Ляцкий Евгений Александрович
О творчестве Гончарова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

О творчествѣ Гончарова.
(1812-1912).

   Излагая весьма несложную, по внѣшнимъ фактамъ, біографію Гончарова, изслѣдователи останавливаются по преимуществу на различныхъ сторонахъ его характера, потому что въ немъ единственно -- ключъ къ разгадкѣ его творчества. Никто, какъ Гончаровъ, не сумѣлъ выразить свой внутренній міръ въ художественной комбинаціи жизненныхъ впечатлѣній и воспоминаній, и никто, какъ Гончаровъ, не старался скрыть міръ субъективныхъ отраженій подъ внѣшними признаками объективнаго бытописанія. Эти внѣшніе признаки, въ ихъ цѣломъ, та же форма, можно даже выразиться -- та же маска, которою въ жизни онъ прикрывалъ неровное, часто страстное и тревожное теченіе своихъ переживаній, біеніе и трепетъ сердца, трезвость и сухость разсудочной мысли, призраки болѣзненной мнительности, мученія отравленнаго самолюбія. Маска учтиваго, но апатичнаго равнодушія на лицѣ знаменовалась въ творчествѣ Гончарова плавнымъ теченіемъ его стиля, блиставшаго мягкимъ, на глазъ гармоничнымъ подборомъ изобразительныхъ средствъ, спокойной, неторопливой отдѣлкой деталей, изъ которыхъ такъ же спокойно и неторопливо возникалъ образъ, въ преобладающемъ большинствѣ выпуклый и законченный, какъ скульптура. Во внутреннемъ строѣ творческихъ возбужденій Гончарова чувствуется одно неистребимое желаніе -- каждую подробность, каждый мелкій, случайный штрихъ лишить индивидуальной окраски, разорвать его связи съ той обстановкой, въ которой онъ былъ конкретно наблюденъ и осознанъ художникомъ; при этомъ элементъ конкретности, единичности исчезалъ, уступая мѣсто свойствамъ общности, общечеловѣчности.
   Инстинктивное стремленіе къ обобщенію было глубочайшей потребностью всей творческой психики Гончарова. Его внутренняя борьба, происходившая въ значительной своей части за гранью подсознательнаго, характеризовалась тѣмъ, что, какъ человѣкъ, онъ стремился подавить въ себѣ все, наиболѣе ярко субъективное, интимное, всякую лирику души,-- но, какъ художникъ, замкнувшійся по преимуществу въ міръ личныхъ переживаній, онъ самонаблюденіе сдѣлалъ почти исключительнымъ источникомъ своего творчества. Слѣдуетъ отбросить то распространенное въ наше время и обладающее всѣми средствами къ банальности утвержденіе, будто художникъ обязанъ переживать все, что становится предметомъ его воспроизведенія. Есть художники, которые съ одинаковой легкостью, не измѣняясь въ лицѣ, въ два, одинъ за другимъ слѣдующіе, момента, изображаютъ муки ада и картины райскаго блаженства,-- количество сюжетовъ ихъ неистощимо. Есть другіе, для которыхъ образованіе "сюжета" представляетъ громадныя трудности, потому что они органически неспособны вывести его изъ рамокъ личныхъ переживаній. Ихъ главное вниманіе направлено на то, чтобы воплотить въ своемъ сознаніи гамму этихъ переживаній съ возможной полнотой, нигдѣ не погрѣшивъ во внутренней правдѣ, не вводя ничего лишняго или не бывшаго, но и не упуская ничего такого, на чемъ лежитъ печать воспоминанія или чувства. Если присоединить къ этому стремленіе затушевать интимную конкретность, изобразить такъ, какъ это могло случиться не съ однимъ авторомъ, но съ его сосѣдомъ, знакомымъ, со многими людьми вообще, поставленными въ извѣстное положеніе, то получится именно та психологія творчества, выразителемъ которой, единственнымъ въ своемъ родѣ, былъ Гончаровъ.
   Трагизмъ Гончарова, какъ художника, заключался въ томъ, что его обобщающей способности хватило, чтобы отразить цѣлую, широкую по своему захвату, полосу русской жизни, прошедшую черезъ его творческое сознаніе, но не хватило на то, чтобы скрыть въ ней слѣды лично, интимно, пережитого, движеній мысли и чувства, слишкомъ субъективно связанныхъ съ его духовнымъ обликомъ -- только его одного. Узко-біографическое и общее такъ тѣсно сплелись между собою въ творчествѣ Гончарова, что правильный взглядъ на образы, имъ порожденные, можно составить не иначе, какъ представивъ себѣ общій ходъ его развитія, сумму понятій и убѣжденій, его темпераментъ, отозвавшійся такъ или иначе на явленіяхъ проходившей передъ нимъ общественной жизни. Но, съ другой стороны, художественныя произведенія, разъ появившись, начинаютъ жить своей особенной жизнью, не предусмотрѣнной авторами. Они пріобрѣтаютъ свое значеніе часто вовсе не въ томъ направленіи, на которое разсчитывали ихъ творцы. Гоголь ужаснулся, когда увидѣлъ, что въ его произведеніяхъ ожилъ тотъ самый мятежный духъ вольномыслія и протеста, дѣйствія котораго онъ такъ боялся для тихаго, неколеблемаго никакими возбужденіями Богомъ разъ навсегда установленнаго теченія жизни, и недаромъ этотъ духъ представлялся его суевѣрному воображенію въ видѣ чорта.
   Въ другихъ формахъ -- но съ Гончаровымъ повторилось то же самое. Онъ не считалъ достойнымъ общаго вниманія свою обыкновенную, сѣрую, обывательскую жизнь. Но онъ разсказалъ ее всю -- разбивъ ее на куски и разбросавъ ее по частямъ, украдкой, такъ, чтобъ никто не замѣтилъ, во всѣ углы своихъ произведеній. Онъ не хотѣлъ обнаруживать своего характера, романтически порывистаго, но не бурнаго, вѣрящаго въ идеальныя цѣли человѣческаго существованія, но лишеннаго иниціативы и энергіи для борьбы за ихъ осуществленіе. Онъ подмѣтилъ только, что подобныя черты въ характерѣ -- удѣлъ многихъ его современниковъ, и, когда создалъ своего "Обломова", увидѣлъ, что въ немъ отразилось не только его поколѣніе, но и тотъ классъ людей, къ которому онъ принадлежалъ, не только типическая черта русскаго характера вообще, но и такія особенности его внутренняго "я", которыя было какъ-то неловко даже самому отрицать. Онъ, несомнѣнно, не хотѣлъ раскрывать своего общественнаго міросозерцанія, боялся этого, потому что боялся борьбы, между тѣмъ, какъ эпоха, когда онъ жилъ, была, по преимуществу, эпохой борьбы міросозерцаній.
   Непосредственность была вообще не въ его натурѣ, -- отсюда типичная для него застѣнчивость несвободнаго самолюбія...
   Однако скрыть того, что думалъ Гончаровъ, какъ сынъ своей страны и вѣка, о явленіяхъ текущей жизни, ему не удалось. Онъ сказался весь -- незамѣтно для самого себя и именно съ тѣхъ сторонъ, которыя особенно хотѣлось затушевать...
   По образу своихъ мыслей, умѣренно-либеральному, сочувствующему общественнымъ перемѣнамъ, не влекущимъ за собой ни насильственныхъ потрясеній, ни оскорбленія традицій, по своему гуманному настроенію, Гончаровъ былъ типичный постепеновецъ, пригонявшій въ своемъ безпочвенномъ либерализмѣ содержаніе старой, дореформенной помѣщичьей идеологіи къ терминамъ новыхъ понятій, поскольку съ ними мирился безпредметный идеализмъ стараго романтическаго настроенія. И въ его романахъ герои думаютъ о внѣшнемъ мірѣ и чувствуютъ именно такъ, какъ думалъ и чувствовалъ ихъ авторъ. Они либеральны, гуманны постольку, поскольку это возможно, чтобы въ защитѣ своимъ либеральныхъ принциповъ не приложить собственныхъ рукъ. Подчасъ они возмущаются несправедливостью, зломъ, насиліемъ, но ихъ возмущеніе относится больше къ несовершенству человѣческой природы, чѣмъ взываетъ къ мысли о необходимости выработки такихъ, для всѣхъ обязательныхъ, нормъ, которыя-ограничивали бы сферу вліянія натуръ злонамѣренныхъ и вредныхъ. И нигдѣ герои гончаровскихъ романовъ не бываютъ столь по-истинно искренни и прекрасны, какъ тамъ, гдѣ изъ ихъ устъ льются пламенныя рѣчи, исполненныя неподдѣльнаго энтузіазма, о благородствѣ справедливости, о необходимости борьбы съ предразсудками и "ломкѣ стараго вѣка", и нигдѣ благородное одушевленіе ихъ не направляетъ вниманіе ихъ на то простое обстоятельство, что ихъ прекраснодушное краснорѣчіе совершается за счетъ крѣпостного права, въ условіяхъ котораго они существуютъ безмятежно, безъ борьбы съ своей совѣстью, даже не говорятъ о немъ, словно бы это былъ институтъ столь же незыблемый, какъ смѣна дней и ночей, какъ фазы луны или времена года. Пусть дѣйствія "Обломова" развертывается при полномъ расцвѣтѣ крѣпостного права, но ту же обстановку застаемъ мы и въ "Обрывѣ", значительнѣйшая часть котораго была написана уже послѣ того, какъ крестьянская реформа стала совершившимся фактомъ. На этомъ фонѣ Маркъ Во лоховъ -- яркій анахронизмъ, забравшійся въ романъ помимо доброй воли автора, какъ уступка духу времени, какъ отповѣдь, неожиданная для Гончарова и, по существу, не вполнѣ удачная на колкіе вызовы той публицистической критики, которая не хотѣла видѣть въ богато-одаренномъ писателѣ -- "поэта, художника и больше ничего".
   Всѣ эти свойства личности Гончарова раскрываются въ романахъ сквозь призму его таланта.
   Но талантъ, всякій талантъ, если онъ настоящій, имѣетъ еще и другую сторону, не зависящую отъ доброй воли своего создателя. Онъ не только даетъ бытіе творенію автора, но и сообщаетъ этому бытію особую самостоятельность. Къ произведенію индивидуальнаго творчества присоединяется истолкованіе, производимое коллективной общественной мыслью, что и опредѣляетъ его объективную цѣнность. Чуткая критика, по преимуществу, является истолковательницей общественнаго мнѣнія. Въ "Обыкновенной исторіи" Гончаровъ изображалъ бытъ, нравы, настроенія служилой помѣщичьей среды. Бѣлинскій истолковалъ ее, какъ побѣду реализма, служащаго запросамъ неприкрашенной дѣйствительной жизни надъ порывами безпредметнаго романтизма, далекаго отъ живыхъ интересовъ современности. Изображалъ Гончаровъ въ "Обломовѣ" добродушнаго байбака, честнаго и неглупаго, нѣсколько стыдившагося своего бездѣлья, а Добролюбовъ истолковалъ его, какъ величайшее разоблаченіе величайшаго недуга русской общественной жизни. Обломовщина стала съ тѣхъ поръ нарицательнымъ именемъ для обозначенія того коренного признака русской психики, благодаря которому такъ медленно совершается нашъ соціальный и культурный прогрессъ. Къ концу созданія "Обрыва" Гончаровъ подготовилъ уже, въ драмѣ, разыгравшейся между Маркомъ и Вѣрою, свой отвѣтъ на запросы текущей жизни; возвратъ къ старымъ традиціямъ, сложившимся внѣ сферы борьбы и насильственныхъ переворотовъ, былъ доминирующей нотой этого отвѣта. Несмотря на то, что ни Добролюбова, ни, тѣмъ болѣе, Бѣлинскаго не было уже въ живыхъ, читающая Россія быстро разобралась въ общественномъ значеніи романа Гончарова. Она не пошла за нимъ къ традиціямъ прошлаго и на самый романъ посмотрѣла, съ точки зрѣнія его соотвѣтствія духу времени, какъ на произведеніе запоздалое.
   Въ настоящее время романы Гончарова имѣютъ значеніе двоякое. Въ историческомъ стыслѣ они представляютъ собою сдѣланную подъ опредѣленнымъ угломъ дворянско-буржуазной идеологіи характеристику той величайшей эпохи русской общественности, когда совершался коренной переломъ, связанный съ крестьянской реформой въ общественной жизни, когда въ ожесточенной борьбѣ феодальныхъ аристократическихъ началъ съ демократическими сошлись два міросозерцанія, взаимно-непримиримыя. Соціальное чувство сознательнаго класса людей, выходившаго по преимуществу изъ помѣщиковъ или чиновничества, характеризовалось такимъ положеніемъ, при которомъ люди дореформеннаго уклада и образа мыслей увидѣли себя застигнутыми врасплохъ новыми условіями и новыми идеями, подрывавшими въ корнѣ устои, на которыхъ держалось все благополучіе ихъ существованія. Они неожиданно для себя увидѣли необходимость бороться, приспособляться или доживать свой вѣкъ по инерціи. Романы Гончарова относятся именно къ изображенію послѣдней категоріи людей.
   Наконецъ, навсегда безспорною останется за романами Гончарова ихъ замѣчательная художественность, величавая красота ихъ построенія, яркая изобразительность, прозрачный юморъ...
   Останется все то, что не мѣняется съ годами, но во что человѣчество вкладываетъ, съ каждымъ поколѣніемъ, новое, углубленное пониманіе, что любитъ доброю любовью, вѣчно обращаемой къ поэзіи прошлаго, этому неизсякаемому источнику освѣжающихъ чувствъ и возвышенныхъ настроеній.

Евг. Ляцкій.

"Современникъ". Кн. VI. 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru