Лундберг Евгений Германович
Т. Г. Шевченко

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (К столетию со дня рождения).

   

Т. Г. Шевченко.

(Къ столѣтію со дня рожденія).

Если народъ сохранилъ свой языкъ,
онъ владѣетъ ключомъ свободы.
Мистраль 1).

1) См. ст. П. Наумова: "Шевченко и Мистраль". "Аполлонъ" No 5, 1911 г.

   Народность считается величайшимъ достоинствомъ и основой поэзіи Тараса Шевченко; она же была силой, давшей ему стойкость въ борьбѣ съ невзгодами въ пору крѣпостничества, ссылки, заточенія и нищеты. Эта стойкость краситъ его, какъ поэта и человѣка, и съ нею связаны значительнѣйшія стороны его творчества и его своеобразнаго, въ простотѣ и видимой нестройности, міровоззрѣнія. Творчество Т. Шевченко оптимистично въ корняхъ своихъ, и русская литература не знаетъ оптимизма болѣе убѣдительнаго и благороднаго. Ни въ слѣпотѣ, ни въ недостаткѣ здраваго смысла въ оцѣнкѣ своего положенія въ мірѣ и судебъ родины никто не обвинитъ поэта. Онъ видѣлъ многое, отъ чего отворачивались его современники, и біографія его исключительна по сложности выпавшихъ на его долю испытаній. И вотъ почему его оптимизмъ представляется намъ особо значительнымъ и чистымъ. Поэмы Шевченка говорятъ либо о несчастьяхъ, либо о позорѣ, либо о мести. Въ лирикѣ онъ исходитъ слезами, такъ что порою начинаешь думать, что только о слезахъ онъ и умѣлъ писать. Его пѣвучіе ритмы подобраны такъ, что даже въ нѣжной игривости малороссійской пѣсни слышна печаль. Живая упругость его плясовыхъ хватаетъ за сердце едва-ли не больнѣе, чѣмъ жалобы его Катеринъ и Оксанъ. Слезы разлуки, тщетныя ожиданія покинутой дѣвушки, безпризорныя дѣти, изгнанницы дочери или жестокія и безцѣльныя расправы обреченныхъ гибели вольнолюбцевъ -- вотъ круть ек" интересовъ, и всѣ эти частности человѣческой жизни сливаются, но растворяясь, въ общемъ горько-соленомъ морѣ -- въ униженіи Украины и ея народа.
   
   Сини моі, гайдамаки!
   Світ широкий, воля --
   Ідіть, сини, погуляйте.
   Потукайте долі!
   Сини моі невеликі,
   Нерозумні діти!
   Хто васъ щиро безъ матері
   Привітает въ світі?
   Сини моі! Орли моі!
   Летыть въ Украіну!
   Хочь і лихо зострінеться,
   Так не на чужині.
   
   "Лихо" стережетъ на всѣхъ перекресткахъ, и никакими молитвами не отвести его, хотя молитвѣ Шевченко придаетъ огромное значеніе, какъ слову дѣйственному, умиротворяющему и властному. И какъ разъ красивые, смѣлые и свѣтлые раньше другихъ впадаютъ въ несчастье. Немного словъ и вниманія даритъ имъ Шевченко, пока рѣчь идетъ о часѣ ихъ паденія. Два-три слова о красотѣ ихъ и объ однообразно раскрашенныхъ ихъ свѣтлыхъ надеждахъ, и картина готова. Поэтъ бережетъ краски для того, что будетъ потомъ, для мѣсяцевъ и годовъ страданій, и здѣсь онъ забудетъ свою бережливость и задастъ художественный пиръ на весь міръ во славу покрытокъ и сиротъ, изгнанниковъ и отвергнутыхъ матерей {Ср. дневникъ Шевченка и одну изъ наиболѣе удачныхъ статей К, Чуковскаго, сб. "Лица и Маски", изд. Шиповника, 1914 г., cтр. 240.}. Любовно, но и жестоко въ то же время, бередитъ онъ чужія раны, какъ свои собственныя, и свои, какъ чужія, живетъ и питается, какъ поэтъ, этимъ томленіемъ боли, вѣчно готовясь къ какому-то послѣднему суду, къ какой-то послѣдней бесѣдѣ съ Создателемъ, которой еще нѣтъ въ его произведеніяхъ, но наростающая близость которой чуется, начиная съ раннихъ. его поэмъ,
   
   Я не нездужаю, нівроку,
   А щось такеэ бачить око,
   И серце жде чогось. Болитъ,
   Болитъ і плаче, і не спить,
   Мои негодована дитина!
   (1858 г. Петербургъ).
   
   Оживутъ степы, озера
             I не верстовні,
   А вольниі, широки!
             Скрізь шляхи святы!
   Простелются; и не найдутъ
             Шляхіи тих владики.
   А раби тими шляхами,
             Без гвалту і крику,
   Позіходяться до-купи,
             Раді та веселі,
   I пустыню опанують
             Веселиі села.
   (1858 г. Петербургъ).
   
   Сюда же относится его извѣстное четверостишіе, не удавшееся въ смыслѣ художественномъ, но подкупающее наивностью и напряженнымъ чувствомъ ожиданія:
   
   I день іде, і ніч іде...
   I, голову схопивши в руки,
   Дивуэшся: чому не йде
   Апостолъ правды і науки?
   (1860 г. Петербургъ).
   
   Любовь къ поэзіи сочеталась въ Шевченкѣ съ любовью къ женщинѣ, но и та и другая не самодовлѣйны, а служатъ тому высшему, что онъ называлъ то правдою, то покоемъ, то родиной. Переплелись между собою и срослись его святыни, какъ лики идоловъ, вырѣзанныхъ на стволѣ и на вѣтвяхъ живого дерева, и сплетенье ихъ уводить отъ мотивовъ элементарныхъ къ той глубинѣ творческой души, гдѣ отдѣльныя грани служатъ цѣлому, и цѣлое равно частямъ, вопреки всѣмъ законамъ ариѳметики и привычкамъ разсуждающаго человѣка. То Украина покрываетъ другія цѣнности Шевченка внѣшними своими красотами и заставляетъ прислушиваться къ своимъ зовамъ, огорчая и волнуя невзгодами. То "карія очи" оттѣсняютъ ее на второй планъ, являются какъ бы собирательнымъ ея символомъ, и ради нихъ поэтъ забываетъ и музу и родину. То Муза, пречистая и святая, учитъ правдѣ, въ ея суровой несвязанности ни съ родиною, ни со счастьемъ, и поэту приходится превозмогать тоску по потускнѣвшимъ сокровищамъ своимъ, чтобы не измѣнить ей и не подвергнуться новой, небывалой еще карѣ. Но чаще всего и женщина и правда неразрывны съ родиной. Въ этомъ подчиненіи послѣдней, Шевченко находитъ тишину и счастье. Но стоитъ ему только на время забыть о ней ради женщины или правды, чтобы пережить укоры совѣсти и чувство измѣны. А счастье, столь чуждое такимъ поэтамъ, какъ Лермонтовъ и Тютчевъ, своего рода тонкая "корысть" душевной тревоги и поэтическихъ дѣлъ, влекло Шевченко, какъ истаго1 крестьянина, боящагося бурь и слишкомъ привычнаго къ устойчивости и покою. Даже надъ Пушкинымъ счастье не имѣло такой власти. Вѣнокъ горькихъ травъ, возложенный на Шевченко жизнью, быть можетъ, больше, чѣмъ другихъ поэтовъ, обезсилилъ его и тѣснѣе заключилъ въ кругъ однообразныхъ темъ и вѣчныхъ слезъ. Счастье, женщина, муза и родина,-- таковы прекраснѣйшія травы этого тягостнаго вѣнка, отъ горечи котораго онъ задыхался и сбросить котораго не могъ, и именно потому, что онѣ были сплетены воедино, и не могли быть разорваны, лирика Шевченка осталась народной: всякое нарушеніе правъ одной изъ четырехъ властительницъ его думъ увлекла бы его къ исключительности, къ опредѣленному культу и къ замкнутости въ служеніи этому культу. Шевченко избѣжалъ этой опасности -- или, если угодно, ему оказалась не по силамъ такая высота лирическаго отъединенія. Онъ не научился раздѣлять то, что любилъ, чтобы разъ навсегда благоговѣйно посвятить себя единой избранной святынѣ. Одну изъ наиболѣе характерныхъ для него пьесъ онъ начинаетъ словами, которыя можетъ спѣть любой малороссъ,-- такъ близки они народнымъ пѣснямъ и думкамъ.
   
   Заросли шляхи тернами
             На тую Вкраіну:
   Мабуть я іі на віки,
             На віки покинувъ!
   
   Такъ связаны въ немъ мотивы счастья и родины -- какъ всегда, не въ активной требовательности, а въ пассивномъ и тоскливомъ созерцаніи.
   
   Мабуть мені не вернутись
             Ніколи до дому,
   Мабуть мені доведеться
             Читати самому
   Отси думы...
   
   -- здѣсь привходитъ новый мотивъ: кромѣ счастья, родины, еще и поэзія въ ея властномъ стремленіи къ слушателямъ и сочуг ствепникамъ.
   
                       Более милий,
   Тяжело мені жити!
   Мое серце широкеэ
   Ни з ким поділити.
   Не дав -- еси мені долі,--
   Молодоі долі,
   Не давъ-еси ніколи,
   Ніколи, ніколи!
   
   Мотивъ счастья пріобрѣтаетъ исключительное значеніе и заслоняетъ мотивы родины и поэзіи -- знакъ, что приближаются мысли о женщинѣ. Безъ нея и пѣсня не въ пѣсню, и трудъ не въ трудъ. Въ обожаніи ея чувствуется въ Шевченкѣ и вліяніе польскихъ, рыцарственныхъ понятій, и сантиментальная семейность землероба, и особенная, одному Шевченкѣ свойственная, горячность любовной жажды.
   
   Не дав серця молодого
             З тим серцем дівочим
   Позднати...
                       ... Не найшлося
   З ким серцем ділитись,
   А теперь не маю навіть
   З ким поговорити.
   
   Слова "поговорить", "подѣлиться" послѣдовательно ведутъ мысль поэта къ сознанію общественнаго значенія его произведеній. Власть слова -- въ его борьбѣ со зломъ, въ проповѣди Добра. Но проповѣдь не всемірная -- за этимъ Шевченко не гонялся,.-- а лишь для своихъ, для дѣтей родной земли. Такъ, наподобіе Гетевскаво круга самоопредѣленія, начинающагося нигилизмомъ и нигилизмомъ кончающагося, Шевченко создаетъ свой кругъ, заключительнымъ звеномъ котораго служитъ родина.
   
   Тяжко мені, Боже милий,
   Носити самому
   Отси думи і не ділить
   Hi з ким, і нікому
   Не сказать святого слова,
   І душу убогу
   Не радовать і не корить
   Чоловіка злого...
   
   Та же послѣдовательность соблюдена въ "Музѣ", въ предисловіи къ "Гайдамакамъ", и въ "Неофитахъ".

-----

   Муза, женщина, родина, счастье,-- казалось бы, какое широкое поле для лирики, для интимныхъ признаній и для индивидуализированія столь близкой сто духу символики народныхъ пѣсенъ и легендъ! И тѣмъ не менѣе, Шевченко не интимный поэтъ и не лирикъ. Штампы его лирическаго творчества при приближайшемъ сличеніи легко распадаются на типы, и каждый типъ строго однообразенъ, замкнутъ и лишенъ личной окраски, какъ бы на первый взглядъ ни былъ интименъ поводъ даннаго произведенія. Идетъ ли Шевченко отъ народнаго къ личному или отъ личнаго къ народному -- все равно у народа берется и образъ, и эпитетъ, и міровоспріятіе, и заключительная сентенція, а на свою долю поэтъ оставляемъ лишь тонъ произведенія: ему принадлежитъ смѣхъ или слезы, гнѣвъ или покорность, да и тѣ никогда не идутъ вразрѣзъ съ народнымъ представленіемъ о событіи, а напротивъ, лишь подтверждаютъ его: Въ этомъ свойствѣ Шевченка -- поэта слѣдуетъ искать и источникъ его непобѣдимаго оптимизма и причину его національнаго вліянія. Великая напряженность чувства и даръ пѣсни отличаютъ его отъ любого средняго крестьянина Украины -- мысль же его течетъ по вѣковѣчному руслу народной мысли, и онъ не хочетъ ни измѣнять это русло, ни искать другого. Если вы внимательно вслушаетесь въ его жалобы на одиночество и въ жажду семейнаго счастья, вы поймете, что не опредѣленную женщину-жену искалъ Шевченко, а просто -- жену, и въ безличности его мечты, въ стихійномъ подчиненіи случаю открывается намъ его тяга къ землѣ и къ роднымъ кручамъ, на которыхъ можно не думать и не тревожиться, а лишь глядѣть, любить и радоваться позднимъ счастьемъ осенняго успокоенія. Не вѣчно-женственное, а вѣчно-національное плѣняло его въ женщинѣ, и въ этомъ, быть можетъ, кроется и причина его личныхъ неудачъ и разочарованій. Великій реалистъ, такъ нѣжно и вѣрно знавшій тяжесть женской доли тоже вездѣ типичную, а не индивидуальную тяжесть, Шевченко для себя искалъ въ женщинѣ скорѣе символъ, тщетно пытаясь связать воедино конкретное житейское счастье и возвышенную жалость.
   Когда онъ сильными и вѣрными словами характеризуетъ свою музу, онъ такъ же, какъ и въ поискахъ женщины, постепенно освобождаетъ ее отъ индивидуальныхъ чертъ, создавая образъ утѣшительницы и руководительницы. Муза, правда, приходится сестрою. Фебу, но и Шевченкѣ она -- и сестра и мать, и роль ея въ его жизни такъ тѣсно сливается съ его общими мечтаніями о земномъ счастьѣ, что стоить лишь переставить нѣсколько словъ, чтобы посвященіе "Музѣ" могло было быть понятно, какъ посвященіе невѣстѣ, любовницѣ, или женщинѣ-пѣстуньѣ. которой такъ и не дождался поэтъ въ своихъ безпокойныхъ скитаньяхъ.
   
   О, чаровниченько моя!
   Мені ты всюди помагала,
   Мене ты всюди доглядала;
   Въ степу, безлюдному степу,
             В далекій неволі
             Ты сіяла, пишалася
             Як квіточка и полі!
             Із казарми нечистоі.
             Чистою, святою
             Пташечкою вилетіла
             І по-надо мною
             Полинула, заспівала
             Ты, золотокрила,--
             Мои живущою водою
             Душу окропила!
   
   Такъ же безличны въ неизмѣнной вѣрности народной стихіи и мечты Шевченка о счастьѣ и его соціальные идеалы. Онъ не зналъ и боялся того душевнаго роста, того процесса самоопредѣленія, который занимаетъ столько мѣста въ лирикѣ другихъ русскихъ поэтовъ. Если въ немъ намѣчалась грань, отчуждавшая его отъ народа, онъ пугался, холодѣлъ и спѣшилъ стереть ее, если она сама не стиралась. Въ его поэмахъ мести и гнѣва, какъ въ любви и въ самоопредѣленіи поэта, цѣнна не сознательна борьба оскорбленной, измученной и жаждущей освобожденія личности: въ нихъ вылился стихійный бунтъ оскорбленнаго и униженнаго противъ господъ своихъ и палачей, и въ этомъ смыслѣ, слѣдуетъ понимать общественные идеалы Шевченка: государство вызывало въ немъ отвращеніе не столько въ отвлеченныхъ своихъ принципахъ, сколько въ реальномъ воплощеніи, и, родись Шевченко въ другой странѣ, гдѣ крѣпостничество умерло раньше, и гдѣ беззаконная власть панства ограничена строго опредѣленными нормами,-- онъ бы сдѣлался мирнымъ пѣвцомъ крестьянства и его радостей, а славянская литература получила бы въ наслѣдство изумительнѣйшій образецъ свободнаго отъ всего индивидуальнаго, строго-народнаго творчества, прошедшаго безъ искаженія и ущерба черезъ мягкосердечную душу рапсода.

Евгеній Лундбергъ.

"Современникъ". Кн. V. 1914

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru