Лихарев Николай Осипович
Воронограй

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Историческая повесть из XV века.

Н.О.Лихарев

Воронограй

Историческая повесть из XV века.

I. Старая обида

   Совсем зарылся в снегу городок Козельск... На дворе февраль, а снегу прибывает с каждым днём, словно весне и не бывать никогда... Давно уже не помнят на московской земле такой снежной зимы!..
   По улицам и переулкам Козельска намело сугробы с крышами вровень; недолог ранний день, а в избах и совсем его не видать: с утра до ночи стоят сумерки...
   Да и что с ним, со снегом, поделаешь?... Настанет ужо весна, уберётся сам без хлопот... Пробивают себе горожане каждый день поутру тропку малую от ворот -- и довольно. А на базар да в церковь хоть и по пояс в снегу, а добраться можно... И сидят себе козельцы всю зиму в избах, словно медведи в берлогах...
   Только в северной части города у собора да вокруг княжих хором снегу поменьше: от княжьего двора до церкви тропа расчищена широкая, а по самому двору пройти почти без опаски можно... И то уж княжеская челядь отмотала себе руки: сметут за день снег по двору в кучи, а наутро, глядишь, опять по пояс...
   Вот и теперь без перерыва, почитай, третьи сутки валят снег...
   Редкими, тяжёлыми хлопьями падает он с сумрачного неба...
   И сегодня, как всегда, с раннего утра выгнал княжеский ключник десятка полтора холопов расчищать обширный государев двор...
   Лениво работает челядь; старик ключник раза два уже выходил на двор и, больше по привычке, ругал челядинцев...
   -- Да вишь, валит-то как, дедушка Клим! Всё одно к утру наметёт по стрехи!.. -- возражал ключнику высокий холоп, расчищавший снег у крыльца княжеских хором.
   Ключник только махнул досадливо рукой и поплёлся назад к себе в избу...
   А снег всё валит и валит...
   В это пасмурное февральское утро зимой 1446 года в одной из горниц мужской половины княжеских хором сидели двое бояр.
   Один из них, высокий, плотный мужчина с русой бородой, был хозяин дома, князь Иван Андреевич Можайский.
   Князь Иван сидел за столом, крытым тяжёлой бархатной скатертью вишнёвого цвета; поглаживая левой рукой свою пышную бороду, князь внимательно слушал своего собеседника.
   Гость, закадычный друг-приятель и двоюродный брат хозяина, князь Дмитрий Юрьевич, сидел напротив и что-то горячо и страстно рассказывал. В чёрных глазах князя Дмитрия то и дело вспыхивал недобрый огонь; красивое смуглое лицо его было искажено досадой и гневом...
   -- Не холопи мы его, -- отрывисто говорил он, -- не в кабалу к нему поступили. Чем мы хуже его?! Государь и великий князь Дмитрий и ему и нам родным дедом доводится!.. [имеется в виду великий князь московский и владимирский Дмитрий Донской (1350-1389)] По деду -- то всяк из нас стол московский занять может!..
   Князь Иван досадливо передёрнул плечом.
   -- Знамо дело, не хуже!.. По деду-то у всех у нас права одни!.. А у тебя, княже, и по отчине найдутся!..
   Только мошна-то у нас с тобой, друже, не выдержит супротив Васильевой!..
   Князь Дмитрий гневно ударил кулаком по столу.
   -- Грабители они -- вот что!.. И отец и мать среди белого дня словно на большой дороге людей обирали!..Не хитро такими делами мошну набить!..
   Хозяин усмехнулся.
   -- Да, не хитро!.. -- повторил он последние слова Дмитрия. -- А ты, видно, с братом не забыл ещё свадьбы, всё ещё сердцем горишь?!
   Князь Дмитрий укоризненно посмотрел на хозяина.
   -- Тебе смешно, Иван, -- с горечью произнёс он, -- а я вот что тебе скажу: умирать будем -- ни брат Василий, ни я не простим той обиды! [Говорится о Василии Косом (?-1448), удельном князе звенигородском, брате Дмитрия Шемяки]
   Он взволнованно поднялся со скамьи и несколько раз прошёлся по горнице; но князь Иван своими словами вовсе не хотел посмеяться над другом: улыбка давно сбежала с его лица и он уже с нескрываемым участием следил за братом.
   -- Не серчай, Митя! -- тихо проговорил он, подходя к князю Дмитрию и кладя ему руку на плечо. -- Без издёвки ведь сказал я... Сам знаю, какова обида ваша была!..
   Князь Дмитрий, не глядя на брата, хмуро махнул рукой:
   -- Да я не на тебя, князь! Знаю, нет в тебе злобы... Боле десяти годов с той поры прошло, а всё будто вчера было! Как напомнит кто -- словно ножом в сердце ударит! Хоть пущай та обида брату, князь Василию, была, а срам-то роду всему нашему... И детям, и внукам прощать закажем!..
   Дмитрий замолк и задумался... Задумался и князь Иван, глядя на своего друга.
   -- О ту пору с батюшкой покойным в Орде мы были... -- прервал наконец молчание Можайский. -- Воротясь, слыхали мы от людей об обиде вашей... От тебя с братом не довелось...
   -- Тогда немало языки чесали... Сраму мы с отцом на всю землю приняли!.. А что сами не говорили, так кому, друже, охота о своём позоре рассказывать?! Ну, коли к слову пришлось -- расскажу. Больно сердце закипело, авось легче станет...
   Князь Дмитрий и хозяин снова сели на свои места. На минуту Дмитрий замолк, собираясь с мыслями.
   -- Коли помнишь, княже, о ту пору, как затеяла тётка-княгиня Василия женить, лады и дружество между нами были... В первую голову нас с отцом тётка звать прислала... Отцу-то и нельзя было, да и не хотелось, а мы с братом Василием вдвоём поехали... До венца всё честь честью шло... Нас с братом не обошли -- не хочу говорить понапрасну! Василий тысяцким был, я -- дружкой... Справили мы дело своё да и за пир... Тут-то и вышло всё!.. Народу на свадьбе собралось видимо-невидимо: сам небось тётку знаешь -- горда она! Ну и созваласо всех концов: не простая, дескать, свадьба -- великокняжеская! Да... А сидели мы так: на положенном месте великий князь с молодой... Брат Василий по левую руку государя, а я -- супротив молодой... А со мною рядом Кошкин-боярин, Захарий... За стол засветло сели, а как подали третью перемену, стемнело совсем, огонь зажгли... Подали лебедей жареных: приспело, значит, время молодых вести... Встал брат Василий со своего места, обернул по чину курицу ручником да и говорит с поклоном княгине-тётке: благослови, мол, молодых вести! Отвели молодых, вернулись за стол, а Кошкин и говорит Василию-брату: "Хорош у тебя пояс, князь Василий Юрьевич! Больно хорош!.. Видно, от деда, государя великого достался тебе?!" Спросил он это у брата, а сам в бороду ухмыляется... Зло меня взяло: понял я, к чему Кошкин клонит. А Василий спроста и хвати: "Нет, -- грит, -- не от деда, государя великого, а за невестой взял..." Брат-то о ту пору обручён был с дочерью князя Владимира Андреевича... "Вишь ты, дело какое! -- говорит боярин Кошкин, да таково громко, на весь стол. -- Видно, правду говорили люди добрые об этом поясе!" Сказал да и опять ухмыльнулся, а сам на княгиню-тётку посматривает... А та уж с самого начала уши навострила, как о деде, князе великом Дмитрии, Кошкин помянул... "Что ж о поясе люди говорят, боярин?" -- спрашивает, а у самой глаза разгорелись. Все за столом притихли... "А вот что говорят, княгиня-матушка, -- отвечает ей Кошкин, -- говорят, будто пояс этот -- другого такого по всей земле не сыскать по богачеству -- в приданое шёл за княжной Евдокией.
   ...Тысяцким о ту пору был Вельяминов -- боярин Василий... Так вот, люди потом говорили, пояс-то Вельяминов скрал да другим подменил, а настоящий-то отдал сыну своему Николаю... Пояс-то и стал из рук в руки переходить, да только не в те, в которые надобно было!" Знали мы с братом Василием всё это, да посуди, княже, сам, какое нам до того дело было?! Дал пояс Василию отец невестин -- и делу конец... Сижу я, кипит у меня на душе... Вижу, и Василий побелел, как мука... Я и говорю: "Не знаю, что люди болтают, а только пояс наш!.. Не нашли, не утаили мы его: по рядной брату достался!" Посмотрела на нас на всех тётка-княгиня и говорит: "А в чьих же руках, боярин, должно поясу-то быть?..." -- "Рассуди сама, княгиня-матушка, -- отвечает ей Кошкин, -- по рядной [список приданого] великому князю Дмитрию он шёл... Коли б не украден был, старшому сыну достался бы, великому князю, покойному Василию Дмитриевичу... А от Василия Дмитриевича кому же, как не князю великому, старшому сыну, Василию Васильевичу поясом володеть?" Князь Дмитрий на минуту прервал свой рассказ. Лицо его было искажено волнением и злобой. Судорожным движением руки он расстегнул шитый ворот своей алой рубахи; несколько мелких жемчужин скатилось по его кафтану на пол...
   -- Тут-то, друже, и начался позор наш... Княгиню-тётку от жадности перекосило всю. Встала она молча из-за стола, подошла к брату Василию да и говорит: "Покажь-ка пояс-от, племянничек любезный: плоха я на глаза-то стала!.." Вижу, Василий дрожит весь, я ему глазами этак показываю: не снимай, мол!.. А тётка опять: "Не ломайся, племянничек дорогой: не сымешь сам -- силой велю снять!.." Не выдержал я, вскочил с места даи стал рядом с братом Василием. "Как так, -- говорю, -- тётушка, силой велишь снять? Украли мы, што ль, его у тебя?! Не сымай, Василий!" -- говорю я брату. А княгиня-тётка словно взбеленилась. "Воры вы, -- кричит, -- оба, и отец вор был, да и невестин отец вор! Воровская и честь вам!.. Снять, -- кричит, -- пояс с него: сыну моему владеть им по праву!" Поднялась, друже, свалка... все на нас с братом... Сняли пояс с Василия, нас на двор вы толкали..., Господи! Сраму-то, сраму-то что было!..
   Князь Дмитрий умолк и в отчаянье схватился руками за свою кудрявую голову. Видно было, что он наяву переживал весь позор той минуты...
   -- Хоть и велик срам-то был, а всё же то было дело семейное, своё, домашнее... -- задумчиво проговорил князь Иван, -- ныне на все земли и царства великий князь московский позор принял!.. Неужто так-таки и отдаст он Москву татарве?!
   -- Чего не отдать, коли, почитай, отдал уже! Сотен пять царевичей всяких да мурз из Орды привёл с собою! -- махнул рукой Дмитрий. -- Отчину свою, наследие великого князя Дмитрия, отдать! Какой же он великий князь московский после того?! Холоп он татарский, и больше ничего! -- с горечью добавил Дмитрий.
   Два дня тому назад князь Дмитрий Шемяка неожиданно приехал в Козельск. Незадолго перед этим великий князь московский вернулся из татарского плена. Хан Улу-Махмет освободил его за громадный выкуп. Деньгами заплатил великий князь татарам больше двухсот тысяч рублей... С великим князем из Орды приехало много знатных татар. Ходила упорная молва, что кроме денег великий князь отдал татарам все Московское княжество; себе, говорили, оставлял только Тверь...
   Такие тёмные и недобрые вести привёз из Москвы Шемяка князю Можайскому...
   И они вместе думали и толковали теперь, как спасти от позора русскую землю...
   -- Неужто для того дед наш весь свой век бился с татарвой, чтоб внук охотой ярмо опять на себя надел?! -- говорил Можайский. -- Будто кроме Василия нет и других наследников!..
   -- Знамо, посовестливей Василия найдутся! -- подхватил Дмитрий, и в его тёмных глазах промелькнула насмешка. -- Взять хоть бы тебя, княже, с братом...
   -- Ну, куда уж нам! -- совершенно искренно отозвался Можайский, не заметив иронии. -- Тебя с братом -- другое дело... И по отчине вам выходит!.. Особливо тебе: всем взял -- и умом и дородством!..
   Хозяин говорил то, что думал. В его словах не было ни лести, ни заискивания. Князь Дмитрий прекрасно знал это. Про себя же он был твёрдо убеждён, что коли уж садиться кому на московский стол, то только ему, Дмитрию...
   Пока между гостем и хозяином шла эта беседа, через северные ворота по Московской дороге в город въехало двое саней. Каждые были запряжены в две лошади, гусем; задние сани были, однако, наряднее; в них сидел только один путник, закутанный с головой в тяжёлую меховую шубу; в передних -- простых розвальнях -- ехало четверо: трое были одеты в обыкновенные нагольные тулупы, а на четвёртом сверх тёплого кафтана была накинута чёрная монашеская ряса...
   Миновав ворота и несколько кривых проулков, сани выехали на Соборную площадь; кучер передних саней, ехавший верхом на первой гусевой, остановил лошадь у княжеского двора, спрыгнул наземь и что есть силы стал барабанить в калитку...
   На дворе залаяли псы; тяжёлая дубовая калитка наполовину приотворилась, и показалась голова старика сторожа.
   -- Что за люди такие? -- спросил он, недоверчиво оглядывая путников своими подслеповатыми глазами.
   Парень сказал несколько слов; калитка снова захлопнулась, загремели засовы ворот, и через минуту сани въехали во двор. Задние сани, в которых сидел только один путник, подъехали почти к самым ступеням крыльца княжьих хором; вторые остановились в нескольких шагах позади.
   Князь Иван Андреевич и его гость продолжали ещё беседовать, когда на пороге горницы показался дворецкий. При виде слуги хозяин умолк и сделал рукой знак брату.
   -- Что тебе? -- досадливо спросил он.
   -- Боярин с Москвы к твоей княжеской милости... -- с низким поклоном произнёс дворецкий. -- Спрашивает, не тут ли, мол, князь-от Дмитрий Юрьевич?
   Князь Дмитрий живо обернулся в сторону слуги.
   -- Меня спрашивает?! А имя своё сказывал боярин?
   -- Боярин Иван Ларивоныч Старков, государь... а с ним товарищи: три сынка боярских да черноризец...
   -- Князь Иван! -- обратился Дмитрий к хозяину. -- Вели скорей звать боярина: друг он мне, а коли ищет, видно, дело важное есть!..
   -- Зови сюда боярина, -- приказал дворецкому хозяин, -- а кои с ним, пусть в сенях ждут...
   Через несколько минут в княжескую горницу вошёл приезжий боярин. Это был худощавый, небольшого роста старик с редкой, седой бородой и хитрыми, плутоватыми глазами. Расшитый золотом светло-зелёный бархатный кафтан с высоким козырем, унизанным жемчугом и каменьями, указывал на знатность приезжего.
   Сделав шаг от порога, боярин отвесил по поклону хозяину и гостю, каждый раз касаясь рукою земли.
   Князь Иван, не вставая с места, ответил гостю на его приветствие и указал рукою на скамью недалеко от себя...
   Иван Ларионович Старков, ближний боярин великого князя Московского Василия Васильевича, был, конечно, и раньше знаком князю Ивану Андреевичу Можайскому; но двоюродный брат государя недолюбливал хитрого и пронырливого старика... Где бы ни появился боярин Старков -- он всюду вносил с собою смуту и раздор...
   Неожиданное появление его и теперь не было приятно хозяину; он недоумевал, по какой причине Старков разыскивает князя Дмитрия.
   -- Ну, сказывай о своём деле, Иван Ларивоныч! -- обратился Дмитрий к нежданному гостю, после того как тот выпил стопку мёду, предложенную ему хозяином.
   -- Уж такие-то дела, государь, такие дела, что и вымолвить страшно! -- жалобным голосом заговорил старик. -- Отатарились мы совсем, сами головой в петлю лезем... Не мы ноне в почёте у государя великого -- татарва проклятая... Мы-то холопами верными ему были, а мурзы да ханы советчиками да друзьями любезными стали... Всё для них, всё им... И казной, не глядя, жалует, и землёй, не меряя, верстает!.. За грехи, видно, наши послал на нас Господь времена такие...
   Дмитрий многозначительно взглянул на князя Ивана. Можайский слушал жалобы старика и невольно на этот раз верил ему: то же самое он уже слышал и от князя Дмитрия...
   -- И плоше того не бывало, -- снова стал жаловаться старик, -- ни при отце, ни при деде его, государях великих!..
   Иван Старков на минуту умолк, опасливо оглянулся на дверь и заговорил тихим шёпотом:
   -- Дед-то да отец-то всю жизнь петлю распутывали, а он -- на-поди! Всё княжество Московское Улу-Махмету отдаёт, а себе Тверь берёт!.. Словно рукавицу снял да бросил!..
   -- Да неужто ж в самом деле так?... -- с ужасом проговорил Можайский. -- Митя, да что же это?!
   Князь Дмитрий пожал плечами.
   -- То же и я тебе сказывал... Ну, а меня-то пошто разыскивать, Иван Ларивоныч?! Весть-то твоя знакома мне: сам намедни в Москве был!..
   -- Знаю, знаю, надёжа-государь! Только как уехал ты -- со дня на день хуже да хуже пошло... Житья от татар не стало!.. Терпели мы, терпели да надумали дело...
   Боярин пересел поближе к столу.
   -- По всей Москве, -- зашептал он опять, -- говор идёт: какой он нам князь великий, коли хану нас отдаёт? Не надо нам его... Не один-де он внук у великого князя Дмитрия!.. Посадим другого, авось в обиду нас не даст...
   Да... Глас народа -- глас Божий... И мы-то, бояре княжеские, тоже промеж себя толкуем... Вот и надумали: коли ты с нами так -- и мы тебе не слуги! Надумали да и положили: возьмём себе великим князем князя Дмитрия Юрьевича!..
   Старков остановился и зорко взглянул на Можайского. Но на лице князя Ивана не отразилось ни досады, ни зависти. Он сам сознавал превосходство брата Дмитрия, и выбор Москвы казался ему вполне естественным при настоящих обстоятельствах.
   Князь Дмитрий слушал своего благожелателя и недоумевал. Всё, что говорил сейчас Старков, Шемяке было известно ещё в Москве; и тогда Старков и некоторые другие бояре -- хотя очень немногие -- прочили его в великие князья московские... Только мало было толку от этих разговоров: никакой надежды не было столкнуть Василия и сесть на его место. Москва любила своего государя и не выдала бы без жестокой борьбы... Неужто хитрый старик придумал что?!
   Такие мысли пробегали в голове Дмитрия, пока он слушал своего сторонника.
   -- Не в обиду будь сказано тебе и брату твоему, государь-князь Иван, -- начал старик, -- князь Дмитрий противу вас всех, внучат Дмитриевых, удалью да характером взял... А дела ноне такие, что коли упустишь минуту, потом не поправишь!.. Так ли говорю, надёжа-государь?...
   -- Так-то оно так, -- задумчиво отозвался Можайский. -- Да ведь что поделаешь-то?... По нужде терпеть да глядеть всё приходится!..
   Князь Иван, как и отец его, дядя великого князя, никогда не оспаривали лично для себя московского княжения: по характеру они были противниками всяких междоусобиц.
   -- Надёжа-государь! -- убедительно зашептал Старков, бросив быстрый взгляд на Дмитрия. -- Стерпеть-то, пожалуй, можно: да ведь земля-то вся наша русская сгинет! А будет великим князем Дмитрий Юрьевич -- всё переменится!..
   -- Так неужто кровь братнюю проливать? Не пойду я на такое дело, боярин! -- решительно произнёс брат Иван.
   -- Что ты, что ты, государь! -- словно в испуге замахал руками Старков. -- Этакое слово молвил: кровь проливать! Христос с тобой! Рази мы-то пойдём на такое дело?! По-хорошему всё устроим -- никто в обиде не будет...
   Шемяку давно уже разбирало нетерпение. Он видел, что старик умышленно растягивает свой рассказ, стараясь склонить на свою сторону Можайского. Дмитрий знал нерешительность и добродушие князя Ивана, знал, что его убеждать надо долго, -- и всё-таки не выдержал:
   -- Так по-хорошему, говоришь, устроится всё, боярин? Ну, ну, сказывай, что вы там удумали...
   Красивое лицо Дмитрия выражало волнение, руки нетерпеливо перебирали золотую бахрому скатерти...
   Князь Иван тоже с усиленным вниманием смотрел на старика.
   По-хорошему, государи-князья, удумали мы, по-хорошему!.. Ноне у нас Сырная неделя, а через шесть дней -- Великий пост... А на первой неделе великий князь в Сергиеву обитель едет, говеть там будет... Москва-то без головы, значит, останется... Как уедет он в обитель, вы, государи-князья, в ту же ночь к нам... В воротах задержки не будет -- всё уж улажено... Поутру народу объявим... Увидят, что ты, государь-князь Иван, заодно с братом стоишь -- и перечить никто не будет.
   -- А с великим князем да со всей семьёй что будет? -- недоумевая, произнёс Можайский. -- На кровь не пойду, сказал уж!..
   -- Ох ты, Господи, государь-князь! -- всплеснул снова руками лукавый старик. -- Да кто ж говорит о крови? Княгиню с детками да старуху попридержим в Москве, а сами в обитель съездим: там всё тихо да полюбовно с князем Василием устроим... Не враг же он себе, поймёт, что не хотят ему худого братья! А как кончится дело -- даст ему великий князь и государь Дмитрий Юрьевич в удел Вятку али ещё что... Будет он себе поживать там в мире да спокойствии с детками и княгиней, а земле-то нашей спасение всей... И всё-то таково тихо да мирно обойдётся!.. Князь Иван сидел и думал. Не любил он таких дел, всю жизнь сторонился смут... А с другой стороны, шутка ли: задумал Василий всё княжество татарам отдать! На убийство, на кровь не пошёл бы он... А как без этого обойтись можно -- разве будет грех? Земля русская спасена будет, а Василия брат Дмитрий не обидит... не такой он!..
   Старый боярин зорко смотрел на хозяина и, казалось, угадывал, какие мысли волнуют князя Ивана.
   -- Что ж, государь-князь, -- прервал он молчание, -- сам видишь, как всё выходит... Коли решать, так решать... Ты-то, государь-князь великий, -- обратился боярин к Дмитрию, -- как изволишь?...
   -- Коли нужда такая пришла, не буду отнекиваться! -- отозвался Шемяка. -- Авось, Бог даст, не хуже Василия дело справлю...
   -- С товарищами я приехал -- не один... От детей боярских выборных трое просить тебя, государь, о том же посланы... Духовенство тоже за тебя, и от них выборный есть... Из Москвы-то мы в Звенигород поехали, а там сказали: "У князя Ивана Андреевича князь наш..."
   Несколько минут все трое молчали. Князь Дмитрий и Старков нетерпеливо ждали, что наконец скажет князь Иван.
   -- Не пошёл бы я на смуту, -- медленно заговорил Можайский, -- коли б не сказался Василий врагом земли своей!.. А коли так -- и я с тобой заодно, князь великий и государь Дмитрий Юрьевич!..
   С этими словами князь Иван поднялся с лавки и в пояс поклонился своему двоюродному брату.
   -- Век твоей дружбы ко мне не забуду! -- проговорил он. -- А Василию, видит Бог, зла никакого не сделаем!..
   -- Ишь ты, добрый какой!.. -- насмешливо поглядел на Шемяку боярин Старков.
  

II. Быть худу!

   Шумливая и пьяная масленица подошла к концу. Всю неделю гуляла-веселилась Москва; на площадях и улицах, у кабаков и кружал день и ночь стоном стояли в воздухе гомон и крики расходившихся гуляк...
   Наступил канун Великого поста.
   Почти совсем затихло на московских улицах; изредка разве попадётся пьяный -- кабацкий ярыга и завсегдатай, он и в Прощёное воскресенье опохмелиться не прочь, да не на что больше: последнюю копейку вчера ребром поставил...
   Отошла обедня.
   Разошлись по домам знатные и незнатные, богатые и убогие -- и всюду справлялся один и тот же обычай. Вернётся из церкви хозяин, соберёт всех домочадцев и у всех со слезами прощения просит... Ходят и знакомые друг к другу: кланяются в землю обоюдно, каются во взаимных обидах...
   В этот день после обедни государь и великий князь московский Василий Васильевич в сопровождении бояр и ближних людей ходил в Архангельский собор: перед каждой из гробниц своих предков государь останавливался, делал земные поклоны и "прощался"... Вернулся к себе государь далеко после полудня. Вернулся, навестил мать-княгиню и жену, обеим поклонился в ноги...
   -- Прости и нас, государь великий! -- со слезами на глазах отвечали обе княгини, кланяясь земно великому князю...
   С женской половины государь прошёл к себе в горницы.
   Бояре ближние, стольники, постельники, кравчие, дети боярские и вся палатная челядь по двое, по трое появлялись на пороге государевой горницы и просили у великого князя прощения...
   И гордый, надменный государь московский всё это время стоял на ногах и в ответ на земные поклоны кланялся в пояс и отвечал смиренно:
   -- Прости и меня, друг, коли в чём прегрешил перед тобой!..
   После обряда государь скромно потрапезничал и удалился на покой...
   Вечерело. Погода стояла с утра солнечная и ясная. Кудрявые облака, розоватые от заходящего солнца, казалось, застыли и остановились на бледно-голубом небе...
   Золотые черепицы кровли великокняжеских хором, купола и маковки бесчисленных кремлёвских церквей то там, то здесь ярко вспыхивали в последних солнечных лучах...
   На государевом дворе кипела работа под наблюдением боярина-дворецкого: конюхи выводили и чистили лошадей, вытаскивали из сараев тяжёлые великокняжеские каптаны...
   Путный боярин озабоченно отбирал среди дворни наряд для завтрашнего государева поезда...
   Завтра, в понедельник, ранним утром великий князь Василий Васильевич отправился на великопостное гове-ние в Троицкую обитель, наиболее чтимую государями московскими...
   Дворецкий и путный боярин то и дело понукали челядь: надо было покончить засветло со всеми приготовлениями.
   -- В темноте-то, при огне, недоглядишь чего, -- сердито говорил дворецкий, толстый боярин с красным, жирным лицом, -- а завтра в дороге заметит государь, на нас гневаться изволит!.. Погодка-то, кажись, как и ноне, хороша будет, -- добавил он, взглянув на розоватое небо, -- гляди-ка, Семён Иваныч...
   Товарищ его, молодой стольник, назначенный государем назавтра в путные, поднял голову и внимательно оглядел небо.
   -- Кажись, снегу не видно, -- проговорил он, -- коли только вороньё не накличет... Ишь, солнце застелило, проклятое!..
   Слова стольника заставили всех поднять головы.
   Со стороны Москвы-реки неслась действительно целая туча воронья. Чёрные птицы с оглушительным карканьем закружились над двором и над высокими царскими теремами; хлопая крыльями и перекликаясь, вороньё усаживалось рядами на церковных крестах, по конькам крыш и на остриях ограды великокняжеского двора...
   Толстый боярин-дворецкий нахмурил брови и покачал головой.
   -- Не быть бы худу, Семён Иваныч! Смерть не люблю я этой птицы, -- проговорил он. -- Чтоб ей, проклятой, на свою голову!..
   -- Всё-то ты с приметами, Лука Петрович, -- улыбнулся стольник. -- Уж так и покричать-то ворону нельзя?!
   Кругом засмеялись.
   -- Смейся, смейся, Семён Иваныч, авось на свою голову!.. -- недовольно ответил боярин. -- Ишь ведь орут как!..
   Отдохнувшие птицы в эту минуту опять загоготали, поднялись разом со своих мест и через несколько мгновений уже исчезли в вечернем небе...
   Приготовления к поездке были наконец закончены; оба боярина ещё раз внимательно всё оглядели и, отдав нужные приказания, пошли во дворец...
   -- Ты вот, не в обиду тебе будет сказано, по молодости на все зубы скалишь, -- ворчал на ходу дворецкий, -- а ум на что хуже приметы этой! Как в последний раз татарва Москву жгла- три дня кряду перед тем вороньё над городом кружилось... И откуда только набралось проклятого: словно туча, бывало, повиснет... Чуяли кровь православную!..
   Смерклось совсем.
   В небольшой царицыной светлице, убранной и устланной множеством ярких ковров, было тепло и уютно. От лампад, висевших на серебряных цепочках перед иконами в дорогих окладах, лился тихий и ровный свет...
   В красном углу, под образами, сидела за столом великая княгиня Софья и вслух читала Евангелие. Жена Василия, княгиня Марья, полная, молодая ещё женщина, и три боярыни внимательно слушали чтение...
   Княгиня Софья, высокая, худая старуха со строгим и надменным лицом, на минуту остановилась и стала объяснять прочитанное...
   -- Сорок дней и ночей молился и изнурял себя Христос в пустыне, -- говорила она, -- оттого-то и мы должны шесть недель поститься и молиться о своих грехах...
   Старая княгиня опять было принялась за чтение, но её прервали. В горницу вбежала, запыхавшись, молодая боярыня.
   -- Государыня-матушка, вот беда-то, вот напасть- то! -- прерывающимся голосом заговорила боярыня и всплеснула руками. -- Пронеси мимо нас, Царица Небесная!..
   Княгиня Марья и три боярыни испуганно повскакали со своих мест. Старуха Софья осталась спокойной.
   -- Какая там напасть, Авдотья, что ты несуразное мелешь? -- строго взглянула она на молодую боярыню.
   -- Ой, беда, государыня-матушка, -- торопливо начала рассказывать снова боярыня, -- и откуда только взялась, лихая?! Иду это я по сеням сейчас -- в повалуше [повалуша -- кладовая, чулан] была, -- и встреться мне Лука Петрович наш... Таковой-то идёт сердитый да насупленный!.. Посмотрел это на меня да и говорит: "Всё бы вам бегать только, ног не отбили ещё! Вам-то веселье, а беда не ждёт!.." Я и обмерла... Какая же такая беда, говорю, Лука Петрович?... А Лука Петрович мне: нет ещё, грит, беды пока -- только была сегодня примета дурная: были, грит, на дворе мы с Семён Иванычем, путным, парад на завтра справляли... И вдруг, грит, откуда ни возьмись -- вороньё, видимо-невидимо!.. Остановилось над двором государевым да над палатами и ну кружить да каркать!.. Дня, грит, за три, как татары в последний раз Москву пожгли, так же, как и ноне, вороньё орало!.. А я и говорю: неужто, мол, татары опять придут, Лука Петрович?! А он опять: а Бог, грит, весть, что будет... Разве узнаешь? Ты, грит, побеги, Авдотья Карповна, к государыне-княгине да и скажи, не обождать ли, мол, государю-то великому день-другой? Не ровен час...
   -- Ой, матушки, страсти какие! -- вскрикнула одна из боярынь. -- Государыня-царица, ужели ж князь-от великий поедет завтра?
   Перепуганная до полусмерти княгиня Марья в изнеможении опустилась на скамью и залилась слезами.
   -- Ну, пошла хныкать, Марья! -- пренебрежительно махнула рукой свекровь. -- Подумаешь, в самом деле беда какая... А Лука Петрович твой-дурак старый, -- от неслась она к боярыне, -- сам, как баба, без приметы шагу не ступит, да и людей морочит! Типун ему на язык, непутёвому!..
   Великая княгиня Софья, дочь знаменитого Витовта, литвинка, была менее суеверна, чем русские женщины. Суровая по своему характеру, умная и дальновидная, она всю жизнь с презрением смотрела на московских боярынь, плаксивых и недалёких, не знавших ничего, что делалось за порогом их терема...
   -- Полно тебе, Марья, -- продолжала старуха, -- правду говорят люди: дёшевы бабьи слёзы, даром льются!..
   И что вы за бабы такие: я всю жизнь прожила да только раз, как под венец шла, плакала; а вы на дню по пять разов ревёте! Мужу-то не докучай -- пускай его с Богом едет!..
   Но княгиня Марья воочию уже видела всякие страхи и не переставала плакать. Ей казалось, что беда уже наступила, грозная, неминучая...
   Старуха опять принялась за прерванное чтение Евангелия; из страха перед строгой свекровью княгиня Марья утихла и только минутами судорожно всхлипывала...
   Княгиня Софья дочитала до конца главу, объяснила и ушла в свою горницу.
   -- Не докучай, говорю, мужу-то, Марья! -- строго проговорила она, уходя.
   Но только что ушла строгая свекровь, как царица расплакалась пуще прежнего; остановить было больше некому, а боярыни и сами каждую минуту были готовы заголосить.
   -- Сходи ж к мужу-то, государю великому: авось уговоришь! -- проговорила шёпотом, утирая слёзы, боярыня Авдотья.
   -- И то, пойду, пускай свекровь-матушка бранится потом! -- махнула рукой великая княгиня.
   Она взволнованно накинула на себя поверх опашня соболью телогрею и торопливо вышла из светлицы...
   Великий князь Василий только что встал после отдыха, когда жена вошла в его горницу. Он сидел за небольшим столом и при свете тонкой восковой свечи прилежно читал Евангелие: надо было как следует приготовиться к великопостному говению...
   Великая княгиня как вошла, так и бросилась на шею к мужу. Ни слова не говоря, она билась у него на плече, как подстреленная птица...
   -- Что ты, Марьюшка?! Что с тобой?! -- полуудивленно, полуиспуганно произнёс великий князь. -- Али с деть ми что?...
   Всхлипывая и путаясь, княгиня рассказала мужу обо всём.
   -- Не езди, сокол мой ясный, -- говорила она. -- Чует моё сердце, беда стрясётся над тобою! На кого ты меня, сироту, с детьми оставишь!..
   Слова жены смутили Василия; надменный и заносчивый, когда чувствовал вокруг себя силу, великий князь робел и совсем падал духом, встречаясь лицом к лицу с опасностью... Не вышел он характером ни в славного деда своего, ни в мать, гордую княгиню Софью...
   Василий старался успокоить плачущую жену, а у самого сердце сжималось от страха. "Дурная примета, -- беспокойно думал он, -- что хуже!.."
   -- Полно тебе, Марьюшка, полно, родная, -- говорил он. -- Не поеду завтра, да и всё тут!..
   Княгиня понемногу успокоилась и ушла к себе. Оставшись один, великий князь всё больше и больше стал поддаваться суеверному страху. Попробовал он было снова приняться за Евангелие- не читается, так и стоят в голове слова боярина Луки: "Как пожгла татарва Москву, дня за три до того тоже всё вороньё кружилось над городом: кровь чуяло!.."
   Закрыл князь Василий книгу и собрался сходить к матери. Но в эту минуту в горницу вошёл стольник.
   -- Государь великий! Владыка Иона к тебе жалует...
   Василий обрадовался гостю и пошёл к дверям навстречу митрополиту.
   Митрополит Иона, старик с простым и умным лицом, благословил великого князя, а потом трижды с ним облобызался.
   -- Перед путём твоим, государь благочестивый, повидать тебя захотелось, -- заговорил Иона, усаживаясь за стол против Василия. -- Невелик путь, и недолга разлука, а всё же, я чаю, недели две пробудешь в обители... До свету выедешь, сын мой?...
   -- До свету, владыка... -- нерешительно ответил Василий. Ему было неловко сознаться перед Ионой, и он решил, что завтра просто отговорится нездоровьем...
   И он тихим, но внятным голосом стал говорить о значении и важности предстоящего говенья.
   Облокотившись на руку, Василий старался внимательно слушать владыку; но, несмотря на старания великого князя, на его молодом болезненном лице, опушённом редкой белокурой бородкой, явственно проступали волнение и тревога, навеянные недавним посещением жены...
   Не прерывая своей речи, митрополит несколько раз внимательно поглядел на своего слушателя: от владыки не скрылись старания Василия подавить вздохи.
   Иона остановился.
   -- Сын мой, -- мягко прошептал он, -- что-то ощущает твоё сердце... А ныне, готовясь к великим дням, оно должно быть чисто и безмятежно... Что с тобою, государь великий?...
   Василий вспыхнул и отвернулся от проницательного взора архипастыря. Он попробовал было уверить, что его сердце совершенно спокойно и ничем не смущено... Но сама несвязность его речи ещё больше выдавала внутреннее состояние.
   Владыка покачал головой.
   -- Вся душа твоя на твоём лице, государь великий, -- произнёс он, -- откройся мне, возлюбленное чадо моё, исповедь облегчает страдания...
   Тихий голос и слова Ионы дышали, по обыкновению, такой искренностью и добротой, что Василий не выдержал и во всём признался владыке.
   -- ...Больно уж страшно, отче святый: а ну если поеду да стрясётся что?... Вон Лука Петрович, дворецкий, говорит, что перед татарами, в последний раз, то же было... Вот и думаю я обождать день-другой...
   На лице Ионы отразились огорчение и укоризна.
   -- Суеверие -- грех, государь великий, -- заговорил он. -- Никому из людей, кроме святых угодников, не дано знать, что может быть с каждым из нас... Кто дерзает на это, тот испытывает терпение и милосердие Божие... Нам ли, ничтожным, с нашим слабым разумом, посягать на это? Страшиться надо грехов, а суеверный страх -- тот же грех, ибо он соединён с недостаточной верой или с полным неверием в Бога... Кто верит, тот не страшится, зная, что и единый волос не упадёт с нашей головы, коли это не угодно Господу...
   Владыка вздохнул и на минуту остановился.
   -- Да и рассуди сам так, сын мой. Говоришь ты: "Примета дурная; поеду -- злое случится!.." Хорошо... Коли по твоей примете должно быть что худое для тебя, так, может быть, оно, худое-то, и не в пути случится, а ты ехать не хочешь!..
   -- И то правда, отец святой, -- смущённо сознался Василий, -- мне и в голову того не пришло!..
   Владыка посмотрел на него и улыбнулся своей кроткой улыбкой.
   -- Вот то-то и есть, чадо моё возлюбленное! Веришь и боишься, а сам не знаешь, во что и чего... Выкинь лучше мысли греховные из головы и поезжай завтра с Богом... Без Его воли ничто не случится с тобой, а от воли Его не уйти ни тебе, государю великому, ни смерду последнему!..
   Владыка поговорил ещё несколько времени с великим князем и, увидев, что тот совсем успокоился и ободрился, поднялся со своего места.
   -- Поезжай с Богом, благочестивый государь, -- повторил он, -- а мы здесь будем возносить за тебя смиренные молитвы наши!..
   Он благословил на предстоящий путь Василия и вышел из горницы.
   Посещение Ионы благотворно подействовало на великого князя. Страх его как рукой сняло. Он кликнул слугу и велел позвать дворецкого.
   -- Всё ли у тебя готово, Лука Петрович?... В ночь выедем, -- бодро произнёс Василий.
   -- Готово всё, государь великий, -- поклонился боярин, -- только не лучше ли будет твоей милости обождать день-другой?... Ноне...
   -- Слыхал, слыхал! -- махнул рукой Василий. -- Пустое, боярин: коли что случится, так и дома случится... В ночь, до свету выедем...
   Боярин отвесил низкий поклон государю и молча вышел из великокняжеского покоя.
   На потном, красном лице дворецкого была написана неподдельная тревога и смятение.
   -- Дай-то Бог, чтобы всё по-хорошему!.. Дай-то Бог!.. -- шептал он, проходя по тёмным переходам дворца.
  

III. На пути в обитель

   До рассвета ещё оставалось часа три, когда постельничий вошёл в государеву опочивальню. Неслышно ступая по ковру, боярин приблизился к царскому изголовью.
   -- Государь великий, -- осторожно проговорил постельничий, -- время вставать... К ранней ударили!..
   Василий проснулся. В горницу вошли ещё несколько слуг из боярских детей. У каждого из них была в руках какая-нибудь принадлежность царской одежды; двое держали серебряную лохань и кувшин для умывания...
   -- Сразу в дорогу будешь одеваться, государь вели кий, или после службы? -- спрашивал боярин-постельничий. -- Успеется ещё, Демьяныч, -- ответил великий князь, -- и после службы времени хватит...
   Из опочивальни великий князь в сопровождении слуг прошёл в Крестовую палату; здесь его уже ожидал в полном облачении домовый причт.
   Священник отслужил напутственное молебствие. Василий приложился к кресту и вернулся в свои покои.
   Успокоенный владыкой, молодой государь хорошо провёл ночь и чувствовал себя бодрым и свежим: от вчерашних страхов не осталось и следа, и Василий почти весело садился за утренний стол, около которого уже давно хлопотал дворецкий.
   По обычаю, Василий велел позвать к столу путного боярина, стольника Семёна Ивановича.
   -- А что, Семён, не видать воронья боле?... -- полушутливо спросил великий князь, когда путный садился за стол.
   Стольник взглянул на государя и в том же тоне ответил:
   -- Не видать, государь великий. Должно, Лука Петрович распугал всех, -- добавил он, бросив мельком взгляд на дворецкого.
   Лука Петрович, такой же хмурый, как и вчера, досадливо крякнул.
   Сознание, что наступил Великий пост, сдержало Василия от проявления дальнейшей весёлости; он серьёзно заговорил о поездке и не позволил себе больше ни одной улыбки...
   После стола государь стал одеваться в предстоящий путь. Поверх атласного зипуна он надел малиновый бархатный кафтан, убранный золотым кружевом, а сверху чугу [чуга -- узкий кафтан, надеваемый во время путешествий] с короткими рукавами по локоть и подпоясался богатым поясом, обернув его раза четыре вокруг себя. Красные сафьяновые сапоги были заменены мягкими ичигами [сапоги из мягкой кожи] на тёплом меху...
   Высокая шапка с атласным белым верхом и околышем из соболя, персчатые бобровые рукавицы, шуба из чёрно-бурых лисиц и богатый посох, украшенный каменьями, лежали наготове...
   Василий пошёл проститься перед отъездом с матерью и женой.
   Обе княгини уже давно встали и в ожидании прихода государя сидели в той же светлице, что и вчера.
   Княгиня Марья через своих боярынь уже знала, что Василия вечером посетил митрополит; знала, что муж снова решил ехать, и сидела бледная и расстроенная. В присутствии суровой свекрови она боялась громко выказывать своё огорчение; она сидела, склонившись над пяльцами, и золотое вышивание было всё смочено её слезами.
   Старуха Софья встретила сына приветливо, но сдержанно; она вообще была неохотницей до нежностей и ласк...
   -- Собрался, Вася? -- посмотрела она на великого князя. -- Ну и поезжай с Богом... Дело доброе, помолись и за нас, грешных...
   Василий, несмотря на свой тридцатидвухлетний возраст, был всё ещё в полном повиновении у матери и в её присутствии робел, как мальчик. Без её совета он не решался ни на один шаг; пробовал он было возражать или поступать самостоятельно -- и ничего не выходило...
   -- Молчи уж, сынок! -- только и скажет, бывало, старуха, и Василий тотчас же смирялся.
   Софья очень любила сына, но не обманывалась на его счёт.
   "В кого он такой уродился? -- жалостливо думала она, глядя на болезненного, слегка сутуловатого сына. -- Ни в меня, ни в отца не пошёл, а до деда и рукой не достанет!.."
   Василий попрощался с матерью, поклонился ей трижды в землю и подошёл к жене.
   Княгиня Марья не выдержала: обняв мужа, она залилась горючими слезами...
   -- Не дури, Марья! -- строго прикрикнула на неё свекровь. -- Не в Орду муж едет, а ты как по покойнику воешь!..
   Василий поцеловал жену и торопливо вышел из светлицы, но и в третьей горнице он ещё слышал за собой отчаянные рыдания княгини Марьи...
   Василий на минуту остановился было, оглянулся назад, но потом махнул рукой и быстро пошёл на свою половину...
   На дворе было ещё темно, но чувствовалась уже близость рассвета, когда великий князь в сопровождении бояр и стольников вышел на крыльцо.
   Поддерживаемый с двух сторон под руки, Василий спустился по ступеням и уселся в крытые сани, обитые внутри мягкими тёплыми мехами...
   Великокняжеская повозка была запряжена в две белые лошади, гусем. Переднюю лошадь держали под уздцы, два кучера; они, по обычаю, должны были идти пешком...
   Дворецкий подал знак: мелодично звякнули серебряные бубенчики и бляхи, украшавшие сбрую царских санников [лошади, запрягавшиеся исключительно в сани]. Великокняжеский поезд медленно двинулся к воротам кремлёвского двора...
   Боярин Лука Петрович обождал, пока поезд скрылся в воротах, вздохнул и стал подниматься на крыльцо.
   -- Дай-то Бог, чтоб всё по-хорошему! -- прошептал он и, сняв свою высокую шапку, перекрестился на кресты кремлёвских соборов и церквей.
   Миновав Неглинные ворота, царский поезд двинулся по направлению к северным рогаткам, закрывавшим Ярославскую дорогу.
   Москва начинала просыпаться. На небе уже погасли звёзды, и город окутала предрассветная мгла февральского утра. В сыром воздухе уныло повис редкий, великопостный звон, нёсшийся со всех концов Москвы.
   Царский поезд растянулся на добрую четверть версты. Впереди шли человек тридцать скороходов с цветными фонарями в руках и освещали дорогу. За скороходами ехал верхом путный боярин, стольник Семён Иванович, с толпою конных вооружённых холопов; за отрядом слуг, в самой середине поезда, подвигалась великокняжеская каптана, окружённая десятком молодых боярских детей на конях и в богатых уборах. Непосредственно за каптаной государя следовала другая, поменьше, в которой ехали два малолетних сына Василия -- Иван и Юрий -- с дядькой-боярином... Несколько повозок, в которых сидели сопровождавшие государя бояре, замыкали собою поезд...
   Навстречу то и дело попадались пешие и конные путники: москвичи поспешно сворачивали в сторону, снимали шапки и низко кланялись.
   -- На богомолье государь великий выехал! -- говорили друг другу жители, провожая глазами последние по возки.
   Поезд добрался наконец до рогаток и выехал из города.
   Было уже почти совсем светло.
   Слёзы жены хотя и подействовали на великого князя, однако утреннее хорошее настроение ещё не рассеялось; убаюканный мягким покачиванием саней, Василий сладко задремал. Когда он очнулся, на дворе стоял уже белый день... Февральское солнце слепило глаза своим ярким светом и грело совсем по-весеннему...
   Василий выглянул из возка и спросил ближнего боярского сына:
   -- Много ли отъехали, Василий?
   -- Пятнадцатую версту едем, государь великий! -- снимая шапку, ответил спрошенный. -- Часа через полтора Клязьму переезжать будем...
   Великий князь приказал поднять задок возка. Спать ему больше не хотелось. Дорога шла берёзовым лесом; неширокая колея, проложенная ещё в начале зимы, кое-где уже успела потемнеть под лучами февральского солнца...
   "Весна даёт себя знать..." -- с удовольствием подумал Василий, оглядываясь кругом. В лесу было тихо, только по временам раздавался слабый писк какой-нибудь маленькой зимней птички.
   Царский поезд выбрался на поляну; в стороне от дороги жалось несколько почерневших избёнок... В воздухе запахло курным дымом.
   С придорожных берёз, где на верхушках темнели неуклюжие вороньи гнезда, поднялось несколько чёрных птиц; вспугнутые людьми, они суетливо захлопали крыльями, наполняя воздух своим неприятным криком.
   Василий поднял голову, и в ту же минуту ему вспомнились слова дворецкого: "А дня за три, как прийти татарам, тучей стояло вороньё над Москвой..." Вспомнил великий князь и отчаянные рыдания жены сегодня утром; вспомнил -- и неприятное, тревожное чувство стало наполнять его душу... Через некоторое время страх до такой степени овладел им, что в голове его шевельнулась мысль: не вернуться ли назад?...
   -- Сколько проехали? -- спросил он у того же боярского сына.
   -- Клязьма видна, государь великий! -- ответил тот, указывая вдаль рукой.
   "Половина пути, -- мелькнуло в голове государя, -- вернуться разве?... Стыдно больно... Засмеёт мать, да и митрополит укорять будет... Поеду!" -- решил Василий.
   Скрепя сердце ехал он дальше, а мрачные мысли, словно злые недруги, теснились к нему со всех сторон...
   "Что же будет-то, Господи Боже мой? -- тоскливо думал великий князь. -- Татары придут? Москву подожгут, жену и детей в полон возьмут? Да нет! -- сейчас же успокаивал он самого себя. -- Не может того быть, не для чего ханам злобиться на меня: одарил всех сверх меры, деревень да сёл роздал сколько!.. Не придёт Улу-Махмет, друг он мне теперь!.. Так что же будет? -- вставал снова перед ним вопрос. -- С братьями опять нелады, что ли? И то не похоже!.. За Можайскими искони того не водилось... Разве Юрьевичи?... Да и с ними счёты, кажись, кончены... Дмитрий-то совсем на житьё в Москву переселился. "Не надо, -- говорит, -- и удела мне..." Шемяка разве?... От него всего ждать можно... Да, опять, и он не пойдёт больше на смуту. В Рождество ещё при митрополите святом говорил: пусть, грит, страшною казнью накажет меня Бог, коли рука моя поднимется на тебя, государь великий -- и крест целовал... Нет, не пойдёт и он ни на что больше... И так уже довольно было меж нами! Вспомнить страшно, что было!.." Василий покачал головой, вздохнул и перекрестился.
   "Да, много зла, -- повторил он про себя. -- Как дядя, Юрий Дмитриевич, жив был, ни одной, кажись, минуты покойной не было..."
   Картины недавнего ещё прошлого замелькали перед ним.
   При отце-покойнике всё было тихо: никто не смел перечить... Захворал отец, промучился с неделю да и отдал Богу душу... Страшная была та ночь!.. Он-то, Василий, совсем ещё малым парнишкой был -- двенадцати лет... Почувствовал отец смертного часа приближенье, призвал Фотия, митрополита, бояр всех... "Василия моего в обиду не дайте, -- стал он им говорить, -- мал ещё он, дитё совсем, а дядья рады изобидеть будут..." Бояре все крест на том поцеловали... Почитай, все потом клятву сдержали... Умер батюшка, поднялась смута... Дядя-то, Юрий Дмитриевич, и слышать не хотел, чтоб малолетний племянник стол московский занял... Поднялась вражда великая!.. Много о ту пору добра сделал Василию митрополит Фотий! Истинно святой человек был!.. Поехал он в Галич, дядю, Юрия Дмитриевича, вразумлять... Гордо принял его дядя...О мире и слышать не захотел. Разгневался на него владыка, уехал в тот же день из Галича, не дал бла-гословения своего пастырского ни князю, ни жителям... И -- велики чудеса Господни! -- на другие же сутки начался в городе мор, какого отродясь никто не видал!.. Испугался дядя, поскакал догонять владыку... На коленях стоял перед угодником Божьим, прощенье вымаливал... Внял его слезам владыка, вернулся назад и благословил Галич- мор как рукой сняло!.. Смирился поначалу дядя, признал государем его, Василия... Три года прожил в мире... И опять досада дядю взяла... В тот год дед, Витовт литовский, умер, Юрий-то и набрался духу... Складную грамоту прислал... Решили наконец в Орду ехать -- судиться...
   Василий вспомнил про эту поездку и невольно улыбнулся.
   Ловко их всех обошёл тогда боярин Иван Дмитриевич. Юрий-то, дядя, в дружбу с мурзой Тегинею вошёл, понадеялся на его силу у хана... А Иван Дмитриевич собрал остальных мурз да и говорит им: "Ваши просьбы ничего не стоят у хана. По Тегинину слову дадут княжение князю Юрию, а коли сделает так хан, послушает Тегиню -- что, мол, с вами со всеми будет? Юрий, мол, будет великим князем в Москве, в Литве -- побратим его Свидригайло, а в Орде будет сильнее вас всех Тегиня! В самое сердце попал мурзам боярин... Побелели все с досады и зависти... "Не бывать, -- говорят, -- тому". Все как один ударили мурзы челом хану -- пусть будет Василий великим князем московским!.. Видит хан, все за Василия, разгневался на Тегиню, пригрозил ему смертью, коли снова упомянет про Юрия-дядю... А потом вскоре и суд хан прислал. Юрий-дядя говорил, что, мол, по старине -- его права... Да и тут обошёл его Иван Дмитриевич! Поклонился низко хану да и говорит: "Князь-де Юрий ищет княжения по завещанию отцовскому, а князь Василий -- по твоей ханской милости! Ты дал улус отцу Василия, Василию Дмитриевичу, а тот, милость твою к себе зная, сыну стол передал, и сын уже несколько лет княжит, а ты на него не гневаешься -- стало, княжит по твоей милости!.." Хан-то и отдал ярлык ему, Василию... Дядя Юрий только обезденежился понапрасну...
   И опять по лицу Василия скользнула улыбка.
   Да... Всё бы пошло хорошо, кабы не отъехал боярин Иван Дмитриевич... А как отъехал к дяде -- всё худо пошло... Нежданно-негаданно собрал Юрий войско и подступил к Москве... Что тут делать было?... Послал он, Василий, бояр своих о мире толковать, а Всеволожский и говорить с ними не захотел... Собрали наскоро рать, только мало от этой рати толку было... Наголову разбил её Юрий... А потом -- бегство в Кострому... В Москве великим князем дядя, Юрий Дмитриевич... Тяжёлые были дни... Коли б не смилостивился дядя да не дал в удел Коломны, совсем бы ему, Василию, пропадать пришлось...
   А в Коломну к нему со всех сторон верные люди собираться стали. Из Москва толпами шли -- помнили его да отцовскую милость... Шли да шли -- И остался князь Юрий на Москве без бояр: Жутко ему пришлось, видит, что плохо дело. Посидел ещё немного -- да и прислал в Коломну гонцов: садись-де, племянник, на своё место! А сам в Галич ушёл... Да и тут беды не кончились. Сыновья-то дяди, оба Дмитрия, отца не послушались, не примирились с ним, с Василием... Набрали они галичан да вятчан и разбили Васильеву рать... А третий их брат, Василий Косой, захватил в это время стол московский... Умер дядя Юрий Дмитриевич... Он, Василий, в это время собирался из Нижнего, где проживал, в Орду ехать, заступы у хана просить... Не пришлось, однако... Оба Дмитрия поссорились с Косым, а с ним -- с Василием -- мир заключили. И опять он в Москве княжит. А Василий Косой убежал из Москвы в Новгород Великий. Набрал себе шайку вятчан, пограбил Бежецкий Верх, разорил Заволочье... Его, Васильево, войско настигло Косого в Ярославской волости, у Великого села, на берегу речки Которости. Услышал Господь молитвы Василия: Косого разбили наголову и он бежал в Кашин... Думал тогда Василий, усмирится брат... Да не тут-то было! Набрал Косой новую шайку и напал неожиданно на Вологду. Положил всю заставу великокняжескую, а в это время вятча-не опять к нему собираться стали... Пришлось опять ему, Василию, выступить с войском против брата. Подошли к Костроме, глядь -- Косой со своими полками на противном берегу Волги. Три дня стояли друг против друга. Никому не было расчёта переходить Волгу первому. Постояли- и помирились. Он, Василий, дал в ту пору хороший удел Косому -- Дмитров. Людный и богатый удел! И то ему мало стало, бесстыжему! И так с месяц прошло, не боле, -- присылает вдруг Косой разметные грамоты. Сам, говорят, в Кострому ушёл из Дмитрова. Опять пошли плохие вести. Взял Косой Галич, Устюг, захватил Гнеден, воеводу гнеденского, князя Оболенского, да десятильника владыки ростовского убил, бояр и людей многих перевешал, пограбил добра немало... Что было делать ему, Василию?... На ту пору как раз приехал в Москву Шемяка-звать его, великого князя, на свадьбу к себе. Подумал Василий с боярами да и посадил Шемяку за приставов. Худого ему ничего не сделали: посадили, чтоб не сходился с братом только. А против Косого с войском выступили. Встретились близ Ростова, у села Скарятина. Немалая сила была тогда у Василия. Много помог в тот раз выходец литовский, князь Баба-Друцкой, со своим полком. Как встретились с Косым -- видит он, что дело плохо, на хитрости пустился. Прислал к Василию просить о перемирии до утра...
   Он-то, великий князь, не понял сначала, согласился... К тому ж надо было после перехода отдых войскам дать, да и запасы вышли. Только что его, Васильевы, полки за запасами расходиться стали -- вдруг сторожа бегут: Косой-де, поднялся и наступает. Переполох сделался не дай Бог какой! Василий сам трубу схватил, трубить стал. Слава Тебе, Господи, недалеко полки ушли, воротиться успели... С честью тогда злодея приняли! Друцкой со своим полком первый напал на Косого. В полчаса времени всё решилось: полки злодея спину показали... Косого окружили, сбили с коня... Привели брата-злодея к нему, к великому князю. Что ему было делать с таким смутьяном? Ни ласка, ни угроза -- ничего не брали.
   Великий князь скорбно вздохнул и перекрестился.
   Грех, тяжкий грех было проливать братнюю кровь... "Да что же делать-то было?... -- чуть не вслух произнёс в отчаянии Василий. -- Либо самому было погибать, либо Косому!.."
   Василий повелел ослепить брата...
   Через несколько дней после ослепления привели Косого к государю...
   Ох, Господи, и какой же он страшный был! Белый как мел, дрожит весь, а заместо глаз ямы тёмные, словно две чёрные печати положили...
   На колени стал перед ним Косой, плачет-по щекам не то слёзы, не то кровь бежит... И он, Василий, глядя на брата, заплакал от жалости. А потом одарил и отпустил в Дмитров...
   С ослеплением Косого тихо всё стало...
   Пять лет мирно прожили, вспоминалось дальше Василию. Были раздоры с Шемякой, да пустые. В прошлом году -- новое горе: татары поднялись опять...
   Весной 1445 года двое сыновей хана Улу-Махмега вошли в русские пределы. Великий князь собрал войско и выступил против татар. Подошли к Суздалю и на реке Каменке в ожидании татар станом стали.
   А Шемяка хотя и обещался, не пришёл; а между тем вся надежда была на него да на других князей -- у Василия мало своего войска было. Как началась битва, татары почему-то притворились, будто побежали... Полки московские -- в погоню, да и разбрелись в разные стороны. А татары остановились вдруг, окружили по частям рать московскую, половину перебили, половину в полон взяли...
   Взяли в полон и самого великого князя вместе с двоюродным братом Иваном Андреевичем Можайским.
   А потом несколько месяцев у татар в плену...
   А из Москвы до Василия слухи дошли -- жену с детьми и мать-старуху Шемяка в Ростове запер. Думал воспользоваться пленением великого князя-сесть в Москве... Да не удалось -- не допустил Бог такого дела! Призвал Василия хан к себе и говорит:
   -- Что дашь, коли отпущу тебя в Москву?!
   И запросил такой откуп, что Василий подумал сначала, что хан шутит... А как было не согласиться? Хан в Орде сгноить пригрозил. А семья-то что без него делать будет? Со свету Шемяка сжил бы всех... Хочешь не хочешь -- пришлось согласиться! Ну да и хан сдержал слово: откуп взял да и помог Василию снова сесть в Москве. Сколько горя-то было: Москва погорела, жители разбежались...
   Вернулся из полона великий князь в Москву, помирился опять с Шемякой: Юрьевич крест поцеловал.
   -- Бог даст, будет на этот раз целование своё держать! -- вздохнул великий князь, думая уже о последних событиях. -- Клятву страшную дал!.. Да, его нечего бояться! -- решил он окончательно.
   Но тревожное чувство не проходило. Оно только перестало быть острым; не зная, откуда ждать беды, Василий всё-таки не переставая думал о ней...
   Шёл уже четвёртый час дня, когда царский обоз достиг Радонежа. Отсюда, с горы, можно было уже разглядеть вдали купола и кресты обители.
   Жители маленького городка были предупреждены о приезде великого князя. Они собрались толпой у околицы и встретили молодого государя шумными изъявлениями радости и приветствиями... Взрослые и дети, мужчины и женщины -- все теснились к великокняжеским саням, чтобы поближе увидеть своего князя...
   "Помнят наши милости-любят нас!.." -- подумал опять Василий. Он приветливо улыбался жителям и кивал им головой, забыв в эту минуту все свои тревоги и опасения.
   Радонежцы проводили великого князя до выезда из города и простились с ним.
   -- Дай тебе Бог говенья тихого, кормилец наш! Здрав будь, государь великий!.. -- слышались из толпы напутственные пожелания.
   Поезд спустился с Радонежской горы и через час уже подъезжал к стенам обители. Государь подоспел вовремя: в монастырских церквах только что ударили к вечерне...
   Чернец-привратник, стороживший дорогу с караульной башни над воротами, издали разглядел государев поезд и опрометью бросился вниз оповестить игумена.
   В обители засуетились. Через несколько минут длинная вереница братии с иконами и хоругвями в руках, во главе с игуменом уже выходила из ворот навстречу великому князю...
   Царский поезд остановился. Василий с помощью бояр вышел из саней и подошёл под благословение к игумену.
   Благословив государя, игумен и старейшие из братии почтительно поддерживая Василия под руки, повели его в собор прикладываться к мощам Сергия преподобного...
   Прямо с пути, не отдыхая, простоял государь всю вечернюю службу. Вместе с ним простояли до конца и оба малолетних сына...
   Тихий мир святого места и усердная молитва наполнили умилением душу великого князя.
   Созерцание святых мощей преподобного Сергия уничтожило в сердце Василия всякие страхи и сомнения...
   Тем же вечером после службы, беседуя с игуменом и другими старцами, Василий рассказал и о дурной примете. Но рассказал он уже успокоенный, без прежнего страха...
   Игумен благословил его на сон грядущий.
   -- Спи покойно, государь благочестивый! -- произнёс старец. -- Преподобный и святой Сергий оградит тебя от всяких бед и напастей!..
   И Василий спокойно заснул в эту ночь...
  

IV. Что-то будет?

   На полпути между Москвой и Коломной, под вечер накануне Великого поста, по Коломенской дороге лёгкой рысью, почти шагом, подвигалась толпа всадников.
   Дорога пошла густым лесом.
   Проехав ещё с версту, передовой всадник остановился. Он внимательно огляделся кругом, взглянул на небо, порозовевшее от заката, и решительно спрыгнул на землю. Понемногу подъезжал и останавливался и весь отряд.
   Передовой, сняв шапку, подошёл к двум всадникам, сидевшим на красивых вороных лошадях в богатой сбруе.
   -- Здеся-тко, государи великие! -- произнёс он с низким поклоном. -- Тут, влево, тропка сейчас будет...
   Те, которых он назвал государями великими, с помощью слуг слезли с лошадей и вслед за проводником по чуть заметной тропке свернули в лес. За ними гуськом, по одному, потянулся весь отряд. Лошадей спешившиеся всадники вели в поводу.
   -- Надо быть, ночевать в лесу придётся, князь! -- вполголоса проговорил высокий смуглый мужчина в лисьем кафтане -- один из тех, к кому обращался проводник. Это был знакомый уже нам князь Дмитрий Юрьевич.
   Товарищ его, князь Иван, пожал плечами:
   -- Коли не ждёт в сторожке- придётся, государь...
   Впереди меж деревьев засветлело. Через минуту открылась небольшая лесная поляна. Та же узенькая тропка вела наискось через всю поляну к противоположной опушке. Здесь, под деревьями, приютилась небольшая сторожка, полузасыпанная снегом. Кругом не виднелось никакого другого жилья и стояла мёртвая тишина...
   Проводник подошёл к сторожке и отворил низенькую покосившуюся дверь. Оба князя, нагнувшись, вошли вслед за ним. В избёнке было темно и холодно.
   -- Нету... ночевать будем, -- проговорил Дмитрий. -- Не уехал, знать, сегодня ещё...
   Слуги натаскали в избушку сухого валежника, и через несколько минут на земляном полу затрещал небольшой костёр: едкий сизый дым наполнил всю сторожку, выбиваясь клубами в открытую дверь... В таком дыму, казалось бы, нельзя пробыть было и минуты, но оба князя, как и все русские люди, привычные ко всему, спокойно устроились на разостланных для них на полу кошмах...
   Оживилась и пустынная лесная прогалина.
   В нескольких местах запылали костры, послышался людской говор; с опушки то и дело доносилось ржанье лошадей...
   Наступила тёмная, безлунная ночь; княжеская челядь -- большей частью из небогатых боярских детей, -- утомлённая дневным переходом, стала устраиваться на ночлег вокруг костров под открытым небом. Понемногу замолкали голоса; вся поляна погрузилась в сон.
   Не все, однако, спали в эту минуту: около ближайшего к сторожке костра, шагах в десяти от двери, сидели четыре человека и тихо разговаривали между собой; одежда всех четверых была богаче, чем у остальных челядинцев; для них на снегу были постланы кошмы, и по всему было видно, что это -- ближние княжеские люди... Между ними был и тот, который давеча указывал дорогу князьям на поляну. Он приходился дальним родственником боярину Старкову и вместе с ним приезжал из Москвы к князю Можайскому. Он был из числа тех выборных от боярских детей, о которых говорил боярин Можайскому. Звали его Иваном Волком, и это прозвище как нельзя более подходило к нему: лицо у Волка было постоянно угрюмое и нахмуренное, а маленькие, косые глаза совершенно по-волчьи злобно смотрели исподлобья.
   Двое других -- старик и молодой, оба боярские дети-были стремянными князей Дмитрия и Ивана; четвёртый -- молодой боярский сын по прозванию Бунко, родом рязанец -- принадлежал к дворне Можайского. Во время последнего похода против татар Бунко оказал какую-то услугу князю Ивану, и тот обласкал его и наградил поместьем около Козельска...
   Бунко и Волк лежали рядом на кошмах и только изредка вступали в разговор, который вели между собой княжеские стремянные...
   Старик стремянный, которому всё казалоеъ холодно, подбросил несколько веток в огонь.
   -- Шибко морозит, -- проговорил он, протягивая руки к самому огню, -- ровно и на февраль не похоже...
   -- У тебя всё морозит, дядя Степан! -- засмеялся молодой. -- И летом, чай, в тулупе ходишь...
   Старик, не говоря ни слова, подбросил ещё ветку.
   -- Поживёшь с моё, парень, сам такой же будешь... -- добродушно заметил он. -- И куда только тащимся мы, прости Господи?!
   На этот вопрос никто ему не ответил. Старик не унимался.
   -- Волк, ты-то, чай, знаешь?! -- обратился он снова к проводнику.
   Волк лежал, облокотившись на руку, и пристально смотрел в огонь; пламя костра отражалось в его жёлтых глазах, и они то и дело вспыхивали и светились совсем по-звериному...
   -- Дорогу-то, старина, знаешь, по коей шли? -- насмешливо спросил он вместо ответа.
   Старик немного рассердился.
   -- И впрямь Волк ты, Иван, а не человек! -- проговорил он. -- Тебя по-божески спрашивают, а ты рычишь да огрызаешься... И где тебя нашёл такого боярин твой?!
   -- Родственники мы с ним: меня да его один поп крестил, -- лениво отозвался Волк.
   Молодой стремянный и Бунко засмеялись. Старик покачал головой.
   -- Ты говоришь, по какой дороге идём? Знамо-по Коломенской!.. А дорога в Москву ведёт, -- в Москву, что ли, идём, Волк? Что тебе, аль сказать жалко?... Все дни молчишь, как пень...
   -- В Москву, старик, в Москву! Это ты верно угадал, -- так же насмешливым тоном ответил Волк.
   Старый стремянный что-то заворчал про себя и стал опять поправлять костёр.
   -- Дядя Степан, а дядя Степан! -- заговорил вдруг молодой стремянный, красивый парень в щеголеватом зелёном кафтане. -- Коли на Москву идём, что ж мы словно тайно по дороге пробираемся?... Неладно что-то. Оно правда, что у моего князя, Дмитрия Юрьевича, николи не узнаешь, куда едет, коли на коня сел... Кажись, не так что-то.
   -- Мели, мели, дурья голова! -- сурово оборвал его Волк. -- Хорошо твой князь делает, что про себя всё держит... Вы бы подняли трезвон...
   Разговор ещё несколько времени продолжался в том же духе. Один только рязанец Бунко не принимал в нём никакого участия и, казалось, совершенно им не интересовался...
   Но это только так казалось; на самом же деле неожиданный приезд Шемяки, а потом Старкова е товарищами сильно его занимали. Хитрый и догадливый рязанец всю неделю прислушивался и присматривался к тому, что говорилось и делалось на княжеском дворе... Но дворня Можайского сама ничего не понимала; а Волк, которого одного оставил боярин Старков, уехав в тот же день назад в Москву, был нем как рыба. На все вопросы иподходы он отделывался или молчанием, или бранью...
   Бунко видел, что оба князя что-то затевают и что боярин Старков с ними в заговоре; но что именно, он всё ещё не мог догадаться...
   Сегодняшний разговор пролил много света в его догадки.
   Оба стремянные уже давно замолчали; заснул, казалось, и Волк...
   Не спалось одному Бунко; он несколько раз вставал, поправлял затухавший костёр, ложился снова на кошму, но заснуть не мог... В голову рязанца нахлынуло столько мыслей, что ему было не до сна...
   "Дела!.. -- думал Бунко. -- По Коломенской дороге идём... на Москву... А зачем на Москву? Коли с добрым, так не ходят тайком, -- правду сказал парень. -- А Волк-то на него как окрысился? Видно, не по сердцу пришлось!.. Нет, тут доброго мало... Князь-от Дмитрий не из таких... Неужто ж Василия и впрямь согнать хотят?!"
   Бунко от такой мысли бросило в жар.
   "И нашего князя сманил за собой!.. Видно, и впрямь так!.."
   И чем больше думал и сопоставлял рязанец все последние события, тем более убеждался в справедливости своего предположения...
   "Ну, сгонят они Василия, -- думал он дальше, -- мой-то князь всё ж ни при чём останется... Значит, и нам выгоды от этого мало... Князь-от Дмитрий своих небось за собой потащит!.. А что, коли упредить великого князя?! -- мелькнула смелая мысль в голове Бунко. -- Упредить и уберечь? То-то наградит небось! Окольничим сделает, в думу посадит, землёй без счёта наверстает!.."
   Мысль гвоздём засела в голове рязанца. Он ворочался с боку на бок, вздыхал, несколько раз приподнимался и смотрел на своих товарищей...
   Костёр опять стал догорать; один только он и светился ещё на поляне, остальные давно уже потухли...
   Бунко приподнялся снова, хотел было подбросить в огонь ветку, но вдруг раздумал и швырнул ветку в сторону... Став на колени, рязанец заглянул по очереди в лицо всех троих товарищей. Все они крепко спали...
   Стараясь не делать шуму, Бунко встал, перекрестился, шагнул в сторону, где были привязаны лошади, и скрылся в темноте...
   Чтобы не разбудить кого из спавших и не поднять тревоги, рязанец стал пробираться по самой опушке поляны, от дерева к дереву. Он успел несколько раз споткнуться, разодрал себе о сучья в кровь лицо и руки, пока наконец добрался до коновязей... Бунко дрожащими руками стал разматывать повод первой лошади, которую нащупал в темноте.
   -- Помоги, Господин- прошептал он и взялся рукой за чёлку, чтобы вспрыгнуть на лошадь.
   Бунко, однако, не успел этого сделать: чья-то тяжёлая рука схватила его за горло и повалила на землю.
   -- Ты куда, пёс?! -- раздался над ним в темноте тихий, злобный шёпот. -- Бежать, упредить хочешь?...
   Рязанец узнал голос Волка и понял, что всё пропало.
   -- Пусти, ошалел ты, что ли?! -- задыхаясь, прохрипел он. -- Лошадей смотрел я...
   Волк отнял свою руку и злобно засмеялся.
   -- Лошадей, гришь, смотрел? Ну ин ладно... Ступайка на своё место, а я здесь покараулю...
   Рязанец с трудом поднялся с земли и молча поплёлся на слабый огонёк потухавшего костра. Теперь ему нечего было опасаться, и он шёл напрямки, толкая и будя на ходу спящую челядь.
   Бунко добрался до костра и, ругаясь про себя, снова улёгся на кошму.
   Через минуту вернулся и Волк. Он искоса взглянул на рязанца и усмехнулся:
   -- Ты, брат, не ходи уж боле... Не ровен час -- рука у меня тяжёлая... А об лошадях не тревожь себя: не украдут,...
   Бунко притворился спящим и ни слова не ответил Волку.
   Тот усмехнулся ещё раз и улёгся с ним рядом. Каждый раз, когда вспыхивал догоравший костёр, Бунко видел, как блестели глаза соседа...
   "Не уйти от него! Всю ночь караулить будет", -- с досадой думал рязанец.
   Словно в подтверждение его мыслей Волк вдруг поднялся и подбросил на уголья целую охапку сучьев. Потухавший костёр задымил и через минуту разгорелся ярким пламенем...
   -- Слушай, ты! -- произнёс Волк, остановясь над Бунко и пренебрежительно толкая его носком сапога. -- Не знаю, что у тебя на уме... а глядеть за тобой буду в оба -- смотри не промахнись вдругорядь!..
   Бунко промолчал и на это...
   На другой день оба князя по привычке проснулись рано. Узнав от челяди, что за ночь не было гонцов, князь Дмитрий нахмурился и сердитый ходил взад а вперёд по сторожке. Видно, не выехал еше Василий-то... вот и нет вестей, -- говорил ему в ответ Можайский, в глубине души сильно сомневавшийся в Старкове, -- не подвёл бы нас под топор приятель-от твой, государь!
   -- Этого, князь, бояться нечего -- не расчёт ему! -- уверенно возразил Дмитрий...
   За верность Старкова по отношению к себе Шемяка действительно мог ручаться: их дружбу скрепляли обоюдные выгоды.
   И Дмитрий не ошибся.
   Часа в три на поляне показался на усталом коне вершник. На все вопросы челяди он отвечал одним требованием- немедленно провести его к князьям.
   Челядинцы провели вершника в сторожку и, поклонившись, вышли.
   -- От боярина ты? От Старкова? -- нетерпеливо спросил гонца Шемяка.
   Гонец поклонился вторично князьям и тихо, почти шёпотом, заговорил:
   -- От него, от боярина Старкова, государь великий!..А велел сказать боярин: Василий, дескать, уехал нонче, в седьмом часу утра, в обитель... Так ты бы, государь, поспешил и к ночи под Москвой был... У рязанских рогаток свои будут люди, тож и у Константиновских ворот...А у ворот, государь великий, спросят: кто, дескать?... Так ты бы, государь великий, приказал людям своим сказать: государь, мол, и князь великий к себе жалует...
   Гонец замолк.
   Дмитрий взволнованно прошёлся по избушке. Князь Иван сидел грустный и сумрачный: очень уж не по душе ему было всё это дело...
   Через несколько минут по выходе гонца из сторожки вышел и князь Дмитрий под предлогом, что ему надо о чём-то распорядиться.
   Шемяка обошёл всех людей и велел им быть наготове. Проходя мимо гонца, он сделал ему незаметно от других знак рукой...
   -- Не велел тебе боярин ещё о чём сказать мне? -- спросил тихо Дмитрий, когда вершник, понявший знак, подошёл к нему под каким-то предлогом.
   -- Велел боярин сказать тебе, государь великий: поехал, мол, Василий, почитай, без охраны -- всего с ним сорок человек... И ещё велел: как войдёшь в Васильевы палаты -- забирал бы ты всех от мала до велика, чтобы упредить Василия не могли... Да и бояр Васильевых тоже прикажи своим людям позабирать, только чтобы князь Иван раньше времени не знал о том...
   Дмитрий кивнул и отошёл от гонца.
   "Не вырваться теперь тебе из моих рук, братец Василий! -- с торжеством думал Шемяка, возвращаясь в сторожку. -- Помудрил над нами, и будет! Все твои обиды припомним тебе!.."
   Через полчаса поляна опустела.
   Непотушенные костры ещё кое-где курились, догорая; несколько ворон прыгало по снегу. Голодные птицы присматривались, не осталось ли чего им после неожиданных гостей...
  

V. Москва-сирота

   В десятом часу вечера к московским рогаткам со стороны Рязанской дороги подъехала большая толпа всадников. Несмотря на позднее время, ночным гостям пришлось ожидать недолго, и через несколько минут они уже двигались по улицам Москвы.
   Москва давно уже крепко спала.
   Москвичи не подозревали, какая опасность грозят их любимому великому князю...
   Не то бы было, если бы кто из жителей увидал отряд: загудел бы мигом набат на одной колокольне, потом на другой, и несдобровать бы тогда Васильевым недругам...
   Но, на беду, никому и в голову не приходило выглянуть на улицу.
   Всюду было тихо и безлюдно.
   Отряд добрался до Константиновских ворот.
   Воин, продолжавший служить проводником, слез с лошади и рукоятью плети несколько раз ударил в ворота.
   Сейчас же -- видно, всё уже было готово к приёму ночных гостей -- в воротах открылось маленькое, потайное оконце, мелькнул свет фонаря, и чей-то голос спросил:
   -- Что за люди?
   -- Государь и великий князь к себе жалует, -- вполголоса ответил Волк.
   Послышалось осторожное позвякивание цепей: тяжёлые, дубовые половинки, обитые железом, распахнулись, и всадники стали осторожно въезжать на кремлёвский двор...
   Шемяка, ехавший впереди вместе с князем Иваном, снял в воротах свою шапку и перекрестился; перекрестился и князь Иван...
   -- Помни, брат, что ты мне обещал, -- проговорил глухим, встревоженным голосом Можайский, -- пальцем не тронуть Василия и его семьи...
   -- Помню, помню, волоса не упадёт с их голов, брат Иван! -- изменившимся от волнения голосом ответил Дмитрий...
   Подъехали шагом к золочёной решётке, окружавшей царский двор.
   Ждали их, видно, и здесь: Волк тихо произнёс несколько слов -- и ворота решётки словно сами собой отворились...
   Никто и не подумал слезть с коня, въезжая во двор: ещё при въезде в Москву челяди было объявлено, что Василий больше-де не государь московский; что продал он, дескать, русскую землю татарам; что за такое лихое дело надо его с места согнать, а на его место сядет, мол, Дмитрий Юрьевич...
   Потому никто и не подумал оказать уважения великокняжескому двору...
   Дмитрий вполголоса распорядился, чтобы челядь окружила все постройки и никого не выпускала...
   У Красного крыльца он вместе с Можайским слез с лошадей и осторожно поднялся на рундук; следом за князьями шло человек пятнадцать боярских детей с Волком во главе...
   Вход в сени был заперт.
   -- Стучи, Волк! -- приказал Шемяка.
   Волк и нагайкой, и кулаком забарабанил в дверь. Глухо и тревожно раздались эти удары в ночной тишине; на заднем дворе залаяла одна собака, за ней другая...
   Волк, не стесняясь, продолжал стучать...
   Сквозь разноцветные слюдяные окна с решётками мелькнул слабый огонь; за дверьми послышались шаги и испуганные голоса людей...
   Не татарва ли опять тайком пробралась в Москву? Но нет, в окна не видно зарева, не слышно также и набата...
   Что же могло случиться? Кто осмелился так нагло ворваться на великокняжеский двор и безобразно дерзко стучаться в царские хоромы?...
   Дворецкий Лука, бледный и испуганный, стоял с ключами в сенях и не знал, что ему делать. Десятка два челядинцев и жильцов, тоже все бледные и перепуганные, перешёптывались друг с другом, боязливо поглядывая на двери...
   -- Беги-ка, Василий, -- дрожащим голосом обратился Лука Петрович к одному из жильцов, -- да постучись к матушке-царице: пусть её милость одевается скорее -- добра-то не ждать уж тут... А ты, Степан, -- обернулся дворецкий к другому, -- снеси фонарей в тайник про случай...
   Стук в двери не прекращался, а даже усилился: теперь стучало как будто несколько человек...
   Дворецкий перекрестился и открыл маленькое дверное оконце.
   -- Кто тут?! -- прерывающимся от страха голосом спросил старик.
   В решётке оконца мелькнуло бородатое лицо Волка.
   -- Отворяй, Лука! -- грубо крикнул он. -- Государь и великий князь в свои хоромы жалует!..
   Поражённый дворецкий отшатнулся от двери. Выскользнувший из рук фонарь со звоном упал на пол...
   -- Что же это, Господи? С нами крестная сила! -- не связно проговорил, озираясь на толпу слуг.
   Челядинцы тоже все помертвели от ужаса...
   -- Отворяй, что ли, чёрт старый! А то двери разобьём! -- раздался снова с крыльца угрожающий голос Волка.
   Один из великокняжеских челядинцев, статный парень из боярских детей, смело подошёл к двери. Он был бледен, но, по-видимому, менее других поддавался страху.
   -- Кто тут говорит, что государь и великий князь к себе жалует? -- твёрдо и громко переспросил он. -- Государь и великий князь московский, Василий Васильевич, на отъезде ноне... Что вы за люди такие? -- закончил он сурово. -- Уходите, пока целы!.. Вернётся государь -- не пожалует вас за такие шутки...
   -- Отворяй, Захар, не ломайся! -- прикрикнул снаружи на боярского сына Волк. -- Не пужай больно, не малые ребята мы, чай, -- насмешливо прибавил он, -- да и врёшь ты всё: государь и великий князь московский, Дмитрий Юрьевич, здесь стоит и гневается... Будет ужо всем вам!..
   -- Братцы, да это Волк ведь старковский?! -- произнёс поражённый Захар, обращаясь к остальным челядинцам. Волка знал весь великокняжеский двор; да и он знал всех в лицо и по именам.
   Старый дворецкий, сразу понявший из последних слов Волка, в чём дело, бессильно опустился на скамью...
   Перед его глазами в одно мгновение промелькнули все ужасы кровавого раздора между братьями...
   Поняла всё и челядь...
   -- Боярин, как бы не прогневить государя и великого князя Дмитрия Юрьевича! -- умышленно громко, чтобы слышно было на крыльце, произнёс один из жильцов. -- Своя-то рубашка ближе к телу! -- вполголоса добавил он в сторону товарищей.
   Трусость и измена уже заползли в их сердца, и они только не решались ещё громко высказать своё решение.
   Лука Петрович сидел на лавке и, казалось, не слыхал обращённых к нему слов.
   Жилец поднял ключи, обронённые дворецким, и решительно шагнул к двери.
   Но он не успел вложить ключ в замочную скважину. Боярский сын, разговаривавший с Волком, ловким движением вырвал у него связку ключей и, оттолкнув растерявшегося жильца, заслонил собою дверь...
   -- Изменники, предатели! -- дрожащим от гнева голосом воскликнул он. -- Как Иуда хотите продать своего царя?! Кому вы крест целовали?... Нет у вас другого государя и великого князя, кроме Василия Васильевича!
   Пламенные, дышавшие негодованием слова Захара на минуту смутили челядь.
   -- Ишь ты, какой верный выискался! -- злобно засмеялся жилец, собиравшийся отпереть дверь. -- Братцы, шерсть-то ведь с нас полетит!.. Что его, дурака, слушать!..Скрутим ему руки, а государь Дмитрий Юрьевич услуги нашей не забудет!..
   Эти слова решили всё дело.
   -- И то, братцы, что на него, безмозглого, смотреть! -- раздались голоса. -- Встретим по-хорошему государя, нам же лучше будет!..
   Вся челядь толпой двинулась к дверям.
   Дворецкий Лука порывался было что-то сказать, но махнул рукой и остался на своём месте... По щекам старика покатились крупные слёзы...
   Челядь окружила Захара и попробовала уговорить его. Но боярский сын выхватил из-за сапога широкий нож и размахом руки заставил попятиться назад холопов.
   -- Зарежу! Подходи, предатели! -- весь бледный, с горящими от гнева глазами, прикрикнул Захар. -- Ужо вернётся госу...
   Парень не успел договорить. Тяжёлая, дубовая табуретка, ловко пущенная жильцом-предателем, острым углом попала в висок Захару.
   Боярский сын замертво повалился на пол...
   Пока всё это происходило в сенях, стук снаружи совершенно прекратился. Князь Дмитрий услыхал сквозь оконце речи челяди и велел повременить выламывать дверь...
   Холопы с униженными поклонами встретили Шемяку. Но Дмитрий, даже не кивнув никому головой, быстро пошёл внутрь хором по знакомым ему переходам...
   Отпирая дверь, холопы оттащили бездыханного Захара в сторону. Парень лежал у стены, широко раскинув руки. Алая кровь из разбитого виска тонкой струйкой стекала на пол...
   Волк, проходя мимо Захара, со зверской усмешкой ударил острым носком сапога прямо в лицо верного слугу Василия...
   -- Пёс ты, Волк, право слово, пёс! -- укоризненно произнёс старик стремянный, шедший сзади.
   Волк злобно захохотал...
   Когда посланный дворецким слуга прибежал на половину великих княгинь, там царила полнейшая тишина. Обе княгини давно уже спали. Спали и дети великого князя. Слуга торопливо разбудил одну из постельных боярынь.
   -- Буди, матушка, обеих княгинь скорее! -- заговорил челядинец, когда боярыня наконец очнулась от крепкого сна. -- Беда стряслась: лихие люди на государев двор на пали!..
   Боярыня дико вскрикнула и, как была, неодетая, бросилась в опочивальню княгини Марьи...
   Через несколько минут по всей женской половине заметались испуганные женщины. Не зная ещё, что случилось, они уже голосили и причитали на весь дом. Княгиня Марья, схватив на руки обоих маленьких детей, с воплями ужаса бросалась то к одной, то к другой своей боярыне...
   Старуха Софья, одна в этой суматохе сохранившая хладнокровие, успела кое-как одеться и войти в опочивальню невестки.
   -- Матушка, -- вскрикнула княгиня Марья, бросаясь к старухе, -- напали злодеи на государев двор! Пожгут и порежут нас всех! Он, ой, Васенька, князь ты мой, на кого ты нас покинул!..
   И княгиня заголосила ещё пуще.
   -- Где Василий-то? -- отрывисто спросила Софья о жильце, присланном дворецким.
   -- У дверей он, княгиня-матушка! -- указала ей одна из плачущих боярынь.
   Софья вышла в тёмный коридор.
   -- Что такое стряслось, Василий?... -- спросила она жильца.
   -- И сами не знаем, княгиня-государыня! -- ответил жилец. -- Что ни на есть силы стучат в Красное крыльцо... Кому ж, окромя лихих людей, на такое решиться?...
   Дело было необычное -- стучать, да ещё среди ночи, в хоромы великого князя!
   Значит, беда действительно стряслась.
   Старуха Софья быстро всё сообразила и стала немедля распоряжаться.
   Она прикрикнула на растерявшихся боярынь, велела им одеться самим и одеть великую княгиню с детьми. Сама же поспешно отворила одну из укладок в своей опочивальне и вынула несколько изукрашенных ларцов. С ними в руках она снова вышла в коридор.
   -- Бери-ка, Василий, снеси скорее в тайник да приходи назад скорей... великую княгиню с детьми поведёшь!..
   Жилец взял ларцы и скрылся в одном из переходов.
   Старуха Софья между тем оделась окончательно сама и успела закутать невестку и внучат.
   Через несколько минут вернулся Василий. В руках у него был слюдяной фонарь.
   -- Веди скорее! -- встретила его Софья.
   Плачущая княгиня Марья, мамка с детьми, боярыни и девушки, предводительствуемые жильцом, голося и причитая, стали спускаться по потайной лестнице в подклеть. Фонарь Василия сильно светил в темноте, и мрак ещё более усиливал испуг и отчаяние женщин...
   Княгиня Софья молча шла сзади всех.
   В подклети, заставленной сундуками и укладками, было холодно и сыро. Один из сундуков, казавшийся на вид чрезвычайно тяжёлым, был сдвинут в сторону, и на его месте зияла открытая подполица. Здесь был тайник.
   Василий с фонарём подошёл к подполице и осветил первые ступени лестницы, уходившей, казалось, в тёмную бездну...
   -- Там уж ждут с фонарями холопы, княгиня-матушка! -- проговорил он, помогая жене великого князя спускаться в тайник.
   Когда все женщины скрылись из глаз, Василий захлопнул подполицу и без труда поставил на прежнее место сундук. Сундук на самом деле был пустой, да и сам по себе весил многолегче других...
   Василий направился на половину великого князя.
   Но он не успел пройти и двух горниц, как послышались тяжёлые шаги и громкий говор.
   "Они... ворюги лихие!"- мелькнуло в голове жильца, и он, бросив фонарь, опрометью кинулся назад к потайной лестнице. Спустившись вниз в подклеть, Василий на ощупь добрался до знакомого сундука, поспешно сдвинул его с места и поднял затвор. Сойдя на несколько ступеней, жилец потянул верёвку и захлопнул за собой подполицу...
   В тайнике царил непроницаемый мрак.
   Ощупывая руками и ногами ступени, Василий осторожно спустился на дно. Отсюда по направлению к берегу Москвы-реки шёл длинный, узкий коридор. Кирпичные стенки и пол коридора были мокры от сырости...
   Василий перекрестился и, держась руками за противоположные стенки, пошёл по тайнику.
   Когда Шемяка и Можайский с толпой слуг вошли на женскую половину дворца, там было всё с виду тихо и спокойно. В передней горнице даже теплились лампады перед образами.
   Волк, шедший впереди всех, первым вошёл и в опочивальню молодой княгини. Он сразу заметил следы недавнего переполоха. Некоторые скрыни были оставлены открытыми, на лавках и сундуках брошено в беспорядке разное платье-Волк оглядел сразу всё это своим острым взглядом и насмешливо свистнул.
   -- Улетели птички, государь великий! -- тихо проговорил боярский сын, обращаясь к Шемяке, который в эту минуту вошёл в горницу.
   Князь Дмитрий досадливо повёл плечами, и на его лбу показалась гневная складка.
   -- Далеко им не уйти... разыскать надо! -- отрывисто проговорил он.
   Князь Иван покачал головой, и на его лице выразилось неудовольствие.
   -- Оставь их, брат... какая тебе в них корысть? Пущай идут себе с Богом! -- попробовал он заступиться за обеих княгинь.
   -- Зла им делать не буду -- крест целовал, а найти надо... придержать, пока всё кончится! -- упрямо возразил Дмитрий. -- И куда им уйти! В тайник разве?...
   Можайский, не возражая больше, вздохнул и сел на ближнюю лавку, покрытую узорным ковром.
   Рябой и высокий холоп -- тот самый, который пустил скамейкой в голову верному Захару, -- при последних словах князя Дмитрия выступил из толпы слуг.
   -- Государь великий! -- проговорил холоп, кланяясь земно. -- Прикажи, пожалуй, обыщем тайник? Бегал я в подклеть: видать, что туда ушли...
   Действительно, Василий, проводивший княгинь, а потом и сам спустившийся в тайник, второпях не притворил за собою дверь, ведущую в подклеть; а в самой подклети пустой сундук, сдвинутый со своего места, позволял сразу увидеть вход в тайник...
   Князь Дмитрий хотя и бывал много раз во дворце брата, до не знал, где устроен тайник. От Юрьевичей, конечно, это тщательно скрывалось, и такая предосторожность была вполне понятна по отношению к брату -- заклятому врагу...
   Шемяка немедленно велел рябому холопу указать ход в подклеть. Через минуту он был уже внизу и при свете фонарей осматривал потайной ход...
   Князь Иван не пошёл за братом и остался ожидать его наверху...
   У него было нехорошо на душе.
   "Ночью... как разбойники, напали на семью брата и государя, -- думал он. -- Грех великий... А как же быть, коли, без этого нельзя: не отдавать же и впрямь татарам Москвы?!"- сейчас же возразил он сам себе.
   Он сознавал необходимость своего поступка, но обстановка, при которой всё совершалось, действовала на князя Ивана удручающе...
   Между тем внизу, в подклети, по приказанию князя Дмитрия слуги подняли тяжёлую подполицу. Из жёлтой ямы опять пахнуло сыростью и холодом... -- Куда выходит тайник? -- спросил Шемяка у рябого холопа.
   -- На самую реку, на берег выходит, государь великий! -- подобострастно кланяясь, ответил Холоп.
   -- Ещё есть ход, государь великий! -- выступил из толпы слуг другой холоп, хотевший тоже выслужиться перед новым великим князем.
   Дмитрий вопросительно взглянул на говорившего.
   -- Один ход точно ведёт на берег, государь вели кий, -- продолжал холоп, -- а другой есть, боковой, тот в башню выходит...
   Шемяка сейчас велел Волку с несколькими, боярскими детьми обыскать подземелье...
   -- Не худо бы и на реку людей послать, государь великий! -- посоветовал Волк. -- Мы отсюда, а другие там бы перехватили... Так-то оно вернее будет...
   Шемяка одобрил этот совет и отдал соответствующее распоряжение.
   Посмотрим теперь, что случилось с обеими княгинями и их спутницами.
   Как и сказал княгиням Василий, в тайнике их уже ожидали с фонарями двое холопов, посланных туда с самого начала дворецким Лукой.
   Испуганные и трепещущие женщины торопливо шли несколько минут по сырому коридору. Над их головами то и дело с шорохом и писком проносились потревоженные неожиданными гостями летучие мыши; своими когтистыми крыльями отвратительные создания задевали беглянок по лицу, цеплялись за их одежды и только ещё более усиливали испуг бедных женщин...
   Пройдя саженей пятьдесят, холопы вдруг остановились.
   -- В башню али на берег прикажешь, государыня- княгиня? -- спросил один из них у жены великого князя.
   Княгиня Марья беспомощно взглянула на свекровь.
   -- В башню веди... там вернее будет! -- быстро решила старуха.
   В этом месте тайник разветвлялся. Холопы поправили фонари и свернули в боковой проход. Через несколько минут коридор кончился. При слабом свете, фонарей из темноты выступили первые ступени каменной лестницы, уходившей вверх.
   -- Идите, откройте сперва подполицу... а потом назад спуститесь -- мы здесь обождём! -- приказала слугам княгиня Софья.
   Холопы поднялись на первые ступени, и через минуту свет их фонарей уже слабо маячил в высоте над головами беглянок...
   -- Отворяют... сейчас за нами вернутся! -- проговорила одна из боярынь, прислушиваясь. Сверху действительно донёсся глухой стук; он несколько раз прекращался и затем возобновлялся опять. Так продолжалось несколько минут...
   "Заперта подполица снаружи, а в башне никого нет на стороже!"- мелькнула зловещая мысль в голове княгини Софьи.
   Как бы в подтверждение её догадки стук наверху прекратился. Красные точки фонарей замелькали ближе, послышались шаги возвращающихся обратно слуг.
   -- Государыня-княгиня, -- заговорили они в один голос, -- беда: заперта подполица, а в башне никого нет...
   -- Может, разбить можно? -- отрывисто спросила Софья...
   -- Да чем же, государыня? -- растерянно ответил один из холопов. -- Голыми руками не разобьёшь... а мы и топора с собой не захватили!..
   -- Ведите назад, на берег, -- сразу решила Софья, -- авось там выберемся...
   Холопы быстро пошли вперёд.
   До выхода на берег нужно было пройти ещё саженей шестьдесят...
   -- Слышь-ка, Семён, -- обратился один из слуг к своему товарищу, -- а ну как и там закрыто?...
   Тот только вздохнул и покачал головою.
   В эту минуту перед ними словно из-под земли вырос Василий. Слуги в полутьме даже сразу его не признали и в испуге остановились.
   -- Да это ты, Василий? -- произнёс наконец один из холопов, поднося фонарь к самому лицу боярского сына.
   -- Я, ребята... Что только наверху деется! -- в ужасе проговорил Василий. -- Чуть было не наскочил на злодеев, да убечь успел...
   И Василий, волнуясь, стал рассказывать, что произошло после того, как он поднялся наверх.
   Шествие тронулось дальше.
   Пол коридора стал заметно понижаться. Ещё труднее стало идти по скользким кирпичным плитам.
   -- Ну, Господи, благослови! -- проговорил один из холопов, когда свет фонаря упал на низкую дубовую дверь.
   Дверь была так узка, что двум людям пройти одновременно казалось невозможным.
   Дверь была заперта массивным железным засовом. Василий с товарищами втроём и то с большими усилиями, отодвинули заржавевшее железо. Дверь отворялась внутрь. Но как её ни дёргали слуги -- она не подавалась, словно приросла к притолоке и стенам коридора...
   -- Примёрзла со всех сторон! -- с отчаянием проговорил Василий. -- А ну, ещё попробуем, ребята! -- И он, напрягая все свои силы, потянул за дверную скобку.
   Дверь наконец дрогнула и подалась.
   Но за дверью беглецов опять подстерегала беда. Оказалось, что выход вплотную занесён снегом.
   Когда дверь была открыта, Василия и его товарищей осыпала целая туча снежной пыли.
   За дверью была снежная стена-Василий и его товарищи стали пробивать выход. Слежавшаяся у двери снежная поверхность была тверда, и её приходилось разбивать. Дальше дело, однако, пошло легче.
   Женщины тревожно, с выражением ужаса и отчаяния на лицах, следили за работой слуг...
   Княгиня Марья, поникнув головой на плечо к одной из своих боярынь, тихо всхлипывала. Старуха Софья стояла молча, сурово сдвинув свои густые, ещё тёмные брови...
   После нескольких минут тяжёлой работы Василий, весь в снегу, издал радостное восклицание.
   -- Насквозь достал, братцы! -- крикнул он. -- Скоро и проползти можно будет!..
   Среди женщин послышались вздохи облегчения. Княгиня Софья медленно перекрестилась. Ещё несколько ударов, несколько усилий -- и они спасены...
   Вдруг из тайника послышался какой-то шум.
   -- Никак, погоня за нами, Царица Небесная! -- в ужасе воскликнула одна из боярынь. -- Идут, идут, злодеи!..
   Саженях в двадцати действительно замелькали фонари и послышались голоса.
   Княгиня Софья, схватив на руки маленьких внучат, первая бросилась к вырытому слугами в снегу отверстию. Но проход ещё был настолько мал, что даже ползком невозможно было сквозь него пробраться.
   Да было и поздно.
   Волк и его товарищи уже заметили беглецов.
   -- Держи, ребята, уйти хотят! -- крикнул он, бросаясь на Василия.
   Завязалась борьба... Она была непродолжительна. Здоровый Волк и его четверо товарищей в минуту оттеснили от дверей Василия и двух других слуг и скрутили им руки.
   Княгиня Марья и одна из её боярынь от страху лишились чувств; другие женщины, громко крича, бросились было назад по коридору, но Волк грубо преградил им дорогу.
   Спасения не было...
   Волк дерзко прикрикнул на плачущих женщин и повёл их назад. Княгиня Марья так ослабела, что её пришлось нести на руках...
   Князь Дмитрий, отправив слуг в тайник, не поднялся наверх, а остался ожидать их возвращения в подклети.
   Он присел на сдвинутый со своего места сундук и огляделся кругом. Вынутые из фонарей свечи скупо освещали подклеть, заставленную по стенам доверху сундуками, укладками и скрынями. Были тут и простые, дубовые; были окованные сплошь железом, с тяжёлыми замками...
   Шемяка попробовал было сдвинуть с места один из таких сундуков, но сундук был так тяжёл, что князю не удалось его даже и качнуть...
   -- Насобирал добра брат Василий! -- с нехорошей усмешкой проговорил князь, садясь на прежнее место. -- Коли и ещё раз заплатил бы откуп татарам -- жирен бы ещё остался!..
   Дмитрий был в подклети один.
   При виде богатства Василия, его спокойного и привольного житья Дмитрию вспомнились все собственные мытарства и неудачи... И опять в его озлобленной душе вспыхнула ненависть к брату и жажда мщения...
   -- Князь Иван говорит: "Не пойду я на кровь!"- громко проговорил он, как бы с кем рассуждая. -- И я на кровь не пойду!.. А только свету тебе не видать более, брат Василий!..
   Из открытой подполицы послышался шум голосов.
   Князь Дмитрий заглянул вниз. Там во мраке мерцали и колебались красные точки фонарей...
   Через минуту из подполицы показалась толпа вместе с Волком...
   -- Нашли?! -- с беспокойством обратился к нему Шемяка.
   -- Ведём, государь великий! -- нагло улыбнулся боярский сын. -- Постарались для княжеской милости!.. Позамешкались бабы немножко: княгиню-то Марью волоком волокут: обмерла, вишь, со страху...
   Из подполицы между тем показалась высокая фигура княгини Софьи. Старуха держала на руках любимого своего внука. Она уже успела сообразить всё и решила, как ей надо будет поступать...
   -- Привёл Господь Бог опять встретиться, княгиня- тётушка! -- не вставая с места, бросил ей Дмитрий. -- Авось теперь-то поменьше спеси в тебе будет!..
   Старуха не ответила ни слова и только посмотрела на племянника. Но в этот мимолётный свой взгляд она вложила столько пренебрежения и презрения, что князя всего передёрнуло.
   Вслед за Софьей почти сейчас же выбрались из тайника боярыни и княгиня Марья: супруга великого князя всё ещё находилась в обморочном состоянии. Её почти на руках вынесли из подземелья...
   -- Отвести их всех наверх, в горницы -- пусть там остаются пока! -- распорядился Дмитрий. -- Да караулить хорошенько, а то опять сбегут!..
   -- С бабами на рать вышел, племянничек? -- сквозь зубы насмешливо кинула ему Софья...
   Чёрные глаза Дмитрия вспыхнули. Он сделал было шаг к тётке, но сдержался и только пренебрежительно махнул рукой...
   -- Ведите их! -- произнёс он, отворачиваясь.
   Измученные, полуживые от всего пережитого ужаса вернулись женщины в свои горницы. Княгиню Марью и детей сейчас же уложили. Старуха Софья спать не легла. Она села у окна в горнице невестки и глубоко задумалась...
   А на другой половине дворца, в главных сенях, слышались чьи-то заглушённые рыдания. Дворецкий Лука сидел на лавке, плакал и стонал.
   -- Господи Боже мой, -- повторил в сотый раз старик, покачивая уныло своей седой головой, -- говорил ведь я: быть худу, коли воронограй над крышей!..
   Только одна эта мысль и осталась теперь в голове старика. Остальное всё в ней смешалось и перепуталось...
  

VI. Вороньё налетело

   Грустно и уныло на женской половине Васильева дворца... Молодые и старые боярыни, мамушки и сенные девушки плачут в одни голос, окружив постель великой княгини Марьи... А великая княгиня, уткнувшись лицом в подушки, глухо и однообразно стонет. Слёз у ней нет больше. Выплакала все уже, бедная... У окна по-прежнему сидит, опустив голову на руки, старуха Софья. Она одна не плачет. Она думает о том, как ей известить сына и государя Василия о нежданной лихой беде...
   А из окна глядит на неё чёрная, зимняя ночь. До рассвета ещё далеко...
   Старуха вздохнула и поднялась со своего места. Боярыни и мамушки расступились и дали пройти Софье к постели великой княгини Марьи...
   -- Полно вам выть-то! -- сурово бросила боярыням Софья. -- И так в ней душа еле держится!..
   Сказав это, мать великого князя тронула за плечо невестку.
   -- Не надрывай себя, Марьюшка, -- произнесла она, смягчая насколько возможно свой голос, -- авось ещё Бог смилуется над нами!..
   Но княгиню Марью было невозможно утешить. Она лежала, вздрагивая всем телом и испуская по-прежнему глухие и бессловесные стоны...
   Софья покачала головой и пошла к дверям терема.
   "Как известить Василия?..."
   Великая княгиня заглянула в следующую горницу...
   Там сидело несколько человек боярских детей. Им приказано было Дмитрием зорко караулить пленниц...Софья оглядела их всех и опять вздохнула. Все были чужие, незнакомые ей люди...Не станет же Дмитрий приставлять караул к ним из Васильевых слуг!..А сторожа, боярские дети, даже и не встали, когда вошла к ним мать Василия.
   Старуха понурила свою гордую голову и с отчаянием и гневом в сердце вернулась в опочивальню невестки...
   А в это время на другой половине дворца Дмитрий распоряжался как у себя дома...
   Захватил он мать и жену брата Василия... Захватил младших детей... Зато сам Василий на свободе; ещё все его считают государем и великим князем... А что, если вдруг да не удастся его захватить?... Что будет тогда?... Придётся бежать, и бежать с позором...
   И вот Дмитрий на всякий случай приказал принести к себе все ларцы и укладки, где хранились драгоценности брата...
   Побежали отыскивать дворецкого Луку. Но старик ничего не понимал. На все вопросы он только бессмысленно качал головой и недоумевающе разводил руками. Не то притворялся старик, не то в самом деле ума лишился...
   Потормошили его да и бросили...
   Побежали к новому государю и великому князю слуги и доложили, что не говорит старик ничего... Скрывает, мол, где всё спрятано...
   -- Уж мы его и так и сяк донимали -- молчит, только головой мотает! Коли прикажешь, государь великий, мы и без него всё отыщем! -- говорили холопы...
   И вот всё перерыли услужливые Васильевы холопы в государевых горницах; в комнату, где сидел государь Дмитрий Юрьевич, натащили целую кучу всяких ларцов, утвари золотой и серебряной, целую гору шуб и кафтанов на драгоценных мехах...
   Не было ключей -- разбили ларцы и укладки...
   Жемчуг, яхонты, алмазы брызнули миллионами искр перед глазами Дмитрия...
   Перстни дорогие, запоны и обнизи, пояса тяжёлые -- всего было вдосталь...
   Всё приказал новый государь и великий князь ссыпать в один сундук. Так удобнее увезти было...
   Много казны накопили отец и деды Василия!.. Одних кубков золотых, судков таких же да блюдцев, да солониц насчитали более двухсот!..
   Ножи, ложки, вилки двузубые, ендовы в две-три гривенки весом -- ссыпали в сундуки, не считая...
   Платья всякого тоже немало набралось. Шуб дорогих -- собольих, на чёрно-бурой лисице, на красивом горностае -- до пятидесяти оказалось...
   Кафтанов из объяри, из алтабаса и зарбева, с нашивками, с пуговицами золотыми, с кружевом таким же, с каменьем да жемчугом натащили холопы целую гору...
   Было чем поживиться великому князю Дмитрию Юрьевичу.
   Во дворец между тем прибыли боярин Старков, да Никитиных двое, да Друцкой-князь Семён и другие, кто держали сторону двоюродного брата Василия.
   Все они, как приехали, поцеловали крест новому государю.
   -- Будем за тебя грудью стоять, государь и великий князь московский Дмитрий Юрьевич! Дай тебе Бог благополучного и долгого княжения! -- говорили бояре, подходя один за другим и целуя руку Дмитрия...
   После того как к кресту все приложились, боярин Старков да Друцкой подошли вдвоём к государю.
   -- Государь великий! -- произнёс Старков. -- А мы уж от себя, не во гневе твоей милости, распорядились обо всём: мои да князевы людишки, пока ты здесь управлялся, кое-кого из ворогов твоих позабирали...
   -- Кого да кого? -- быстро спросил Дмитрий.
   -- Ряполовских троих, Семёнова, Кошку с сыном...
   Хитрый старик действительно не потратил даром времени. Лишь только ему дали знать, что Дмитрий и Можайский успели пробраться благополучно в Кремль и заняли дворец, Старков сейчас же начал действовать и сам. Толпа его и князя Друцкого челядинцев, вооружённая с ног до головы, оцепила по очереди дворы бояр, известных как приверженцев Василия...
   Сонных холопов боярских перевязали без труда, а кто сопротивляться вздумал -- тех и приканчивали на месте...
   Без шуму и без тревоги обделали все дело люди Старкова и Друцкого...
   Бояр забрали...
   Обходя боярские дворы, заглянули часом людишки Старкова и к торговым людям... Выбирали только, кто был позажиточней, чтобы недаром время потратить...
   И здесь удалось без шуму дело сделать.
   А Москва спала и не подозревала, какие дела творятся в самом её сердце в эту глухую зимнюю ночь...
   Спали москвичи крепко и не знали, что за утро, когда проснутся, не будет у них больше их великого князя Василия Васильевича. Будет другой, пришлый и нелюбимый, хотя того же великокняжеского рода...
   Обнял великий князь Дмитрий Юрьевич боярина Старкова и князя Друцкого за такую их верность и попечение, расцеловал и пообещал век не забыть их услуг...
   -- Из бояр да из духовенства нет более у тебя пока ворогов, государь великий! -- заговорил снова Старков. -- Только думаем мы с князем, надо твоей княжеской милости поторапливаться: упустишь время -- не вернёшь потом...
   -- Я было думал до утра обождать, объявить обо всём народу, а там и за Василием ехать, -- отозвался задумчиво Дмитрий.
   Старков и Друцкой горячо запротестовали: -- И не думай того, государь! На Москве мы сами останемся, поутру объявим всё -- противиться некому будет.
   ... А ты с князем Иваном, не мешкая, в обитель отправляйся и там всё устраивай...
   -- А с матерью да женой Василия как быть?... Боюсь оставлять их...
   -- И не надо оставлять! -- подхватил князь Друцкой. -- Вели их усадить в колымагу да и вези за собой... Оно вернее будет так-то, государь великий!..
   Дмитрий подумал и согласился со своими благожелателями...
   Опять, как и третьего дня, на дворе позади Васильевых хором закипела работа. Вывели всех оставшихся лошадей. Вытащили все, какие были, колымаги, каптаны, пошевни и простые розвальни...
   Все их наполнили добром Васильевым. Часа два, почитай, носили из дворца сундуки, укладки, ворохи шуб и платья... Жильцы, боярские дети и челядинцы Васильевы работали не покладая рук: очень уж всем хотелось выслужиться перед новым государем...
   Никому и в голову не приходило пробраться тайком из дворца, ударить в набат на первой колокольне и поднять на ноги сонную Москву.
   Да если и пришло -- не удалось бы, пожалуй...
   Челядь Шемяки и Можайского да людишки Старкова и Друцкого окружили вплотную весь государев двор. Трудно бы было пробраться смельчаку...
   Приготовили каптану и для великих княгинь с детьми...
   Осмотрел всё Дмитрий, велел готовиться людям к отъезду и сам пошёл на женскую половину дворца.
   Старуха Софья сидела у постели невестки, когда в горницу вошёл племянник.
   Княгиня Марья совсем занемогла, утомлённая долгими рыданиями. В горнице было тихо...
   -- Вели одеть детей, да и сами одевайтесь! С собой повезу вас! -- повелительно обратился Дмитрий к тётке.
   -- Боишься на Москве-то, видно, оставить? -- насмешливо ответила ему Софья. -- Погоди, будет и тебе праздник...
   Дмитрий махнул рукой и вышел из опочивальни. По уходе племянника старая княгиня разбудила боярынь, уснувших, как пришлось, по лавкам. Как всегда, не торопясь и спокойно, отдала старуха все нужные приказания.
   -- Мать и Царица Небесная, да куда же это повезутто нас, государыня? -- всплеснула руками та самая молодая боярыня, что накануне напугала всех, когда прибежала и рассказала о дурной примете.
   -- Ну, ты-то, пожалуй, и здесь останешься... Не бойся очень... Одевай великую княгиню скорей!.. -- прикрикнула на боярыню Софья.
   Умная старуха уже отчасти освоилась со своим новым положением пленницы Дмитрия. Она прекрасно сознавала, что сопротивление с её стороны ни к чему не поведёт, а только излишне раздражит племянника... Понимала, что и оставить их на свободе для Дмитрия было невозможным делом...
   Заохали и захлопотали опять боярыни и девушки. Бедную княгиню Марью едва на ноги подняли...
   Пережитые волнения и слёзы так её обессилили, что она, казалось, перестала на время понимать, что вокруг неё происходило.
   -- Везёт нас Дмитрий за собой куда-то!.. -- пояснила ей свекровь, когда Марья приподнялась наконец на постели.
   Марья только тупо посмотрела на старуху и ничего ей не ответила. Боярыни со слезами и причитаниями стали её одевать, а она сидела неподвижная и беспомощная... Редкие, безмолвные слёзы катились по её щекам...
   Наконец её одели. Одели и закутали обоих детей Василия.
   Всё соображавшая и не терявшаяся Софья послала к племяннику спросить, скольких боярынь им можно взять с собою...
   Посланная через минуту вернулась.
   -- Велел он тебе, государыня-княгиня, сказать, чтоб не брала ты больше как четверых... Скажи, грит, тётке -- княгине: некогда мне с вами возиться... Пусть, грит, усаживаются идут, сейчас поедем! -- охая, передавала боярыня слова Дмитрия. -- И такой-то он страшный да злющий, словно ворон чёрный!.. -- добавила она.
   Сравнение с вороном вывело из оцепенения княгиню Марью... Она как будто сразу всё вспомнила...
   И опять разразилась на всю горницу громкими, неудержимыми рыданиями...
   -- Не послушался ты меня, князь ты мой ненаглядный!.. Налетело на нас вороньё чёрное, заклевало нас, сирот твоих горьких!.. -- причитала она между рыданьями...
   -- Ведите великую княгиню! -- распорядилась Софья и, сняв один из образов со стены, сама твёрдо пошла впереди.
   За нею две боярыни повели под руки плачущую Марью. Две другие мамушки несли на руках ребятишек...
   Оставшиеся боярыни, мамушки и девушки, плача и причитая, пошли провожать до двора обеих княгинь...
   На дворе уже всё было готово к отъезду.
   Опять отворились ворота золочёной решётки Васильева двора...
   Только не добрых гостей они выпускали на этот раз. Не с добром эти гости приезжали, не на доброе и теперь ехали...
   На царском дворе остались только холопы Старкова и Друцкого. Надо было ещё до утра покараулить, чтобы не поднял кто переполоха в Москве...
   Опустели царские горницы. Двери повсюду открыты настежь, со столов сдёрнуты дорогие скатерти, на стенах не видать икон в золоте и каменьях. В опочивальне Василия всё вверх дном поставлено, всё перерыто и разбросано. На полу валяется несколько кафтанов дорогих, шапки меховые... На столе, за которым третьего дня беседовал великий князь с митрополитом Ионою, рассыпан мелкий жемчуг...
   Перерыта постель Василия: и её не пощадили холопы, усердно разыскивая для Дмитрия спрятанные драгоценности...
   Две восковые свечи догорают на столе. При их мерцающем свете картина разрушения и грабежа выглядит ещё безотраднее...
   Разбитые ларцы и скрыни, разорванные одежды... Вон валяется на полу старая икона с потемневшим ликом... Ризы на ней нет: кто-то кощунственной рукой надругался над святыней...
   Словно ураган пронёсся над великокняжескими хоромами, перебил, переломал, перепортил всё и унёсся дальше...
   Словно хищники татары побывали в этих горницах: только они так умели хозяйничать...
   Не видать никого и из челяди.
   Всех почти забрал с собою Дмитрий. А тех, кто не хотел было ехать, связали да по конюшням рассадили... Вернётся, мол, завтра государь и великий князь Дмитрий Юрьевич к себе во дворец из обители -- пусть полюбуется верными слугами.
   Только не много было таких.
   Вернее всех оказался боярский сын Захар, да и тот теперь не мог бы побежать да поднять тревогу. Лежал он на заднем дворе, прямо на снегу, давно уже безмолвный и недвижимый...
   Как съехал со двора поезд Дмитрия да затихло всё вдали -- людишки Старкова да Друцкого в свою очередь пробрались в царские покои...
   И на их долю пришлось немало из того, что было брошено или не замечено...
   Ночь подходила к концу.
   В восьмом часу утра только что рассвело -- на всех колокольнях кремлёвских церквей и соборов ударили в набат...
   Тревожно и жутко прозвучали в воздухе первые удары...
   Бом... Бом... Бом...
   Бояре Старков, Друцкой, Никитин и другие созывали народ на Красную площадь...
   Проспали москвичи своего великого князя...
   Москва заволновалась.
   Разное толковали жители, но никак ещё не могли догадаться, в чём дело...
   А кремлёвские колокола гудят не переставая.
   Бом... Бом... Бом...
   Тревогой и смутой запахло в воздухе...
   Через час уже после того, как ударили в набат, вся Красная площадь была занята волнующимся морем голов...
   Всё чего-то ждут, волнуются и гомонят... -- Гул смешанных голосов висит над площадью.
   Но вот толпа колыхнулась, раздалась и пропустила нескольких бояр в богатых одеждах, ехавших верхами.
   Бояре в высоких шапках ехали медленным, спокойным шагом.
   Конюхи вели под уздцы боярских лошадей, вычурно убранных и изукрашенных...
   -- Старков боярин?... Никитиных двое!.. Друцкой князь! -- слышалось кругом.
   Бояре слезли с коней у Лобного места.
   Медленной и важной поступью поднялись они по каменным ступеням...
   Площадь затихла.
   -- Говори ты, князь! -- шепнул Старков князю Друцкому, идя с ним рядом. -- У меня, знаешь, чай, голоса не хватит...
   -- Лукавый старик и здесь постарался спрятаться за спину товарищей...
   Князь Друцкой, высокий и плотный боярин, чуть-чуть приподнял свою меховую шапку и одной головой поклонился на все стороны народу...
   Спесивы были бояре московские!
   Да и чернь свою они хорошо знали: всю жизнь она перед богатыми да знатными голову свою гнула -- ей бы самой в диковину показался иной поклон боярина...
   -- Бояре и дети боярские, жильцы и иных званий люди московские! -- раздался на всю площадь звучный голос князя Друцкого. -- Ведомо всем вам, что государь и великий князь Московский Василий Васильевич вернулся из плена татарского больной и удручённый... А как вернулся, со дня на день ему становилось всё хуже и хуже... Ноне совсем невмоготу ему стало заниматься делами своими государевыми и земскими... Да и как больному и немощному справиться со всей землёй?! И надумал он вместе с нами, верными его боярами, передать своё княжение... А кому он передаст?... Старший сын, Иван, сами знаете, не в летах, ребёнок совсем.
   -- Ивану, Ивану княжить! Больше некому, как ему! -- раздалось в ближайших к Лобному месту рядах народа...
   Задние подхватили, и через минуту вся площадь выкрикивала имя старшего сына Василия...
   Другого имени не было слышно никакого...
   Друцкой снова приподнял свою шапку и дал понять, что хочет говорить дальше.
   Волнение понемногу улеглось.
   -- Люди московские! Государь и великий князь Василий Васильевич с братьями своими и вами, боярами, решили иное! -- заговорил Друцкой. -- Лепо ли было бы дать княжить ребёнку? Земля наша велика, времена стоят трудные и опасные: того и гляди, опять татары, а не то Литва подымется... Не ребёнку, а мужу зрелому, доблестному и храброму возможно только управиться в такое время! Кого же было выбрать, кому было передать княжение?
   На этом месте Друцкой умышленно остановился и обвёл глазами площадь.
   Народ недоумевал. Ходили, правда, слухи, что великий князь московский вернулся из плена больной, но о том, чтобы он совсем был плох, не слыхал никто...
   -- Люди московские! -- раздался опять голос князя. -- Изо всех братьев великокняжеских всех достойнее место государево занять князю Дмитрию Юрьевичу Шемяке. Ему и уступил своё княжение государь и великий князь Василий Васильевич... А сам государь Василий до выздоровления отъехал в святую Троицкую обитель... Туда же ноне отправился и государь, великий князь Дмитрий Юрьевич... Люди московские! Сегодня во всех церквах и соборах целуйте крест новому своему государю и великому князю! А государь вас жалует: на его дворе для людей всякого звания нонче и завтра вино и угощение будет выставлено... Да ещё государь великий вас жалует гривною на брата!..
   Может быть, не так бы легко для бояр сошла их измена, если бы лукавый Друцкой не пустил в ход последнего средства. А средство это оказалось действеннее всяких рассуждений и слов...
   Шумя и галдя, повалила московская голытьба на Шемякин двор. Люди разумные и с достатком покачивали головами. Не поверили они боярским льстивым и хитрым словам. Чуяли, что не так устроилось всё это...
   -- Не добром уступил Василий место своему брату!..
   Так рассуждали солидные и степенные люди. А голытьба -- голодная и оборванная -- рассуждала иначе.
   Что ей было за дело, почему Василий уступил место брату, почему не сел на отцовский стол молодой князь Иван? Какое ей было до всего этого дело, если государь и великий князь Дмитрий Юрьевич не скупится и их, несчастненьких, жалует?!
   Закрутила голытьба вовсю на просторном дворе Юрьевичей, на Варварке. Только и делали холопы, что бочки из погребов выкатывали. Забыли за вином пьяницы и ярыги даже то, какие великие дни стоят...
   За гривну да за несколько ковшей браги и водки пропили москвичи своего великого князя!..
  

VII. Бунко

   С той самой ночи, как узнал Бунко, зачем шли в Москву князь Дмитрий и князь Иван, мысль -- предупредить обо всём великого князя Василия и тем заслужить его милость -- не давала покоя рязанцу...
   Однако ему, при всём его старании, ни на минуту не удавалось остаться одному. Зоркие глаза Волка встречали его всюду, куда бы он ни повернулся.
   Когда они ещё ехали в Москву, Волк находился с ним рядом всю дорогу. Попытался было раз Бунко замешаться в толпе всадников- Волк схватил за поводья его лошадь...
   -- Куда ты? -- сверкнул он глазами на рязанца. -- Слышь, Бунко, не дури!.. Хоть и не говоришь, что у тебя на уме, по глазам вижу! Доложу государю великому -- мигом тебя на осину вздёрнут!..
   Бунко опять покорился и всю остальную дорогу не возобновлял попытки.
   "Может, дальше как-никак удастся убечь от этого пса!"- утешал он себя надеждой, с ненавистью поглядывая на ехавшего рядом Волка.
   Вошли в Москву, добрались до Кремля; но и здесь невозможно было обмануть бдительность старковского холопа...
   А кроме того, как заметил Бунко, за ним следили и ещё несколько человек. Видно, Волк и их подучил и предупредил...
   В великокняжеских палатах, несмотря даже на суматоху, которая царила там всё время, ему тоже никак не удалось ускользнуть из-под этого надзора...
   А между тем Бунко случилось подслушать слова, от которых его бросило в жар и холод...
   Страшная опасность угрожала великому князю Василию!..
   Когда Дмитрий послал Волка с товарищами в тайник, Бунко остался наверху, в подклети...
   Князь Дмитрий велел ему и другим, бывшим в подклети, подняться наверх...
   -- Придёте, как позову, -- сказал Шемяка, -- а пока ступайте в терем...
   Князю, вероятно, хотелось несколько минут побыть одному...
   Бунко с товарищами поднялся по лестнице в горницы...
   -- Бунко, -- обратился к нему княжеский стремянный, -- обожди здесь, на лестнице: может, князь покличет... А тогда и нам скажешь...
   Рязанец снова спустился до половины лестницы и сел в темноте на ступеньках...
   Он видел отсюда князя и мог бы легко его услыхать, если бы даже тот позвал и не особенно громко...
   Первые слова, произнесённые Дмитрием, ясно долетели до рязанца...
   Бунко, услыхав имя великого князя Василия, вздрогнул и навострил уши...
   А князь Дмитрий, предвкушая близкую месть, произнёс несколько горячих фраз, совершенно не подозревая, что его подслушивают.
   "Собирается ослепить брата! Ой, Господи!"- ужаснулся про себя рязанец.
   В эту минуту из подполицы выбрался Волк. Бунко поспешил подняться наверх, в терем...
   Мимо него через несколько минут прошли плачущие женщины... Княгиня Марья едва держалась на ногах... Две боярыни её бережно поддерживали...
   Потом Бунко и ещё четверых приставили караулить княгиню с детьми...
   Ему страстно хотелось шепнуть им, что он постарается предупредить великого князя... Страшная участь, ожидавшая Василия, тронула даже не особенно мягкое сердце боярского сына...
   Бунко стал выжидать удобного момента.
   Случай наконец представился.
   Князь Дмитрий прошёл в опочивальню княгини Марьи. Оттуда сейчас же послышался его громкий, повелительный голос...
   Дмитрий вышел.
   Княгини и боярыни немного позамешкались.
   -- Торопить бы баб надо!.. -- равнодушным голосом обратился Бунко к своим товарищам и, не ожидая ответа, направился к дверям опочивальни...
   Он заглянул в терем.
   У самой двери старая княгиня Софья заботливо укутывала одного из своих маленьких внуков.
   -- Поживей, боярыни, -- умышленно громко обратился Бунко в старухе, -- государь гневаться будет!..
   Княгиня Софья подняла глаза и посмотрела на рязанца.
   -- Государыня-матушка, -- прошептал Бунко, делая к ней шаг и подавая ей знак рукою, -- не убивайтесь: упрежу великого князя!
   Княгиня Софья быстро кивнула ему головой. Рязанец вышел из горницы.
   -- Копаются бабы, чтоб им!.. -- произнёс он, зевая и садясь на скамью. -- А что, братцы, к полудню-то, я чаю, будем в обители?...
   Он сказал это так небрежно, что никто не придал значения его словам.
   -- К полудню-то как успеть, -- отозвался один из сторожей, -- к вечеру-то и то дай Бог!..
   Разговор на этом оборвался. Через несколько минут им пришлось вести княгинь и боярынь вниз.
   Бунко умышленно грубо два раза прикрикнул.
   Когда Софья мельком взглянула на него, рязанец подал ей опять незаметный знак рукою.
   Женщин усадили в каптану. Боковые занавески были плотно задёрнуты, и караульным -- в том числе и Бунко- было приказано строго следить за тем, чтобы пленницы не сделали попытки выглянуть и подать по дороге кому-нибудь знак...
   Волк был тут же.
   Он успел в этот день сильно выслужиться перед новым государем, и тот перед отъездом поручил ему следить за всем в хвосте поезда.
   -- Коли что, сейчас скачи ко мне!.. -- закончил князь Дмитрий, садясь на лошадь.
   Волк, без шапки, держал государю стремя.
   Поезд тронулся.
   Проехали площадь, благополучно миновали ворота и через несколько времени двигались уже по тем самым улицам, по которым три дня назад проезжал великий князь...
   У рогаток вышла было заминка.
   Сторожа не согласились дать пропуск...
   Когда князья Дмитрий и Иван подъехали к рогаткам, человек пять сторожей с фонарями в руках загородили им Дорогу...
   -- Что за люди?... Куда едете?... -- раздались голоса сторожей.
   -- Государь и великий князь Московский на богомолье едет в обитель! -- ответил за Дмитрия его стремянный, выезжая вперёд. -- Отворяй скорей, не видишь, что ли?... -- прибавил он и вытянул сторожа плетью по спине...
   Ответ, конечно, поразил сторожей своей странностью.
   -- Ребята, великий-то князь не уехал разве третевось об утро, как мы на карауле были?... -- удивлённо произнёс один из них.
   -- Как не уехать! Уехал! -- уверенно подхватили его товарищи. -- Тут как бы, Семён, не вышло чего... не ударить ли в било?
   -- А и то правда! -- согласился Семён. -- Государъ-то великий уехал, -- обратился он к стремянному, -- а ты что, парень, путаешь?... Дай-кось я погляжу на вас...
   Сторож поднял свой фонарь, чтобы осветить лица всадников.
   Но фонарь в ту же минуту выпал из его рук. Стремянный ударял сверху кистенём в голову и положил караульщика на месте...
   Остальные четверо не успели опомниться, как были сбиты с ног и крепко связаны.
   Княжеские челядинцы сами подняли рогатки.
   Поезд выбрался за заставу.
   Лошади пошли рысью.
   Князь Дмитрий хотел поскорее добраться до обители.
   Нетерпеливый и горячий, он всё ещё не мог успокоиться относительно своей участи. Пока брат Василий не был в его руках -- дело ещё не было выиграно...
   И он ехал волнуясь, время от времени перекидываясь словами с князем Иваном.
   Можайский отвечал ему неохотно и коротко.
   На душе у князя Ивана становилось всё тяжелее и тяжелее...
   Он молчал и только смотрел, когда Дмитрий по-своему хозяйничал во дворце Василия.
   "Боится, что не удастся, пожалуй... Спешит..."- с горечью и отвращением думал Можайский.
   Молча смотрел он и на то, как обращался Дмитрий со своей тёткой и невесткой...
   Он не мог говорить, потому что было уже поздно и бесполезно... Вместе с боярами князь Иван только что поцеловал крест новому государю и великому князю московскому, -- что он мог теперь сказать?!
   Да и Дмитрий резко переменился в обращении.
   Пока ещё не вошли во дворец, пока Шемяка не знал, что все его враги захвачены, он был очень ласков, даже заискивал перед братом...
   А после крестного целования в одну минуту всё изменилось...
   Дмитрий заговорил по-другому: повелительный, резкий голос... даже походка и осанка стала другая!
   С ним, с князем Иваном, которому почти всем обязан говорит свысока, бросает слова словно из милости!
   А что-то ещё впереди будет?!
   По тому, как Дмитрий обращался с тёткой и невесткой, мало мог Василий ждать хорошего от брата!
   -- О чём задумался, Иван? -- перебил его размышления великий князь.
   Можайский вздрогнул.
   -- Так себе, государь... о судьбе нашей думаю! -- почти высказал он свою мысль.
   "Иваном зовёт! -- усмехнулся про себя Можайский. -- Бывало, иначе как братцем и не назовёт, а теперь -- на-поди!.. Да, меняются в удаче люди!.. А отчего бы, кажись? Доведись вот хоть бы ему, князю Ивану, быть теперь на месте брата -- ни в чём бы, кажись, не переменился!.."
   Так думал добродушный князь, и не подозревавший всей черноты намерений Дмитрия.
   Между тем в хвосте поезда Бунко по-прежнему ехал возле каптаны, в которой везли княгинь с детьми.
   Волк ехал рядом.
   Ночь уже давно прошла, и наступил пасмурный, серый день.
   Вчерашняя оттепель попортила дорогу. Лошади то и дело вязли в рыхлом, грязном снегу.
   "По этой дороге на одной лошади не уйти! Нагонят, беспременно нагонят! -- с беспокойством думал Бунко. -- А времени совсем мало осталось, -- продолжал он соображать, -- почитай, полдороги отъехали!.. Как быть, как быть?!"
   И с каждым шагом вперёд тревога Бунко всё росла и росла.
   Судьба наконец сжалилась над ним.
   Поезд неожиданно остановился.
   -- Бунко, -- обратился вдруг к рязанцу Волк- съезди да погляди, что там... Может, государь великий привал сделать хочет...
   Дорога шла лесом и в этом месте круто поворачивала; передние повозки и ряды всадников скрылись за поворотом, и оттуда, где находилась каптана, нельзя было видеть, почему произошла остановка...
   У Бунко дрогнуло сердце.
   Может быть, Волк подвести его хочет? Рязанец мельком взглянул на старшого, но тот нетерпеливо смотрел вперёд, и на лице его ничего не выражалось, кроме беспокойства...
   Бунко тронул поводья и осторожно стал объезжать остановившиеся повозки. Они растянулись на большое расстояние: по зимней дороге приходилось ездить гусем; нагрузили их тяжело, и каждую повозку везли три лошади...
   Бунко добрался до поворота.
   Теперь рязанцу стала понятна причина остановки. Поезд нагнал обоз, возов из сорока. Крестьянские лошадёнки еле плелись по такой дороге.
   Надо было или тащиться дальше шагом за обозом, или обогнать...
   Князь Дмитрий велел попросту согнать обоз в сторону.
   Несколько конных челядинцев бросились исполнять приказание государя.
   Они с плётками полетели на крестьян и, несмотря на все просьбы растерявшихся мужиков, с бранью и угрозами стали гнать их с дороги...
   Мужики упрашивали и упирались.
   Бунко подъехал к князю Дмитрию.
   -- Государь великий, -- произнёс он, снимая шапку, -- прикажи и мне помочь мужиков согнать!..
   Дмитрий кивнул.
   Бунко бросился вперёд и, как бы в припадке усердия, стал, не жалея рук, работать направо и налево...
   Мужики совсем ошалели и стали покорно сводить лошадей с дороги. Первую лошадёнку как свели, так она и провалилась по дугу. Тяжёлый воз тоже глубоко осел...
   Чуть не плача, сводили мужики с дороги своих лошадей.
   Бунко старался и бранился больше всех.
   В том месте, где остановился обоз и часть поезда, был, собственно, не поворот, а объезд.
   Такие объезды часто устраиваются зимой по лесным дорогам, если первая колея была в каком-либо месте неудачно проложена.
   Обоз занял почти весь объезд.
   Когда Бунко вместе с товарищами помогал мужикам сдвинуть последние возы, рязанец оглянулся назад.
   Поворот снова закрыл от глаз и всадников и повозки.
   У Бунко мгновенно созрел план.
   -- Поезжайте, братцы, да доложите государю великому, что дорога, мол, свободна! -- обратился он к товарищам.
   Те, ничего не подозревая, поспешили назад.
   Бунко посмотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом затем снял торопливо шапку и перекрестился.
   -- А что, земляк, много ли ещё до Радонежа? -- спросил он ближнего мужика.
   -- Вёрст с десяток, кормилец, ещё будет! -- ответил ему крестьянин, увязший по пояс в снегу.
   Бунко повернул лошадь, вытянул её несколько раз нагайкой и через две минуты уже скрылся с глаз удивлённых мужиков...
   -- Надо быть, вернётся боярин-то! -- произнёс, указывая вслед Бунко, один из крестьян.
   Из-за поворота показались всадники на богато убранных конях.
   Крестьяне, стоя в снегу, с низкими поклонами проводили бояр.
   Когда поезд тронулся, а Бунко всё не возвращался, Волк тотчас почувствовал, что дело неладно.
   Приказав товарищам зорко стеречь каптану, он в свою очередь обогнал повозки. Доскакав до толпы слуг, окружавших князей, он увидел, что не ошибся в своей догадке.
   Бунко среди слуг не было.
   Волк спросил одного, другого, но все отзывались незнанием. Челядинцы, которые вместе с Бунко освобождали дорогу, сказали, что рязанец едет впереди...
   Волк сжал кулаки от злости и подъехал к великому князю.
   -- Государь великий! -- произнёс он. -- Посылай не медля погоню!.. Изменник нашёлся среди твоих людишек...
   Дмитрий тревожно посмотрел на боярского сына.
   Волк наскоро объяснил, в чём дело.
   Шемяка немедленно распорядился нагнать предателя. Волк и ещё четверо боярских детей пересели на запасных лошадей.
   Пока Волк схватился, пока он расспрашивал, прошло добрых полчаса времени.
   Надо было торопиться.
   Волк, впрочем надеялся всё-таки догнать рязанца.
   Он знал, что лошадь Бунко уже сильно утомлена дневным переходом.
   Всадники понеслись.
   Через несколько минут они были уже далеко впереди поезда. Волк, злой и мрачный, не щадил нагайки, и его маленькая башкирка в быстром беге стлалась по земле...
   Между тем Бунко, несмотря на то что его лошадь действительно была сильно утомлена, успел уже проскакать порядочное расстояние.
   Лес кончился.
   Дорога пошла полями.
   Лошадь Бунко, вся в пене, тяжело дышала. Рязанец видел, что ей надо дать хоть несколько минут отдыха.
   Он тревожно и зорко посмотрел назад. Но там пока ничего не было видно подозрительного...
   Бунко слез с коня и заботливо вытер его потником. Бедное животное шаталось от усталости...
   Бунко ослабил подпруги и провёл несколько саженей лошадь шагом...
   Вдруг его лошадь повернула голову назад и заржала. Бунко тревожно оглянулся. Из-за опушки леса, которой недавно проехал рязанец, выскочил всадник.
   Всадник нёсся прямо на него.
   Бунко вспрыгнул на лошадь и, как бы измеряя расстояние, оглянулся ещё раз. Между ним и его преследователем было около трёх вёрст. Это был Волк.
   Пригнувшись к шее лошади и всматриваясь вперёд своими зоркими, ястребиными глазами, Волк нёсся далеко впереди своих товарищей.
   Он тоже сейчас же заметил Бунко.
   "Не уйдёшь!.."- торжествующе подумал он.
   Немного отдохнувшая лошадь рязанца словно поняла, что в её руках жизнь её хозяина...
   "Успею добраться до Радонежа -- спасён!.." -- мелькнуло в голове Бунко.
   До Радонежа оставалось около четырёх вёрст.
   Но дорога шла в гору, и это удваивало расстояние.
   Оглядываясь на скаку изредка назад, Бунко с радостью заметил, что Волк пока его не нагоняет...
   Ещё одно усилие -- и он спасён...
   Вот уже из-за горы блеснули кресты радонежских церквей... А от Радонежа до обители -- рукой подать!
   Волк, впрочем, едва ли дальше Радонежа и преследовать будет...
   Рязанец дал последний раз шпоры своему коню и выскакал на вершину горы.
   Вот и городская околица!..
   Отсюда, с горы, уже виднелись главы и кресты обители...
   Бунко проскакал весь город до противоположной околицы и снова выехал на дорогу.
   В полуверсте белели стены монастыря.
   Несколько человек монахов, шедших по дороге, с изумлением смотрели на мчавшегося всадника.
   Бунко уронил на бегу шапку, волосы и борода его растрепались, и весь вид его был действительно крайне странный...
   -- Видно, вести какие государю везёт! Ишь как лошадь-то умаял! -- проговорил один из монахов.
   Бунко подскакал к воротам обители.
   Тяжело дыша, спрыгнул он с лошади и перекрестился.
   Он был спасён и успеет предупредить великого князя!..
   Волк видел, что хотя расстояние понемногу уменьшалось, но рязанец успеет добраться до городка.
   Преследовать дальше было бы безумием...
   Между противниками осталось уже менее версты, когда лошадь Бунко влетела в городскую околицу...
   Крик досады и злобы вырвался у Волка. Он круто осадил лошадь и шагом поехал назад...
   Времени, впрочем, нельзя было терять.
   Волк дал отдохнуть немного своей лошади и снова понёсся во весь опор.
   На опушке он встретился со своими товарищами. У них у всех были плохие лошади, и они ехали далеко позади своего старшого.
   -- Ушёл?! -- тревожно спросил один из них, поворачивая свою лошадь.
   Волк только махнул рукой.
   Его душила злоба. Мысль, что не удалось отличиться перед князем Дмитрием, терзала его сердце...
   Понурив голову, ехал он назад.
   "Успел предупредить великого князя. Тот бежал из обители -- и всё пропало!"- сумрачно думал он.
   Вскоре по дороге показались передние ряды отряда князя Шемяки.
   Волк подъехал к государю.
   -- Убег, проклятый пёс! Не вини, государь великий, ничего поделать нельзя было! -- глухо проговорил он, в смущении вертя в руках свою остроконечную войлочную шапку.
   Дмитрий закусил губы от досады.
   -- Князь Иван, что же теперь делать? Ведь эта собака нам всё дело испортит! -- оборотился он к Можайскому.
   Тот только пожал плечами. Его отчасти даже обрадовало это.
   Дмитрий несколько времени подумал.
   -- Может, Василий не даст ещё веры Бунко! -- наконец нерешительно проговорил он. -- Бунко-то с отцом до-прежь в боярских Васильевых детях были... До утра обождём здесь...
   -- А ты, Волк, выбери кого половчее, да и разузнайте, как там дела... Нам сейчас же и знать давай...
   Скоро Волк и ещё трое боярских детей, спрятав под платьем оружие, ехали по дороге к Радонежу. Они ехали под видом простых богомольцев...
  

VIII. Не удалось!

   В обители только что ударили к вечерне, когда Бунко слез с коня. Без шапки, с растрёпанными волосами и блуждающими глазами, он сразу показался подозрительным монаху-привратнику.
   -- Откуда ты, человек?... -- удивлённо спросил монах, приотворив калитку ворот.
   -- Государя великого повидать надоть! -- прерывающимся от волнения и усталости голосом проговорил Бунко.
   Монах изумлённо отступил.
   -- Государь великий говеет... в церкви он... нельзя его видеть в эту пору!..
   -- Пропусти, отче, вести страшные везу я! Уйдёт время -- пожалеет государь великий!..
   Привратник перекрестился.
   -- Иди, иди, коли так, Господь с тобой! -- испуганно пробормотал он, дрожащими руками отмыкая дверную цепь.
   Бунко вошёл, ведя за собою лошадь. В голосе Бунко было столько искренности, что привратник решил сейчас же идти к отцу игумену.
   -- Как сказать-то, откудова ты? -- спросил монах, когда они вместе с Бунко подошли к паперти главной церкви обители.
   -- Доложи, отче, что, мол, приехал боярский сын Бунко... Из Москвы... Скакал без отдыху целый день."Привёз государю вести важные... Времени терять нельзя, мол!..
   -- Уж не татары ли опять, Господи Боже мой?! -- перекрестился снова монах, поднимаясь по каменным ступеням паперти.
   -- Может, и хуже что! -- загадочно ответил Бунко.
   Привратник пошёл в церковь.
   Оставшись один, Бунко торопливо стал оправлять себя.
   Как-то государь великий встретит его?...
   И отец Бунко, и он сам -- оба были непоседливого характера. Бояре, боярские дети и вообще все служилые люди того времени пользовались правом отъезда. Такой отъезд от одного князя к другому вовсе не считался изменой... Земля была вся русская, князья тоже... Служить было везде одинаково...
   Но, конечно, если на отъезд не смотрели как на измену, то, с другой стороны, отъезжавший лишался и милостей своего прежнего князя, переходя к другому.
   Семья Бунко, как и многие другие семьи, не сидела крепко на месте.
   Сначала они с отцом служили великому князю московскому. Государь жаловал в ту пору землями за недавний поход. Пожалованы были и оба Бунко. Но им показалось, что их обидели...
   Они ударили государю челом, запросили прибавки...
   Василий Васильевич разгневался.
   -- По службе вам вашей дано не мене других! -- запальчиво прикрикнул он на жалобщиков. -- Коли просить ещё будете -- и то отыму!..
   Но отец с сыном не послушались. Они ударили ещё раз челом государю.
   -- Совсем в разор пришли после твоего государева похода! -- клянчил старший Бунко.
   Великий князь вышел из себя.
   -- Сказано вам было: не обделены вы! А коли всё ещё не сыты, так вот вам: и первое своё жалованье назад беру!..
   И рассерженный Василий действительно велел отписать на себя только что пожалованное поместье.
   -- Чтоб другим неповадно было! -- сказал он при этом.
   Бунко с сыном, оскорблённые и обиженные, отъехали к великому князю рязанскому...
   Но люди они оба были маленькие, незнатные, и, конечно, их переход не мог представлять никакой особой выгоды для их нового государя...
   Правда, обоих пожаловал...
   Пожалование, однако, было так ничтожно, что Бунко на этот раз действительно в разор и убыток пришли...
   Старик расхворался и вскоре умер. Молодой Бунко перешёл к князю Можайскому. Но и здесь счастье мало ему улыбалось...
   Теперь представился случай вернуть утраченное расположение государя московского...
   Как-то государь встретит его, Бунко?...
   Так размышлял боярский сын, стоя на паперти в ожидании возвращения монаха.
   Между тем привратник, миновав длинные ряды монахов, осторожно прошёл в алтарь.
   -- Отец дьякон! -- обратился он шёпотом к одному из дьяконов. Дьякон подошёл к нему.
   -- Что тебе, отец Порфирий?
   -- Как бы доложить отцу настоятелю, -- торопливо зашептал монах, -- вершник тут прискакал... Дело, говорит, важное у него, государево... Времени, грит, нельзя ни минуты упустить!.. Доложи уж, коли так, отец Иоанн! Может, важное что!..
   Дьякон воспользовался перерывом и подошёл к настоятелю.
   Старый игумен тревожно его выслушал. -- Из Москвы с вестями, говорит? Кто он? -- Из боярских детей, Бунко по прозвищу... Игумен озабоченно покачал своей седой головой:
   -- Не знаю уж, как и быть... Дело-то, может, и вправду важное... да как государя-то тревожить? Молится он усердно...
   Однако настоятель всё-таки решил доложить.
   Великий князь, стоял на правом клиросе, когда игумен подошёл к нему.
   При бледном свете восковых свечей лицо Василия казалось ещё болезненнее, ещё бледнее.
   Он действительно усердно молился и клал частые земные поклоны.
   Когда игумен тихо дотронулся до него рукой, думы Василия были далеко от мирской суеты.
   -- Прости, государь великий! -- тихо произнёс старец. -- Грех во время молитвы тревожить... Да дело такое вышло...
   Игумен рассказал обо всём великому князю. "Вот оно, началось!"- пронеслась, как молния, мысль в голове Василия.
   Сердце его тревожно и мучительно сжалось.
   -- Позови его сюда, отче, в алтарь! -- распорядился государь.
   Бунко привели.
   Государь сразу признал рязанца.
   Он забыл было его имя, но в лицо сразу припомнил...
   -- Вставай и рассказывай, что у тебя за дело такое! -- приказал Василий.
   Бунко поднялся и начал рассказывать. При первых же его словах на лице государя отразилось изумление и недоверие.
   -- Врёшь ты всё, бегун! Не может того быть, чтобы братья мои после крестного целования опять на меня руку подняли!.. Как ты думаешь, отче святой?... -- обратился Василий к игумену, который оставался тут же.
   Игумен в недоумении развёл руками.
   -- А где же они теперь-то?... В Москве остались?... -- посмотрел снова недоверчиво великий князь на Бунко.
   -- Как разорили твой, государев, дворец, забрали обеих государынь великих с детьми и с ратью идут сюда! -- заговорил рязанец, видевший, что великий князь сильно ему не доверяет.
   -- Болтаешь ты зря всё это! -- запальчиво проговорил Василий. -- Не может того быть!.. Сам ты всю жизнь господ своих меняешь -- какая тебе вера от нас может быть?... Только смущаешь нас своими глупыми речами! Уходи отсюда!..
   Бунко в полном отчаянии упал к ногам великого князя.
   -- Государь великий! -- завопил он. -- Государь великий, послушайся холопа своего: беги отсюда и собери скорее полки! Минуту упустишь -- и пропал! Ослепить тебя замыслил князь Шемяка!..
   Это уж совсем показалось Василию ни с чем не сообразным.
   -- Ступай отсюда, лжец и бегун! Не пойдут мои братья на такое дело! -- гневно сказал он и отвернулся, показывая, что не желает более разговаривать с боярским сыном.
   Бунко полз за ним по полу, обнимал государевы ноги и умолял ему поверить. Василий топнул ногой.
   -- Сказано тебе от нас: не верю! Отче святой, -- обратился он к игумену, -- пусть служки выпроводят за ограду бегуна!..
   Приказание государя поразило как громом Бунко. Двое здоровенных монастырских служек подошли к рязанцу и стали его выводить.
   -- Пощади, государь великий! -- кричал Бунко, отбиваясь от служек.
   Но Василий нетерпеливо махнул рукой.
   Бунко вывели из церкви.
   Как он ни кричал, как ни отбивался, служки исполнили в точности приказание великого князя.
   Бунко "выбили" из монастыря.
   После того как рязанца удалили из церкви, Василия вдруг охватило сомнение.
   "А что, если Бунко не солгал? -- думал великий князь. -- Что, если и вправду братья поднялись на меня?"
   Он высказал свои опасения игумену.
   -- Спосылай на разведку на Радонежскую гору, государь великий! -- посоветовал старец. -- Оттуда всю дорогу Московскую видать как на ладони...
   Василий отдал необходимые приказания.
  

IX. Смерть Бунко

   Волк с товарищами скоро достигли Радонежской горы.
   Вечерело.
   Тёмные, простые кафтаны, предусмотрительно надетые боярскими детьми, действительно не обратили на себя ничьего внимания.
   Въехав в околицу. Волк слез с лошади и постучался в ближайшую избу.
   Их впустили. -- На богомолье приехали... Рязанские мы! -- спокойно отозвался Волк, когда хозяин избы стал расспрашивать, кто они и откуда.
   -- Что ж, приставайте у меня! -- радушно предложил горожанин -- Места на всех хватит!..
   Волк сам пошёл посмотреть, куда поставят их лошадей.
   Он попросил поставить здесь же, около дома, под навесом!
   -- Сейчас-то мы пешком пройдём!.. Тут ведь недалеко?...
   -- Недалеко! Рукой подать!
   Волк и его товарищи вышли из избы. Бывалый боярский сын и сам знал, что до обители рукой подать.
   С палками в руках, как настоящие странники-богомольцы, они пошли по дороге к монастырю.
   На них никто не обращал внимания. Да и вообще-то мало шло народу. -- А что ж, Волк, в самый монастырь заберёмся? -- спросил один из боярских детей. -- Как бы не узнали нас там! -- опасливо добавил он.
   Волк только покрутил молча в ответ головою.
   Он уже придумал, как ему быть: впрочем, по своей привычке старался до последней минуты никого не посвящать в свой план...
   "Коли князь Василий поверит Бунко, значит, сейчас же уйдёт из монастыря... В Ярославль или ещё куда, -- размышлял про себя Волк, шагая по дороге. -- А коли не поверит, то сперва сторожей пошлёт на разведку... Надо будет где-нибудь поближе к обительским воротам спрятаться... Чтобы всё увидать было можно".
   Вокруг стен монастырских шёл со всех сторон глубокий ров. Перед главными воротами через ров был перекинут деревянный мостик.
   Волк сделал молча знак рукой своим товарищам, спустился в ров и зашагал по льду. Тронутый оттепелью, лёд местами уже разрыхлел и потрескивал...
   Двое или трое пешеходов-богомольцев, шедших по одному направлению с боярскими детьми, не обратили совершенно никакого внимания, что они сошли на лёд...
   Воспользовавшись минутой, когда по мосту никто не проходил, Волк Проворно юркнул между сваями. Остальные тоже успели войти незаметно... Место оказалось как раз вполне пригодным для наблюдений, о которых размышлял Волк.
   Их было трудно заметить, особенно при наступающей темноте. Самим же им отсюда, из-под моста, видно и слышно было всё, что делалось у входа в обитель...
   Устремив свои острые глаза, с хищным выражением лица сидел Волк в своей норе, как настоящий волк, собирающийся не упустить добычи...
   Вот над их головами прошли какие-то пешеходы. Вероятно, опять богомольцы.
   Волк сбоку видел, как монах-привратник пропустил их и опять замкнул калитку.
   Вдруг калитка снова стукнула. Послышались голоса, как будто кто-то с кем-то спорил...
   -- Пустите, братцы! -- кричал кто-то. -- Пожалеет государь великий, да поздно будет...
   Да ведь это Бунко голос! -- прошептал Волк своим товарищам.
   -- Бунко, Бунко! -- уверенно отвечали все трое, тоже узнавшие голос рязанца.
   Калитка отворилась, и Волк видел, как оттуда вытолкнули Бунко.
   -- Не будешь вдругорядь докучать государю великому! -- произнёс один из монастырских служек. -- Ишь, наплёл чего, прости Господи!..
   Бунко, опустив голову, стоял перед калиткой и всё не решался уйти.
   -- Не поверил государь великий! Бегун, вишь, я... -- с горечью махнул он рукою. -- Ну, будь что будет!..
   Волку и его товарищам было всё это прекрасно слышно, и они поняли, в чём дело.
   Значит, князь Василий не поверил словам Бунко...
   Государю их, князю Дмитрию Юрьевичу, помогала. видно, сама судьба...
   Бунко остался один перед вратами обители.
   Он постоял с минуту и стал было снова стучаться. Но ему не отворяли...
   Бунко сел на камень и мрачно задумался.
   Волк быстро выглянул из своей засады. По дороге и у стен не было никого видно.
   Рязанец сидел к нему спиною.
   Тихо и осторожно выбрался Волк из своей засады. Товарищам он сделал знак оставаться на местах...
   С кистенём в руке Волк подошёл сзади к боярскому сыну.
   Тот, по-видимому, так погружён был в размышления, что ничего не видел и не замечал, что делалось кругом...
   Он сидел по-прежнему без шапки, опустив голову на руки.
   Волк размахнулся и изо всей силы ударил Бунко кистенём в затылок...
   Рязанец, даже не вскрикнув, упал лицом вперёд на рыхлый снег...
   Волк проворно оттащил его за ноги и столкнул в овраг. Тело несчастного скатилось на лёд...
   В эту минуту ворота снова загремели. Послышались опять голоса.
   Волк поспешно нырнул под мост, туда же подтащив и тело Бунко.
   Из ворот обители выехало несколько конных.
   Это были боярские дети, которых великий князь Василий распорядился послать на разведку.
   -- Радонежской горы все, чай, заметно будет! -- проговорил один из всадников. -- Коли заяц пробежит по дороге, и то увидим... Да небось Бунко наплёл всё...
   Боярские дети переехали мост и лёгкой рысью затрусили по дороге к Радонежу.
   -- Сторожей выслал опять Василий, братцы! -- проговорил Волк. -- Теперь и нам пора! Надо успеть упредить государя великого!..
   Все четверо вышли из-под моста и скорым шагом пошли по дороге. Всадники уже чуть виднелись в темноте...
   Через двадцать минут Волк с товарищами уже входили в избу, у хозяина которой они оставили своих лошадей...
   -- Что скоро больно вернулись? -- удивился горожанин. -- Али вечерня отошла уже?!
   -- Какое там отошла! -- спокойно отозвался Волк. -- Только нам отвели местечко в обители... Вот мы и вернулись за лошадьми... Утром-то, чай, встанем ни свет ни заря -- так мы с вечера совсем уж устроиться в обители хотим!..
   Волк и его товарищи вывели за ворота своих лошадей и шагом поехали к околице.
   Между тем боярские дети, посланные на разведку Василием, въехали на Радонежскую гору и приготовились караулить дорогу.
   Уже сильно стемнело...
   Всадники спешились и расположились с лошадьми поперёк дороги, чтобы никто не мог пробраться мимо, пользуясь темнотой вечера...
   Волк и его товарищи спокойно подъехали к сторожам.
   -- Куда едете? -- спросил один из боярских детей.
   -- Приложиться к мощам угодника преподобного ездили, -- ответил Волк, -- а теперь домой тащимся... Мы недалеко отсюда -- вёрст с двадцать будет... А вы кто будете?...
   Боярские дети откровенно сказали.
   -- Проезжайте с Богом! -- напутствовали они Волка и его товарищей. -- Коли что по дороге заметите, людей толпу или рать, скачите назад-государь великий послуги вашей не оставит...
   Волк от себя и от товарищей пообещал вернуться, если заметит что подозрительное.
   -- Коли заметим, себя не пощадим, а государя вели кого упредим! -- успокоил он сторожей, про себя усмехаясь над их доверчивостью.
   Волк с товарищами скоро скрылись в темноте. Боярские дети стали караулить дорогу...
   А Бунко лежал под мостом, уткнувшись лицом в талый лёд... Он лежал, широко раскинув руки...
   Больше уже ему не придётся отъезжать от одного князя к другому.
   Его путь был окончен!..
  

X. Шемякина уловка

   Остановившись неподалёку от опушки, князь Дмитрий и Можайский ожидали возвращения посланных.
   Их волновали совершенно противоположные чувства.
   Шемяка тревожно прислушивался ко всякому звуку и несколько раз выезжал вперёд на опушку леса. Он зорко всматривался в черневшую дорогу, но пока там ничего не было видно.
   Можайский тоже ждал, но его тревога была другого характера.
   Ему, как уже говорили выше, хотелось даже, чтобы Бунко успел предупредить великого князя, чтобы тот принял меры...
   Наконец, когда уже совсем стемнело, по обледенелой дороге послышался лошадиный топот. Князь Дмитрий сам выехал навстречу.
   -- Это ты, Волк? -- тревожно спросил он, всматриваясь в темноту.
   -- Я, государь великий! -- послышался голос Волка, и боярский сын подъехал вплотную к князю.
   Он рассказал ему подробно обо всём.
   -- Сюда-то нас пропустили... А как отсюда пойдём, думать надо! -- говорил он. -- Сторожа стали в нескольких местах по дороге... На передних наткнёмся, задние услышат и успеют дать знать князю Василию.
   Волк был прав.
   Надо было что-нибудь придумать. Через час Шемяка призвал Волка снова. Он переговорил с ним наедине.
   -- Да собери побольше розвальней! Они пригоднее всего будут! -- закончил свою речь Дмитрий.
   Волк выбрал человек тридцать из княжеской челяди, велел им получше вооружиться и во главе отряда поехал назад по лесной дороге...
   Между тем в обители вечерня подходила к концу.
   Выходя из церкви, великий князь осведомился, не давали ли сторожа вестей...
   Ему ответили, что нет. Тогда Василий распорядился послать узнать на гору.
   Через полчаса, когда государь сидел в келье у игумена и трапезничал, ему доложили, что посланный вернулся.
   Великий князь велел его ввести.
   -- Ну что, как там?! -- тревожно спросил он.
   -- Всё покойно, государь великий! Сторожа на своих местах, и всё время с той стороны ни одного человека не прошло, не проехало!..
   Василий махнул ему рукой.
   -- Пусть всю ночь караул держат! -- крикнул великий князь вслед уходившему челядинцу.
   -- Ведь вот, потревожил только бегун! -- обратился государь к игумену, когда они остались опять вдвоём. -- Прав я был, что не дал ему веры...
   Игумен промолчал.
   Ему казалось всё-таки странным и непонятным: зачем Бунко понадобилось так лгать?...
   Коли он хотел очернить перед государем князей-братьев -- тогда выбрал плохой путь для этого... Ложь могла каждую минуту открыться -- и что бы Бунко выиграл от этого?!
   И старец не знал, что и предположить.
   Но он не хотел своими сомнениями тревожить государя и потому перевёл разговор на другое... Василий действительно уже успокоился.
   Он, со своей стороны, полагал, что Бунко просто-напросто солгал в надежде, что потом можно будет как-нибудь извернуться...
   "Заслужить милость твою хотел, государь великий!"- скажет бегун в своё оправдание.
   "Вот и наплёл... А то где ж в самом деле такому случиться?... Дмитрий только недавно у меня в Москве был... Такой был покорный да тихий... Несколько раз говорил, что давно забыл все смуты и сам хочет дожить в тишине... И крест у Ионы поцеловал... А Можайский? Но за ними и прежде того не водилось... С ними я всегда был в ладу... Те и мухи не обидели... Не такие люди... -- так размышлял государь и спокойно отошёл ко сну...
   И вся обитель, утомлённая великопостным бдением, мирно опочила...
   Только старец игумен несколько раз поднимался со своего жёсткого ложа и в горячей молитве опускался на колени перед образами...
   -- Спаси, Господи, и защити его от врагов лихих! -- молился пламенно старец.
   Он один не мог успокоиться.
   Странность поступка Бунко смущала покой игумена... Уже было далеко за полночь, когда старец снова поднялся со своего ложа.
   Он тихо позвал келейника.
   -- Возьми на конюшне лошадь, Григорий, -- приказал он, -- и съезди на гору: всё ли там в порядке, посмотри!..
   Молодой келейник послушно вышел из горницы.
   Через минуту игумен услыхал, как стукнули вдали открываемые ворота.
   Старец перекрестился и, сев у окна, стал ожидать возвращения послушника.
   Ждать пришлось не особенно долго. Через полчаса опять послышался стук ворот.
   Григорий вошёл, запыхавшись, в горницу...
   -- Тихо всё? Сторожа не спят?...
   -- Всё тихо... Сторожа на карауле в пяти местах по дороге стоят... Как приказал государь великий, там и стали...
   Старец облегчённо вздохнул и отпустил, благословив, келейника.
   А сам снова опустился на колени перед образом и долго ещё и горячо возносил к Богу свои пламенные молитвы...
   Сторожа у Радонежа действительно не спали и зорко караулили... Но по дороге решительно ничего не было видно. С той поры, как проехало из обители четверо богомольцев, никто оттуда больше и не показывался...
   И сторожа решили, что Бунко всё наплёл только.
   -- И чего бы было ему смуту, ребята, поднимать?! -- недоумевая, произнёс один. -- Прискакал словно без ума!..
   Сам без шапки, кафтан разодран, лошадь вся в мыле!..
   Словно белены объелся!..
   Но сторожа всё-таки караулили. Между тем Волк проехал со своим отрядом назад вёрст пять по лесной дороге и остановил лошадь.
   -- Ты, Пётр, да ты, Иван, -- обратился он к двум боярским сыновьям, -- возьмите десять человек и поезжайте дальше по дороге... Как встретите мужиков, которых мы давеча с дороги свели, берите у них все сани... Что везут они, сбросьте, а сани с лошадьми ведите к государю великому!..
   Пётр и Иван, не зная ещё, в чём дело, отправились со своим отрядом исполнять приказание старшого.
   -- Я в сторону поеду... Тут верстах в двух село есть большое... Мы там позаберем у мужиков сани, какие найдём...
   Волк с двадцатью людьми свернул в сторону. Дорога в этом месте разветвлялась. Поворот давеча ещё он заметил. Князь Дмитрий, хорошо знавший всю окрестность, подробно рассказал ему, как найти село...
   Проехав версты две, отряд Волка выбрался снова на опушку.
   Выглянувшая в эту минуту из-за туч луна дала возможность осмотреться.
   Село раскинулось на большом пространстве по двум берегам небольшой речки. Волк даже не знал её названия.
   Околица была заперта.
   Волк слез с лошади и с помощью двух товарищей отворил ворота плетня.
   Ведя в поводу лошадей, челядинцы стали стучаться в оконца ближайших изб.
   Послышался стук рам. В окнах, затянутых пузырём, блеснула лучина.
   -- Господи Иисусе, что за люди такие?! Петухи поют, а они, шалые, по домам стучатся, -- раздался недовольный старческий голос из окна той избы, где стучался сам Волк.
   -- Вставайте же скорее все, кто есть- повелительно крикнул боярский сын. -- Государю и великому князю московскому на путь лошади и сани понадобились...
   Деревня была ямская: крестьяне по первому требованию служилых людей должны были беспрекословно отпустить лошадей и повозки.
   И теперь, услыхав грозное имя великого князя московского, крестьяне переполошились.
   Во всех избах зажгли лучины.
   -- Где же он-от, государь-то великий? -- спрашивал у Волка седой старик, хозяин богатой и просторной избы.
   Старик уже приказал сыновьям закладывать, а сам стоял теперь без шапки перед боярским сыном и расспрашивал его. -- Зачем же больно много лошадей потребовалось его государевой милости? -- недоумевал старый ямщик.
   -- Про то ему, государю великому, и знать... А вы слушать да исполнять должны! -- с усмешкой ответил Волк.
   Он не рассчитывал всё-таки на такое беспрекословное повиновение.
   Волк думал, что крестьяне будут протестовать: очень уж много лошадей он потребовал сразу...
   Да и странным могло показаться его требование лошадей для самого великого князя...
   Вид вооружённых всадников, вероятно, сильнее всего подействовал на решение крестьян...
   "Кабы разбойники были, -- размышлял про себя старик, разговаривавший с Волком, -- все бы избы обшарили!.. Без этого не ушли бы!.." Он сообщил свои предположения сыновьям, и те согласились с ним.
   -- Видно, так оно и есть: государю великому! -- произнёс один из них, выводя лошадей за ворота.
   Со всего села набралось около шестидесяти саней. Волк распорядился, чтобы несколько человек из его отряда спешились и ехали в санях.
   -- Где же нам лошадок-то назад получить будет, господин боярин? -- смущённо проговорил старик, видя, что лошадей берут без ямщиков.
   -- Завтра в Радонеже возьмёте... Присылай ямщиков за своими лошадьми! -- тоном, не допускающим возражений, распорядился Волк.
   Через несколько минут отряд уже ехал обратно по лесу.
   За ним на далёкое пространство растянулся обоз.
   Крестьянские лошадёнки еле поспевали за лошадьми служилых людей. Лошади последних шли крупной рысью...
   Когда Волк присоединился снова к отряду князя Дмитрия, оказалось, что посланные им отнимать сани у обоза ещё не возвращались.
   Дмитрий похвалил Волка за его распорядительность и умелость...
   -- Как кончится всё -- не оставлю тебя своею милостью! -- сказал он мимоходом обрадованному боярскому сыну.
   Волк поцеловал кафтан князя. Через час вернулись и посланные им. С обозными дело обошлось не так просто. Мужики и слышать сначала ничего не хотели.
   -- Куда ж мы без саней да без лошадей годны?... -- говорили они, чуть не плача и размахивая руками.
   Челядинцы принялись за нагайки.
   Крестьян было вдвое больше. Но они не были вооружены, и скоро княжеские люди двоих-троих убили, половину переранили, а остальные сами запросили пощады.
   Не смея больше протестовать, мужики собственными руками стали сбрасывать с возов рыбу, которую они везли.
   Через час все сани были освобождены от своей поклажи.
   Сброшенная наземь рыба заняла всю дорогу.
   Избитые и израненные возчики, понурив головы, смотрели, как уводили их лошадей...
   Крестьянам даже и не сказали, отдадут ли обратно им их добро...
   Княжеские люди рысью погнали лошадей. Надо было торопиться...
   Когда все люди были в сборе, князь Дмитрий приказал сосчитать число розвальней.
   Оказалось больше восьмидесяти.
   Дмитрий разделил весь свой отряд на две части. Человек пятьдесят боярских детей должны были пока оставаться в лесу и охранять каптану княгинь...
   Остальных князь Дмитрий брал с собой...
   -- Государь великий, прикажи торопиться!.. -- обратился к нему Волк. -- Пока ночь, всё же вернее бы было по дороге пробраться...
   -- Готовы все? -- спросил Дмитрий. -- Переоделись и переобулись, как я сказывал?...
   -- Всё сделано по твоему приказу, государь великий! -- отвечало несколько голосов.
   Дмитрию подвели коня.
   Скоро из-за опушки леса выполз на дорогу длиннющий обоз.
   Лошадь за лошадью тянулись без конца.
   Рядом с каждой лошадью шёл, в сермяге и лаптях, возчик. Это были переодетые люди князя Дмитрия и Можайского.
   В каждых санях лежало ещё по двое челядинцев. Прикрытые сверху рогожами, в тёмную ночь, они были совершенно незаметны...
   Князь Дмитрий с братом остались пока в чаше. Ночь близилась к концу.
   Луна ещё ясно освещала снежные поля и дорогу. Волк, шедший у передней лошади первый, заметил вдали фигуры двух конных стражников.
   -- Спрашивать, будут -- я один говорить буду! -- произнёс он, обращаясь к шедшему позади товарищу. -- Как проедем последних -- вскакивай и вяжи... Да не дай убечь смотри...
   Караульщики между тем тоже заметили обоз.
   -- Кажись, обоз по дороге тянется, -- проговорил один из них, всматриваясь в даль.
   -- Обоз и есть! -- подтвердил его товарищ. -- Да ещё какой: всю дорогу, кажись, занял...
   Ничего не подозревая, караульщики наблюдали приближающийся обоз.
   Крестьянские лошади шли тихим шагом, и только через несколько минут передние сани поравнялись с великокняжескими челядинцами...
   -- Откуда Бог несёт?... -- спросили у Волка караульщики, когда он проходил мимо них.
   -- На Москву рыбу возили... Обратные мы!.. -- совершенно спокойным, но сильно изменённым голосом ответил Волк.
   Караульных удивила численность обоза, но они без всякого подозрения пропускали крестьян, возивших рыбу в Москву...
   Когда Волк миновал последних двух челядинцев и прошёл еше несколько саженей, то вдруг остановил переднюю лошадь.
   Приставив пальцы ко рту, Волк резко и пронзительно свистнул.
   В тот же миг из-под рогож выскочили спрятанные люди.
   Караульные не успели опомниться, как были уже окружены и сбиты с лошадей...
   -- Спасайся, братцы! -- крикнул было один из них и заставил лошадь сделать скачок в сторону от дороги...
   Но и ему не удалось уйти. Лошадь завязла всеми четырьмя ногами по брюхо в снегу. Барахтавшегося боярского сына в один миг оглушили кистенём...
   Все десять человек караульщиков были перехвачены.
   План князя Дмитрия удался как нельзя лучше. Дорога была свободна. Через несколько минут обоз уже проходил по улицам Радонежа.
   Люди опять были спрятаны в санях. Это, пожалуй, было излишней предосторожностью. На улице, из конца в конец, обоз не встретил ни души.
  

XI. Государь и великий князь Дмитрий Юрьевич

   Государь проспал спокойно всю ночь и встал в мирном и молитвенном настроении духа. Он не сразу даже и вспомнил о вчерашней тревоге.
   Только уже по дороге в церковь, идя рядом с престарелым игуменом, Василий вдруг вспомнил.
   -- А что, отче святой, -- спросил он, -- никаких вестей от караульных моих не было?...
   -- Никаких, государь великий... Я и сам ночью ещё два раза посылал на гору... Никого всю ночь по дороге не было...
   -- Наплёл бегун вчера! -- спокойно произнёс государь, поднимаясь по ступеням паперти.
   Началась служба.
   Рядом с государем молились и оба сына его -- Иван и Юрий. Тут же стояли ближний боярин государя великого князь Ряполовский и ещё несколько человек, приехавших вместе с великим князем...
   Государь смиренно молился.
   Вдруг на монастырских воротах раздался резкий и тревожный перезвон сторожевого колокола. Его частые и слабые удары наполнили сразу весь монастырский двор и резко выделялись из спокойного, великопостного перезвона церковных колоколов...
   Великий князь при первом звуке вздрогнул и тревожно оглянулся на Ряполовского.
   -- Князь Семён, что это?... -- бледнея, произнёс он. Князь Ряполовский и другие бояре, смущённые не менее государя, тревожно оглядывались на выход из церкви.
   А набат всё гудел и гудел.
   Один из бояр отправился узнать, в чём дело.
   А за стенами обители происходило вот что. Когда люди Шемяки и Можайского прошли благополучно никем не замеченные городок Радонеж, их нагнали оба князя с остальными челядинцами...
   Люди, лежавшие в санях под рогожами, покинули свои места и столпились вокруг князя Дмитрия Юрьевича.
   Из обители доносились звуки благовеста.
   Князь Дмитрий снял свою богатую шапку и трижды перекрестился.
   -- Князь Иван! -- торжественным голосом обратился он к брату. -- Бог послал мне удачу... Брат Василий теперь в наших руках!.. Поезжай вперёд с людьми и вели открыть ворота обители... Как войдёте, заберёте Василия и всех его бояр моим государевым именем! Я же вслед за вами буду!..
   В голосе Дмитрия слышались ноты, не допускавшие возражения.
   Можайскому ничего не оставалось, как повиноваться.
   С толпою своих людей он направился по дороге к монастырю.
   Через три минуты копыта его лошади уже застучали по мосту перед вратами обители.
   Ворота были, по обыкновению, заперты.
   На громкий стук в оконце выглянул монах-привратник.
   У сторожа дрогнуло сердце. За стенами стояла целая толпа всадников. Слышались голоса, звенело оружие и стремена.
   Монах, не спрашивая даже об именах пришельцев, быстро захлопнул оконце.
   -- Господи, спаси и помилуй! -- в ужасе прошептал он и быстро, насколько мог, стал подниматься на стену по лестнице.
   Ещё с вечера всем в монастыре уже было известно, какие вести привёз Бунко. Но все успокоились, когда узнали, что великий князь не поверил бегуну и приказал его "выбить" из монастыря...
   Бунко "выбили".
   Послали караульных на гору.
   Два раза ночью игумен от себя ещё посылал келейника справляться. И всякий раз келейник, возвращаясь, доносил, что всё по дороге спокойно, что караульные зорко сторожат...
   Всё это пронеслось в голове у сторожа, пока он взбирался на стену...
   На стене, в маленькой деревянной башне, висел сторожевой колокол...
   Растерявшийся монах-привратник дёрнул за верёвку языка...
   Раз, раз, раз...
   Вчера в Москве так же рано поутру загудел набат; сегодня здесь...
   И здесь и там он звучал одинаково зловеще... Одинаково будил в сердцах смятение и тревогу...
   Раз, раз, раз...
   Из церкви бежало по двору несколько монахов и послушников. Шёл и один из бояр великого князя...
   А снаружи уже били в калитку тяжёлым бревном. Дубовая дверь глухо отдавала удары и дрожала на своих петлях...
   Боярин великого князя дрожащими руками открыл дверную форточку.
   -- Кто здесь смеет тревожить молитву государя великого? -- спросил боярин.
   -- Отворяйте! -- раздался снаружи громкий голос. -- Государь и великий князь московский Дмитрий Юрьевич на моленье в обитель жалует!..
   Как вчера утром во дворце Василия всех заставил остолбенеть этот неожиданный ответ, так было и сегодня в обители...
   Боярян, не спрашивая ничего больше, бегом бросился назад в церковь...
   Дверь уже трещала и каждую минуту готова была слететь со своих петель...
   Боярин и послушники как безумные вбежали в церковь.
   -- Государь великий! -- прерывающимся голосом воскликнул боярин. -- Брат твой, князь Дмитрий Юрьевич, с войском на тебя пришёл. Спасайся, государь, если ещё можно...
   Василий с перекосившимся от ужаса лицом торопливо перекрестился.
   -- Князь Семён... детей спрячь! -- проговорил он князю Ряполовскому и бросился вон из церкви...
   Князь Семён Ряполовский схватил за руки обоих сыновей и бросился с ними тоже бежать.
   Между тем Василий, выбежав из церкви, бросился подвору в ту сторону, где были расположены монастырские конюшни.
   Великий князь один, без людей вбежал в конюшни.
   -- Лошадь мне скорее давайте!.. -- закричал он, весь дрожа от страха.
   На крик великого князя никто не отозвался.
   Конюшня была пуста. Люди великого князя и монастырские служители, взбудораженные неожиданным набатом, побежали к воротам и оставили конюшни пустыми...
   Василий метался и кричал, но никто не приходил к нему на помощь...
   Между тем в воротах обители всё уже было кончено...
   Дубовая калитка не выдержала и, разбитая, с грохотом слетела с петель.
   На монастырский двор ворвалось несколько человек, вооружённых с ног до головы.
   Послушники и монахи, толпившиеся у ворот, с криком бросились бежать...
   Ворвавшиеся люди сейчас отворили запоры у ворот.
   Князь Иван с другими всадниками рысью въехали во двор...
   Можайский на ходу снял свою шапку и перекрестился.
   Рядом с князем скакал молодой боярин Шемяка, Никита Константинович...
   С помощью слуги боярин стал слезать с лошади.
   Он прежде всех вошёл на церковный помост, но вдруг поскользнулся на обледенелых плитках паперти и упал...
   Князь Иван, бояре и служилые люди, удивлённые такою роковою случайностью, столпились вокруг боярина...
   С помощью слуг Никита Константинович поднялся с полу...
   Лицо молодого боярина было бледно, как у мертвеца...
   Он еле держался на ногах и шатался, словно был хмельной...
   "За гордость и самомнение наказал Бог боярина!" -- шевельнулась мысль у всех присутствующих.
   Князь Иван с толпою своих приближённых вошёл в собор...
   Великий князь Василий, не найдя никого в монастырских конюшнях, бросился к Троицкой церкви...
   На паперти, у входа, возился с ключами старик пономарь. Под влиянием страха и смятения пономарь никак не мог запереть церковь...
   Василий взбежал на паперть.
   -- Пусти меня в церковь, пономарь!.. Спрячь и запри там!.. -- пробормотал государь, оглядываясь в ужасе по сторонам.
   Монах разглядел, кто перед ним.
   Он распахнул незапиравшиеся двери и повёл за собою великого князя.
   В церкви было почти темно. Две-три догоравшие восковые свечки напрасно силились своим трепетным светом победить общий мрак...
   Крестясь и шепча на ходу молитвы, старик пономарь провёл государя в алтарь...
   -- Не найдут тебя авось здесь, государь великий! -- прошептал Василию монах. -- А я побегу двери на ключ замкну!..
   Пономарь оставил Василия одного и бросился назад к выходу...
   Прошло несколько минут...
   Жутко и страшно великому князю одному в неосвещённой церкви...
   В церкви так тихо, что ясно слышно, как потухающая где-то перед иконой свеча гаснет со слабым треском...
   А снаружи, с монастырского двора, доносятся глухие крики и ржанье лошадей...
   Великий князь Василий стоит на коленях, поникнув головой к престолу...
   Он то начнёт молиться о своём спасении, то вздрогнет и, забыв молитву, снова с ужасом прислушивается к долетающему со двора шуму...
   Жутко, страшно...
   Между тем князь Иван, войдя в собор, застал там только игумена и ещё нескольких старцев. Они как будто не замечали, что творилось кругом них, и продолжали церковную службу...
   Великого князя на его месте не было.
   Трое бояр обошли алтарь, поднялись наверх, но нигде не нашли Василия...
   "Может быть, успел убежать, дай ему Бог!" -- с облегчённым сердцем подумал Можайский.
   Он вместе с боярами вышел из собора и на минуту остановился на паперти.
   -- Видно, князь Василий успел убечь! -- с притворной досадой в голосе произнёс он громко. В эту минуту к паперти подбежал Волк. Он тащил за собой пономаря. Хилый старик монах тщетно вырывался из дюжих рук боярского сына.
   -- Пусти ты меня Христа ради! -- умолял пономарь. -- Ничего я не знаю, никого я не прятал!..
   -- Князь-государь! -- обратился Волк к Можайскому. -- Люди видали, как вот пономарь повёл кого-то в Троицкую церковь и запер там... Должно быть, князя Василия там спрятал! Прикажи отдать ключи, чтоб дверей церковных не портить!..
   Князь Иван закусил губы с досады.
   -- Всюду этот пёс впутается! -- проговорил он про себя.
   Кругом были все люди, преданные Шемяке.
   Всякий жест, всякое неосторожное слово Можайского сейчас бы передали великому князю Дмитрию... А Дмитрий уже действительно государь московский, его господин и отец...
   -- Прикажи, государь, пономарю ключи отдать! -- повторил снова Волк, удивлённый молчанием князя.
   -- Отдай ключи, слышишь, старик?! -- обратился Можайский к пономарю, дрожавшему всем своим слабым телом.
   Он ещё слабо надеялся, что, может быть, действительно старик никого не прятал и не запирал...
   Пономарь, видя, как почтительно обращался к Можайскому Волк и другие, вообразил, что он стоит перед самим великим князем, Дмитрием Юрьевичем...
   -- Помилуй, государь великий! -- завопил он, падая на колени перед папертью. -- Виноват, спрятал ключи от церкви!.. Под первой плитой паперти, в ямке скрыл!..
   Страх заставил старика выдать великого князя.
   Волк с криком злобной радости потащил пономаря обратно к Троицкой церкви...
   Можайский, с трудом скрывая овладевшее им отчаяние и досаду, спустился с церковного помоста. За ним последовали бояре и челядь...
   Волк дотащил пономаря до паперти Троицкой церкви.
   -- Ну, где ключи, доставай скорей! -- злобно прикрикнул Волк.
   Пономарь нагнулся и дрожащими руками вынул из-под плиты связку церковных ключей...
   Волк вырвал ключи из рук монаха и в два прыжка достиг церковных дверей...
   Великий князь Василий только что снова забылся в пламенной молитве, когда вдруг услыхал голоса на паперти...
   Василий задрожал всем телом и заметался по алтарю...
   А на паперти уже гремели ключами...
   Тяжёлые церковные двери отворились с каким-то особенным стоном...
   Стон этот словно ножом резанул великого князя по сердцу...
   Василий забился в дальний угол алтаря...
   Он не был в состоянии больше ничего соображать от ужаса...
   Василий, едва дыша, закрыл обеими руками свою голову...
   Так птица, встречая неминуемую опасность, прячет свою голову под крыло... Но враг уже заметил свою жертву, и эта наивная хитрость не спасёт её от верной гибели.
   Князь Иван вошёл в распахнутые перед ним церковные двери... Сердце у Можайского обливалось кровью от жалости.
   Бояре и челядь также вошли вслед за князем Иваном...
   В тишине церкви их шаги глухо раздавались на каменных плитах пола...
   Можайский подошёл к амвону и остановился.
   -- Князь Василий, здесь ты?! -- громко спросил он. -- Отзовись и отдайся на волю государя великого!..
   Великий князь словно во сне услыхал голос и слова Можайского.
   "Всё пропало!.. Всё пропало!.." -- ударило словно молотом в голову Василия...
   Сердце стучит так громко, что каждый его стук ясно отдаётся в ушах.
   -- Князь Василий, здесь ты?... -- послышался снова голос Можайского.
   Отчаянье придало вдруг силы Василию. Он поднялся со своего места и, как бы умоляя кого о помиловании, протянул перед собою руки...
   -- Братья Иван и Дмитрий! -- раздался из алтаря его голос. -- Помилуйте меня!.. Позвольте мне остаться здесь и смотреть на образ Божий, Пречистой Богородицы, Всех Святых!.. Я не выйду из этого монастыря, постригусь здесь!..
   Князь Иван взошёл на амвон и приблизился к северным вратам...
   Навстречу ему, с иконою святого Сергия в руках, из врат вышел великий князь Василий.
   Братья остановились друг перед другом.
   Князь Иван старался не смотреть в лицо Василия...
   Ему было тяжело, как никогда.
   В молчании стояли вокруг бояре и челядь...
   Некоторые невольно понурили головы...
   Ведь они целовали крест Василию...
   -- Брат Иван! -- послышался через мгновение дрожащий голос Василия, и великий князь поднял вровень с лицом чудотворную икону. -- Брат Иван!.. Целовали мы Животворящий Крест и эту чудотворную икону, что не мыслить нам друг на друга никакого лиха... Было это в этой самой церкви, у этого гроба чудотворца!.. А теперь что вы со мною, братья, делаете?!
   Побледнел и опустил голову князь Можайский.
   -- Государь! -- негромко отвечал он и поднял глаза на брата. -- Если мы замыслили сделать тебе какое зло, то пусть это зло будет над нами!.. А теперь что делаем, так это мы делаем для христианства, для твоего откупа!..Татары, которые с тобою пришли, когда увидят это, облегчат откуп!..
   Князь Иван замолк и приложился к чудотворной иконе.
   Своими словами он хотел сказать, что затруднительное положение, в которое попал великий князь, вместе с тем является и облегчением для всей Русской земли... Татары, дескать, не будут больше ничего и требовать, раз увидят, что великому князю самому нечего дать...
   Василий понял, что он напрасно теряет слова...
   Рыдая, поставил он икону на прежнее место, на гроб чудотворца Сергия...
   В стенаньях и слезах упал великий князь на колени перед святыми мощами...
   -- Святый чудотворец, отче преподобный Сергий! -- громко стал молиться Василий. -- Не оставь меня своим заступничеством перед лицом Всевышнего! Даруй мне, недостойному, силы перенести без ропота испытание сие!..
   Громкая молитва Василия, его рыдания, его покорность воле Божией и смирение сильно подействовали на всех...
   Князь Иван, стараясь скрыть слёзы, торопливо сошёл с амвона. Он несколько раз перекрестился и пошёл к выходу из церкви...
   На лицах бояр и челядинцев тоже выражалось неподдельное волнение...
   Каждый из них в душе сознавал себя виновным перед великим князем Василием...
   Даже Волк стоял, понурив голову и крепко стиснув зубы. На его лице не было в эту минуту обычной злобной усмешки...
   Можайский, выходя из церкви, поманил за собою боярина Никиту Константиновича...
   -- Возьми его! -- глухим голосом указал князь Иван на брата...
   Василий продолжал молиться на коленях перед чудотворным гробом...
   Боярин Никита Константинович, бледный и ещё не оправившийся после своего рокового падения, подошёл к государю...
   Василий в эту минуту поднялся с колен. Он смахнул слёзы и как будто спокойнее оглянулся кругом.
   -- Где же брат, князь Иван?... -- спросил он у ближайших к нему бояр.
   Никита Константинович положил свою руку на плечо Василия.
   -- Государь! -- произнёс боярин среди всеобщего молчания. -- Взят ты великим князем и государем московским Дмитрием Юрьевичем!..
   Недавняя молитва придала бодрость и силу Василию. Услыхав слова боярина, он набожно перекрестился.
   -- Да будет воля Божия!.- спокойно проговорил он...
   Василия повели вон из церкви.
   Великий князь Дмитрий Юрьевич прибыл в обитель следом за братом.
   Он не хотел видеть, как будут брать Василия.
   В нём говорило не чувство совести, нет, он не был настолько совестлив.
   Он, напротив, хотел полного унижения своего врага.
   Он хотел, чтобы к нему, уже государю и великому князю, привели Василия как пленника, связанного по рукам...
   Дмитрий Юрьевич, окружённый своими боярами, подъехал прямо к келье игумена.
   Он поднялся на крыльцо и, не снимая шапки, вошёл к старцу...
   Игумен поднялся к нему навстречу. Старец только что вернулся из собора, где, несмотря на всю тревогу, довёл до конца службу...
   -- Благослови, отче, меня! -- произнёс Дмитрий, подходя к игумену.
   Старик пристально посмотрел ему в глаза и покачал головою:
   -- Нет у меня благословения для того, кто преступил крестное целование своему брату, государю великому! -- тихо, но твёрдо проговорил он.
   Глаза Дмитрия сверкнули.
   -- Ноне я, отче, государь и великий князь московский! А мы проживём и без твоего благословения!..
   -- Государь и великий князь Московский -- Василий, твой старший брат, князь Дмитрий Юрьевич! -- твёрдо повторил игумен.
   Дмитрий стиснул зубы и, резко повернувшись, вышел из кельи...
   Минуты через две в келью вбежал послушник Григорий.
   Он был бледен как полотно. Глаза юноши растерянно блуждали по сторонам. По щекам его катились крупные слёзы...
   -- Отче святой! -- выкрикнул он, бросаясь к игумену. -- Забрали государя великого!..
   Старец воздел очи к небу...
   В это время в монастырскую трапезную, где сидел князь Дмитрий Юрьевич, ввели связанного по рукам Василия...
   Сзади вели его бояр, тоже связанных.
   Князя Семёна Ряполовского между ними не было...
   -- Подойди сюда, князь Василий! -- раздался из переднего угла надменный голос Дмитрия.
   Василий послушно приблизился.
   Дмитрий, откинувшись назад, сидел на возвышенном настоятельском месте.
   Несколько мгновений Шемяка своими чёрными глазами в упор смотрел на брата.
   "Ворон!.. Чёрный, зловещий ворон!.." -- мелькнуло в голове Василия.
   -- Князь и брат Василий! -- надменно заговорил Дмитрий, достаточно насладившись смущением и унижением своего врага. -- Зачем ты привёл татар на Русскую землю?... Зачем ты отдал им в кормление города русские с волостями?...
   В трапезной наступило жуткое молчание. Василий поникнул головою и не отвечал.
   Разве это правда, что говорит Дмитрий? Разве он много роздал татарам городов и волостей в кормление?... Если и отдал какие, то только чтобы откупиться на время..."
   -- Брат-князь, Дмитрий Юрьевич! -- ответил он, поднимая голову. -- Неповинен я в том, о чём говорили тебе мои вороги!.. И моему сердцу Русская земля дорога не менее, чем твоему... Решился бы разве я на такое дело?...
   Голос великого князя звучал неподдельной искренностью.
   Все бывшие в трапезной поняли это; да они и так хорошо знали, что Василий роздал татарам вовсе не так много земли и городов, как говорил князь Дмитрий...
   -- Брат и князь Василий! -- раздался опять голос государя. -- Говоришь ты, что неповинен... Так! А кто, скажи, обещал Улу-Махмету и его сыновьям отдать всё Московское княжество?... Кто хотел оставить себе только Тверь?... Опять не ты, брат Василий?...
   -- Не я! -- твёрдо ответил великий князь. -- Не безумец я, не нехристь, чтоб решиться на такое дело!..
   Насмешливая улыбка скользнула по губам Дмитрия.
   -- И в этом неповинен, говоришь?... А скажи, как ты не нехристь, -- почему любишь сверх меры татарскую речь и их самих? Зачем окружил себя выходцами татарскими?... Их одних и любишь, и милуешь, и даришь без счёта золотом, каменьем и всякими богатствами... За что христиан томишь без меры, гневаешься на них за всё?...
   Отвечай, брат, князь Василий!..
   Василий несколько секунд молчал.
   В словах брата -- великий князь сознавал это -- была доля правды...
   Да, он любит татар, любит их речь... Но раз они перешли в русскую веру, разве они не сделались такими же христианами, как и его коренные бояре?...
   Разве татары служат хуже, чем те?... Другие -- из постоянных русских бояр и боярских детей -- каждую минуту готовы его продать, да и продавали...
   Василий невольно оглянулся в ту сторону, где стояли челядинцы и бояре его братьев.
   Между ними было немало бегунов, а татары не делают того!.. Они, коли служат государю, служат верно и честно!..
   -- Молчишь, брат Василий?... -- насмешливо проговорил Дмитрий. -- Видно, слова мои не в бровь, а в глаз тебе прямо!..
   Василий невольно вздохнул.
   -- Вздыхай, брат Василий, вздыхай! Есть тебе о многом о чём вздохнуть!.. Может, тебе вспомнилось, как ослепил ты, брат, князя Василия Юрьевича?...
   Василий вздрогнул и попятился назад. Дмитрий не пускал с него своих зловещих глаз... "Ворон... Ворон чёрный!.." -- с мучительной тоской подумал опять Василий.
   -- Может, и в этом неповинен, брат, князь Василий?... Говори прямо, надейся на нашу милость!..
   -- Повинен в том, брат!.. -- тихо прошептал Василий, опуская голову...
   -- А! Ну, жди моих милостей! -- негромко ответил ему Дмитрий и поднялся со своего места.
   Точно леденящее дыхание ветра пронеслось по обширной трапезной при этих словах великого князя...
   И у слабых, и у сильных сжалось сердце. Столько было ненависти, столько жажды мести в этих немногих словах государя...
   -- Уведите его! -- распорядился Дмитрий, проходя между расступившимися боярами. -- Да смотрите крепко за ним, чтоб не убежал!.. -- прибавил он, идя мимо Василия. И, даже не кинув на него взгляда, вышел из трапезной...
   Василия и его бояр посадили пока на заднем монастырском дворе, в пустой нетопленной бане...
   Кругом избы стали на караул люди Шемяки...
   Не уйти великому князю Василию! Нет с ним его верных татар!..
   Великий князь присел на лавке у подслеповатого оконца избы и тихо заплакал.
   Кругом его бояре... Но у всех у них сумрачные, нахмуренные лица...
   Если не у всех, то у большинства уже, наверное, шевелится в душе мысль о том, как бы заслужить милость и прощение нового государя великого...
   Милость... прощение... В чём?...
   В том, что они до сих пор не успели ещё изменить Василию!..
   Да, татары, которых он окрестил и пожаловал, те не такие!..
   -- Вороньё! Воронограй! -- тоскливо звучало в ушах Василия...
  

XII. Дети государевы

   Оттуда неслись крики и стук. Но дубовая калитка была ещё, по-видимому, цела. По крайней мере, удары бревном слышались непрестанно...
   Времени нельзя было терять.
   -- Бегите, -- шепнул он мальчикам, -- за монастырские конюшни, в старые кельи...
   Оба мальчика, не раз уже гостившие в обители, знали подробно расположение монастырского двора.
   Взявшись за руки, маленькие князья пустились бегом в противоположный конец двора.
   -- Я сейчас подойду к вам! -- крикнул им вдогонку князь Семён.
   Он хотел лично убедиться, надёжно ли спрятался великий князь.
   Он видел, как Василий скрылся на конюшенном дворе.
   Обождав вблизи минуты три, он снова увидал великого князя.
   Тот, не найдя готовой лошади, бежал по направлению к Троицкой церкви...
   "Не достал лошади!" -- с отчаянием подумал Ряполовский и бросился вслед за Василием...
   Но пономарь уже запирал за государем церковные двери.
   -- Не найдут вороги здесь, отче?! -- торопливо спросил пономаря князь Семён.
   -- Бог милостив, Бог милостив!.. -- зашептал, крестясь, старик и стал поспешно спускаться с паперти...
   Пора, если не поздно, было уже подумать и о себе...
   В раскрытые ворота обители рысью въезжала толпа всадников...
   Князь Семён скрылся за углом Троицкой церкви...
   Между тем оба сына великого князя добрались благополучно до места, указанного им князем.
   Здесь, позади всех монастырских построек, у самой стены ютилось несколько полуразвалившихся избушек.
   Это были прежние кельи. Они давно уже пришли в полную негодность и ветхость. Их щадили потому, что они стояли чуть ли не со времени самого св. Сергия...
   Мальчики вошли в первую келью.
   Здесь было, или по крайней мере казалось, ещё сырее и холоднее, чем на дворе.
   Земляной пол, крошечные покосившиеся оконца... Крыша светится, как решето...
   Сквозь выветрившийся мох-конопатку и раздавшиеся брёвна сруба ветер свободно гуляет по всей избе...
   Холодно... Неуютно...
   Мальчики в ожидании князя Семёна присели на лавке.
   Оба горько плакали.
   Младший, Юрий, обнял брата и, рыдая, припал к нему головой.
   -- Ваня, что же теперь будет с батюшкой? Что с ним сделают вороги лихие? -- говорил он между рыданиями.
   -- Дядя Дмитрий Юрьевич Шемяка напал на батюшку! -- ответил старший брат. Он слышал и понял, в чём было дело.
   Он знал из рассказов и отца, и бояр о борьбе, которая так долго тянулась между его отцом и братьями... Кое-что Иван помнил и сам...
   -- Что ж они сделают с батюшкой, великим князем?! -- не унимался младший братишка. Он ещё не понимал, почему дядя Дмитрий Юрьевич мог быть ворогом его отцу!..
   Иван, на минуту перестав плакать, стал объяснять Юрию, в чём было дело.
   Когда князь Семён вошёл в избу, он их застал уже почти переставшими плакать. Маленький Юрий, утирая кулаками слёзы, внимательно слушал старшего брата...
   -- Ну, ребятки, уходить отсюда надо! -- произнёс князь Семён, подходя к мальчикам.
   -- А батюшка где? -- в один голос спросили дети.
   -- Батюшка ваш в крепком месте спрятан! -- успокоил их Ряполовский. -- Не найдут его! Побежим скорей!..
   Мальчики последовали за ним из кельи.
   -- А дядя, князь Дмитрий Юрьевич, здесь? -- спрашивал на ходу Иван.
   -- Князя Дмитрия не видал... Князь Иван Андреевич Можайский только что в ворота въехал! -- ответил Ряполовский.
   Ведя за собой детей, он пробирался у самой монастырской стены позади всех построек.
   Здесь был всюду кучами навален мусор, валялись обломки старого кирпича и всякие отбросы. Всё это, покрытое снегом, обледенело. Идти было трудно и неудобно. Они добрались до поворота: стена поворачивала под тупым углом. На стене, в углу, высилась деревянная башня. Ход на башню был внутри стены. Князь Семён с усилием отворил маленькую железную дверь. Дверь заржавела: вероятно, давно уже не отпиралась...
   Князь Семён по скользким ступеням поднялся наверх, в башню.
   Башня была закрыта со всех сторон. Сквозь две узкие щели бойниц еле проникал утренний свет...
   Князь высек огонь.
   Поднятая по дороге лучина медленно разгорелась и осветила внутренность башни.
   Маленькие князья с любопытством огляделись.
   Отец игумен не позволял им бегать в башню.
   -- Бог знает сколько лет не поправляли-то её! -- говаривал старец, гладя по голове маленького Юрия. -- Провалится пол, зашибётесь, детки!..
   Отец, великий князь Василий, услыхав слова игумена, тоже настрого запретил им это.
   Дети боялись ослушаться отца.
   Однако каждый день они подходили к заветным дверям по нескольку раз.
   Что было там, в этой мрачной башне?...
   Они всё-таки попробовали раз войти.
   Но старые двери не поддавались их усилиям...
   Так они побились, побились да и ушли...
   А вдобавок ещё вспомнили приказ отца и слова отца игумена...
   Вот и теперь князь Семён насилу отворил дверь! Где ж им было справиться?
   Мальчики огляделись.
   Пол в башне был кирпичный.
   Кругом башни шла широкая скамья.
   Половину скамьи занимало брошенное в беспорядке оружие...
   Тут были и самопалы, и копья, и стрелы с жёлтыми от ржавчины зубцами, полукруглые татарские мечи и тяжёлые бердыши...
   Всё это было покрыто пылью и ржавчиной...
   Князь Семён отряхнул полой кафтана пыль со скамьи и сел на неё вместе с мальчиками...
   Лучина, зажжённая им, догорела и погасла.
   В башне опять сделалось темно.
   -- Дядя Семён! -- обратился к Ряполовскому Юрий. -- Мы теперь здесь и жить будем?...
   Князь грустно улыбнулся и погладил белокурую головку ребёнка.
   -- До ночи поживём здесь, малец! А как станет темно, заберу вас и уедем из обители!
   -- А куда мы побежим-то, дядя Семён?...
   Вопрос мальчика несколько смутил князя.
   В самом деле, куда бежать? Да и удастся ли ещё?! "Разве к брату Ивану? -- мелькнуло у него в голове. -- Больше некуда..."
   -- В Юрьев, ребятки, побежим, -- ответил он, -- дядю Ивана помните?...
   -- Помним, как не помнить! -- отозвались мальчики.
   -- Ну вот, в Боярово к нему, в село, и побежим! -- успокоил он детей.
   -- И батюшка там будет? -- спросил снова Юрий и заплакал.
   -- Там, Юрий, там, не плачь!..
   Обождав в башне несколько часов, князь Семён решил выйти и разузнать, какая участь постигла великого князя Василия.
   По его соображению, теперь было уже далеко за полдень.
   Маленький Юрий уже несколько раз напоминал, что ему хочется есть.
   Утомлённый, он было заснул на коленях у князя, но вскоре проснулся и стал снова стонать.
   -- Есть хочется, дядя Семён!
   Князь его успокаивал.
   Старший, Иван, давно перестал плакать и сидел молча. Он понимал, как плохо было их положение, и не приставал к Ряполовскому...
   Наконец князь Семён решился выйти из башни.
   -- Сидите смирно, пока я вернусь! -- приказал он детям. -- Пойду разузнаю, да и поесть принесу.
   Князь спустился по лестнице и осторожно приотворил дверь.
   На дворе действительно уже стемнело.
   Из предосторожности князь снял свой кафтан с богатыми кружевами и нашивками и вывернул его наизнанку.
   "Так хоть по платью не сразу узнают", -- подумал он, снова надевая кафтан.
   Он оглянулся кругом и пошёл прежней дорогой, стараясь прятаться между пустыми строениями.
   Издали, с конюшенного двора, донеслись до него звуки голосов.
   Однако ему удалось пробраться никем не замеченным до заднего навеса конюшен.
   Князь Семён притаился у стены и заглянул внутрь, в маленькое оконце...
   В монастырской конюшне возилось много людей. Одни чистили лошадей, другие готовили повозки...
   Конюхи ходили с фонарями в руках. При свете фонарей князю удалось разглядеть некоторые лица. Между ними не было ни одного знакомого...
   "Челядь Шемяки и Можайского", -- мелькнуло в голове князя...
   Вдруг кто-то вошёл в конюшню и громким, неприятным голосом спросил:
   -- Готовы ли сани государевы? Живее поворачивайтесь... Государь великий кончает трапезу, а опосля и выезд сейчас же...
   Голос показался князю знакомым.
   Он старался его припомнить, но в эту минуту говоривший попал в полосу света фонаря, и князь узнал его.
   "А! Старковский холоп!.. Одного поля ягодка со своим боярином..."
   Действительно, это был Волк.
   Князь не знал, как его имя, но хорошо помнил в лицо...
   Зато он знал самого Старкова и какова была дворня боярина...
   "Значит, уезжает сейчас же князь Дмитрий!" -- подумал Ряполовский.
   Он решил ждать.
   Приказание Волка заставило холопов прилежнее взяться за работу.
   Они вытащили сани, в которых приехал в обитель великий князь Василий Васильевич.
   Вывели и белых санников, которые везли на богомолье государя великого...
   Ряполовский, едва скрывая досаду, слушал, как челядинцы издевались и смеялись над несчастным князем Василием...
   Один из челядинцев вытащил и поставил рядом с богатыми санями Василия плохенькие, голые сани...
   -- Зачем ты ставишь их сюда? -- спросили его другие холопы.
   -- А это для его милости великого князя московского Василия Васильевича!.. -- ответил челядинец с нахальною усмешкою. -- Обряжать сани для его милости будем!
   И под общий хохот холопы стали обвешивать бока саней верёвками и грязной мочалой...
   Князь Семён, сжав кулаки, смотрел на эту безобразную сцену.
   Он дорого бы дал, если бы мог сейчас расправиться с наглой челядью...
   В конюшню опять вошёл Волк.
   Государевы сани были уже готовы.
   Сзади повезли голые сани для Василия.
   Пользуясь темнотой, князь Семён пробрался за ними на монастырский двор.
   Окружённый боярами, из Троицкой церкви выходил великий князь Дмитрий Юрьевич.
   Челядинцы-свечники с ярко расписанными слюдяными фонарями в руках освещали путь государю...
   Князь Семён пробрался вперёд. Он видел, как усаживался в сани князь Дмитрий, и слышал ясно его слова:
   -- Брата, князя Василия, сейчас же за мной ведите!
   Ведите его сюда из бани!..
   Через несколько минут челядинцы провели мимо Ряполовского великого князя Василия...
   Государь был одет в простой бараний полушубок и такую же шубу...
   Шемяка ничего не упустил из виду: чем только мог, ещё больше унизил брата...
   Позади него в трёх простых розвальнях везли бояр Васильевых...
   Толпа конных слуг окружила повозки, и поезд Дмитрия двинулся к воротам обители...
   Через несколько минут обширный монастырский двор опустел... Двое-трое монахов с фонарями в руках торопливо прошли куда-то и скрылись в темноте...
   Князь Семён вышел из своего убежища и наугад отправился к келье игумена.
   Когда он вошёл в комнату, старец стоял на коленях перед иконами и молился...
   -- Ты, Григорий?... -- спросил игумен, не оборачиваясь.
   -- Это я, отче святой, князь Семён! -- тихо отозвался Ряполовский.
   Старец радостно поднялся с колен. Он думал, что и князя Семёна постигла участь остальных бояр Василия...
   Игумен благословил его, обнял и усадил на лавку. Ряполовский рассказал, как он успел спастись с детьми великого князя...
   -- О них и забыли вороги, слава Тебе Господи! -- перекрестился игумен. -- Видно, и не знал князь Дмитрий, что они здесь с государем великим были!..
   Старец вздохнул с облегчением.
   -- Беги за ними, князь, зазябли небось малыши в башне! -- забеспокоился опять старик.
   -- А все ли уехали из монастыря, отче? Что-то я не видал князя Ивана...
   -- Он раньше всех уехал! -- махнул рукой старец. -- Я сам видал... Да вот сейчас Григория пошлём разузнать всё...
   Келейник обегал весь монастырь и, запыхавшись, вернулся назад.
   -- Все уехали -- как есть все! -- донёс он. -- Никого чужих не осталось...
   Князь Семён вместе с Григорием отправился к башне за мальчиками.
   Бедные дети сильно промёрзли в холодной башне. На обоих были лёгкие тулупчики, в которых они утром вышли в церковь... А к вечеру порядочно заморозило...
   В тёплой келье настоятеля мальчики согрелись и жадно набросились на еду.
   -- Кушайте, ребятки, кушайте, мои милые! -- любовно говорил старец со слезами на глазах, гладя по голове то одного, то другого...
   Маленький Юрий, согревшись и утолив голод, заснул тут же на голой лавке...
   Иван сидел задумчивый и слушал, о чём говорили между собою князь Семён и отец игумен...
   -- Оставлять их здесь и думать нельзя! -- говорил Ряполовский, шагая по келье. -- Коли не сегодня хватится князь Дмитрий, так завтра! А хватится -- и назад сам прискачет!.. Всё здесь вверх дном перевернёт, а ребят отыщет!..
   -- Это ты правду говоришь, князь! -- согласился с ним игумен. -- Я того и не помыслил сразу... Уезжать вам скорей надо!.. Я с тобой служку Григория отпущу -- пригодится в дороге... Только куда вы побежите?!
   -- К брату Ивану, в Боярово... А там что Бог даст! -- задумчиво ответил Ряполовский.
   Сам он не имел удела, а поместье его было под Москвой...
   Значит, туда и думать нечего было отправляться. Шемякина да Можайского челядь завтра же, наверно, там побывает! Князь Дмитрий небось не забудет, что он, князь Семён, верный друг и сторонник Василия!..
   -- Ну, дай вам Бог в добрый час! -- благословил его старец.
   Через некоторое время к келье настоятеля подъехала крытая повозка, запряжённая парой монастырских лошадей.
   В келье игумен и князь Семён собственноручно одели мальчиков.
   Юрий никак не мог проснуться, и его пришлось сонного на руках снести в повозку...
   Путники уселись.
   -- Ну, благослови вас Бог! -- произнёс настоятель, осеняя повозку крёстным знамением...
   Григорий пустил лошадей...
   Через двое суток князь Семён благополучно привёз маленьких княжичей в поместье брата, князя Ивана Ряполовского...
   Туда уже дошли вести о том, что творилось в Москве.
   Князь Иван, как и брат, был сторонником великого князя Василия и дорожил его дружбой...
   И в несчастье он был верен, один из немногих, своему государю...
   Оставаться у князя Ивана было тоже опасно: Дмитрий, наверное, и его не забудет своими милостями...
   Маленькие княжичи представляли серьёзную опасность для Дмитрия...
   Чтоб устранить эту опасность, он мог решиться на всё...
   Если же он придёт с войском -- что сделает против него князь Иван?
   Княжичей придётся отдать, да и самих не пощадит Шемяка...
   Долго думали братья, где им схоронить Васильевых наследников...
   -- Поедем в Муром, там нас не выдадут! -- решил наконец старший брат. -- А коли туда придёт Шемяка с войском, авось как-никак отсидимся!
   Ночью с толпою верных слуг князья подъехали к стенам Мурома...
   Горожане охотно впустили гостей в город. Когда же муромцы узнали, кого привезли они с собой, то решили защищать княжичей до последней капли крови...
   Муромцы заперлись в городе...
   На стенах и по башням, как в былые дни опасности, появились караульные. Они зорко осматривали Московскую дорогу...
   Но оттуда пока ничего не было видно.
   Посмотрим же, что происходит в самой Москве с тех пор, как мы её оставили.
   Благодаря стараниям Лукина москвичи скрепя сердце пока что примирились со своим новым князем.
   На просторном дворе Шемяки два дня шло дикое пьянство.
   Озверелая голытьба гуляла вовсю.
   Князю Дмитрию то и дело орали "славу" и расхваливали его спьяну что было силы; великого князя Василия с пьяных глаз бранили что было мочи...
   Княжеская челядь только посмеивалась, слушая такие речи, и пьянствовала вместе с тороватыми на похвалы гостями...
   Степенные, солидные бояре и боярские дети роптали.
   Громко, впрочем, никто не решался высказывать своего осуждения Шемяке и его сторонникам...
   Да и опасно было: челяди Шемяки да Старкова вполне достаточно было, чтобы разнести все боярские дворы...
   Вечером 15 февраля по дороге от Троицы подъезжал к Москве поезд великого князя Дмитрия Юрьевича...
   Вслед за толпой конников ехал государь.
   Государевы санники, убранные дорогими перьями, в сбруе, сверкавшей золотом и каменьями, шли, весело звеня цепочками и колокольчиками...
   В санях, в богатой шубе, в высокой собольей шапке с дорогой алмазной запоной, ехал великий князь.
   Сзади государевых саней тащились убогие розвальни, перевязанные во многих местах верёвками и лыком...
   Тощая деревенская кляча, понурив голову, еле переступая своими кривыми ногами, тащила розвальни...
   В них сидел князь Василий, теперь младший брат и слуга Дмитрия...
   Позади саней Василия тянулись ещё три такие же клячи. Они везли его бояр...
   На Василия было жалко и страшно смотреть.
   И без того болезненное его лицо осунулось ещё более, осунулось и почернело...
   Глаза великого князя глубоко ввалились. Он всю дорогу не поднимал их и смотрел упорно вниз. А по щекам и по редкой рыжеватой бороде государя катились крупные княжеские слёзы...
   Тяжело было видеть его согнувшуюся, словно под тяжестью, сутуловатую фигуру, одетую в простой тулуп, в двух-трёх местах разорванный и залатанный...
   Государь глядел на эти яркие заплаты и ещё ниже опускал голову...
   Много горьких и тяжёлых дум пронеслось в его голове, пока его везли от обители!..
   Вспомнил он, как только три дня назад он сам государем и великим князем ехал и все встречные низко кланялись ему и не смели надеть шапки, пока его, государев, поезд не скроется совсем с глаз...
   А теперь?!
   О, Господи, Господи! За что посылаешь Ты такое испытание ему, князю Василию?!
   За что?...
   А что ему напомнил вчера брат Дмитрий?!
   Разве не он, Василий, ослепил брата Василия Юрьевича?!
   -- Прости мне, Боже, мой тяжкий грех! -- шепчут побледневшие губы государя... А как на него посмотрел в последний раз Шемяка?!
   Страшными, злыми глазами...
   А потом сказал: "Ну, жди моих милостей!.."
   Великий князь сопоставил всё это и вздрогнул от ужаса...
   -- Неужели! О, Боже мой! Спаси меня и помилуй!
   Неужели брат Дмитрий собирается в отмщение ослепить и его, князя Василия?...
   Мороз пробежал по коже государя. Он чувствовал, как от ужаса зашевелились волосы на его голове...
   И тут же он зарыдал громкими, неудержимыми рыданиями...
   Он вспомнил о примете накануне отъезда.
   "Не послушался умных людей! -- с бессильным отчаяньем в сердце подумал он. -- Жена умоляла, упрашивала... Было согласился отложить поездку... Митрополит Иона уговорил и заставил ехать!.."
   И в его сердце отчаянье сменилось злобой к неповинному старику...
   "Дворецкий Лука знал, что говорил! Он бывалый человек!.. Он много видал на своём веку... Послушаться бы его!.. Не ездить бы!.. А теперь не вернёшь!.. Поздно-Поздно!.."
   И великий князь плакал и рыдал в своих санях, как малый беспомощный ребёнок...
   А дорога всё короче и короче...
   Скоро и Москва...
   Что-то там его ждёт?...
   Может быть, верные ему бояре разбили уже слуг Шемяки и Можайского?...
   Может быть, у заставы их рать нападёт на поезд Шемяки и отобьёт его, князя Василия?!
   Надежда, как яркий луч, озарила душу бедного князя -- только на миг!
   Не таков князь Шемяка, чтобы уехать из Москвы, не обезопасив себе возвращения!..
   Наверное, все его, Васильевы, бояре схвачены и ограблены!
   Так всегда делалось; странно было бы, если бы Дмитрий не сделал так...
   Он сам, Василий, в подобных случаях всегда поступал так же...
   Уже подъезжая к Москве, великий князь из разговора ехавших кругом боярских детей догадался, что старуху мать и княгиню Марью с детьми везут в этом же поезде...
   "Успел ли Семён старших укрыть?! -- мелькнуло у него в голове. -- Он, кажись, останется верен и не выдаст детей... Спаси их, Господи, и помилуй!.."
   Великий князь перекрестился.
   А слёзы всё текли и текли по его бледным, впалым щекам...
   Подъехали к московским рогаткам.
   Толпа народа стоит по дороге.
   Василий приподнялся в санях, чтобы хорошенько разглядеть...
   Может быть, его действительно верные бояре отобьют у Шемяки?!
   Но нет...
   Толпа с пьяными криками окружила сани Шемяки...
   Это те самые, которые гуляли два дня без перерыва на дворе князя Дмитрия, на Варварке...
   Рваные зипуны, разбитые лица, охрипшие голоса!..
   Эти не заступятся! Для этих тот и государь, кто их сегодня поит!..
   А других никого не видно...
   Действительно, встреча эта князю Дмитрию была устроена тем же Старковым и его приспешниками.
   Его челядь уговорила пьяниц, гулявших на дворе Шемяки, пойти навстречу новому великому князю!..
   -- Вершник сейчас прискакал, -- говорили они, -- через час, пожалуй, и сам государь будет!
   Толпу ярыг и пропойц нетрудно уговорить на что угодно...
   -- А государь великий, -- подзадоривали холопы, -- как приедет, ещё вам из своих погребов пожалует... Мало ли у него вина, да мёду, да пива!..
   Толпа с криками повалила со двора Шемяки.
   Шедшие по делам и в церкви жители негодовали при виде этой безобразной ватаги.
   Немало их собралось со всех концов Москвы: улицу, почитай, сплошь запрудили...
   -- Великого князя Василия пропивают, псы! -- проговорил высокий худой старик, по платью боярский сын...
   -- Только долго ли усидит Шемяка? -- как-то странно отозвался его товарищ. -- Не больно-то Юрьевичи долго сидели у нас...
   В этих словах выразилось всё, что думали степенные и солидные москвичи. Они держались крепко своих привычек и привязанностей...
   Толпа ярыг высыпала за город...
   Князь Дмитрий, встреченный их криками, улыбался и кланялся народу во все стороны...
   Он сказал несколько слов ближнему вершнику, и боярский сын на коне въехал в толпу.
   -- Жалует вас государь и великий князь Дмитрий Юрьевич! -- громко крикнул он. -- Все, какие есть тут, ступайте на его, государев, двор, на Варварку!..
   Толпа оглушительным гулом приветствовала новую щедрость великого князя...
   Так въезжал новый московский государь в столицу своего княжества.
   Василии видел, как гордо улыбался Дмитрий, с каким важным видом приподнимал он каждый раз свою соболью шапку...
   Да и шапку-то не свою, а его, Васильеву...
   И всё на нём его, Васильеве...
   У них, у Юрьевичей, кроме долгов, ничего нет...
   А слёзы всё текут и текут...
  

XIII. Кровь за кровь

   Пьяницы совсем потеряли головы.
   На каждом шагу драка, часто и поножовщина.
   Гул стоит по всей Варварке...
   Сам государь и великий князь Дмитрий Юрьевич, не останавливаясь на Варварке, проехал прямо в Кремль, в своё новое жилище...
   Во дворце уже всё было приведено в порядок...
   Толпа бояр и боярских детей встретила нового государя хлебом-солью у золочёных врат решётки, окружавшей двор...
   -- Дай тебе Бог благополучного и долгого княжения, государь и великий князь Дмитрий Юрьевич! Авось с твоей лёгкой руки поднимется и оправится русская земля!..
   Такими словами приветствовал боярин Старков нового государя.
   Дмитрий принял из его рук хлеб-соль и по очереди расцеловался со всеми боярами...
   Под руки ввели великого князя на Красное крыльцо...
   Дмитрий был весел и горд.
   -- Видал, как встречают-то тебя, государь великий? -- льстиво говорил Старков, идя рядом с великим князем.
   В лукавых глазах старика блеснула скрытая усмешка...
   -- Крест все на Москве целовали? -- осведомился Дмитрий, входя в сени.
   -- Почитай что все, государь великий! -- с поклоном отвечал князь Друцкой.
   -- Третьи сутки по церквам двери отворены! -- отозвался и боярин Никитин.
   Бояре проводили государя в его покои и ушли. С Дмитрием остались только Старков, один Никитин и князь Друцкой.
   -- Митрополит Иона не жалует тебя встречать, государь, заспесивился старик, -- со своей нехорошей усмешкой проговорил Старков.
   Дмитрий нахмурился.
   -- А я думаю, бояре, опять его в Рязань согнать!.. -- высказался после некоторого раздумья великий князь.
   Бояре почтительно молчали.
   -- Совсем бы заточить его следовало, да уж Бог с ним! Любит его народ!.. -- продолжал Дмитрий.
   -- А чего лучше, государь великий, -- подал совет Друцкой, -- брату князю Василию как дашь удел, туда и Иону пошли... Оно и выйдет милостью с твоей стороны для брата!..
   Совет одобрили всё.
   -- Государь великий! -- заговорил опять Старков. -- Слышал я, не привёз ты ребят-то Васильевых! Пошто ж ты у Троицы-то их оставил?! Волчата подрастут -- волка ми станут!..
   Князь Дмитрий чуть не вскрикнул с досады.
   -- Они спрятались там! Бежать им некуда да и не с кем! Послать сейчас же в обитель за ними! -- проговорил он.
   Старков покачал головой.
   -- Бояр-то Васильевых ты тоже, государь, не всех привёз оттель!.. Самого верного друга Василия не хватает -- князя Семёна Ряполовского!.. Он теперь, я чаю, давно уже с княжичами у князя Ивана сидит...
   Действительно, оплошность со стороны Дмитрия была непростительная.
   Но где там было вспомнить о детях, когда в суматохе Дмитрий сам был не свой от радости, что удалось захватить главного врага своего, брата Василия!..
   -- А достать волчат надобно! -- повторил опять Старков.
   -- На свободе да с помощью князей Ряполовских не трудно будет им и полки собрать... -- отозвался Друцкой.
   Долго думал Дмитрий с боярами, как ему быть. Можно бы послать сейчас же войско против княжичей и Ряполовских...
   Только что скажет московская земля?!
   И князь Дмитрий, и советники его не скрывали друг от друга, что поступок с Василием никого не расположил в пользу Шемяки...
   А тут ещё против детей походом выступить!.. Так, пожалуй, и совсем можно дело будет испортить...
   Старков и Никитин наконец придумали выход.
   -- Государь великий! -- произнёс первый. -- Надо тут дело с опаской да с лаской вести, умеючи!..
   Дмитрий весь обратился в слух.
   -- Позвал бы ты к себе Иону, да обойдись с ним полегче!.. А потом и скажи: что б тебе, отче, не съездить в Муром да не взять на свою епитрахиль княжичей Василия? Я бы, мол, их пожаловал, вотчинами подарил... Что, мол, им на чужих землях сидеть?... И отца, мол, их пожалую всем...
   Никитин от себя прибавил к плану Старкова.
   -- Ласкою-то с владыкой всё возьмёшь! -- подтвердил и он.
   -- А он здесь теперь, в Москве? -- быстро спросил Дмитрий.
   -- Где ж ему быть! Всё небось о Василии плачется... -- с усмешкой отозвался Друцкой.
   Дмитрий так и решил сделать.
   Он сейчас же распорядился, чтобы его собственных лошадей послали за Ионой.
   Приглашать владыку поехали Старков и Друцкой... Через час бояре привезли митрополита. Старик не хотел ехать с ними.
   -- Бог с ним совсем, с почётом вашим! -- говорил он. -- Нет моего благословения на такое дело...
   -- Подумай, отче, ведь для пользы же князя Василия так надо сделать! -- уговаривали его Старков и Друцкой.
   Только этим и могли убедить владыку.
   Когда Иона вошёл в знакомый ему покой великого князя, Дмитрий быстро встал и почтительно пошёл навстречу владыке...
   На лице его выражалась такая покорность и смирение, что Иона по своей доброте даже и не подумал отказать новому государю в своём благословении.
   Дмитрий усадил старца против себя.
   Он передал ему всё, как подучил его недавно Старков.
   На лице и в голосе Дмитрия было столько участия к судьбе Василия и его детей, что владыка почти уже простил Шемяку...
   "В самом деле, может быть, для спокойствия и счастья Русской земли будет лучше, если на княжении будет Дмитрий, а не слабый Василий!.."
   А Дмитрий всё говорил и говорил, как ему жалко было так поступить с братом и как постарается он вознаградить его за лишение московского стола.
   Владыка слушал и верил.
   -- Княжое слово тебе даю, что от себя оторву, а их возвеличу! -- с жаром говорил Дмитрий. -- Поезжай же, отче, в Муром и бери оттуда княжичей!..
   Владыка наконец согласился.
   "Не может человек так лгать!" -- думал старец, уходя от Дмитрия.
   Дмитрий проводил владыку до самых сеней. Но даже и такой преувеличенный почёт не породил подозрения в чистой душе пастыря...
   -- Теперь твоё дело сделано, государь великий! -- поздравляли его бояре.
   А на Варварке, на прежнем дворе Шемяки, народ всё продолжал бесноваться и буйствовать.
   Слух о щедрости нового государя собрал гуляк со всех пригородов московских...
   По Варварке пройти было нельзя...
   Там и сям валялись опившиеся и не проспавшиеся ещё пьяницы.
   Холопы вытаскивали их со двора прямо на улицу и бросали, как кули...
   А в глубине двора, в подклети холодного летника, уже несколько часов томится великий князь Василий Васильевич.
   От тяжёлых предчувствий и всего, что произошло за последние двое суток, государь совсем изнемог душою.
   Разбитый и измученный, лежит он на голой лавке...
   Он закрыл глаза и не видит и не слышит, что происходит вокруг...
   Не замечает он, как чуть не каждые пять минут дверь подклети отворяется и выглядывает голова то одного, то другого челядинца...
   Великий князь Дмитрий приказал зорко караулить брата...
   Наверху, в комнате над великим князем, сидят его мать и жена с детьми...
   Великий князь видел, как их провели туда...
   Ему не дали ни слова сказать им...
   Да он ничем бы, пожалуй, и не мог их утешить...
   Оттуда, сверху, доносятся глухие рыдания. "Верно, плачет княгиня Марья", -- прислушался было Василий...
   Потом и это он перестал замечать.
   Обессилел совсем.
   Челядинцы два раза переменили у его изголовья тарелки с кушаньем.
   Каждый раз холопы уносили всё нетронутым...
   -- Никак, обмер совсем? -- с испугом сказал в последний раз один из слуг.
   Ему показалось, что Василий не дышит. Слуга потрях слегка руку Василия. Великий князь открыл глаза. Глаза у него были мутные, безжизненные. Он смотрел и, казалось, ничего не видел. Только лёгкий стон вырвался из его груди.
   Наступила ночь, опять день, и только поутру князь пришёл окончательно в себя. Он попросил пить и есть... Силы понемногу к нему стали возвращаться. Теперь он уже спокойно думал о своей судьбе.
   -- Не ослепит меня брат Дмитрий! -- с возрастающей надеждой решил он. -- Кабы умыслил, давно бы сделал...
   К вечеру второго дня Василий совсем почти успокоился.
   Он прислушивался теперь ко всем звукам, доносившимся сверху, из комнаты.
   Но и там, по-видимому, было покойно.
   Слышались по временам шаги, да порою доносился тихий голос мамушки-боярыни, укачивавшей ребёнка...
   Опять наступила ночь... Утомлённый великий князь заснул.
   Была уже полночь, когда дверь подклети без шума отворилась. Вошло трое холопов с фонарями в руках. Впереди всех шёл Волк.
   Боярский сын со своей противной усмешкой подошёл к спавшему спокойно великому князю...
   Волк грубо схватил Василия за плечо.
   Великий князь очнулся, быстро вскочил со своего места и вскрикнул от ужаса...
   -- Что вам?! Что вам от меня нужно?! -- беспомощно старался он вырваться из объятий Волка.
   Волк, не отвечая ни слова, скрутил ему, как ребёнку, руки назад...
   Великого князя положили на лавку.
   Один из челядинцев сел ему на ноги, другой на грудь...
   Слабый и бессильный Василий лишился на миг чувств... Но только на миг...
   Дикий, нечеловеческий крик вырвался вдруг из груди Василия...
   Ещё такой же крик... Ещё раз...
   Дмитрий спокойно спал в эту минуту во дворце, в Кремле...
   Сквозь сон он не слыхал этого ужасного крика... Его совесть была глуха и спокойна!..
   Волк вытер спокойно свой нож о полу кафтана великого князя.
   Он своё дело сделал.
   Василий лежал в глубоком обмороке.
   Утреннее солнце заглянуло в подклеть...
   Великий князь лежал по-прежнему на лавке и глухо, отчаянно стонал...
   Лицо, руки, вся одежда великого князя были залиты кровью...
   Князь Дмитрий Юрьевич отомстил.
   Брат за брата!.. Кровь за кровь!..
   А наверху княгиня Марья, простоволосая, бледная, как мертвец, металась по горнице, ломала руки и, как безумная, причитала:
   -- Князь мой добрый, князь мой тихий! Налетело на тебя вороньё чёрное, выклевало очи твои ясные! Не видать твоим очам больше светлого солнца, не видать, сирот, нас всех!.. О-о-о, князь мой, князь мой, отзовись! Вороньё чёрное кружится, кружится!..
   Она упала на пол и билась головою, билась без счёту, не чувствуя боли...
   Княгиня Софья, закрыв лицо руками, беззвучно рыдала...
   Снизу по-прежнему доносились глухие стоны...
   Вороньё, вороньё -- чёрное, зловещее!..
   Налетело, закружилось -- и исчезло...
   Исчезло и оставило по себе смерть и мрак...
   Беспросветный, беспроглядный мрак!..
  

Эпилог

   Князь Дмитрий Юрьевич не сдержал своего слова.
   Владыка Иона привёз ему из Мурома маленьких княжичей.
   Ряполовский сначала ни за что не хотел отпускать с ним детей...
   Владыка пошёл в собор вместе с князьями... Здесь перед образом Пресвятой Богородицы святитель принял на свою епитрахиль Ивана и Юрия...
   Дмитрий Шемяка немедленно отправил детей в заточение в Углич.
   Василий с женою уже был сослан туда, тотчас после ослепления.
   Такою несправедливостью и жестокостью Шемяка окончательно возбудил против себя народ.
   Князья и бояре во главе с Ряполовским решили освободить великого князя Василия из его заточения, Собрались на думу князья Оболенские, Ряполовские, бояре Юшка Драница, Боброк, Семён Филимонов с детьми, Руно, Русалка и ещё немало знатных и сильных...
   Шемяка испугался.
   Осенью 1446 года он выпустил Василия из заточения...
   Для этого он сам поехал в Углич и торжественно освободил брата...
   Дмитрий и Василий обнялись, и оба просили друг у друга прощения...
   Дмитрий богато одарил Василия и отпустил, дав ему в удел Вологду с волостями...
   Но счастье отвернулось от Шемяки...
   К великому князю Василию стали стекаться в Вологду сотнями и десятками прежние приверженцы...
   Борис Александрович, князь Тверской, с дочерью которого Василий обручил своего старшего сына, Ивана, тоже прислал ему в помощь свои полки...
   Шемяка выступил против Василия, но несколько раз был разбит, и Василий подошёл к Москве...
   Тогда Дмитрий добровольно отказался в пользу брата от московского княжения.
   Летом 1447 года Василий после полуторагодового скитания въехал торжественно в отчий Кремль...
   Из его потухших глаз текли слёзы...
   Но это были слёзы не боли, а радости и счастья. Велико было его испытание, но разве меньше оказалась милость Провидения?!
  

---------------------------------------------------------------

   Текст повести "Воронограй" -- по изданию П. П. Сойкина. СПб. 1905.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru