Источник текста: Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 т. -- М., Правда, 1989; Том 7, с. 169-175.
OCR: sad369 (г. Омск)
Кто скачет, кто мчится в таинственной мгле? Гёте
Глава первая
Случилось провести мне рождественскую ночь в вагоне, и не без приключений.
Дело было на одной из маленьких железнодорожных ветвей, так сказать, совсем в стороне от "большого света". Линия была ещё не совсем окончена, поезда ходили неаккуратно, и публику помещали как попало. Какой класс ни возьми, всё выходит одно и то же -- все являются вместе.
Буфетов ещё нет; многие, чувствуя холод, греются из дорожных фляжек.
Согревающие напитки развивают общение и разговоры. Больше всего толкуют о дороге и судят о ней снисходительно, что бывает у нас не часто,
-- Да, плохо нас везут, -- сказал какой-то военный, -- а всё спасибо им, -- лучше, чем на конях. На конях в сутки бы не доехали, а тут завтра к утру будем и завтра назад можно. Должностным людям то удобство, что завтра с родными повидаешься, а послезавтра и опять к службе.
-- Вот и я то же самое, -- поддержал, встав на ноги и держась за спинку скамьи, большой сухощавый духовный. -- Вот у них в городе дьякон гласом подупавши, многолетие вроде как петух выводит. Пригласили меня за десятку позднюю обедню сделать. Многолетие проворчу и опять в ночь в своё село.
Одно находили на лошадях лучше, что можно ехать в своей компании и где угодно остановиться.
-- Ну, да ведь здесь компания-то не навек, а на час, -- молвил купец.
-- Однако иной если и на час навяжется, то можно его всю жизнь помнить, -- отозвался дьякон.
-- Чего же это так?
-- А если, например, нигилист, да в полном своём облачении, со всеми составами и револьвер-барбосом.
-- Это сужект полицейский.
-- Всякого это касается, потому, вы знаете ли, что от одного даже трясения... паф -- и готово.
-- Оставьте, пожалуйста... К чему вы это к ночи завели. У нас этого звания ещё нет.
-- Может с поля взяться.
-- Лучше спать давайте.
Все послушались купца и заснули, и не могу уже вам сказать, сколько мы проспали, как вдруг нас так сильно встряхнуло, что все мы проснулись, а в вагоне с нами уже был нигилист.
Глава вторая
Откуда он взялся? Никто не заметил, где этот неприятный гость мог взойти, но не было ни малейшего сомнения, что это настоящий, чистокровный нигилист, и потому сон у всех пропал сразу. Рассмотреть его ещё было невозможно, потому что он сидел в потёмочках в углу у окна, но и смотреть не надо -- это так уже чувствовалось.
Впрочем, дьякон попробовал произвести обозрение личности: он прошёлся к выходной двери вагона, мимо самого нигилиста, и, возвратясь, объявил потихоньку, что весьма ясно приметил "рукава с фибрами", за которыми непременно спрятан револьвер-барбос или бинамид.
Дьякон оказывался человеком очень живым и, для своего сельского звания, весьма просвещённым и любознательным, а к тому же и находчивым. Он немедленно стал подбивать военного, чтобы тот вынул папироску и пошёл к нигилисту попросить огня от его сигары.
-- Вы, -- говорит, -- не цивильные, а вы со шпорою -- вы можете на него так топнуть, что он как биллиардный шар выкатится. Военному всё смелее.
К поездовому начальству напрасно было обращаться, потому что оно нас заперло на ключ и само отсутствовало.
Военный согласился: он встал, постоял у одного окна, потом у другого и, наконец, подошёл к нигилисту и попросил закурить от его сигары.
Мы зорко наблюдали за этим маневром и видели, как нигилист схитрил: он не дал сигары, а зажег спичку и молча подал её офицеру.
Всё это холодно, кратко, отчётисто, но безучастливо и в совершенном молчании. Ткнул в руки зажжённую спичку и отворотился.
Но, однако, для нашего напряжённого внимания было довольно и одного этого светового момента, пока сверкнула спичка. Мы разглядели, что это человек совершенно сомнительный, даже неопределённого возраста. Точно донской рыбец, которого не отличишь -- нынешний он или прошлогодний. Но подозрительного много: грефовские круглые очки, неблагонамеренная фуражка, не православным блином, а с еретическим надзатыльником, и на плечах типический плед, составляющий в нигилистическом сословии своего рода "мундирную пару", но что всего более нам не понравилось, -- это его лицо. Не патлатое и воеводственнное, как бывало у ортодоксальных нигилистов шестидесятых годов, а нынешнее -- щуковатое, так сказать фальсифицированное и представляющее как бы некую невозможную помесь нигилистки с жандармом. В общем, это являет собою подобие геральдического козерога.
Я не говорю геральдического льва, а именно геральдического козерога. Помните, как их обыкновенно изображают по бокам аристократических гербов: посредине пустой шлем и забрало, а на него щерятся лев и козерог. У последнего вся фигура беспокойная и острая, как будто "счастья он не ищет и не от счастия бежит". Вдобавок и колера, в которые был окрашен наш неприятный сопутник, не обещали ничего доброго: волосёнки цвета гаванна, лицо зеленоватое, а глаза серые и бегают как метроном, поставленный на скорый темп "allegro udiratto". (Такого темпа в музыке, разумеется, нет, но он есть в нигилистическом жаргоне.)
Чёрт его знает: не то его кто-то догоняет, или он за кем-то гонится, -- никак не разберёшь.
Глава третья
Военный, возвратясь на своё место, сказал, что на его взгляд нигилист немножко чисто одет, и что у него на руках есть перчатки, а перед ним на противоположной лавочке стоит бельевая корзинка.
Дьякон, впрочем, сейчас же доказал, что всё это ничего не значит, и привёл к тому несколько любопытных историй, которые он знал от своего брата, служащего где-то при таможне.
-- Через них, -- говорил он, -- раз проезжал даже не в простых перчатках, а филь-де-пом, а как стали его обыскивать -- обозначился шульер. Думали, смирный -- посадили его в подводную тюрьму, а он из-под воды ушёл.
Все заинтересовались: как шульер ушёл из-под воды?
-- А очень просто, -- разъяснил дьякон, -- он начал притворяться, что его занапрасно посадили, и начал просить свечку. "Мне, говорит, в темноте очень скучно, прошу дозволить свечечку, я хочу в поверхностную комиссию графу Лорис-Мелихову объявление написать, кто я таков, и в каких упованиях прошу прощады и хорошее место". Но комендант был старый, мушкетного пороху, -- знал все их хитрости и не позволил. "Кто к нам, говорит, залучен, тому нет прощады", и так всё его впотьмах и томил; а как этот помер, а нового назначили, шульер видит, что этот из неопытных, -- навзрыд перед ним зарыдал и начал просить, чтобы ему хоть самый маленький сальный огарочек дали и какую-нибудь божественную книгу: "для того, говорит, что я хочу благочестивые мысли читать и в раскаяние прийти". Новый комендант и дал ему свечной огарок и духовный журнал "Православное воображение", а тот и ушёл.
-- Как же он ушёл?
-- С огарком и ушёл.
Военный посмотрел на дьякона и сказал:
-- Вы какой-то вздор рассказываете!
-- Нимало не вздор, а следствие было.
-- Да что же ему огарок значил?
-- А чёрт его знает, что значил! Только после стали везде по каморке смотреть -- ни дыры никакой, ни щёлочки -- ничего нет, и огарка нет, а из листов из "Православного воображения" остались одни корневильские корешки.
-- Ну, вы совсем чёрт знает что говорите! -- нетерпеливо молвил военный.
-- Ничего не вздор, а я вам говорю -- и следствие было, и узнали потом, кто он такой, да уже поздно.
-- А кто же он такой был?
-- Нахалкиканец из-за Ташкенту. Генерал Черняев его верхом на битюке послал, чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей отвёз, а он, по театрам да по балам, все деньги в карты проиграл и убежал. Свечным салом смазался, а с светилём ушел.
Военный только рукою махнул и отвернулся.
Но другим пассажирам словоохотливый дьякон нимало не наскучил: они любовно слушали, как он от коварного нахалкиканца с корневильскими корешками перешёл к настоящему нашему собственному положению с подозрительным нигилистом. Дьякон говорил:
-- Я на его чистоту не льщусь, а как вот придёт сейчас первая станция -- здесь одна сторожиха из керосиновой бутылочки водку продаёт, -- я поднесу кондуктору бутершафт, и мы его встряхнём и что в бельевой корзине есть, посмотрим... какие там у него составы...
-- Только надо осторожнее.
-- Будьте покойны -- мы с молитвою. Помилуй мя, Боже...
Тут нас вдруг и толкнуло, и завизжало. Многие вздрогнули и перекрестились.
-- Вот оно и есть, -- воскликнул дьякон, -- наехали на станцию!
Он вышел и побежал, а на его место пришёл кондуктор.
Глава четвёртая
Кондуктор стал прямо перед нигилистом и ласково молвил:
-- Не желаете ли, господин, корзиночку в багаж сдать?
Нигилист на него посмотрел и не ответил.
Кондуктор повторил предложение.
Тогда мы в первый раз услыхали звук голоса нашего ненавистного попутчика. Он дерзко отвечал:
-- Не желаю.
Кондуктор ему представил резоны, что "таких больших вещей не дозволено с собой в вагоны вносить".
Он процедил сквозь зубы:
-- И прекрасно, что не дозволено.
-- Так желаете, я корзиночку сдам в багаж?
-- Не желаю.
-- Как же, сами правильно рассуждаете, что это не дозволяется, и сами не желаете?
-- Не желаю.
Взошедший на эту историю дьякон не утерпел и воскликнул: "Разве так можно!" -- но, услыхав, что кондуктор пригрозил "обером" и протоколом, успокоился и согласился ждать следующей станции.
-- Там город, -- сказал он нам, -- там его и скрутят.
И что в самом деле за упрямый человек: ничего от него не добьются, кроме одного -- "не желаю".
Неужто тут и взаправду замешаны корневильские корешки?
Стало очень интересно, и мы ждали следующей станции с нетерпением.
Дьякон объявил, что тут у него жандарм даже кум и человек старого мушкетного пороху.
-- Он, -- говорит, -- ему такую завинтушку под ребро ткнет, что из него все это рояльное воспитание выскочит.
Обер явился ещё на ходу поезда и настойчиво сказал:
-- Как приедем на станцию, извольте эту корзину взять.
А тот опять тем же тоном отвечает:
-- Не желаю.
-- Да вы прочитайте правила!
-- Не желаю.
-- Так пожалуйте со мною объясниться к начальнику станции. Сейчас остановка.
Глава пятая
Приехали.
Станционное здание побольше других и поотделаннее: видны огни, самовар, на платформе и за стеклянными дверями буфет и жандармы. Словом, всё, что нужно. И вообразите себе: наш нигилист, который оказывал столько грубого сопротивления во всю дорогу, вдруг обнаружил намерение сделать движение, известное у них под именем allegro udiratto. Он взял в руки свой маленький саквояжик и направился к двери, но дьякон заметил это и очень ловким манером загородил ему выход. В эту же самую минуту появился обер-кондуктор, начальник станции и жандарм.
-- Это ваша корзина? -- спросил начальник.
-- Нет, -- отвечал нигилист.
-- Как нет?!
-- Нет.
-- Всё равно, пожалуйте.
-- Не уйдешь, брат, не уйдешь, -- говорил дьякон.
Нигилиста и всех нас, в качестве свидетелей, попросили в комнату начальника станции и сюда же внесли корзину.
-- Какие здесь вещи? -- спросил строго начальник.
-- Не знаю, -- отвечал нигилист.
Но с ним больше не церемонились: корзинку мгновенно раскрыли и увидали новенькое голубое дамское платье, а в это же самое мгновение в контору с отчаянным воплем ворвался еврей и закричал, что это его корзинка и что платье, которое в ней, он везёт одной знатной даме, а что корзину действительно поставил он, а не кто другой, в том он сослался на нигилиста.
Тот подтвердил, что они взошли вместе и еврей действительно внёс корзинку и поставил её на лавочку, а сам лёг под сиденье.
-- А билет? -- спросили у еврея.
-- Ну, что билет... -- отвечал он. -- Я не знал, где брать билет...
Еврея велено придержать, а от нигилиста потребовали удостоверения его личности. Он молча подал листок, взглянув на который начальник станции резко переменил тон и попросил его в кабинет, добавив при этом.
-- Ваше превосходительство здесь ожидают.
А когда тот скрылся за дверью, начальник станции приложил ладони рук рупором ко рту и отчётливо объявил нам:
-- Это прокурор судебной палаты!
Все ощутили полное удовольствие и перенесли его в молчании; только один военный вскрикнул:
-- А всё это наделал этот болтун дьякон! Ну-ка -- где он... куда он делся?
Но все напрасно оглядывались: "куда он делся", -- дьякона уже не было; он исчез, как нахалкиканец, даже и без свечки. Она, впрочем, была и не нужна, потому что на небе уже светало и в городе звонили к рождественской заутрене.
Примечания
Впервые, под заглавием: "Рождественская ночь в вагоне (Путешествие с нигилистом)", -- газета "Новое время", 1882, от 25 декабря. С измененным заглавием вошло в сборник "Святочные рассказы" (1886).
По указанию А. Н. Лескова, в основе произведения лежит случай, рассказанный в присутствии писателя в 1879 г. институтской подругой его дочери, женой полковника Сарандинаки. (См.: А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 382).
Атмосфера страха перед террористическими актами, данная в рассказе, связана с покушениями народовольцев на Александра II (убит в 1881 г.).
Стр. 169. "Кто скачет, кто мчится в таинственной мгле?" -- первая строка стихотворения Гёте "Erlkonig" ("Лесной царь") в неточно цитированном переводе В. А. Жуковского.
Стр. 171. Геральдический козерог -- горный козел, изображаемый на гербах.
...цвета гаванна... -- табачного цвета.
Стр. 172. Шульер -- вместо: шулер.
...в поверхностную комиссию графу Лорис-Мелихову... -- Граф Лорис-Меликов, Михаил Тариелович (1825 -- 1888) -- генерал и видный администратор либерального направления. В 1880 г. -- главный начальник организованной для борьбы с террористами "Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия", которой были временно подчинены все органы политической полиции.
...мушкетного пороху... -- Мушкет -- старинное тяжёлое ружьё крупного калибра.
"Православное воображение" -- вместо: "Православное обозрение" (религиозный журнал, издававшийся в Москве с 1860 по 1891 г.).
Черняев, Михаил Григорьевич (1828 -- 1898) -- генерал, участник завоевания Средней Азии. Под его командованием был взят в 1865 г. Ташкент. В 1876 г. -- главнокомандующий сербской армией в войне с Турцией.
...чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей отвёз... -- Кокорев, Василий Александрович (1817 -- 1889) -- купец и промышленник, миллионер, либеральный публицист и оратор. В 1876 г., сочувствуя борьбе болгар за национальную независимость, послал восставшим через генерала Черняева пятьсот рублей.
Светиль -- соединение слов фитиль и светить.
Стр. 173. Бутершафт -- вместо: брудершафт.
Стр. 174. Рояльное воспитание -- вместо: реальное воспитание. Материалисты и демократы защищали систему реального образования, основанного преимущественно на изучении естественных наук, в противоположность господствовавшей системе классического образования.