Лесков Николай Семенович
Незагадочный писатель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Н. С. Лесков-Стебницкий. Загадочный человек. Эпизод из исторіи комического времени на Руси. Спб. 1871.

   

НЕЗАГАДОЧНЫЙ ПИСАТЕЛЬ.

Н. С. Лѣсковъ-Стебницкій. Загадочный человѣкъ. Эпизодъ изъ исторіи комическаго времени на Руси. Спб. 1871.

   Авторъ этой книги, какъ видятъ читатели, человѣкъ совсѣмъ не загадочный и достаточно извѣстный именно съ той стороны, съ которой "писатели" менѣе всего стремятся пріобрѣсти извѣстность. "Загадочный человѣкъ", о которомъ толкуетъ этотъ незагадочный человѣкъ -- Артуръ Бенни, англійскій подданный, родомъ полякъ, пріѣзжавшій въ Россію въ началѣ шестидесятыхъ годовъ съ цѣлью революціонной пропаганды и прослывшій въ Петербургѣ шпіономъ. Замѣшанный въ дѣло г. Кельсіева, онъ былъ высланъ изъ Россіи по приговору сената, и, будучи раненъ въ битвѣ при Ментанѣ, умеръ въ одномъ изъ римскихъ лазаретовъ Вотъ внѣшняя исторія этого человѣка. Г. Лѣсковъ-Стебницкій старался разсказать его внутреннюю исторію и снять съ него то пятно шпіона, которое нѣкоторое время лежало на немъ. Задачу эту г. Лѣсковъ исполняетъ удовлетворительно, но едва ли настояла надобность браться за нее, такъ какъ имя Бенни извѣстно было въ весьма ограниченномъ кружкѣ литераторовъ и такъ какъ обвиненія его въ шпіонствѣ пали отчасти сами собой, отчасти вслѣдствіе письма г. Тургенева, напечатаннаго въ "Спб. Вѣд." послѣ смерти Бенни. Отнынѣ это имя должно быть чисто отъ упрековъ подобнаго рода, но изъ книжки же г. Лѣскова видно, что подозрѣнія, лежавшія на Бенни, имѣли долю основанія въ то, но преимуществу подозрительное, время, когда достаточно было малѣйшаго повода, малѣйшей случайности, чтобъ на человѣка стали, смотрѣть косо. Это было время реакціи, когда за такъ-называемыми, неблагонамѣренными людьми совершались поиски усиленно-рьяные; (естественно, что всякій, имѣвшій хотя отдаленное право считать себя въ какомъ-либо отношеніи политически неблагонамѣреннымъ человѣкомъ или просто человѣкомъ, не одобряющимъ реакціонныхъ мѣръ, весьма подозрительно относился къ людямъ, прошлое или настоящее которыхъ представлялось съ какой-либо стороны неяснымъ. Бенни именно былъ такимъ человѣкомъ. Съ одной стороны, онъ являлся довѣреннымъ лицомъ А. И. Герцена, человѣкомъ, мечтавшимъ о переворотѣ, съ другой -- дружился съ людьми, не внушавшими большого довѣрія прогрессивному лагерю. Стоило одному сказать, что Бенни шпіонъ, и подобное мнѣніе быстро становилось ходячимъ. Участіе Бенни въ "Сѣверной Пчелѣ", которая заявляла себя очень ясно съ реакціонной стороны въ тотъ моментъ, когда такъ-называемый вопросъ о молодомъ поколѣнія былъ особенно жгучъ, усилило противъ него подозрительность въ противномъ лагерѣ. Такимъ образомъ, Бенни сдѣлался одною изъ тѣхъ жертвъ, которыхъ всегда много бываетъ въ подобные натянутые моменты народной жизни. Стоить вспомнить Францію во время минувшей войны, чтобъ понять это явленіе, въ которомъ мудрено обвинять людей подозрительныхъ. Понятно, что г. Лѣсковъ съ этой стороны совсѣмъ не смотрятъ на это дѣло. Для него обвиненіе Бенни въ шпіонствѣ служитъ только къ выходкамъ противъ прогрессивной партіи, къ брани, къ негодованію и, наконецъ, къ клеветѣ на нѣкоторыхъ изъ ея представителей. Г. Лѣсковъ, очевидно, не понимаетъ, что, снимая клевету съ Бенни и клевеща на его противниковъ, онъ дѣлаетъ по меньшей мѣрѣ столь же дурное дѣло, какое дѣлали люди, подозрѣвавшіе Бенни. Мы говоримъ "по меньшей мѣрѣ", хотя въ настоящемъ случаѣ эта условная форма совсѣмъ не идетъ. Бенни могъ отвѣчать на клевету, могъ открыто разъяснить, что подозрѣвающіе его въ столь гнусномъ дѣлѣ жестоко ошибаются; г. Же Лѣсковъ бросаетъ клеветою въ тѣхъ, которые отвѣчать ему не могутъ.
   Такъ, онъ представляетъ въ гадкой каррикатурѣ нѣкоего Ничипоренко, давно умершаго; такъ онъ старается язвить какой-то либеральный кружокъ; такъ онъ бросается наконецъ въ совершенно ненужныя клеветы, и, напр., увѣряетъ, что Н. Г. Ч--скій "добивался "сотрудничества у редакторовъ Московскихъ Вѣдомостей", но "искательства его были отвергнуты". Со стороны г. Лѣскова, все это -- сознательная клевета, ибо ему не можетъ быть неизвѣстно, что "Москов. Вѣд." начали издаваться настоящими редакторами съ 1863 года, когда Н. Г. Ч--скій не имѣлъ никакой возможности предлагать кому-нибудь свое сотрудничество; что касается того времени, когда эти редакторы были не редакторами "Москов. Вѣд.", а "Русскаго Вѣстника", когда они не отличились еще извѣстнымъ направленіемъ, а проповѣдовали англійскій парламентаризмъ, то и въ это время Н. Г. Ч--скій не имѣлъ никакой надобности обращаться къ нимъ и не обращался. "Русскій Вѣстникъ" былъ основанъ въ 1856 году, а съ 1854 Н. Г. Ч--скій уже. дѣятельно участвовалъ въ "Современникѣ" и по этому одному не имѣлъ никакой возможности сотрудничать въ другихъ изданіяхъ: съ "Современникомъ" онъ былъ очень тѣсно и дружески связанъ и не имѣлъ никакихъ основаній оставлять этого журнала. Но еслибъ въ самомъ началѣ своей публицистической дѣятельности Н. Г. Ч--скій и обратился съ какою-нибудь статьею въ "Русскій Вѣстникъ", то тутъ ничего несообразнаго не было бы, ибо въ концѣ пятидесятыхъ годовъ "Русскій Вѣстникъ" и "Современникъ" весьма незначительно разнились между собою въ направленіяхъ, и то, что "Современникъ" начиналъ проповѣдовать въ мажорномъ тонѣ, "Русскій Вѣстникъ" проповѣдовалъ въ минорномъ. Они вовсе не стояли между собою діаметрально-противоположно, какъ это случилось потомъ, да и вся журналистика, московская и петербургская, находила возможнымъ вести пропаганду параллельно, безъ полемики; у нея былъ тогда только одинъ врагъ -- цензура, и этотъ врагъ былъ общій всѣмъ, противъ котораго одно время и петербургская и московская журналистика сочли нужнымъ соединиться, для чего Н. Г. Ч--скій ѣздилъ къ редакторамъ "Русскаго Вѣстника" въ качествѣ депутата отъ петербургской журналистики и переговаривался съ ними. Литературное участіе Н. Г. Ч--скаго въ московскихъ изданіяхъ ограничилось помѣщеніемъ замѣчательной статьи "Русскій человѣкъ-на rendez-vous" (по поводу "Аси" г. Тургенева) въ "Атенеѣ", который издавался однимъ изъ сооснователей "Русскаго Вѣстника" Е. Ѳ. Коршемъ. Вотъ факты, которыхъ г. Лѣсковъ, повторяемъ, не могъ не знать, и которые онъ извратилъ ради той, съ перваго раза, непонятной злобы, которую продолжаетъ онъ питать ко всѣмъ, имѣющимъ счастіе находиться въ противномъ съ нимъ лагерѣ.
   Мы сказали: "съ перваго разу непонятной злобы", но настоящая Книжка даетъ весьма удовлетворительный отвѣтъ на вопросъ: почему г. Лѣсковъ такъ упорно держится, въ своей дѣятельности, полицейско-беллетристической точки зрѣнія? Отвѣтъ этотъ мы находимъ на стр. 109, въ примѣчаніи къ строкамъ, въ которыхъ онъ разсказываетъ о слишкомъ откровенныхъ показаніяхъ Ничипоренки подъ арестомъ. Извѣстно, что русскій человѣкъ вообще откровененъ, и ужъ если разъ прорвался, то начнетъ разсказывать и то, о чемъ его спрашиваютъ, и то, о чемъ его никто не спрашиваетъ. Если спрашиваютъ его, напр., о томъ, былъ ли онъ у Иванова, то онъ не просто отвѣтитъ, что у Иванова точно былъ, но разскажетъ при этомъ, какимъ образомъ онъ къ Иванову пришелъ, кого встрѣтилъ по дорогѣ, и что говорилъ съ встрѣчавшимися и что встрѣчавшіеся ему говорили; мало этого: онъ разскажетъ и о томъ, что онъ въ это время думалъ, къ кому намѣревался заѣхать, кому поклонился издали, и если этотъ послѣдній неузналъ его и не отвѣчалъ ему поклономъ, то онъ разскажетъ, почему онъ не былъ узнанъ, по какому случаю съ нимъ познакомился, когда, гдѣ, въ чьемъ домѣ, въ какомъ семействѣ, изъ кого это семейство состоитъ и какихъ убѣжденій его члены и т. п. Эта удивительно комическая черта русскаго человѣка, происходящая у него отъ отсутствія сосредоточенности, отъ размашистости натуры и обилія раскаянія.. Само собой разумѣется, что г. Лѣсковъ этой черты не замѣтилъ, хотя Ничипоренко представлялъ собою очень хорошій субъектъ для изученія на немъ именно этой черты. Подъ арестомъ онъ написать цѣлые фоліанты показаній, по откровенности, конечно, превосходящіе знаменитыя "Confessions" Жанъ-Жака Руссо. Въ примѣчаніи къ стр. 109, о которомъ мы упомянули, г. Лѣсковъ, разсказывая объ этой откровенности Ничипоренко, прибавляетъ: "Такъ, напр., онъ вспомнилъ, между прочимъ, и обо мнѣ, и описывалъ какой-то сторонній случай, вставилъ кстати, что въ это-де время "я познакомился съ литераторомъ Лѣсковымъ, который своимъ образомъ мыслей имѣлъ вредное вліяніе на мои понятія", и далѣе опять о постороннемъ (?). Я самъ не читалъ этихъ касающихся меня строкъ, но слыхалъ о нихъ отъ Бенни я отъ другихъ людей (??), которымъ я вполнѣ вѣрю, да которымъ и не было никакой нужды лгать мнѣ. По этому поводу я тщательно припоминалъ (замѣтьте эту тщательность), себѣ всѣ мельчайшія подробности моихъ сношеній съ Ничипоренко, съ которымъ мы одно время жили вмѣстѣ у профессора И. В. Вернадскаго, но ничего не могъ припомнить, чѣмъ бы я могъ его совратить съ добраго пути (замѣтьте я это). Развѣ тѣмъ (?), что мы съ пр. Вернадскимъ иногда позволяли себѣ слегка трунить надъ его революціею, да предсказывали (курсивъ въ подл.) ему его печальную судьбу, которая съ нимъ на его несчастіе вся и исполнилась".
   Если читателю недостаточно ясно, какимъ образомъ эти характерныя строки служатъ отвѣтомъ на вопросъ: почему г. Лѣсковъ такъ упорно держится, въ своей дѣятельности, полицейско-беллетристической точки зрѣнія?-- то мы должны войти въ маленькія подробности. Въ началѣ шестидесятыхъ годовъ, на Невскомъ проспектѣ, въ томъ домѣ, гдѣ теперь помѣщается банкирская контора гг. Жадимеровскаго и Баймакова, находилась фотографія Щербинина, спеціальность которой состояла въ сниманіи фотографическихъ карточекъ литераторовъ. Въ 1862-мъ году можно было видѣть въ рамкѣ, вывѣшенной у этой фотографіи, фотографическія карточки всѣхъ, даже самыхъ маленькихъ литераторовъ, и между ними г. Лѣскова и Ничипоренко. Оба они были сняты на одной карточкѣ и притомъ обнявшись, какъ закадычные друзья. Въ то время г. Лѣсковъ очевидно не находилъ въ Ничипоренко отталкивающихъ привычекъ, о которыхъ онъ теперь повѣствуетъ: "онъ былъ очень непріятенъ своимъ неряшествомъ и имѣлъ очень дурныя манеры и двѣ отвратительнѣйпйя привычки: дергать безпрестанно носомъ, а во время разговора выдавливать себѣ пальцемъ изъ орбиты лѣвый глазъ." Надо думать, что на время сниманія карточки г. Лѣсковъ, обнявъ Ничипоренко, въ знакъ дружбы, уговорилъ его не дергать носомъ и не выдавливать лѣвый глазъ. Такимъ образомъ два друга, на изумленіе Петербурга, висѣли долго, вѣроятно до того момента, когда Ничипоренко былъ арестованъ и посаженъ въ крѣпость. Естественно, что г. Лѣсковъ долженъ былъ переживать скверныя минуты за дружбу свою съ Ничипоренко и за годы "заблужденія". Да, у г. Лѣскова также были эти годы заблужденія,-- эти годы безшабашнаго либерализма, горячей вѣры въ лучшее соціальное устройство; онъ съ пламеннымъ восторгомъ смотрѣлъ на явленія, которыя теперь осуждаетъ, и любилъ то, что теперь ненавидитъ, покланялся тому, отъ чего теперь открещивается. Онъ даже лихорадочно слѣдилъ за московской студенческой исторіей и рѣшался на выходки глупѣйшаго свойства, какъ восторженный мальчикъ. Онъ былъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ Бенни, который ничего отъ него не скрывалъ, и зналъ, конечно, очень хорошо всю ту Одиссею пропаганды Ничипоренко и Бенни, которую теперь онъ разсказываетъ со смѣхомъ и самодовольствомъ слѣдователя. Онъ, однимъ словомъ, былъ грѣшникомъ, былъ человѣкомъ скомпрометированнымъ, предававшимся съ увлеченіемъ чтенію запрещенной литературы. Пишущій эти строки могъ бы разсказать многое въ дополненіе къ "Загадочному человѣку? и освѣтить разсказъ такими подробностями, которыя бросили бы въ жаръ и холодъ г. Лѣскова. Но это до другого раза, до личныхъ воспоминаній о томъ времени, которое г. Лѣсковъ называетъ "комическимъ", но которое вѣрнѣе можно назвать "временемъ молодыхъ восторговъ". Десятилѣтняя давность минула уже этому времени, а потому о немъ можно говорить откровенно, не тѣмъ благонамѣренно-полицейскимъ тономъ, которымъ говоритъ г. Лѣсковъ, а тономъ благодушія и любви. Много было глупаго въ томъ времени, много было и хорошаго, какъ во всякой молодой, свѣжей жизни, когда человѣкъ дѣйствуетъ очертя голову, когда порывы ему такъ свойственны и такъ свободно, такъ беззаботно вырываются наружу. Намъ жалки эти люди, которые въ пору зрѣлости, въ пору окрѣпшихъ умственныхъ силъ и исчезновенія молодого энтузіазма, поворачиваются къ прошлому съ презрѣніемъ и смѣются надъ нимъ надорваннымъ, деревяннымъ, старческимъ смѣхомъ. Они или вырвали у себя сердце и бросили его на съѣденіе гадамъ, или никогда еге не имѣли и въ лучшую пору своей жизни, въ пору "святыхъ упованій" фальшивили и подстроивались подъ общій тонъ. Это нехорошіе люди...
   Г. Лѣсковъ, конечно, поблагодаритъ насъ за эту откровенность, которая, къ тому же, необходима для объясненія его дѣятельности. Зная за собою грѣхи, г. Лѣсковъ вдругъ почувствовалъ приливъ раскаянія, и рѣшился покаяться; но покаяться прямо -- для этого у него не хватило духу, и онъ выбралъ путь, на которомъ столь многіе спасались. Онъ не человѣкъ иниціативы, а подражатель. Онъ вдругъ бросился въ реакцію, вдругъ сталъ заявлять себя со стороны самой благонамѣренной и бичевать себя самого.... въ другихъ. Великір подвижники обыкновенно бичевали свое собственное тѣло, томили себя холодомъ и жаждою, покрывали себя ранами и изнывали подъ палящимъ солнцемъ. Въ натурѣ г. Лѣскова не было тажихъ элементовъ и тои бичъ, который онъ обивавъ былъ направить на себя, онъ хлесталъ имъ по другимъ и надсаживался самодовольнымъ смѣхомъ. Онъ былъ какъ въ чаду въ это время, онъ рвался впередъ, закусивъ узду, ничего не разбирая, порывая связи, перескакивая черезъ рытвины, иронизируя, каррикатуря, клевеща. Онъ былъ въ упоеніи и наслаждался, воображая, что попалъ въ тои потокъ, за которымъ будущность; онъ плылъ по широкому, свободному руслу и смѣялся надъ тѣми, которыхъ забили волны въ непроходимый камышъ, которые или жались у берега или отчаянно бились у водоворота. Но "rira bien qui rira le dernier", и это время настало для г. Лѣскова. Онъ вдругъ увидѣлъ, что очутился въ непріятной компаніи, что on него сторонятся. Сдѣланнаго не воротишь, а боязнь за свою персону все-таки осталась у него, и вотъ онъ увидѣлъ себя въ необходимости плыть, какъ плылъ, и простирать свою благонамѣренность до геркулесовыхъ столбовъ, жертвуя всѣмъ прошлымъ. Даже теперь, пиша свои воспоминанія, онъ открещивается, какъ видѣли читатели изъ приведенной нами выписки, отъ прошлаго, онъ даже теперь не можетъ воздержаться отъ того, чтобъ не сказать, что онъ всегда, рѣшительно всегда, отличался крайнею благонамѣренностью, что онъ, вмѣстѣ съ профессоромъ Вернадскимъ "трунилъ" и "предсказывалъ". Вотъ вся его вина, все его прошлое -- "трунить" и "предсказывать", точно онъ былъ странствующею цыганкою. Теперь онъ благоговѣетъ передъ редакторами "Моск. Вѣд.", но десять лѣтъ тому назадъ онъ обличалъ ихъ, онъ смѣялся надъ ними, онъ рьяно возставалъ противъ нихъ въ рядѣ статей въ "Русскомъ Инвалидѣ" или въ "Современномъ Словѣ" (не помнимъ хорошенько) г. Писаревскаго, подъ заглавіемъ "Литераторы бѣлой кости". За оговоръ его покойнымъ Ничипоренко, онъ отмстилъ ему настоящей книжкой, и этотъ же несчастный, жалкій человѣкъ, съ которымъ онъ велъ дружбу, послужилъ ему темою для увѣнчанія своего зданія благонамѣренности. Но не довольно ли? Чего еще опасаться: г. Лѣскову, чего бичевать себя въ другихъ и представляться невинною вдовицею? Богъ не лишилъ его таланта, и таланта недюжиннаго: пусть онъ напишетъ намъ откровенныя свои признанія. Это было бы интереснымъ психологическимъ фактомъ, объясняющимъ весьма многое въ переходахъ человѣка отъ одной крайности къ другой...

"Вѣстникъ Европы", No 8, 1871

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru