Леткова Екатерина Павловна
Княжна

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


Екатерина Леткова

Княжна

   У Ольги Дмитриевны разорвалась цепь на велосипеде, и ей пришлось возвращаться домой пешком. До усадьбы, где жила Ольга Дмитриевна, было верст десять, и это сначала смутило ее. Но она оглянулась кругом и даже обрадовалась, что может свободно любоваться красотой вечера, не прикованная вниманием к дороге, как того требует велосипед.
   Ольга Дмитриевна приехала в деревню к своим старым друзьям, чтобы поработать "с натуры"; профессор художник велел ей добиваться прозрачности теней и выработки plein air'а, и она целыми днями писала этюды, а вечером отдыхала от работы. Лучшим отдыхом для нее был велосипед, вдали от всех житейских невзгод и разговоров, между небом и землей, одинокой и свободной.
   И теперь, когда она оглянулась кругом, у нее прошел всякий страх и уплыли куда-то все беспокойства. Она была одна среди громадного луга с его зелеными переливами, под громадным небом с перламутровыми волнами. Солнце уже зашло, но и небо и земля были еще облиты его розовыми лучами, и розовый воздух весь трепетал в своей прозрачности; жаворонки торжествующе-радостно звенели и заливались где-то в вышине; пахло сохнущим сеном, дышалось легко и привольно. И кругом -- ни души.
   Ольга Дмитриевна теперь была довольна, что ей пришлось сойти с велосипеда. Она смотрела по сторонам, стараясь запечатлеть в голове все световые эффекты и унести их с собою в памяти, чтобы завтра перенести на полотно. Она шла тихо, ведя велосипед, и вся была поглощена красотой этого дивного вечера. Вдруг вдали из-за пригорка мелькнуло красное пятнышко; мелькнуло и скрылось. Ольга Дмитриевна не успела рассмотреть, что это было; через несколько минут она опять увидала: две девочки в красных юбках и красных кофточках выскочили на пригорок и остановились. И их красные платья на сероватой зелени скошенного луга, в розовой дымке вечерней зари, оживили всю картину.
   "Что бы ни говорил мой профессор, а нет полной красоты без человека", -- подумала она и остановилась.
   Девочки были теперь шагах в двадцати от нее и ей захотелось подойти к ним. Она свернула с дороги и пошла лугом. Девочки стояли и смотрели на нее. Одна была лет десяти, тоненькая, очень бледная, с длинными черными глазами и необыкновенно правильными чертами; другая -- маленькая, пузатенькая, белокурая, лет пяти. Обе были босые и в больших ситцевых платках на головах. Они спокойно ждали приближения Ольги Дмитриевны. И она пожалела, что сейчас, сию минуту не могла написать их: так подходили они со своей милой красотой к этому розовому, ясному вечеру.
   -- Вы что же тут делаете? -- спросила Ольга Дмитриевна.
   -- Мы-то? -- бойко переспросила младшая.
   -- Да... Откуда вы?
   -- Из Бессонова...
   Ольга Дмитриевна знала, что Бессоново находится за той усадьбой, где она гостила, т. е. верстах в десяти отсюда.
   -- А зачем вы здесь?
   -- Покос снимаем, -- серьезно объяснила старшая.
   Ольга Дмитриевна так много слышала все это время о том, что у соседних крестьян совершенно нет покоса и они арендуют луга вдали от деревень и уезжают из дому целыми семьями, что для нее уже была понятна фраза девочки. За пригорком, в овраге, стояли две распряженные телеги и ходили лошади.
   -- А где же старшие? Где отец? Где мать? -- спросила Ольга Дмитриевна.
   -- Тама, -- показала старшая девочка рукой куда-то за оврагом. -- Копнить торопятся... Ужинать пора...
   Младшая подошла близко к велосипеду и трогала его пальцем. Ольга Дмитриевна ласково спросила ее:
   -- Как тебя зовут?
   -- Домаска...
   -- Как?
   -- Домна, -- степенно ответила старшая. -- Домашка.
   -- А тебя как?
   -- Меня-то? Меня княжной звать.
   -- Княжной?! Вы что же -- сестры?
   -- Нне... Мы казенные... Шпитаты... Домашка живет у Ларамонихи, а я у Картошкиных... Василия Картошкина знаешь? -- проговорила старшая девочка деловитым тоном.
   -- Нет, не знаю.
   -- Ну вот, это приемный отец мне... И мать... Да вы присядьте, барышня.
   Эта заботливость сразу расположила к себе Ольгу Дмитриевну, и она решила немного посидеть с девочками.
   -- Вы на телегу... Там посуше... -- сказала старшая, хлопотливо забегая вперед.
   Глаза у нее ярко горели, из-под кумачного платка с желтыми разводами выбились черные пряди шелковистых волос. И художница опять залюбовалась ею.
   -- Княжна! -- сказала она. -- Прежде всего скажи мне, почему тебя зовут княжной?
   -- Не знаю! Зовут и зовут...
   И вдруг, точно желая оборвать разговор, она вскрикнула:
   -- Батюшки! Воды-то мы не принесли!..
   И, схватив пустое ведро, она побежала вниз, под овраг. Маленькая не шевельнулась, точно говоря, что это до нее не касается, и продолжала стоять перед барышней, поджав руки высоко над животом. Ее круглые глаза на круглом белом личике смотрели бойко и с любопытством. И опять Ольга Дмитриевна пожалела, что с ней нет ее альбома, чтобы, сейчас же зарисовать эту фигурку с ее позой и выражением лица. "Откуда она? Кто ее родители?" -- подумала она.
   -- Домашка! У тебя есть мать?
   -- Е! -- ответила девочка таким тоном, точно и сомнения не могло быть. -- Е! Только старая.
   -- Ты ее любишь?
   -- Кады люблю, кады нет...
   -- А отец?
   -- Отца нету.. Вдовая она...
   Девочка говорила почти совсем ясно, только не выговаривала ж и ш. Она рассказала, что Парамониха зимой извозничает, возит лес на станцию и уезжает из дому "когда на день, когда на два"...
   -- А тебя с кем же оставляет?
   -- Меня-то? Да одну... запрет избу и ладно...
   -- И не ешь ничего?
   -- Зачем? -- воскликнула девочка и махнула рукой на барышню. -- Хлеба и каши оставит мне вволю...
   -- И тебе не страшно?
   -- Чего страшно?
   -- Одной не страшно?
   -- Я не одна... У меня на полке боженька живет...
   В это время из-за оврага вылезала старшая девочка. Она тяжело тащила ведро с водою, и ее тоненькое тельце все перекривилось в правую сторону, чтобы левая рука могла нести ведро, не зацепляя им за землю.
   -- Князна идет! -- весело объявила Домашка, и на ее серьезном лице скользнула радостная улыбка.
   Ольга Дмитриевна невольно бросилась помочь девочке дотащить ведро, та не допустила этого, но благородно и ласково заговорила с ней.
   Вечер сделался уже весь серый, и Ольга Дмитриевна встала, чтобы идти домой. Княжна удержала ее.
   -- Посиди, барышня, еще немного... Сейчас наши придут...
   -- А кто тут ваши?..
   -- Отец, мать и наша сноха... да Парамониха с сыном... Из Москвы к ней сын на сенокос пришел с фабрики...
   Ольгу Дмитриевну поражало, что "княжна" говорит с ней как большая; даже щеку она подпирала правым кулаком так, как это делают бабы.
   -- А тебе хорошо жить у твоих Картошкиных? -- спросила ее Ольга Дмитриевна.
   -- Мне-то? Мне хорошо! Домашке, той плохо... Сильно Парамониха дует ее...
   -- Как дует?
   -- Веником... А то и веревкой... Чем придется...
   Ольга Дмитриевна прижала к себе девчоночку и чуть не со слезами на глазах проговорила:
   -- Какой ужас!..
   -- Да нельзя и не дуть-то, -- серьезно продолжала княжна.
   -- За что же? За что бить такую маленькую?
   -- Намедни хлеба каравай уперла... А-агромный!
   -- Я не себе, я Затейке, -- оправдывалась Домашка.
   -- Ну и попало! Здорово попало...
   -- Здорово! -- согласилась маленькая.
   -- Да где же ее мать? -- горячо воскликнула Ольга Дмитриевна.
   Ей хотелось сейчас же побежать к ней, сказать ей, чтобы она спасла ребенка от побоев, от муки.
   -- Мать-то? Парамониха?
   -- Нет, настоящая мать, родная.
   -- Не знаю... Домна, -- вдруг обратилась она к маленькой, точно баба, -- ты не знаешь, где твоя мамка родная?
   -- Не знаю, -- равнодушно ответила Домашка.
   -- А ты про свою знаешь?
   -- В Москве моя... Говорят -- княжна... Я не знаю...
   -- И не любишь ее?
   -- А за что мне ее любить-то? -- изумленно сказала "княжна" и сейчас же прибавила:
   -- Никак наши идут?
   Ее привычное ухо уловило раньше, чем городской слух Ольги Дмитриевны, далекие голоса. Скоро на лугу блеснули косы на плечах у косцов, и через несколько минут все они собрались у телеги: два мужика и три бабы. Сейчас же пошли расспросы: чья? откуда? Все приняли участие в барышне и главное в велосипеде и в конце концов попросили Ольгу Дмитриевну поужинать с ними.
   Ужином заведовали бабы. Парамониха -- женщина лет пятидесяти, вся изрытая глубокими коричневыми морщинами и сгорбленная -- достала из-под телеги жбан, укутанный тряпкой. В нем оказался квас. Две другие бабы помоложе вынули из телеги хлеб, лук и печеные яйца. Они, не переставая расспрашивать барышню, все раскладывали на пригорке для ужина. Старший мужик, с плутоватыми глазами, взялся за котел. Он, с помощью княжны, налил в него воды и стал подвешивать над кучкой хвороста, да повернулся как-то неловко, котел выпал и пролился. Мужик добродушно выругался и сказал:
   -- Княжна, беги живее, тащи воды.
   Девочка схватила ведро и побежала вниз, за пригорок.
   Ольга Дмитриевна почти с умилением глядела на этих бодрых загорелых людей, поработавших весь день и теперь так дружно и весело принимающихся за свой скромный ужин.
   -- Какая милая девочка, -- сказала она, кивая головой в ту сторону, куда ушла княжна. -- Чья она?
   -- Наша, -- с гордостью ответила одна из баб, рыжая, вся в веснушках, с красивыми глазами и ярко-белыми зубами. -- Наша!.. Шпитонка она, из московского воспиталя...
   -- У нас вся деревня шпитатами займается, -- добавила третья женщина с птичьими глазами и острым носом.
   -- И у тебя есть?
   -- Зачем? Мы в одном дворе...
   -- Это сноха наша... Дарья... Была у нас еще одна шпитонка... Да умерла... Больную уж и нам-то дали... Чуть слепленную... Теперь одна княжна осталась.
   -- А как же ее зовут? -- спросила барышня.
   -- Зовут-то? Ее Лидией звать... А у нас все ее княжной величают.
   -- Почему же княжной? -- допытывалась Ольга Дмитриевна.
   -- Уж нам так ее отдали, -- сказала рыжая. -- Да вы присаживайтесь, барышня...
   И она указала Ольге Дмитриевне место рядом с собою у большой деревянной чашки с квасом и намешанным в него луком и хлебом. Мужики и бабы ели из одной чашки, забирая полные ложки еды, и совершенно одинаково все опрокидывали их в рот.
   -- Домашка, а ты что же? -- спросила Ольга Дмитриевна.
   -- Садись и ты, -- сказала ей Парамониха, давая ей в руку круглую деревянную ложку.
   -- А княжна?
   -- Поспеет, -- весело сказала рыжая баба и сейчас же прибавила: -- Уж и девочка хороша! Одиннадцатый год только пошел с Миколы зимнего, а большой работнице ровня... Во всякую работу так и бросается... Молотит -- старухи не хуже...
   -- Вот-те и княжна! -- причмокивая квас и приятно усмехаясь, заметил мужик.
   -- Да она в самом деле княжна?
   -- А кто ж ее знает? Она у нас с пяти годов только... А до тех пор в Раменцове жила, у тетки Арины... Може слышали? Арина ее из Москвы, из воспиталя получила... По три рубля в месяц она казенных получала, да мать ейная на Святки да на Святую по синенькой присылает... Арина и сказывала, что она княжеского роду...
   -- Как же она узнала? -- спросила Ольга Дмитриевна и сейчас же пожалела: из-за пригорка показалась девчонка со своей тяжелой ношей. Ольга Дмитриевна хотела переменить разговор, но баба, не обращая внимания, продолжала:
   -- Сама мать сказала... Девчонке только году надо было быть, как мать объявилась... Приехала поздно, к ночи... Арина уж спать собралась, огонь тушить хотела... Вдруг у окна кто-то скребется.... Кто там? Пусти, говорит, на минутку... Отворили дверь, ничего понять не может: барышня стоит, кофченка коротенькая, в шапочке одной... Ни платка на голове, ни валенок на ногах, -- ничего!.. Замерзла, посинела вся... И первым делом: что Лиденька, говорит, жива? Я, говорит, ейная мать... Ну ее, знамо, обогрели, приветили... Подарки девочке привезла, золотой крест на шейку с цепочкой повесила. Уж, говорит, и плакала, и убивалась над девчонкой...
   Княжна точно не слышала разговора. Она налила в котелок воды, подвесила его на вбитый в землю крюк и зажгла приготовленный под ним хворост. Баба, причмокивая, облизывала ложку и после каждого глотка клала ее на траву; говорила она, почти не останавливаясь:
   -- Вот плакала, вот плакала, -- рассказывала она, точно сама видела это. -- Тут-то она и открылась Арине, что княжеского роду: я, говорит, княжна и Лиденька моя должна бы княжной быть, да люди-то кругом нас не допускают этого...
   Мужик усмехнулся и буркнул себе под нос:
   -- Чего "этого", говори толком...
   -- Не допускают, говорит, чтобы мать свое дитя не бросала, чтоб не стыдилась его: вот моя и моя! и не стыдно, и не боюсь никого!.. Этого нельзя! Надо забросить, да чтоб никто не знал, где и как, чтобы и думать забыть... И знать не знаю и ведать не ведаю! Я, говорит, рада всю кровь свою за Лидоньку отдать, да срам для папаши и мамаши... Это важнее всего... А сама так и плачет, так и заливается плачет...
   -- Тятенька! Не горит! -- обратилась княжна к мужику.
   Хворост, действительно, подымился, скрючился и потух.
   -- Эх ты, руки-крюки, -- полушутя сказал мужик, -- набери суши побольше да и раздуй хорошенько...
   Княжна взяла приготовленные ею же сухие ветви и стала ломать их о свое угловатое колено и подкладывать под котел.
   -- Вот и пошла девчонка в деревню за княжну: княжна да княжна!.. Мать сулилась еще наведываться, да больше и не была ни разу, а деньги и по сю пору шлет аккуратно... Хорошая барышня...
   А Парамониха, молчавшая до тех пор и жадно евшая квас и лук, сказала:
   -- Хорошая! А девку чуть не замучила в конец... Пойдешь, бывало, в Раменцово, душа надрывается: княжна грязная, нечесаная, вся в рванье... Да худая, да желтая...
   -- Почему же?
   Рыжая баба, приемная мать девчонки, заговорила скоро и без перерыва:
   -- Очень плохо ей было у Арины... И голодно, и грязно.... А тут раз объездный и едет... Знаете: объездный? От Воспитательного ездит детей проверять... Вот едет он и водит: две нищенки идут... "Вы куда?" -- "По кусочкам..." -- "Чьи?" Одна-то оказалась -- своя, а другая -- казенная... Объездный сейчас: "С какого двора? Как смели шпитонку христарадничать посылать?!" Отняли у Арины девчонку... А мы давно хлопотали взять себе шпитоночку... Вот нам княжну и дали...
   -- Разгорелось! -- точно про себя сказала княжна и облегченно вздохнула.
   -- Ты чего же, дочка, не ужинаешь? -- обратилась к ней рыжая. -- Садись, поешь...
   Княжна села немного сзади отца, вытянула ручку, взяла коричневое печеное яйцо, кусок хлеба и жадно стала есть. Чашка с квасом была уже пуста, и только Домашка отскабливала приставшие к ее краям перышки зеленого луку. Все теперь ели яйца и молодой мужик громко икал.
   -- Чай-то скоро? -- спросил он.
   -- Живо вскипит, -- ответил старший мужик. -- Княжна! Подсыпь-ка веточек-то.
   Княжна опять встала и стала возиться у котла. И ее тоненькие руки показались Ольге Дмитриевне еще тоньше и вся княжна особенно жалкой и хрупкой.
   -- И честит же тебя теперь Арина на все корки, -- сказала Парамониха, обращаясь к рыжей.
   -- Погоди еще она! -- проговорила рыжая. -- Ведь знаешь, барышня, она ни гроша не хотела нам давать из того, что от матери ейной из Москвы получает. Уж люди пристыдили, так кады руль даст, кады гривен шесть. А сама по пятерке получает... Только бы нам адрис в Москве узнать -- уж мы бы отняли от нее эти деньги...
   -- Ищи ветра в поле! -- сказал старый мужик, зевая во весь рот.
   Ольга Дмитриевна вдруг заметила, что на землю тихо подкрадывалась ночь. Краски потухли, откуда-то потянуло сырым ветерком, трава сделалась мокрою. Она вскочила и стала прощаться. Все встали тоже и ласково провожали ее.
   -- Спасибо, не побрезговали поговорить с нами...
   Рыжая баба отвела Ольгу Дмитриевну в сторону и сказала:
   -- Барышня! Поспроси-ка ты в Москве, не найдешь ли там эту самую княжну?
   -- Да как же ее искать? Ты ведь не знаешь, как звать ее?
   -- Вот то-то же, что не знаем... А надо бы ей сказать, чтобы не Арине деньги направляла, а нам...
   -- Я ничего сделать не могу, -- сказала Ольга Дмитриевна и взялась за велосипед. -- Ну, прощайте. Прощай, княжна!
   Она взяла девочку за голову и поцеловала.
   Бабы предлагали проводить ее, спрашивали, не боится ли она идти одна; Ольга Дмитриевна ничего не боялась и бодро зашагала по дороге. Но не прошла она и двадцати шагов, как услышала сзади себя топот босых ног: девочки бежали за ней. Она остановилась.
   -- Что вы?
   -- Мы проводить тебя... Вон до поворота.
   -- Пойдемте, пойдемте, милые! -- радостно сказала Ольга Дмитриевна, растроганная их вниманием. -- Вы ко мне в гости приходите в Ильинку... Придете?
   Девочки молчали и шли рядом с барышней. Потом Ольге Дмитриевне показалось, что старшая что-то шепнула маленькой.
   -- Ты что? -- спросила она.
   -- Ничего... -- смущенно ответила девочка.
   -- Устали? Спать вам пора... Ступайте, дети, -- сказала Ольга Дмитриевна и опять поцеловала и княжну, и Домашку.
   Девочки остановились, а Ольга Дмитриевна быстро пошла вперед. Вечер был еще светлый и теплый. Светло и тепло было и на душе Ольги Дмитриевны. Бесцветное небо сливалось с бесцветной землей и все, что было между этим небом и этой землей, было закутано неуловимо бесцветной дымкой.
   "Вот задача: овладеть этими полутонами, изобразить эту серую прозрачность, эту теплую тишину и безмятежность", -- подумала Ольга Дмитриевна и остановилась.
   -- Барысня! -- услышала она нерешительный зов.
   Она оглянулась. Девочки стояли все на том же месте и о чем-то шептались. И эти два пятнышка под громадным небом показались Ольге Дмитриевне такими беспомощными, такими заброшенными, что она кинулась к ним чуть не бегом.
   -- Что, маленькие? Что? Довести вас назад?
   Девочки переглянулись и стояли молча.
   -- Что же? -- спросила барышня.
   -- Дай гривенничек, -- прошептала Домашка.
   -- Что? -- не поняв сразу, переспросила Ольга Дмитриевна.
   -- Дай гривенничек.
   -- На что тебе?!
   Домашка помолчала, взглянула на старшую девочку и сказала:
   -- Она велела...
   -- Не ври, не ври! Сама, сама, -- громко заговорила княжна.
   Домашка сразу стала вся красная, как мак, и залопотала скоро и шепеляво:
   -- Врес! врес! Ты велела: проси, говорит, сейчас проси... Еще там, на горке, все септала: проси...
   -- Ей Богу, барышня, врет! -- горячо воскликнула княжна. -- Она такая врунья, такая врунья...
   Маленькая подбежала к Ольге Дмитриевне и, поднимаясь к ее лицу, точно признаваясь в чем-то, прошептала:
   -- Коли выпросись гривенник, говорит, тебе копейку выплачу!..
   Княжна всплеснула руками и, мотая головой, проговорила:
   -- Эка врет-то! Эка врет!..
   Ольга Дмитриевна стояла и смотрела на девочек. Она не знала, которая из них лжет, но ей стало мучительно жаль их обеих.
   

----------------------------------------------------------

   Источник текста: Леткова Е.П. Рассказы. СПб.: Просвещение, 1913
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru