Луначарский Анатолий Васильевич
Пермские боги

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Анатолий Васильевич Луначарский.
Пермские боги

   Из всех видов изобразительных искусств наименьше повезло в нашей стране скульптуре. В культурном, индивидуализированном искусстве нашей страны скульптура как таковая, то есть изобразительное ваяние, вращающееся главным образом вокруг человека, занимает скромную роль. Мы имели в XVIII и XIX столетиях несколько очень хороших, крупных скульпторов. Однако наше скульптурное прошлое, с одной стороны, никоим образом не может быть поставлено на один уровень со скульптурой европейских стран и, с другой, уступает несомненно и в количестве имен, и в богатстве произведений, и в их значительности и нашей живописи и графике, не говоря уже об архитектуре.
   В настоящее время мы имеем как будто некоторый интересный перелом в этом отношении. Первая самостоятельная скульптурная выставка скульпторы, на мой взгляд, безусловно одержали верх над живописцами. Однако еще рано говорить о каком-нибудь повороте в этом отношении.
   И устно и письменно иные знатоки нашего искусства и иные интересующиеся им дилетанты любят повторять, что скульптура не свойственна натуре населяющих нашу страну народов и что, кроме того, скульптурный инстинкт их подточен православием, которое допускало в сыгравшем такую огромную роль в искусстве церковном изобразительном культе богатое участие живописи и всякого рода орнамента, и резного и лепного, но с большим равнодушием, а иногда и с ярой враждебностью относилось к скульптурным произведениям. Скульптурное изображение бога и святых в течение очень долгого времени казалось прямым шагом к идолопоклонству; иконы принимали за менее опасное овеществление божества. А церковный заказ долгое время доминировал над всяким другим.
   Быть может, во всем этом есть известная доля истины. Может быть, действительно специфические социальные условия, условия нашего культурного развития мешали подлинному развертыванию скульптурного гения народов, населяющих территорию нашего Союза. Но что гений этот присущ если не всем, может быть, то многим национальным элементам нашей родины, -- это не подлежит никакому сомнению. Дальнейшие изыскания в этой области найдут, вероятно, множество интереснейших линии скульптурного творчества, которым не хватало только достаточной поддержки в социальной среде для того, чтобы расцвести с самой изумительной роскошью.
   На такие мысли наводит недавно только во всем своем объеме открытая пермская народная скульптура, к изучению которой приступили лишь в самое последнее время.
   Пермская деревянная скульптура собрана в Пермском государственном областном музее. Ей посвящена чрезвычайно интересная работа Н. Н. Серебренникова "Пермская деревянная скульптура" (материалы предварительного изучения и опись) [Первое издание книги Н. Н. Серебренникова вышло в Перми с предисловием Луначарского: Серебренников Н. Н. Пермская деревянная скульптура (Материалы предварительного изучения и опись. С картой и 60 иллюстрациями). Пермь, 1928].
   При входе в большую залу, где собраны пермские "боги", я был поражен их обилием, разнообразием, неожиданной выразительностью и смесью наивности и непосредственности с искусством, иногда положительно утонченным.
   Что же такое представляет собой эта пермская скульптура, развернувшаяся, по-видимому, в XVII веке, продолжавшая жить и эволюционировать в течение всего XVIII века и начавшая клониться к некоторому упадку в XIX веке, а сейчас замершая, будем надеяться -- в ожидании нового расцвета на новых началах?
   Пермская скульптура служила церкви. Однако оригинальная нота, которая пронизывает эту скульптуру и делает ее и социологически и художественно необычайно ценной, есть нота языческая, нота "инородческая", идущая несомненно и прямо от пермяцкой культуры идолопоклонников.
   Правда, несмотря на энергичное гонение православного духовенства (вернее, его руководителей) на церковное ваяние, оно отнюдь не отсутствует в художественном убранстве православных храмов отчасти благодаря влиянию католической церкви, которая, как известно, отводила церковной скульптуре не меньше места, чем живописи. Такое влияние шло из Германии через Новгород и Псков. Оно оставило значительные и интересные следы в виде памятников главным образом деревянного ваяния. Оно широким потоком хлынуло на Украину с другой стороны -- через Австрию, Польшу, отразилось на многих и многих украинских церквах и стало просачиваться и на север. Нет никакого сомнения, что и до пермской окраины докатились обе эти волны. Пермская окраина не могла не ощущать действия культурных силовых линий, шедших от Новгорода в очень старые времена. Известно, что в Перми работали некоторые украинские архиереи, несомненно более либерально настроенные по отношению к скульптурному убранству церквей, и приносили сюда свой вкус.
   Однако чрезвычайное развитие скульптуры в Пермской губернии объясняется не только этим воздействием, а еще тем, что она нашла чрезвычайно плодотворную почву для своего развития среди пермяков, как видно, в течение долгих веков своего язычества выработавших свои особые скульптурные приемы. В самом деле, больше всего таких скульптур (в церквах или в кладовых на колокольнях церквей, в полузаброшенном виде) мы находим в Верхне-Камском и Коми-Пермяцком округах. Чем дальше на юг и на запад, тем менее изваяний мы находим, то есть изваяния убывают вместе с убылью процента коренного пермяцкого населения. Не меньшим доказательством служит и то, что пермяцкий расовый тин, резко отличный от великорусского, сказался на большинстве изваяний.
   Можно сказать даже, что две основные фигуры пермской скульптуры -- сидящий Христос и Никола Можай -- представляют собой прямую замену раньше существовавших божественных изображений.
   Мы знаем, что в течение долгого времени любимым изображением какого-то языческого существа была так называемая "золотая баба".
   Многое заставляет предположить, что "золотая баба" -- это докатившееся до пермяков через степи изображение сидящего Будды. Спокойный, в веках отдыхающий бог, в котором для высокоразвитой буддийской религиозности отражалась философская идея нирваны, а для простого человека, задавленного трудом и страданием, -- идея успокоения, принят был и первобытным пермяком с чувством глубокого удовлетворения.
   На место этого сидящего Будды и стал водворяться сидящий Христос, в особенности в XVIII веке, когда великорусские завоеватели и их духовенство стали истреблять огнем и мечом, законом и беззаконием остатки первобытной религии и культа.
   Интересно отметить, что пермяцкий сидящий Христос, раскрашенный и большей частью одетый в резные ризы, имеет всегда одну и ту же позу. Он сидит не столько задумчивый, сколько как бы далеко ушедший от мира, старающийся все перетерпеть в какой-то упорной пассивности, и всегда у него одна рука -- либо правая, либо левая -- поднята к щеке как бы для того, чтобы защититься от пощечины. Какой странный и совсем крестьянский бог! Он изображен в тот момент, когда его избивают и когда этому избиению он противопоставляет какое-то упрямое терпение.
   Пермяк-язычник -- тот молился "золотой бабе", у которой была неясная расплывчатая улыбка безмятежного сна: языческую "золотую бабу" никто никогда не бил.
   Но вот пришла христианская религия и вместе с ней и христианские нравы. Пермяк почувствовал всю прелесть великорусской цивилизации и стал под видом Христа изображать себя самого (его Христос -- пермяцкий мужик) в виде избиваемого терпеливца.
   Никола Можай -- другой излюбленный бог пермяков. В одной руке он держит меч, а в другой -- церковь (прежде -- какую-то другую неясную мебельку). В нем узнают первобытного бога Войпеля -- национальное божество, в которое, по-видимому, вложена тоже идущая с Дальнего Востока идея бога, который разрушает и созидает.
   Можно думать, что и Параскева-Пятница, изображающаяся в виде грозной, большеголовой фигуры аскетического типа, -- Параскева, которой вовсе нет в церковных святцах, но поклонение которой сильно распространено в разных местах России, являет собой тоже отображение женского божества с неясными функциями какой-то выродившейся северной сестры Изиды, Иштар и Афродиты.
   Любопытно познакомиться с этой раскрашенной деревянной скульптурой пермяцко-российского происхождения в быту. Сейчас этот быт отходит безвозвратно в прошлое, от него остаются лишь некоторые обломки, но это не мешает ему быть интересным. Как мы уже сказали, боги эти близки пермяку, они связаны с ним длинной связью. Пермяк все еще относится к изображениям богов, как к идолам; например, если святой или бог, изображенный на иконе, висящей в пермяцкой избе, не исполнил какой-нибудь молитвы, то пермяк в наказание перевешивает на определенное количество дней икону головой вниз. Когда из деревни Толстика Верхне-Камского округа изъяли несколько скульптур для галереи и просили крестьян привезти их к пароходу на камскую пристань за пять верст, то просто заждались этих статуй. Они явились с величайшим опозданием. Оказалось, что опоздание объясняется желанием всего населения попрощаться со статуями. Староста заявил: "Людей провожают, и то прощаются". Кроме того, толстиковские пермяки никак не пожелали положить своих богов просто в ящики -- "не вещи". Они устроили им гробы, постлали стружек и пакли, застлали все холстом, уложили своих богов и накрыли холщовыми одеялами. Так и отправили в галерею.
   В пермской часовне Петра и Павла находился знаменитый сидящий "Спаситель". По общему мнению, когда никто за ним не наблюдал, он поднимался и уходил из часовни и отправлялся по своим делам. При этом он изнашивал обувь, так что почитатели его каждый год приносили ему новую пару башмаков, а к концу года, глянь, -- он уже опять износит подошвы до дыр. Так же точно, по словам верующих, Никола Можай из деревни Зеленяты любил ходить. По свидетельству сторожа, он за семь лет износил восемь пар башмаков. Когда обследователь спросил сторожа, почему же Никола Можай так стремится совершать свои пешеходные путешествия, то сторож объяснил: "Ведь ись-то хочет, а дерево не заешь". Таким образом, бог ходил, очевидно, подворовывать, где мог, пропитание, ибо хотя сам он и резной из дерева, но "заедать" дерево казалось ему недостаточно аппетитным. На праздник этого зеленяцкого Николы Можая 16 июля обычно стекалось более 10 000 молящихся. Девять причтов служили непрерывные молебны и увозили крестьянские медные пятаки большими мешками. Молящиеся подходили целовать Николу Можая. Ежели целовать его без митры -- 5 копеек, в старой митре -- пятьдесять копеек, в новой митре -- рубль. Очевидно, бедняки целовали на пятак, середняки -- на полтинник, а кулаки -- на целковый. Больные места разрешалось потереть полой Николы Можая, отчего ужасающим образом после каждого такого праздника распространялась трахома, и иногда и сифилис.
   Высокохудожественная выразительность пермяцких богов имела значение для духовенства. Так, например, в селе Троицы население протестовало против увоза сидящего Христа и, объясняя свою к нему привязанность, заявляло: "Очень уж жалостливо на него смотреть, без слез из часовни не выйдешь". И все же часть этих богов, по настоянию православного духовенства, объявляли заштатными, уносили в кладовые и даже попросту рубили на дрова.
   Резали эти статуи и превосходно раскрашивали их особые мастера. О последних из них, братьях Филимоновых и Иване Ивановиче Мельникове из Обвинска, до нас дошли сведения. Еще во второй половине XIX века в Пермско-Уральском крае было пятнадцать цеховых резчиков. Как видите, это была целая школа, которая могла, путем зависимости друг от друга, развивать свое искусство.
   Достаточно беглого взгляда на характер резьбы этой скульптуры, чтобы увидеть значительное влияние Запада, скандинавов и немцев, в меньшей степени итальянцев. Часто вся манера резьбы, и в особенности трактовка обильных одежд в позднеготическом духе или даже духе барокко, доходит почти до тождества с недюжинными произведениями соответственных западноевропейских эпох.
   Очень жаль, что трудно проследить корни пермской скульптуры. Известно, что еще в древнейшие времена пермяки обладали большим скульптурным талантом, о чем свидетельствуют многочисленные металлические фигуры, относимые к ранним временам их культуры. Была у них и деревянная, раскрашенная скульптура, но от того времени остался один только деревянный идол из Шигиринского торфяника. Еще в конце XV века Иона, епископ Пермский, окрестив Великую Пермь и ее князя, начал борьбу с истуканами, о которых так и сказано: "Боги были болваны истуканные, изваянные, издолбленные, вырезом вырезанные".
   Таким образом, XVII век, начавший создавать церковную скульптуру после окончательной победы великороссов над пермяками (ногайцами, как их называли в то время), несомненно связан со старой пермской культурой. Пермский простолюдин, как правильно говорит Серебренников, явно носил в себе большое творческое горение, ибо скульптура эта если и создана "мастерами", то мастера-то эти были крестьянами.
   Замечательно искусство резьбы, своеобразно развертывающееся за двухсотлетний период, полна вкуса также и раскраска. Серебренников правильно характеризовал ее:
   "...скромность и мерность в раскраске одежд, также и ограниченное число цветов удачно помогает мастеру избегать тяжеловатости в складках одежд. Однотонная раскраска каждой одежды в свой, обязательно почти приглушенный цвет способствует передаче мягких теней и является одним из главных элементов, организующих композицию целостной и связанной. Любимыми цветами для раскраски являются белый, черный, синий, красный, сине-зеленый, затем введен был сиреневый, голубоватый и др.".
   Не будем вдаваться в подробности технического порядка, в существующие, очевидно, течения и школы, развертывавшиеся как параллельно, так и последовательно; остановимся несколько на отдельных произведениях, которые нам пришлось видеть в музее. Обильно представлены здесь сидящие Христы. Для того, чтобы дать полное понятие о таком Христе в бытовом отношении, выставлены полностью сидящие в темнице "спасители" вместе с часовней -- то великолепной резьбы, как Канабековская, то простой, словно шкаф, как в Большой Коче.
   Больше-Кочевского весьма замечательного Христа, приложившего руку к пораженному пощечиной лицу, мы здесь приводим в виде иллюстрации. Однако в художественно-психологическом отношении более разительны некоторые другие сидящие "спасители", представленные в раздетом виде, как их непосредственно резали мастера. Приводим одного такого Спасителя -- пермячка из часовни Редикоре. Несмотря на некоторую наивность изображения, он представляет собой изумительное произведение искусства в смысле смелой стилизации и почти страшного выражения лица, в котором сквозит тупая, упрямая покорность и в то же время внутренний ужас -- символ заушаемого народа.
   Из распятий наиболее изумительное (хотя интересных распятий очень много) то, которое вывезено из Соликамской часовни. Если оно производит непосредственно болезненное и могучее впечатление на каждого, то знаток искусства не может не поразиться экономии приемов, глубокому инстинктивному расчету эффекта позы, в которой одновременно учтена пассивная покорность исстрадавшегося организма и тяготеющая вниз сила уже инертной массы. Нельзя не обратить внимания также на совершенно экспрессионистскую выразительность художественно трактованной полумертвой головы с ее черными как уголь, спадающими кудрями.
   Совершенно невиданным и совершенно потрясающим явлением надо признать бога Саваофа из Лысьвинской церкви. Здесь мы имеем изображение бога необыкновенно могучего. Голова трактована под влиянием античной скульптуры, это -- голова Юпитера. От всей композиции веет каким-то своеобразным соединением антика или высокого Ренессанса и барокко. Серебренников склонен видеть в этом произведение какого-нибудь крепостного, который путешествовал по Европе и видел южноевропейские образцы. Может быть.
   Из Никол Можаев, которые все необыкновенно характерны и любопытны, приводим почти загадочную фигуру из Покчи. Это положительно шедевр "экспрессионистской" скульптуры, имеющий в себе какую-то высокохудожественную манеру. Вся трактовка небольшой фигуры в строго падающих одеждах полна вкуса. Длинный меч в одной руке, церковь типа конца XVII века -- в другой. Но самое замечательное -- его голова, сверхъестественно удлиненная, странным типом которой поэт-скульптор хотел передать какую-то высокую психическую мощь. Статуя поражает именно изумительной уверенностью художества и полетом психологического воображения мастера.
   Наконец, древнее изображение богини Пятницы из Ныроба довершит приводимые здесь иллюстрации, которые лишь частично зачерпывают самое интересное в музее и книге Серебренникова. Необычайно простыми приемами выполнена здесь эта фигура, беспощадная, суровая, полным живой укоризны глазом глядящая повелительница -- настоящее отражение древнейшего матриархата.
   Какие же выводы можно сделать из этой сокровищницы русско-пермских скульптурных произведений? По-видимому, высокий результат достигнут был скрещиванием зрелого искусства Запада с имевшимся на месте высоким скульптурным инстинктом древнеязыческой пермяцкой культуры. Инстинкт этот выливался не только в чувство формы, будь она упрощена или, напротив, виртуозно и витиевато выражена при помощи обильных складок одежды, но, главным образом, в социально-психологическую выразительность, которую полусознательно вкладывали пермяцкие мастера в свои произведения. Страдания оскорбляемого смертной мукой человека-жертвы, преклонение, с другой стороны, перед повелителями, будь то далекий бог-царь Саваоф, или какой-то правящий мозгом массы загадочный кудесник Никола Можай, или угрюмая матрона Пятница, -- вот что мы находим главным образом отпечатленным в испуганном и скорбном воображении религиозного пермяка. Бог его либо выражает его собственную скорбь, либо является превосходящим его культуру господином и палачом.
   Пожелаем всей душой, чтобы пермяцкий скульптурный гений не усох вместе с усыханием церковной скульптуры. Там должны быть рассыпаны внуки и правнуки своеобразных, почти гениальных резчиков страны. Теперь им незачем будет обожествлять униженное терпение или беспощадную власть. Иные времена -- иные песни; иные времена -- иные статуи. Но нельзя не признать в пермских богах свидетельство огромной талантливости, огромного художественного вкуса, огромной способности выразительности, которая свойственна не только народам великорусско-пермяцкой смеси северо-восточной части Пермского края, но, конечно, многим и многим другим группам высокоодаренного населения нашего Союза.

Примечания

   Впервые -- "Советское искусство", 1928, No 5.
   Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 225-233.
   Статья написана во время поездки Луначарского с агитационно-пропагандистским заданием по Уралу (Свердловск, Нижний Тагил, Лысьва, Пермь) и по Сибири (Степной Алтай, Кузбасс, также города, рабочие поселки и сельские центры на линии Омск -- Новосибирск -- Красноярск -- Иркутск). Написанные Луначарским в результате этой поездки очерки встретили резкие возражения в художественной "левой" печати как эстетские (в частности, в новосибирской литературной газете "Настоящее").*
   11 января Луначарский осмотрел Пермский музей и оставил следующую запись в книге посетителей:*
   "Посетил художественную часть Пермского музея. Совершенно потрясающее впечатление производит богатейшая коллекция деревянных скульптур. Это ново, необычайно интересно с художественно -- и культурно-исторической точки зрения и в то же время поражает своей художественной силой как в смысле своеобразного мастерства техники, так и по силе психологической выразительности.
   Нар. ком. по просв. РСФСР Ан. Луначарский. 11/1 1928".
   (Цит. по работе: Любимов Лев. Пермские боги. -- "Новый мир", 1965, No 9, с. 198).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru