пангенезисѣ" онъ совершенно основательно различаетъ двѣ отдѣльныя гипотезы: во-первыхъ, гипотезу о существованіи невидимыхъ структурныхъ единицъ живого вещества, являющихся носителями вполнѣ опредѣленныхъ признаковъ, и, во-вторыхъ, гипотезу о странствованіи геммулъ и о способности ихъ стекаться со всѣхъ концовъ тѣла въ половые органы. Первую изъ этихъ гипотезъ Де-Фризъ принимаетъ; вторую отвергаетъ. "Дарвинъ,-- говоритъ онъ,-- допускаетъ переносъ своихъ зародышковъ черезъ все тѣло; мое же воззрѣніе требуетъ движенія пангенъ лишь въ тѣсной области каждой отдѣльной клѣтки"'. Вотъ собственно почему Де-Фризъ окрестилъ свое ученіе "интрацеллюлярнымъ", т. е. внутриклѣточнымъ пангенезисомъ.
   Да и къ чему собственно ведетъ эта "транспортная" гипотеза?-- спрашиваетъ Де-Фризъ. Она совершенно излишня: Дарвинъ ввелъ ее главнымъ образомъ съ цѣлью объяснить явленія регенераціи, размноженія почкованіемъ и наслѣдственности пріобрѣтенныхъ свойствъ. Но регенерація и почкованіе объяснимы и безъ путешествія пангенъ по всему тѣлу; а наслѣдственность пріобрѣтенныхъ свойствъ,-- одно сплошное недоразумѣніе. Конечно,-- продолжаетъ де-Фризъ,-- переходъ пангенъ изъ ядра въ протоплазму можетъ показаться явленіемъ настолько же невозможнымъ, какъ и странствованіе дарвиновскихъ геммулъ. Но если вспомнить, что въ протоплазмѣ клѣтокъ (онъ имѣетъ въ виду главнымъ образомъ растительныя клѣтки) существуютъ токи, идущіе обыкновенно отъ поверхности ядра къ периферіи клѣтки, то очень легко представить себѣ, что эти именно протоплазматическіе токи увлекаютъ вмѣстѣ съ собою и пангены изъ ядра.
   Сдѣлавши эту "поправку" къ пангенезису Дарвина, Де-Фризъ дѣлаетъ и другую. Вы помните, конечно, какое множество безконечно-разнообразныхъ геммулъ должно входить въ составъ каждаго отдѣльнаго полового элемента. Де-Фризѣ, какъ мы уже знаемъ, считаетъ это допущеніе Дарвина не только не правдоподобнымъ, но и совершенно излишнимъ. Число видовъ пангенъ у него весьма ограничено, и въ половыхъ элементахъ могутъ представительствовать лишь нѣсколько штукъ пангенъ отъ каждаго вида: способность ихъ быстро размножаться, какъ полагаетъ Де-Фризъ, вполнѣ обезпечиваетъ присутствіе необходимаго числа ихъ въ той или иной клѣткѣ.
   Не соглашается Де-Фризъ, наконецъ, и съ тѣмъ предположеніемъ Дарвина, согласно которому отщепившіяся отъ клѣтокъ геммулы вновь возвращаются либо въ тѣ же самыя, либо въ другія клѣтки. "Пангены интрацеллюлярнаго пангенезиса,-- говоритъ онъ,-- вышедши однажды изъ ядра, не имѣютъ никакой необходимости возвращаться въ него обратно. Для зародышковъ же дарвиновской транспортной гипотезы это является существеннымъ условіемъ, такъ какъ иначе тѣ способности, носителями которыхъ являются геммулы, не могутъ развиться въ очевидныя свойства въ потомкахъ соотвѣтствующихъ зародышевыхъ клѣтокъ" ("Intracelluläre Pangenesis).
   Тутъ можно, пожалуй, И остановиться, чтобы поразмыслить надъ тѣмъ, съ чѣмъ предлагаетъ намъ согласиться Де-Фризъ.
   Де-Фризъ не скрываетъ, что наука пока не въ силахъ сказать чего-либо опредѣленнаго о предѣльныхъ структурныхъ единицахъ живого вещества. "Какъ пангены построены и въ какой зависимости отъ ихъ строенія находятся видимые признаки организма, этого, -- говоритъ онъ,-- мы не знаемъ" (ibid). То есть, живое вещество клѣтокъ есть, безъ сомнѣнія, вещество организованное, но каковы воображаемые строительные элементы его -- дѣло темное. Самое большее, что можемъ сдѣлать мы, это -- приписать невидимымъ структурнымъ единицамъ основныя свойства видимыхъ, доступныхъ непосредственому наблюденію живыхъ элементовъ, т. е. способность питаться, расти и размножаться дѣленіемъ. Такъ поступилъ Дарвинъ со своими "геммулами", такъ поступаютъ Визнеръ, Вейсманъ, Ферворнъ и Гертвигъ со своими "плазомами", "біофорами", "біогенами" и "идіобластами", также поступаетъ и Де-Фризъ. Въ этомъ смыслѣ его "пангены" не хуже и не лучше гипотетическихъ живыхъ единицъ другихъ авторовъ; и если бы Де-Фризъ ограничилъ полетъ своей фантазіи однимъ лишь предположеніемъ, что пангены питаются, растутъ и размножаются, то къ его гипотезѣ нельзя было бы отнестись строже, чѣмъ, напримѣръ, къ гипотезѣ Дарвина. Но онъ пошелъ дальше. Онъ захотѣлъ не только дополнить, но и исправить дарвиновскій "пангенезисъ", онъ поставилъ себѣ цѣлью спасти хоть часть этого ученія отъ упрековъ въ неправдоподобности и... многое запуталъ.
   Путаница началась собственно съ того момента, какъ Дефризу пришла въ голову несчастная мысль -- кстати сказать, навѣянная Негели и Саксомъ {"Признаки, органы, приспособленія, функціи, видимые намъ лишь въ весьма сложной формѣ, въ зародышевой плазмѣ разложены на свои истинные элементы" (Негели).
   "Нужно признать столько же специфическихъ образовательныхъ веществъ, сколько мы различаемъ формъ органовъ у растеній... Весьма незначительныя количества этихъ веществъ заставляютъ тотъ матеріалъ, съ которымъ они смѣшиваются, застывать въ различныя органическія формы" Саксъ).},-- признать пангены выразителями независимыхъ (selbständige) элементарныхъ свойствъ организма.
   "Независимыя элементарныя свойства" -- какія все простыя и ясныя слова, но какъ туманенъ смыслъ ихъ въ данномъ случаѣ! Какъ уже извѣстно, согласно дарвиновскому "пангенезису", въ каждой яйцевой клѣткѣ, въ каждой цвѣточной пылинкѣ и въ каждомъ сперматозоидѣ должны вмѣшаться милліоны разнообразнѣйшихъ геммулъ. Предположеніе это оказалось болѣе чѣмъ преувеличеннымъ. Де-Фризу нужно было сократить до возможнаго минимума не только число геммулъ, входящихъ въ отдѣльную зародышевую клѣтку, но и число ихъ видовъ; нужно было непремѣнно сдѣлать эту уступку критикѣ, чтобъ оградить свое ученіе отъ справедливыхъ упрековъ ея. И вотъ онъ придумываетъ свои пангены, называя ихъ въ отличіе отъ геммулъ Дарвина "носителями независимыхъ элементарныхъ свойствъ". Выдумка, пожалуй, недурная, ибо она можетъ быть подкрѣплена цѣлымъ рядомъ соблазнительныхъ аналогій. И въ самомъ дѣлѣ. Вся вселенная -- звѣзды и планетные міры, кометы и метеорная пыль, земля и населеніе ея,-- все это въ конечномъ подсчетѣ образовано изъ нѣсколькихъ десятковъ "простыхъ тѣлъ", "химическихъ элементовъ", обладающихъ способностью вступать въ безчисленно-разнообразныя комбинаціи. Далѣе. Семь основныхъ цвѣтовъ радуги, комбинируясь на тысячу ладовъ, создаютъ тотъ волшебный міръ цвѣтовъ и красокъ, оттѣнковъ и переливовъ, для описанія котораго даже муза декадентовъ не находитъ соотвѣтствующихъ словъ и выраженій. И, наконецъ, такое же мистическое число звуковъ оказывается вполнѣ достаточномъ для воспроизведенія всѣхъ дивныхъ мелодій, которыя подарилъ міру музыкальный геній творца "Героической симфоніи". Почему жъ и пангенамъ не играть такой универсальной роли въ живой природѣ? Пусть ограничено число ихъ видовъ, но за то онѣ способны давать самыя разнообразныя сочетанія. Почему же не думать, что эта-то способность ихъ служитъ причиною разнообразія организованнаго міра? Почему не согласиться съ той мыслью, что морфологическія и физіологическія особенности всѣхъ организмовъ представляютъ собою нѣчто производное, составленное изъ свойствъ разнородныхъ пангенъ? Почему?
   Химическіе элементы -- фактъ не подлежащій никакимъ сомнѣніямъ; семь основныхъ цвѣтовъ радуги -- сама дѣйствительность; семь звуковъ музыкальной гаммы -- опять-таки нѣчто конкретное. А пангены? Пангены -- голая абстракція, звукъ пустой. Чтобъ убѣдиться, что это дѣйствительно такъ, достаточно сравнить пангены, ну, хотя бы, съ геммулами Дарвина.
   Существуютъ ли геммулы, или не существуютъ -- неизвѣстно. Но если онѣ дѣйствительно не миѳъ, то всякій можетъ себѣ представить ихъ болѣе или менѣе наглядно. Такъ, зная, что геммулы ничѣмъ въ сущности не разнятся отъ тѣхъ клѣтокъ, отъ которыхъ онѣ отщепляются, не трудно представить себѣ, какова должна быть, напримѣръ, мускульная геммула. Зная затѣмъ, что всѣ геммулы вообще размножаются и способны возсоздавать клѣтки соотвѣтствующаго имъ типа, можно довольно легко понять, какъ это изъ вновь народившихся мускульныхъ геммулъ образуются обязательно мускульныя, а не роговыя и не нервныя клѣтки. Зная, наконецъ, что всякое пустячное измѣненіе въ любой клѣткѣ сказывается или, вѣрнѣе, обусловливается соотвѣтствующимъ измѣненіемъ въ самихъ геммулахъ, мы опять-таки можемъ вполнѣ наглядно представить себѣ, какимъ образомъ изъ слегка видоизмѣненныхъ мускульныхъ геммулъ возникаютъ соотвѣтственно видоизмѣненныя мускульныя кл 23;тки. Говоря иначе, все, что извѣстно намъ о различныхъ клѣткахъ, мы переносимъ полностью на соотвѣтствующія имъ геммулы. Правильно ли это, или неправильно, цѣлесообразно или нецѣлесообразно, умно или нѣтъ -- это ужъ совсѣмъ особое дѣло. Во всякомъ случаѣ со словомъ "геммула" всегда связывается рядъ реальныхъ, конкретныхъ особенностей живой матеріи. А что такое пангена? И въ чемъ состоятъ тѣ "независимыя элементарныя свойства", которыя приписываетъ имъ Де-Фризъ?
   Онъ, надо полагать, имѣетъ въ виду слѣдующее: среди разнородныхъ пангенъ растительнаго царства однѣ надѣлены способностью создавать клѣтчатку, другія -- хлорофилъ, третьи -- краски цвѣтовъ и т. д.; а въ ряду разнородныхъ пангенъ животнаго царства однѣ являются образователями рогового вещества, другія -- хрящевого, третьи -- мускульнаго, четвертыя -- нервнаго и т. д. Однако, врядъ ли можно назвать удачною эту попытку опредѣлить точнѣе значеніе словъ "независимыя элементарныя свойства организмовъ", и вотъ почему. Легко сказать "и такъ далѣе"! Но нужно же придать какой-нибудь конкретный смыслъ этому широковѣщательному, но и предательскому выраженію. Представьте себѣ то безконечное разнообразіе морфологическихъ и функціональныхъ особенностей, которое буквально подавляетъ всякаго внимательнаго изслѣдователя природы; представьте себѣ хоть на мгновеніе тѣ тонкіе, едва уловимые штрихи, которыми отмѣчено строеніе какого-нибудь высоко-организованнаго существа, и вы невольно должны будете согласиться, что число гипотетическихъ "образователей", о которыхъ говоритъ Де-Фризъ, нужно значительно увеличить, и не только увеличить, но и снабдить ихъ какими-нибудь опредѣленными, конкретными свойствами. А это -- затѣя опасная: придется, пожалуй, признать столько же отдѣльныхъ видовъ пангенъ, сколько существуетъ, по мнѣнію Дарвина, отдѣльныхъ видовъ геммулъ. Въ такомъ случаѣ сама собою отпадетъ разница между геммулами и пангенами, разница, которую такъ настойчиво подчеркиваетъ Де-Фризъ: вѣдь онъ потому только и придумалъ "новыя" структурныя единицы живого вещества, потому только и назвалъ ихъ "носителями независимыхъ элементарныхъ свойствъ", чтобы устранить изъ своей гипотезы тотъ элементъ, который въ "пангенезисѣ" Дарвина казался особенно неправдоподобнымъ. Это во-первыхъ. А во-вторыхъ, ни одинъ изъ правовѣрнѣйшихъ прозелитовъ дефризовской гипотезы -- я ужъ не говорю о самомъ Де-Фризѣ -- не рѣшится объяснять, какимъ это образомъ изъ различныхъ комбинацій пангенъ (носителей независимыхъ свойствъ) происходятъ всевозможныя морфологическія приспособленія -- приспособленія къ перекрестному опыленію у растеній, покровительственная окраска, мимикрія; ни одинъ изъ нихъ не рискнетъ пуститься въ толкованія того, какъ изъ сочетанія пангенъ мускульнаго, хрящевого, нервнаго и т. д. веществъ получаются "вторичные половые признаки", особенности "сезоннаго диморфизма", признаки отдаленныхъ предковъ, сложная архитектура глаза, въ особенности -- сѣтчатой оболочки его и т.. п. Самъ Де-Фризъ, по крайней мѣрѣ, такихъ разоблаченій не дѣлаетъ. Онъ говоритъ только, что все это -- плоды различныхъ комбинацій разнородныхъ пангенъ. Комбинаціи, разумѣется, дѣло хорошее,-- что и говорить. Но вѣдь нужно же узнать, что комбинируется и каковы на самомъ дѣлѣ свойства вступающихъ въ комбинаціи элементовъ. А вотъ этого-то Де-Фризъ, къ сожалѣнію, и не даетъ: свойства его пангенъ неуловимы, подернуты дымкой таинственности и непознаваемости. Одно лишь несомнѣнно: онѣ -- не геммулы, ибо число отдѣльныхъ видовъ геммулъ невѣроятно огромно, а Де-Фризъ съ этимъ соглашаться не хочетъ, потому что согласиться съ этимъ -- все одно, что утопить пангены въ томъ же омутѣ, въ которомъ погибли геммулы. Одно спасеніе -- надѣлить пангены какими-то болѣе общими, чѣмъ у геммулъ, но за то никому невѣдомыми свойствами. Только спасеніе ли это -- вотъ въ чемъ вопросъ. Что лучше въ самомъ дѣлѣ: признать ли невѣроятное число носителей конкретныхъ свойствъ, или ограниченное число носителей свойствъ абстрактныхъ? Печальная диллема: хвостъ вытащишь,-- носъ завязнётъ, носъ вытащишь,-- хвостъ завязнетъ...
   Нельзя сказать, чтобы особенное довѣріе внушало и другое апріорное положеніе въ ученіи Де-Фриза. Я имѣю въ виду гипотезу о переходѣ пангенъ изъ ядра въ протоплазму. Де-Фризъ думаетъ, что, заставляя пангены странствовать лишь въ тѣсныхъ предѣлахъ клѣтки, онъ тѣмъ самымъ дѣлаетъ свою гипотезу болѣе вѣроятною, чѣмъ гипотеза Дарвина, согласно которой геммулы могутъ пробѣгать относительно громадныя пространства. Однако, если бы это было и на самомъ дѣлѣ такъ, то все-же остается непонятнымъ, почему въ одномъ случаѣ изъ ядра выходятъ однѣ пангены, въ другомъ -- другія и всегда именно тѣ, которыя въ данную минуту нужны. Вспомните, что весь онтогенетическій процессъ, по Де-Фризу, на томъ только и основывается, что пангены выступаютъ изъ ядра съ извѣстною для каждаго даннаго организма послѣдовательностью. Вы спросите: кто выпускаетъ ихъ въ такомъ строгомъ, разъ навсегда опредѣленномъ порядкѣ? Кто регулируетъ дѣятельность пангенъ, удерживая однѣхъ на мѣстѣ, внутри ядра, и выгоняя другихъ на работу? И вы, разумѣется, въ правѣ задать этотъ далеко не праздный вопросъ, не смотря на то, что самъ Де-Фризъ обходитъ его молчаніемъ. Вопросъ этотъ имѣетъ свое raison d'être еще и потому, что Дефризъ рѣшительно настаиваетъ на мысли, будто пангены, однажды вышедшія изъ ядра, ужъ больше въ него не возвращаются. Почему же нѣтъ? Кто поручится, что онѣ и въ самомъ дѣлѣ не способны возвращаться обратно въ ядро? Неужели выскакивать изъ ядра по щучьему велѣнію, по дефризовому хотѣнію легче, чѣмъ вскакивать въ ядро обратно? А вѣдь очень соблазнительно допустить такого рода "отступленіе" пангенъ съ поля дѣятельности: оно дало бы возможность объяснить довольно просто ослабленіе того или иного свойства различныхъ клѣтокъ, пониженіе ихъ дѣятельности, старость и... даже самую смерть ихъ. Достаточно было бы представить себѣ слѣдующее: всѣ пангены спрятались обратно въ ядерную капсулю, устроили забастовку, отказались нести свои обязанности -- и наступила смерть...
   Еще болѣе загадочною оказывается роль пангенъ въ дѣлѣ регенераціи и сродныхъ ей явленій. Нужно обладать фантазіей Геккеля, нужно вдохнуть въ структурныя единицы живого вещества элементы сознанія и предусмотрительности, чтобы понять, какимъ это образомъ онѣ узнаютъ, гдѣ и когда имъ нужно проявить свою дѣятельность. Иначе нѣтъ рѣшительно никакой возможности объяснить, почему пангены такъ безошибочно покидаютъ свое убѣжище тогда именно, когда имъ необходимо это сдѣлать, и принимаются за возстановленіе утраченнаго органа какъ разъ въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ нужно. Въ этомъ пунктѣ, равно какъ и въ вопросѣ о роли пангенъ въ дѣлѣ эмбріональнаго развитія, гипотеза Де-Фриза страдаетъ тѣми же недочетами, что и гипотеза Дарвина. А потому распространяться дальше на эту тему нѣтъ надобности: подробности аргументаціи приведены мною въ предыдущей статьѣ. Прибавлю еще вотъ что. О. Гертвигъ, въ общемъ раздѣляющій взгляды Де-Фриза, не скрываетъ, однако, тѣхъ трудностей, съ которыми связана всякая теорія развитія въ духѣ "интрацеллюлярнаго пангенезиса". "Если, говоритъ онъ, изъ суммы отдѣльныхъ зачатковъ (положимъ, пангенъ. В. Л.) долженъ возникнуть опредѣленный организмъ, то отдѣльные зачатки въ теченіе процесса развитія должны развиваться въ правильной послѣдовательности". Но, прибавляетъ дальше Гертвигъ, "эта часть теоріи связана съ наибольшими трудностями для нашего представленія".
   Я слишкомъ далекъ отъ мысли считать работу Де-Фриза безплодною. Крупные недочеты ея съ избыткомъ возмѣщаются крупными же достоинствами. И вотъ въ числѣ обобщеній, выставленныхъ Де-Фризомъ, особеннаго вниманія заслуживаютъ слѣдующія два.
   На цѣломъ рядѣ примѣровъ онъ устанавливаетъ то положеніе, что въ дѣлѣ наслѣдственности принимаетъ участіе не только ядро, но и протоплазма. "Существуетъ, говоритъ онъ, своего рода наслѣдственность внѣ ядра". Какъ примѣръ этого рода наслѣдственности приводится такой фактъ. Въ протоплазмѣ растительныхъ клѣтокъ имѣются особенныя образованія -- хроматофоры, крахмалообразователи, хлорофилловыя зерна, вакуолы. Всѣ эти элементы растительной клѣтки при дѣленіи ея также дѣлятся и передаются по ровну обѣимъ дочернимъ клѣткамъ. Признавая наслѣдственность внѣ ядра, Де-Фризъ все же остается при томъ убѣжденіи, что хранилищемъ наслѣдственныхъ свойствъ организма является главнымъ образомъ и прежде всего ядро; или точнѣе: въ ядрѣ фиксируются всѣ типичныя особенности даннаго организма, а въ протоплазмѣ онѣ развиваются, ибо тутъ отдѣльныя пангены становятся активными. "Передача, говоритъ Дефризъ, есть функція ядра, а развитіе дѣло протоплазмы -- Die Ueberlieferung ist die Funktion der Kerne, die Entwickelung ist Aufgabe des Cytoplasma" (Intracellulare Pangenesis).
   Другое обобщеніе Де-Фриза не менѣе цѣнно. Онъ, какъ уже упоминалось выше, утверждаетъ, что въ ядрѣ всякой клѣтки имѣются всѣ роды пангенъ, характерные для даннаго организма. Это утвержденіе не только облегчаетъ пониманіе такихъ явленій, какъ безполое размноженіе, регенерація, прививочная гибридація и гетероморфозъ, не только оправдывается тѣми фактами, о которыхъ подробно говорилось въ первой статьѣ, но и уничтожаетъ разницу между клѣтками соматическими и зародышевыми.
   Однако, въ глазахъ нѣкоторыхъ ученыхъ это -- ересь, противъ которой особенно возстаетъ Августъ Вейсманъ. Къ изложенію его взглядовъ мы дальше и перейдемъ.
   

VII.

   Вмѣстѣ со Спенсеромъ, Дарвиномъ и Де Фризомъ мы до сихъ поръ то уносились въ заоблачныя сферы фантазіи, то возвращались въ прозаичный міръ дѣйствительности: "идеологическія надстройки" этихъ авторовъ покоятся если и не на очень прочномъ, то во всякомъ случаѣ на фактическомъ "базисѣ". Очевидно, вѣря въ легенду о миѳическомъ Антеѣ, и Спенсеръ, и Дарвинъ, и Де-Фризъ спускались всякій разъ, какъ имъ нужно было набраться свѣжихъ силъ, на землю, въ кругъ "низкихъ истинъ" положительнаго знанія, а тамъ... вновь уносились въ царство "насъ возвышающаго обмана", въ тотъ самый міръ, гдѣ мысль не вѣдаетъ цѣпей.
   Но вотъ ръ переспективѣ показывается тѣнь Августа Вейсмана. Вокругъ него волнующійся эфиръ межзвѣзднаго пространства. Въ одной рукѣ его -- объемистый томъ въ 616 страницъ съ надписью: "Das Keimplasma. Eine Theorie der Vererbung"; другая рука устремлена въ даль, гдѣ виднѣется волшебный замокъ, залитый свѣтомъ необузданной фантазіи, остроумія, творческихъ порывовъ: это его дѣтище -- плодъ эфемернаго союза положительной науки съ "чистымъ" разумомъ. Чудное сооруженіе! Какая тонкая филигранная работа! Какое множество куполовъ, башенокъ, бельведеровъ; и все съ виду такъ законченно, такъ стройно. Снаружи -- изящные барельефы, внутри -- живописные фрески и плафоны, наверху -- солнце поэзіи, а внизу, вокругъ основанія,-- все облака, облака... Какъ тутъ не потерять головы, при видѣ всего этого великолѣпія, не взирая даже на отрезвляющія рѣчи такихъ строгихъ критиковъ, какъ О. Гертвигъ и Д. Роменсъ. Но просвѣтлѣніе, въ концѣ концовъ, все же наступаетъ: холодные души, отпускаемые щедрой рукой Гертицга и Роменса, возвращаютъ насъ къ дѣйствительности, и миражъ расплывается, исчезаетъ въ тѣхъ самыхъ облакахъ, что такъ непрочно подпирали основаніе волшебнаго зданія, воздвигнутаго художественнымъ геніемъ Вейсмана...
   "Существуетъ, помимо опыта, и другіе пути для достиженія принципіальныхъ воззрѣній, -- говоритъ Вейсманъ -- и не всегда опытъ приводитъ къ самому вѣрному рѣшенію, если даже онъ на первыхъ порахъ и выглядитъ вполнѣ доказательнымъ... Мнѣ кажется, -- продолжаетъ онъ нѣсколькими строками ниже, -- что осторожные выводы изъ общихъ данныхъ о наслѣдственности ведутъ насъ къ цѣли вѣрнѣе, чѣмъ выводы изъ такихъ опытовъ, которые, какъ бы цѣнны они ни были и какъ бы мы ни старались принимать ихъ въ соображеніе, никогда не бываютъ вполнѣ чисты и несомнѣнны" {А. Weismann. "Das Keimplasma. Eine Theorie der Vererbung".}.
   Что и говорить! Умозрѣніе и творчество играютъ важную роль въ естествознаніи. На ряду съ поэтическимъ и философскимъ творчествомъ можно смѣло поставить творчество научное. Развѣ тотъ процессъ, при помощи котораго палеонтологъ возсоздаетъ картины далекаго прошлаго изъ исторіи земли, не есть своего рода творчество? Развѣ космогоническая гипотеза Канта-Лапласа, ученіе о происхожденіи видовъ и эволюціонная теорія не составляютъ до извѣстной степени плодъ умозрѣнія? Развѣ на ряду съ именами "божественнаго" Платона и великаго Гете не встаютъ передъ нами имена Ньютона, Кювье, Дарвина -- людей, надѣленныхъ глубокою мыслью и исключительнымъ даромъ научнаго творчества? Это трюизмы, и о нихъ не спорятъ. Но нужно помнить одно: умозрѣніе имѣетъ мѣсто въ естествознаніи лишь постольку, поскольку оно не только не противорѣчитъ фактамъ, но и подтверждается ими прямо или косвенно. Вейсманъ правъ, разумѣется, требуя, чтобъ факты эти были "несомнѣнны", и чтобъ опыты, производимые для провѣрки выводовъ изъ этихъ фактовъ, отличались возможною "чистотою". Однако, объявляя, но имя умозрѣнія, войну "сомнительнымъ" фактамъ и не "вполнѣ чистымъ" опытамъ, онъ ударяется въ противоположную крайность и строитъ далеко не "несомнѣнныя" обобщенія исключительно на данныхъ "вполнѣ чистаго" разума. Вѣрно-ли это, или нѣтъ -- пусть читатель судитъ самъ, ознакомившись съ основоположеніями теоріи Вейсмана. Перейдемъ прямо къ дѣлу и развернемъ полностью тотъ архитектурный планъ, согласно которому, какъ полагаетъ Вейсманъ, построено живое вещество.
   Въ зародышевой клѣткѣ, какъ и во всякой другой клѣткѣ, нужно различать два существенно различныхъ живыхъ вещества, клѣточную и ядерную плазму. Въ ядерной плазмѣ -- и только въ ней одной -- покоятся всѣ тайны развитія и наслѣдственной передачи. Она-то и есть истинный матеріальный субстратъ наслѣдственности, а потому и представляетъ исключительный научный интересъ. Назовемъ ее,-- говоритъ Вейсманъ,-- Кеітріазтой, т. е. зародышевой плазмой. Постигнуть строеніе зародышевой плазмы, опредѣлить характеръ составляющихъ ее видимыхъ и невидимыхъ структурныхъ единицъ, понять ихъ взаимоотношенія, выяснить ихъ роль въ процессѣ развитія организмовъ и въ дѣлѣ наслѣдственности -- такова задача Вейсмана. Къ услугамъ его два орудія, которыми онъ владѣетъ одинаково искусно: отличный микроскопъ и богатое воображеніе. Сначала мы съ вами въ мірѣ дѣйствительности. Передъ нами рядъ артистически изготовленныхъ микроскопическихъ препаратовъ, имѣющихъ цѣлью ознакомить насъ съ грубою архитектурой зародышевой плазмы. Что же мы видимъ?
   Ядро одѣто въ тоненькую оболочку. Внутри оболочки рельефно выступаетъ существенная часть ядернаго вещества, такъ называемый хроматинъ -- кличка, связанная со способностью этого вещества окрашиваться различными красками, употребляемыми въ микроскопической техникѣ. Всмотримся, однако, внимательнѣе: хроматинъ состоитъ изъ отдѣльныхъ болѣе или менѣе обособленныхъ участковъ, имѣющихъ форму то шариковъ, то слегка согнутыхъ палочекъ, то нитей. Это -- хромозомы или, по просту, зерна ядернаго вещества. "Я, -- говоритъ Вейсманъ, -- называю ихъ идантами" и тутъ же объясняетъ, что названіе это онъ заимствуетъ у Негели, который окрестилъ зародышевую плазму именемъ идіоплазмы, что значитъ собственно наслѣдственная плазма.
   Дальше микроскопъ открываетъ въ нѣкоторыхъ, изъ предлагаемыхъ вашему вниманію препаратовъ, новыя чудеса. Оказывается, что хромозома есть нѣчто сложное: она въ свою очередь состоитъ изъ кучки болѣе или менѣе мелкихъ зернышекъ, микрозомъ, которыя Вейсманъ обозначаетъ именемъ идовъ.
   Идъ есть собственно то же самое, что Вейсманъ раньше, въ другихъ своихъ произведеніяхъ, называлъ "прародительской плазмой" -- Annenplasma; и этими словами -- "прародительская плазма" -- опредѣляется вполнѣ та роль,-- которую идъ долженъ играть въ явленіяхъ развитія и наслѣдственности. Ничтожный по величинѣ, едва видимый даже при сильныхъ увеличеніяхъ микроскопа, идъ тѣмъ не менѣе вмѣщаетъ въ себѣ все, что необходимо для возникновенія новаго организма: въ немъ in potentia заложены всѣ свойства и особенности взрослаго высоко-развитого существа, въ немъ -- весь секретъ онтогенеза и наслѣдственной передачи признаковъ. Одного единственнаго ида было бы вполнѣ достаточно, чтобы возсоздать полностью взрослый организмъ. Но въ зародышевой плазмѣ много идовъ, и это обстоятельство не должно смущать насъ. Вѣдь появляющееся на свѣтъ потомство воспроизводитъ нерѣдко характерныя особенности своихъ болѣе или менѣе отдаленныхъ предковъ; для храненія этихъ-то прародительскихъ свойствъ и предназначены довольно многочисленные иды.
   Однако, мыслимая-ли вещь, чтобъ такая, можно сказать, универсальная штука, какъ идъ, представляла нѣчто незатѣйливое по строенію и простое по свойствамъ? Конечно, нѣтъ -- отвѣчаетъ Вейсманъ и предлагаетъ ознакомиться съ детальнымъ строеніемъ ида. Но тутъ полномочія микроскопа кончаются, а потому намъ предстоитъ распрощаться съ міромъ чувственныхъ воспріятій и переселиться въ царство призраковъ.
   Здѣсь мы первымъ дѣломъ встрѣчаемся съ детерминантами или "опредѣляющими частицами" (Bestimmungstücke oder Determinanten). Детерминантъ -- многозначительное слово: не то предопредѣленіе, не то роковая необходимость. Дѣло въ томъ, что каждый идъ построенъ изъ множества различныхъ детерминантовъ. Чѣмъ сложнѣе организовано живое существо, чѣмъ разнохарактернѣе составляющія его клѣтки, тѣмъ разнообразнѣе и детерминанты, входящіе въ составъ зародышевой плазмы и, стало быть, каждаго отдѣльнаго ида. Свойствами детерминантовъ опредѣляются свойства тѣхъ клѣтокъ и клѣточныхъ группъ, которыя должны будутъ, въ концѣ концовъ, развиться изъ зародышевой плазмы. Отсюда и названіе этихъ невидимыхъ строительныхъ единицъ живого вещества -- детерминанты. Онѣ, подобно идамъ, могутъ расти и размножаться путемъ дѣленія.
   Почему-жъ детерминанты различны? Потому,-- отвѣчаетъ Вейсманъ,-- что они сравнительно высоко-организованные элементы зародышевой плазмы. Каждый детерминантъ составленъ изъ элементовъ низшаго порядка, которые собственно и суть предѣльныя структурныя единицы живого вещества. "Я,-- говоритъ Вейсманъ,-- называю эти единицы носителями жизни или біофорами (Lebensträger oder Biophoren), потому что онѣ представляютъ собою мельчайшія частички, въ которыхъ сказываются основныя свойства жизни: ассимиляція и обмѣнъ веществъ, ростъ и размноженіе дѣленіемъ..." "Въ дѣлѣ наслѣдственности біофоры играютъ ту же роль, которую Де-Фризъ приписалъ своимъ пангенамъ, т. е. онѣ суть носители клѣточныхъ свойствъ..." "Я полагаю, что ни въ какомъ случаѣ нельзя считать біофоры чисто гипотетическими единицами; они должны существовать, ибо проявленія жизни должны быть связаны съ какими-нибудь матеріальными элементами" {А. Weismann. "Das Keimplasma".}. (Вездѣ курсивъ Вейсмана).
   Разнообразны біофоры, иба разнообразны свойства живого вещества; разнообразны тѣ сочетанія, въ которыя могутъ вступать біофоры; разнообразны, значитъ, должны быть и построенные изъ біофоровъ детерминанты. Да, плевно построенные -- по строго опредѣленному плану, какъ и подобаетъ такимъ важнымъ элементамъ живого вещества, какъ детерминанты. "Детерминантъ,-- поясняетъ Вейсманъ,-- не есть простая куча различныхъ біофоровъ, нѣтъ: онъ -- живая единица, надѣленная особыми свойствами и стоящая выше біофора" (Ibid).
   Сами біофоры сложены изъ цѣлой группы химическихъ молекулъ, а эти послѣднія, какъ извѣстно, состоятъ изъ атомовъ.
   Итакъ, кому вздумается перечислить всѣ строительные элементы зародышевой плазмы, придерживаясь табели о рангахъ, тотъ долженъ будетъ распредѣлить ихъ въ такомъ порядкѣ: атомъ, молекула, біофоръ, детерминантъ, идъ и идантъ. Предлагаю кстати перечитать и слѣдующее резюмэ самого Вейсмана:
   "Зародышевая плазма многоклѣтныхъ организмовъ состоитъ изъ прародительскихъ плазмъ дли идовъ -- живыхъ единицъ третьей ступени, которыя, сочетаясь понѣскольку, образуютъ ядерные сегменты (Kernstäbchen -- ядерныя палочки) или иданты. Каждый идъ построенъ изъ тысячъ или сотенъ тысячъ детерминантовъ -- живыхъ единицъ второй ступени, которыя въ свою очередь составляются изъ особенныхъ носителей жизни, изъ біофоровъ, уже мельчайшихъ живыхъ единицъ. Біофоры разнообразны, и каждый видъ ихъ соотвѣтствуетъ опредѣленнымъ частямъ клѣтки: они, слѣдовательно, носители свойствъ клѣтокъ. Въ различномъ, но строго опредѣленномъ числѣ и сочетаніи они составляютъ детерминанты, изъ которыхъ каждая является зачаткомъ извѣстной клѣтки или же болѣе или менѣе значительной группы клѣтокъ". (Ibid.)...
   Замѣчательно, какъ часто мысль теоретиковъ естествознанія вертится въ какомъ-то заколдованномъ кругу, не будучи въ силахъ выбиться изъ-подъ власти нѣкоторыхъ, точно сросшихся съ психико-физической организаціей человѣка, общихъ представленій и символовъ! Когда были открыты клѣтки, то наука стала величать каждый сложный организмъ микрокосмомъ, состоящимъ изъ милліоновъ разнообразнѣйшихъ строительныхъ элементовъ. Когда затѣмъ микроскопъ далъ намъ возможность постигнуть детальную архитектуру клѣтки, тогда ужъ ее стали называть микрокосмомъ, который составленъ изъ крошечныхъ, но покуда еще видимыхъ частичекъ живого вещества. Но мысль теоретиковъ не успокоилась и на этомъ. Она перешагнула за порогъ чувственныхъ воспріятій и превратила въ невидимый микрокосмъ то, что раньше признавалось лишь простымъ элементомъ видимаго микрокосма: крошечная частичка живой матеріи, ничтожный по размѣрамъ идъ преобразился въ цѣлую вселенную, состоящую изъ милліоновъ невидимыхъ біофоровъ, а клѣтка -- когда-то предѣльный структурный элементъ живого существа -- стала вмѣстилищемъ огромнаго числа самостоятельныхъ микрокосмовъ. Милліоны микро-микрокосмовъ въ каждомъ микро-микрокосмѣ -- можно-ли идти дальше этого! При желаніи остаться послѣдовательнымъ, не только можно, но и должно. Что мѣшаетъ намъ считать и біофоръ своего рода микрокосмомъ? Въ мірѣ призраковъ и неизмѣримо малыхъ величинъ для разума не существуетъ препонъ: тутъ все возможно, все допустимо. Когда атомистъ на основаніи дѣлимости матеріи трактуетъ объ атомахъ, подъ-атомахъ второго, десятаго, сотаго и т.д. порядка, когда онъ, идя по стопамъ Ампера, утверждаетъ, что всякое тѣло состоитъ не изъ матеріальныхъ атомовъ, а изъ непротяженныхъ центровъ приложенія силъ -- тогда остается лишь благоговѣйно преклониться предъ послѣдовательностью такого атомиста, не убоявшагося загнать мысль свою въ логическій тупикъ. И совершенно такого же поощренія за неустрашимость заслуживаетъ біологъ, который въ страстномъ порывѣ постигнуть смыслъ жизненнаго процесса, начнетъ дробить біофоры на суббіофоры перваго, сотаго и т. д. порядка, пока не придетъ къ счастливой мысли, что живая матерія состоитъ сплошь изъ непротяженныхъ математическихъ точекъ приложенія жизненной силы. Много-ли отъ этого словеснаго спорта выиграетъ наука -- не берусь судить; напомню только характерную сценку въ кабинетѣ Фауста.
   

Мефистофель.

   ... И вообще, во всемъ держитесь слова.
   Дорога Торная тогда для васъ готова
   Къ познанью твердому всего.
   

Ученикъ.

   Но вѣдь понятія въ словахъ должны же быть?
   

Мефистофель.

   Прекрасно; но надъ тѣмъ не надо такъ трудиться:
   Коль скоро недочетъ въ понятіяхъ случится,
   Ихъ можно словомъ замѣнить.
   Словами диспуты ведутся,
   Изъ словъ системы создаются;
   Словамъ должны мы довѣрять,
   Въ словахъ нельзя ни іоты измѣнять...
   
   А впрочемъ, извиняюсь за лирическое отступленіе и возвращаюсь вновь къ Вейсману.
   Какъ же дѣйствуетъ тотъ механизмъ, который зовется зародышевой плазмой? Вопросъ о томъ, кто или что приводитъ его въ дѣйствіе -- придется ужъ оставить въ сторонѣ: успокоимся на мысли, что тутъ мы, очевидно, имѣемъ дѣло съ механизмомъ самодѣйствующимъ.
   Развитіе начинается съ того момента, какъ одноклѣтный зародышъ распадается на двѣ эмбріональныя клѣтки; при этомъ весь механизмъ "зародышевой плазмы" приходитъ въ движеніе: иданты, иды, детерминанты и біофоры принимаются за предназначенную имъ работу. Каждый идантъ ядра зародышевой клѣтки дѣлится на двое; съ ними вмѣстѣ дѣлятся и иды, входящіе въ составъ иданта, такъ что обѣ дочернія клѣтки зародыша, или, какъ называютъ ихъ, шары дробленія, получаютъ по равному количеству ядернаго вещества. Однако, равное количественно оказывается неравнымъ качественно. Уже при первомъ дѣленіи, какъ полагаетъ Вейсманъ, ядра обоихъ шаровъ дробленія становятся настолько различными, что одно изъ нихъ содержитъ въ себѣ лишь данныя для образованія внѣшняго зародышеваго пласта (эктодермы), а другое -- только наслѣдственныя свойства внутренняго зародышеваго пласта (энтодермы). Но откуда такая разница? Что собственно произошло? Иды при дѣленіи распались на несходныя, качественно несходныя, половинки; въ одной дочерней клѣткѣ очутились одни изъ детерминантовъ, въ другой -- другіе: это-то и вызвало разницу между первыми шарами дробленія. Дальше повторяется съ извѣстною послѣдовательностью и законностью та же исторія {"Ядра обоихъ шаровъ дробленія уже при первомъ дѣленіи одноклѣтнаго зародыша могутъ сдѣлаться настолько несходными, что одно изъ нихъ будетъ содержать лишь наслѣдственныя свойства эктодермы, другое -- энтодермы. При дальнѣйшемъ дробленіи эктодермальное вещество ядра распадется на вещество, содержащее наслѣдственные зачатки нервной системы и вещество, содержащее зачатки наружныхъ покрововъ. Въ первомъ, при дальнѣйшемъ дробленіи, ядерное вещество, заключающее наслѣдственныя особенности органовъ чувствъ, обособится отъ вещества, содержащаго характерные зачатки центральной нервной системы и т. д., и т. д., вплоть до того момента, какъ будутъ заложены всѣ отдѣльные органы и скажутся всѣ тончайшія особенности гистологической дифференцировки". А. Weisman. "Das Keimplasma".}. Зародышевая плазма систематически дифференцируется. Иды вновь образующихся клѣтокъ при всякомъ слѣдующемъ дѣленіи становятся все бѣднѣе и бѣднѣе качественно различными детерминантами, архитектура ихъ постепенно упрощается, и дѣло кончается тѣмъ, что образуется, наконецъ, столько же отдѣльныхъ видовъ идовъ -- а стало быть и ядерныхъ веществъ,-- сколько въ зародышевой клѣткѣ имѣлось самобытныхъ детерминантовъ. Говоря конкретно, зародышевая плазма, которая въ началѣ состояла, положимъ, изъ тысячи сортовъ детерминантовъ, за время онтогенеза распадается на тысячу разнородныхъ ядерныхъ плазмъ, въ каждой изъ которыхъ представительствуетъ одинъ какой-нибудь родъ детерминантовъ. "На этомъ сложномъ процессѣ распаденія ида зародышевой плазмы на детерминанты основывается все построеніе организма, образованіе его болѣе крупныхъ частей, расчлененіе его, возникновеніе отдѣльныхъ органовъ и даже обусловливаемая количествомъ клѣтокъ величина этихъ органовъ. Общій планъ строенія организма, а также проявленіе качествъ, обозначающихъ тотъ классъ, порядокъ, семейство и родъ, къ которому относится данный организмъ -- все это основывается исключительно на процессѣ распаденія зародышевой плазмы на детерминанты" {А. Weisman. "Das Keimplasma".}.
   Прямая обязанность детарминанта въ онтогенезѣ сводится къ тому, чтобы донести до извѣстной клѣтки связную группу вполнѣ опредѣленныхъ біофоровъ. На этомъ роль его собственно и кончается. Дальше на сцену выступаютъ сами біофоры -- предѣльныя структурныя единицы живого вещества. Детерминантъ распадается на составляющіе его біофоры, послѣдніе пробираются сквозь поры ядерной оболочки въ протоплазму, чтобы наложить на нее свой отпечатокъ и придать ей ту или иную физіономію: несходные по строенію и по профессіи, различные біофоры служатъ источникомъ разнообразія самихъ клѣтокъ. И это распаденіе детерминантовъ на составляющіе ихъ біофоры и выходъ послѣднихъ изъ ядра въ протоплазму совершается какъ на протяженіи всего онтогенеза, такъ и въ клѣткахъ зрѣлаго организма.
   Итакъ, всякій, закончившій свое развитіе, вполнѣ сформировавшійся организмъ -- всѣ члены, органы, ткани и клѣтки его, вмѣстѣ взятые -- представляютъ собою какъ бы генеалогическое дерево детерминантовъ, постепенно обособлявшихся отъ зародышевой плазмы, выступавшихъ въ извѣстномъ предустановленномъ порядкѣ на арену дѣятельности и проявлявшихъ свою индивидуальность въ лицѣ приносимыхъ ими біофоровъ.
   Какъ ни остроумна эта подробная картина строенія живого вещества и онтогенеза, однако, не трудно замѣтить, что главныя краски для нея взяты съ палитры другихъ мастеровъ. Біофоры Вейсмана -- все одно, что пангены Де-Фриза: подобно послѣднимъ, они со строго опредѣленною послѣдовательностью покидаютъ ядра и проникаютъ въ протоплазму клѣтокъ, чтобы опредѣлить тамъ ихъ типичныя особенности. Детерминанты же очень напоминаютъ собою Дарвиновскія геммулы. Геммулы являются представителями или отдѣльныхъ клѣтокъ или же цѣлой группы клѣточныхъ элементовъ; та же роль отводится Вейсманомъ и детерминантамъ. Каждая геммула можетъ дать начало цѣлой арміи отвѣчающихъ ей по характеру клѣтокъ; и совершенно также одного единственнаго детерминанта вполнѣ достаточно для образованія цѣлой группы однозначущихъ клѣтокъ. Клѣтки всѣхъ ступеней эмбріональнаго развитія, какъ извѣстно, должны имѣть въ одноклѣтномъ зародышѣ своихъ геммулъ; и совершенно также въ "зародышевой плазмѣ" Вейсмана скрываются детерминанты, опредѣляющіе свойства клѣтокъ различныхъ стадій онтогенеза. Оригинальнымъ въ архитектурномъ планѣ Вейсмана является то обстоятельство, что онъ заставляетъ свои біофоры сочетаться въ единицы высшаго порядка --: детерминанты, которые, въ свою очередь, складываются въ строительные элементы еще болѣе высокаго порядка -- въ иды и иданты; при чемъ Вейсманъ считаетъ возможнымъпредположить -- хотя и не безъ оговорокъ, -- что его иданты и иды соотвѣтствуютъ зернамъ (хромозомамъ) и зернышкамъ (микрозомамъ) ядернаго вещества. Но такъ-ли это, и отличаются-ли зерна и зернышки ядра такою сложною архитектурой, вторая рисуется въ воображеніи Вейсмана, -- дѣло спорное и во всякомъ случаѣ не доказанное.
   Приписавши своимъ біофорамъ свойства пангенъ, Вейсманъ тѣмъ не менѣе рѣшительно разошелся съ Де-Фризомъ въ пониманіи онтогенеза. По Де-Фризу всѣ клѣтки онтогенетическаго процесса снабжаются качественно-сходными ядрами; по Вейсману, наоборотъ, уже первыя двѣ дочернія клѣтки зародыша получаютъ качественно различныя ядерныя вещества, которыя предназначены для образованія различныхъ частей взрослаго организма {"У многихъ животныхъ, напр. у лягушки, дѣленіе яйца на двѣ первыя эмбріональныя клѣтки означаетъ раздѣленіе правой и лѣвой половины тѣла... Идъ зародышевой плазмы такого яйца обладаетъ двусторонне-симетричнымъ строеніемъ и при первомъ дѣленіи растепляется на детерминанты правой и лѣвой половины тѣла". (Вейсманъ).}. Впрочемъ, и тутъ Вейсманъ далеко не оригиналенъ. Много раньше него Гисъ утверждалъ, что "каждая точка въ зародышевомъ дискѣ соотвѣтствуетъ будущему органу или части органа, и что, съ другой стороны, каждый органъ, развивающійся изъ зародышеваго диска, долженъ имѣть предобразованный зачатокъ въ какомъ-нибудь, занимающемъ опредѣленное мѣсто, участкѣ этого диска"... "Матеріалъ для такого зачатка,-- продолжаетъ Гисъ,-- уже имѣется въ зародышевомъ дискѣ, но онъ не отчлененъ морфологически и непосредственно не различимъ... Однако, идя отъ позднѣйшихъ ступеней онтогенеза къ все болѣе и болѣе раннимъ, мы, наконецъ, дойдемъ до того, что и въ періодѣ несовершеннаго или вовсе отсутствующаго расчлененія сумѣемъ указать мѣсто каждаго зачатка; при желаніи остаться послѣдовательными, мы должны распространить этотъ принципъ и на только что оплодотворенное и даже на неоплодотворенное яйцо" {His. "Unsere Körperform und das phisiologische. Problem ihrer Entstehung".}.
   Это ученіе Гиса, извѣстное подъ именемъ принципа органообразующихъ участковъ зародыша -- Princip der Organbildendenkeimbezirke -- проводится, хотя и нѣсколько иначе, также въ работахъ Вильгельма Ру. Я имѣю въ виду такъ называемую мозаичную теорію развитія Ру. По этой теоріи процессъ развитія есть своего рода "мозаичная работа" -- eine Mosaikarbeit -- или своеобразный процессъ, при которомъ цѣлое возникаетъ изъ нѣсколькихъ или многихъ независимо развивающихся частей зародышеваго диска, такъ что оно, это цѣлое, является чѣмъ-то вродѣ мозаики, составленной изъ отдѣльныхъ самостоятельно образующихся участковъ. Чтобы судить, насколько въ этомъ отношеніи взгляды Вейсмана совпадаютъ со взглядами Ру, достаточно прочесть хотя бы только слѣдующую короткую выдержку изъ одной статьи В. Ру: "Каждый изъ обоихъ шаровъ дробленія,-- говоритъ этотъ выдающійся ученый, -- содержитъ въ себѣ какъ строительный матеріалъ для соотвѣтствующаго участка зародыша, такъ и дифференцирующія и формирующія силы" {W. Houx. Ueber die künstliche Hervorbringung halber Embryonen durch Zerstörung einer der beiden ersten Furchungskugeln.}...
   Все это -- и ученіе о распаденіи зародышевой плазмы на разнородные детерминанты, и принципъ органообразующихъ участковъ Гиса, и мозаичная теорія Ру -- все это въ сущности различные варіанты теоріи предобразованія, въ одноклѣтномъ зародышѣ все напередъ предопредѣлено, нѣтъ перехода отъ однообразія къ разнообразію, а есть лишь постепенное обнаруженіе скрытаго, невидимаго разнообразія -- таковъ смыслъ преформаціонныхъ взглядовъ новѣйшаго пошиба. Насколько они согласуются съ данными современной біологіи -- увидимъ ниже. А пока обратимся снова къ Вейсману.
   Кто полагаетъ, что зародышевая плазма на пути онтогенетическаго процесса распадается на составляющіе ее элементы, тотъ естественно долженъ признавать коренную разницу между зародышевыми и соматическими клѣтками. И мы, дѣйствительно, видимъ, что Вейсманъ держится такого именно взгляда.
   Существуетъ, какъ полагаетъ онъ, два типа ядерныхъ веществъ. Въ половыхъ элементахъ ядерное вещество образуетъ настоящую зародышевую плазму, сложно-организованную и способную возсоздавать потомство. Въ клѣткахъ же соматическихъ -- мускульныхъ, эпителіальныхъ, нервныхъ и т. п.-- имѣются лишь осколки зародышевой плазмы: ядра этихъ клѣтокъ организованы гораздо проще, чѣмъ ядро яйцевой клѣтки или сперматозоида, они несходны межъ собой и неспособны дать начало новому организму.
   Однако, если дѣленіе зародышевой плазмы во время онтогенеза есть въ сущности "наслѣдственно неравное дѣленіе", если эмбріональныя клѣтки получаютъ лишь обрывки зародышевой плазмы, то какимъ это образомъ половые элементы могутъ заключать въ себѣ полную, способную къ воспроизведенію потомства зародышевую плазму? Вѣдь и половые элементы представляютъ собою клѣтки, развивающіяся лишь въ опредѣленной стадіи онтогенеза; стало быть, и въ нихъ должны бы заключаться лишь жалкіе осколки зародышевой плазмы?
   Отвѣтомъ на этотъ вопросъ, ставящій въ критическое положеніе все ученіе Вейсмана о дифференціальномъ дѣленіи ядра зародышевой клѣтки, должна служить теорія непрерывности зародышевой плазмы -- der Continuität des Kejmplasma's. Это одинъ изъ центральныхъ пунктовъ въ міросозерцаніи Вейсмана, а потому на немъ не мѣшаетъ остановиться подробнѣе. Посмотримъ, что это значите -- "непрерывность зародышевой плазмы".
   Въ зародышевой плазмѣ оплодотвореннаго яйца имѣется много идовъ. Но не всѣ они во время онтогенеза распадаются на детерминанты. Нѣкоторые иды остаются при этомъ безъ измѣненія; они удерживаютъ при себѣ всѣ роды детерминантовъ, передаются въ неразложенномъ видѣ цѣлому ряду эмбріональныхъ клѣтокъ одновременно съ обрывками дифференцирующихся идовъ и, наконецъ, становятся ядрами половыхъ элементовъ въ ту самую пору, когда эти элементы возникаютъ у зрѣлаго организма. Говоря иначе, въ ядрѣ оплодотвореннаго яйца имѣется на самомъ дѣлѣ двоякаго рода зародышевая плазма: одна -- активная, разложимая (ею-то и обусловливается процессъ эмбріональнаго развитія), и другая связная, до поры до времени неактивная, предназначенная-для цѣлей размноженія: въ каждомъ поколѣніи она сберегается для образованія потомства и въ этомъ смыслѣ "непрерывна".
   Эта мысль о "непрерывности" зародышевой плазмы составляетъ основу вейсмановской теоріи наслѣдственности. Зародышевая плазма передается отъ родителей дѣтямъ, почти не измѣняясь: ея составъ, ея архитектура -- не только въ грубыхъ чертахъ, но и въ тончайшихъ деталяхъ -- сохраняютъ основное тождество въ ряду смѣняющихъ другъ друга поколѣній. Не будь этого, не существовало бы и наслѣдственности. "Наслѣдственная передача родительскихъ свойствъ ребенку,-- говоритъ Вейсманъ,-- можетъ основываться только на томъ, что зародышевая клѣтка, изъ которой возникаетъ ребенокъ, содержитъ въ себѣ какъ разъ такіе-же самые иды, какіе содержались въ тѣхъ зародышевыхъ клѣткахъ, изъ которыхъ развились сами родители". Чтобъ ярче оттѣнить свою мысль и подчеркнуть то значеніе, которое играетъ архитектура зародышевой плазмы въ явленіяхъ наслѣдственности, Вейсманъ утверждаетъ въ другомъ мѣстѣ слѣдующее: "Въ архитектурѣ ида зародышевой плазмы заключены потенціально всѣ структуры слѣдующихъ ступеней ида; въ ней заключается основа правильнаго распредѣленія детерминантовъ, т. е. основа всего построенія тѣла, начиная съ типичныхъ общихъ чертъ его; въ ней, въ архитектурѣ зародышевой плазмы, кроется причина, напримѣръ, того, почему детерминантъ, опредѣляющій появленіе пятнышка на крылѣ мотылька, занимаетъ какъ разъ то мѣсто, которое ему надлежитъ занять; почему детерминантъ, предназначенный для пятаго членика на щупальцѣ водяной блохи, достигаетъ какъ разъ пятаго, а не хотя бы четвертаго членика". {"Das Keimplasma". Weismann.}
   Не разъ уже упоминалось о томъ, что въ организаціи потомковъ переплетаются характерныя особенности не только родителей, но и болѣе или менѣе отдаленныхъ предковъ. Вейсманъ находитъ подходящее объясненіе и для этого факта. Зародышевая плазма оплодотвореннаго яйца состоитъ, какъ уже говорилось выше, изъ различныхъ идовъ: тутъ находятся иды не только обоихъ родителей потомка, но и различныхъ предковъ его, такъ называемыя "прародительскія плазмы". Всѣ эти иды имѣютъ тенденцію развиться, но не всѣ, разумѣется, развиваются. Въ зависимости отъ различныхъ условій и отъ способности идовъ къ размноженію, одни изъ нихъ развиваются быстро, тогда какъ другіе отстаютъ въ развитіи или же остаются совершенно недѣятельными: между различными идами загорается борьба за право первенства въ онтогенетическомъ процессѣ, и "строеніе ребенка будетъ лишь результатомъ борьбы всѣхъ заключающихся въ зародышевой плазмѣ идовъ" (Ibid.)
   Да, Вейсманъ черпаетъ, можно сказать, полными пригоршнями аргументы изъ самыхъ разнообразныхъ источниковъ для обосновки своего міросозерцанія. Его "борьба идовъ" есть не только дальнѣйшее развитіе идей, пущенныхъ въ оборотъ Вильгельмомъ Ру въ сочиненіи "Der Kampf der Theile im Organismus", но и ничѣмъ не отличается отъ борьбы "геммулъ" Дарвина и борьбы "физіологическихъ единицъ" Спенсера. Да и самое ученіе о непрерывности и безсмертіи зародышевой плазмы сильно сбивается на теорію наслѣдственности англійскаго ученаго Гальтона, опубликованную имъ лѣтъ за 10 до первыхъ работъ Вейсмана, касающихся зародышевой плазмы. Такъ называемый "корень" Гальтона, наслѣдственное начало зародышевыхъ клѣтокъ, совершенно то же что и зародышевая плазма. Онъ, какъ и послѣдняя, получается изъ "корня" предшествующихъ поколѣній; часть его расходуется при онтогенезѣ (активная, разложимая зародышевая плазма Вейсмана), а неразложенный остатокъ (связная, неактивная зародышевая плазма) идетъ на образованіе "корня" потомка и служитъ передатчикомъ наслѣдственныхъ свойствъ слѣдующему поколѣнію потомковъ. Подобно зародышевой плазмѣ, "корень" Гальтона существенно отличается отъ плазмы соматическихъ клѣтокъ; подобно ей, онъ въ значительной степени стоекъ и непрерывенъ... Словомъ, сходство тутъ, по остроумному замѣчанію Роменса, такъ же велико, какъ между штемпелемъ и его отпечаткомъ.
   Однако, сходство сходствомъ, а различіе между взглядами Гальтона и Вейсмана все-же есть. Оно касается вопроса наслѣдственности пріобрѣтенныхъ свойствъ. Гальтонъ, въ качествѣ осторожнаго въ "умозрѣніяхъ" англичанина, не предрѣшаетъ окончательно этого вопроса въ томъ или иномъ смыслѣ и допускаетъ, что наслѣдственность пріобрѣтенныхъ свойствъ-дѣло возможное. Вейсманъ-же, исходя изъ теоретическихъ соображеній, рѣшительно отвергаетъ такого рода наслѣдственность. Строитъ онъ свое воззрѣніе на якобы коренномъ различіи между зародышевыми и соматическими клѣтками, а также на различіи между одноклѣтными и многоклѣтными организмами. Одноклѣтный организмъ и одноклѣтный зародышъ сложнаго организма, разсуждаетъ Вейсманъ, очень схожи. Оба они подвержены вліянію внѣшнихъ условій и передаютъ по наслѣдству тѣ перемѣны, которыя въ нихъ возникли. Наслѣдственность пріобрѣтенныхъ свойствъ у одноклѣтныхъ -- вещь обыкновенная и даже необходимая: вѣдь если у корненожки или бактеріи произойдутъ какія-либо измѣненія, то они скажутся и на потомкахъ, ибо новыя корненожки и бактеріи, возникающія при дѣленіи старыхъ, получаютъ полностью всѣ составныя части зародышевой плазмы родителей, а, стало быть, и тѣ части, которыя измѣнились подъ вліяніемъ какихъ-нибудь условій. Совсѣмъ иначе обстоитъ дѣло у организмовъ многоклѣтныхъ. У нихъ всѣ перемѣны, возникающія въ соматическихъ клѣткахъ, умираютъ вмѣстѣ со смертью этихъ клѣтокъ и, слѣдовательно, не оказываютъ никакого вліянія на зародышевыя клѣтки, изъ которыхъ должно будетъ возникнуть потомство. Вотъ почему у такихъ организмовъ нѣтъ и не можетъ быть наслѣдственности пріобрѣтенныхъ свойствъ. И то, что такъ часто толкуется подъ именемъ наслѣдственности пріобрѣтенныхъ свойствъ, покоится совсѣмъ на иномъ основаніи. Когда, говоритъ Вейсманъ, подъ вліяніемъ какихъ-либо условій измѣняются детерминанты соматическихъ клѣтокъ, то могутъ одновременно и соотвѣтственно измѣниться тѣ-же самые детерминанты и въ зародышевыхъ клѣткахъ; а разъ произойдетъ перемѣна въ зародышевой плазмѣ, то понятно, что она должна будетъ обнаружиться въ потомствѣ, развившемся изъ такой измѣненной зародышевой плазмы. "Какой-нибудь крошечный участокъ кожи человѣка, читаемъ мы по этому поводу у Вейсмана, не могъ-бы измѣниться наслѣдственно и самостоятельно, если бы въ зародышевой плазмѣ не было маленькаго живого элемента, который какъ разъ соотвѣтствуетъ этому участку кожи и варіація котораго влечетъ за собою измѣненіе этого участка. Если бы было иначе, то не могло бы существовать родимыхъ пятнышекъ".
   Итакъ, у многоклѣтныхъ организмовъ по наслѣдству передаются только такія измѣненія, которыя возникаютъ въ зародышевыхъ клѣткахъ, т. е. въ самой зародышевой плазмѣ, ибо только. она способна воспроизводить потомство.
   Но въ такомъ случаѣ, какъ объяснить размноженіе гидръ, полиповъ и растеній почками? Какъ истолковать въ терминахъ ученія о детерминантахъ явленія полной регенераціи, клѣточнаго полиморфизма, прививочнаго гибридизма -- способность крошечной частички гидры превращаться въ новую гидру, способность любой группы клѣтокъ на тѣлѣ растенія давать начало то корню, то листостебельному побѣгу, то цвѣточной почкѣ, способность Cytisus laburnum давать путемъ прививки совершенно новую разновидность Cytisus Adami? (См. первую статью). Вѣдь во всѣхъ такихъ явленіяхъ орудуютъ ужъ соматическія, а не зародышевыя клѣтки. Почему же онѣ такъ великолѣпно исполняютъ въ данномъ случаѣ прямыя обязанности зародышевыхъ клѣтокъ?
   Отвѣтъ Вейсмана таковъ: соматическія клѣтки, которымъ надлежитъ служить дѣлу почкованія, полной регенераціи и т. д., заключаютъ въ себѣ, подобно половымъ элементамъ, не только специфическое, опредѣляющее ихъ характеръ, ядерное вещество, но и неразложенную зародышевую плазму. Эта-то добавочная зародышевая плазма позволяетъ всѣмъ такимъ соматическимъ клѣткамъ исполнять при случаѣ ту же самую роль, которая обыкновенно выпадаетъ на долю половыхъ элементовъ.
   Ученіе о "добавочной", резервной зародышевой плазмѣ и о дополнительныхъ детерминантахъ -- Ersatzdeterminanten -- вводитъ насъ въ сферу несчетнаго числа "добавочныхъ", вспомогательныхъ гипотезъ, всевозможныхъ надстроекъ и пристроекъ, которыми Вейсманъ украсилъ свой воздушный замокъ.
   Такой надстройкой нужно прежде всего считать гипотезу о "прародительскихъ плазмахъ" и о борьбѣ идовъ за право участія въ онтогенезѣ: гипотеза эта, какъ говорилось уже выше, придумана для объясненія явленій наслѣдственности вообще и атавизма въ частности. Впрочемъ, эта надстройка все же меньше остальныхъ бросается въ глаза. Но вотъ другія.
   Мы только что узнали, что въ зародышевой плазмѣ, кромѣ обыкновенныхъ детерминантовъ, есть еще lirsatz-Determinant? ы, служащіе цѣлямъ регенераціи. Дальше встаетъ вопросъ о причинахъ полового диморфизма, и зародышевая плазма, по волѣ Вейсмана, обогащается еще однимъ видомъ детерминантовъ. Само собою разумѣется, что какъ первичные, такъ и вторичные половые признаки самцовъ и самокъ должны быть представлены въ зародышевой плазмѣ особыми детерминантами; иначе, думаетъ Вейсманъ, не откуда было бы взяться этимъ признакамъ. "Я, говоритъ онъ, представляю себѣ эти половые детерминанты, какъ двойные детерминанты -- Doppeldeterminanten,-- которые всюду встрѣчаются вмѣстѣ и въ тѣсной связи другъ съ другомъ; однако, они таковы, что активными могутъ быть только одни изъ нихъ". Лишь только настаетъ тотъ моментъ, когда должны сказаться характерныя особенности каждаго пола, одна составная часть двойныхъ детерминантовъ становится активной, а другая остается недѣятельной, смотря, конечно, по тому, къ какому полу будетъ принадлежать развивающійся зародышъ.
   Воспользовавшись этимъ объясненіемъ полового диморфизма, вы навѣрное сами догадаетесь, чѣмъ обусловливается полиморфизмъ. Въ семейной общинѣ пчелъ и муравьевъ мы находимъ не только самцовъ и самокъ, но и дѣвственницъ-работницъ; {Кстати сказать, теперь извѣстно, что нѣкоторыя изъ этихъ дѣвственницъ (народъ называетъ ихъ трутовками) откладываютъ неоплодотворенныя яйца, изъ которыхъ развиваются трутни.} въ термитникахъ опять-таки имѣются существа мужскаго, женскаго и... средняго пола: самки, развитые самцы и прирожденные скопцы-работники, недоразвитые самцы. Такіе факты можно объяснить себѣ, допустивши, что въ зародышевой плазмѣ этихъ насѣкомыхъ находятся тройные детерминанты. Приблизительно такъ и поступаетъ Вейсманъ. Онъ пишетъ: "Итакъ, ничего не остается больше, какъ предположить, что женская половинка двойного детерминанта можетъ въ свою очередь стать двойною, при чемъ она составляется изъ "царской" и "рабочей" половинокъ... Дифференцировка детерминантовъ можетъ идти и дальше, такъ что и мужская половинка распадется на двѣ различныя половинки". Вотъ эти-то половинчатые детерминанты -- Determinantenhälften -- двойныхъ детерминантовъ и вызываютъ образованіе полиморфныхъ формъ.
   Съ такимъ же успѣхомъ можно при помощи детерминантовъ объяснить всѣ случаи такъ называемаго "сезоннаго диморфизма". Если бѣлая куропатка мѣняетъ свой темный лѣтній костюмъ на бѣлый зимній, то это происходитъ только потому, что въ зародышевой плазмѣ ея скрываются детерминанты лѣтняго и зимняго оперенія, которые поочередно, въ зависимости отъ условій температуры, то становятся активными, то замираютъ на время. Эти лѣтніе и зимніе детерминанты -- Sommer-und Winter-Determinanten {Я привожу вездѣ термины и на нѣмецкомъ языкѣ, чтобы читатель видѣлъ, что они не мною измышлены, а составляютъ законную собственность самого Вейсмана.} -- составляютъ половинки двойныхъ детерминантовъ оперенія...
   Also sprach... August Weismann.
   Здѣсь не мѣсто распространяться о всѣхъ вспомогательныхъ гипотезахъ Вейсмана: ихъ имѣется еще не малое количество; но и приведенныхъ достаточно, чтобы согласиться съ Дришемъ, что теоретическое зданіе Вейсмана очень напоминаетъ собою "поставленную верхушкой внизъ пирамиду: внизу -- основная гипотеза, а дальше -- вспомогательное предположеніе на вспомогательномъ предположеніи"...
   Ужъ не впервые выступаетъ Вейсманъ съ своей теоріей "зародышевой плазмы". На протяженіи нѣсколькихъ лѣтъ онъ измѣнялъ, дополнялъ и варьировалъ ее
   
   Себѣ противорѣча тѣмъ сильнѣй,
   Чѣмъ рѣчь хотѣлъ онъ высказать умнѣй
   ("Фаустъ", II ч.).
   
   и, наконецъ, выступилъ съ книгой "Das Keimplasma", въ которой взгляды его, испытавши на себѣ нѣчто вродѣ геологическаго переворота, представлены въ обновленной и систематизированной (на долго-ли?) формѣ. Каковы эти взгляды, намъ уже извѣстно.
   Клѣтки сложнаго организма различны потому, что несходны въ нихъ ядра, а ядра несходны потому, что наслѣдственная масса оплодотвореннаго яйца постепенно дифференцируется во время онтогенеза -- таковъ центральный пунктъ въ міровоззрѣніи Вейсмана. На что онъ опирается? На факты? На наблюденія? На эксперименты? Посмотримъ.
   У одноклѣтныхъ организмовъ -- у амёбъ, инфузорій, корненожекъ, одноклѣтныхъ водорослей и грибковъ -- имѣетъ мѣсто, очевидно, наслѣдственно-равное дѣленіе ядра, ибо потомство всѣхъ этихъ организмовъ воспроизводитъ въ точности всѣ характерныя особенности своихъ родителей. Также наслѣдственно равно дѣлятся и соматическія клѣтки сложнаго организма: эпителіальная клѣтка даетъ путемъ дѣленія эпителіальную, мускульная -- мускульную, нервная -- нервную и т. д. Этого не отрицаетъ и Вейсманъ. Наконецъ, непосредственныя наблюденія -- вспомните хотя бы такъ называемый "каріокинезъ", тотъ сложный процессъ дѣленія ядра, о которомъ упоминалось въ началѣ этой статьи -- непосредственныя наблюденія показываютъ, что ядро оплодотвореннаго яйца при дѣленіи распадается также на равноцѣнныя половинки. Съ этимъ-то Вейсманъ и не желаетъ согласиться. Онъ утверждаетъ, что въ данномъ случаѣ количественно-равное дѣленіе ядернаго вещества еще не доказываетъ, что оно, т. е. дѣленіе, и качественно равно: уже первыя двѣ клѣтки дробящагося на двое оплодотвореннаго яйца получаютъ, говоритъ онъ равныя количества качественно-несходной зародышевой плазмы. Но если наслѣдственное вещество во время онтогенеза распадается на несходные по свойствамъ элементы, если оно дѣйствительно дифференцируется, то, спрашивается, какимъ это образомъ въ клѣтки, предназначенныя для регенераціи, безполаго и полового размноженія, попадаетъ недифференцированная, связная зародышевая плазма, способная возсоздать весь организмъ полностію? Для этого у Вейсмана припасена "добавочная" зародышевая плазма, обладающая сйособностью дѣлиться на наслѣдственно-равныя части.
   Отсюда слѣдуетъ, что зародышевая плазма въ одно и то же время распадается и на наслѣдственно-равныя и на наслѣдственно-неравныя части, что вещество, которому, повидимому, само провидѣніе повелѣло быть стойкимъ и передавать свою архитектуру полностью въ ряды смѣняющихъ другъ друга поколѣній, въ то же время обнаруживаетъ удивительную нестойкость и разсыпается на составныя части въ теченіе онтогенеза. И все это разсказывается такимъ убѣжденнымъ тономъ, описывается такъ детально и картинно, что можно подумать, будто авторъ по меньшей мѣрѣ самъ все это видѣлъ не разъ.
   Но дѣйствительно ли такъ ужъ необходимо для пониманія явленій развитія и наслѣдственности это дѣленіе идъ на армію дѣйствующую и резервную, являющуюся къ услугамъ Вейсмана въ критическія минуты, когда его ученіе о наслѣдственно-неравномъ дѣленіи зародышевой плазмы оказывается недостаточнымъ для пониманія сложныхъ явленій жизни? Или, быть можетъ, задача, которую Вейсманъ пытается рѣшить съ помощью своего ученія о двояко-размножающейся зародышевой плазмѣ, рѣшается проще, чѣмъ думаетъ нашъ авторъ?
   Попрошу читателей припомнить все то, что говорилось въ первой статьѣ моей по поводу регенераціи, гетероморфоза, прививочнаго гибридизма и безполаго размноженія. Мы видѣли тамъ, что даромъ воспроизводить новый организмъ надѣлены не только зародышевыя клѣтки, но очень часто и соматическія клѣтки (почкованіе, регенерація); что эти, столь третируемыя Вейсманомъ, соматическія клѣтки, часто уклоняются отъ якобы предначертанной имъ свыше роли и исполняютъ въ организмѣ такія обязанности, которыя свидѣтельствуютъ о многообразіи ихъ способностей, что онѣ -- эти отщепенцы въ системѣ Вейсмана -- часто только кажутся однобокими спеціалистами, на самомъ же дѣлѣ таятъ въ себѣ весьма разнообразные таланты, которые и проявляются при подходящихъ условіяхъ (клѣточный полиморфизмъ). Все это, вмѣстѣ взятое, служитъ, если не прямымъ, то, по крайней мѣрѣ, косвеннымъ доводомъ въ пользу того, что ядерное вещество различныхъ клѣтокъ организма вовсе ужъ не такъ рѣзко дифференцировано, какъ это думаетъ Вейсманъ, и что наслѣдственно-неравное дѣленіе зародышевой плазмы, на которомъ онъ такъ настаиваетъ, вещь весьма сомнительная.
   Вейсманъ сдѣлалъ большую уступку своимъ противникамъ и собственными же руками пробилъ огромную брешь въ своей системѣ: онъ, какъ уже говорилось, снабдилъ клѣтки, предназначенныя для регенераціи, почкованія и т. д., добавочною зародышевой плазмой, онъ заставилъ свою зародышевую плазму дѣлиться одновременно и равно, и не равно (качественно). Не согласится ли онъ пойти на дальнѣйшія уступки и не признаетъ ли свою идею о наслѣдственно-неравномъ дѣленіи просто неудачною? Конечно, нѣтъ, ибо признать это -- значитъ, отказаться отъ всего, что такъ лелѣетъ онъ.
   Намъ, впрочемъ, нѣтъ нужды считаться съ желаніями Вейсмана. Существуютъ опыты, которые ужъ не косвенно, а прямо показываютъ, что наслѣдственно-неравнаго дѣленія нѣтъ, по крайней мѣрѣ, въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ Вейсману нужно, чтобы оно существовало. Это -- опыты цѣлаго ряда ученыхъ: Пфлюгера, Дриша, Шабри, О. Гертвига, Уильсона, Герлицка (Herlitzka) и др. Намъ, къ сожалѣнію, придется лишь въ самыхъ общихъ чертахъ ознакомиться съ этими въ высшей степени любопытными опытами.
   Работы Пфлюгера были направлены собственно противъ ученія Гиса объ "органообразующихъ участкахъ зародышеваго диска" (см. выше). Но они имѣютъ прямое отношеніе и къ теоріи Вейсмана. Опыты производились надъ лягушечьими яйцами.
   Въ лягушечьемъ яйцѣ можно различить двѣ полусферы -- одну темную, пигментированную, другую свѣтлую. Въ водѣ эти яйца принимаютъ такое положеніе, что темная часть всегда бываетъ обращена вверхъ, а свѣтлая внизъ. При нормальномъ развитіи яйцо дѣлится обыкновенно въ вертикальномъ направленіи, такъ что каждому изъ первыхъ шаровъ дробленія (дочернимъ клѣткамъ) достается часть темной (верхней) и часть свѣтлой (нижней) полусферы. Однако, Пфлюгеру удавалось приводить искусственно яйцо въ такія положенія, при которыхъ дѣленіе его шло не обычнымъ путемъ. При этомъ часто случалось такъ, что плоскость дѣленіяприходилась какъ разъ на границѣ между темной и свѣтлой частями яйца, и каждый изъ первыхъ шаровъ дробленія, слѣдовательно, получалъ цѣликомъ темную или свѣтлую часть материнской клѣтки. Но не смотря на то, что вещество яйца распредѣлялось между дочерними клѣтками совсѣмъ не такъ, какъ это бываетъ при нормальныхъ условіяхъ, изъ яйца получался не уродъ, а совершенно нормальный зародышъ. А развѣ это могло случиться, если бы каждый участокъ ядра былъ напередъ назначенъ для образованія той или иной части тѣла? Такого рода опыты привели Пфлюгера къ выводу, который онъ формулировалъ въ слѣдующихъ словахъ: "Содержимое яйца организовано вовсе не такъ, чтобы изъ опредѣленнаго участка его могъ возникать только опредѣленный органъ" {Pflüger. "Ueher den Einfluss der Schwerkraft auf die Theilting der Zelle".}.
   Къ такому же результату пришелъ и Гертвигъ. Объектомъ для его экспериментовъ опять-таки служили яйца лягушки. Онъ сжималъ дробящіяся яйца между двумя стеклянными пластинками. Яйца при этомъ сплющивались и развивающіяся изъ нихъ клѣтки, а, слѣдовательно, и ядра ихъ размѣщались совсѣмъ иначе, чѣмъ это происходитъ при обыкновенныхъ, нормальныхъ условіяхъ развитія. Если бы различные участки яйца напередъ предназначались для образованія различныхъ частей зародыша, если бы ядра возникающихъ при дѣленіи яйца клѣтокъ обладали несходными качествами, то, очевидно, искусственная перестановка ядеръ, имѣвшая мѣсто въ опытахъ Гертвига, должна была бы привести къ образованію самыхъ странныхъ уродцевъ. Но ничего такого на самомъ дѣлѣ не произошло. Стало быть наслѣдственно-неравнаго дѣленія ядра, по крайней мѣрѣ, на первыхъ ступеняхъ развитія зародыша, de facto не наблюдается, а вмѣстѣ съ этимъ и апріорное допущеніе Вейсмана не выдерживаетъ критики, ибо не оправдывается данными непосредственнаго наблюденія.
   Другіе опыты того же Гертвига и аналогичные имъ опыты французскаго ученаго Шабри особенно Неблагопріятны для Вейсмана. Для этихъ опытовъ Гертвигъ и Шабри брали яйца асцидій и лягушекъ. Когда каждое изъ такихъ яицъ дробилось на двое, экспериментаторы искусственно удаляли или разрушали одинъ изъ шаровъ дробленія. И тѣмъ не менѣе оставшіяся неповрежденными дочернія клѣтки развивались въ нормальныхъ зародышей, какъ бы это были не половинки яицъ, а настоящія цѣльныя яйца. Прощай, провиденціальное назначеніе первыхъ шаровъ дробленія! Вмѣсто того, чтобы дать половинки зародышей, эти "шары", вопреки навязываемой имъ насильно частичной функціи, выполнили съ честью функціи цѣлаго. Такъ же великолѣпно вели себя въ опытахъ Дриша и У иль со на отдѣльныя клѣтки не только перваго, но и второго и даже третьяго дробленія, т. е. тогда, когда яйцо распалось на четыре, а Потомъ и на восемь клѣтокъ. Дришъ экспериментировалъ надъ яйцами морскихъ ежей, а Уильсонъ надъ яйцами ланцетника. Изолируя одну изъ четырехъ клѣтокъ второго дробленія и даже клѣтку третьяго дробленія, оба ученые получали совершенно правильно развитыхъ зародышей, которые отличались отъ нормальныхъ только меньшею величиной: зародышъ, развившійся изъ клѣтки второго дѣленія, былъ въ четыре раза меньше нормальнаго, а зародышъ, получившійся изъ клѣтки третьяго дѣленія былъ въ 1/8 долю нормальнаго. Исчезло роковое предназначеніе шаровъ второго и третьяго дробленія! "Каждая изолированная клѣтка дробленія,-- говоритъ по этому поводу Дришъ,-- если только она вообще остается живой, образуетъ зародышъ, отличающійся отъ нормальнаго только своей величиной" {Driesch. "Entwickelungsmechanische Studien".}. При опытахъ Дриша иногда получалось нѣчто въ высшей степени любопытное. Онъ изолировалъ клѣтки дѣлящихся яицъ морскихъ ужей взбалтываніемъ или сильнымъ сотрясеніемъ. При этомъ случалось такъ, что связь между обѣими дочерними клѣтками нарушалась, но оболочка яйца оставалась неразорванной; тогда раздѣлившіяся половинки яйца развивались внутри общей оболочки самостоятельно и производили двухъ личинокъ. Имъ полагалось развить изъ себя лишь соотвѣтствующія ихъ назначенію половинки одной личинки, а они взяли да и развились, наперекоръ всѣмъ предначертаніямъ природы, въ двѣ совершенно полныя личинки. Такое же вольнодумное стремленіе къ автономіи обнаружили обѣ дочернія клѣтки яйца тритона въ опытахъ Герлицка. Какъ только какое-либо изъ взятыхъ имъ яицъ тритона дѣлилось на двое, Герлицка перетягивалъ его въ мѣстѣ дѣленія тоненькою шелковинкою и, такимъ образомъ, разъединялъ дочернія клѣтки; тогда каждая дочерняя клѣтка развивалась самостоятельно и превращалась въ зародышъ наполовицу меньшаго размѣра, чѣмъ нормальный.
   Можно было бы заполнить не одинъ десятокъ страницъ описаніемъ такихъ опытовъ, опытовъ остроумныхъ по замыслу и чрезвычайно цѣнныхъ по результатамъ; но къ чему? Новаго они прибавятъ мало, а выводъ можно сдѣлать и на основаніи того, что уже изложено здѣсь. Выводъ этотъ вотъ какой.
   На первыхъ ступеняхъ развитія каждая отдѣльная клѣтка дѣлящагося яйца вмѣщаетъ въ себѣ одновременно и свойства цѣлаго, и свойства части. Если она развивается въ связи съ остальными клѣтками, то даетъ начало отдѣльной части цѣлаго, но не непремѣнно той или иной части: это зависитъ отъ условій, въ которыя будетъ поставлено ея дальнѣйшее развитіе; если же ее изолировать, то въ такомъ случаѣ она можетъ и самостоятельно, независимо отъ остальныхъ клѣтокъ, развить изъ себя цѣлое, какъ если бы она и въ самомъ дѣлѣ была настоящимъ полнымъ яйцомъ, а не отдѣльнымъ участкомъ его. Это показываетъ, что, по крайней мѣрѣ, на первыхъ ступеняхъ развитія не можетъ быть никакой рѣчи о наслѣдственно-неравномъ дѣленіи зародышевой плазмы.
   Наслѣдственно-неравное дѣленіе зародышевой плазмы составляетъ центральный пунктъ въ аргументаціи Вейсмана: все объясненіе онтогенеза, все ученіе о детерминантахъ и о коренной разницѣ между соматическими и зародышевыми клѣтками покоится на этомъ аргументѣ. Но, какъ видите, противъ него имѣются и косвенныя и прямыя улики, такъ что, пожалуй, мы окажемся гораздо ближе къ истинѣ, если выставимъ рядъ слѣдующихъ положеній, обратныхъ положеніямъ Вейсмана:
   1) Въ органическомъ мірѣ имѣетъ мѣсто лишь наслѣдственно-равное дѣленіе зародышевой плазмы.
   2) Ядерное вещество всѣхъ клѣтокъ сложнаго организма -- и соматическихъ и зародышевыхъ -- одинаково.
   3) Клѣтки одного и того же организма несходны не потому, что ядра ихъ несходны, а потому, что не во всѣхъ ядрахъ дѣйствуютъ одни и тѣ же элементы.
   Послѣдній выводъ можно понимать -- не буквально, конечно,-- въ смыслѣ ученія Де-Фриза объ активныхъ и не активныхъ пангенахъ.
   Теперь, въ заключеніе главы, спеціально посвященной Вейсману, мнѣ хотѣлось бы показать, какъ относятся къ нему такіе ученые, какъ Роменсъ и О. Гертвигъ.
   "Въ ученіи о детерминантахъ, говоритъ Гертвигъ, всему дается формальное объясненіе. На самомъ же дѣлѣ подобное объясненіе ость скорѣе отреченіе отъ всякаго объясненія. Ибо все объясняется формулами и знаками, которые недоступны наблюденію и эксперименту и потому не могутъ быть предметомъ обыкновеннаго изслѣдованія. Эти знаки даютъ не болѣе, какъ описаніе другими словами того, что совершается передъ нашими глазами во время развитія... Тѣ загадки, съ которыхъ мы должны надѣяться хоть отчасти снять покрывало путемъ изслѣдованія свойствъ видимыхъ формъ, ученіе о детерминантахъ просто переноситъ въ область невидимую, совершенно недоступную для изслѣдованія. По самой своей сущности эта теорія безплодна для изслѣдованія, которому она не въ состояніи дать никакой руководящей нити; въ этомъ отношеніи она вполнѣ подобна своей предшественницѣ -- теоріи предобразованія 18-го вѣка" {Оск. Гертвигъ. "Преформація или эпигенезъ?"}.
   Все это сказано съ суровою прямотой и даже немножко понѣмецки-грубо. Но посмотрите, какою тонкою, ядовитой ироніей проникнута джентельменская рѣчь Роменса. "Хотя по истинѣ замѣчательная сила умозрѣнія Вейсмана, говоритъ онъ, сочетается съ огромнымъ знаніемъ дѣла по всѣмъ отраслямъ біологіи, но я долженъ, однако, выразить серьезное сомнѣніе, не черезчуръ-ли много ей предоставлено свободы. Гипотезы, связанныя одна съ другой лишь нитью логическаго мышленія, громоздятся одна на другую въ такомъ изобиліи, какое встрѣчается только развѣ еще въ сочиненіяхъ метафизиковъ, но въ сочиненіяхъ естествоиспытателей не встрѣчаются и въ приблизительной степени. Весь механизмъ наслѣдственности обрисовывается до такихъ мелочей и съ такою убѣдительною точностью, что при чтеніи этого изложенія невольно вспоминаешь повѣствованіе Данта о расположеніи ада. Теперь "сфера" зародышевой плазмы не только состоитъ изъ девяти круговъ, но нашъ путеводитель въ состояніи показать намъ въ большей части этихъ областей столь странныя и замѣчательныя явленія, что мы возвращаемся въ царство науки съ такимъ ощущеніемъ, какъ если бы мы, дѣйствительно, побывали въ иномъ мірѣ. Или, выражаясь иначе, если справедливо, что истинно научный способъ разсужденія состоитъ въ томъ, чтобы, съ одной стороны, дать полную свободу умозрѣнію, а съ другой -- строго придерживаться доказательствъ, то я думаю, слѣдуетъ согласиться, что Вейсману, поскольку онъ ошибается, недостаетъ второго... Какъ ни прекрасна можетъ показаться его теорія въ своемъ импонирующемъ величіи, однако, на это изображеніе архитектуры зародышевой плазмы слѣдуетъ смотрѣть скорѣе, какъ на образъ художественной силы воображенія, нежели какъ на научное обобщеніе... Нѣтъ сомнѣнія, что теорія Вейсмана представляетъ изящно обработанное и высокосовершенное художественное зданіе, но красота мысленнаго построенія не есть порука за научную истинность,-- и это какъ разъ ярко подтверждается относительно вейсмановской теоріи развитія... Чѣмъ болѣе теорія зародышевой плазмы должна была приспособляться къ фактамъ, тѣмъ значительнѣе становилась ея сложность, и ея создателю пришлось сдѣлать столько дополнительныхъ предположеній, чтобы поддержать ее, что мы мало-по-малу начинаемъ удивляться, сколько времени она еще въ состояніи будетъ выносить тяжесть накопляющихся надобностей..." {Роменсъ. "Наслѣдственность".}.
   

VIII.

   Aadiatur et altera pars.
   Одноклѣтный зародышъ, по Де-Фризу, заключаетъ въ себѣ всѣ роды пангенъ, характерные для даннаго организма: онтогенезъ обусловливается послѣдовательнымъ выходомъ на арену дѣятельности всѣхъ видовъ пангенъ, отвѣчающихъ различнымъ органамъ, тканямъ и клѣткамъ взрослаго.организма. "Зародышевая плазма" Вейсмана организована еще сложнѣе. Въ ней всякая, сколько-нибудь обособленная часть организма, вплоть до цвѣтной крапинки на крылѣ бабочки или родимаго пятнышка у человѣка, представлена группой біофоровъ, образующихъ особый детерминантъ. Всѣ детерминанты занимаютъ въ зародышевой плазмѣ соотвѣтствующее имъ мѣсто и надѣлены особыми силами, благодаря которымъ каждый изъ нихъ во время онтогенеза попадаетъ какъ разъ туда, гдѣ ему быть надлежитъ, и проявляетъ свою дѣятельность не раньше и не позже, чѣмъ это нужно въ интересахъ развивающагося организма. Итакъ, и Де-Фризъ, и Вейсманъ являются представителями современнаго преформаціоннаго ученія, по которому одноклѣтный зародышъ или зачатокъ организма есть очень сложный, самодѣйствующій и самоопредѣляющій механизмъ.
   Въ такомъ пониманіи онтогенеза опущено одно въ высшей степени важное обстоятельство. Несомнѣнно, что всякій зародышъ на пути своего развитія принимаетъ пищу, находится среди различныхъ механическихъ, химическихъ, термическихъ и иныхъ вліяній, претерпѣваетъ иногда цѣлый рядъ случайныхъ воздѣйствій со стороны окружающей его среды. Должны же внѣшнія условія такъ или иначе вліять на зародышъ? Вѣдь иначе придется выключить его изъ списка живыхъ существъ, ибо все живое реагируетъ на внѣшнія условія и, волей не волей, приспособляется къ нимъ. Вотъ этотъ-то факторъ, играющій безспорно громадное значеніе въ процессѣ развитія, всегда игнорируется сторонниками теоріи предобразованія. А потому не мѣшаетъ прислушаться къ тому, что говорится въ другомъ лагерѣ, среди убѣжденыхъ противниковъ преформаціи.
   Предоставимъ слово О. Гертвигу. Въ заключеніе одной рѣчи на тему о старыхъ и новыхъ теоріяхъ развитія Гертвигъ обратился къ своей аудиторіи со слѣдующими словами:
   "Господа! Ошибка, въ которую уже не разъ впадали многіе изслѣдователи въ своихъ умозрѣніяхъ о сущности развитія, состоитъ въ томъ, что они просто переносятъ въ яйцевую клѣтку всѣ признаки взрослаго организма и, такимъ образомъ, населяютъ ее цѣлой системой мельчайшихъ частичекъ, которыя должны соотвѣтствовать, какъ качественно, такъ и по положенію своему, болѣе крупнымъ частямъ организма. При этомъ упускается изъ виду, что яйцо есть организмъ, дѣлящійся на множество однородныхъ съ нимъ организмовъ, и что только вслѣдствіе взаимодѣйствія всѣхъ этихъ многочисленныхъ элементарныхъ организмовъ на всѣхъ ступеняхъ развитія постепенно образуется цѣлый организмъ. Поэтому развитіе живого существа никогда не можетъ быть мозаичной работой; наоборотъ,-- всѣ части его развиваются въ зависимости другъ отъ друга, и развитіе одной части находится въ прямой связи съ развитіемъ цѣлаго" {О. Hertwig. "Aeltere und neuere Entwickelungs-Theorieen".}.
   Правда, идея, высказанная здѣсь Гертвигомъ, не нова: мы встрѣтили ее уже у Спенсера; однако, подробное развитіе этой идеи составляетъ въ значительной степени заслугу О. Гертвига а также и М. Ферворна.
   Предлагаю читателю ознакомиться со взглядами этихъ ученыхъ по вопросу о развитіи.
   Одноклѣтный зародышъ питается и растетъ до извѣстныхъ предѣловъ, а затѣмъ дѣлится на двѣ дочернія клѣтки. Съ этого собственно момента и начинается то, что принято называть развитіемъ. Число клѣтокъ постепенно увеличивается; онѣ въ свою очередь питаются, растутъ и дѣлятся; при этомъ форма и качества вновь образующихся клѣтокъ измѣняются: клѣтки дифференцируются, организмъ осложняется, т. е. развивается. Развитіе идетъ все время параллельно съ увеличеніемъ объема зародыша, т. е. съ ростомъ его. Вмѣстѣ съ ослабленіемъ роста зародыша и составляющія его клѣтки подвергаются все меньшимъ и меньшимъ измѣненіямъ формы; а вмѣстѣ съ прекращеніемъ роста останавливается и клѣточная дифференціація. Въ такомъ случаѣ клѣтки уподобляются простѣйшимъ одноклѣтнымъ организмамъ, которые, какъ извѣстно, не имѣютъ никакого видимаго развитія. Отсюда не трудно заключить, что развитіе, т. е. усложненіе организма, образованіе различныхъ по формѣ и качеству клѣтокъ находится въ причинной связи съ питаніемъ и ростомъ зародыша. И въ самомъ дѣлѣ.
   Вначалѣ всѣ частицы оплодотвореннаго яйца группируются вокругъ одного центра, т. е. ядра. Въ такомъ видѣ всѣ части зародыша находятся въ опредѣленныхъ и одинаковыхъ отношеніяхъ къ окружающей средѣ и къ воспринимаемой ими пищѣ. Но вотъ одноклѣтный зародышъ становится многоклѣтнымъ. Теперь въ немъ образуется много отдѣльныхъ, болѣе или менѣе самостоятельныхъ центровъ, вокругъ которыхъ и сосредоточивается протоплазматическая масса, значительно увеличившаяся въ объемѣ насчетъ принятой пищи. Отдѣльныя части зародыша теперь становятся уже въ иныя отношенія къ окружающей средѣ. Несомнѣнно, напримѣръ, что клѣтки, расположенныя на поверхности зародыша будутъ испытывать на себѣ вліяніе среды нѣсколько иначе, чѣмъ клѣтки болѣе глубокихъ слоевъ; такъ же неодинаково будетъ и отношеніе различныхъ частей зародыша къ воспринимаемой ими пищи. А это, само собою разумѣется, должно будетъ отразиться на формѣ и качествѣ клѣтокъ. По мѣрѣ того, какъ зародышъ будетъ расти, воздѣйствіе внѣшнихъ факторовъ на отдѣльные участки его также будетъ сказываться все болѣе и болѣе несходно. Вмѣстѣ съ измѣненіемъ объема зародыша измѣнятся обязательно и условія его питанія, т. е. вещественный обмѣнъ; а это очень важный моментъ для опредѣленія той формы, которую приметъ зародышъ. Вѣдь живое вещество растетъ не такъ, какъ растетъ, напримѣръ, кристаллъ, отлагающій строительный матеріалъ на своихъ плоскостяхъ -- нѣтъ: оно поглощаетъ этотъ матеріалъ внутрь. Стало быть живое вещество во время роста должно обязательно принимать такія формы, при которыхъ всѣ части его могли бы равномѣрно питаться и поддерживать возможно цѣлесообразнѣе связь съ внѣшнимъ міромъ. Говоря иначе, зародышу приходится все время на протяженіи онтогенеза приспособляться къ внѣшнимъ условіямъ, принимать наиболѣе выгодныя въ интересахъ полноты жизненнаго процесса формы. Вотъ чѣмъ обусловливаются въ извѣстной мѣрѣ всевозможныя впячиванія, выпячиванія и образованія складокъ, наблюдаемыя при развитіи зародышей. Ростъ и питаніе зародыша въ связи съ приспособленіемъ его къ внѣшнимъ" факторамъ составляютъ, какимъ образомъ, главнѣйшую причину развитія. "Развитіе и дифференціація клѣточнаго государства изъ яйцевой клѣтки,-- говоритъ М. Ферворнъ,-- основаны на взаимныхъ отношеніяхъ между живымъ веществомъ клѣтки и внѣшними факторами -- на отношеніяхъ, постоянно измѣняющихся, по мѣрѣ продолженія роста, съ каждымъ новымъ клѣточнымъ дѣленіемъ. Ростъ есть причина всякаго развитія, какъ отдѣльныхъ клѣтокъ, такъ и всего клѣточнаго государства" {М. Ферворнъ. "Общая физіологія".}.
   Итакъ, можно сказать, что форма развивающагося зародыша является во многихъ отношеніяхъ функціей роста органическаго вещества (Гертвигъ).
   Ростъ создаетъ и иные стимулы къ развитію.
   Человѣкъ, говорятъ, животное общественное. Представить его себѣ внѣ опредѣленной связи съ обществомъ и внѣ опредѣленныхъ отношеній къ послѣднему трудно. Жизнь въ кругу себѣ подобныхъ развила въ человѣкѣ извѣстныя особенности, которыя въ немъ при иныхъ условіяхъ навѣрное заглохли бы. Однако та же самая общественная жизнь не только посократила въ немъ такъ называемые антисоціальныя инстинкты, но и понизила въ извѣстномъ смыслѣ его индивидуальность, направивши, въ интересахъ общественнаго раздѣленія труда, развитіе духовныхъ силъ человѣка въ различныя стороны, такъ сказать, въ разсыпную. Клѣточную дифференціацію въ развивающемся зародышѣ можно сравнить съ этой дифференціаціей человѣческихъ личностей, съ этимъ своеобразнымъ "расхожденіемъ признаковъ" въ человѣческомъ обществѣ.
   Дѣлящіяся клѣтки зародыша не обособляются, а остаются въ связи другъ съ другомъ. Правда, каждая изъ нихъ, въ силу наслѣдственно-равнаго дѣленія, таитъ въ себѣ задатки для всесторонняго развитія -- вѣдь и спеціалистъ-ремесленникъ остается на всю жизнь при горькомъ сознаніи, что и онъ могъ бы быть не только "пальцемъ отъ ноги", но и человѣкомъ вообще,-- правда, каждая клѣтка зародыша сохраняетъ въ себѣ въ возможности всѣ характерныя свойства яйца, но теперь ея положеніе все же иное: она потеряла самостоятельность, вошла въ качествѣ подчиненнаго элемента въ составъ единицы высшаго порядка (многоклѣтный зародышъ). Теперь, ставши въ извѣстныя отношенія ко всему зародышу и къ другимъ эмбріональнымъ клѣткамъ, она не только не въ силахъ проявить полностью свою индивидуальность, но и пріобрѣтаетъ, подобно человѣку, ставшему членомъ общества, такія особенности, которыя при иныхъ условіяхъ не сказались бы въ ней такъ ярко. Сдѣлавшись подчиненною частью цѣлаго, она и функціонируетъ какъ въ зависимости отъ цѣлаго, такъ и въ зависимости отъ жизненныхъ отправленій другихъ своихъ сочленовъ. "Въ то время, какъ клѣтка теряетъ свою самостоятельность и индивидуальность въ цѣломъ организмѣ, направленіе, въ которомъ она развивается и которое приводитъ ее къ извѣстной формѣ, опредѣляется не особыми причинами, лежащими въ самой клѣткѣ, не особыми детерминантами въ смыслѣ Вейсмана, но исключительно тѣми отношеніями, въ которыя она становится, съ одной стороны, къ цѣлому и къ остальнымъ частямъ его, съ другой стороны -- къ внѣшнему міру. Эти отношенія могутъ быть, конечно, весьма различны, смотря по мѣсту и положенію, занимаемому клѣтками въ цѣломъ, и вслѣдствіе этого создаются безчисленныя условія, заставляющія отдѣльныя клѣтки развиваться въ различномъ направленіи и вызывающія раздѣленіе труда и различную гистологическую дифференцировку" {О. Гертвигъ. "Преформація или эпигенезъ"?} (курсивъ Гертвига). Въ этомъ смыслѣ слѣдуетъ понимать и выраженіе Дриша, что клѣточная дифференціація есть въ значительной степени функція мѣста.
   Есть еще одно обстоятельство, съ которымъ приходится считаться при выясненіи причинъ развитія. Зародышъ развивается подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій, питанія и роста. То, что зародышъ принимаетъ въ данную минуту, какъ неорганизованный питательный матеріалъ, съ теченіемъ времени ассимилируется Имъ и превращается въ вещество организованное, т. е. въ составную часть самаго зародыша. Ассимилируя пищу, онъ въ то же время поглощаетъ извнѣ и опредѣленный запасъ энергіи. И вновь образованное зародышемъ живое вещество и поглощенная имъ энергія измѣняютъ его извѣстнымъ образомъ. Понятно, что зародышъ въ первой стадіи развитія совсѣмъ не то, что онъ же во второй стадіи. Первая ступень онтогенезу была въ значительной степени причиной второй ступени, а эта, въ свою очередь, должна вліять на слѣдующую ступень и т. д. Каждый фазисъ развитія привноситъ въ зародышъ нѣчто новое, полученное имъ извнѣ въ видѣ пищи и запаса энергіи, и это новое составляетъ какъ бы внутреннюю причину, опредѣляющую дальнѣйшій ходъ развитія. Если все то, чѣмъ обладаетъ зародышъ въ каждой стадіи онтогенеза, назвать, въ отличіе отъ внѣшнихъ стимуловъ, внутренними причинами развитія, то нужно будетъ признать, что развитіе совершается подъ гнетомъ и взаимодѣйствіемъ внѣшнихъ и внутреннихъ причинъ; но установить точную границу между причинами внѣшними и внутренними трудно, ибо, какъ говоритъ Гертвигъ, "то, что было условіемъ процесса развитія на болѣе ранней стадіи, на слѣдующей стадіи переходитъ въ зачатокъ и становится его составною частью; внѣшнее постоянно превращается во внутреннее, такъ что итогъ внутреннихъ причинъ постоянно возрастаетъ на счетъ внѣшнихъ причинъ.
   Такимъ образомъ, каждая ступень онтогенеза находится въ зависимости отъ всѣхъ предшествующихъ стадій; чѣмъ дальше подвигается развитіе, тѣмъ прочнѣе становятся узы, связывающія форму зародыша съ предшествующими моментами онтогенеза, чѣмъ больше пережилъ онъ въ прошломъ, тѣмъ меньше самостоятельности остается на его долю въ будущемъ. Въ этомъ смыслѣ развитіе каждаго организма дѣйствительно втиснуто въ тѣсныя рамки и до извѣстной степени предопредѣлено. Но такое предопредѣленіе не имѣетъ ничего общаго съ детерминизмомъ Вейсмана, Ру или Гиса. Ошибка всѣхъ этихъ ученыхъ заключается въ томъ, что они видимое разнообразіе послѣдней ступени онтогенеза превращаютъ въ соотвѣтственное, но лишь невидимое разнообразіе его начальной стадіи. Они вкладываютъ въ яйцевую клѣтку тысячи разнообразныхъ свойствъ, забывая, что большая часть этихъ свойствъ составляетъ результатъ совмѣстнаго дѣйствія многихъ клѣтокъ, получающихся при дробленіи яйца, забывая, что каждая клѣточная группа и даже отдѣльная клѣтка организма имѣетъ свою собственную длинную исторію, которою и опредѣляются конечныя свойства ея.
   Только что изложенная теорія развитія извѣстна въ наукѣ подъ именемъ біогенетической теоріи. Оскаръ Гертвигъ во второмъ томѣ своей прекрасной книги "Клѣтка и ткани" такъ характеризуетъ эту теорію:
   "Въ противоположность мозаической теоріи Ру и теоріи зародышевой плазмы Вейсмана, біогенетическое ученіе выставляетъ слѣдующее общее положеніе: клѣтки, возникающія путемъ дѣленія изъ яйца, находятся съ самаго начала развитія все время въ тѣсномъ взаимодѣйствіи, и этимъ опредѣляется въ значительной степени характеръ "онтогенетическаго процесса. Клѣтки не сами опредѣляютъ свой позднѣйшій видъ, а опредѣляются законами, которые издаются взаимодѣйствіемъ всѣхъ клѣтокъ цѣлаго организма на всѣхъ ступеняхъ его развитія" {О. Hertwig. "Die Zelle und die Gewebe". Zweites Buch.}.
   Нельзя сказать, чтобы біогенетическая теорія развитія была вполнѣ неуязвима. Конечно, разнообразіе органовъ и организмовъ возможно объяснить разнообразіемъ комбинацій и взаимоотношеній самихъ клѣтокъ. Но тутъ біогенетическая теорія наталкивается на цѣлый рядъ предательскихъ вопросовъ, съ которыми ей необходимо считаться. Почему, напримѣръ, у различныхъ организмовъ клѣточные элементы обнаруживаютъ тенденцію группироваться различнымъ образомъ? Что заставляетъ животныхъ одного и того же вида, на протяженіи многихъ, многихъ поколѣній повторять во время онтогенеза неизмѣнно однѣ и тѣ же "комбинаціи"? Не слѣдуетъ ли предположить, что разнообразіе конечныхъ формъ опредѣляется существенной разницей между начальными формами и что, стало быть, разнообразіе "комбинацій" зависитъ не только отъ условій развитія, но и отъ кое-чего другого?
   Въ пользу того мнѣнія, что формы животныхъ и растеній до извѣстной степени обусловлены ростомъ органическаго вещества и различнымъ сочетаніемъ клѣтокъ, можно привести слѣдующій любопытный фактъ. Извѣстно, напримѣръ, что форма полипняковъ находится въ прямой зависимости отъ способа роста и размноженія полиповъ: тутъ различныя формы возникаютъ въ связи со способомъ распредѣленія на материнскомъ тѣлѣ вновь образующихся путемъ дѣленія и почкованія полиповъ. Аналогичный примѣръ можно привести и изъ области обычныхъ архитектурныхъ сооруженій; изъ одинаковаго техническаго матеріала -- напримѣръ, одинаковыхъ по формѣ кирпичей -- можно выстроить весьма несходныя зданія. Все это вѣрно. Но при постройкѣ зданія любой архитектуры работа совершается согласно напередъ составленному плану и напередъ поставленной цѣли архитектора. Что-жъ! Если стоять за аналогію, то придется предположить во всякомъ организмѣ существованіе какого-то невидимаго, таинственнаго архитектора, согласно волѣ и предначертаніямъ котораго ведется вся работа. Но кто этотъ архитекторъ? И какъ осуществляетъ онъ конечный планъ свой?
   Мы должны будемъ безусловно признать слѣдующія положенія біогенетической теоріи: 1) Внѣшнія условія способствуютъ развитію организма въ опредѣленномъ направленіи. 2) форма и качества клѣтокъ сложнаго организма есть въ извѣстномъ смыслѣ "функціи мѣста и роста". 3) Каждая стадія развитія въ значительной мѣрѣ опредѣляетъ слѣдующую за ней стадію и ведетъ процессъ развитія къ извѣстной конечной формѣ. 4) Разнообразіе конечныхъ формъ объясняется до нѣкоторой степени различіемъ тѣхъ комбинацій и взаимоотношеній, въ которыя вступаютъ эмбріональныя клѣтки различныхъ ступеней онтогенеза, въ зависимости отъ роста и питанія зародышей, подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій и т. д.
   Но этого мало. Необходимо допустить, что конечная форма развитія зависитъ и отъ общихъ свойствъ исходной формы его, т. е. отъ характера даннаго зародышеваго вещества. Будь это иначе, нельзя было бы понять, отчего различные зародыши, развивающіеся при совершенно одинаковыхъ условіяхъ, даютъ различныя взрослыя формы. Не мѣшаетъ, наконецъ, помнить, что зародыши различныхъ организмовъ далеко не сходны на однѣхъ и тѣхъ же ступеняхъ развитія, и что пресловутое "сходство" онтогенетическихъ фазъ у организмовъ различныхъ видовъ есть лишь сходство "вообще", а не полное тождество: при полномъ тождествѣ и результаты, т. е. конечныя формы также были бы тождественны. Чтобы конечныя формы развитія стали столь несходными, какъ несходны, напримѣръ, взрослый человѣкъ и взрослая собака, необходимо, чтобы и всѣ послѣдовательныя стадіи онтогенеза этихъ животныхъ хоть въ чемъ нибудь да разнились: только изъ несходныхъ стимуловъ могутъ возникнуть несходные результаты. А это прямо приводитъ къ мысли, что уже въ одноклѣтныхъ зародышахъ различныхъ организмовъ имѣется нѣчто такое, что какъ бы напередъ опредѣляетъ окончательный итогъ развитія. Становясь на такую точку зрѣнія, біогенетическая теорія должна, волей-неволей, протянуть руку примиренія ученію о преформаціи и позаимствовать изъ арсенала ея кое-что для заплатки собственныхъ прорѣхъ. Такъ именно и поступаетъ наиболѣе видный сторонникъ біогенетической теоріи, Оскаръ Гертвигъ.
   Онъ утверждаетъ, что при изученіи причинъ онтогенеза необходимо считаться и съ тѣмъ обстоятельствомъ, насколько само вещество зародыша дѣйствуетъ опредѣляющимъ образомъ на ходъ развитія цѣлаго; онъ настаиваетъ на мысли, что всякій, кто желаетъ полностью объяснить процессъ развитія животныхъ и растеній различныхъ видовъ, долженъ допустить существованіе различныхъ же видовъ зачатковаго вещества, отличающихся крайне сложнымъ строеніемъ и реагирующихъ неодинаково на внѣшнія и внутреннія раздраженія, которымъ подвергаются отдѣльные пункты зародыша. Понимая, такимъ образомъ, сущность развитія, О. Гертвигъ не считаетъ нужнымъ ломать голову надъ вопросомъ, что есть онтогенезъ по существу -- преформація или эпигенезъ. Ни то, ни другое, отвѣчаетъ онъ, или, если хотите, и то, и другое одновременно. Поскольку процессъ развитія находится въ зависимости отъ наслѣдственности, постольку къ нимъ приложимъ принципъ "предобразованія"; поскольку же этотъ процессъ опредѣляется внѣшними условіями, питаніемъ, ростомъ и т. д., -- его слѣдуетъ считать процессомъ чисто эпигенетическимъ. "Нашу теорію,-- говоритъ Гертвигъ,-- можно назвать и преформаціонной въ томъ смыслѣ, что она за основу процесса развитія признаетъ специфическое высоко-организованное вещество зачатка; и эпигенетической, ибо она предполагаетъ, что только при выполненіи безчисленныхъ условій зачатокъ растетъ, постепенно измѣняясь,(чтобы, въ концѣ концовъ, превратиться въ истовый продуктъ развитія, который настолько же отличается отъ своего перваго зачатка, какъ взрослое растеніе или животное отъ яйца, изъ котораго они произошли". "Мы,-- говоритъ онъ въ другомъ мѣстѣ,-- соглашаемся съ преформистами въ томъ, что за исходный пунктъ развитія принимаемъ специфическое и при томъ очень высоко-организованное вещество зачатка; но у насъ совершенно иное представленіе объ этомъ веществѣ, чѣмъ у нихъ, такъ какъ мы приписываемъ ему только такія качества, которыя соединимы съ понятіемъ и. характеромъ клѣтки, а не безчисленныя качества, появляющіяся лишь вслѣдствіе соединенія множества клѣтокъ подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій"... {О. Гертвигъ. "Преформація или эпигенезъ"?}
   Если различіе конечныхъ продуктовъ развитія опредѣляется различіемъ исходныхъ формъ его, если изъ яйца лягушки образуется лягушка, а изъ яйца кролика -- кроликъ, потому что эти яйца въ сущности настолько же несходны, насколько несходны и развивающіяся изъ нихъ взрослыя животныя, то, спрашивается, чѣмъ объяснить эту разницу, что вызвало ее?
   Отвѣтъ на этотъ вопросъ мы находимъ, между прочимъ, въ одной статьѣ проф. Тимирязева, помѣщенной въ книгѣ его -- "Нѣкоторыя основныя задачи современнаго естествознанія". Разсуждаетъ онъ примѣрно такъ.
   Вотъ зародышевыя клѣтки трехъ растеній. Съ виду онѣ совершенно одинаковы. Дадимъ имъ развиться при сходныхъ внѣшнихъ условіяхъ. Что же получится? Передъ нами будутъ три весьма различныхъ организма: одинъ зародышъ превратится въ паразитическое растеніе, по имени кускута; изъ другого разовьется великолѣпная орхидея; третій станетъ насѣкомояднымъ растеніемъ, росянкой. И внѣшній видъ и образъ жизни всѣхъ этихъ трехъ растеній настолько несходны, что невольно возникаетъ сомнѣніе въ подлинномъ сходствѣ тѣхъ зародышей, изъ которыхъ они возникли. Условія, при которыхъ они развивались, были одинаковы. Стало быть, не въ нихъ причина разницы конечныхъ формъ развитія. Въ чемъ же она? "Мы,-- говоритъ г. Тимирязевъ,-- должны допустить еще вліяніе причинъ историческихъ... Каждый организмъ слагается не только подъ вліяніемъ настоящаго, но и всего прошлаго, вплоть до скрывающагося во мракѣ временъ начала жизни". Организмъ не есть нѣчто независимое, оторванное отъ жизни предшествующей -- нѣтъ: онъ -- только звено въ цѣпи явленій. Его настоящее слагалось подъ вліяніемъ прошлаго, его нынѣшнее состояніе находится въ причинной связи съ цѣлымъ рядомъ предшествовавшихъ состояній. Предшествовавшія состоянія должны были наложить опредѣленный отпечатокъ на зародыши, изъ которыхъ возникаютъ новые организмы. Вотъ почему каждый изъ нихъ развивается не только подъ вліяніемъ тѣхъ силъ, которыя дѣйствуютъ на него въ данную минуту, но еще и по инерціи, т. е. согласно съ толчкомъ, который какъ бы суммируетъ въ себѣ цѣлый рядъ предшествовавшихъ вліяній. Эта-то, какъ называетъ ее Тимирязевъ, органическая инерція, или по-просту наслѣдственность, и образуетъ тотъ рядъ историческихъ причинъ, которыя слѣдуетъ всегда имѣть въ виду при объясненіи явленій развитія. У всякаго зародыша имѣется за спиной своя исторія, а слѣдовательно, и тенденція развиваться въ опредѣленномъ направленіи (инерція). Отсюда -- и разнообразіе конечныхъ формъ развитія, не взирая даже на однообразіе тѣхъ условій, при которыхъ оно можетъ совершаться. Чтобы не вводить читателей въ заблужденіе относительно истиннаго смысла словъ "историческія причины", проф. Тимирязевъ дѣлаетъ слѣдующую оговорку, которая, впрочемъ, сама собою подразумѣвается уже на основаніи всего вышеизложеннаго. "Наши историческія причины,-- говоритъ онъ,-- тѣ же физическія, но дѣйствовавшія въ прошломъ: если онѣ дѣйствуютъ теперь, то дѣйствовали и прежде, и, однажды отразившись на организмѣ, вліяніе ихъ не могло исчезнуть безслѣдно" {К. Тимирязевъ. "Нѣкоторыя основныя задачи современнаго естествознанія".} (курсивъ мой).
   Нежеланіе затягивать и безъ того затянувшуюся статью вынуждаетъ меня отказаться отъ мысли изложить взгляды Кл. Бернара относительно того же самаго вопроса, о которомъ трактуетъ проф. Тимирязевъ. Не могу, однако, отказать себѣ въ удовольствіи привести слѣдующую выдержку изъ классическаго труда Кл. Бернара "Жизненыя явленія, общія животнымъ и растеніямъ". Эта выдержка покажетъ, между прочимъ, какъ много общаго между взглядами Тимирязева и Кл. Бернара. "Если,-- говоритъ знаменитый физіологъ,-- имѣть передъ собою только исходную точку, если видѣть только первичное яичко, то еще ничего нельзя узнать о томъ, что произойдетъ; нельзя предсказать, что будетъ результатомъ образовательной работы,-- появленіе зоофита или позвоночнаго, млекопитающаго или человѣка. Чтобы предсказать исходъ работы, надо знать происхожденіе этого первичнаго яичка. Если мы знаемъ откуда оно произошло, то знаемъ и то, что изъ него выйдетъ. Такимъ образомъ, вся морфологическая работа содержится въ предшествующемъ состояніи. Эта работа есть чистое повтореніе; она не имѣетъ основаній для себя въ каждое мгновеніе въ какой-нибудь силѣ, дѣйствующей въ данный моментъ; она имѣетъ свои основанія въ предшествующей силѣ. Нѣтъ морфологіи безъ предшественниковъ..." "Вотъ почему, говоритъ онъ въ другомъ мѣстѣ,-- нѣкоторые философы и физіологи считали возможнымъ сказать, что жизнь есть воспоминаніе"...
   Подвожу итоги.
   Прежде всего. Гипотезы Спенсера и Дарвина дали сильный толчокъ къ развитію тѣхъ отраслей науки о жизни, въ которыхъ трактуется объ онтогенезѣ и наслѣдственности. Гипотезы Дефриза и въ особенности Вейсмана усугубили интересъ къ этимъ проблемамъ біологіи, взбудоражили ученый міръ и вызвали къ жизни цѣлую серію работъ въ защиту и въ опроверженіе еретиковъ, взявшихъ подъ свое покровительство дотолѣ пребывавшую въ летаргіи "преформацію". Детальное изученіе видимой структуры живого вещества, выясненіе роли ядра и протоплазмы въ жизни клѣтки, знакомство съ процессомъ оплодотворенія и каріокинетическимъ дѣленіемъ клѣтокъ -- все это составляетъ то новое и безспорно цѣнное, что внесено въ науку, главнымъ образомъ, въ силу попытокъ постигнуть сокровенный смыслъ онтогенеза и наслѣдственности, рѣшить эти спорныя задачи біологіи.
   Затѣмъ. Обстоятельное знакомство съ явленіями частичной и полной регенераціи, гетероморфоза, прививочной гибридаціи и безполаго размноженія привело къ широкому и въ высшей степени интересному обобщенію, а именно: такъ называемыя солсотическія клѣтки, помимо тѣхъ качествъ, которыя онѣ обнаруживаютъ согласно со своимъ положеніемъ въ организмѣ, обладаютъ еще многими другими скрытыми качествами, благодаря которымъ эти клѣтки при подходящихъ условіяхъ исполняютъ роль зародышевыхъ клѣтокъ. Такимъ образомъ, сама собою упраздняется якобы коренная разница между соматическими и зародышевыми клѣтками, и послѣднія теряютъ то исключительное положеніе въ ряду гистологическихъ элементовъ, которое имъ обыкновенно приписывается. Принципъ единства природы одерживаетъ новую блестящую побѣду надъ дуалистическимъ принципомъ, и старое изреченіе -- "Natura non facit saltum" -- остается какъ всегда справедливымъ.
   Еще далѣе. Развитіе и наслѣдственность явленія нераздѣльныя. Современные взгляды на развитіе не могутъ быть ни строго эпигенетическими, ни строго преформаціонными. "Преформаціонное" толкованіе онтогенеза несостоятельно и фактически, и логически. Фактически оно противорѣчитъ явленіямъ "наслѣдственно-равнаго дѣленія"; логически оно приводитъ къ абсурду, ибо населяетъ зародышъ такими качествами, которыя возникаютъ въ немъ лишь постепенно, на протяженіи онтогенеза. Эпигенетическое толкованіе процесса развитія, въ свою очередь, недостаточно, ибо оно не въ силахъ объяснить, почему видимо сходные одноклѣтныезародыши, становятся при одинаковыхъ внѣшнихъ условіяхъ столь несходными въ концѣ онтогенеза. Очевидно, самъ зародышъ привноситъ отъ себя въ процессъ развитія нѣчто весьма существенное, обозначаемое нами понятіемъ "наслѣдственности". Поскольку развитіе зависитъ отъ внѣшнихъ условій, роста, взаимоотношеній между цѣлымъ и частями и т. д., постольку оно есть эпигенезъ, т. е. новообразованіе; поскольку же развитіе обусловливается наслѣдственностью или, точнѣе, тѣми условіями, которыя напередъ имѣются въ самихъ зародышахъ, постольку оно есть преформація, т. е. предобразованіе.,
   И, наконецъ. Ни "предшествующее состояніе" -- état anterieur -- Кл. Бернара, ни "органическая инерція" Тимирязева, ни предположеніе Гертвига о "высокой специфической организаціи" зародышеваго вещества не объясняютъ по существу той роли, которую самъ зародышъ играетъ въ процессѣ развитія. Несомнѣнно, что "историческія причины" сильно отражаются на веществѣ зародышей и дѣлаютъ ихъ на самомъ дѣлѣ различными. Но въ чемъ сказалось дѣйствіе этихъ историческихъ причинъ, что собственно произвело оно въ зародышевомъ веществѣ -- это все еще составляетъ тайну, не смотря на толкованія и Тимирязева, и Кл. Бернара, и Гертвига. Всѣ эти ученые покидаютъ поле изслѣдованія и отказываются отъ объясненій какъ разъ тамъ, гдѣ Спенсеръ, Дарвинъ, де-Фризъ и Вейсманъ начинаютъ объяснять. Правда, мистическій туманъ, заволакивавшій до послѣдняго времени ту область жизненныхъ явленій, которыя составляютъ въ общемъ проблему развитія и наслѣдственности, начинаетъ понемногу рѣдѣть; но, говоря по совѣсти, мы попрежнему стоимъ съ недоумѣніемъ и въ грустномъ раздумьи передъ "проклятымъ" вопросомъ: что собственно привносятъ въ процессъ развитія зародышевые элементы -- специфическую организацію или своеобразную молекулярную структуру? Что скрывается въ тайникахъ наслѣдственнаго вещества?..
   Я сказалъ все, что хотѣлъ. Не думаю, чтобы читатель разсчитывалъ, что, ознакомившись съ новѣйшими взглядами на сущность развитія и наслѣдственности, онъ почувствуетъ себя въ положеніи того счастливца поэта, про котораго сказано:
   
   Была ему звѣздная книга ясна,
   И съ нимъ говорила морская волна.
   
   Въ нашъ скептическій вѣкъ такія надежды звучатъ анахронизмомъ. Однако не слѣдуетъ и умалять значеніе работы "теоретиковъ" развитія и наслѣдственности. Увлеченія и преувеличенія, повторяю, удѣлъ всѣхъ страстныхъ искателей истины. Одни лишь Вагнеры -- самодовольные педанты съ пергаментной душой, ослѣпшіе въ архивной пыли,-- не вѣдаютъ ошибокъ и увлеченій; но за то и не ими движется наука. Пусть многое въ воззрѣніяхъ тѣхъ ученыхъ, о которыхъ у насъ шла здѣсь рѣчь, будетъ признано проблематичнымъ, фантастичнымъ и даже просто ложнымъ. За то тутъ же рядомъ мы находимъ и парадоксальное на первый взглядъ, но глубокое по существу обобщеніе, и оригинальное освѣщеніе обычныхъ съ виду явленій, и цѣлую вереницу новыхъ наблюденій, экспериментовъ, выводовъ. А это все вѣдь освобождаетъ науку изъ мертвящихъ тисковъ рутины, окропляетъ ее живою водой возрожденія, окрыляетъ мысль, развертываетъ передъ разумомъ широкія перспективы...

B. В. Лункевичъ.

"Русское Богатство", No 6, 1902

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru