Лейкин Николай Александрович
С бреднем

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Н. А. Лейкинъ

Въ деревнѣ и въ городѣ.
Разсказы.

Изданіе пятое.

Типографія П. П. Сойкина, Стремянная, собств. д., No 12.

1908.

  

СЪ БРЕДНЕМЪ.

  
   Давно уже спустились сумерки іюньской ночи и окрасили всѣ предметы въ блѣдно-сѣрый цвѣтъ. На западѣ за узенькимъ озеркомъ, очень похожимъ на рѣку, виднѣлась розовая полоса солнечнаго заката. На берегу озера, чистаго, какъ хорошо вычищенный мѣломъ серебряный подносъ, дачникъ Константинъ Павловичъ Укромновъ, снимавшій на лѣто полуразвалившуюся помѣщичью усадьбу, примыкающую дворомъ къ озеру, любилъ рыбу. То-есть самъ онъ ничего не ловилъ, а только переносилъ желѣзное ведро съ мѣста на мѣсто, присаживался на камни и усиленно курилъ папиросы, а лакей его, шестнадцатилѣтній мальчикъ Уварка и усадебный сторожъ старикъ Калистратъ въ однѣхъ ситцевыхъ рубахахъ бродили съ бреднемъ около берега по поясъ въ водѣ. Калистратъ то и дѣло училъ Уварку и говорилъ:
   -- Тише, тише... и главное, не чертыхайся. Рыба неумытаго не любитъ. Никакихъ ругательныхъ словъ тоже на рыбной ловлѣ говорить нельзя. Надо тихо, благообразно и съ ласковыми словами.
   -- Да я что-же... Нешто я смѣю ругаться при баринѣ? Я только сказалъ: "Ахъ, чортъ! Опять щука выскочила", -- оправдывался Уварка.
   -- Ну, и довольно. Умытаго помянулъ -- я довольно. А рыба ужасти какъ этого не любитъ. Ты что сдѣлалъ? Ты ее разбудилъ -- вотъ она и сиганула черезъ бреденъ. Рыба теперь подошла къ берегу и спитъ, опочиваетъ до восхода солнца, а ты ее разбудилъ.
   -- Ну, кажется, здѣсь подъ берегомъ ничего не спитъ, потому вотъ уже съ часъ ловимъ -- и все безъ пути, -- добродушно сказалъ Укромновъ, высокій, толстый съ двойнымъ подбородкомъ, среднихъ лѣтъ блондинъ съ толстыми усами, совсѣмъ закрывшими верхнюю губу.
   -- Какъ безъ пути? Два щуренка у васъ въ ведрѣ сидятъ, плотва, язекъ...-- отвѣчалъ Калистрага.
   -- А подъ вербой двухъ густерокъ поддѣли, -- прибавилъ Уварка въ замаслянной фуражкѣ блиномъ.-- Да что я, двухъ густерокъ! Трехъ сразу.
   Баринъ заглянулъ въ ведро и сталъ считать:.
   -- Разъ, два, три, пять... Тутъ и на полъ-ухи въ ведрѣ нѣтъ, -- сказалъ онъ.-- Насъ вѣдь семеро за столъ садится.
   -- Погодите, наловимъ и на двѣ ухи. Дайте только срокъ... въ лучшемъ видѣ наловимъ, -- проговорилъ Калистратъ.-- Вотъ мы вернемся къ вербѣ да и пройдемъ мимо ея еще разъ. Рыба обожаетъ подъ деревьями у берега становиться. Это для нея первое удовольствіе. А луговаго берега она не любитъ.
   -- Отчего?
   -- Да около луговаго берега и чайка можетъ налетѣть, и все эдакое... Рыба понимаетъ. Выпрыгивай Уварка, выпрыгивай на берегъ, а я съ своего конца загну бредень. Что-то есть. Выпрыгивай.
   Уварка рванулся къ берегу, положилъ бредень на песокъ и сталъ на него на колѣни. Калистратъ сталъ вытягивать бредень.
   -- Есть что?-- спрашивалъ баринъ.
   -- Голавль запутался. Да какой голавль-то! Стойте, стойте... Тутъ и плотичка. Разъ, два, три, четыре... Густерка... Получайте, Константинъ Павлычъ.
   Укромновъ, тяжело кряхтя, нагнулся и сталъ бросать въ ведро трепещущую рыбу.
   -- Пожалуйте еще парочку ершиковъ. Не велички, но для навару первый сортъ, -- бросилъ туда-же Калистратъ двѣ крошечныя рыбки.-- Вотъ вы говорите, что полъ-ухи нѣтъ. Теперь ужь полъ-ухи съ походцемъ. Да мы еще наловимъ. Не извольте сумнѣваться.
   -- Да... Но удивительно, что ни одного окуня, -- сказалъ баринъ со вздохомъ.-- А Еликанида Ивановна у насъ только окуней и ѣсть. Она ни щуки, ни плотвы не любитъ.
   -- Дайте только срокъ, дайте срокъ. И для барыни Еликаниды Ивановны окуня изловимъ, и подъ ихъ вкусъ потрафимъ. Дайте только срокъ. Вотъ подъ вербой пройдемъ съ бреднемъ, и окунь будетъ. Окунь обожаетъ на ночь подъ деревомъ стоять.
   -- Если рыба любитъ подъ деревьями стоять, то отчего намъ когда-нибудь не забраться вонъ на тотъ берегъ, на ту сторону, подъ олешникъ?-- кивнулъ баринъ черезъ озеро.
   -- Экъ, хватили! Да вѣдь тотъ берегъ господина Плюшкевича.
   -- Ну и что-жъ изъ этого? Мы его берегъ не откусимъ, а только пріѣдемъ къ нему на лодкѣ и пройдемся съ бреднемъ.
   -- У господина Плюшкевича-то? Нѣтъ, не таковскій это мужчина, -- сказалъ Калистратъ.-- Вы его не знаете, баринъ. Онъ сейчасъ налетитъ и умоетъ. Прямо умоетъ на полтину или на рубль. А то судиться, зачѣмъ самовольно рыбу на его берегу ловятъ. Онъ только этого и ждетъ.
   -- Бреденькомъ-то? Да что-жъ тутъ такое? Вѣдь это не тоню поставить, -- сказалъ баринъ.
   -- За наметку весной и то сорветъ полтину или четвертакъ. Ужъ на что наметка! Много-ли ею выловишь? И то сорветъ. Ну, не четвертакъ, такъ пятіалтынный, а ужъ накажетъ. Вѣдь вотъ по веснѣ здѣшніе крестьяне по всему берегу въ мутную воду съ наметкой ходятъ, а на его беретъ, ахъ оставьте. Боятся... Потому налетитъ и умоетъ. А нѣтъ, сейчасъ свидѣтелей и потомъ или къ земскому начальнику на судъ въ рабочую пору. Каково это въ рабочую-то пору!
   -- Неужели земскій начальникъ за такое дѣяніе къ чему-нибудь присудить можетъ?-- усумнился баринъ.-- Мнѣ кажется, что это пустяки.
   -- Вѣрно-съ. Земскій начальникъ, можетъ статься, и оправдаетъ, а онъ все-таки рабочаго человѣка накажетъ. Вызоветъ, а этотъ, смотришь, день или два и прогулялъ. Ему что? Плюшкевичу-то. Онъ человѣкъ досужій, шляющійся. Ему только и дѣла, что ищетъ, гдѣ-бы посудиться. Ну, а рабочаго человѣка отъ дѣла отобьетъ.
   -- Теперь-то я думаю, онъ спитъ, -- замѣтилъ Уварка:-- и мы въ лучшемъ видѣ могли-бы переѣхать на ту сторону и половить на его берегу.
   -- Онъ спитъ?! -- воскликнулъ Калистратъ.-- Ну, парень, молодъ ты и ничего не знаешь. Да, конечно, гдѣ-жъ тебѣ и знать-то, если ты не здѣшній и съ господами только на лѣто пріѣхалъ. Онъ по ночамъ не спитъ, и если и спитъ, то такое слово знаетъ, что-ли, что какъ на его землѣ потрава или что-либо -- посейчасъ проснется и тутъ какъ тутъ. Словно онъ заколдованный какой. Вѣдь ужъ пробовали такъ по ночамъ-то. Думаютъ, спитъ, можно, а онъ какъ привидѣніе и является, и идетъ на тебя въ бѣломъ балахонѣ. Ну, сейчасъ: подай двугривенный. А если ловъ хорошій, то кромѣ двугривеннаго, и половину рыбы себѣ отберетъ.
   -- Я не отдалъ-бы. Какое онъ имѣетъ право?-- сказалъ баринъ.
   -- Вы -- господинъ, вы человѣкъ властный, а мужикъ, такъ онъ ужъ само-собой мужикъ, и боится его, потому онъ засудитъ. Ну, не на этомъ, такъ на другомъ на чемъ-нибудь засудитъ. Отъ него, баринъ, у насъ и урядникъ-то плачется. Право слово... Потому онъ день и ночь бродитъ, день и ночь ищетъ, чтобъ подъ кого-нибудь каверзу подпустить, -- разсказывалъ Калистратъ, остановился и сталъ шептать:-- Выноси, выноси, Уварка, бредень... Есть что-то... Хорошее есть.
   Парень, плескаясь водой, вынесъ бредень на берегъ. Вытянулъ свой конецъ и Калистрать. Сквозь ячейки бредня плескалась красноперая рыба.
   -- Константинъ Павлычъ, пожалуйте... Вотъ вамъ окунь, -- сказалъ Калистратъ.-- Да какой матерый окунь-то! Два, два... Другой махонькій. Вотъ теперь Еликанида Ивановна вамъ первое спасибо скажутъ, потому и на ихъ вкусъ рыба есть. А густерокъ-то махонькихъ сколько! Разъ, два, три, четыре. Вѣдь это подлещики.
   -- Отъ нихъ наваръ плохъ. Что онѣ? Словно доска, и радости въ нихъ никакой, -- говорилъ баринъ, собирая въ ведро рыбу.
   -- Навару нѣтъ, это точно, но зато ихъ такъ кушать чудесно, потому безъ костей.
   -- И мясо у нихъ дряблое, тощее. Ѣшь и словно траву ѣшь.
   -- Невозможно этому быть, рыба первый сортъ. Ихъ солить можно. Я съ женой всегда себѣ на Успенскій постъ кадочку. Камнемъ пригнешь и какъ начнутъ они по настоящему просаливаться, то судака не надо! Право слово... Мы съ женой обожаемъ. И въ пирогъ ситный начинка, и въ селянку -- куда угодно. А ужъ чай какъ потомъ съ соленаго-то хорошо пьется! -- разсказывалъ Калистрать и крикнулъ парню:-- Ну, забирай, забирай, Уварка, бредень-то скорѣй! Чего ты толчешься, какъ слѣпая въ банѣ!
  

II.

  
   Выловлены еще двѣ плотички. Калистрать вышелъ на берегъ, перебиралъ озябшими косматыми старческими ногами по песку, выжималъ воду изъ подола рубахи и говорилъ Укромнову:
   -- А теперь позвольте, ваша милость, старику передохнуть, погрѣться и покурить.
   -- Сдѣлай, братъ, одолженіе... И вотъ тебѣ даже папироска.
   -- Благодарствую, ваше благородіе. Тогда ужь спичечки позвольте. А то они у меня въ одеждѣ.
   Калистратъ присѣлъ на камень и закурилъ папиросу, поданную ему бариномъ вмѣстѣ со спичками. Онъ жадно затягивался табачнымъ дымомъ и, указывая на противоположный берегъ озера, повѣствовалъ:
   -- А на берегъ господина Плюiкевича подъ олешникъ намъ, если-бы можно было забраться, то тамъ рыбы словно каша. Тамъ вотъ ковырнулъ раза два бреднемъ -- и сейчасъ тебѣ уха. Да что одна уха! Двѣ форменныя ухи выдутъ. Но нельзя къ нему забраться, потому чутокъ, муха ево заклюй, сейчасъ выскочитъ. Я ужъ пробовалъ, ни ничего не подѣлаешь. Выскочитъ, мужика своего покличеть, отниметъ рыбу. Ну, смотришь, и мололъ воду на воеводу. А то судиться. "Я, говоритъ, изъ-за справедливости хлопочу". Какая тутъ справедливость! Просто кляузникъ. И словно ему гвоздь въ бокъ, какъ на его берегъ съ бреднею пріѣдешь. Вонъ оконце-то въ усадьбѣ...-- Указалъ Калистратъ.-- Изъ этого оконца ему, ледащему, все видно.
   -- Что-же онъ самъ большой рыболовъ, что-ли?-- спросилъ Укромновъ.
   -- Какое! Никогда не ловитъ. А просто какъ собака на сѣнѣ: самъ не ѣстъ и другому не даетъ. Вотъ отнять онъ -- отниметъ, это точно. А то, если кому изъ крестьянъ дозволитъ половить, то изъ полу. То-есть половину тебѣ, а половину мнѣ отдай. И всегда самую крупную рыбу себѣ возьметъ, а мелочь оставитъ. Да и съ кѣмъ ему самому-то ловить? Одинъ у ними мужикъ на все хозяйство. И вотъ ужъ праведникъ, можно сказать... Я про мужика вамъ, а не про самого Плюшкевича. Мужика Вавилой зовутъ. Работникъ на рѣдкость. И въ пяло онъ ему, и въ мяло. Все по дому. Комнаты Вавила убери, въ лавочку за хлѣбомъ на деревню Вавила сбѣгай, дровъ Вавила напили, дровъ наколи, печку затопи, обѣдъ состряпай, ночью съ трещеткой усадьбу карауль -- все Вавила. Воды вѣдь тоже сколько надо натаскать изъ озера, а усадьба, сами видите, не на самомъ берегу. Дворъ подмести, дорожки въ саду отъ травы вычистить -- все Вавила. Три, четыре раза въ день самоваръ надо ставить -- опять Вавила. Прямо каторжный мужикъ, а служитъ.
   -- Не служить-то ему нельзя, потому у него за бариномъ шестьдесятъ цѣлковыхъ накопилось, а тотъ не отдаетъ, -- замѣтилъ Уварка. -- Я знаю Вавилу. Онъ въ лавочкѣ сказывалъ.
   -- Да, да... И это тоже...-- подхватилъ Калистратъ.-- А ужъ платитъ онъ кому ежели -- то хуже нѣтъ. Кто хоть рубль ему повѣритъ -- годъ субботъ ходитъ. А самъ, коли ежели что -- ему сейчасъ подай, вынь да положь, а то надъ душой стоять станетъ. Отдыха не дастъ и все точить будетъ. "Я во имя справедливости, я справедливый человѣкъ". А какая тутъ справедливость! Прямо невѣроятный человѣкъ. И такой человѣкъ, что развѣ... вотъ нехорошо говорить-то при рыбной ловлѣ... Прямо можно сказать, что только и стоитъ подарить его неумытому на кафтанъ подъ подкладку. Лавочники какъ съ него деньги получаютъ? Покосомъ. Ходитъ, ходитъ за деньгами и, наконецъ, скажетъ: "Анисимъ Христофорычъ... Да дайте мнѣ, наконецъ, какой ни-на-есть покосъ въ уплату". Ну, дастъ, а только ужъ на будущій годъ непремѣнно объегорить. Покосы у него всегда впередъ кому-нибудь сданы. Лавочника -- ужъ на что тотъ кулакъ -- и того на лѣвую ногу обдѣлаетъ. Ерыга, прямо ерыга. "Зачѣмъ, говоритъ, тебѣ деньги? Ты, говоритъ, у земскаго судиться какъ-нибудь будешь, а я тебя и защищу. Возьмешь меня въ защитники -- мы и сквитаемся".
   -- Ахъ, такъ онъ адвокатъ?-- воскликнулъ Укромновъ.
   -- Кляузникъ, -- отвѣчалъ Калистратъ.-- И по кляузамъ выше его нѣтъ. Пронюхаетъ, что гдѣ-нибудь крестьяне съ помѣщикомъ не въ ладахъ изъ-за выгона, что-ли, или, изъ-за чего другого -- сейчасъ къ нимъ на сходъ... "Давайте судиться съ бариномъ, а я буду защитникъ вашъ". Ну, и облапошить. Деньги возьметъ, начнетъ тянуть, на себя будетъ заставлять мужиковъ работать, ничего не сдѣлаетъ и ихъ-же продастъ барину. Палисадовскіе мужики какъ на него теперь плачутся! Клюквинскіе то-же самое.
   Калистрать вздохнулъ. Папироска давно уже была докурена. Онъ хлопнулъ себя по бедрамъ и произнесъ:
   -- Ну, гуляй дѣвушка гуляй, да дѣла своего не забывай. Надо ловить. Самый настоящій теперь часъ для рыбы. Пойдемъ къ вербѣ, Уварка. Теперича туда подъ берегъ новая рыба спать пришла, -- сказалъ онъ парню и потащилъ за собой бредень.
   Сзади послѣдовалъ Уварка, перетаскивая свою и Калистрата одежду и сапоги, а за Уваркой шествовалъ баринъ Константинъ Укромновъ съ ведромъ.
   -- А что этотъ Плюшкевичъ семейный человѣкъ?-- опрашивалъ Калистрата Укромновъ.
   -- Вдовый. И одна только дочка вѣковуха при немъ, -- отвѣчалъ старикъ.-- Такая-же ягода, какъ и онъ самъ. Прямо будемъ говорить: вѣдьма.
   -- Что это значитъ -- вѣковуха?
   -- А ужъ изъ такого сорта дѣвица, что надо ей отдумать, чтобъ замужъ выходить. Такіе года ей вышли. Вся въ родителя. Ищетъ, чтобы какъ-нибудь сдьяволить, прости, Господи, мое прегрѣшеніе.
   -- Ага! Самъ упомянулъ неумытое слово...-- замѣтилъ ему Уварка.
   -- Да коли про этого человѣка говоришь, то невольно согрѣшишь. А только ты меня... старика, не учи. Молодъ еще... Я на ловлѣ никогда худого слова не скажу. А теперь мы пока еще не ловимъ, а только по берегу закидывать бредень идемъ, -- отвѣчалъ Калистратъ и продолжалъ:-- Вѣдьма-съ... форменная вѣдьма. Изсохла вся отъ злости. Какъ щепка тощая. Цѣлый день шипитъ, какъ змѣя. Вотъ теперича ягоды пошли... земляника... Усадьба у нихъ ничѣмъ не огорожена... Канавка только, а по канавкѣ ивнякъ засѣлъ. А на откосѣ канавки ягоды, земляника... простая полевая земляника... Ну, ребятишки идутъ мимо, и лестно имъ ягодъ поообрать. Присядутъ на канавкѣ и давай собирать. А она ужъ тутъ какъ тутъ. Выскочить на балконъ и кричитъ сверху: "Не смѣть наши ягоды собирать! Не смѣть траву топтать! А то сейчасъ изловлю и въ чуланъ запру". А какая трава по канавѣ? И названія не стоитъ, что трава.
   -- Она-то у Плюшкевича и хозяйничаетъ?-- поинтересовался Укромновъ.
   -- Да какое у него хозяйство! У него никакого хозяйства нѣтъ. Ни коровы, ни овцы. Куръ не держитъ изъ-за того, чтобы не кормить. "У бабы, говоритъ, на деревнѣ купить дешевле". Молоко для себя у бабы за покосъ выговорилъ. Собаки не держитъ, кошки не заводитъ изъ-за того, чтобы, не кормить -- вотъ какая жадность у человѣка. А вѣдьма его еще жаднѣе.
   -- А должно быть ужъ ты попадалъ къ нему въ хорошій передѣлъ, коли такъ про него разсказываетъ! -- замѣтилъ баринъ.
   -- А вы думаете, я вру про него? Истинную, сударь, правду. Дѣйствительно, хотѣлъ онъ меня засудить за рыбу, два раза хотѣлъ, да не удалось, -- отвѣчалъ Калистратъ.-- Однако, къ земскому пришлось прогуляться два раза, а земскій отъ насъ двадцать верстъ. Да съ вечера идти нужно было, а тамъ заночевать на постояломъ. Расходы.... Да что! Кляузникъ. Ну, заходи, Уварка, въ воду, заноси бредень. Господи благослови! -- сказалъ Калистратъ парню.
   Они стояли ужъ подъ большой раскидистой вербой.
  

III.

  
   -- Налима хоть маленькаго поддѣть-бы такъ то-то уха была-бы хорошая! -- сказалъ Укромновъ, когда старикъ Калистратъ и Уварка залѣзли въ воду съ бреднемъ. Калистрать улыбнулся и отвѣчалъ:
   -- Налимы, баринъ, на ночлегъ подъ берегъ не становятся.
   -- Отчего?
   -- Оттого, что у налима нора есть. Налимъ съ домомъ. У него въ берегѣ, гдѣ-нибудь между корнями нора -- вотъ онъ тамъ и сидитъ. Самая хитрая рыба этотъ налимъ. Ой-ой-ой, какая хитрая! Ужъ на что баринъ Плюшкевичъ хитеръ! А налимъ его перехитритъ.
   -- А должно быть этотъ Плюшкевичъ порядкомъ тебѣ надолызъ! -- замѣтилъ Укромновъ.
   -- Мнѣ что! А вотъ Клюквинскіе крестьяне, такъ тѣ свѣчки за него кверху ногами ставятъ, чтобы лихорадка его затрясла.
   -- Отчего-же онъ такъ клюквинскимъ крестьянамъ солонъ?
   -- Да изъ-за всего. А больше изъ-за скота.
   -- Какъ такъ изъ-за скота?
   Калистратъ поднялъ палецъ и погрозилъ Укромнову.
   -- Повремените маленько разговаривать Константинъ Павлычъ, -- тихо сказалъ онъ.-- Кажется, щуку обошли, и матерую щуку. Тише... А то попугаете. Вылѣзай, Уварка, вылѣзай на берегъ... Довольно.
   Парень выскочилъ на берегъ, придерживая одинъ конецъ бредня. Калистратъ ловко завернулъ бредень и проговорилъ :
   -- Готово. Если есть, подлюга, то ужъ теперь не уйдетъ.
   -- Тащить?-- спрашиваетъ Уварка.
   -- Тащи.
   Вытащили бредень. Въ сѣти лежала запутавшись щука фунтовъ въ шесть вѣсомъ.
   -- Господи Іисусе! Вотъ такъ рыбина!-- удивился Уварка.
   -- Попалась, голубушка, -- шепталъ Калистратъ.-- Не вороши бредень, Уварка, не вороши. Постой... Надо ей прежде загривокъ свернуть. А то ускочетъ, какъ сѣть развертывать будемъ. Она хитра.
   И Калистратъ, наступя колѣномъ на бредень, сломалъ позвоночникъ у головы рыбы.
   -- Щука? -- спросилъ Укромновъ Калистрата, разсматривая рыбу сквозь очки.
   -- Она самая. Теперь не уйдетъ. Вотъ, ваша милость, у васъ не только на уху, а и на заливное будетъ. Видите, что значитъ верба! Видите, что значитъ подъ деревьями ловить! А будь Плюшкевичъ не собака на сѣнѣ, такъ мы теперь на его берегу подъ деревьями уйму-бы рыбы выловили. И мнѣ на двѣ селянки хватило-бы, не только вамъ.
   -- Я тебѣ дамъ, Калистратъ... Я тебѣ маленькихъ щукъ отдамъ, которыхъ раньше словили, -- пообѣщалъ баринъ.
   -- Тутъ плотвы еще съ десятокъ есть! -- вскричалъ Уварка, развертывая бредень и выбрасывая на траву большую щуку съ открытымъ зубастымъ ртомъ, уже уснувшую.-- Ерши тоже есть, окунь...
   -- Уловъ богатый! что говорить! -- любовался Калистратъ.-- Еще закидывать будемъ или почивать ужъ отправляться?-- спросилъ онъ барина.
   -- Еще-бы окуньковъ парочку для Еликаниды Ивановны. Маленькихъ щукъ, плотву я тебѣ отдамъ. Отъ плотвы уха горька. А окуньковъ парочку надо.
   -- Ну, пройдемъ еще разикъ-другой... вонъ тамъ къ каменьямъ-то поближе... Перетаскивай, Уварка, одежу. А я бредень понесу.
   Стали переходить на новое мѣсто.
   -- Такъ что-жъ ты давеча про клюквинскій скотъ-то сталъ говорить?-- напомнилъ баринъ Калистрату.
   -- Ахъ, да... И задумалъ, изволите видѣть, этотъ Плюшкевичъ крестьянской потравой жить, -- началъ Калистратъ.
   -- Какъ это такъ?-- недоумѣвалъ баринъ.
   -- А чья скотина къ нему на лугъ зайдетъ, сейчасъ изловитъ ее, загонитъ и за потраву взыщетъ рубль серебра. А луга у него незагороженные. Да и сданы они у него подъ покосъ лавочнику и дворнику, что у насъ постоялый дворъ держитъ. Ну, разъ загналъ, два загналъ, три, четыре -- крестьяне острастку на счетъ скота стали держать. Что-жь, вы думаете, онъ съ своей дочкой-вѣдьмой придумывать началъ? Сталъ съ хлѣбомъ за кусты садиться. Сядетъ въ кусты да и манитъ проходящую корову или лошадь, высовываетъ ей изъ-за куста хлѣбъ съ солью. И дочка евонная также съ хлѣбомъ сидитъ. Въ одномъ кустѣ онъ, въ другомъ она. А какъ корова на хлѣбъ польстится, да на лугъ войдетъ -- сейчасъ они кричать:-- "Потрава! Свидѣтелей сюда!" Ну, загонитъ корову, а потомъ хозяева и иди ее выкупать. Да вѣдь такъ разлакомился, что не только коровъ, а куръ крестьянскихъ сталъ крупкой къ себѣ приманивать, утокъ, гусей. А съ этими ужъ безъ разговора... Какъ заманилъ -- тутъ и голову долой, а завтра въ супъ. Смотришь, Личарда его вѣрный Вавила ужъ супъ ему варитъ изъ заманенной курицы... Такъ вотъ тутъ-то и завопіяли клюквинскіе крестьяне. Ну, Господи благослови! Берись, Уварка, и заноси! Здѣсь мѣсто окуневое. Авось, для барыни, Еликаниды Ивановны, окуньковъ выловимъ.
   Калистратъ поплевалъ на руки, взялся за бредень и полѣзъ въ воду. Полѣзъ и Уварка, но оступился въ водѣ въ яму, выпустилъ изъ рукъ бредень и ушелъ въ воду съ головой. Онъ тотчасъ-же вынырнулъ и закричалъ, фыркая:
   -- Батюшки, глубь-то тутъ какая! Какъ возможно тутъ рыбу ловить! Здѣсь совсѣмъ ловить невозможно. Да и тебѣ, дядя Калистратъ, тутъ не пройти. Тутъ яма. Лучше выходи. Надо на другое мѣсто перейти.
   Они оба вышли на берегъ. Уварка стоялъ въ прилипшей къ тѣлу мокрой ситцевой рубахѣ, Калистратъ вытаскивалъ изъ воды пустой бредень и говорилъ:
   -- Эхъ, ты, рыбакъ! Ямы испугался! Это не яма, а омутокъ. Въ омуткѣ-то окуней и ловить.
   -- Нѣтъ, нѣтъ... И не подзадоривай его, Калистратъ, -- сказалъ баринъ.-- Въ такомъ глубокомъ мѣстѣ нечего ловить. Еще утонетъ, храни Господь. Лучше перейдемъ куда-нибудь въ другое мѣсто.
   -- Да куда-же намъ теперь перейти-то?
   Калистратъ стоялъ въ раздумьи и чесалъ затылокъ.
   -- Константинъ! -- послышался гдѣ-то изъ-за кустовъ женскій голосъ.-- Скоро вы кончите? Я безъ тебя спать не могу.
   -- Барыня! -- воскликнулъ Уварка и сталъ обдергивать на себѣ мокрую рубаху.
   -- Да, она. Одѣвайтесь скорѣй...-- проговорилъ Укромновъ Калистрату и Уваркѣ.-- Довольно рыбу ловить. Для насъ на уху хватитъ.
   -- Константинъ! можно мнѣ къ вамъ?
   Голосъ барыни слышался ужъ близко.
   -- Нельзя, душечка, Здѣсь полуголые. Повремени маленько! -- закричалъ Укромновъ.-- Я самъ къ тебѣ сейчасъ приду. Мы много, много рыбы наловили. Завтра можетъ быть отличная уха. И любимыхъ твоихъ окуней наловили.
   Калистратъ, стоя, надѣвалъ на себя синіе нанковые штаны. Одѣвался и Уварка.
   -- Безъ сапогъ... Босой пойду. Все равно дома переодѣваться придется, -- проговорилъ онъ.
   -- Приходи, Калистратъ, въ кухню къ намъ и я тебѣ отдамъ тамъ мелкихъ щукъ и плотву, -- говорилъ Укромновъ.-- Еликанидушка! Ты тутъ? Я иду къ тебѣ.
   Онъ подхватилъ ведро съ рыбой и сталъ подниматься на берегъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru