Лункевич Валериан Викторович
Нерешенные проблемы биологии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Наследственность и развитие.

   

Нерѣшенныя проблемы біологіи.

Наслѣдственность и развитіе.

Продолженіе.

IV.

   Два великихъ ума отмѣтили на долгіе годы тотъ путь, по которому пошло развитіе теоретической мысли въ области занимающихъ насъ сейчасъ вопросовъ: это Гербертъ Спенсеръ и Чарльзъ Дарвинъ. Но починъ въ этомъ дѣлѣ по справедливости принадлежитъ Спенсеру: Спенсера нужно считать отцомъ всѣхъ тѣхъ теорій о сущности развитія и наслѣдственности, которыя выросли и распустились пышнымъ цвѣтомъ на почвѣ пущенныхъ имъ въ оборотъ идей. Со взглядовъ "отца" мы и начнемъ свой обзоръ.
   Въ 1864 году появились на свѣтъ "Основанія біологіи" Спенсера. Это былъ капитальный трудъ, въ которомъ подводились итоги всѣмъ накопившимся къ тому времени фактамъ и выводамъ общей біологіи. Впрочемъ "итоги" -- это слишкомъ мало сказано. Здѣсь изложеніе фактовъ и обобщеній шло рука объ руку съ изложеніемъ оригинальныхъ идей самого автора: въ свѣтѣ этихъ идей, но имя ихъ и подъ эгидой ихъ развертывалась передъ читателемъ сложная, богатая и формами, и содержаніемъ, картина жизни. И вѣнцомъ, вершающимъ все зданіе идей и объединяющимъ ихъ въ стройное цѣлое, было ученіе о невидимой структурѣ живого вещества. Оно-то и поработило на долгіе годы мысль многихъ теоретиковъ естествознанія. Въ чемъ же суть его?
   Всякій организмъ,-- будь то амеба или "вѣнецъ творенія", бродильный грибокъ или величественный платанъ,-- есть микрокосмъ: онъ состоитъ изъ особенныхъ, хотя и безконечно малыхъ, но необычайно сложныхъ по своему молекулярному строенію живыхъ единицъ, которыя Спенсеръ называетъ физіологическими единицами. Молекула бѣлка есть предѣльная химическая единица живого вещества; клѣтка -- предѣльная морфологическая единица; физіологическая же единица -- это промежуточное строительное звено между клѣткою и химической молекулой. Какъ частица бѣлка образуется изъ атомовъ простыхъ тѣлъ, такъ и физіологическая единица получается изъ комбинаціи бѣлковыхъ молекулъ; и совершенно такъ же клѣтка есть не что иное, какъ своеобразный комплексъ физіологическихъ единицъ. "Протеинъ, главное вещество, изъ котораго строются организмы,-- говоритъ Спенсеръ,-- замѣчателенъ -- на что указываетъ уже одно названіе его -- какъ разнообразіемъ своихъ метаморфозъ, такъ и легкостью, съ которою онъ подвергается имъ; онъ переходитъ отъ одной къ другой изъ своихъ тысячи изомерныхъ формъ при малѣйшей перемѣнѣ условій... Минутное соображеніе покажетъ, что, исходя отъ тысячи изомерныхъ формъ протеина, мы получимъ этимъ путемъ такое громадное число сочетаній, которое почти невозможно выразить цифрами. Произведенныя такимъ способомъ частицы, по величинѣ и сложности превосходящія частицы протеина, подобно тому, какъ частицы самаго протеина превосходятъ частицы неорганической матеріи, и могутъ быть, по моему мнѣнію, спеціальными единицами, принадлежащими спеціальнымъ родамъ организмовъ." {Г. Спенсеръ. "Основанія біологіи". Изомерными соединеніями, кстати напомнимъ, называются такія соединенія, которыя, при одинаковомъ атомномъ составѣ и одинаковомъ частичномъ вѣсѣ, несходны по своимъ свойствамъ.} (Курсивъ мой).
   Итакъ, различныя изомерныя формы бѣлка (протеинъ), различно комбинируясь, даютъ начало весьма разнообразнымъ физіологическимъ единицамъ. Несходныя у организмовъ различныхъ царствъ, классовъ, семействъ, родовъ и видовъ, единицы эти очень схожи у животныхъ или растеній одного и того-же вида: физіологическія единицы обыкновенной улитки не похожи на физіологическія единицы человѣка, но за то у всѣхъ улитокъ онѣ одного и того-же типа, равно какъ и у всѣхъ людей онѣ въ общемъ одинаковы. Въ природѣ, стало быть, существуетъ столько различныхъ типовъ физіологическихъ единицъ, сколько имѣется сейчасъ на лицо различныхъ видовъ животныхъ и растеній, и степень сходства и различія между живыми структурными единицами находится въ прямой связи со степенью сходства и различія между тѣми организмами, строительный матеріалъ которыхъ онѣ образуютъ.
   Располагая структурный матеріалъ сложнаго организма въ іерархическомъ порядкѣ по восходящей линіи, мы получимъ слѣдующую непрерывную цѣпь: атомы, молекулы, физіологическія единицы, клѣтки, аггрегаты клѣтокъ или ткани и комбинаціи тканей или органы. Однако, атомы и молекулы лежатъ, такъ-сказать, за порогомъ жизни; все типичное для жизненнаго процесса начинается съ образованіемъ физіологическихъ единицѣ: онѣ -- истинные носители жизни, съ помощью ихъ совершаются и объясняются всѣ характерныя явленія ея. Это существенный пунктъ въ ученіи Спенсера: въ свойствахъ физіологическихъ единицъ -- вся тайна жизни. Каковы-же эти свойства? Что привнесли физіологическія единицы въ міровой процессъ, который, по мысли Спенсера, можетъ быть полностью объясненъ въ терминахъ Матеріи и Движенія, являющихся въ свою очередь лишь символами Невѣдомой Дѣйствительности?
   Мы уже знаемъ, что различныя физіологическія единицы состоятъ изъ различныхъ сочетаній изомерныхъ бѣлковыхъ молекулъ. Каждая такая единица есть въ сущности довольно сложная система атомовъ и молекулъ съ опредѣленнымъ запасомъ силъ, дѣйствующихъ въ опредѣленныхъ направленіяхъ. Однородныя системы, т. е. одинаковыя физіологическія единицы, одарены своего рода сродствомъ, тяготѣніемъ, въ силу котораго онѣ складываются въ болѣе сложныя системы, т. е. образуютъ аггрегаты высшаго порядка. Это тяготѣніе однородныхъ физіологическихъ единицъ другъ къ другу Спенсеръ сравниваетъ съ тяготѣніемъ молекулъ неорганической матеріи, отливающейся въ опредѣленныя кристаллическія формы, и называетъ полярностью. Простыя молекулы поваренной соли, надѣленныя сравнительно простою же полярностью, комбинируются въ аггрегатъ, имѣющій форму куба; а сложныя организованныя молекулы или физіологическія единицы какого-нибудь дерева, надѣленныя соотвѣтственно сложною полярностью, складываются въ концѣ концовъ въ форму дерева. Кубъ въ данномъ случаѣ является тою формою, при которой молекулы поваренной соли и присущія имъ силы приходятъ въ равновѣсіе; совершенно такъ же и дерево со всею своей сложной системой клѣтокъ, тканей и органовъ представляетъ такую именно форму, при которой физіологическія единицы даннаго типа приходятъ въ равновѣсіе. "Физіологическія единицы,-- говоритъ Спенсеръ,-- одарены спеціальными полярностями, зависящими ютъ ихъ спеціальныхъ строеній; и взаимодѣйствіе этихъ именно полярностей заставляетъ ихъ слагаться въ форму вида, которому юнѣ принадлежатъ". Безконечно разнообразны физіологическія единицы; столь-же разнообразна и присущая отдѣльнымъ типамъ ихъ полярность, т. е. способность располагаться въ спеціальную форму; отсюда -- и все разнообразіе растительныхъ и животныхъ формъ. Знакомясь съ формами кристалловъ, мы спрашиваемъ: откуда берутся всѣ эти кубы, призмы, октаэдры, тетраэдры, гранатоэдры, трапецоэдры, ромбоэдры и какъ еще ихъ тамъ называютъ? И кристаллологія даетъ вполнѣ опредѣленный отвѣтъ на этотъ вопросъ: она утверждаетъ, что^форма кристалла, какъ простого, такъ и скомбинированнаго изъ нѣсколькихъ основныхъ формъ,.является результатомъ взаимнаго притяженія неорганическихъ молекулъ. Почему-жъ, спрашиваетъ Спенсеръ, не объяснить такъ же и происхожденіе формъ организованныхъ? Неужели только потому, что формы эти значительно сложнѣе формъ кристаллическихъ? Но это весьма недостаточное основаніе. Природа неизмѣнна въ своемъ творчествѣ; она пускаетъ въ ходъ одни и тѣже средства для достиженія видимо несходныхъ цѣлей; организація и кристаллизація -- всего лишь два крайнихъ члена одного и того-же связнаго ряда: простая полярность неорганическихъ молекулъ ведетъ къ кристаллизаціи, а неизмѣримо болѣе сложная полярность физіологическихъ единицъ завершается организаціей. Не правъ-ли въ такомъ случаѣ Вагнеръ, сравнивающій свою лабораторную работу съ творчествомъ природы и торжественно заявляющій:
   
   "Was sie sonst organisiren liess
   Das lassen wir kristallisiren"?
   
   Или, быть можетъ, ошибка его только въ томъ и состоитъ, что онъ все-таки противопоставляетъ кристаллизацію организаціи, тогда какъ это по существу одинъ и тотъ-же процессъ?..
   Помимо "полярности", физіологическія единицы надѣлены еще другимъ существеннымъ свойствомъ: онѣ обладаютъ способностью "формовать прилежащіе годные матеріалы (т. е. питательные соки, циркулирующіе въ тѣлѣ организма) въ единицы своей собственной формы". Но и это еще не все. Физіологическія единицы надѣлены большою "пластичностью или чувствительностью къ вліянію измѣняющихъ силъ, далеко превосходящею пластичность протеина".
   Эти основныя качества живыхъ структурныхъ единицъ всякаго организма -- полярность, способность формовать новыя единицы и необычайная пластичность -- даютъ, какъ полагаетъ Спенсеръ, ключъ къ пониманію всѣхъ біологическихъ явленій. Существованіе физіологическихъ единицъ позволяетъ объяснить и возстановленіе тканей, и регенерацію, и гетероморфозъ, и почкованіе, и сущность полового размноженія, и онтогенезъ, и наслѣдственность какъ врожденныхъ, такъ и пріобрѣтенныхъ признаковъ, и измѣнчивость, словомъ, -- всѣ тѣ сложныя и на первый взглядъ таинственныя явленія органической жизни, о которыхъ говорилось въ предыдущей статьѣ: признавши постулатъ, мы необходимо должны признать и всѣ вытекающія изъ него слѣдствія.
   Что удивительнаго, напримѣръ, въ томъ, что у рака на мѣстѣ оторванной клешни выростаетъ новая клешня, а изъ крошечнаго отрѣзка листа бегоніи получается новый экземпляръ бегоніи? Ровно ничего,-- отвѣчаетъ Спенсеръ. Физіологическія единицы, лежащія на мѣстѣ оторванной клешни, образуютъ "изъ прилежащаго годнаго матеріала" цѣлую серію новыхъ единицъ, которыя, въ силу присущей имъ полярности, располагаются въ спеціальную форму новой клешни: нарушенное равновѣсіе должно быть возстановлено, и оно возстановляется лишь съ возстановленіемъ недостающей у рака клешни. Такъ поврежденный кристаллъ восполняетъ свою утраченную вершину на счетъ того раствора, изъ котораго онъ самъ образовался; и совершенно такъ же любой организмъ вновь возсоздаетъ утраченныя части изъ питающихъ его соковъ. "Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ уподобленное вещество отлагается такимъ образомъ, что возстановляетъ первоначальное очертаніе", и,-- прибавляетъ Спенсеръ,-- "это, въ сущности, не гипотеза, а только обобщенное выраженіе фактовъ". То же самое происходитъ и при развитіи бегоніи изъ крошечныхъ отрѣзковъ листа этого растенія. Уже самый фактъ образованія цѣлой бегоніи изъ незначительнаго участка листа "не оставляетъ намъ никакой возможности увернуться отъ заключенія", что способность физіологическихъ единицъ складываться въ ту или иную форму "имѣется въ дремлющемъ состояніи въ единицахъ каждой недифференцированной клѣтки". А если это такъ, То и понятно, почему изъ отрѣзка листа бегоніи выростаетъ полная бегонія: она сложена изъ физіологическихъ единицъ опредѣленнаго типа, надѣленныхъ вполнѣ опредѣленной полярностью. Въ силу этой именно полярности, физіологическія единицы, входящія въ составъ крошечнаго участка листа, должны будутъ придти въ достодолжное равновѣсіе только тогда, когда вмѣстѣ со вновь образовавшимися физіологическими единицами примутъ форму взрослой бегоніи.
   Явленія безполаго размноженія -- почкованія и споднообразованія -- не требуютъ спеціальнаго толкованія: будучи, какъ извѣстно, сходными по существу съ явленіями регенераціи, они объясняются такъ же, какъ и факты воспроизведенія цѣлаго изъ части. Гораздо труднѣе, повидимому, понять сущность полового размноженія и, связанный съ нимъ, весьма сложный процессъ оогенетическаго развитія. Но и это только повидимому. Ученіе о физіологическихъ единицахъ показываетъ весьма наглядно, въ чемъ собственно тутъ дѣло.
   Сперматозоиды и яйцевыя клѣтки, по смыслу этого ученія, представляютъ собою лишь вмѣстилища небольшого комплекса физіологическихъ единицъ, ^всегда готовыхъ,-- какъ выражается Спенсеръ, -- повиноваться своему стремленію къ структурному устройству того вида, къ которому онѣ принадлежатъ". Стало быть, одноклѣтный зародышъ всякаго сложнаго организма заключаетъ въ себѣ группы физіологическихъ единицъ, однородныхъ съ тѣми, изъ которыхъ построенъ самъ взрослый организмъ. Единицы эти, черпая необходимый имъ питательный матеріалъ, увеличиваются въ числѣ, а, подчиняясь силѣ тяготѣнія (полярность!), слагаются въ концѣ концовъ въ форму того организма, которому принадлежитъ данный одноклѣтный зародышъ.
   Однако, въ только что приведенномъ объясненіи чувствуется какая-то неясность, и естественно возникаетъ цѣлый рядъ весьма серьезныхъ вопросовъ, на которые ученіе о физіологическихъ единицахъ должно дать отвѣтъ. Процессъ индивидуальнаго развитія животныхъ и растеній зачастую такъ сложенъ и запутанъ, разница между одноклѣтнымъ зародышемъ и конечнымъ продуктомъ его развитія такъ велика, что врядъ ли можно примириться съ тѣмъ, слишкомъ ужъ "простымъ" толкованіемъ, которое мы сейчасъ привели. Не черезчуръ ли много во всемъ этомъ "кристаллизаціи"? скажетъ, пожалуй не безъ лукавства, читатель. Объяснимся: это необходимо, какъ въ интересахъ читателя, такъ и въ интересахъ самого Спенсера.
   "Развитіе,-- говоритъ Спенсеръ,-- есть измѣненіе отъ несвязной, неопредѣленной однородности къ связной, опредѣленной разнородности" {Г. Спенсеръ. "Основанія Біологіи". Въ другомъ сочиненіи Спенсера, въ его "Основныхъ началахъ", эта же мысль выражена нѣсколько иначе, а именно такъ: "Будучи измѣненіемъ однороднаго въ разнородное, развитіе есть въ то же время измѣненіе неопредѣленнаго въ опредѣленное. Рядомъ съ прогрессомъ, идущимъ отъ простого къ сложному, совершается прогрессъ отъ смѣшенія къ порядку, отъ неопредѣленнаго къ опредѣленному".}. Формально говоря, это совершенно вѣрно: сравните одноклѣтный зародышъ лягушки съ взрослою лягушкой, у которой имѣются костныя, хрящевыя, мускульныя, эпителіальныя, нервныя и др. клѣтки, и вы согласитесь съ опредѣленіемъ Спенсера. Но вотъ въ чемъ дѣло. Если одноклѣтный зародышъ лягушки, происшедшій отъ сліянія яйцевой клѣтки со сперматозоидомъ, есть всего лишь комплексъ однородныхъ физіологическихъ единицъ, то откуда и какъ возникаютъ всѣ эти столь разнообразные клѣточные элементы, всѣ эти костныя, мускульныя нервныя и т. д. клѣтки? Пусть физіологическія единицы одноклѣтнаго зародыша лягушки, въ силу присущей имъ полярности, могутъ успокоиться лишь тогда, когда образующійся изъ нихъ агрегатъ приметъ форму взрослой лягушки; но почему этотъ аггрегатъ не будетъ сплошь костяной, или мускульный, или нервный? Вѣдь кристаллъ поваренной соли, какъ бы великъ онъ ни былъ, на всемъ своемъ протяженіи состоитъ изъ молекулъ поваренной же соли Почему у лягушки мы не встрѣчаемъ того же самаго? Тутъ, помысли Спенсера, дѣйствуютъ причины двоякаго рода: внутреннія измѣненія.
   Физіологическія единицы животнаго или растенія даннаго вида, сказали мы, однородны. Но однородны не значитъ тождественны, идентичны. Легкая, почти неуловимая разница между физіологическими единицами даннаго типа обусловливаетъ до нѣкоторой степени возникновеніе такихъ несходныхъ агрегатовъ, какъ нервныя и костныя клѣтки животныхъ, или паренхиматическія (напр., зеленая ткань листа) и склеротическія (древесина) клѣтки растеній. Но это факторъ второстепенный. Есть причина болѣе важная, подъ вліяніемъ которой собственно и совершается весь процессъ развитія. Такою причиной Спенсеръ считаетъ совокупность всѣхъ внѣшнихъ силъ, дѣйствующихъ на зародышъ въ періодъ его развитія.
   Возьмемъ, въ самомъ дѣлѣ, какой-либо одноклѣтный зародышъ -- оплодотворенное яйцо какого-нибудь растенія, полипа, рыбы, лягушки, курицы или человѣка и посмотримъ, какъ въ общемъ идетъ его развитіе. Будетъ ли этотъ зародышъ развиваться внутри материнскаго тѣла или внѣ его, во всякомъ случаѣ произойдетъ слѣдующее: зародышъ подвергнется либо непосредственному вліянію внѣшнихъ условій -- свѣта, теплоты, кислорода и т. п., -- либо вліянію жидкостей и тканей материнскаго тѣла. Отсюда -- нарушеніе равновѣсія, въ которомъ пребывалъ до этого зародышъ. Несомнѣнно, однако, что вліяніе среды скажется на внѣшней части зародыша сильнѣе, чѣмъ на внутренней части его, а это окончательно приведетъ къ дифференціаціи. Далѣе, несомнѣнно также и то, что внѣшнія силы будутъ дѣйствовать не одинаково на всѣ участки внѣшняго зародышеваго слоя; это въ свою очередь послужитъ источникомъ дальнѣйшаго дифференцированія. Но всякое измѣненіе въ отдѣльныхъ участкахъ зародыша должно, по мнѣнію Спенсера, вызывать перераспредѣленіе силъ и вещества во всемъ зародышѣ, что играетъ также очень важную роль въ процессѣ развитія. Наконецъ, слѣдуетъ хорошо помнить еще вотъ что: "Внѣшніе дѣятели,-- говоритъ Спенсеръ,-- опредѣляющіе первоначальныя осложненія зародыша, дѣйствуя затѣмъ на эти осложненія, вызываютъ новыя; дѣйствуя на эти послѣднія, вызываютъ еще новыя и еще болѣе многочисленныя и такъ дальше: каждый развитой органъ своими дѣйствіями и противодѣйствіями на цѣлое порождаетъ новыя осложненія" {Г. Спенсеръ. "Основныя начала".}.
   Такъ, подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій, неустойчивый однородный агрегатъ пробѣгаетъ рядъ послѣдовательныхъ и постепенно осложняющихся измѣненій и превращается, наконецъ, въ нѣчто сравнительно болѣе стойкое и разнородное; таковъ механизмъ развитія. Однако, спрашивается, какъ выразить этотъ процессъ въ терминахъ ученія о физіологическихъ единицахъ? И далѣе: почему развитіе сопряжено съ такою сложною процедурой? Къ чему весь этотъ длинный рядъ промежуточныхъ формъ, смѣняющихъ другъ друга отдѣльныхъ ступеней развитія? Отчего, напримѣръ, физіологическія единицы одноклѣтнаго зародыша лягушки не располагаются сразу въ форму микроскопическаго лягушенка, разъ присущая имъ полярность дѣйствительно требуетъ этой именно формы?
   Объяснить все это, по мнѣнію Спенсера, вовсе не такъ ужъ хитро, какъ это можетъ показаться съ перваго раза; для этого нужно принять во вниманіе слѣдующее, весьма важное соображеніе. Чтобы физіологическія единицы даннаго типа -- ну, положимъ, тѣ самыя, изъ которыхъ сложено тѣло лягушки -- пришли въ равновѣсіе, чтобы сродство ихъ было, такъ сказать, вполнѣ насыщено, необходимо извѣстное число такихъ единицъ. У одноклѣтнаго же зародыша не имѣется въ наличности всего количества необходимыхъ для такого равновѣсія физіологическихъ единицъ. Поэтому въ одноклѣтномъ зародышѣ живыя единицы располагаются въ такую форму, при которой удовлетворяется лишь главнѣйшая изъ сложныхъ полярностей ихъ: форма эта чрезвычайно проста и въ высшей степени неустойчива. Но вотъ зародышъ начинаетъ расти; число составляющихъ его единицъ увеличивается на счетъ питательнаго матеріала, при чемъ у животныхъ живородящихъ матеріалъ этотъ черпается изъ соковъ материнскаго тѣла, а у яйцеродящихъ онъ берется изъ самаго яйца. Разъ только общая масса живыхъ единицъ увеличилась, въ зародышѣ обязательно должны возникнуть перемѣны: вновь народившіяся единицы вызываютъ къ жизни новую группу полярныхъ силъ, которыя до сего момента, за отсутствіемъ подходящихъ условій, оставались недѣятельными, и зародышъ пріобрѣтаетъ новое, болѣе сложное строеніе, благодаря перераспредѣленію составляющихъ его сейчасъ структурныхъ элементовъ. По мѣрѣ того, какъ растетъ число физіологическихъ единицъ зародыша и измѣняются, стало быть, ихъ динамическія взаимоотношенія,-- организмъ приближается шагъ за шагомъ къ тому состоянію, при которомъ сложная полярность постепенно уравновѣшивается; говоря иначе, онъ пробѣгаетъ рядъ послѣдовательно смѣняющихся ступеней развитія, отличающихся все большимъ и большимъ равновѣсіемъ силъ, и, наконецъ, приходитъ къ состоянію возмужалости, т. е. принимаетъ типичное для составляющихъ его физіологическихъ единицъ строеніе. "Такимъ образомъ,-- говоритъ Спенсеръ,-- рядъ сдѣлокъ ("сдѣлки" -- это отдѣльныя стадіи развитія) обусловливается необходимостью. Каждая послѣдовательная форма неустойчива и преходяща; приближеніе къ типичному строенію идетъ рука объ руку съ приближеніемъ къ типичному объему". Таково объясненіе оогенеза при помощи ученія о физіологическихъ единицахъ въ связи съ ученіемъ о роли внѣшнихъ факторовъ въ дѣлѣ органическаго развитія.
   Но спрашивается, "почему изъ двухъ яицъ, опущенныхъ въ одинъ и тотъ же прудъ, изъ одного выйдетъ рыба, а изъ другого пресмыкающееся, почему изъ двухъ различныхъ яицъ, высиженныхъ одной и той же курицей, изъ одного вылупится утенокъ, а изъ другого цыпленокъ?" {Г. Спенсеръ. "Основныя начала".} Чтобы, отвѣтить на этотъ вопросъ, необходимо оцѣнить по достоинству роль наслѣдственности въ дѣлѣ развитія. Различіе конечныхъ продуктовъ развитія, по объясненію Спенсера, опредѣляется различіемъ физіологическихъ единицъ, входящихъ въ составъ зародышевыхъ клѣтокъ различныхъ организмовъ; въ этомъ коренится рѣшеніе какъ проблемы развитія, такъ и проблемы наслѣдственности. Однако, такъ можно истолковать семейное, родовое и даже видовое сходство потомства съ родителями; но какъ объяснить сходство потомка съ тѣмъ или другимъ изъ производителей, принимающихъ, повидимому, равное участіе въ возсозданіи этого потомка? Или: отчего зависитъ рожденіе на свѣтъ такого организма, который по однимъ признакамъ похожъ на Отца, а по другимъ на мать? На это у Спенсера имѣется опять-таки вполнѣ опредѣленный отвѣтъ. Дѣло въ томъ, что физіологическія единицы отца и матери, будучи сходными по типу, на самомъ дѣлѣ чуть-чуть разнятся мещду собой. Слѣдовательно, при половомъ размноженіи, въ образованіи одноклѣтнаго зародыша принимаютъ участіе два разряда единицъ. Возсоздавая организмъ присущаго имъ типа, онѣ дѣйствуютъ въ унисонъ; при воспроизведеніи же тѣхъ или иныхъ чертъ отдѣльныхъ родичей дѣятельность ихъ сказывается антагонистически. Одноклѣтный зародышъ служитъ, такимъ образомъ, какъ бы ареной борьбы между структурными единицами обоихъ родичей, и побѣда тѣхъ или иныхъ изъ нихъ обусловиваетъ большее или меньшее сходство потомства съ однимъ изъ производителей.
   Мысль, что физіологическія единицы различныхъ организмовъ различны, по мнѣнію Спенсера, не есть нѣчто апріорное, голословное: нѣтъ, различіе это вызвано самимъ процессомъ жизни на нашей планетѣ. Каждый видъ животныхъ и растеній и даже каждый отдѣльный организмъ имѣетъ свое прошлое -- многовѣковое, богатое содержаніемъ, преисполненное всяческихъ благодѣтельныхъ и разрушительныхъ вліяній, тяжелыхъ испытаній, побѣдъ и пораженій. То, что представляютъ сейчасъ различные организмы, есть въ сущности итогъ всѣхъ этихъ вліяній, послѣдній отзвукъ превратностей судьбы, заключительный аккордъ біологической симфоніи. И все, что испытали разнообразные виды организмовъ за долгій-долгій періодъ своего существованія, все это запечатлѣлось на составляющихъ ихъ физіологическихъ единицахъ и привело при помощи и черезъ посредство ихъ къ измѣненію формы самихъ организмовъ.
   Вы помните, конечно, что физіологическія единицы надѣлены чрезвычайной чувствительностью къ внѣшнимъ условіямъ и пластичностью. Вотъ это-то свойство ихъ -- чувствительность и пластичность -- обусловливаетъ большую склонность къ измѣненіямъ. Не одинаковы были условія жизни различныхъ организмовъ, не одинаково вліяли они на предѣльныя структурныя единицы живого вещества, не одинаково сказался и результатъ этихъ вліяній: на * протяженіи многихъ тысячелѣтій физіологическія единицы трансформировались и, наконецъ, сильно разошлись въ признакахъ, образовали громадное число отдѣльныхъ, болѣе или менѣе несходныхъ типовъ. Чѣмъ рѣзче сказывалась разница во вліяніи внѣшнихъ условій, чѣмъ продолжительнѣе было оно, тѣмъ ярче проявилась и разница между физіологическими единицами. Разнородность ихъ, стало быть, не мифъ, а подлинная дѣйствительность, неизбѣжный результатъ жизненнаго процесса. Спенсеръ -- строгій, послѣдовательный эволюціонистъ и потому уже а priori не можетъ представить себѣ какую-то "врожденную", отъ вѣка существующую разницу между организмами. Но въ то же время онъ признаетъ разницу между зародышевыми клѣтками животныхъ и растеній различныхъ видовъ, признаетъ за ними склонность развиваться въ извѣстномъ направленіи и приходить въ силу этого къ весьма несходнымъ конечнымъ формамъ. Въ этомъ смыслѣ зародышевая клѣтка, дѣйствительно, является "зачаткомъ" будущаго взрослаго существа, зачаткомъ съ "врожденною тенденціей" развиваться въ опредѣленномъ и только въ опредѣленномъ направленіи. Но если допустить, что зародышевая клѣтка есть всего лишь "вмѣстилище" небольшой группы физіологическихъ единицъ, что въ живыхъ единицахъ всякаго существа суммированы итоги всѣхъ испытанныхъ имъ вліяній, и что итоги эти выражены въ видѣ своеобразной полярности, принуждающей ихъ складываться въ аггрегатъ опредѣленной формы, если допустить все это, то надо будетъ согласиться и со слѣдующимъ общимъ выводомъ Спенсера: "Специфическія частицы, обладающія громадной сложностью и соотвѣтственно сложными полярностями, которыя не могутъ быть взаимно уравновѣшены какой-либо простой формой аггрегаціи, получаютъ для той формы аггрегаціи, въ которой всѣ ихъ силы уравновѣшены, строеніе взрослаго организма, которому онѣ принадлежатъ; онѣ принуждены вступить въ это строеніе содѣйствіемъ окружающихъ силъ, вліяющихъ на нихъ, и силъ, которыми онѣ вліяютъ одна на другую -- окружающія силы суть источникъ той силы, которая управляетъ перерасположеніемъ, а полярности частицъ опредѣляютъ то направленіе, въ которомъ дѣйствуетъ эта сила. Въ этомъ понятіи нѣтъ и слѣдовъ гипотезы объ "archaeus" или "жизненномъ принципѣ", и начала молекулярной физики вполнѣ его подтверждаютъ" {Г. Спенсеръ. "Основ. Біологіи".}.
   Въ заключеніе -- еще одно соображеніе.
   Разъ физіологическія единицы дѣйствительно измѣнялись подъ вліяніемъ окружающей среды во время филогенетическаго развитія организмовъ, то очевидно, что онѣ должны измѣняться подъ властію того-же самаго фактора и теперь. Эти измѣненія перенесутся на зародышевыя клѣтки организмовъ, ибо зародышевыя клѣтки должны будутъ состоять изъ такихъ же измѣненныхъ физіологическихъ единицъ. А если это такъ, то наслѣдственность пріобрѣтенныхъ свойствъ -- фактъ безспорный: развитіе, наслѣдственность и измѣнчивость подаютъ другъ другу руку и заключаютъ между собою тѣсный гармоничный союзъ.
   Also sprach... Herbert Spencer.
   Ученіе Спенсера отличается безспорно и оригинальностью идей, и остроуміемъ, и необычайной стройностью. Но, не смотря на все великолѣпіе воздвигнутаго англійскимъ мыслителемъ теоретическаго зданія, съ нимъ трудно согласиться: ужъ слишкомъ много предоставлено тутъ простору гипотезѣ и сомнительнымъ аналогіямъ.
   Что говорятъ уму вдумчиваго человѣка эти невидимыя, безконечно малыя и въ то-же время безконечно сложныя физіологическія единицы? Что служитъ порукою ихъ подлиннаго существованія? Приданы ли имъ дѣйствительно реальныя свойства? На самомъ-ли дѣлѣ такъ универсальны эти свойства и такъ всемогуща ихъ роль въ жизненномъ процессѣ? На всѣ эти вопросы можно, конечно, отвѣтить ядовитымъ замѣчаніемъ:
   
   О, какъ ученый мужъ замѣтенъ въ васъ сейчасъ!
   Что осязать нельзя -- того для васъ и нѣтъ,
   Что въ руки взять нельзя -- то ложь одна и бредъ,
   Что вы не взвѣсили -- за вздоръ считать должны,
   Что не чеканили -- въ томъ будто нѣтъ цѣны.
   
   Насмѣшка Мефистофеля надъ ограниченными въ своей "положительности" людьми имѣетъ, разумѣется, глубокій смыслъ, и "грубый эмпиризмъ" невольно пасуетъ передъ ней. Но не во имя грубаго эмпиризма приходится строго отнестись къ гипотезѣ Спенсера. Современное ученіе о клѣткѣ, какъ объ элементарномъ организмѣ, какъ объ очагѣ всѣхъ жизненныхъ процессовъ, естественно наводитъ на мысль о необычайной сложности живого вещества; явленія обмѣна веществъ внутри клѣтки, каріокенетическое дѣленіе, движеніе протоплазмы, ея способность принимать различныя формы, увеличиваться въ объемѣ, цѣлесообразно реагировать на внѣшнія раздраженія и т. д. и т. д.-- все это служитъ вполнѣ достаточнымъ основаніемъ для того, чтобы признать существованіе особыхъ структурныхъ единицъ, изъ которыхъ должно быть построено живое вещество. Это -- мысль почти общепризнанная въ біологіи нашихъ дней; и если бы физіологическія единицы Спенсера, въ качествѣ предѣльныхъ структурныхъ единицъ живого вещества, представляли нѣчто безспорное, если бы онѣ вполнѣ удовлетворяли наличнымъ запросамъ естественно-исторической науки и дѣйствительно объясняли бы основныя и спорныя проблемы біологіи, то все ученіе Спенсера можно было бы принять съ распростертыми руками. Но вѣдь de facto это далеко не такъ. Дарвинъ, Де-Фризъ, Геккель, Визнеръ, Гертвигъ, Вейсманъ, Ферворнъ и многіе другіе выдающіеся ученые нашего вѣка выступили со своими собственными гипотезами строенія живого вещества, находя, очевидно, несостоятельнымъ ученіе Спенсера. Несмѣтныя полчища всевозможныхъ геммулъ, пангенъ, пластидулъ, плазомъ, идіобластовъ, біофоръ, детерминантовъ и біогенъ надвигаются на насъ со всѣхъ сторонъ, громко взывая о своихъ достоинствахъ и преимуществахъ, претендуя на роль истинныхъ носителей жизни, ища всеобщаго признанія. И вѣдь если бы всѣ эти гипотетическія структурныя единицы живого вещества представляли точную копію другъ съ друга и отличались бы одною лишь кличкою своей, если бъ всѣ онѣ были по существу то же, что и физіологическія единицы Спенсера, то это, безъ сомнѣнія, говорило бы въ пользу послѣднихъ. Но нѣтъ-же: всѣ онѣ претендуютъ на самобытность, всѣ отмѣчены печатью индивидуальности своихъ творцовъ. Въ общемъ сходные по роли своей въ жизненномъ процессѣ, всѣ эти претенденты на вакантный въ біологіи престолъ часто далеко несходны по тѣмъ признакамъ и свойствамъ, которые приписываются имъ ихъ авторами; и это вынуждаетъ насъ не только заняться разсмотрѣніемъ различныхъ архитектурныхъ плановъ живого вещества, но, повторяю, и усомниться въ дѣйствительной цѣнности физіологическихъ единицъ Спенсера.
   Нѣтъ нужды вдаваться въ детальную оцѣнку гипотезы англійскаго мыслителя: достаточно разсмотрѣть главныя свойства установленныхъ имъ структурныхъ единицъ и отмѣтить тѣ чисто логическія противорѣчія въ основныхъ идеяхъ Спенсера, на которыя указывали уже многіе ученые. Совершенно справедливо замѣчаютъ многіе критики Спенсера, что физіологическія единицы ничѣмъ по существу не разнятся отъ химическихъ единицъ: онѣ, такъ сказать, молекулы высшаго порядка. Да этого не отрицаетъ и самъ Спенсеръ, ибо онъ, какъ мы это уже видѣли, очень охотно сравниваетъ явленія кристаллизаціи съ явленіями организаціи. Въ такомъ случаѣ не понятно, для чего понадобились ему эти единицы высшаго порядка. Молекула бѣлка, по признанію физіологической химіи, такъ велика, число -- хотя бы только теоретически возможныхъ -- изомерныхъ формъ протеина такъ громадно, что однимъ лишь перерасположеніемъ атомовъ, а, слѣдовательно, и измѣненіемъ динамическихъ свойствъ въ молекулахъ бѣлка, можно было бы объяснить существованіе различныхъ формъ живого вещества не хуже, чѣмъ съ помощью физіологическихъ единицъ.
   Укрѣпимся въ мысли, что жизнь есть всего лишь физико-химическій процессъ, повѣримъ этому, и необходимость признать существованіе какихъ-то особенныхъ структурныхъ единицъ живого вещества сама собою упразднится. Всѣ авторы, допускающіе существованіе такихъ единицъ, надѣляютъ ихъ основными свойствами жизни: способностью питаться, расти, размножаться дѣленіемъ, реагировать на внѣшнія раздраженія. Насколько правдоподобны и цѣлесообразны такія допущенія,-- это ужъ другой вопросъ. Но Спенсеръ не надѣляетъ этими свойствами свои физіологическія единицы: онѣ, по мнѣнію его, обладаютъ тѣми же признаками, что и химическія единицы, только всѣ эти признаки выражены въ нихъ особенно ярко и сложно. Вотъ почему совершенно непонятно, какимъ образомъ такія единицы могутъ быть носителями жизни; вотъ почему неясно, какъ это молекулы бѣлка, химическія частицы, лежащія "за порогомъ жизни", вдругъ становятся жизнеспособными и жизнедѣятельными, разъ только онѣ вступаютъ въ сочетанія, дающія физіологическія единицы. Если бы Спенсеръ не проводилъ никакой разницы между "мертвымъ" и "живымъ", то этотъ упрекъ въ нелогичности, разумѣется, не имѣлъ бы никакого смысла; но вѣдь въ тѣхъ же "Основаніяхъ біологіи", гдѣ дается ученіе о физіологическихъ единицахъ, есть нѣсколько главъ, въ которыхъ очень тщательно устанавливается разница между организмомъ и кристалломъ, есть очень точное опредѣленіе жизни. Это противорѣчіе въ значительной степени подрываетъ вѣру въ подлинное существованіе физіологическихъ единицъ. Одно изъ двухъ: либо онѣ вовсе не нужны, либо имъ слѣдуетъ приписать тѣ же свойства, которыя Дарвинъ признаетъ за своими "геммулами", Де Фризъ за своими "пангенами", Визнеръ -- за своими "плазомами" и т. д.
   Далѣе. Что это за чудодѣйственное свойство такое "полярность"? Не слишкомъ ли много надеждъ возложено на это непонятное понятіе? Самъ Спенсеръ говоритъ, что "полярность, приписываемая атомамъ, есть только имя чего-то намъ неизвѣстнаго,-- названіе гипотетическаго свойства, которое столько же требуетъ объясненія, сколько и то, для объясненія чего оно принимается" {Г. Спенсеръ. "Основаніе біологіи".}. Эти слова должны повергнуть читателя въ полное недоумѣніе. Какимъ же образомъ "имя чего-то неизвѣстнаго" призвано играть такую важную, всеисчерпывающую роль въ творческомъ процессѣ природы? Не слишкомъ ли рискованно пользоваться "гипотетическимъ" началомъ, да къ тому же такимъ, которое еще и само требуетъ объясненія? Но, положимъ даже, что это свойство не гипотетично, а вполнѣ реально. Много ли мы отъ этого выиграемъ? Формы кристалловъ, т. е. по признанію самого Спенсера, тѣлъ "мертвыхъ" -- вотъ подлинныя дѣтища полярности; дальше этого творческая способность ея не идетъ: такъ говорятъ, по крайней мѣрѣ, факты. Какимъ образомъ эта же самая сила или, если хотите, система силъ произведетъ формы органическія, одаренныя жизнью -- понять мудрено. Правда, Спенсеръ пытается доказать, что полярность физіологическихъ единицъ куда сложнѣе полярности химическихъ молекулъ, и что этою-то сложностью и объясняется происхожденіе органическихъ формъ; но вѣдь для того, чтобы говорить о "сложной полярности", нужно прежде всего доказать реальность тѣхъ самыхъ единицъ, которымъ приписывается такая сложная полярность. Мы же видѣли, что существованіе физіологическихъ единицъ Спенсера, находится подъ большимъ сомнѣніемъ: онѣ или вовсе не нужны, или, если нужны, то должны отличаться не "полярностью", а кое-чѣмъ посущественнѣе.
   Допустимъ, что способность физіологическихъ единицъ "формовать прилежащіе матеріалы въ единицы собственнаго вида" дѣйствительно тождественна со способностью кристалла восполнять утраченныя части, хотя и здѣсь стереотипное "comparaison n'est pas raison" само собой напрашивается въ видѣ возраженія; но допустимъ, что это дѣйствительно такъ, и перейдемъ къ тѣмъ свойствамъ физіологическихъ единицъ, которыя отмѣчены словами "необычайная чувствительность къ внѣшнимъ вліяніямъ и пластичность". Эти свойства находятся въ явномъ противорѣчіи съ идеей Спенсера о неустойчивости однороднаго, съ той самой идеей, обоснованію которой посвящено въ "Основныхъ началахъ" такъ много страницъ, и которая служитъ исходнымъ пунктомъ его ученія о развитіи. Не говорю уже о томъ, что какъ жизнь вообще, такъ и химія въ частности являютъ множество примѣровъ устойчивости однороднаго и столь же очевидной неустойчивости разнороднаго: необычайно устойчивъ, напримѣръ, однородный алмазъ, и столь же неустойчивы многія азотистыя вещества, весьма разнородныя по своему составу; громадную устойчивость обнаружили многіе виды простѣйшихъ одноклѣтныхъ организмовъ, сохранившіеся до нашихъ дней такими же, какими были они на зарѣ органической жизни, не смотря на чрезвычайную превратность геологическихъ судебъ; и въ то же время, удивительно нестойкими оказались многія изъ сложноорганизованныхъ существъ, продержавшихся весьма не долго на землѣ. Но если даже принять безъ всякихъ оговорокъ положеніе Спенсера о неустойчивости однороднаго, то оно все же, повторяю, должно будетъ рѣзко противорѣчить основнымъ свойствамъ физіологическихъ единицъ, т. е. ихъ чувствительности къ внѣшнимъ вліяніямъ и пластичности. Физіологическія единицы по составу своему далеко не однородны, а между тѣмъ, чтобы отличаться чувствительностью и пластичностью, онѣ должны быть однородны, ибо и чувствительность и пластичность есть въ сущности проявленія неустойчивости, а неустойчивость, по мысли Спенсера,-- неотъемлемое достояніе лишь однороднаго. Тезису о неустойчивости однороднаго противорѣчивъ и другое утвержденіе Спенсера. Развитіе, говоритъ онъ, есть переходъ отъ однороднаго къ разнородному, и покоится оно главнымъ образомъ на неустойчивости однороднаго: элементарный одноклѣтный зародышъ однороденъ, ибо состоитъ онъ изъ группы физіологическихъ единицъ. Однородное же находится въ состояніи неустойчиваго равновѣсія: возмущающія внѣшнія силы выводятъ одноклѣтный зародышъ изъ состоянія неустойчиваго равновѣсія, и тутъ ужъ начинается процессъ развитія.
   Положимъ, что все это дѣйствительно такъ. Но вѣдь извѣстно, что у организмовъ, размножающихся половымъ способомъ, яйцо де можетъ развиваться, разъ оно не оплодотворено. Въ чемъ же смыслъ оплодотворенія, и почему яйцевая клѣтка должна соединиться съ сперматозоидомъ, прежде чѣмъ начнется процессъ развитія? "Когда,-- говоритъ Спенсеръ,-- соединяются группы единицъ, происшедшія отъ двухъ различныхъ особей, новая группа является болѣе неустойчивой, нежели была каждая до соединенія". И такъ выходитъ, что разнородное, т. е. одноклѣтный зародышъ, происшедшій отъ соединенія единицъ двухъ различныхъ особей, въ данномъ случаѣ оказывается болѣе неустойчивымъ и, слѣдовательно, болѣе способнымъ къ развитію, чѣмъ однородное, т. е. неоплодотворенная яйцевая клѣтка. Говоря иначе, развитіе,-- по крайней мѣрѣ, въ случаяхъ полового размноженія,-- задерживается вслѣдствіе однородности матеріала, предназначеннаго для развитія, и совершается не смотря на разнородность его и даже благодаря ей. Все это совсѣмъ не вяжется съ ученіемъ о неустойчивости однороднаго, которая якобы служитъ исходнымъ пунктомъ всякаго развитія.
   Нельзя, конечно, не признать оригинальности и остроумія въ тѣхъ отвлеченныхъ идеяхъ Спенсера, которыя выдвинуты имъ для объясненія истиннаго смысла оогенеза. Развитіе, какъ постепенное насыщеніе полярности, присущей физіологическимъ единицамъ одноклѣтнаго зародыша, какъ послѣдовательный переходъ отъ равновѣсія неустойчиваго къ равновѣсію все болѣе и болѣе устойчивому -- это, безспорно, и оригинально, и остроумно. Но при всемъ этомъ подобный взглядъ грѣшитъ и противъ логики и противъ фактовъ біологіи. Если увеличеніе объема зародыша, увеличеніе числа составляющихъ его единицъ, есть необходимое условіе для перехода отъ равновѣсія неустойчиваго къ равновѣсію устойчивому, то почему же, спрашивается, организмъ не идетъ прямыми путями къ достиженію этой цѣли? Почему многія живыя существа, прежде чѣмъ достигнутъ предѣльнаго объема, при которомъ, согласно Спенсеру, только и возможно полное равновѣсіе составляющихъ ихъ единицъ, вдругъ уклоняются въ сторону отъ предначертаннаго имъ пути, и начинаютъ давать почки вмѣсто того, чтобы увеличивать свой собственный ростъ? Къ чему эта преждевременная трата строительнаго матеріала, трата, идущая въ разрѣзъ съ прямыми цѣлями организма? И это еще не все: часто случается нѣчто такое, что еще больше нарушаетъ нормальный путь развитія, еще дальше отодвигаетъ конечную цѣль его, т. е. состояніе устойчиваго равновѣсія. Можно привести сотни примѣровъ, удостовѣряющихъ насъ въ томъ, что организмы, не успѣвши завершить свое развитіе, тратятъ столь дорогія для нихъ физіологическія единицы не только на образованіе почекъ, но и на образованіе половыхъ элементовъ, т. е. одновременно и растутъ, и размножаются, какъ съ помощью почекъ, такъ и съ помощью половыхъ элементовъ.
   Наконецъ, ученіе Спенсера оставляетъ совершенно невыясненнымъ самый фактъ существованія промежуточныхъ формъ развитія. И въ самомъ дѣлѣ, возьмемъ наиболѣе яркій примѣръ. Яйцо жука превращается сперва въ личинку, потомъ въ куколку, изъ которой уже вылупляется жукъ. Личинка ведетъ самостоятельное существованіе, по строенію не схожа со взрослымъ жукомъ, и надѣлена многими, такъ называемыми, провизорными органами, которые нужны лишь для времени ея личиночнаго существованія и исчезаютъ вмѣстѣ съ превращеніемъ ея въ куколку. Которая же изъ этихъ формъ развитія жука свидѣтельствуетъ о достиженіи устойчиваго равновѣсія? По Спенсеру -- взрослый жукъ, а не личинка, но почему, -- совершенно неизвѣстно. Собственно говоря, слѣдовало бы думать, что личинка уже есть осуществленная форма равновѣсія: по объему она не меньше взрослаго жука; слѣдовательно, и число составляющихъ личинку физіологическихъ единицъ вполнѣ достаточно, чтобы насытить присущія этимъ единицамъ полярности, уравновѣсить ихъ. Но нѣтъ: на самомъ дѣлѣ происходитъ нѣчто совсѣмъ по теоріи неожиданное. Словно спохватившись, и сознавши свою ошибку, физіологическія единицы вдругъ начинаютъ перестраивавать заново все зданіе организма; и для чего же? Лишь для того, чтобы впасть въ новую ошибку и образовать не конечный продуктъ развитія, а куколку, т. е. новую неудавшуюся форму равновѣсія, которую придется ^опять-таки разрушить, перестроить, чтобъ, наконецъ, достигнуть давно желанной формы дѣйствительно устойчиваго равновѣсія. Страннѣе всего тутъ то, что эти ошибки, эти неудачныя попытки физіологическихъ единицъ успокоиться, придти въ равновѣсіе, повторялись, повторяются и долго еще будутъ повторяться многими милліонами поколѣній жуковъ. Чтобъ какъ-нибудь примирить такого рода факты съ ученіемъ Спенсера о развитіи, нужно сдѣлать одно въ высшей степени неправдоподобное предположеніе, а именно: нужно допустить, что физіологическія единицы многихъ организмовъ, надѣлены нѣсколькими видами сложной полярности. Одна изъ сложныхъ полярностей отвѣчаетъ, молъ, тому состоянію устойчиваго равновѣсія, которое сказывается въ формѣ личинки; другая соотвѣтствуетъ формѣ куколки, третья -- формѣ взрослаго жука? И чѣмъ больше промежуточныхъ этаповъ развитія выпало на долю того или иного организма, тѣмъ больше отдѣльныхъ видовъ сложной полярности должны имѣть составляющія его физіологическія единицы. Но даже это больше чѣмъ невѣроятное предположеніе не даетъ ключа къ пониманію тѣхъ причинъ, благодаря которымъ, у развивающагося организма возникаютъ и исчезаютъ провизорные органы, т. е. органы лишь временно необходимые, преходящіе.
   Итакъ, всѣ приведенныя здѣсь возраженія -- а ихъ имѣется еще достаточное число--не позволяютъ намъ признать полностью ученіе Спенсера. Однако, будучи мало пригоднымъ для объясненія сущности оогенетическаго развитія, ученіе это даетъ весьма правдоподобное толкованіе явленіямъ наслѣдственности.
   Откажемся отъ мысли приписывать структурнымъ единицамъ живого вещества тѣ свойства, которыми надѣляетъ ихъ Спенсеръ, не будемъ называть ихъ физіологическими единицами: пусть это будутъ какія-то, пока еще неизвѣстныя намъ, предѣльныя живыя единицы--съ насъ этого достаточно, чтобы признать значительную долю правды за объясненіемъ Спенсера явленій наслѣдственности. И вотъ почему.
   Одаряя всѣ организмы даннаго вида однородными структурными единицами, наряжая ихъ въ "пепельно-сѣрый костюмъ равенства"--не изъ демократическихъ побужденій, разумѣется,-- Спенсеръ уже этимъ однимъ устраняетъ многія трудности проблемы наслѣдственности. Мы уже знаемъ, что, по мнѣнію Спенсера, половые элементы вовсе не такъ ужъ спеціализированы, какъ это обыкновенно думаютъ: они--всего лишь вмѣстилища небольшой группы такихъ-же самыхъ единицъ, изъ которыхъ построены всѣ организмы даннаго вида. Слѣдовательно, и свойства этихъ единицъ--не будемъ предрѣшать, какія именно--въ половыхъ элементахъ по существу такія-же, какъ и въ единицахъ всего остального организма. Это допущеніе подтверждается всевозможными фактами регенераціи, гетероморфоза, безполаго размноженія, прививочной гибридаціи и т. д. (См. предыдущую статью). Когда найденъ или, по крайней мѣрѣ, намѣченъ матеріальный субстратъ-наслѣдственности, когда въ немъ предполагается существованіе, хотя бы въ возможности, всѣхъ типичныхъ особенностей взрослаго организма, то проблема наслѣдственности теряетъ свой загадочный характеръ и, въ худшемъ случаѣ, переходитъ изъ числа проблемъ, казавшихся дотолѣ неразрѣшимыми, въ число проблемъ пока еще нерѣшенныхъ,--не рѣшенныхъ потому, что не выяснены еще свойства тѣхъ единицъ, изъ которыхъ построенъ матеріальный субстратъ наслѣдственности.
   Но не въ этомъ только заслуга Спенсера передъ лицомъ науки, хотя и она уже существенна. Спенсеръ былъ первый, указавшій на необходимость объединить разрозненныя явленія жизни въ гармоничное цѣлое и представить ихъ въ свѣтѣ общей, законченной теоріи. Его попытка устранить изъ науки идею о какомъ-то "самопроизвольномъ", "врожденномъ" стремленіи организмовъ къ развитію, его указанія на роль внѣшнихъ условій въ процессѣ развитія и на взаимодѣйствіе между цѣлымъ и составляющими это цѣлое частями, его мысль о вліяніи первыхъ стадій развитія на послѣдующія, его идея о борьбѣ между структурными единицами яйцевой клѣтки и сперматозоида--все это оставило глубокій слѣдъ въ исторіи естествознанія и направило теоретическую мысль на новый плодотворный путь. А потому нельзя не согласиться напримѣръ съ Дѳлажемъ, когда онъ, характеризуя ученіе Спенсера, говоритъ: "Подобную теорію могъ дать только умъ глубокаго мыслителя... Спенсеръ вскопалъ широкую борозду, и почти всѣ, пришедшіе послѣ него, занялись лишь углубленіемъ и расчисткой ея" {Délaye. "La structure du protoplasma et les theories sur l'hérédité et les grands problèmes de la biologie générale".}. Нельзя признать преувеличеніемъ и слѣдующія слова Оскара Гертвига, сказанныя имъ по поводу теоріи Спенсера: "Я нахожу, что, въ смыслѣ умозрѣнія, ученіе это слѣдуетъ признать фундаментомъ, на которомъ въ дальнѣйшемъ должна будетъ строиться всякая теорія развитія и наслѣдственности" {O. Hertwig. "Die Zelle und die Gewebe". Zweites Buch. Allgemeine Anatomie und Physiologie der Gewebe.}.
   

V.

   "Органическое существо есть микрокосмъ -- малая вселенная, образованная изъ множества саморазмножающихся элементовъ, невообразимо малыхъ и многочисленныхъ, какъ звѣзды небесныя".
   Этими словами заканчивается "Пангенезисъ" Дарвина -- гипотеза, къ изложенію и анализу которой мы сейчасъ приступимъ.
   Мысль, высказанная Дарвинымъ, не новая: она, какъ видите, по существу та же, что и у Спенсера; да, наконецъ и раньше Спенсера встрѣчаемъ мы ее, напримѣръ, у Бюффона, въ его ученіи объ органическихъ молекулахъ, разсѣянныхъ во всей вселенной, безсмертныхъ, складывающихся воедино для образованія различныхъ живыхъ существъ. Но не въ этомъ сила и оригинальность гипотезы великаго натуралиста.
   Всѣ организмы сложены изъ клѣтокъ. Клѣтки обладаютъ способностью размножаться путемъ дѣленія. Но, предполагаетъ Дарвинъ, онѣ, кромѣ этого, отдѣляютъ отъ себя мельчайшія частицы,-- почечки или геммулы, которыя разсѣяны по всему организму. Организмъ, стало быть, состоитъ не только изъ клѣтокъ, но и изъ безчисленнаго множества геммулъ неизмѣримо малой величины. Вотъ почему не клѣтку слѣдуетъ считать предѣльною структурною единицей живого существа, а геммулу. Въ тѣхъ"случаяхъ, когда организмъ чрезвычайно простъ, когда онъ представляетъ всего лишь "безформенный комочекъ протоплазмы", и составляющія его геммулы однородны; если-же въ немъ мы различаемъ подъ микроскопомъ клѣточную оболочку, протоплазму и ядро -- какъ это наблюдается почти у всѣхъ одноклѣтныхъ животныхъ и растеній,-- то несомнѣнно, что и составляющія его геммулы должны быть троякаго рода: однѣ изъ нихъ отброшены клѣточной оболочкой, другія -- протоплазмой, а третьи -- ядромъ. У организмовъ сложныхъ, составленныхъ изъ клѣтокъ различнаго вида, соотвѣтственно разнообразны и геммулы. Предположивши, что десять различныхъ видовъ клѣтокъ входятъ въ составъ даннаго сложнаго организма, мы должны признать, что и геммулы "того организма образуютъ, по крайней мѣрѣ, десять отдѣльныхъ, болѣе или менѣе несходныхъ видовъ.
   Итакъ, ученіе Дарвина о строеніи живого вещества уже тутъ расходится въ корнѣ съ ученіемъ Спенсера: въ то время какъ строительный матеріалъ, скажемъ -- человѣка, представляетъ, по Спенсеру, цѣлыя полчища однородныхъ, почти тождественныхъ единицъ, многомилліардная армія геммулъ того-же человѣка разбивается, согласно Дарвину, на самостоятельные полки, вербуемые у различныхъ тканей и исполняющіе различныя функціи. Всѣ отдѣльныя группы клѣтокъ, всѣ ткани сложнаго организма имѣютъ своихъ представителей въ лицѣ отщепившихся отъ нихъ своеобразныхъ геммулъ. Но это не мѣшаетъ разнороднымъ геммуламъ отличаться нѣкоторыми общими для всѣхъ ихъ свойствами; и вотъ въ чемъ эти свойства.
   Какъ всякая клѣтка можетъ питаться, расти и размножаться, такъ-же и любая изъ геммулъ надѣлена способностью дѣлиться на двое, при чемъ каждая половинка ея, усваивая пищу, растетъ, достигаетъ размѣровъ нормальной геммулы и въ свою очередь дѣлится. Эта тенденція размножаться путемъ дѣленія опять таки мало похожа на способность физіологическихъ единицъ "формовать прилежащій матеріалъ въ единицы своего-же вида". Спенсеръ отождествляетъ дѣятельность своихъ единицъ съ дѣятельностью неорганическихъ молекулъ, а Дарвинъ, оставаясь въ предѣлахъ жизненныхъ явленій, приписываетъ геммуламъ лишь неоспоримыя свойства клѣтокъ -- это большая разница и, надо согласиться, не въ пользу Спенсера.
   Есть у геммулъ еще одно существенное свойство: онѣ надѣлены взаимнымъ сродствомъ, тяготѣніемъ, въ силу котораго не только однородныя, но и всѣ геммулы даннаго организма обнаруживаютъ склонность соединяться въ отдѣльныя группы. Однако, и эта способность геммулъ развѣ только по имени походитъ на "полярность" физіологическихъ единицъ. "Полярность" -- понятіе, заимствованное Спенсеромъ изъ міра явленій неорганическихъ и перенесенное цѣликомъ въ сферу явленій біологическихъ; а "взаимное сродство" геммулъ есть, собственно говоря, то-же самое свойство, благодаря которому сперматозоиды различныхъ видовъ животныхъ и цвѣточныя пылинки различныхъ видовъ растеній оплодотворяютъ яйцевыя клѣтки своего-же собственнаго вида. Въ морѣ носятся милліарды самыхъ разнообразныхъ живчиковъ, вѣтеръ и насѣкомыя подхватываютъ цвѣточную пыль съ самыхъ разнообразныхъ цвѣтовъ; а между тѣмъ рѣдко когда яйцевая клѣтка животнаго или растенія даннаго вида вступитъ въ соединеніе со сперматозоидомъ или пылинкой не своего вида. Тутъ существуетъ несомнѣнно какое-то сродство между половыми элементами живыхъ существъ одного и того-же вида. Подобное-то сродство, какъ полагаетъ Дарвинъ, и обнаруживаютъ геммулы. И приходится опять-таки согласиться, что такого рода тяготѣніе между структурными единицами живого существа какъ будто правдоподобнѣе "полярности" Спенсера.
   Всякое высоко-организованное живое существо возникаетъ изъ одноклѣтнаго зародыша, который преобразуется въ многоклѣтный, постепенно усложняется, пробѣгаетъ цѣлый рядъ смѣняющихъ другъ друга промежуточныхъ формъ и, наконецъ, становится взрослымъ организмомъ, построеннымъ изъ разнородныхъ клѣтокъ, тканей и органовъ. И если клѣтки взрослаго организма дѣйствительно отбрасываютъ отъ себя геммулы, то тоже самое должны, по мысли Дарвина, продѣлывать и клѣтки рѣшительно всѣхъ ступеней онтогенеза. Стало быть, въ тѣлѣ зрѣлаго животнаго или растенія имѣются цѣлыя полчища геммулъ, образовавшихся въ то время, когда организмы эти проходили длинный путь своего эмбріональнаго развитія. Мало этого. Среди разсѣянныхъ въ тѣлѣ взрослаго организма геммулъ пріютились и геммулы если не всѣхъ, то очень многихъ предковъ и прародителей его. А если живое существо даннаго вида отличается ясно выраженнымъ половымъ диморфизмомъ, то у представителей его мужского пола сохранились геммулы, характерныя для представителей женскаго пола и, наоборотъ -- въ тѣлѣ самцовъ скрываются геммулы, присущія самкамъ. Но и это еще не все.
   Всякій взрослый организмъ обладаетъ способностью измѣняться подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій и благодаря упражненію или неупражненію тѣхъ или иныхъ органовъ. Разъ какія-либо клѣтки измѣнились, то, стало быть, и отдѣляемыя ими геммулы должны будутъ нѣсколько разниться отъ геммулъ, возникшихъ раньше того, какъ въ организмѣ сказались тѣ или иныя перемѣны. Отсюда слѣдуетъ, что армія геммулъ пополняется въ извѣстныхъ случаяхъ новобранцами, не совсѣмъ похожими на обычныхъ представителей ея.
   Итакъ, тьма тьмущая самыхъ разнородныхъ геммулъ находитъ себѣ пріютъ въ тѣлѣ каждаго отдѣльнаго животнаго или растенія. Представительство -- вотъ основной принципъ жизни этой своеобразной колоніи неизмѣримо-малыхъ величинъ. Всѣ ткани сложнаго организма, всѣ группы клѣтокъ различныхъ ступеней его зародышевой жизни, оба пола, часть предковъ и даже всѣ сколько-нибудь уклонившіеся отъ общаго типа клѣточные элементы имѣютъ своихъ представителей въ лицѣ тѣхъ или иныхъ геммулъ. Свобода передвиженія -- ихъ право, забота о нѣкоторыхъ важнѣйшихъ нуждахъ организма -- ихъ обязанность. Вольной толпой носятся онѣ въ предѣлахъ своихъ владѣній, переходя безпрепятственно изъ ткани въ ткань, изъ одного конца подвластной имъ "вселенной" въ другой, и исполняя самыя разнообразныя обязанности въ измѣнчивыхъ судьбахъ создавшаго и созданнаго имя организма. Получитъ-ли онъ случайно пораненіе, потеряетъ-ли какой-нибудь изъ своихъ органовъ, захочетъ-ли, вѣрный завѣту -- "плодитеся и размножайтеся", воспроизвести на свѣтъ себѣ подобныхъ и надѣлить свое потомство наслѣдствомъ не только родовымъ, но и благопріобрѣтеннымъ, задумаетъ-ли вдругъ "встряхнуть стариной" и напомнить чѣмъ-нибудь о временахъ своихъ отцовъ и дѣдовъ -- во всѣхъ этихъ случаяхъ на помощь должны явиться геммулы: ихъ дѣло заживить рану, возстановить утраченный органъ, воспроизвести потомство, надѣлить его наслѣдствомъ, а иногда и воскресить признаки отдаленной старины...
   На первый взглядъ мало правдоподобное, ученіе это, тѣмъ не менѣе, даетъ возможность уразумѣть едва-ли не всѣ существенныя явленія біологіи: проблемы наслѣдственности и развитія, а также и сродные съ ними вопросы о регенераціи и гетероморфозѣ, о половомъ и безполомъ размноженіи, объ атавизмѣ и наслѣдственности пріобрѣтенныхъ свойствъ, о гибридаціи и измѣнчивости признаковъ, о тератогенезѣ и подовомъ диморфизмѣ находятъ себѣ объясненіе въ ученіи о пангенезисѣ. Все это говоритъ въ пользу предложенной Дарвиномъ гипотезы, а потому я разовью подробнѣе нѣкоторыя положенія ея.
   Половые элементы всякаго организма, по Дарвину, представляютъ собою лишь особенныя вмѣстилища геммулъ. Взглядъ этотъ, повидимому, сходенъ со взглядомъ Спенсера, но лишь повидимому.
   По мнѣнію послѣдняго, воспроизводительная клѣтка состоитъ изъ группы однородныхъ физіологическихъ единицъ; по Дарвину же, она образуется изъ громаднаго числа разнородныхъ теищлъ: въ ней имѣются на лицо представители всѣхъ тѣхъ видовъ геммулъ, которыми надѣлено животное или растеніе даннаго вида. Разнообразныя геммулы, говоритъ Дарвинъ, "собираются со всѣхъ частей организма, образуя половые элементы", "Воспроизводительные органы собственно не производятъ половые элементы; они просто опредѣляютъ накопленіе и, быть можетъ, размноженіе геммулъ". "Геммулы обладаютъ взаимнымъ сродствомъ другъ къ другу, приводящимъ къ ихъ скопленію въ половые элементы". Отсюда ужъ прямо слѣдуетъ и другая мысль англійскаго натуралиста, которую онъ выражаетъ слѣдующимъ образомъ: "Не воспроизводительные органы порождаютъ новые организмы, но сами единицы (клѣтки), изъ которыхъ составлена каждая особь", или еще: "Организмъ не воспроизводитъ свое потомство, какъ цѣлое, но каждая отдѣльная единица организма производитъ свое потомство". Такимъ образомъ, если согласиться съ Дарвиномъ, нужно будетъ признать, что всѣ части сложнаго организма, всѣ, составляющія его ткани и клѣтки одновременно и равно принимаютъ участіе въ образованіи новаго поколѣнія: мельчайшія частички, отщепившіяся отъ всѣхъ тканей организма, идутъ, такъ сказать, въ складчину для образованія потомковъ. Отсюда собственно и названіе его гипотезы -- пангенезисъ {Дарвинъ "Пангенезисъ".}.
   Признавши все то, что говоритъ Дарвинъ о половыхъ элементахъ, мы можемъ очень легко представить себѣ процессъ развитія. Возьмемъ въ самомъ дѣлѣ тотъ-же примѣръ съ развитіемъ жука, примѣръ, на которомъ мы только что попробовали испытать силу гипотезы Спенсера.
   Жукъ начинаетъ свое развитіе съ одноклѣтнаго зародыша, который образуется изъ яйцевой клѣтки, слившейся со сперматозоидомъ. Этотъ зародышъ не есть, конечно, микроскопическій жучекъ, но въ немъ имѣется, какъ думаетъ Дарвинъ, напередъ все, необходимое для развитія взрослаго жука. Онъ состоитъ изъ громаднаго числа разнообразныхъ геммулъ: тутъ, въ видѣ крошечныхъ "зародышковъ" представительствуютъ всѣ ткани и органы не только взрослаго жука, но и промежуточныхъ формъ его развитія, считая въ томъ числѣ и личинку, которая превращается сперва въ куколку, а затѣмъ ужъ во взрослаго жука. Всѣ эти разнородныя геммулы обладаютъ способностью питаться, расти, размножаться путемъ дѣленія и возсоздавать тѣ виды клѣтокъ, тканей и органовъ, изъ которыхъ онѣ сами произошли.
   Вначалѣ увеличивается число тѣхъ геммулъ, изъ которыхъ должны возникнуть эмбріональныя клѣтки первой стадіи зародышевой жизни жука; и клѣтки эти дѣйствительно возникаютъ. Но тутъ приходятъ въ дѣятельность геммулы слѣдующаго фазиса развитія. Увеличиваясь въ числѣ и воздѣйствуя на клѣтки, возникшія раньше, онѣ тѣмъ самымъ нѣсколько преобразуютъ зародышъ, усложнаютъ его и подвигаютъ, такимъ образомъ, процессъ развитія дальше.
   Такъ этотъ выходъ на арену дѣятельности все новыхъ и новыхъ видовъ геммулъ продолжается до тѣхъ поръ, пока зародышъ не превратится въ сложно организованное существо опредѣленной формы, построенное изъ клѣтокъ и тканей различнаго рода, и надѣленное соотвѣтствующими органами. Это и будетъ личинка жука. Но развитіе зародыша не останавливается на этой формѣ. Она преходяща, подлежитъ дальнѣйшимъ измѣненіемъ, ибо еще не всѣ главнѣйшіе виды геммулъ, заключавшіяся въ одноклѣтномъ зародышѣ, использованы: однѣ изъ нихъ уже осуществили возложенную на нихъ миссію, а другимъ еще только предстоитъ исполнить свое провиденціальное назначеніе. И вотъ личинка трансформируется по мѣрѣ того, какъ выходятъ изъ пассивнаго прозябанія все новые и новые виды геммулъ и принимаются за активную работу, которая замираетъ на мгновеніе вмѣстѣ съ образованіемъ куколки. Тутъ уже настаетъ чередъ тѣхъ геммулъ, размноженіе и дѣятельность которыхъ обусловливаетъ возникновеніе взрослой, конечной формы развитія. Такъ въ концѣ концовъ, благодаря послѣдовательной работѣ различныхъ геммулъ, заключенныхъ въ одноклѣтномъ зародышѣ, зародышъ этотъ превращается во взрослаго жука.
   Нечего и говорить, что при такомъ пониманіи онтогенеза проблема наслѣдственности теряетъ самостоятельное значеніе и окончательно сливается съ проблемой развитія: одноклѣтный зародышъ жука развивается во взрослаго жука, потому что послѣдовательно развиваются заключенныя въ немъ геммулы, а новый жукъ наслѣдуетъ всѣ существенные признаки своихъ родителей оттого, что въ зародышѣ, изъ котораго онъ развился, признаки эти были представлены въ видѣ различныхъ геммулъ. "Когда говоритъ, что какой-либо организмъ носитъ въ себѣ сѣмена наслѣдственной болѣзни, то въ этомъ выраженіи есть много истины" (Дарвинъ). Все загадочное, непонятное и спорное въ явленіяхъ наслѣдственности -- наслѣдственность, связанная съ опредѣленнымъ возрастомъ, наслѣдственность, ограниченная поломъ, наслѣдственность пріобрѣтенныхъ свойствъ и атавизмъ -- въ свѣтѣ ученія о геммулахъ становится яснымъ, какъ Божій день, понятнымъ и безспорнымъ.
   Что таинственнаго въ томъ, что молодой жукъ, ставши самцомъ, воспроизведетъ всѣ вторичные половые признаки самцовъ своего вида? Было бы, напротивъ, очень странно, если бы онъ не воспроизвелъ ихъ, ибо признаки эти имѣлись уже въ видѣ матеріальныхъ "зачатковъ" въ томъ самомъ одноклѣтномъ зародышѣ, изъ котораго развился онъ. Съ такою-же роковою необходимостью долженъ будетъ нашъ жукъ возсоздать вторичные половые признаки какъ разъ въ томъ самомъ возрастѣ, когда признаки эти появились у его отца, потому что геммулы зародыша развиваются въ такомъ-же послѣдовательномъ порядкѣ, въ какомъ онѣ сами отщеплялись отъ клѣтокъ взрослаго организма: если онѣ возникли у родителя въ пору половой зрѣлости его, то какъ разъ въ этоже самое время должны будутъ онѣ стать активными у сына. Предположимъ далѣе, что у новоявленнаго жука вдругъ обнаружились какія-либо особенности одного изъ отдаленныхъ предковъ его -- фактъ въ высшей степени возможный, и опять-таки ни мало не изумительный, если только вспомнить, что въ зародышевой клѣткѣ, изъ которой жукъ развился, находились, какъ полагаетъ Дарвинъ, геммулы если не всѣхъ, то очень многихъ предковъ его. Доселѣ онѣ пребывали въ состояніи какого-то оцѣпенѣнія и потому не проявляли себя такъ или иначе у ближайшихъ предшественниковъ нашего жука. Но вотъ подвернулись благопріятныя условія, геммулы эти пробудились къ жизни, размножились, сгруппировались соотвѣтствующимъ образомъ, и у молодого жука, благодаря этому, объявились кое-какіе признаки, которыми былъ надѣленъ одинъ изъ отдаленныхъ предковъ его. Такъ въ сущности нужно понимать все то, что Дарвинъ говоритъ о такъ называемыхъ "скрытыхъ признакахъ". "Скрытый признакъ" безъ ученія о пангенезисѣ казался именемъ чего-то неизвѣстнаго, своего рода убѣжищемъ невѣжества. Но для того, кто признаетъ подлинное существованіе геммулъ, кто вообще соглашается допустить, что въ зародышевыхъ клѣткахъ дѣйствительно хранятся цѣлыя скопища прародительскихъ геммулъ, со словами "скрытый признакъ" должно быть связано представленіе о чемъ-то реальномъ: геммулы дѣдовъ и прадѣдовъ -- это матеріализованные "скрытые признаки".
   Не будетъ, наконецъ, ничего невѣроятнаго и въ томъ, если у жука нашего объявятся признаки, которые были пріобрѣтены его родителями подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій, упражненія или неупражненія за время ихъ индивидуальной жизни. Вѣдь вмѣстѣ съ измѣненіемъ тѣхъ или иныхъ тканей организма въ тѣлѣ его объявляются новыя породы геммулъ, отщепившіяся отъ измѣненныхъ клѣтокъ. И вотъ эти-то "отщепенцы", переходя въ зародышевую клѣтку, возсоздаютъ у потомства тѣ самые измѣненія, которыя возникли у родителей подъ гнетомъ окружающей среды и новыхъ привычекъ...
   Я не знаю ни одной гипотезы, которая такъ блестяще объясняла бы самыя разнообразныя явленія жизни, такъ умѣло обходила бы всѣ затрудненія, такъ хорошо согласовалась бы съ данными біологіи, какъ это дѣлаетъ гипотеза Дарвина. Нужно только принять ея главныя апріорныя положенія, и тогда все остальное покажется вамъ логически необходимымъ выводомъ изъ основныхъ предпосылокъ "Пангенезиса".
   Вы хотите знать, почему у саламандры вмѣсто отрѣзаннаго хвоста выростаетъ новый хвостъ, а у червя-планаріи хвостовой отрѣзокъ тѣла воспроизводитъ головную часть? Обратитесь въ такомъ случаѣ къ "Пангенезису": онъ скажетъ вамъ, что въ тѣлѣ саламандры и планаріи разсѣяны разнообразныя геммулы, которыя, въ силу присущаго имъ сродства, должны будутъ образовать въ замѣнъ погибшихъ тканей новыя ткани и возвратятъ такимъ образомъ саламандрѣ утраченный ею хвостъ, апланаріи -- недостающую ей голову. И совершенно также объяснитъ вамъ это ученіе всѣ случаи почкованія, показавши тѣмъ самымъ, что явленія безполаго размноженія стоятъ въ тѣсной связи съ явленіями регенераціи не только de facto, но и теоретически.
   Вамъ нужно установить причины гетероморфоза и тератогенеза, т. е. такихъ случаевъ, когда организмъ воспроизводитъ различные органы на ненадлежащемъ мѣстѣ или же образуетъ какое-нибудь уродство? Разверните "Пангенезисъ" и тамъ вы прочтете слѣдующее: "Геммулы переставленныхъ органовъ развились на ненадлежащемъ мѣстѣ вслѣдствіе соединенія съ ненадлежащими клѣтками во вреіня ихъ возникновенія, а это должно быть слѣдствіемъ нѣкотораго измѣненія ихъ избирательнаго сродства... Чтобы какая либо сложная часть организма, вродѣ добавочной конечности или сяжка, выросла въ неправильномъ положеніи, необходимо только, чтобы немногія первыя "почечки" были прикрѣплены въ ненадлежащемъ мѣстѣ, а дальше ужъ эти послѣднія во время развитія станутъ притягивать геммулы въ необходимомъ послѣдовательномъ порядкѣ, какъ, напримѣръ, при возстановленіи ампутированной конечности".
   Васъ занимаетъ, наконецъ, вопросъ о сезонномъ диморфизмѣ и о своеобразныхъ явленіяхъ половой реверсіи и вы не знаете, почему куропатка имѣетъ два различныхъ костюма, одинъ -- лѣтній, другой -- зимній; почему охолощенный пѣтухъ пріобрѣтаетъ нѣкоторыя второстепенныя половыя особенности курицы и почему эта послѣдняя, на склонѣ дней своихъ, становится порою похожей на пѣтуха? Призовите на помощь ученіе о пангенезисѣ, и вы получите весьма простой отвѣтъ на интересующіе васъ вопросы. Куропатка мѣняетъ свое лѣтнее опереніе на зимнее только потому, что въ тѣлѣ существуютъ геммулы лѣтняго и геммулы зимняго оперенія, которыя развиваются съ извѣстной послѣдовательностью въ зависимости отъ времени года. А животныя пріобрѣтаютъ иногда нѣкоторыя особенности не своего пола потому, что въ тѣлѣ каждаго самца имѣются геммулы вторичныхъ половыхъ признаковъ самки и -- наоборотъ. Здѣсь, какъ изъ случаяхъ атавизма, понятіе "скрытый признакъ" не должно считаться чѣмъ-то вымышленнымъ, говоритъ Дарвинъ,-- нѣтъ: пребывающіе въ покоющемся, "скрытомъ" состояніи вторичные половые признаки имѣютъ своихъ представителей въ лицѣ тѣхъ или иныхъ геммулъ.
   Врядъ-ли нужно приводить объясненія Дарвина, касающіяся другихъ біологическихъ явленій. Скажу только, что и гибридація, какъ половая, такъ и прививочная, и полиморфизмъ, наблюдаемый, напр. у пчелъ, осъ и термитовъ, и способность гибридовъ и помѣсей возвращаться къ признакамъ создавшихъ ихъ "чистыхъ" породъ, и случаи преимущественнаго сходства дѣтей съ однимъ изъ родителей, и многое другое можно легко представить себѣ въ свѣтѣ ученія о геммулахъ. Читатель, усвоившій себѣ основныя положенія пангенезиса, не затруднится сдѣлать это самъ.
   Но, чтобы показать, какъ искусно умѣетъ Дарвинъ защищать каждое свое предположеніе, остановлюсь еще на одномъ примѣрѣ.
   Дарвинъ допускаетъ наслѣдственность пріобрѣтенныхъ свойствъ; ему, разумѣется, не были неизвѣстны тѣ опыты, которые и сейчасъ еще такъ усердно выдвигаются различными авторами для доказательства обратнаго: я имѣю въ виду пресловутые опыты съ отрѣзываніемъ хвостовъ и иныя членовредительства, которыя, какъ извѣстно, очень рѣдко бываютъ наслѣдственны. Это собственно такъ и должно быть, если ученіе о пангенезисѣ справедливо, говоритъ Дарвинъ. Вѣдь у собаки, которой отрѣзали хвостъ, по всему тѣлу продолжаютъ разгуливать геммулы, отдѣлившіяся отъ тканей, входящихъ въ составъ хвоста. Геммулы эти переходятъ въ половые элементы собаки и, стало быть, должны будутъ образовать хвостъ у родившагося отъ нея щенка. Но вотъ другой примѣръ, видимо противорѣчащій только что приведенному объясненію. У коровы сломался рогъ, при чемъ утрата рога въ данномъ случаѣ сопровождалась болѣзненнымъ разстройствомъ -- нагноеніемъ. Корова эта родила нѣсколько телятъ, и у всѣхъ у нихъ недоставало рога какъ разъ на той самой сторонѣ, гдѣ не было его у коровы. Какъ объяснить такой фактъ? Почему увѣчье въ данномъ случаѣ оказалось наслѣдственнымъ? Да потому, отвѣчаетъ Дарвинъ, что "геммулы изувѣченной части постепенно притягивались къ пораженной поверхности во время процесса заживленія раны и тамъ разрушились, благодаря болѣзненному разстройству, воспаленію": исчезли геммулы, образующія рогъ, не откуда было взять ихъ половымъ клѣткамъ коровы, и вотъ телята родились однорогіе.
   Подведемъ итоги всему сказанному о гипотезѣ пангенезиса, держась по возможности выраженій самого Дарвина. Вотъ эти итоги.
   Разнородныя клѣтки всякаго организма отбрасываютъ отъ себя "зернышки", "почечки" или "геммулы", которыя должны быть невообразимо многочисленными и крошечными.
   "Почечки" образуются не только въ пору зрѣлости организма, но и на всѣхъ ступеняхъ его эмбріональнаго развитія.
   Всѣ органическія существа, помимо своихъ собственныхъ геммулъ, содержатъ еще многія покоющіяся геммулы, происшедшія отъ ихъ дѣдовъ и болѣе отдаленныхъ предковъ, но не отъ всѣхъ предковъ.
   Большая часть, а можетъ быть и всѣ вторичные половые признаки, принадлежащіе одному полу, находятся въ покоющемся состояніи у другого пола, т. е. геммулы, отвѣчающія вторичнымъ признакамъ самца, включены въ организмъ самки и наоборотъ.
   Клѣтки и ткани всякаго организма, измѣнившіяся подъ вліяніемъ внѣшнихъ условій или иныхъ какихъ причинъ, отбрасываютъ сходнымъ образомъ видоизмѣненныя геммулы.
   Всѣ эти разнородныя геммулы, разсѣянныя по всему организму, будучи снабжены надлежащею пищею, размножаются путемъ самодѣленія и могутъ въ концѣ концовъ развиться въ единицы (клѣтки), подобныя тѣмъ, изъ которыхъ онѣ первоначально произошли.
   Обладая взаимнымъ сродствомъ другъ къ другу, представители различныхъ геммулъ стекаются со всѣхъ частей тѣла въ органы, служащіе цѣлямъ, размноженія, и образуютъ половые элементы -- растительное яичко, цвѣточную пылинку, яйцевую клѣтку животнаго, сперматозоидъ.
   Развитіе каждаго существа зависитъ отъ присутствія въ одноклѣтномъ зародышѣ геммулъ, отбрасываемыхъ въ каждомъ возрастѣ, и отъ ихъ развитія въ соотвѣтствующемъ возрастѣ въ сочетаніи съ предыдущими клѣтками.
   Наслѣдственность всецѣло находитъ свое объясненіе въ явленіяхъ развитія.
   Явленія безполаго и дѣвственнаго размноженія, регенераціи и гетероморфоза ничѣмъ по существу не отличаются отъ полового размноженія и обусловлены существованіемъ геммулъ и ихъ способностью питаться, размножаться дѣленіемъ, соединяться другъ съ другомъ и развиваться въ такія же клѣтки, изъ которыхъ онѣ сами произошли.
   И наконецъ: "каждое животное и растеніе можно сравнить съ грядкой, густо засѣяннной сѣменами, изъ которыхъ нѣкоторыя рано проростаютъ, другія остаются на время покоющимися, а третьи погибаютъ"...
   Когда читаешь "Пангенезисъ" Дарвина, когда впервые знакомишься съ только что приведенными общими положеніями этого ученія, то не перестаешь удивляться той легкости и простотѣ, съ которыми гипотеза эта рѣшаетъ важнѣйшія проблемы біологіи; и это, безъ сомнѣнія, много говоритъ въ ея пользу. Но можетъ-ли легкость и простота всегда служить гарантіей вѣрности-и научности? Вѣдь старое преформаціонное ученіе о развитіи и наслѣдственности рѣшаетъ эти проблемы еще легче и проще; а между тѣмъ, признать его нѣтъ никакой возможности: и логика, и факты противъ преформаціи въ духѣ Спалланцани или Шарля Бонне. Но и логика и факты очень сильны въ гипотезѣ Дарвина: факты съ нею согласованы удачно, логика торжествуетъ на каждомъ шагу. Что же мѣшаетъ признать "Пангенезисъ" и вплести такимъ образомъ лишніе лавры въ вѣнокъ геніальнаго натуралиста?
   Дальше намъ придется еще не разъ возвращаться къ "Пангенезису" по поводу гипотезъ Де-Фриза, Ру и Вейсмана. А потому ограничимся пока лишь разсмотрѣніемъ апріорныхъ положеній этой гипотезы.
   "Я раньше думалъ, говоритъ Дарвинъ, что физіологическія единицы Герберта Спенсера представляютъ то же самое, что и мои геммулы; но теперь я знаю, что это не такъ".
   Да, гипотезы Спенсера и Дарвина различны въ корнѣ. Ученіе о физіологическихъ единицахъ -- гипотеза эпигенетическая) пангенезисъ -- гипотеза преформаціонная. Взгляды Спенсера клонятся въ сторону теоріи новообразованія) взгляды Дарвина соприкасаются съ теоріей предобразованія. Развитіе, по Спенсеру, есть переходъ отъ единообразія къ разнообразію) по Дарвину, оно есть всего лишь обнаруженіе невидимаго разнообразія. Для Спенсера, наконецъ, половые элементы являются "вмѣстилищемъ" однородныхъ физіологическихъ единицъ; для Дарвина они -- вмѣстилища чрезвычайно разнородныхъ геммулъ. Все это отдѣляетъ цѣлою пропастью гипотезу Спенсера отъ гипотезы Дарвина. Но будучи такъ не сходны по самой сущности своей, обѣ онѣ страдаютъ однимъ и тѣмъ же недостаткомъ -- неправдоподобіемъ и даже, если хотите, фантастичностью основныхъ предпосылокъ; хотя и тутъ есть нѣкоторая разница. Признавши апріорныя положенія Спенсера, вы все же замѣтите логическіе промахи въ нѣкоторыхъ выводахъ, которые строятся на этихъ положеніяхъ; тогда какъ согласившись съ основною мыслью Дарвина, надо будетъ признать логически неуязвимыми всѣ вытекающіе изъ сдѣланнаго имъ допущенія выводы. Вотъ почему критика всегда обрушивалась всею своею тяжестью именно на апріорныя положенія Дарвина.
   Итакъ, гдѣ-жъ ахиллесова пята этого ученія?
   Чрезвычайно трудно представить себѣ, какъ это клѣтки "отбрасываютъ" отъ себя неизмѣримо малыя геммулы. Однако, способность клѣтки размножаться путемъ дѣленія и почкованія служитъ какъ бы доказательствомъ тому, что такого рода "отбрасываніе", "отщепленіе" крошечныхъ почечекъ все же возможно. Но что совершенно непредставимо и прямо-таки фантастично, такъ это странствованіе геммулъ по всему организму. Существуютъ-ли какіе-нибудь пути, по которымъ геммулы совершаютъ свои прогулки? Если такіе пути и въ самомъ дѣлѣ существуютъ, то гдѣ они? Если же ихъ нѣтъ, то какимъ образомъ геммулы пронизываютъ различныя ткани и безпрепятственно проходятъ сквозь сплоченные ряды различныхъ клѣтокъ? Все это -- не пустые вопросы, и невозможность отвѣтить на нихъ сильно подрываетъ вѣру въ основной постулатъ "Пангенезиса".
   Извѣстный; ученый Гальтонъ предпринялъ рядъ опытовъ, имѣющихъ большое значеніе для оцѣнки пангенезиса. Исходя изъ того предположенія, что геммулы присутствуютъ и въ крови, онъ переливалъ кровь кролика одной породы въ сосуды кролика другой породы въ надеждѣ, что послѣдній произведетъ потомство съ признаками обѣихъ породъ, т. е. помѣсь. Однако, ожиданія Гальтона не оправдались, хотя по гипотезѣ пангенезиса они должны были оправдаться, и вотъ почему. Разъ геммулы дѣйствительно существуютъ и "разсѣяны по всему организму", разъ половые элементы дѣйствительно состоятъ изъ всѣхъ видовъ геммулъ, циркулирующихъ въ тѣлѣ даннаго существа, то, несомнѣнно, что въ половыхъ элементахъ кролика, которому влили кровь отъ кролика другой породы, должны быть геммулы и этой послѣдней, если не всѣ, то во всякомъ случаѣ нѣкоторые виды ихъ. Эти добавочныя, извнѣ принесенныя геммулы должны были бы развиться на ряду со всѣми остальными, и, такимъ образомъ, потомство кролика оказалось бы съ признаками смѣшанной породы, помѣси. Но, повторяю, ничего такого во всѣхъ опытахъ Гальтона -- довольно многочисленныхъ, повторяемыхъ въ нѣсколькихъ поколѣніяхъ подъ рядъ -- не наблюдалось. Почему? "Я, говоритъ Дарвинъ по поводу опытовъ Гальтона, долженъ былъ ожидать присутствія геммулъ въ крови; но это не необходимая составная часть гипотезы. Очевидно, что гипотеза должна быть примѣнима и къ растеніямъ, и къ низшимъ животнымъ", т. е. къ организмамъ, не имѣющимъ крови. Однако, согласитесь, что это -- не возраженіе, а если и возраженіе, то очень слабое. Зачѣмъ такое, ни на чемъ не основанное исключеніе для крови? Казалось бы наоборотъ: сѣть кровеносныхъ сосудовъ, въ особенности капилляровъ, могла бы служить весьма удобнымъ средствомъ сообщенія для геммулъ. Нельзя же допустить, что только тѣ ткани, изъ которыхъ сложены стѣнки этихъ сосудовъ, являются непроницаемыми въ то время, какъ всѣ остальныя ткани организма не ставятъ никакихъ препятствій для свободнаго передвиженія геммулъ. Во-первыхъ, стѣнки сосудовъ построены изъ такого же самаго матеріала, который встрѣчается и въ другихъ частяхъ тѣла, а во-вторыхъ, хорошо извѣстно, что онѣ пропускаютъ сквозь себя даже такихъ, по сравненію съ геммулами, гигантовъ, какъ бѣлые кровяные шарики. Все, какъ видите, говоритъ за то, что геммулы могутъ имѣть свободный доступъ въ кровь; а между тѣмъ, ихъ тамъ, очевидно, нѣтъ, и совершенно непонятно, почему нѣтъ. Естественно, что такого рода соображенія заставляютъ усомниться не только въ способности геммулъ странствовать въ предѣлахъ своихъ владѣній, но и въ самомъ фактѣ ихъ существованія. Да не красный-ли вымыселъ всѣ эти "невообразимо многочисленные и крошечные зародышки"? спрашиваешь себя невольно, и законность такого вопроса врядъ-ли подлежитъ сомнѣнію {Существуютъ изслѣдованія, удостовѣряющія насъ въ томъ, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ отдѣльныя клѣтки сообщаются другъ съ другомъ при помощи протоплазматическихъ нитей (см. объ этомъ, напр., "Die ZeUe unddie Gewebe" О. Hertwig. Zweites Buch). Нельзя-ли въ такомъ случаѣ считать эти самыя протоплазматическія нити самонадежнѣйшими "путями сообщенія" для геммулъ? Да, но къ сожалѣнію, онѣ не повсемѣстны и существуютъ -- по крайней мѣрѣ, по имѣющимся сейчасъ научнымъ даннымъ -- лишь у немногихъ организмовъ. В. Л.}.
   Однако, не станемъ поддаваться духу сомнѣнія и отрицанія, согласимся на время съ Дарвиномъ и признаемъ за геммулами способность безпрепятственно странствовать по всѣмъ направленіямъ. Облегчаетъ-ли это сколько-нибудь пониманіе другихъ существенныхъ признаковъ геммулъ? Нисколько. Сколько ни раскидывай умомъ, какъ ни мудрствуй лукаво и не лукаво, все же останется неизвѣстнымъ, почему геммулы собираются въ половые элементы, что заставляемъ ихъ группироваться въ яйцевыя клѣтки, сперматозоиды и цвѣточныя пылинки.
   Хорошее это слово -- "взаимное сродство", много разъ ужъ выводило оно изъ критическаго положенія науку; но врядъ-ли отъ этого стало оно удобопонятнѣе и содержательнѣе. Я уже говорилъ, что въ органическомъ мірѣ существуетъ цѣлая категорія фактовъ, которые какъ бы устраняютъ всякія сомнѣнія насчетъ подлиннаго существованія того явленія, которре принято называть сродствомъ; я указалъ также и на то, что "сродство", которымъ Дарвинъ надѣляетъ свои геммулы, правдоподобнѣе "полярности" физіологическихъ единицъ Спенсера. И все-таки непонятно, что заставляетъ геммулы такъ неудержимо нестись въ сторону половыхъ органовъ и тутъ именно собираться въ кучки, именуемыя половыми элементами. Вѣдь любое мѣсто въ тѣлѣ организма можетъ съ неменьшимъ успѣхомъ служить центромъ притяженія для геммулъ, и явленія почкованія доказываютъ это весьма наглядно, ибо почки, разбросанныя тамъ и сямъ на тѣлѣ какого-нибудь полипа, также являются всего лишь кучками разнородныхъ геммулъ. Почему же въ одномъ случаѣ полемъ дѣятельности для "взаимнаго сродства" геммулъ можетъ явиться безразлично любое мѣсто на тѣлѣ организма, а въ другомъ оно такъ строго пріурочивается къ опредѣленному пункту его?
   Хорошее это слово -- "взаимное сродство"; однако, оно нисколько не объясняетъ того, если можно такъ выразиться, тонкаго чутья, съ которымъ геммулы находятъ всякое поврежденіе въ организмѣ и стремительно направляются къ тому мѣсту, гдѣ долженъ вотъ-вотъ начаться процессъ регенераціи, возстановленіе утраченныхъ тканей и органовъ. Искать и находить, что ищешь, стремиться туда, гдѣ чувствуется надобность въ тебѣ, пробѣгать относительно громадныя разстоянія и безошибочно останавливаться тамъ, гдѣ нужно остановиться -- вотъ собственно какая сложная работа приписывается геммуламъ, хотя и подъ очень скромнымъ именемъ "взаимнаго сродства" {Это тяготѣніе геммулъ къ тѣмъ пунктамъ организма, гдѣ чувствуется въ нихъ надобность, можно сравнить съ тяготѣніемъ лейкоцитовъ (бѣлыхъ кровяныхъ шариковъ) къ тѣмъ частямъ тѣла, въ которыхъ сосредоточиваются болѣзнетворныя бактеріи, пріютившіяся въ тѣлѣ того или иного организма. Но, не говоря уже о томъ, что до сихъ поръ неизвѣстны подлинныя причины, заставляющія лейкоцитовъ собираться тамъ, гдѣ есть болѣзнетворныя бактеріи, не слѣдуетъ забывать, что какъ существованіе лейкоцитовъ, такъ и ихъ способность двигаться -- фактъ, не подлежащій никакимъ сомнѣніямъ, тогда какъ существованіе геммулъ является дѣломъ спорнымъ и маловѣроятнымъ. Мечниковъ, Массаръ, Гертвигъ и другіе думаютъ, что лейкоциты привлекаются къ бактеріямъ выдѣленіями послѣднихъ. Однако, мнѣніе это не общепризнано въ біологіи. В. Л.}.
   А потомъ эта невѣроятная цифра геммулъ, долженствующихъ войти въ составъ каждаго полового элемента! Правда, въ гипотетическихъ соображеніяхъ съ числами обыкновенно не церемонятся; но и тутъ пересолъ чувствительно отражается на цѣнности самихъ гипотезъ. Припомните только, какое множество геммулъ долженъ заключать въ себѣ одноклѣтный зародышъ высшаго животнаго или растенія: тутъ и геммулы всѣхъ тканей зрѣлаго организма и геммулы различныхъ ступеней его развитія, тутъ и "зародышки" всѣхъ обособленныхъ частей клѣтокъ и "почечки" сколько-нибудь измѣненныхъ тканей, тутъ, наконецъ, и несмѣтное число "зернышекъ", представительствующихъ за предковъ даннаго организма и символизирующихъ вторичные половые признаки самцовъ и самокъ -- припомните все это, и вы поймете, почему и Негели, и Гертвигъ, и Делажъ, и многіе другіе такъ рѣшительно настаиваютъ на мысли, что такая уйма геммулъ не можетъ умѣститься ни въ сперматозоидѣ, ни въ цвѣточной пылинкѣ, ни въ яйцевой клѣткѣ, ни, наконецъ, въ оплодотворенномъ одноклѣтномъ зародышѣ. Справедливость "Пангенезиса" не можетъ быть доказана, наконецъ, ни ссылками Дарвина на исключительно малые размѣры нѣкоторыхъ бактерій, ни вычисленіями сына его, Джоржа Дарвина, относительно количества молекулъ стекла, которое можетъ якобы умѣститься въ кубѣ, имѣющемъ въ длину одну десятитысячную долю дюйма: бактеріи въ сравненіи съ геммулами все же неизмѣримо велики, а вычисленія Джоржа Дарвина оказываются весьма сомнительными {Ссылка Дарвина на бактеріи сводится въ сущности къ тому, что если, молъ, могутъ существовать такія крошечныя созданія, какъ бактеріи, то почему не быть и геммуламъ.}...
   Такъ приходится отнестись критикѣ къ сказочному дворцу, который былъ воздвигнутъ самимъ королемъ естественно-исторической науки. Что-же сказать о сооруженіяхъ вассаловъ его -- графовъ, герцоговъ, курфюрстовъ, признанныхъ и не признанныхъ генераловъ отъ естествознанія?
   Вотъ кстати и о "генералахъ".
   Тридцать лѣтъ спустя послѣ того, какъ Спенсеръ выступилъ съ гипотезой о физіологическихъ единицахъ, одинъ изъ нѣмецкихъ ученыхъ, Гааке, издаетъ книгу подъ заглавіемъ "Gestaltung und Vererbung", въ которой развиваетъ свои взгляды на сущность наслѣдственности и развитія. Можно было ждать, конечно, что за это время въ умахъ ученыхъ успѣло назрѣть что-нибудь новое и оригинальное. Но надежды эти оказались тщетными: "новая" гипотеза Гааке нова лишь по имени да по времени.
   Молекулы бѣлка, различно комбинируясь, составляютъ физіологическія единицы; о формѣ послѣднихъ, равно какъ и первыхъ, мы ничего не знаемъ, говоритъ Г. Спенсеръ. Нѣтъ, возражаетъ Гааке, предѣльная структурная единица живого вещества имѣетъ форму призмы съ ромбомъ въ основаніи. Это -- какъ бы живой кристаллъ, способный сочетаться различнымъ образомъ съ другими подобными-же кристаллами и образовывать структурныя единицы высшаго порядка, нѣчто вродѣ кристаллическихъ друзъ. Но, подобно тому, какъ изъ гладко отесанныхъ камней одной и той-же формы можно соорудить и великолѣпный готическій соборъ, и ординарную солдатскую казарму, такъ-же изъ одноформенныхъ органическихъ кристалловъ можно скомбинировать безконечно-разнообразные сростки или друзы. Каждому отдѣльному виду организмовъ соотвѣтствуетъ особая форма сростка. Сходные по типу организмовъ одного вида и въ различныхъ частяхъ одного и того-же организма, они все-же слегка разнятся межъ собой, и эта разница опредѣляетъ существованіе различныхъ клѣтокъ, тканей и органовъ. Сила, связывающая органическіе кристаллы въ друзы, а друзы -- въ органы и цѣлые организмы -- это сила тяготѣнія, такая-же, какъ и у всѣхъ кристалловъ вообще. Свойства этой силы и направленіе, въ которомъ дѣйствуетъ она, опредѣляются формою органическихъ кристалловъ и тѣхъ сростковъ, которые изъ нихъ получаются. Различна форма сростковъ, различны въ слѣдствіе этого и развиваемыя ими силы, различны, наконецъ, и тѣ конечные аггрегаты, т. е. организмы, которые образуются такими сростками. Въ половыхъ элементахъ (и почкахъ) каждаго организма имѣется цѣлая серія невидимыхъ сростковъ присущей этому организму формы. Изъ нихъ то и возникаетъ потомство... Но довольно. Нѣтъ нужды повторять вмѣстѣ съ Гааке всего Спенсера цѣликомъ: это было бы даже скучно.
   Займемся лучше пластидулярной теоріей Геккеля, изложенной имъ въ книжкѣ "Die Perigenesis der Plastidule". По возрасту она лѣтъ на 18 старше гипотезы Гааке, но обнаруживаетъ порою качества, свойственныя лишь очень юному возрасту. Читатель увидитъ сейчасъ самъ, что я говорю это не безъ основанія.
   Пластидула -- это предѣльная частичка той самой матеріи, изъ которой построено живое вещество а, стало быть, и всякій организмъ, амеба или человѣкъ -- все едино. Нѣтъ нужды, говоритъ Геккель, предполагать, что пластидулы представляютъ собою какія-то структурныя единицы высшаго порядка, вродѣ, напримѣръ, физіологическихъ единицъ Спенсера: нѣтъ, онѣ -- просто молекулы живого вещества, составленныя изъ атомовъ совершенно такъ же," какъ и молекулы неорганической матеріи. Разница лишь въ томъ, что молекула живого вещества сложнѣе молекулы неорганической матеріи. Тутъ Геккель несомнѣнно правъ, ибо, если надѣлять предѣльныя структурныя единицы организованной матеріи только тѣми свойствами, которыми Спенсеръ надѣляетъ свои физіологическія единицы, то для этого имъ достаточно быть просто молекулами и ничѣмъ больше. Пластидулы Геккеля не похожи и на геммулы Дарвина. Геммулы могутъ размножаться путемъ Дѣленія; пластидулы этой способности лишены и размножаются такъ-же, какъ физіологическія единицы. Что-же въ такомъ случаѣ отличаетъ пластидулы отъ другихъ -- не "живыхъ" молекулъ? Способность чувствовать и хотѣть, при чемъ и то, и другое есть своеобразная форма молекулярнаго движенія. Чтобы понять, откуда у пластидулы берутся и воля, и чувство, достаточно допустить, что эти психическія свойства присущи всѣмъ атомамъ вообще, а слѣдовательно и тѣмъ атомамъ, изъ которыхъ получаются пластидулы. Атомы чувствуютъ и хотятъ, они испытываютъ удовольствіе и страданіе, они надѣлены волей. Но, помимо воли и чувства, пластидулы обладаютъ еще памятью, и въ этомъ ихъ существенное отличіе отъ атомовъ. Я не шучу, читатель: всѣ эти мысли вы можете найти у Геккеля.
   Вы затрудняетесь, однако, понять, какимъ это образомъ изъ сочетанія "безпамятныхъ" атомовъ могутъ получиться пластидулы, одаренныя памятью. Но затрудненія ваши -- плодъ вашего невѣжества. Вспомните только слѣдующее: матерія пребываетъ въ вѣчномъ движеніи, движутся атомы простыхъ тѣлъ, движутся и молекулы, составленныя изъ атомовъ. Разнообразіе существующихъ въ природѣ простыхъ тѣлъ опредѣляется разнообразіемъ движеній, присущихъ различнымъ атомамъ. Свойства различныхъ молекулъ обусловлены характеромъ тѣхъ движеній, которыя онѣ обнаруживаютъ; а характеръ движенія различныхъ молекулъ опредѣляется движеніями составляющихъ каждую молекулу атомовъ. Память, равно какъ и чувство и воля, есть своеобразная форма движенія; этою формою движенія атомы не обладаютъ; но изъ сочетанія движеній различныхъ атомовъ, входящихъ въ составъ пластидулы, можетъ возникнуть новая форма движенія, которая и будетъ соотвѣтствовать памяти. Нужно еще прибавить, что у молекулъ память "безсознательная".
   Зачѣмъ понадобилось Геккелю приписывать своимъ пластидуламъ и чувство, и волю, и память? Да потому что всего этого вполнѣ достаточно для рѣшенія загадочныхъ явленій жизни -- возстановленія цѣлаго изъ части, развитія, наслѣдственности и т. д. Геккель влилъ свое собственное содержаніе въ такія понятія, какъ "сложная полярность", приписываемая Спенсеромъ физіологическимъ единицамъ, и "органическое сродство", которымъ Дарвинъ надѣлилъ свои геммулы -- только и всего. Правда, странно было бы, назвать удачнымъ такое болѣе чѣмъ простое рѣшеніе "проклятыхъ" вопросовъ біологіи: "Се n'est pas une explication, c'est un escamotage" {"Это не объясненіе, это -- фокусничество".}, говоритъ, напримѣръ, Делажъ, хотя и не очень чтобъ ужъ деликатно по отношенію къ такой видной персонѣ въ наукѣ, какъ Геккель. И, тѣмъ не менѣе, нельзя не согласиться, что со словами "чувство", "воля", "память", которыми такъ неограниченно пользуется Геккель, въ нашемъ воображеніи рисуется нѣчто болѣе конкретное, чѣмъ "сложная полярность" Спенсера и "органическое сродство" Дарвина...
   Мнѣ остается сказать здѣсь еще нѣсколько словъ о гипотезѣ Визнера.
   "Предѣльный основной органъ растенія, говоритъ Визнеръ, есть плазома; она относится къ клѣткѣ такъ же, какъ сама клѣтка къ ткани и какъ молекула къ кристаллу. Всѣ главныя составныя части клѣтки состоятъ изъ плазомъ. Организмъ во всѣхъ своихъ частяхъ построенъ сплошь изъ плазомъ"...
   "Плазома надѣлена основными свойствами живой матеріи: она обмѣниваетъ вещества, она растетъ, она размножается дѣленіемъ".
   Возникшія путемъ дѣленія половинки наслѣдуютъ организаціонныя особенности цѣлой плазомы и передаютъ ихъ въ свою очередь слѣдующимъ поколѣніямъ плазомъ {Dr. Julius Wiesner. "Die Elementarstructur und das Wachsthum der let enden Substanz.}.
   Въ этихъ словахъ вся суть ученія Визнера. Но много ли тутъ новаго -- предоставляю читателю судить самому. Для меня же ясно только одно: плазома Визнера -- это такая-же неизмѣримо малая гипотетическая структурная единица живой матеріи, какъ геммула Дарвина и физіологическая единица Спенсера. По свойствамъ своимъ и по той роли, которую ей суждено играть въ явленіяхъ наслѣдственности, плазома представляетъ точную копію съ геммулы Дарвина. Разница лишь въ томъ, что геммулы странствуютъ, а плазомамъ не полагается выходить за предѣлы клѣтки. Надо прибавить, что, признавая свои плазомы носителями наслѣдственныхъ свойствъ, Визнеръ совсѣмъ не останавливается на обосновкѣ и развитіи этого положенія. Впрочемъ, это ему нисколько не мѣшаетъ смѣло утверждать, что его плазома -- сама реальность, тогда какъ структурныя единицы другихъ авторовъ -- одна лишь видимость...
   Уже изъ этого краткаго знакомства съ гипотетическими построеніями Визнера, Гааке и Геккеля видно, какъ глубоко сказалось въ наукѣ вліяніе идей, брошенныхъ Спенсеромъ и Дарвиномъ. Они пустили въ оборотъ Leitmotiv, а пришедшіе за ними занялись модуляціей его, присочиняя къ тому-же свои собственныя cadenz'ы и варіаціи къ основной, руководящей темѣ. И этотъ, выражаясь несуразно-образною рѣчью поэта Бальмонта, "звонъ перелѣвный и переплескъ многопѣнный" особенно ясно даетъ о себѣ чувствовать въ гипотезахъ Де-Фриза и Вейсмана. О нихъ въ слѣдующій разъ.

В. В. Лункевичъ.

(Окончаніе слѣдуетъ).

"Русское Богатство", No 5, 1902

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru