Лемке Михаил Константинович
К биографии П. Н. Ткачева

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (По неизданным источникам).

   

Къ біографіи П. Н. Ткачева.

(По неизданнымъ источникамъ).

   Личность Петра Никитича Ткачева, равно какъ роль его въ русскомъ освободительномъ движеніи, такъ значительна, что всякое новое біографическое указаніе пріобрѣтаетъ вполнѣ понятный интересъ. Въ моемъ распоряженіи находятся нѣкоторыя, касающіяся и Петра Никитича свѣдѣнія, заимствованныя мною изъ сенатскаго архива.
   Читателямъ процессовъ М. И. Михайлова. Д. И. Писарева и Н. Г. Чернышевскаго уже хорошо извѣстно, чѣмъ была Высочайше учрежденная слѣдственная коммисія кн. Голицына. Между массою дѣлъ, подлежащихъ ея разбирательству, было между прочимъ и дѣло о студентахъ Ольшевскомъ, Кемарскомъ, Ткачевѣ и Яковлевѣ. Познакомлю съ нимъ лишь настолько, чтобы сдѣлать понятнымъ все, что имѣется въ немъ о Ткачевѣ.
   Студентъ петербургскаго университета Леонидъ Ольшевскій въ декабрѣ 1861 г. былъ высланъ на родину за участіе въ университетскихъ безпорядкахъ. Пробывъ на родинѣ подъ надзоромъ полиціи, Ольшевскій черезъ четыре мѣсяца самовольно вернулся въ Петербургъ. Черезъ нѣсколько дней оберъ-полиціймейстеръ получилъ анонимный доносъ на Ольшевскаго, обвинявшій послѣдняго въ распространеніи прокламацій. 15 мая его арестовали, но при обыскѣ ничего не нашли. Черезъ пять дней Ольшевскому даже удалось получить право жить въ Петербургѣ дли сдачи экзаменовъ. Черезъ мѣсяцъ другой анонимъ указалъ полиціи на то, что Ольшевскій ловко скрылъ свои бумаги при первомъ обыскѣ. Сдѣланъ былъ вторичный обыскъ. Среди бумагъ была найдена одна, на которой было написано что-то самое обыкновенное и не заслуживающее никакого вниманія при чтеніи въ обычномъ порядкѣ, но совсѣмъ другое, если читать по одному слову въ каждой строкѣ съ лѣвой стороны, потомъ со второй строки на правой сторонѣ и, наконецъ, одно за другимъ слова, написанныя снизу, послѣ оставленнаго пробѣла. При такомъ чтеніи получалось: "Александръ долженъ непремѣнно отправиться на тотъ свѣтъ въ самомъ не скоромъ времени, иначе всѣ дѣла примутъ дурной оборотъ и намъ придется поплатиться"...
   Сейчасъ же Ольшевскій былъ арестованъ. На третій день своего заключенія онъ ухитрился написать товарищу Кемарскому такую записку: "въ бумагамъ моихъ найдены записки Печаткина и Ткачева, легко можетъ случиться, что ихъ потребуютъ для допроса, равно и тебя. Дѣло состоитъ въ томъ, чтобы вы всѣ показали, что я никогда не сообщалъ вамъ никакихъ моихъ плановъ или мыслей, что вы рѣшительно ничего не знаете. Сообщи это и лешиной величинѣ {Такъ звали товарищи Яковлева.}. Берегись Карла Ивановича, это тоже шпіонъ. Скажешь тоже, что ты недавно живешь со мною и большую часть времени не былъ дома а потому и не могъ знать, что я дѣлаю, что никто къ намъ не при ходилъ и, насколько тебѣ извѣстно, я былъ занятъ постоянно чтеніемъ)...
   Но ухитрившись написать, Ольшевскій не ухитрился передать записку въ вѣрныя руки, и она попала прежде всего къ жандармамъ, а оттуда въ III Отдѣленіе. Разумѣется, очень скоро Кемарскій былъ арестованъ. Ткачевъ былъ на свободѣ до 17 ноября. Въ этотъ день, къ нему явился надзиратель перваго квартала Литейной части и отвезъ его вмѣстѣ съ бумагами прямо въ Петропавловскую крѣпость, въ засѣданіе слѣдственной комиссіи.
   Изъ бумагъ самая преступная была тетрадь съ стихотвореніями, ходившими тогда по рукамъ, въ родѣ "Памяти Михайлова", "Памяти Павлова" и пр.
   Въ тотъ же день Ткачева "увѣщевалъ" священникъ Петропавловскаго собора Михаилъ Архангельскій, а допрашивали члены слѣдственной комиссіи генералъ Огаревъ и сенаторъ Гедда.
   Вотъ показанія арестованнаго:
   "Зовутъ меня Петромъ Никитовичемъ Ткачевымъ, отъ роду 18 лѣтъ, вѣроисповѣданія православнаго, у исповѣди и св. Причащенія былъ ежегодно, имѣю мать, брата и двухъ сестеръ, двухъ дядей Федора Николаевича и Николая Николаевича Анненскихъ {Первый -- отецъ нынѣ извѣстнаго писателя Н. Ф. Анненского, женатаго на родной сестрѣ П. Н. Ткачева.}, оба въ отставкѣ, живутъ въ Петербургѣ; самъ недвижимой собственности не имѣю; мать имѣетъ имѣніе въ Великолуцкомъ уѣздѣ Псковской губерніи. Воспитывался во 2-й петербургской гимназіи, поступилъ въ университетъ въ прошедшемъ году въ августѣ мѣсяцѣ, уволенъ былъ изъ него за невзятіе матрикулъ, опредѣленныхъ занятій не имѣю, живу у матери. Былъ въ прошедшемъ году подъ слѣдствіемъ за безпорядки въ Петербургскомъ университетѣ, арестованъ былъ при Кронштадтской крѣпости. По окончаніи слѣдствія быль оставленъ на порукахъ у матери.
   "Съ бывшими студентами Ольшевскимъ и Кемарскимъ былъ знакомъ: познакомился съ ними въ Кронштадтѣ, въ особенно близкихъ сношеніяхъ ни съ однимъ изъ нихъ не былъ. У Ольшевскаго я бывалъ, насколько могу припомнить, иногда разъ въ недѣлю, иногда 2, а иногда и въ двѣ недѣли разъ, къ Кемарскому ходилъ я въ то же самое время, какъ и къ Ольшевскому, такъ какъ они жили на одной квартирѣ.
   "Съ московскимъ студентомъ Ольшевскимъ познакомился въ Кронштадтѣ. Планы, о которыхъ говорилъ мнѣ Ольшевскій, касались чисто его только одного; такъ, напримѣръ, онъ мнѣ говорилъ, что онъ думаетъ отправиться въ университетъ въ Кіевъ держать тамъ экзаменъ кандидатомъ и т. под. О другихъ же какихъ-нибудь своихъ планахъ и намѣреніяхъ онъ мнѣ ничего, насколько могу вспомнить, не говорилъ. Изъ знакомыхъ Ольшевскаго я зналъ Кемарскаго, съ которымъ познакомился въ Кронштадтѣ, и студента Медико-Хирургической академіи Яковлева: съ Яковлевымъ я познакомился у Ольшевскаго, видѣлся съ нимъ вообще очень рѣдко, по большей части у Ольшевскаго, у самого его на квартирѣ былъ не болѣе, какъ разъ или два.
   "Относительно предъявленныхъ мнѣ возмутительныхъ сочиненій Ольшевскаго чистосердечно показываю слѣдующее: сочиненій этихъ я никогда, ни одинъ, ни съ Ольшевскимъ не читалъ, и даже не зналъ, что они есть у Ольшевскаго, исключая впрочемъ, статьи его: "Мѣры правительства для успокоеніи Польши". Объ этой статьѣ мнѣ Ольшевскій дѣйствительно когда-то, не помню именно когда, говорилъ и даже показывалъ ее, но олнако не прочелъ; потому что я, не считая себя въ такихъ близкихъ отношеніяхъ съ Ольшевскимъ, чтобы могъ имѣть право на его тайны,-- я не спросилъ его объ этомъ. Что касается до участія Яковлева или Кемарскаго въ составленіи этихъ бумагъ, то объ этомъ я рѣшительно ничего не знаю, такъ какъ ни съ тѣмъ, ни съ другимъ въ особенно близкихъ отношеніяхъ не былъ. При мнѣ, впрочемъ, они. насколько помню, никогда и ничего не говорили объ этихъ бумагахъ. А другихъ знакомыхъ Ольшевскаго я не зналъ. Не помню, именно, въ какое время, приблизительно, однако, незадолго до ареста Ольшевскаго, я, зайдя къ нему какъ то утромъ, увидѣлъ у него на столѣ большой свернутый листъ. Я хотѣлъ подойти и посмотрѣть, что это такое, но Ольшевскій предупредилъ меня. Онъ самъ взялъ листъ, развернулъ его и на вопросъ мой: "что это такое?" отвѣчалъ, что онъ пишетъ статью о мѣрахъ правительства, примѣняемыхъ къ усмиренію Польши. Я не спросилъ его, зачѣмъ и съ какой цѣлью онъ пишетъ эту статью, такъ какъ не считалъ себя въ правѣ дѣлать ему подобные вопросы; я только сказалъ: какія же это мѣры?" Не помню, что отвѣчалъ мнѣ на это Ольшевскій; помню только, что разговоръ у насъ перешелъ на польскія дѣла. Я спросилъ Ольшевскаго, не имѣетъ ли онъ какихъ извѣстій изъ Польши. Онъ отвѣчалъ, что не имѣетъ, что у него тамъ теперь нѣтъ знакомыхъ. Я сообщилъ ему какія-то, не помню именно какія, кажется объ Ярошинскомъ,-- извѣстія объ этомъ, почерпнутыя мною изъ газетъ. И послѣ этого я вскорѣ и оставилъ его совсѣмъ, позабывъ о его статьѣ".
   Послѣ допроса Ткачева отправили къ оберъ-полиціймейстеру, а 19-го онъ былъ заключенъ уже въ крѣпость.
   27 ноября съ него сняли второй допросъ, желая допытаться чего-нибудь путемъ взятой при обыскѣ тетради стиховъ.
   Ткачевъ на этотъ разъ показалъ:
   "Около года тому назадъ и познакомился въ Публичной библіотекѣ съ однимъ господиномъ, познакомился настолько, что при встрѣчѣ съ нимъ мы кланялись, разговаривали -- но не болѣе, ни онъ моей фамиліи, ни я его не знали, ни онъ моего мѣстожительства, ни я его не знали. Одинъ разъ вечеромъ, помню, что это было передъ какимъ то праздникомъ, кажется, передъ Рождествомъ,-- когда я собирался выходитъ изъ Публичной библіотеки, господинъ этотъ вошелъ туда: увидѣвъ меня, онъ подошелъ ко мнѣ, отвелъ меня въ сторону и спросилъ: читалъ я сочиненіе Огарева "Что нужно русскому народу". Я отвѣтилъ, что нѣтъ. Тогда онъ всунулъ мнѣ въ руку листъ какой то свернутой бумаги и отошелъ. Меня это удивило, что человѣкъ, котораго я такъ мало знаю и который меня такъ мало зналъ, давалъ мнѣ въ публичномъ мѣстѣ запрещенныя сочиненія. Однако, боясь обидѣть его отказомъ, я взялъ бумагу, положилъ ее въ карманъ и пошелъ домой. Придя домой, я развернулъ данный мнѣ листъ и тутъ увидѣлъ, что вмѣсто одного ихъ было цѣлыхъ два; вѣроятно, этотъ господинъ вмѣсто одного экземпляра, по разсѣянности, далъ мнѣ два. Я прочелъ сочиненіе -- и оно не произвело на меня почти никакого впечатлѣнія, такъ какъ я вообще не согласенъ съ мыслями г. Огарева, хотя, впрочемъ, въ основной идеѣ этой прокламаціи и не видѣлъ ничего возмутительнаго, противоправительственнаго. Основная мысль та, что народу нужна земля да воля. Но развѣ само правительство нѣсколько разъ ясно и открыто не высказывало эту мысль? Чѣмъ же иначе, какъ не этой мыслью можно объяснить Положеніе 19 февраля, чѣмъ иначе можно объяснить и другія человѣколюбивыя мѣры, принимаемыя правительствомъ для улучшенія быта помѣщичьихъ крестьянъ, для обезпечиванія имъ въ будущемъ пользованія землею. Прочтя сочиненіе Огарева, я свернулъ его и положилъ въ карманъ, послѣ хотѣлъ возвратить его господину, который далъ мнѣ его, но такъ случилось, что я его недѣли двѣ или три не встрѣчалъ, по случаю праздниковъ библіотека была закрыта. А потомъ я съ матушкой ѣздилъ въ деревню, тамъ совершенно и забылъ о сочиненіи Огарева, забылъ даже, гдѣ оно у меня лежало, забылъ до того, что когда у меня былъ обыскъ, то я совсѣмъ и не подозрѣвалъ, что оно у меня въ карманѣ, вынулъ его оттуда вмѣстѣ съ другими бумагами и самъ подалъ его квартальному надзирателю. Читать это сочиненіе я никому не давалъ, гдѣ оно напечатано -- не знаю, вѣроятно, впрочемъ, въ Лондонѣ.
   "Найденныя у меня стихотворенія списывалъ я въ различные періоды моей жизни, нѣкоторыя тогда еще. когда я былъ въ гимназіи. А потому я теперь рѣшительно не могу сказать, отъ кого я ихъ всѣхъ доставалъ. Помню, что стихотвореніе "Памяти Михайлова" далъ мнѣ студентъ Піотровскій, съ которымъ познакомился въ Кронштадтѣ. Послѣднія три стихотворенія получилъ я отъ одного господина, иностранца Неймарса. съ которымъ я познакомился на лекціяхъ въ Думѣ. Онъ мнѣ говорилъ, что списалъ ихъ изъ какого-то русскаго заграничнаго изданія. Кто сочинялъ ихъ. онъ самъ навѣрное не зналъ: разъ онъ мнѣ сказалъ, что Огаревъ, другой разъ, что Блюммеръ. Не знаю, когда онъ былъ правъ. Списывалъ я эти стихи обыкновенно подъ первымъ впечатлѣніемъ минуты. Послѣ, когда я ихъ съ болѣе холоднымъ разсудкомъ перечитывалъ, то я въ нихъ ничего болѣе не видѣлъ, какъ только громкія фразы да пустую болтовню. Оттого-то, вѣрно, что тамъ было много громкихъ фразъ, они при извѣстныхъ обстоятельствахъ и могли произвести на меня то впечатлѣніе, подъ вліяніемъ котораго я ихъ списывалъ. И такъ какъ я не считалъ эти стихи чѣмъ-нибудь важнымъ, то и не торопился слишкомъ уничтожить ихъ. Нѣкоторые, впрочемъ, я хранилъ ради смѣха; такъ, напримѣръ, стихотвореніе "Воскресеніе Христово", авторъ котораго, между прочимъ, до того увлекся, что забылъ то время, въ которое мы живемъ, говоря, напримѣръ, что ангелы поютъ, забылъ о томъ, что касается до дня освобожденья или воскресенья 18 вѣковъ. По стилю своему, впрочемъ, это стихотвореніе можетъ быть отнесено скорѣе къ 18 столѣтію, къ періоду первой французской революціи, чѣмъ къ 19 вѣку. Не менѣе забавно стихотвореніе "Движеніе впередъ", въ которомъ авторъ призываетъ Европу открыть глаза и т. д. Ни списывать этихъ стихотвореній, ни даже читать ихъ я никому не давалъ. А списывалъ я ихъ въ тетрадь, какъ я уже говорилъ, подъ вліяніемъ минутнаго впечатлѣнія, и разъ списавъ, не торопился уничтожить, не считалъ достойнымъ и слишкомъ большого вниманіи".
   Въ концѣ 1864 года сенатъ призналъ недоказаннымъ обвиненіе Ткачева "въ сообщничествѣ со студентомъ Ольшевскимъ въ преступныхъ его замыслахъ", а "за имѣніе у себя возмутительнаго воззванія подъ заглавіемъ "Что нужно народу" и за недонесеніе о томъ кому слѣдуетъ" счелъ нужнымъ заключить его въ крѣпость на три мѣсяца.

Мих. Лемке.

"Былое", No 8, 1907

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru