Липранди Иван Петрович
Как был взят город Соассон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Липранди И. Как был взят город Соассон 2/14 февраля 1814 года. (Извлечено из Дневника и добавлено позднейшими примечаниями) // Русский архив, 1868. - Изд. 2-е. - М., 1869. - стб. 903-925.
   

КАК БЫЛ ВЗЯТ ГОРОД СОАССОН

2/14 ФЕВРАЛЯ 1814 ГОДА (1).

(Извлечено из Дневника и добавлено позднейшими примечаниями.)

   (1) Статья эта представляема была к печати два раза, в 1858 и 1863 годах, но оба раза не могла появиться в свет по неизвестным автору и тем не менее не зависевшим от него обстоятельствам. Из близких свидетелей и деятелей описываемого события до сих пор находятся в живых: генерал-адъютант граф Сергей Григорьевич Строганов; в отставке, генерал-майор Александр Васильевич Пашков (оба тогда были адъютантами генерала барона Винценгероде); граф Густав Армфельд; генерал от инфантерии А. Н. Белогужев и др. Но в 1858 году были между прочими еще живы С. Г. Волхонский (в 1814 году князь и дежурный генерал) и генерал-майор барон В. И. Левенштерн. Оба они, принимая живое участие в осаде Соассона, могли бы оценить истину изложения. Будь статья напечатана в свое время, историограф войны 1814 г., ген. лейт. Богданович, может быть, не допустил бы в своей книге ошибочного изложения этого замечательного эпизода.
   
   Генерал-лейтенант Михайловский-Данилевский, описывая поход во Францию в 1814 году, рассказал о взятии Соассона, по материалам, очевидно, односторонними и, не будучи сам свидетелем события, впал в большие погрешности, которые искажают историческую истину. Михайловскому-Данилевскому все верили на слово, и его повествования, без дальнейших хлопот, вводятся во все позднейшие сочинения, как напр. особенно в статьи Военно-Энциклопедического Лексикона. Между тем бумаги, хранящиеся в архиве Генерального Штаба, конечно показали бы многое в ином свете {Секретный Архив с бумагами о действиях корпуса г. а. барона Винценгероде в 1813 и 1814 годах поступил от меня в Департамент Генерального Штаба только в 1826 году. В архиве этом, независимо от официальных донесений и распоряжений на русском языке, сосредоточивалась вся конфиденциальная переписка на языках: французском, немецком и частию на шведском; для этой переписки состояли при мне офицеры генерального штаба, знавшие эти языки. В числе моих обязанностей было и ведение секретного журнала.}. Безусловное переписывание неверных повествований, преображая истину, наконец соделается принадлежностию Истории. Генерал Гурго справедливо замечает (Campagne de 1815); L'erreur à force d'être répétée finit souvent par être prise pour la réalité", т. е. повторяемое искажение, потому только что его повторяюсь, принимается наконец за истину.
   Умалчиваю о том как излагается движение корпуса барона Винценгероде от Дюссельдорфа (где он перешел Рейн) до Лаона; это не принадлежит к настоящей статье, и разбор повествуемого автором об этом движении был бы очень пространен. Приступаю прямо к предмету.
   Изображая барона Винценгероде везде колеблющимся и действующим по одним только указаниям и настоянию генерал-адъютанта Чернышева, автор говорит на 118 стр. своего "Описания похода во Францию" что "когда Винценгероде пришел в Лаон, он недоумевал {За две страницы выше, именно на 116, автор говорит о Винценгероде, что он, заняв Намюр, "не успел убедить генерала Бюлова" (начальника Прусского корпуса, бывшего в составе северной армии крон-принца Шведскаго), "в необходимости идти во внутрь Франции" и т. д. Винценгероде пошел один, а это одно уже противоречит колебанию и недоумению. Здесь встречается еще одно выражение, которое, по моему мнению, едва ли сказано основательно: "Из Намюра выступил он (Винценгероде) к Лаону, откуда, судя по обстоятельствам, мог примкнуть к Блюхеру чрез Реймс, или угрожать Парижу чрез Соассон". Винценгероде был достаточно сведущ в военном деле, чтобы думать о возможности угрожать Парижу своим 30 т. корпусом, даже и тогда, когда бы он и чрез Соассон соединился с Блюхером; а по словам автора это соединение возможно только чрез Реймс.}, в которую сторону ему обратиться для поспешнейшего соединения с действующими армиями?.. Чернышев советовал ему нe колебаться, в выборе дальнейших действий и, не теряя ни минуты, идти на Соассон и взять его приступом." Затем Чернышев, устами автора, излагает всю выгоду такого движения.
   После сего автор (стр. 119), говорит: "Взвешивая с одной стороны опасность предприятия, а с другой, выгоды от удачного совершения, Винценгероде разрешил Чернышеву идти на Соассон, однако с тем же самым условием, каким он обязал его при переправе чрез Рейн {Винценгероде, стоявший в Бремене, получил приказание: отделившись от армии крон-принца Шведскаго, двинуться к Дюссельдорфу, переправиться чрез Рейн и вступить в пределы Франции. Движение было тотчас произведено; корпус собрался к концу декабря в Мюльгейме-aн-дер-Рур. Авангард занял Дюссельдорф. Когда от Чернышева было получено донесение, что собрано из окрестностей достаточное число лодок, Винценгероде приказал ему переправиться, и на другой же день двинул корпус к Рейну. По совершении сего, Винценгероде, вслед за Чернышевым, начал переправляться и занял Нейс, городок около семи верст от Дюссельдорфа (и авангард и корпус переправились чрез Рейн, когда шел, временами, по нем лед). На другой день, не дожидаясь отряда гр. Воронцова, находившагося еще на правом берегу, корпусная квартира перешла в Дик. В этот же день приказано Чернышеву, приезжавшему в Дик, идти на Ахен, а за ним на другой день последовал и корпус. Автор же описывает это следующим образом: ,,Когда средства к переправе были готовы, Чернышев, доложив о том корпусному командиру, испрашивал разрешения его начать немедленно переправу, но получил в ответ, что должно еще повременить, пока пройдет лед (!), и устранены будут разного рода опасности, с переправой сопряженныя. Тщетны были возражения о возможности переплыть Рейн и необходимости поспешнее стать на одну высоту с другими действующими армиями. Винценгероде решительно отказал в согласии отлагая исполнение высочайшей воли (!!!) до благоприятного времени. Наконец, он уступил настояниям Чернышева (!) и велел ему переправляться, возлагая однакож на него ответственность в случае неудачи (!)." Далее рассказ в том же духе, т. е. Винценгероде везде выставляется человеком самым ничтожным, даже ослушником высочайших повелений!!.. Прискорбно читать все это тем, которые были близкими свидетелями события! Мужество и рыцарская храбрость Винценгероде известна всем бывшим близь него в 1812, 1813, 1814 годах. При всех дарованиях Чернышева, род службы его был причиной, что лишал его возможности, в продолжение этих трех лет классической войны, быть в каком либо генеральном сражении. Из помянутой трехлетней войны он был только свидетелем битвы под Ганау, когда Наполеон опрокинул Вреде; но и тут Чернышев не принимал никакого участия, оставаясь отдельно с своим конным отрядом на некоторое расстояние влево от Баварцев. Под Лаоном, где только приготовлялась генеральная битва, Чернышев не имел случая проявить те дарования, которыми он обладал. Следовательно, по этому самому, он не мог в то время опытностию и взглядом стоять выше Винценгероде, который всегда и везде оправдывал ожидания государя, разделявшего славу своей армии на полях битв; притом и наука не была Винценгероде чуждой для применения оной к практике, где того требовалось.}, т. е. что Чернышев принял на себя ответственность в неудаче приступа." Не знаю, из каких источников такая фраза могла занять место в Истории? Кто знал, или лучше сказать, бывал свидетелем отваги барона Винценгероде, тот удивится, читая вышеприведенные строки. То же удивление поразит и знавших ум и ловкость Чернышева. Можно ли предполагать с одной стороны, чтоб Винценгероде, одаренный всем известною предприимчивостью и постигавший значение свое, как корпусного командира, отдельно действующего, мог вступать в торг с подчиненным и слагать с себя ответственность в случае неудачи?! А с другой, чтобы Чернышев мог взять (и с какого права?) на себя столь тяжелую ответственность -- штурмовать укрепленный город с своим малочисленным отрядом, в котором было только два егерские полка (19-й и 40-й), числительностию в обоих с небольшим в тысячу человек. Читать это тем страннее, что автор тут же, несколько выше, говорит: "Горестно было (т. е, для Винценгероде и Чернышева), что Наполеон, по важности Соассона, вверил защиту его одному из старинных сослуживцев своих в италиянских походах, генералу Руска, имевшему до семи тысяч гарнизона, а потому нельзя было сомневаться в упорнейшем сопротивлении." Не говорю уже о несообразности условий, будто бы сделанных у Винценгероде с Чернышевым; но можно ли приписывать Чернышеву такую неосновательность? После свидания в Авене оба генералы не сближались до стен Соассона, чтобы заключить такой торг словесно; на бумаге же оно быть не могло. Каким же образом это попало в Историю?
   А военный историограф наш, говоря о взятии Соассона, вовсе не упоминает о Винценгероде так, как будто он и не принимал не только что какого-либо участия, но как бы ни его, ни корпуса тут и не было, а подвиг совершен одним только Чернышевым!
   Между тем вот как это происходило.
   Из Авена {Здесь передано было мне секретное отделение, которым до того времени заведывал подполковник Генерального Штаба Насакин, оставленный в Авене комендантом.}, 31 января, корпус, в один переход, пришел в Вервен; на другой день, 1 февраля, в Лаон, уже поздно. В три часа по полуночи, 2 Февраля, он выступил к Соассону и около часу по полудни сосредоточился в двух верстах от сего города. Все это не показывает той нерешительности и того колебания, которое приписывается Винценгероде. Умолчу о том, что происходило в авангарде Чернышева до прибытия Винценгероде, потому что я не был тому свидетелем {В тот же самый вечер, из рассказов участников, мне сделались известными все подробности, независимо от донесений для составления военного журнала.}; расскажу только то, что видел и в чем участвовал.
   Во всех движениях корпуса, Винценгероде всегда находился при нем; так было и на переходе от Лаона к Соассону. Сделав краткий отдых при ферме Анж-Гардиен, корпус пошел далее. Винценгероде, с своим штабом, был в голове оного. Ехав вольным шагом, он достиг до с. Круи, откуда Соассон уже вполне открывался. Проехав это селение, на возвышении, склоняющемся к городу, не в полных двух верстах от оного, барон Винценгероде приказал на этом месте остановить корпус, несколько отставший, а сам поскакал к авангарду. Я, по обязанности, в числе других, следовал за ним.
   В ядрах, картечи, а потом и в пулях, выпускаемых со стен города, недостатка не было. Барон свернул вправо от шоссе и подъехал к старому почтовому дому (о котором упоминает Михайловский-Данилевский называя оный постоялым, а Военно-Энциклопедический Лексикон правильно -- почтовым), отстоявшему не более, как на тридцать сажен от городских ворот. Ружейная перестрелка была довольно живая. Чернышев подошел к Винценгероде, остававшемуся верхом; что они говорили, я расслышать не мог; но корпусный командир говорил горячо, и потом вдруг, поворотив лошадь на лево, быстро выехал из-за строения (скрывавшего тут бывших от неприятельского огня) на шоссе. За ним вначале последовали, ближе к нему находившиеся и не слезавшие с лошадей, адъютанты его: путей сообщения барон С. Г. Строганов (ныне граф и генерал-адъютант); Павлоградского гусарского полка Ржевский и Генерального Штаба штабс-капитан, гр. Густав Армфельд. Вслед за ними последовали начальник штаба генерал-майор Ренне, дежурный генерал кн. С. Г. Волконский, я и другие. Со стен посыпались пули. Винценгероде, продолжая курить трубку и сохраняя обычное присутствие духа, ободрял находившияся тут, по сторонам шоссе, две егерские роты: Старова и Полухина, броситься к воротам, а подошедшему в это время командовавшему бригадой полковнику М. Н. Мацневу, отдавал некоторые приказания, и потом поехал к корпусу. За ним последовала вся его свита, исключая кн. Волконскаго, испросившего дозволение остаться при авангарде. Отъехав около полверсты, Винценгероде указал мне, в право, саженях в пятидесяти от дороги, маленькое возвышение, на которое немедленно приказано поставить батарейную роту полковника Н. Н. Антропова. Корпус начинал уже останавливаться на указанном месте; 21-я дивизия, в колонне, на право от шоссе, 24-я на лево. Я подскакал к роте Антропова, но его не нашел (он был потребовал к начальнику артиллерии, ген.-майору Мерлину), и старший по нем капитан Эйлер повел за мной роту; на пути догнал нас и Антропов. Усмотрев, что храбрый полковник Мельников с своими казаками разъезжает впереди назначенного для батареи места, я поспешил предупредить его, и казаки тотчас стянулись влево. Достигнув до указанного места, рота снялась с передков и открыла учащенное действие, после чего я оставил оную, и, возвратившись, нашел корпусного командира почти с версту впереди корпуса, вправо от дороги, у стога сена: он и свита, спешившись почти все, отдыхали. Ядра и пули из крепостных ружей переносились; многие из конвойных были поражены ими, а у некоторых из нас пробиты шинели и бурки. Не прошло десяти минут по моем приезде, прискакал кн. Волконский и, не слезая с лошади, первое его слово было: "Mon général! la ville est à vous." т. e. генерал, город -- ваш. Вот что там произошло: по отъезде Винценгероде от авангарда, ободренные им егеря, отыскав два толстые бревна и раскачивая их, пробили слабые ворота и заняли оные. В этом именно случае петарды, о которых говорит Михайловский Данилевский, употреблены не были; это могло быть, но прежде прибытие Винценгероде, когда, по повествованию автора, два раза штурмовали, но неудачно.
   Начальник штаба тотчас послал меня в город, чтоб привести кого-либо из меррии, для получение необходимых сведений. Подскакав к воротам в то самое время, когда полковник П. П. Сухтелен вел на рысях свой Волынский уланский полк в город, я вместе с ним проник туда; перестрелка, но очень слабая, продолжалась в городе с егерями; неприятель везде стремглав бежал {Здесь произошел забавный случай: подъехав на рысях к мосту, чрез который, без большего сопротивления, перебежало уже несколько егерей, храбрый и достойный полковник Сухтелен велел прибавить рыси, чтоб успеть переехать его прежде подходящей колонны егерей. В это самое время, около пятидесяти ослов, находившихся на одной из ближайших к мосту мельниц, вырвались из-под запора и, с обычным криком, бросились чрез улицу. Лошади, еще не свычные с этим животным, пришли в ужасное смятение; многие понесли, другие, поскользнувшись, упали на мостовую. Долго лошади наши не могли освоиться с ослами. Впоследствии их было множество при полках. Делавшие этот поход вспомнят забавное происшествие, которому последствием был приказ: ,,Не впускать в Париж ослов, находящихся при войсках."}. С трудом я мог выполнить приказание, ибо не было видно ни одного жителя. Наконец, один пленный рассказал мне, где находится мэрия; она была далеко. Чтобы выиграть время, я взял пленного с собой; он, казалось мне, мог удовлетворить необходимости. Я также нашел возможность взять еще одного из почетных жителей, назначив для себя у него квартиру, и там оставил казака и улана (что успокоило француза, ибо он видел в этом залог безопасности для своего семейства). Оба они взяли лошадей от спешенных мною казака и улана, и мы поскакали к корпусному командиру. В самых воротах встретил я въезжающего в город г. а. Чернышева: он видимо был недоволен тем, что я въехал в город прежде него, или, лучше сказать, не упредив его о полученном поручении. Словам моим что "мне сказали, будто он уже в городе" Чернышев, кажется, не поверил.
   Отъехав с полверсты по шоссе, я встретил и корпусного командира, ехавшего рысью. Я отдал ему отчет о том, что видел, а начальнику штаба объяснил встречу с Чернышевым. Он доложил тотчас корпусному командиру и успокоил меня. {За Соассон, не бывши и трех месяцев в звании капитана, я был произведен, на 23-м году от роду, в подполковники.}.
   На площади, насупротив мэрии, корпусный командир нашел Чернышева. Тут был мер с своими товарищами и несколько пленных, разных чинов. Винценгероде опять не сходил с лошади и, оставив начальника штаба собирать нужные сведения, сам, в сопровождении Чернышева, выехал из города по направлению к Парижу чрез Виллер-Котре и к стороне Шато-тьери. Обозрев кругом около четырех верст пространства и отдав нам приказания, в случае тревоги, где, как и какие расположить войска, Винценгероде возвратился в город. Начальник штаба приказал мне разобрать переданные г. а. Чернышевым, оставшиеся после убитого генерал-лейтенанта Руска, бумаги, что с помощию двух офицеров генерального штаба (графа Г. Армфельда и А. А. Ушакова) было сделано скоро; ибо бумаги находились в порядке, и те из них, которые по свежести своей имели важность, тотчас были представлены начальнику штаба, с кратким пояснением {Бумаги эти сданы вместе с архивом, как упомянуто выше, в 1826 году, в Департамент Генерального Штаба.}.
   Все, здесь мною сказанное о действиях барона Винценгероде при взятии Соассона, может быть подтверждено еще многими свидетелями. Автор "Описание похода во Францию, в 1814 году", отнимает у Винценгероде и у всего его штаба участие в этом деле, относя все к одному начальнику авангарда!
   Но не столько личное присутствие Винценгероде у самых ворот города содействовало к покорению оного, сколько быстрое появление корпуса должно было произвести влияние на гарнизон Соассона; ибо город, в особенности с этой стороны, мог быть штурмован во многих местах без особенной искусственной помощи. Не придвинь Винценгероде всего корпуса на пушечный выстрел, Чернышев с своим авангардом, состоявшим только из тысячи человек пехоты, не внушал бы опасение семи тысячам французов, находившимся за стенами, правда полуразрушенными и едва ли исправлявшимися с первых годов XV столетия, когда в них боролся герцог Бургундский против французского короля; но не менее того представлявшими возможность долгой обороны. Гарнизону стоило продержаться только одни сутки, чтобы поставить армию Блюхера в самое критическое положение, что несомненно и последовало бы, если бы Чернышев оставлен был только при своих средствах. Это видно и из самого повествование Михайловскаго-Данилевскаго, не умолчавшего о том, что два штурма, сделанные Чернышевым, были отбиты, а штурмы эти происходили до прибытие Винценгероде с корпусом. Увидев же массу пехоты корпуса, ставшего на пушечный выстрел от стен и выславшего свою батарейную артиллерию для открытие огня, всегда предшествующего в таких случаях наступательному движению, гарнизон понял бесполезность обороны {Здесь длинно и неуместно было бы рассматривать все то, что французские военные историки говорят об этом событии.} и начал стягиваться на путь к Парижу. Конечно, и смерть главного начальника гарнизона, как всегда бывает в подобных обстоятельствах, могла иметь влияние, особливо в 1814 году, когда французы не проявляли уже той энергии, которая их одушевляла в предшествовавшие войны. В эту кампанию мы узнавали прежних французов тогда только, когда при них находился сам Наполеон.
   Должно полагать, что г. л. Михайловский-Данилевский руководствовался безымянной, в виде журнала, статьею, под заглавием: "Действие отряда г. а. Чернышева в 1814 году", напечатанной в Отечественных записках (П. П. Свиньина) 1822 г., NoNo 25 и 26, где также нет речи о Винценгероде и об его корпусе, при взятии Соассона. Но безимянный сочинитель статьи видимо хотел подшутить, или имел какую-либо другую, сокровенную мысль.... Вот, что он говорит (No 25, стр. 160): .... ,,Между тем г. а. Чернышев приказал полковнику Сухтелену -- правый фланг, а полковнику Бенкендорфу -- левый, оба из кавалерии составленные, подвести быстро к городу" (не забудем, что на стр. 159 сказано: город окружен глубоким рвом и высоким валом) "на картечный выстрел и начать действие стрелками и осьмью орудиями".
   Тут не нужно быть практическим военным человеком, чтобы усмотреть всю нелепость сего описание и совершенно противные здравому рассудку распоряжения, приписываемые так смело г. а. Чернышеву безимянным сочинителем!
   Зачем подводить конницу на картечный выстрел к глубокому рву и высокому валу? Какими стрелками начать действие, когда оба фланга были составлены из кавалерии? Уж не разумеет ли здесь автор фланкёров? Это было бы еще забавнее. Между тем такой вздор или шутка может увлечь неопытных к подражанию: подводить к крепостным стенам на картечный выстрел конницу, тем более, что статья имеет характер военно-исторический. Много и очень много подобного рассеяно в наших военных повествованиях, что требовало бы строжайшего критического разбора со стороны людей опытных в военном деле, и добросовестно желающих славы Русскому оружию. Но к несчастно, эти люди, или остаются равнодушными, или не хотят напрашиваться на колкости, которыми их тотчас осыплют теоретики, родившиеся после этих великих событий, и за невозможностью бороться практическою наукою, обращающиеся к личностям, заглушая криком практические наблюдения. Кто-то, недавно, очень остроумно выразил в метафизико-юмористической статье, что ,,облысевшие и обеззубленные, в течение чуть не полвека, восстают на все живое, разумное (?), истинное, честное, идущее вперед и на оборот, дозволяют кадить только мертвому, восхищаться формою (!), а не идеею, и кричать, как по подряду, на всякую смелую попытку ума человеческаго, выставляя это ниспровержением общественного порядка". Участникам в великой эпохе классических войн возбраняют даже и упоминать о них!... Кто ищет ниспровержения?... Конечно не облысевшие и не обеззубленные, дававшие урок врагу на высотах Монмартра. Не эти, повторяю, деятели, возведшие своею кровию отечество на апогей величия, ищут ниспровержение своих славных дел, а..... Обращаюсь к предмету.
   Несправедливо отнимать у лиц им принадлежащее. Г. а. Чернышев в эту эпоху был известен своими действиями с летучими отрядами. Натягивать в его пользу небывалое, значит ослаблять действительные его достоинства и заслуги. Михайловский-Данилевский, в описании этого эпизода, следовал односторонним материалам, что проглядывает везде (тоже и в описании войны 1813 г.), где только коснется он до Винценгероде и Чернышева. Так напр., когда Винценгероде, стоявший в Реймсе, получил предписание идти опять на выручку Блюхера и овладеть Соассоном, он быстро двинулся к сему последнему. Войска сосредоточились к вечеру, на другой день. Комендант, генерал Моро, имел гарнизон, состоявший из полуторы тысячи Поляков, с осьмнадцатью орудиями, и многочисленной национальной гвардии. Предложенная ему сдача была им отвергнута. Тогда Бюлов, (с того самого места, откуда 2-го февраля Русские овладели городом), открыл слабую пушечную стрельбу, а Винценгероде атаковал предместье города, лежащее на противоположной стороне и после упорной защиты овладел им. Наступившая ночь и проливной дождь, заставили отложить дальнейшие предприятия. Винценгероде дал повеление изготовиться, с рассветом, к общему штурму и приказал стрелкам, занимавшим взятое им предместье, присоединиться к войскам. Между тем, чтобы занять коменданта {Настоящего военного совета не было. Генералы, посещавшие барона Винценгероде, могли вести об этом разговор и обмениваться мыслями.}, послан был к нему парламентером, полковник барон В. И. Левенштерн, впоследствии генерал-майор {Прусские военные повествователи приписывают успех этот себе, не смотря на то, что граф (впоследствии князь) Воронцов, по капитуляции, занял город. Наши военные литераторы равнодушно допускали всех немецких писателей приписывать все себе, в продолжение 1813 и 1814 годов. Русские ставятся ими, в их описаниях, не только что на втором, но часто на третьем плане, а иногда и вовсе не упоминают об них, и в тех битвах, где Русские выносили всю Германию на себе: Русские им, дескать, во многом еще и мешали; они одни распорядились бы лучше, т. е. опять впустили бы в свои столицы французских военных генерал-губернаторов, а в крепости наполеоновские гарнизоны.}. Ловкость и опытность этого отличного офицера соделали пролитие крови не нужным, ибо город сдался.
   Михайловский-Данилевский описывает это событие довольно верно, до и здесь он не мог удержаться от некоторых выражений, которые могли бы вовсе быть не сказанными, как потому, что они несправедливы, так и потому, что дают повод к неловким выводам и заключениям. Выражение эти суть следующие: "Тут многие невольно удостоверились, как блистательно было, за две недели пред тем, покорение Соассона Чернышевым. С небольшим отрядом успел он ворваться в этот, в стратегическом отношении, важный город, а теперь стояли перед ним два многочисленные корпуса и колебались овладеть им". Автор не находился в корпусе Винценгероде; по этому он не мог подслушать сам невольного удостоверение {Автор позабыл о сказанном им выше, что первые два штурма ворот не удались, а третий, удачный (повторяю) произведен был тогда, как подошел корпус, выдвинув батарейную артиллерию, и сам корпусный командир явился перед воротами.}. Если же он от кого слышал, или читал записки участника, то это так важно, что следовало бы, как он делает во многих других местах несравненно меньшего значения, указать на материал. Голословно же обвинять так часто и так резко Винценгероде, справедливо пользовавшаяся доверенностию государя, который неоднократно был свидетелем военных дарований его, более чем неосновательно.
   Последние вышеприведенные строки, от начала до конца, не имеют ничего справедливого и опровергаются даже самым описанием автора. Неужели Винценгероде с корпусом, совершившим по слякоти усиленный марш, к вечеру должен был, в ночной мрак, при проливном дожде, наобум, начать штурм? Он отложил его к рассвету.
   Но довольно об этом эпизоде. Заключу статью чрезвычайно, по моему мнению, любопытным выражением автора, когда он описывает движение Винценгероде из Намюра к Авену. Разумеется, что о Винценгероде не упоминается, а вот как сказано: "Движение к Авену, произведенное между Бомоном и Бинчем (Бенш?) останется памятно в военной истории тем, что по проложенному Чернышевым пути (!) Веллингтон и Блюхер шли к Парижу после победы при Ватерлоо".
   Это по моему мнению, пожалуй, можно было бы сказать, если бы кто ныне проходил по пути отступление Ксенофонта, или по дороге, служившей Александру Великому на походе в Индию; но путь, о котором идет речь, находится между многими крепостями Вобана и на пространстве, изрезанном шоссе и дорогами, по которым безпрерывно двигались войска во времена Людовика XIV и других, и прежде и после.
   К немалому удивлению и у г. л. Богдановича, в его "Истории войны 1814 года" (т. I, стр. 211) барон Винценгероде обзывается: ,,Вялым и ленивым, остающимся в бездействии г. а. Чернышев настаивает о переправе в Дюссельдорфе; наконец Винценгероде разрешает приступить к переправе, ,,но однако же возлагает на него всю ответственность в случае неудачи"! Винценгероде (стр. 212) продолжает двигаться ,,столь же медленно, как и прежде", и все это решительно без прямых указаний, а на слово. Пусть хотя бы г. а. Богданович сослался на Михайловского-Данилевского!
   На стр. 213, опять нерешительность Винценгероде разрешить Чернышеву взять приступом Соассон; но, наконец, он разрешает ,,на столь важное предприятие, с тем однакоже, чтобы Чернышев принял на себя ответственность в случае неудачи". И опять ничем не подкреплено таковое сказание ! Неужели нет в Архивах ничего? Ну, пусть бы хотя частное письмо, и то имело бы здесь место; между тем мне помнится, что в сданном мною в 1826 году секретном архиве корпуса Винценгероде, есть кое-что и об этом эпизоде.
   Вообще весь этот период и самое Краонское дело изложено неправильно; перепутываются, вводятся без должных цитат такие обстоятельства, которых вовсе не было. Словом, война эта имеет те же недостатки, как и война отечественная, точно тоже, что и война 1813 года.
   Вот, мимоходом, один эпизод из этой последней войны. В конце II тома, описывая пребывание корпуса Винценгероде в Бремене, г. а. Богданович упоминает об экспедициях Чернышева, Бенкендорфа и других мелких отрядов; ни слова не сказано о взятии крепости Ротенбурга, да и имя оной вовсе не упомянуто; между тем как эпизод этот не маловажный. Около половины ноября, наследный принц Шведский, находившийся около Гамбурга, предписал Винценгероде безотлагательно овладеть крепостцею Ротенбургом, находящеюся на пути от Гарбурга к Бремену и на том основании, что, по дошедшим слухам, Даву будто бы имел намерение, если гарнизоны из других Эльбских крепостей и не присоединятся к нему, то с одним своим многочисленным Гамбургским гарнизоном внезапно оставить укрепление и чрез Ротенбург быстро броситься на корпус Винценгероде и пробиться к крепостям Нижняго Рейна. С падением Ротенбурга предприятие это не могло совершиться, ибо крепостца эта лежит на возвышенной плотине, единственном возможном пути сообщение (кругом непроходимые и пространные болота, начиная от Гарбурга и далее от Ротенбурга до Остероде). В тот же вечер я был послан для обозрение этой крепостцы, что на другой же день и исполнили, взяв из Остероде Башкирский полк и Яхонтова полка эскадрон майора Ганибала. Когда я отдал отчет об обозрении крепости, тотчас же предписано было генералу Вуичу сосредоточить свою 24-ю дивизию и овладеть Ротенбургом, a мне на это время находиться при нем. Крепость была внезапно атакована с двух сторон, чему содействовал наступивший мороз, представивший возможность по замерзшему болоту подойти к самому гласису {Вот между прочим что было сказано в реляции, собственно до меня относящееся (No 2035),.... Искусный я храбрый сей офицер, осмотревши заблаговременно означенное укрепление, подал мне первый совет, дабы занять амт, находящийся на гласисе, для исполнение чего дана была ему рота 19-го егерского полка, штабс-капитана Маслова. Сие исполнено было с совершенным успехом, и занятие оного амта дало нам великие выгоды, ибо неприятель не мог сделать ни малейшего движение без большей потери людей, он же, капитан Липранди, в ночь с 23 на 24-е ноября, у того же амта, по выбору своему места, сделал батарею на пушечный выстрел от крепости, и на другой день поутру, по данному от меня повелению, когда начал действовать с оной, то много споспешествовал к скорой сдаче крепости" и т. д. Я привел это потому только, чтобы показать почтенному историографу войны 1813 года, что Ротенбург не мог и, по важности своего положения, он заслуживал быть упомянутым. Как же просматривались архивы, у нас хранящиеся? Они вернее сказаний Шрекенштейнов, Бернгардов, Клаузевицев, Гофманов и пр. и пр.}. После двухдневной жаркой перестрелки, крепость сдалась на капитуляцию. Эта последняя в нескольких пунктах, писана моей рукой и находилась в сданном мною архиве. Несколько сот старых солдат, с несколькими пушками, защищали эту крепостцу, которая, по местоположению своему и вышине стен, могла бы долго держаться. Наследный принц был очень доволен этим овладением и прибывшего с этим донесением адъютанта барона Винценгероде, ротмистра Бодиско, наградил орденом Меча.
   Во всяком случае, упустить в Истории овладение крепостью, едва ли позволительно, в особенности, когда такая Историе терпит на своих страницах, иногда, как говорится, Бог знает что!
   Вместе с тем овладение Ротенбургом не обошлось и без пролитие крови: егерская рота Маслова с которою я занял, на рассвете, амт, лежащий на гласисе, понесла значительные потери, и Маслов лишился ноги {Macлову дамы Бремена поднесли заказанную ими в Лондоне, поддельную ногу.}. Ширванский полк, направленный с другой стороны, также не досчитался многих.
    

И. Липранди.

   

Несколько слов о значении Соассона в кампанию 1814-го года.

   Когда в конце 1813-го г., по плану, составленному императором Александром, решено было продолжать войну и в пределах Франции, тогда, в конце истекающего декабря и в начале января 1814-го года, Главная армия перешла на левый берег Рейна, в Швейцарии и сопредельных местах, Силезская, -- в Мангейме и окрестностях. Таким образом обе эти армии двигались от Востока на Запад, к общему для всех и других армий центру -- Парижу, прикрываемому главною Французскою армияю, под личным предводительством Наполеона. Армие Бубны, из Швейцарии же, направилась на Лион, но, не находя себя в достаточных силах, остановилась между сим городом и Женевою выжидать подкреплений. Направление этой армии угрожало Парижу с Юга. Веллингтон, из Испании, хотя еще и вдали, двигался с Запада на Восток к тому же средоточию -- Парижу {Направление эти разумеются в общем смысле.}.
   С одного Севера не было еще предпринято наступательного движения. С этой стороны была северная армия Крон-принца Шведскаго. Но он с главными силами находился в Голстинии, Ганновере и около Гамбурга. Только три корпуса его могли-бы принять более деятельное участие в наступательном движении, а именно: один, герцога Веймарского (перешедший Рейн в Арнгейме), другой - Бюлова; но оба они наблюдали Антверпен и за движениями тут Французов, под начальством графа Мезона. Наконец, третий корпус -- Русский г. а. барона Винценгероде занимал Бремен, имея авангард по направлению к Дюссельдорфу. Корпус этот был ослаблен более чем на половину, многими отрядами, из коих главный -- Бенкендорфа, направленный в Голландию. Дивизии же Воронцова и Строгонова принц удерживал при себе.
   Наконец, когда опасение предполагавшегося движение Даву миновалось {Были получены сведения, что Даву имел намерение с своим многочисленным гарнизоном Гамбурга, в данный момент (при подобном же предприятии гарнизонов и некоторых других Эльбских крепостей) внезапно переправиться из Гамбурга в Гарбург, подавить в Бремене слабый корпус, прорваться к низовьям Рейна, захватить с собой гарнизоны из укрепленных мест, которые встретятся по дороге и, напав на тыл корпусов герцога Веймарского и Бюлова, соединиться с генералом Мезоном. Действительно ли составлялся такой отважный план или нет, но не менее Крон-принц принял меры к воспрепятствованию такого движения, и после половины ноября, предписал Винценгероде неотменно овладеть крепостцею Ротенбургом, находящеюся между Гарбургом и Бременом на единственно-возможном тут пути. Ротенбург был взят 25 ноября, и предприятие Даву сделалось немыслимым. Генерал Богданович, в истории войны 1813 г., вовсе даже не упоминает о Ротенбурге.}, тогда корпус Винценгероде начал стягиваться в окрестности Мюльгейма-ан-дер-Рур , а авангард занял Дюссельдорф, имея поручение собрать необходимое число судов для переправы, которая вскоре и совершена чрез Рейн, покрытый несущимися льдинами. В это время числительность корпуса едва достигла до 13/т. чел., -- не все отряды успели присоединиться к нему, a дивизии Воронцова и Строгонова оставались некоторое еще время у Крон-принца. Винценгероде приглашал Бюлова действовать взаимно, передав наблюдение за Антверпеном и корпусом Мезона -- герцогу Веймарскому и прибывшим Англичанам; но прусский генерал остался глух к этому призванию, а Винценгероде, получивший от Государя приказание спешить, выступил из Намюра, по направлению к Парижу -- на Лаон. На дорогах, ведущих к сему последнему, были крепости. Вначале Винценгероде думал взять направление чрез Филипевиль, но гарнизон этой крепости отказался сдаться; время не позволяло медлить, и корпус пошел на Авен, который, по неимению достаточного гарнизона, сдался авангарду {Гарнизон Авена состоял из около двухсот человек, при 20-ти орудиях. Вначале комендант отверг предложение сдаться, но столпившиеся женщины около Монских ворот с криком требовали отворить ворота. Мер города -- Присс и влиятельные домовладельцы: Петти (впоследствии тесть графa ІІолиньяка, шефа нашего егерского полка, бригады К. М. Полторацкаго, когда полк с 1813 по 1817 год квартировал в Авене), Бутар, Лекок и др. требовали того же. Но главное, что после такого заявление решило коменданта, было то, что в Авене находилось пленных числительностию более чем вдвое противу его гарнизона.}. Отсюда корпус направился прямым путем чрез Вервен и Лаон на Соассон, которым 2/14-го февраля и овладел.
   Соассон, отстоящий только на три перехода (80 верст) от Парижа, в стратегическом смысле всегда имел свое значение, но значение это усиливалось при тогдашних действиях воюющих сторон, а потому Наполеон поместил в Соассоне избранный гарнизон, в числе семи тысяч (исключая национальной гвардии), и назначил комендантом старинного соратника своего генерал-лейтенанта Руска. Сверх того здесь, как в укрепленном месте (хотя очень плохо), назначен был центр формирующимся новым войскам.
   Смерть генерала Руска облегчила исполнение быстраго приступа, лично направленного корпусным командиром и поразила Париж -- увидевший и с этой стороны так близко от себя неприятеля, котораго, по одержанному в Соассоне успеху, полагал в значительных силах, между-тем, как у Винценгероде было не более 13/т. чел. и за ним никого. Воронцов и Строгонов, отпущенные Кронпринцем, находились еще далеко и присоединились к корпусу гораздо позже -- в Реймсе.
   Независимо от стратегического положение Соассона, занятие его в настоящее время было моментом, как нельзя более кстати. Не столько искусный маневр Наполеона, сколько оплошность Блюхера, растянувшего на большое пространство свою Силезскую армию, подвергли ее разобщению и поражению по частям -- в Шампобере, Монмирале и Вошане. Отступающие разбитые части раздробленной Силезской армии, в упор преследуемые к берегам Эны, -- отдохнули и получили возможность соединиться {Успехи Наполеона против Блюхера поколебали доверие иноземных нам союзников к своим силам: Наполеон все еще был страшен в глазах этих недавно его вассалов, громившихся при каждой с ним встрече. Взятие Соассона и спасение тем армии Блюхера от совершенного разгромления, опять ободрило их при, ни на минуту не колебавшемся, императоре Александре, дела начали поправляться, пока Блюхер вновь чуть-чуть не испортил их.}. Винценгероде на другой день пошел в Реймс.
   Две недели спустя, Блюхер опять тесним от Шато-Тиери и Уши к Эне, на которой не было других мостов кроме каменного в Соассоне, вновь занятом французами, по выступлении Винценгероде в Реймс. Искать же наводить понтоны или устроивать иные мосты, при живом натиске преследуемыми, было бы, если и несовершенно-невозможно, то покрайней мере очень трудно. Быстрым движением (в два дня) Винценгероде подошел, чрез Фим, к Соасеону, а Бюлов, наконец двинувшийся, приблизился от Лаона к городу с той стороны, с которой он был взят 2-го февраля. Едва Русские подоспели, как в тот же вечер, 19-го февраля, при сильном дожде, овладели предместьем и послали требовать немедленной сдачи, иначе предположен был с ранним утром штурм: медлить было нельзя. Еще несколько часов, и Силезская армия угрожалась истреблением, а за сим, какие могли быть последствия, каждый может заключить. Бюлов с своей стороны также послал парламентера, прибывшего уже после нашего. От Винденгероде послан был полковник В. И. Левенштерн. Он умел и успел склонить коменданта, генерала Моро, к очистке крепости до рассвета, которую Воронцов тотчас и занял.
   Овладение Соассоном в этот момент было так важно, что когда генерал Моро требовал дозволение вывезти с собой несколько пушек, а наш парламентер не соглашался, князь Воронцов сказал: ,,Тут некогда рассуждать, генералу Моро не только что можно отдать все его пушки, но придать еще и наших, только бы скорей уходил". Тотчас, по занятии Соассона, посланы были отряды нашей конницы на встречу отступающему Блюхеру, и он, 20-го, с поспешностию переправился через Эну, по каменному мосту и, оставив в оном гарнизон, направился к Лаону и пр.

И. Липранди.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru