Леонтьев Павел Михайлович
О классицизме, европеизме и народности

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О КЛАССИЦИЗМѢ, ЕВРОПЕИЗМѢ И НАРОДНОСТИ

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНІЕ

исправляющаго должность Адъюнкта Леонтьева. <П. М.>

Μέτρον ἄριστον, мѣра лучше всего.
Изреченіе мудреца Клеовуда.

Мм. Гг.

   Я приступаю къ преподаванію вмѣстѣ съ чувствомъ радости и съ чувствомъ печали: съ чувствомъ радости, потому что достигаю великой чести быть преподавателемъ въ старшемъ Университетѣ Россіи и притомъ въ Университетѣ, которому я обязанъ началомъ моего образованія и обильными средствами къ дальнѣйшему его усовершенію, съ чувствомъ печали, потому что не нахожу болѣе на этой каѳедрѣ того незабвеннаго профессора, который еще недавно съ такимъ успѣхомъ и въ столь изящныхъ формахъ преподавалъ здѣсь тѣ же самые предметы, которыми теперь я, его ученикъ, буду занимать моихъ гг. слушателей. Память Димитрія Львовича Крюкова еще свѣжа въ Университетѣ, факультетъ еще живо ощущаетъ его отсутствіе. Его товарищи и ученики еще хорошо помнятъ его серьёзность въ отношеніи къ наукѣ вообще и дѣятельный интересъ, который онъ принималъ въ студентахъ, -- эти двѣ самыя общія добродѣтели ученаго и профессора; они помнятъ еще кромѣ-того его обширную образованность и остроту его смѣлыхъ изысканій, его экзегезу, неоставлявшую ничего болѣе желать, изящность его словесныхъ переводовъ, его щеголеватую Латинскую рѣчь, его блистательное и притомъ чистое отъ фразёрства изложеніе на Русскомъ языкѣ, достойный и строгій характеръ его чтеній, его гуманное, но искусно импонировавшее обращеніе съ студентами, наконецъ его рѣдкія способности преподавать и именно его умѣнье открывать предметъ не со всѣхъ сторонъ съ перваго раза и тѣмъ, такъ сказать, мистифицируя слушателя, въ немъ возбуждать интересъ и самодѣятельность. Мм. Гг., я не могу дѣлать здѣсь подробнаго описанія всѣхъ этихъ его качествъ, безъ сомнѣнія рѣдко встрѣчающихся въ такой совокупности. Но желая въ эту минуту почтить Маны покойнаго хотя немногими словами и съ моей стороны, я остановлюсь на томъ его достоинствѣ, которое мнѣ кажется главнымъ и котораго упоминаніе можетъ служить за bonum omen и моему собственному преподаванію. Это достоинство заключается въ томъ, что Димитрій Львовичъ желалъ, и что ему удалось имѣть не только многихъ слушателей, но и многихъ учениковъ, -- учениковъ, которые обязаны его признать главнымъ своимъ учителемъ. При только-что десятилѣтней дѣятельности, ожидать образованія школы съ ея внутреннимъ взаимно дѣйствіемъ можно тѣмъ менѣе, что приходившіе въ тогдашнія времена въ Университетъ, при ограниченныхъ познаніяхъ, бывали полны самыхъ противоположныхъ мнѣній о цѣли своего вступленія, и о томъ, чего они должны искать въ своихъ профессорахъ. При такихъ обстоятельствахъ было невозможно дѣйствовать съ пользою на всѣхъ студентовъ. Но то достовѣрно, что кто самъ тому не противился, тотъ получалъ отъ покойнаго профессора и совѣты и пользу. Равнымъ образомъ достовѣрно, что начатки, изъ которыхъ впослѣдствіи могла организоваться школа, уже были видимы, что теперешнее улучшеніе гимназій ведетъ свое начало отчасти и отъ дѣятельности Димитрія Львовича и что древняя филологія въ Московскомъ Университетѣ никогда такъ не процвѣтала, какъ во время его службы. Достигнуть этого было дѣло вовсе не легкое, потому что всѣмъ извѣстно, какъ трудно въ Россіи до сихъ поръ принималась филологія и сколько ей было нужцр и еще предстоитъ бороться не только съ домашнимъ умничаньемъ людей, мало понимающихъ дѣло, но и съ исключительностью такихъ направленій, которыя сами по себѣ въ высшей степени разумны.
   Эта исключительность есть великое зло, и потому, призванный содѣйствовать продолженію дѣла, начатаго профессоромъ Крюковымъ, я считаю приличнымъ открыть мое преподаваніе обозначеніемъ того отношенія, которое по моему мнѣнію должно существовать у насъ въ Россіи между направленіями уже обозначившимися въ образованіи общества, именно между классицизмомъ, европеизмомъ и народностію.
   Классическое направленіе у насъ еще слабо на дѣлѣ; но оно признано нашимъ учебнымъ законодательствомъ, и благодаря тому, у насъ болѣе классическихъ гимназій, нежели реальныхъ и спеціальныхъ школъ. Европеизмъ продолжаетъ составлять главный элементъ нашей жизни; онъ къ намъ привитъ столь мощною рукою, что за его будущность нечего опасаться. Наконецъ, пробужденіе народности видно вездѣ.-- Такъ какъ каждое изъ этихъ трехъ направленій можетъ быть увѣрено въ своей будущности, то очень естественно, что каждое старается и будетъ стараться укорениться на Русской почвѣ. Но для блага Россіи желательно, чтобы они шли рядомъ, не исключая одно другого, и чтобы та враждебность, которая могла произойти въ началѣ, прекратилась какъ можно скорѣе.
   Дѣйствительно трудно понять, какимъ образомъ можно было противопоставить классическому образованію съ одной стороны ново-Европейскую образованность и съ другой стороны нашу собственную народность. Первое содѣлало нѣкогда гуманнымъ человѣка новаго времени и продолжаетъ его питать вѣчно-свѣжими соками изъ того міра, который весь былъ изященъ. Вторая есть результатъ предшествовавшей исторіи рода человѣческаго. Третья составляетъ условіе жизни и всякаго самостоятельнаго движенія между нами. Всѣ три очевидно существуютъ у насъ по разумнымъ причинамъ, а такъ какъ разумное не можетъ исключать разумнаго, то всѣ три могутъ и должны существовать у насъ рядомъ.
   Желаніе узнать свою натуру и оставаться ей вѣрнымъ очень естественно, какъ у индивидуальнаго человѣка, такъ и у народа, потому что развитіе данной натуры возможно только въ ея границахъ. Парадоксальная мысль, что мы, чѣмъ бы мы ни были, всегда останемся мы, слѣдовательно сохранимъ свою народность, доставляетъ очень небольшое утѣшеніе, когда очевидно, что уклонившись отъ естественнаго, т. е. своеобразнаго развитія, мы будемъ, правда, все-таки мы, но уже не такіе мы, какими бы намъ слѣдовало быть. Вредъ такой непослѣдовательности виденъ на тысячѣ примѣрахъ. Мало-Азіатскіе Греки, изнѣжившись, должны были повиноваться тѣмъ самымъ Азіатцамъ, которыхъ другіе Греки, неизнѣженные, постоянно побѣждали. Римляне позднѣйшихъ временъ, adsueti graecari, какъ говоритъ Горацій, были тоже Римляне, но въ десять разъ хуже своихъ славныхъ предковъ, побѣдителей въ Самнитскихъ и Пуническихъ войнахъ. Наконецъ, чтобы взять примѣръ изъ новой исторіи, Нѣмцы были болѣе Нѣмцы въ 18іЗ году, нежели подъ Іеной.
   Систематически унижая наше прошедшее, мы тѣмъ унижаемъ и наше будущее; смотря съ аристократическою улыбкою на прочихъ Славянъ... мы или смѣемся надъ нашею собственною натурою, или страждемъ ребяческою гордостію. Эти уклоненія отъ настоящей дороги не могутъ удержаться въ нашу эпоху всеобщаго пробужденія народностей и кромѣ того въ наше время, когда всѣ начинаютъ желать, не приговоровъ, а изслѣдованій. Поэтому можно надѣяться, что и нашъ народъ все съ большимъ и большимъ участіемъ будетъ обращаться на изученіе Русскаго и Славянскаго міра, чтобы найти въ первомъ основу, во второмъ, такъ-сказать, повѣрку и ободреніе своей будущей дѣятельности..
   Съ другой стороны, ненависть къ иностранному имѣющая у западныхъ Славянъ историческое основаніе, никогда не укоренится у насъ, страдавшихъ до сихъ поръ напротивъ безусловнымъ поклоненіемъ иностранному Истинно-народное направленіе не отвратитъ насъ отъ изученія Западной Европы; напротивъ, оно приведетъ къ основательному изученію, потому что при народномъ направленіи полузнакомство не можетъ имѣть никакой прелести и никакого значенія. Народность, основывающаяся на взглядахъ, какъ и все, что основывается только на теоріи, ведетъ къ нетерпимости, къ страсти. Народность, основанная на изученіи, не исключаетъ никакого изученія, и не удержитъ насъ отъ вѣрной оцѣнки древняго и ново-Европейскаго быта.
   Въ Западной Европѣ конечно болѣе элементовъ разложенія, нежели у насъ, потому что она старше насъ; но, чтобы удостовѣриться, что въ ней еще болѣе элементовъ жизни и порядка, стоитъ взглянуть между прочимъ на государственное устройство Англіи, стоитъ обратить вниманіе на историческую школу въ Германіи и ни ея вліяніе, простирающееся до самыхъ высокихъ сферъ, стоитъ припомнить себѣ, что на ряду съ неслыханнымъ доселѣ развитіемъ индустріи возрождаются и искусства, и что одно изъ нихъ -- музыка, именно въ послѣднее время достигло высокой степени совершенства. Во всемъ этомъ конечно нельзя видѣть признаковъ упадка; отъ такой образованности никакъ нельзя ожидать рѣшительно-вреднаго вліянія. Напротивъ ея усвоеніе не только не вредно, оно даже болѣе нежели полезно, оно необходимо, потому что, какъ мы сказали выше, въ ней находятся результаты всей предшествовавшей исторіи рода человѣческаго.
   Но, конечно, совершенно другой вопросъ: въ какой степени изученіе новыхъ народовъ и ихъ языковъ педагогически-полезно въ школѣ. Новая Европа стоитъ безспорно очень многимъ выше древняго міра. Въ ней все шире, все колоссальнѣе. И не смотря на то, можно также сказать, и именно потому короткое знакомство съ древностью безспорно педагогически-полезнѣе.
   Во-первыхъ, нѣтъ ни одной новой литературы, которая бы красовалась такимъ совершенствомъ внѣшней формы и которая бы такъ была чиста не только отъ эфемернаго и эпименнаго хлама, но и отъ посредственности. Это очень естественно: древніе были не только что даровиты; они писали не спѣша, и потому имѣли время отдѣлывать художнически каждую фразу; они писали только по собственному побужденію, удовлетворяя внутренней потребности, а не по заказу и на насущный хлѣбъ; къ тому же изъ всего написаннаго ими до насъ дошло только наилучшее. Поэтому ихъ произведенія отличаются вмѣстѣ и изяществомъ и дѣльностію. Къ тому присоединяется, что во многихъ изъ нихъ мысль и знаніе представляются намъ въ юношеской свѣжести ихъ перваго явленія, а это ихъ дѣлаетъ въ педагогическомъ отношеніи просто безцѣнными. Нѣтъ спору, что новыя литературы также заслуживаютъ прилежнаго изученія. Но когда дѣло идетъ о педагогическомъ приложеніи, тогда надобно хорошему предпочитать лучшее и желательному необходимое. Отъ Фокиллида (у Плутарха О воспитаніи) осталось прекрасное παῖδ' ετ' εόντα χρεὼν δὴ καλὰ διδάσκεμεν ἔργα (будучи еще молодымъ человѣкомъ, надобно учиться прекраснѣйшему).
   Въ школѣ -- и, говоря о шкодѣ, я разумѣю гимназію болѣе нежели университетъ, однакожъ не исключая и послѣдняго -- ничто такъ не вредно какъ кажущаяся многосторонность. Кого въ первой юности учили наравнѣ по-Латыни и по-Французски, по-Нѣмецки и по-Гречески, тотъ непремѣнно будетъ нѣчто въ родѣ того юноши, о которомъ говоритъ Теренцій:
   
   Quod plerique omnes faciunt adolescentuli
   Ut animum ad aliguod Studium adjungant, aut equos
   Alere, aut canes ad venandum, aut ad philosophos;
   Horum ille nihil egregie praeter caetera
   Studebat, et tarnen omnia hau mediocriter.
   
   Платонъ поставляетъ въ своемъ идеальномъ государствѣ правиломъ, что каждый дѣлаетъ что-либо одно, ἕκαςτος ἕν πράττει. Онъ говоритъ также, что незнаніе не есть величайшее зло, что гораздо вреднѣе многознаніе и многоученіе при дурномъ руководствѣ. Οὐδαμοῦ γὰρ δεινὸν οὐδὲ σφοδρὲὸν ἀπειρία τῶν πάντων οὐδὲ μίγιδτον κακὸν , ἀλλ' ἡ παλοπειρία καὶ πολυμαϑία μετὰ κακῆς ἀγωγῆς γίγνεται πολὺ τούτων μείξων Ζημία.. Leg. Fil pag. 819. Къ этимъ словамъ великаго древняго философа я присоединю то, что сказалъ неликій современный филологъ, Готфридъ Германъ, обращаясь по поводу З00-лѣтняго юбилея къ гимназіи въ Schulpforte, одной изъ самыхъ знаменитыхъ въ Германіи, -- разсаднику профессоровъ. "Помня о своемъ происхожденіи," говорилъ онъ, "помня о трехъ вѣкахъ славы, сохрани неприкосновеннымъ твой палладій, Греческихъ и Латинскихъ музъ, которыя образуютъ языкъ, острятъ мышленіе, пробуждаютъ умъ, укрѣпляютъ душу, украшаютъ всю жизнь." Далѣе онъ проситъ эту гимназію между прочими болѣзнями времени охранить себя и отъ той, которая состоитъ въ знакомствѣ съ очень многими вещами безъ основательнаго какой либо знанія, notitia rerum plurimarum sine ullius rei scientia: ибо у того нѣтъ дома, кто вездѣ гость, non habet domurn, qui ubique hospes est.
   Древніе учились немногому. У нихъ гимнастика образовывала тѣло; музыка развивала эстетическое чувство; грамматика состояла преимущественно въ чтеніи и объясненіи Гомера, этого вѣчно-юнаго друга юношей; недостающее за тѣмъ пополняла публичность жизни. Древніе учились думать, судить и чувствовать, а не наполняли своихъ головъ безсвязными познаніями и не ослабляли своихъ силъ изученіемъ разнородныхъ предметовъ. Этимъ объясняется ясность мыслей, ихъ вездѣ сопровождавшая, и та находчивость ума, ἀγχίνοια, мать лаконизмовъ, которою въ особенности отличался Спартанскій народъ, по нашимъ понятіямъ вовсе необразованный. Этимъ объясняется живость, полнота и сила того, что древніе намъ оставили, то господство надъ своими познаніями и та геніальность, которыя постоянно освѣжаютъ къ нимъ приближающагося.
   Въ нашемъ быту античная непосредственность дѣло невозможное, но если надобно стараться по крайней мѣрѣ приблизить къ ней обучающееся юношество, то естественно искать ее тамъ, гдѣ она господствуетъ, т. е. въ древнемъ мірѣ. Что же касается до опасенія, что занятія древностью ведутъ къ непрактичности, то стоитъ только сослаться на примѣръ Англичанъ, между которыми если не знакомство съ грамматическою стороною древнихъ языковъ, то знакомство съ писателями распространено не менѣе, чѣмъ гдѣ либо, и которые однакожь самый практичный народъ на свѣтѣ.
   Второе основаніе важности изученія древняго міра состоитъ въ томъ, что все то, что теперь процвѣтаетъ въ Европѣ, ведетъ свое начало отъ классической древности. Всѣ элементы, изъ которыхъ въ ихъ многоразличномъ сплетеніи и довольно запутанномъ взаимнодѣйствіи слагается современная жизнь Европы, всѣ эти элементы находятся въ древнемъ мірѣ и притомъ, какъ таковые, т. е. въ элементарной чистотѣ. Тамъ все произошло органически, одно за другимъ, почти безъ всякихъ искусственныхъ вліяній, почти безъ всякой случайной совмѣстности. Поэтому всѣ изслѣдованія о естественномъ или, что одно и то же, разумномъ развитіи человѣческаго духа будутъ всегда держаться, какъ это мы видимъ напримѣръ на Гегелѣ, изученія древности, или какъ источника, или какъ повѣрки.
   Огромная важность Миѳологическихъ изысканій будетъ показана вѣроятно въ скоромъ времени однимъ изъ величайшихъ людей этого столѣтія. Между-тѣмъ всѣми признано, что древнее искусство есть лучшая школа художниковъ и критиковъ и что изученіе древнихъ философскихъ системъ есть такъ-сказать азбука для философическихъ занятій. Равно несомнѣнно, что знакомство съ древнею политическою жизнію открываетъ глаза на многія политическія формы и явленія. Въ древнемъ мірѣ мы встрѣчаемъ въ органической послѣдовательности патріархальную монархію, аристократію, тимократію, или господство ценза, демократію, монархію и чиновничество. Мы можемъ также изучить искаженіе этихъ формъ тираннію, олигархію аристократовъ, олигархію капиталистовъ, охлократію пролетаріевъ, деспотизмъ. Мы видимъ Аѳинскій народъ, чрезъ сознаніе своего достоинства удерживающій свою свободу противъ такихъ силъ, какія не обрушивались впослѣдствіи ни на одинъ народъ; мы видимъ Римлянъ возвышающихся до такой степени политической доблести, что она навсегда останется образцомъ. Смотря на Римскихъ плебеевъ до уравненія правъ, мы убѣждаемся въ превосходствѣ ихъ законнаго и трезваго образа дѣйствія. Смотря на нихъ въ эпоху Самнитскихъ и Пуническихъ войнъ, мы учимся понимать, какою опорою служитъ государству благоденствующее сословіе поселянъ. Смотря на Римскій Сенатъ въ туже эпоху, мы узнаемъ, что такое значитъ здоровая и неизнѣженная аристократія. Наконецъ въ позднѣйшей Римской Исторіи мы находимъ историческое доказательство монархіи и чиновничества. Кромѣ того передъ нашими глазами проходятъ въ яркихъ очеркахъ -- безчеловѣчность олигархическая, безтолковая вѣтренность охлократій, запальчивая недобросовѣстность демагоговъ, апатическій эгоизмъ капиталистовъ, нравственное безсиліе нѣкоторыхъ Римскихъ императоровъ, подкупность и своеволіе чиновниковъ среди безжизненнаго народа. Всѣ эти нормальныя и абнормныя явленія могутъ быть изучены генетически и вмѣстѣ телетически только на древнихъ народахъ. Они тутъ являются въ такой ясной характеристикѣ, что Греческія и Римскія Государственныя древности могутъ быть названы по справедливости политической азбукой.
   Я перехожу къ третьему основанію важности древней филологіи. Первое основаніе было педагогическое; второе состояло въ историческомъ интересѣ изученія древняго міра. Третьимъ и самымъ главнымъ служитъ его гуманическое значеніе. Выставляя это основаніе, я никакъ не хочу тѣмъ сказать, что отдѣльный человѣкъ нашего времени не можетъ возвыситься до гуманности безъ знакомства съ древностію: отдѣльный человѣкъ можетъ быть пропитанъ гуманностію изъ атмосферы его окружающей; но для того необходимо, чтобы по крайней мѣрѣ въ этой атмосферѣ находились результаты изученія древности. Точно такъ какъ мы не знали бы, что такое дерево, если бы изо всѣхъ деревъ у насъ передъ глазами былъ только напр. дубъ, точно такъ же новая Европа не возвысилась бы до сознанія человѣчественности, не познакомившись въ 15, 16 и 17 вѣкѣ съ классической древностью. Сами древніе, ограниченные въ своей сферѣ, не имѣли понятія о гуманности. Возвыситься отъ своего міра до того пункта, съ котораго можно его оцѣнить, можно только чрезъ сравненіе его съ другимъ міромъ, равнаго или близкаго достоинства. Высокой важности правильной оцѣнки современнаго быта не можетъ отрицать никто; но, можетъ быть, ни для какого народа она не составляетъ такой необходимости, какъ для насъ Русскихъ. Мы слишкомъ ослѣплены блескомъ современной Европы, къ которому еще не привыкли наши глаза. Мы еще недавно вышли изъ мрака бездѣйствія. Полусвѣтъ, въ которомъ нашъ народъ теперь трудится, исходитъ почти только съ одной стороны, -- со стороны новой Европы. Мудрено ли, что почти все, что прозябаетъ на нашей почвѣ, склоняется на сторону этого сильнаго свѣта и теряетъ равновѣсіе? Намъ полезно, намъ необходимо, чтобы къ намъ шелъ свѣтъ и съ другой стороны, со стороны классической древности. Тогда мы и отъ нашей почвы получимъ прямыя, самостоятельныя произрастенія.
   Утверждая это, я никакъ не думаю, что я сказалъ что-нибудь оскорбительное для русской народности. Совершенная самостоятельность въ началѣ развитія -- рѣдкая принадлежность тѣхъ немногихъ народовъ, которымъ особенно покровительствуетъ природа. Другіе, менѣе покровительствуемые, получаютъ толчекъ къ развитію своихъ силъ отъ соприкосновенія съ другими народами. Сохраненіе народности въ чистотѣ отъ историческихъ вліяній -- такая вещь, которой вовсе не стоитъ желать. Въ теперешнюю эпоху исторіи рода человѣческаго эта чистота рѣшительна недостижима, но и ни въ какую эпоху она не была условіемъ народнаго величія; ее скорѣе можно разсматривать препятствіемъ къ развитію. Благороднѣйшія изъ племенъ человѣческихъ произошли изъ смѣшенія различныхъ народностей, и именно эти племена, повидимому безхарактерныя въ началѣ, выработали себѣ самую упругую національность. Впрочемъ и эта упругость не можетъ составлять предмета желаній. Предметомъ желаній должна быть жизнь, пробужденіе дремлющихъ силъ и естественное направленіе ихъ развитія, т. е. направленіе къ человѣчественности. Народность не болѣе какъ форма проявленія жизни человѣчества,-- естественное, неизбѣжное ограниченіе этой жизни. Каждый народъ, если только живетъ, а не прозябаетъ, будетъ непремѣнно жить на свой ладъ. Общечеловѣческое будетъ въ немъ непремѣнно болѣе или менѣе ограничено, болѣе или менѣе односторонне, болѣе или менѣе несовершенно. Этой ограниченностію не слѣдуетъ тяготиться; но также не слѣдуетъ и лелѣять ее искуственно. Промѣнивать ограниченіе, данное намъ, на ограниченіе, данное другому народу, было бы неразумное начинаніе; но совсѣмъ другое дѣло стараться облагородить свою народность, расширить ее и возвысить до гуманности. Таковой сознательный трудъ народа надъ самимъ собой можетъ повести къ величественнымъ результатамъ. Онъ особенно умѣстенъ въ нашу позднюю эпоху исторія человѣчества, когда сознательное поступаніе беретъ очевидный перевѣсъ надъ слѣпымъ и непосредственнымъ развитіемъ.
   Сознательное движеніе всегда болѣе или менѣе находилось въ исторіи; но какъ главный факторъ оно выступило только въ 18 столѣтіи. Одержимые вакхическимъ восторгомъ, который сопровождалъ его тогдашнее появленіе, люди совсѣмъ было позабыли о своей исторіи. Субъективный разумъ былъ тогда все. Теперь, когда наука и жизнь наконецъ остепенились, благоговѣніе предъ объективными благами ограничило культъ личности; съ другой же стороны, изслѣдованіе и уразумѣніе дѣйствительнаго міра получило огромное значеніе на ряду съ умозрѣніемъ. Но великая добыча 18-го вѣка, преобладаніе сознательнаго движенія, осталась за человѣчествомъ. Сознательное движеніе господствуетъ и теперь, но имѣетъ уже не теоретическую, а историческую основу. Это видно въ политикѣ, юриспруденціи, въ католическомъ и протестантскомъ богословіи; это видно даже въ философіи, потому что ея теперешній представитель, Шеллингъ, по крайней мѣрѣ столько же историкъ (т. е" изслѣдователь), сколько философъ.
   Нашъ народъ, кажется, особенно способенъ идти впередъ на основѣ всемірно-историческаго разума. Историческіе предразсудки его не связываютъ. Его національность еще не окрѣпла до упругости. Что же касается до его натуры, то она, подобно континентальному климату страны, отличается соединеніемъ крайнихъ противоположностей. Поэтому уступая въ рачительности Нѣмцамъ, и Англичанамъ въ смышленности, и не будучи въ правѣ хвалиться ни Италіанскою талантливостью, ни ловкостью Француза, нашъ народъ превосходитъ всѣхъ своей дивной воспріимчивостью. Русскій народъ первый народъ въ исторіи, столь сильно испытующимъ взглядомъ углубляющійся въ свою натуру при самомъ началѣ своей дѣятельности. И если этимъ предзнаменуется преобладаніе въ нашей исторіи сознательнаго движенія, то, видя особенности нашей народности, можно, кажется, утверждать, что мы способны идти впередъ не столько на основѣ, можетъ-быть болѣе геніальныхъ, но за то и болѣе опасныхъ умозрѣній, сколько на основѣ изслѣдующаго и оцѣнивающаго разумѣнія, -- разумѣнія собственной народности, классицизма и Европеизма.
   Изъ этихъ размышленій очевидна важность филологіи въ Россіи и въ отношеніи къ школѣ и въ отношеніи къ жизни; очевидно также, что она нисколько не отрицаетъ прочихъ равно существенныхъ направленій, не отрицаетъ ни Европеизма, ни народности. Напротивъ, пусть всѣ эти направленія имѣютъ въ Университетѣ и обществѣ своихъ спеціальныхъ дѣятелей; пусть таковымъ спеціальнымъ дѣятелямъ устройство нашего факультета, разсадника ученыхъ, дастъ возможность образовывать спеціальныхъ учениковъ, сотрудниковъ и преемниковъ. Пусть короткое знакомство съ Европою, распространенное въ большой публикѣ, положитъ конецъ недоученому Европеизму. Пусть результаты изученія нашего народа и племени распространяются какъ можно глубже и глубже по всей массѣ народа. Классическое направленіе не можетъ съ ними соперничествовать въ популярности.-- Но лучшая часть народа, та часть, которая управляетъ его судьбами, должна проходить чрезъ изученіе классической древности.
   Въ ея сознаніи, вопросу: куда? долженъ предшествовать вопросъ: откуда? И когда знакомствомъ съ изящнымъ древнимъ міромъ человѣкъ окрѣпнетъ и образуется, то пусть за этимъ, т. е. школьнымъ путешествіемъ въ классическую древность слѣдуетъ у этой лучшей части народа, по Англійскому примѣру, дѣйствительное путешествіе по образованнымъ странамъ Европы, путешествіе, которое теперь стало такъ удобно и легко. Такимъ образомъ у насъ распространится то истинное, солидное образованіе, которое можетъ составить счастіе человѣка и за которое уже не одна сотня людей обязана искреннею, чистосердечною благодарностію нашему благодѣтельному Правительству.

(Изъ NNo 129 и 130 Московскихъ Вѣдомостей 1847 г.)

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru