Лейкин Николай Александрович
Кухарки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Н. А. Лейкинъ

Въ деревнѣ и въ городѣ.
Разсказы.

Изданіе пятое.

Типографія П. П. Сойкина, Стремянная, собств. д., No 12.

1908.

  

КУХАРКИ.

  

I.

МЯСНОЙ ЛАВКѢ.

  
   Утро. Въ мясной лавкѣ тароторятъ другъ съ дружкой о томъ, о семъ кухарки, пришедшія за мясомъ, и, разумѣется, ругаютъ хозяекъ. Мясники въ грязныхъ отъ крови и сала передникахъ рубятъ говядину для покупательницъ. Паренекъ-подростокъ принимаетъ деньги за стойкой и сдаетъ сдачу. Около стойки слышенъ кухарочій возгласъ:
   -- Пять копеекъ съ тебя, паренекъ... Давай, давай... Не зажиливай... Нечего тебѣ хозяина-то своего беречь. Не кумъ онъ тебѣ, ни братъ, ни сватъ. А ужъ кухарки безъ халтуры невозможно...
   -- Да вѣдь ты вчера двѣнадцать копеекъ не додала, -- улыбается мальчикъ подростокъ.
   -- Вчера одна покупка, а сегодня другая. Вчера отъ рубля двѣнадцать копеекъ, а сегодня пятачокъ отъ полтины. Это на помаду и на кофей. Самъ, вѣдь, знаешь, что какое кухарочное положеніе. Давай, давай. Не стыдись.
   -- Дѣлать нечего... Получите пятачокъ. А только, какой вы строгой жизни, госпожа кухарочка!
   -- Будешь съ вами, чертями, строгъ, когда вы правиловъ не знаете! Анисьюшка! Анисья Матвѣевна, голубушка! Здравствуй, мать моя! Какими ты здѣсь, ангелка, судьбами?
   -- Здравствуй, Дарья Силантьевна.
   Чмокъ, чмокъ -- и двѣ кухарки расцѣловались. Одна была черноволосая въ сѣромъ байковомъ платкѣ на головѣ и съ усиками надъ верхней губой, другая -- рыжая, скуластая и въ темно-желтомъ платкѣ съ разводами.
   -- Какимъ это вѣтромъ тебя съ Песковъ-то къ намъ занесло?-- повторила вопросъ черная кухарка.
   -- Да вотъ уже третій день живу здѣсь у васъ на мѣстѣ въ угловомъ домѣ. Мой пострѣлъ сюда перебрался, и я съ стараго мѣста соскочила, чтобъ поближе къ нему быть. :
   -- Подарочекъ-то рождественскій все-таки у хозяевъ слизнула-ли?
   -- Взяла, взяла. Только подарка и ждала, а то мой пострѣлъ давно уже въ здѣшнихъ мѣстахъ околачивается. Что-жъ послѣ подарка я всѣ святки у нихъ прожила. Я честь-честью.
   -- Шерстяное платье взяла?
   -- Шерстяное, и два рубля денегъ на кофей. Я все-таки съ ними по благородному... Я имъ праздники отработала. Гости у нихъ два раза были, такъ я честь честью бламанже даже сдѣлала, -- сообщала рыжая кухарка.-- Ну, а вотъ здѣшнее-то мѣсто было у меня раньше припасено.
   -- Не стоитъ баловать-то хозяевъ. И такъ ужъ они... Ну, а я, дѣвушка, также думаю съ мѣста уходить.
   -- Тоже на другое мѣсто норовишь?
   -- Нѣтъ, Богъ съ ними, съ мѣстами, покудова. Думаю мѣсяцъ, другой въ своемъ уголкѣ побаловаться.
   -- Отдохнуть?
   -- Да чего-жъ мнѣ себя не потѣшить, дѣвушка! Вещи, которыя у меня заложены были, теперь я всѣ выкупила, восемнадцать рублей у меня прикоплено есть, хорошій кусокъ шерстяной матеріи на платье въ сундукѣ лежитъ, на цѣлую подушку я себѣ пера отъ птицы накопила, такъ чего-жъ мнѣ такъ ужъ очень лямку-то по хозяевамъ тянуть! Можно и на своей волѣ пожить. Я всегда такъ... Я семь-восемь мѣсяцовъ на мѣстѣ сижу, а потомъ ужь мѣстомъ не дорожу. Плевать мнѣ.
   -- Тебѣ хорошо такъ разсуждать, коли у тебя изверга нѣтъ, -- сказала рыжая кухарка. -- А поговори-ка ты съ моимъ извергомъ.
   -- Какъ изверга у меня нѣтъ? Извергъ у меня есть, а только онъ самъ по себѣ и не особенно меня тиранствуетъ.
   -- Ну, да не вышибаетъ.
   -- Боже избави! Да я сама ему глаза выцарапаю. Нѣтъ, милушка, онъ слесарь, вагонный слесарь, и иногда по два съ полтиной въ день зарабатываетъ.
   -- Вотъ, ногъ... Скажи, какая счастливая! А я-то сирота!
   -- И давно-бы мы съ нимъ, дѣвушка, обзаконились, продолжала черная кухарка:-- да у него жена въ деревнѣ есть. Хорошій слесарь. Ну, придетъ, возьметъ иногда на похмелье, а такъ, чтобъ силой вышибать -- этого у насъ нѣтъ. Онъ даже, вонъ, въ прошломъ году въ Дарьинъ день мнѣ кофейникъ мѣдный принесъ и чашку расписную... "Вотъ, говоритъ, тебѣ, Дарьюшка, въ день ангела".
   -- Скажи на милость, какой! Это ужъ, значить, человѣкъ обстоятельный! А мой-то, мой-то эѳіопъ какой! На прошлой недѣлѣ, душечка, прямо пришелъ и хорошій платокъ у меня уволокъ.
   -- Такъ чего-жъ ты такого при себѣ держишь?-- спросила черная кухарка.
   -- Да все думается, что вотъ, вотъ... А только ужь теперь онъ него и не отбояришься. Нѣтъ, не отбояришься. Онъ на днѣ моря сыщетъ.
   -- Да какое ужь тутъ отбояриванье, коли сама къ нему поближе переѣхала.
   -- Изсушилъ, изсушилъ, тиранъ! -- вздохнула рыжая кухарка и даже отерла слезу.-- А ты, Дарьюшка, за сколько у господъ живешь?-- спросила она.-- Не передашь-ли мнѣ свое мѣстечко, коли собираешься уходить? Можетъ статься, твое-то выгоднѣе;
   -- За восемь рублей живу, и горячее отсыпное.
   -- Ну, и я тоже. А я пуще изъ-за помѣщенія думаю уходить. Комнаты мнѣ нѣтъ, и сплю я въ кухнѣ за перегородкой. Придетъ мерзавецъ-то, посидитъ-посидитъ, и некуда его спрятать. Все на юру, все на юру. Войдетъ барыня въ кухню, и онъ передъ ней какъ на ладони.
   -- У насъ тоже помѣщеніе-то не ахти. Хоть и есть комната, да вмѣстѣ съ горничной.
   -- Ну, все-таки... Все-таки его можно посадить туда, подлеца, чтобъ передъ хозяйкой-то онъ не торчалъ. Пожалуйста, Дашенька, передай мнѣ это мѣсто, когда уйдешь.
   Черная кухарка подумала и отвѣчала:
   -- Да пожалуй, бери. А только мнѣ еще надо съ барыней поругаться, чтобъ уйти, а то какъ-же...
   -- Да зачѣмъ-же ругаться-то? Ты честью уходи.
   -- Неловко, милая.
   -- Отчего неловко?
   -- Станетъ уговаривать:"останься, да останься. Чего молъ тебѣ.!" А тутъ сразу... Разругалась -- и дѣлу конецъ. "Пожалуйте, сударыня, жалованье и паспортъ". Да ты не бойся. Не долго тебѣ ждать придется. Я скоро... Она ужь сквалыжничать въ провизіи начинаетъ, а я этого терпѣть не могу. Вчера я беру семь фунтовъ ссѣку и приношу семь, а она въ претензіи, зачѣмъ семь, а не пять. "Я, говоритъ, пять приказывала". А мнѣ, говорю, мясникъ семь отрубилъ". Ну, сейчасъ разговоры, ворчанье. А я этого терпѣтъ не могу.
   -- Пожалуйста, ангелка, дай знать, какъ отходить будешь.
   -- Хорошо, хорошо.
   -- Ты гдѣ, милая, живешь-то?
   -- Да вотъ тутъ въ семнадцатомъ номерѣ у доктора.
   -- А я въ двадцать третьемъ у купца. Купецъ-дровяникъ. Ивановъ... Одинъ только и есть въ домѣ купецъ. Пожалуйста, какъ что -- и добѣги.
   -- Ладно, ладно. Я скоро поругаюсь. Надоѣли, черти... Все гости да гости, и баринъ сталъ самъ провизію покупать. То, тутъ какъ-то, привезъ двѣ пары тетерекъ, и хвастается, что на гривенникъ за штуку дешевле меня купилъ, а то языковъ пару приволокъ. А я этого терпѣть не могу. Не господское это дѣло. Барыня, тутъ, тоже какъ-то по полуящику макаронъ и вермишели купила на сторонѣ. Зачѣмъ кухарку обижать? Это не благородно. Кухарка должна доходъ имѣть... И всѣ это знаютъ. Нѣтъ, я скоро. Чуть только еще что-нибудь сами купятъ -- готова карета. Подниму крикъ, что сквалыжники, грошовшгки, что довѣрія ко мнѣ не имѣютъ -- и пожалуйте разсчетъ. Ну, прощай, душечка. Мнѣ еще надобно на живорыбный садокъ, -- сказала черная кухарка, поцѣловала рыжую и стала уходить.-- Приходи кофейку-то попить! Живу у доктора. Семнадцатый номеръ! -- крикнула она въ дверяхъ, обертываясь къ рыжей кухаркѣ.
   -- Зайду, зайду, Дарья Силантьевна, -- откликнулась рыжая кухарка.
   Передъ ней ужъ стоялъ освободившійся отъ покупательницъ бородатый приказчикъ съ ножомъ, висящимъ на поясѣ, вопросительно глядѣлъ на нее и спрашивалъ:
   -- Чѣмъ прикажете васъ, госпожа кухарочка, руководствовать?

II.

ВЪ ГОСТЯХЪ.

   -- Боже мой! Дарьюшка! Какими судьбами?-- воскликнула рыжая кухарка въ пестромъ передникѣ, рѣзавшая въ кухнѣ на столѣ говядину и бросившая маленькій кусочекъ большому толстому коту, стоявшему на дыбахъ, мяукавшему и царапавшему ее за платье.
   -- Да вотъ навѣстить тебя пришла, -- проговорила черная кухарка, одѣтая въ праздничныя платокъ съ разводами и синее суконное пальто.
   -- Спасибо, душечка, спасибо.
   Чмокъ, чмокъ -- и двѣ кухарки расцѣловались.
   -- На мѣстѣ или безъ мѣста?-- просила рыжая кухарка.
   -- Ушла, ушла. Вотъ уже шестой день, какъ ушла я съ мѣста. Ну ихъ... На своей волѣ, Анисьюшка, теперь живу. Да что! Рай красный увидѣла.
   -- Еще-бы... Что говорить! Въ подневольномъ житьѣ жить да брань и попреки отъ хозяйки терпѣть, или самой себѣ госпожей жить! А только, что-же ты меня на свое мѣсто не предоставила? Вѣдь обѣщалась.
   -- И, мать моя! Вѣдь я со скандаломъ ушла. Какъ дѣло дошло до разсчета -- "ну, говоритъ, сдавай кухонныя полотенца и передники". Это, то-есть, хозяйка-то. А я ей: "какіе, говорю, передники? Они, говорю, давнымъ давно износились. Вотъ вамъ рваный фартукъ, что на мнѣ. Его и берите". Сняла съ -себя фартукъ и бросила ей. Тутъ и пошло. Слово за слово, и наговорили другъ дружкѣ разныхъ тонкостей и комплиментовъ. Плюнула я, да не простясь и ушла. Такъ какъ-же я могла тебя-то на свое мѣсто предоставить? Да что! Не горюй. Сквалыга она. Изъ-за полотенцевъ скандалъ подняла. А и полотенцевъ-то всего было три. Ну, ужъ и я-жъ ее отчитала! Не скоро забудетъ. Наговорила, напѣла...
   -- Конечно, ежели куплетовъ разныхъ другъ дружкѣ напѣли, такъ ужъ гдѣ-же тутъ на мѣсто отъ себя ставить. Hу, а послѣ тебя теперь тамъ мѣсто свободное? Ежели свободное, то пошла-бы я хоть отъ себя наниматься или мясника попросила, чтобъ меня рекомендовалъ.
   -- Гдѣ тутъ свободному быть! Соколъ съ мѣста, а ворона на мѣсто. Какъ только я со двора -- сейчасъ-же ей ейная невѣстка кухарку и предоставила.
   -- Взяли ужъ?
   -- Взяла, взяла. Я, разумѣется, минуты не осталась, а къ вечеру ей другая кухарка стряпала. А только ужъ и кухарка-же! Чуть не матка изъ фабричной артели. И взялась она, дурища, съ тѣмъ, чтобы, кромѣ кухни, еще двѣ другія комнаты по субботамъ мыть. Значитъ -- съ поломойствомъ.
   -- Оголодавши ужъ очень, что-ли?
   -- Песъ ее загрызи. Не знаю. А только взялась. Въ двухъ комнатахъ, кромѣ кухни, полы мыть и горничной въ большую стирку въ прачешной помогать.
   -- Ахъ, батюшки! Еще и въ прачешной помогать!-- воскликнула рыжая кухарка.-- Да ужъ у насъ на что сквалыжники, а я только кухонныя полотенца да передники съ своимъ бѣльемъ стираю. Ну, садись, милушка, садись, такъ гостья будешь. Сейчасъ я тебѣ кофейку... Гдѣ-же ты теперь-то живешь, яхонтовая?
   -- А въ томъ-же домѣ, въ углу, на дворѣ. У сапожника свѣтлый уголъ за три рубля снимаю, -- отвѣчала черная кухарка, присаживаясь на табуретку.-- И хорошо, и пріятно, и на радость себѣ живу. Кроватку поставила свою, комодикъ, ситцевой занавѣсочкой отгородилась, и чудесно... Вотъ сегодня, не торопясь, въ девять часовъ встала, умылась, Богу помолилась и за кофей сѣла. На три копѣечки сухариковъ, на двѣ копѣечки сливокъ, я и сыта тебѣ. А теперь ты покормишь.
   -- Покормлю, покормлю. Еще-бы не покормить! Я тебѣ даже бифштексъ выкрою, душенька.
   -- Ну, вотъ видишь. Сегодня ты покормишь, завтра другая кухарка, послѣзавтра третья, я и сыта. А у меня знакомыхъ-то кухарокъ, слава Богу, до Москвы не перевѣшаешь. Сама всѣхъ безмѣстныхъ кормила, такъ ужь неужто меня-то!.. Вѣдь люди тоже... Такъ вотъ я, милушка, мѣсяца три и отдохну въ своемъ уголкѣ отъ злой неволи.
   -- А вотъ перво-наперво я тебя кофейкомъ попою, -- суетилась рыжая кухарка.-- Вѣдь выпьешь, что-ли?
   -- Отъ денегъ да отъ кофею никто не отказывается. Заваривай.
   Рыжая кухарка бросилась къ мѣдному кубу съ кофейникомъ и заговорила:
   -- Гляжу я на тебя, Дарьюшка, и сердце мое радуется. А я-то, горькая!
   -- Соблюдай себя, и ты можешь на своей волѣ пожить.
   -- Да какъ себя соблюдешь, ангелка, коли человѣкъ-то мой, который вокругъ меня, очень несоотвѣтственный! Ты, вонъ, отъ своего сама берешь, а я своему все дай, дай и дай. Вѣдь, вотъ, и сегодня онъ приходитъ утречкомъ: подай сорокъ копѣекъ на бутылку. Понедѣльникъ у насъ сегодня, такъ онъ узенькое воскресенье справляетъ. Ну, и подавай ему.
   -- А ты не давай.
   -- Какъ возможно, умница, не давать! Онъ не уйдетъ, покуда я не дамъ. Смертнымъ боемъ вышибетъ и скандалъ сдѣлаетъ. Заплакала я даве и вынула два двугривенныхъ. Да это еще ничего. Ушелъ онъ. А я глядь, поглядь, шерстяного головного платка нѣтъ. А платокъ новый, восемь гривенъ заплаченъ. Охъ, тяжело такъ жить, коли такое нетечко навяжется!
   -- Сама себя раба бьетъ, коли плохо жнетъ. Сама-же ты мнѣ разсказывала, что нарочно поближе къ нему мѣсто себѣ искала. Ну, сама себѣ ты врагъ лютый.
   -- Ахъ, милый другъ, да вѣдь девять лѣтъ я съ нимъ, мерзавцемъ, маюсь! Девять лѣтъ. Все нѣтъ, нѣтъ, да и думается: авось, изъ безчувственнаго человѣка чувственный сдѣлается.
   -- Дождешься, какъ-же!
   -- А почемъ ты знаешь? Вдругъ на мое счастье? И потомъ я тебѣ прямо скажу: вѣдь онъ холостой, да и я не замужняя, ну, и думается, что вотъ, вотъ законъ принять предложитъ.
   -- Поди ты! Мужнинъ-то кулакъ, слаще, что-ли?
   Рыжая кухарка подумала, улыбнулась и произнесла:
   -- Ну, какъ возможно! Все-таки пріятнѣе отъ мужа, чѣмъ отъ беззаконника.
   -- Одинъ вкусъ! -- махнула рукой черная кухарка.
   -- Да вѣдь ты, ангелка, не пробовала. У тебя твой хоть женатый, но на другой женатый, а не тебѣ.
   Рыжая кухарка помѣшала въ кофейникѣ заваренный кофе и начала его переливать. Черная разсказывала:
   -- Вчера на кладбищѣ была. Къ тетенькѣ на могилку ходила. Занесено страсть какъ снѣгомъ. Съ жилицей съ нашей одной ходила. У ней мужу годовой день -- ну, а я-то ужъ съ ней за компанію. Ну, дома пирогъ она испекла, бутылочку... ветчинки... пиво было... и честь честью помянули душеньку упокойную. Я-то не знавала его, упокойничка, ну, да такъ ужъ за компанію. А послѣзавтра у насъ опять пиръ. Портниха, что надъ нами, замужъ выходить за ундера изъ окружного суда. Хорошій такой ундеръ, не старый и основательный, сурьезный мужчина. При вѣшалкахъ онъ. Ну, такъ вотъ свадьба. И меня звали. Я даже имъ за милую душу постряпать хочу. Сдѣлаю имъ заливное изъ поросенка, пирогъ съ рисомъ и съ рыбой. Танцы даже будутъ, потому гармониста пригласили.
   -- Счастливица ты, Дарьюшка! -- вздохнула рыжая кухарка.-- Сама себѣ госпожа, отдыхаешь.
   Кофе былъ сваренъ. Рыжая кухарка налила двѣ чашки и принялась его пить вмѣстѣ съ гостьей. Черная кухарка резонерствовала:
   -- Наплюй на своего нетечку, прикопи рублей пятнадцать, уйди съ мѣста, и ты такой-же госпожей будешь, какъ я.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru