Ни одному изъ европейскихъ народовъ не чуждъ миѳъ о морской царевнѣ, являющійся то въ первобытной простотѣ сагъ, то въ поэтической обработкѣ позднѣйшихъ временъ и писателей, напр. въ формѣ очаровательной сказки Андерсена -- или въ романтической поэмѣ "Ундина" и проч. Нѣтъ ничего удивительнаго, что и нашъ русскій поэтъ удѣлилъ этому граціозному вымыслу частицу своего вдохновенія.-- Выѣхалъ царевичъ на берегъ моря купать своего коня; гордо высятся вокругъ него прибрежныя скалы, озаряемыя вечернимъ солнцемъ, съ глухимъ ропотомъ набѣгаютъ на нихъ волны морскія, дробятся объ утесъ и осыпаютъ его брызгами бѣлой пѣны... Заглядѣлся царевичъ, задумался -- и слышитъ вдругъ въ этомъ говорѣ волнъ, кто-то зоветъ его. Не почудилось ли ему? Нѣтъ, вотъ и конь испугался чего-то, насторожилъ уши, бьется и брызжетъ пѣной во всѣ стороны...
Слышитъ царевичъ: "я царская дочь;
Хочешь провесть ты съ царевною ночь?"
Вотъ показалась рука изъ воды,
Ловитъ за кисти шелковой узды.
Вышла младая потомъ голова;
Въ косу вплелася морская трава.
Синія очи любовью горятъ,
Брызги на шеѣ какъ жемчугъ дрожатъ.
Мыслитъ царевичъ: "Добро же, постой!"
За косу ловко схватилъ онъ рукой...
Схватилъ царевичъ дорогую добычу, и не взирая на мольбы и стоны ея, смѣло плыветъ къ берегу, скликаетъ своихъ товарищей, спѣша похвастаться удачей. Въ самомъ дѣлѣ, кому не вскружитъ головы такой подвигъ?-- похитить дочь у морскаго царя, у этого страшнаго чудища, который по ночамъ лишь выходитъ изрѣдка на морской берегъ погрѣться на мѣсяцѣ съ своими богатырями, разчесать свою длинную сѣдую бороду, перепутанную прибрежной осокой!... Да еще какую дочь-то -- первую красавицу въ мірѣ! Такъ велико самообольщеніе царевича, что онъ ужь и не оглядывается на свою добычу, а прямо обращается къ лихимъ друзьямъ своимъ съ похвальбою... Но тѣ стоятъ предъ нимъ въ смущеніи и страхѣ, не находя словъ какъ отвѣтить царевичу. Оглянулся онъ наконецъ -- и вопль ужаса вырвался изъ его стѣсненной груди... Передъ нимъ, вмѣсто дѣвы-красы, лежитъ на пескѣ чудо морское съ зеленымъ хвостомъ, покрытымъ змѣиной чешуею; судорожно свиваются и замирая трепещатъ его кольца; съ чела струями сбѣгаетъ пѣна, очи одѣты предсмертною мглой, блѣдныя руки хватаютъ песокъ и на устахъ ея шевелятся непонятные упреки...