Утро. Въ мясной тараторятъ другъ съ дружкой о томъ, о семъ кухарки, пришедшія за мясомъ, и, разумѣется, ругаютъ хозяекъ. Мясники въ грязныхъ отъ крови и сала передникахъ рубятъ говядину для покупательницъ. Паренекъ-подростокъ принимаетъ деньги за стойкой и сдаетъ сдачу. Около стойки слышенъ кухарочій возгласъ:
-- Пять копѣекъ съ тебя, паренекъ... Давай, давай... Не зажиливай... Нечего тебѣ хозяина-то своего беречь. Не кумъ онъ тебѣ, ни братъ, ни сватъ. А ужъ кухаркѣ безъ халтуры невозможно...
-- Да вѣдь ты вчера двѣнадцать копѣекъ не додала,-- улыбается мальчикъ-подростокъ.
-- Вчера одна покупка, а сегодня другая. Вчера отъ рубля двѣнадцать копѣекъ, а сегодня пятачокъ отъ полтины. Это на помаду и на кофей. Самъ, вѣдь, ужъ знаешь, что такое кухарочное положеніе. Давай, давай. Не стыдись.
-- Дѣлать нечего... Получите пятачокъ. А только, какой вы строгой жизни, госпожа кухарочка!
-- Будешь съ вами, чертями, строгъ, когда вы правиловъ не знаете! Анисьюшка! Анисья Матвѣвна, голубушка! Здравствуй, мать моя! Какими ты здѣсь, ангелка, судьбами?
-- Здравствуй, Дарья Силантьевна.
Чмокъ, чмокъ -- и двѣ кухарки расцѣловались Одна была черноволосая въ сѣромъ байковомъ платкѣ на головѣ и съ усиками надъ верхней губой, другая -- рыжая, скуластая и въ темножелтомъ платкѣ съ разводами.
-- Да вотъ ужъ третій день живу здѣсь у васъ на мѣстѣ въ угловомъ домѣ. Мой пострѣлъ сюда перебрался, и я съ стараго мѣста соскочила, чтобъ поближе къ нему быть.
-- Подарочекъ-то рождественскій все-таки у хозяевъ слинула-ли?
-- Взяла, взяла. Только подарка и ждала, а то мой пострѣлъ давно ужъ въ здѣшнихъ мѣстахъ околачивается. Что-жъ, послѣ подарка я всѣ святки у нихъ прожила. Я честь честью.
-- Шерстяное платье взяла?
-- Шерстяное и два рубля денегъ на кофей. Я все-таки съ ними по-благородному... Я имъ праздники отработала. Гости у нихъ два раза были, такъ я честь честью бламанже даже сдѣлала,-- сообщала рыжая кухарка.-- Ну, а вотъ здѣшнее-то мѣсто было у меня раньше припасено.
-- Не стоитъ баловать-то хозяевъ. И такъ ужъ они... Ну, а я, дѣвушка, также думаю съ мѣста уходить.
-- Да чего-жъ мнѣ себя не потѣшить, дѣвушка! Вещи, которыя у меня заложены были, теперь я всѣ выкупила, восемнадцать рублей у меня прикоплено есть, хорошій кусокъ шерстяной матеріи на платье въ сундукѣ лежитъ, на цѣлую подушку я себѣ пера отъ птицы накопила, такъ чего-жъ мнѣ такъ ужъ очень лямку-то по хозяевамъ тянуть! Можно и на своей волѣ пожить. Я всегда такъ... Я семь, восемь мѣсяцевъ на мѣстѣ сижу, а потомъ ужъ мѣстомъ не дорожу. Плевать мнѣ.
-- Тебѣ хорошо такъ разсуждать, коли у тебя изверга нѣтъ,-- сказала рыжая кухарка.-- А поговори-ка ты съ моимъ извергомъ.
-- Какъ изверга у меня нѣтъ? Извергъ у меня есть, а только онъ самъ по себѣ и не особенно меня тиранствуетъ.
-- Ну, да. Не вышибаетъ.
-- Боже избави! Да я сама ему глаза выцарапаю. Нѣтъ, милушка, онъ слесарь, вагонный слесарь, и иногда по два съ полтиной въ день зарабатываетъ.
-- Вотъ, вотъ... Скажи, какая счастливая! А я-то сирота!
-- И давно-бы мы съ нимъ, дѣвушка, обзаконились,-- продолжала черная кухарка:-- да у него жена въ деревнѣ есть. Хорошій слесарь. Ну, придетъ, возьметъ иногда на похмелье, а такъ, чтобъ силой вышибать -- этого у насъ нѣтъ. Онъ даже, вонъ, въ прошломъ году въ Дарьинъ день мнѣ кофейникъ мѣдный принесъ и чашку расписную... "Вотъ, говоритъ, тебѣ, Дарьюшка, въ день ангела".
-- Скажи на милость, какой! Это ужъ, значитъ, человѣкъ обстоятельный. А мой-то, мой-то эѳіопъ какой! На прошлой недѣлѣ, душечка, прямо пришелъ и хорошій платокъ у меня уволокъ.
-- Такъ чего-жъ ты такого при себѣ держишь?-- спросила черная кухарка.
-- Да вѣдь все думается, что вотъ, вотъ... А только ужъ теперь отъ него и не отбояришься. Нѣтъ, не отбояришься. Онъ на днѣ моря сыщетъ.
-- Да какое ужъ тутъ отбояриванье, коли сама къ нему поближе переѣхала.
-- Изсушилъ, изсушилъ, тиранъ!-- вздохнула рыжая кухарка и даже отерла слезу,-- А ты, Дарьюшка, за сколько у господъ-то живешь?-- спросила она.-- Не передашь-ли мнѣ свое мѣстечко, коли сбираешься уходить? Можетъ статься, твое-то выгоднѣе.
-- За восемь рублей живу и горячее отсыпное.
-- Ну, и я тоже. А я пуще изъ-за помѣщенія думаю уходить. Комнаты мнѣ нѣтъ, и сплю я въ кухнѣ за перегородкой. Придетъ мерзавецъ-то, посидитъ-посидитъ, и некуда его спрятать. Все на юру, все на юру. Войдетъ барыня въ кухню, и онъ передъ ней какъ на ладони.
-- У насъ тоже помѣщеніе-то не ахти. Хоть и есть комната, да вмѣстѣ съ горничной.
-- Ну, все-таки... Все-таки, его можно посадить туда, подлеца, чтобъ передъ хозяйкой-то онъ не торчалъ. Пожалуйста, Дашенька, передай мнѣ это мѣсто, когда уйдешь.
Черная кухарка подумала и отвѣчала:
-- Да пожалуй, бери. А только мнѣ еще надо съ барыней поругаться, чтобы уйти, а то какъ-же...
-- Да зачѣмъ-же ругаться-то? Ты честью уходи.
-- Неловко, милая.
-- Отчего неловко?
-- Станетъ уговаривать: "останься, да останься. Чего, молъ, тебѣ!" А тутъ сразу... Разругались -- и дѣлу конецъ. "Пожалуйте, сударыня, жалованье и паспортъ". Да ты не бойся. Не долго тебѣ ждать придется. Я скоро... Она ужъ сквалыжничать въ провизіи начинаетъ, а я этого терпѣть не могу. Вчера я беру семь фунтовъ ссѣку и приношу семь, а она въ претензіи, зачѣмъ семь, а не пять. "Я, говоритъ, пять приказывала". А мнѣ, говорю, мясникъ семь отрубилъ. Ну, сейчасъ разговоры, ворчанье. А я этого терпѣть не могу.
-- А я въ двадцать третьемъ у купца. Купецъ-дровяникъ. Ивановъ... Одинъ только и есть въ домѣ купецъ. Пожалуйста, какъ что -- и добѣги...
-- Ладно, ладно. Я скоро поругаюсь. Надоѣли, черти... Все гости да гости, и баринъ сталъ самъ провизію покупать. То, тутъ какъ-то, привезъ двѣ пары тетерокъ, и хвастается, что на гривенникъ за штуку дешевле меня купилъ, а то языковъ пару соленыхъ приволокъ. А я этого терпѣть не могу. Не господское это дѣло. Барыня, тутъ, тоже какъ-то по полуящику макаронъ и вермишели купила на сторонѣ. Зачѣмъ кухарку обижать? Это не благородно. Кухарка должна доходъ имѣть... И всѣ это знаютъ. Нѣтъ, я скоро. Чуть только еще что-нибудь сами купятъ -- готова карета. Подниму крикъ, что сквалыжники, грошовники, что довѣрія ко мнѣ не имѣютъ,-- и пожалуйте разсчетъ. Ну, прощай, душечка. Мнѣ еще надо на живорыбный садокъ,-- сказала черная кухарка, поцѣловала рыжую и стала уходить,-- Приходи кофейку-то попить! Живу у доктора. Семнадцатый номеръ,-- крикнула она въ дверяхъ, обертываясь къ рыжей кухаркѣ.
-- Боже мой! Дарьюшка! Какими судьбами?-- воскликнула рыжая кухарка въ пестромъ передникѣ, рѣзавшая въ кухнѣ на столѣ говядину и бросившая маленькій кусочекъ большому толстому коту, стоявшему на дыбахъ, мяукавшему и царапавшему ее за платье.
-- Да вотъ навѣстить тебя пришла,-- проговорила черная кухарка, одѣтая въ праздничный платокъ съ разводами и синее суконное пальто.
-- Спасибо, душечка, спасибо.
Чмокъ, чмокъ -- и двѣ кухарки расцѣловались.
-- На мѣстѣ или безъ мѣста?-- спросила рыжая кухарка.
-- Ушла, ушла. Вотъ ужъ шестой день, какъ ушла я съ мѣста. Ну ихъ... На своей волѣ, Анисьюшка, теперь живу. Да что! Рай красный увидѣла.
-- Еще-бы... Что говорить! Въ подневольномъ житьѣ жить да брань и попреки отъ хозяйки терпѣть, или самой себѣ госпожей жить. А только, что-же ты меня на свое мѣсто не предоставила? Вѣдь обѣщалась.
-- И, мать моя! Вѣдь я со скандаломъ ушла. Какъ дѣло дошло до разсчета -- "ну, говоритъ, сдавай кухонныя полотенца и передники". Это, то-есть, хозяйка-то. А я ей: "какіе, говорю, передники? Они, говорю, давнымъ-давно износились. Вотъ вамъ рваный фартукъ, что на мнѣ. Его и берите". Сняла съ себя фартукъ и бросила ей. Тутъ и пошло. Слово за слово, и наговорили другъ дружкѣ разныхъ тонкостей и комплиментовъ. Плюнула я, да не простясь и ушла. Такъ какъ-же я могла тебя-то на свое мѣсто предоставить? Да что! Не горюй. Сквалыга она. Изъ-за полотенцевъ скандалъ подняла. А и полотенцевъ-то всего было три. Ну, ужъ и я-жъ ее отчитала. Не скоро забудетъ. Наговорила, напѣла...
-- Конечно, ежели куплетовъ разныхъ другъ дружкѣ напѣли, такъ ужъ гдѣ-же тутъ на мѣсто отъ себя ставить. Ну, а послѣ тебя теперь тамъ мѣсто свободное? Ежели свободное, то пошла-бы я хоть отъ себя наниматься или мясника попросила, чтобъ меня рекомендовалъ.
-- Гдѣ тутъ свободному быть! Соколъ съ мѣста, а ворона на мѣсто. Какъ только я со двора -- сейчасъ-же ей ейная невѣстка кухарку и предоставила.
-- Взяли ужъ?
-- Взяла, взяла. Я, разумѣется, минуты не осталась, а къ вечеру ей другая кухарка стряпала. А только ужъ и кухарка-же! Чуть не матка изъ фабричной артели. И взялась она, дурища, съ тѣмъ, чтобы, кромѣ кухни, еще двѣ другія комнаты по субботамъ мыть. Значитъ -- съ поломойствомъ.
-- Оголодавши ужъ очень, что-ли?
-- Песъ ее загрызи. Не знаю. А только взялась. Въ двухъ комнатахъ, кромѣ кухни, полы мыть и горничной въ большую стирку въ прачетной помогать.
-- Ахъ, батюшки! Еще и въ прачешной помогать!-- воскликнула рыжая кухарка.-- Да ужъ у насъ на что сквалыжники, а я только кухонныя полотенца да передники съ своимъ бѣльемъ стираю. Ну, садись, милушка, садись, такъ гостья будешь. Сейчасъ я тебѣ кофейку... Гдѣ-же ты теперь-то живешь, яхонтовая?
-- А въ томъ-же домѣ, въ углу, на дворѣ. У сапожника свѣтлый уголъ за три рубля снимаю,-- отвѣчала черная кухарка, присаживаясь на табуретку.-- И хорошо, и пріятно, и на радость себѣ живу. Кроватку поставила свою, комодикъ, ситцевой занавѣсочкой отгородилась, и чудесно... Вотъ сегодня, не торопясь, въ девять часовъ встала, умылась, Богу помолилась и за кофей сѣла. На три копѣечки сухариковъ, на двѣ копѣечки сливокъ, я и сыта себѣ. А теперь ты покормишь.
-- Покормлю, покормлю. Еще-бы не покормить! Я тебѣ даже бифштекъ выкрою, душенька.
-- Ну, вотъ видишь. Сегодня ты покормишь, завтра другая кухарка, послѣзавтра третья, а я сыта. А у меня знакомыхъ-то кухарокъ, слава Богу, до Москвы не перевѣшаешь. Сама всѣхъ безмѣстныхъ кормила, такъ ужъ неужто меня-то!.. Вѣдь, люди тоже... Такъ вотъ я, милушка, мѣсяца три и отдохну въ своемъ уголкѣ отъ злой неволи.
-- А вотъ перво-наперво я тебя кофейкомъ попою,-- суетилась рыжая кухарка.-- Вѣдь выпьешь, что-ли?
-- Отъ денегъ да отъ кофею никто не отказывается. Заваривай.
Рыжая кухарка бросилась къ мѣдному кубу съ кофейникомъ и заговорила:
-- Гляжу я на тебя, Дарьюшка, и сердце мое радуется. А я-то, горькая!
-- Соблюдай себя, и ты можешь на своей волѣ пожить.
-- Да какъ себя соблюдешь, ангелка, коли человѣкъ-то мой, который вокругъ меня, очень несоотвѣтственный! Ты, вотъ, отъ своего сама берешь, а я своему все дай, дай и дай. Вѣдь, вотъ, и сегодня онъ приходилъ утречкомъ: подай сорокъ копѣекъ на бутылку. Понедѣльникъ у насъ сегодня, такъ онъ узенькое воскресенье справляетъ. Ну, и подавай ему.
-- А ты не давай.
-- Какъ возможно, умница, не давать! Онѣ не уйдетъ, покуда я не дамъ. Смертнымъ боемъ вышибетъ и скандалъ сдѣлаетъ. Заплакала я даве и вынула два двугривенныхъ. Да это еще ничего. Ушелъ онъ. А я глядь, поглядь, шерстяного головного платка нѣтъ. А платокъ новый, восемь гривенъ заплаченъ. Охъ, тяжело такъ жить, коли такое нетечко навяжется!
-- Сама себя раба бьетъ, коли плохо жнетъ. Сама-же ты мнѣ разсказывала, что нарочно поближе къ нему мѣсто себѣ искала. Ну, сама себѣ и врагъ лютый.
-- Ахъ, милый другъ, да вѣдь девять лѣтъ я съ нимъ, мерзавцемъ, маюсь! Девять лѣтъ. Все нѣтъ, нѣтъ, да и думается: авось, изъ безчувственнаго человѣка чувственный сдѣлается.
-- Дождешься, какъ-же!
-- А почемъ ты знаешь? Вдругъ на мое счастье? И потомъ я тебѣ прямо скажу: вѣдь онъ холостой, да и я не замужняя,-- ну, и думается, что вотъ, вотъ законъ принять предложитъ.
-- Да вѣдь ты, ангелка, не пробовала. У тебя твой хоть женатый, но на другой женатый, а не на тебѣ.
Рыжая кухарка помѣшала въ кофейникѣ заваренный кофе и начала его переливать. Черная разсказывала:
-- Вчера на кладбищѣ была. Къ тетенькѣ на могилку ходила. Занесено страсть какъ снѣгомъ. Съ жилицей съ нашей одной ходила. У ней мужу годовой день -- ну, а я-то ужъ съ ней за компанію. Ну, дома пирогъ она испекла, бутылочку... ветчинка... пиво было... и честь честью помянули душеньку упокойную. Я-то не знавала его, упокойничка,-- ну, да такъ ужъ, за компанію. А послѣзавтра у насъ опять пиръ. Портниха, что надъ нами, замужъ выходитъ за ундера изъ окружнаго суда. Хорошій такой ундеръ, не старый и основательный, сурьезный мужчина. При вѣшалкахъ онъ. Ну, такъ вотъ свадьба. И меня звали. Я даже имъ за милую душу постряпать хочу. Сдѣлаю имъ заливное изъ поросенка, пирогъ съ рисомъ и съ рыбой. Танцы даже будутъ, потому гармониста пригласили.
Кофе былъ сваренъ. Рыжая кухарка налила двѣ чашки и принялась его пить вмѣстѣ съ гостьей. Черная кухарка резонерствовала:
-- Наплюй на своего нетечку, прикопи рублей пятнадцать, уйди съ мѣста, и ты такой-же госпожей будешь, какъ я.
III.
Марья Петровна напоила мужа утреннимъ чаемъ, проводила его въ должность, сама заперла за нимъ дверь на лѣстницу и вернулась въ столовую, чтобы вызвать звонкомъ кухарку и заказать ей обѣдъ.
Данъ въ кухню звонокъ.
Показалась кухарка -- среднихъ лѣтъ женщина, очень благообразная, въ темномъ ситцевомъ платьѣ и въ передникѣ, остановилась около обѣденнаго стола, сложила на груди руки съ голыми локтями и сказала:
-- Спасибо,-- отвѣчала Марья Петровна.-- Обѣдъ надо заказать.
Кухарка откашлянулась въ руку и произнесла спокойнымъ голосомъ:
-- Сегодня, сударыня, я вамъ состряпаю обѣдъ, а завтра позвольте мнѣ отъ васъ уволиться.
-- Какъ? Уволиться? Что-же это такъ? Съ чего? Развѣ ты мѣстомъ недовольна?-- спросила Марья Петровна.
-- Мѣстомъ-то я довольна, вы господа спокойные... но... Я, сударыня, женщина честная. Если позволите быть откровенной и напрямки говорить, я вамъ по чистой совѣсти скажу.
-- Ну? Какая-же причина?
-- Языкъ-съ.
-- Какой языкъ?
-- Копченый языкъ, который баринъ самъ въ колбасной купилъ.
-- Ну? Что-же изъ этого? Въ колбасной языки копченые и соленые лучше. Колбасники спеціалисты по этой части.
-- Все это мы понимаемъ-съ, да намъ-то это не съ руки.
-- Не могу понять.
-- Помилуйте... Что-же это такое? Если господа по колбаснымъ языки будутъ для стряпни покупать, то послѣ этого кухаркѣ ужъ никакой халтуры не будетъ.
-- ???
Марья Петровна широко открыла глаза и молчала.
Кухарка продолжала:
-- Я, сударыня, женщина честная, я хозяйскимъ добромъ никогда вотъ на эстолько не попользовалась (она протянула руку и показала кончикъ пальца), я получаю только то положеніе, которое даютъ мнѣ мясникъ, рыбакъ, зеленщикъ и мелочной лавочникъ. Керосиномъ, мыломъ и булочной горничная завѣдуетъ. Это ея статья. Но мясникъ -- это главный доходъ. Что-же мнѣ можетъ дать мясникъ послѣ итого, если у насъ даже соленые языки будетъ покупать самъ баринъ по колбаснымъ лавкамъ!
-- Послушай... Баринъ все лѣто покупалъ въ колбасной не одни языки, а даже и солонину, и привозилъ на дачу,-- сказала Марья Петровна.
-- Лѣто, сударыня, въ составъ не входитъ. Лѣтомъ всѣ кухарки страдаютъ. Плачутся и молчатъ. А тутъ ужъ, извольте видѣть, баринъ и на зимней квартирѣ... Да и не одни языки, а на прошлой недѣлѣ и рябчиковъ привезъ со стороны. Потомъ я слышала стороной, что вы ужъ и свѣжимъ мясомъ недовольны отъ здѣшняго мясника и хотите покупать на Сѣнномъ рынкѣ изъ какихъ-то первыхъ рукъ.
-- Откуда ты это узнала?
-- Я, сударыня, женщина честная, а потому должна объявить: горничная мнѣ это сказала, потому что за столомъ у васъ съ бариномъ былъ разговоръ. Что-жъ, я говорю прямо. Мнѣ съ ней не дѣтей крестить.
-- Говорили мы объ этомъ, дѣйствительно, говорили,-- задумчиво произнесла Марья Петровна.-- Но что-жъ изъ этого?
-- А то, что вотъ вамъ и причина. Вы себя бережете, а я должна себя оберегать. Какъ хотите, обидно.
-- Намъ еще болѣе обидно. Вотъ видишь-ли, въ лавкѣ, гдѣ ты берешь говядину, ставятъ за первый сортъ восемнадцать копѣекъ за фунтъ, а на Сѣнномъ рынкѣ такое-же мясо стоитъ пятнадцать копѣекъ фунтъ. Баринъ справлялся
-- Такое, да не такое. Мясо мясу рознь. Потомъ сами будете жаловаться, что наваръ плохъ, а вѣдь это все отъ мяса. На Сѣнной за пятнадцать копѣекъ мясо лимонское, а здѣсь у нашего мясника мясо черкасское.
-- Черкасское, черкасское и тамъ.
-- Ну, да что объ этомъ говорить! Богъ съ нимъ, съ мясомъ, сударыня. Но дѣло, сударыня, не въ этомъ. Дѣло въ обидѣ. Дѣло въ томъ, что я дохода лишаюсь. Я женщина честная и потому передъ вами не виляю, а говорю вамъ напрямки. Съ кого-же я тогда возьму свое кухарочное положеніе! Вы женщина вразумительная и должны все это понять.
Произошла пауза. Марья Петровна что-то обдумывала и, сидя около обѣденнаго стола, крутила бахрому красной съ бѣлымъ чайной скатерти.
-- Мнѣ жалко тебя, Варвара,-- произнесла она наконецъ.-- Ты хорошо стряпаешь, привыкла къ нашимъ вкусамъ. Не могу-ли я возмѣстить тебѣ то, что тебѣ можетъ дать мясникъ? То-есть, прибавить къ твоему жалованью. Что даетъ тебѣ мясникъ? Вѣдь не уйму же онъ даетъ тебѣ денегъ. Такъ... что-нибудь на кофей даетъ.
-- Тутъ, сударыня, не въ одномъ мясникѣ сила,-- отвѣчала кухарка, улыбнувшись.-- Мясникъ мясникомъ, а, кромѣ того, баринъ обижаетъ меня и насчетъ дичи. Не господское это дѣло дичь покупать. Зеленщикъ тотъ, у котораго мы и дичь забираемъ, тоже обижается, что рябчики на сторонѣ берутъ, и черезъ это тѣснитъ меня. Если всякую дичь въ постороннемъ мѣстѣ баринъ будутъ брать, то что-же въ зеленой-то нашей будемъ мы брать? Какія такія закупки? Корешки для супу да капусту для щей, а этотъ товаръ пустяковъ стоитъ, отъ него кухаркѣ не много дашь.
-- Милая, ты стѣсняешь свободу, стѣсняешь свободу хозяевъ,-- замѣтила Марья Петровна кухаркѣ.
-- А вы стѣсняете свободу мою, такъ ужъ лучше честь честью разойтиться,-- отвѣчала кухарка.-- Я женщина честная, чужого никогда не брала, и прямо напрямки вамъ все докладываю. Не угодно вамъ -- разойдемся.
-- Правомъ покупать провизію самимъ мы не можемъ поступиться, это должно остаться за нами, а потому ты мнѣ скажи -- сколько-же тебѣ давали мясникъ и зеленщикъ?
Кухарка опять улыбнулась.
-- Тутъ не токма что мясникъ да зеленщикъ, а и рыбакъ, сударыня. И это мнѣ обидно, что баринъ въ прошлую субботу заѣхали сами на садокъ и купили судака и красной икры. Зачѣмъ это? Развѣ я не могла-бы такой-же красной икры и такого-же судака купить у нашего рыбака? Я заплатила-бы ему тѣ-же самыя деньги, никакого-бы вамъ убытка не было, а мнѣ отъ рыбака была-бы халтура,-- сказала кухарка.
-- Ахъ, ужъ теперь и рыбакъ!
-- А то какъ-же... Изъ-за этого живемъ... Жалованья моего, сударыня, я вамъ прямо говорю, мнѣ еле-еле на моего изверга хватаетъ. Вѣдь, вотъ онъ теперь который мѣсяцъ безъ дѣла! Все ищетъ мѣста швейцара, чтобы полегче работа была, отъ другихъ мѣстовъ отказывается, потому набалованъ онъ, и ему трудно на тяжелую работу. И вотъ все теребитъ, теребитъ меня. А ему жалованье отдамъ такъ что-же мнѣ себѣ-то?.. Только халтура отъ лавочниковъ и остается, а ея-то и нѣтъ.
-- Ну, это ужъ дѣло исключительное. Сама виновата, что даешь,-- отвѣчала Марья Петровна.
-- Нельзя не дать-съ. Онъ вышибетъ, силой вышибетъ.
-- Да вѣдь это, сударыня, трудно сказать... Какъ званые гости у васъ -- сейчасъ халтура и прибавляется. Но, вотъ, вѣдь ужъ и со столовымъ масломъ тоже баринъ вздумалъ меня обижать...
-- Позволь, позволь... Здѣшній лавочникъ ужасъ что деретъ за масло и, кромѣ того, прогорклое даетъ, оттого баринъ и купилъ полъ-пуда масла въ складѣ. И лучше, и дешевле...
-- Въ такомъ разѣ вотъ изъ-за всего этого и увольте меня, сударыня,-- проговорила кухарка.-- Мѣсто у меня есть, найдено мѣсто. Такое мѣсто, гдѣ господа ни во что не входятъ. Тамъ барыня молодая, живетъ на чужія деньги. Что ей рубль, два, если она отъ одного купца заводчика десять тысячъ въ годъ получаетъ, а мало будетъ, такъ купецъ этотъ и еще ей десять прибавитъ, потому, души въ ней, какъ говорится, не чаетъ...
-- Могу и до послѣзавтра подождать. Я женщина честная. Зачѣмъ мнѣ васъ притѣснять? Два дня я вамъ еще постряпаю, а вы себѣ другую кухарку ищите. Даже сама могу вамъ кухарку изъ своихъ знакомыхъ предоставить. Можетъ быть, та и уживется при вашихъ порядкахъ. А я, сударыня, не могу, извините. Такъ что-же сегодня стряпать?
Начинается заказываніе обѣда.
IV.
Утро. Господа сидятъ на террасѣ дачи и пьютъ чай. Горничная докладываетъ, что пришла наниматься новая кухарка. Кухарку требуютъ на террасу. Входитъ среднихъ лѣтъ женщина въ пальто со стеклярусной бахромой, въ яркомъ шелковомъ платкѣ на головѣ и съ зонтикомъ .
-- Да, намъ нужна кухарка,-- отвѣчаетъ хозяйка.-- Вы отъ кого? Тебя кто прислалъ?
-- Мясникъ прислалъ, сударыня.
-- Ты у кого-же прежде-то жила?
-- У двухъ генеральшъ жила. Сначала у генеральши Безбрюшиной жила, домъ свой на Офицерской имѣютъ, потомъ жила у генеральши Вѣдьминой. Еликанида Порфирьевна Вѣдьмина. Можетъ быть, изволите знать. Мужъ ихъ генералъ, около Чернышева моста служитъ. Оттуда кульеры-то къ намъ пріѣзжали. Потомъ у купцовъ Пѣтунковыхъ жила... Два мѣсяца выжила. Да не особенно я склонна къ купцамъ-то, потому -- провизію гуртомъ закупаютъ и все сами... А наша сестра этого не любитъ.
-- А аттестаты у тебя имѣются отъ тѣхъ господъ, у которыхъ ты служила?-- спросилъ хозяинъ.
-- Да вѣдь какіе нынче аттестаты, сударь! Господа всякій разъ въ раздраженномъ видѣ, когда уходишь съ мѣста, и могутъ Богъ знаетъ что прописать. Коли ежели не занравилось на мѣстѣ и сама уходишь -- сердятся, зачѣмъ сама уходишь; коли ежели не потрафила и сами отказываютъ -- сердятся, зачѣмъ не потрафила. Вы лучше вотъ у мясника Груздева и зеленщика Корякина спросите -- никто обо мнѣ ничего, кромѣ хорошаго, не скажетъ.
-- Какъ тебя звать-то?
-- Варварой. А вотъ у генеральши Безбрюшиной не хотѣли, чтобы я звалась Варварой, потому что сама генеральша Варвара,-- ну, я и звалась Софьей. Не нравилось имъ, чтобы кухарка была подъ кадрель съ барыней. Ежели вы желаете, я и у васъ буду Софьей, потому я за этимъ не гонюсь.
-- Нѣтъ, ужъ зачѣмъ же?.. Будь Варварой. Намъ все равно.
-- Ну, Варвара, такъ Варвара. И мнѣ все равно. Наша сестра льстится только, чтобъ мѣсто было хорошее, выгодное.
-- Такъ вотъ что, Варвара: ты стряпать-то умѣешь ли?
-- Какъ-же не умѣть-то, баринъ, ежели на генеральскихъ мѣстахъ въ кухаркахъ жила?
-- Ничего не значить. Живутъ и на генеральскихъ мѣстахъ, да стряпать не умѣютъ. Стряпня стряпнѣ рознь. Намъ нужно, чтобы кухарка умѣла стряпать хорошо, вкусно, чтобъ умѣла состряпать вкусно, да умѣла-бы и подать красиво. А то что за радость, если ты начнешь портить провизію.
-- Зачѣмъ-же портить, сударь? Помилуйте... Конечно, супротивъ клубскаго повара я не возьмусь, а только я и всякое сладкое могу... Желей ежели, сладкій пирогъ, компотъ, мороженое.
-- Это сколько хотите. А вотъ развѣ ужъ какіе-нибудь, тамъ, разносолы на французскій манеръ, такъ за это не возьмусь. У васъ на сколько персонъ стряпать-то?
-- Шесть человѣкъ насъ и трое прислуги, стало-быть -- девять. Семья порядочная.
-- Чѣмъ больше, тѣмъ лучше. Этого хорошая кухарка съ понятіемъ не боится и даже любитъ.
-- Разъ въ недѣлю гости у насъ. Надо ужинъ состряпать.
-- Да хоть и чаще, такъ еще пріятнѣе. Сами знаете, сударь: больше кухарка провизіи закупаетъ, больше и ей отъ лавокъ на помаду очиститься можетъ. Я, сударь, говорю прямо... Что-жъ тутъ скрываться? Вѣдь ужъ положеніе извѣстное... Всѣ мы отъ мясниковъ и отъ лавочниковъ получаемъ халтуру. Стало-быть, вамъ въ обыкновенные дни завтракъ и обѣдъ, а когда гости бываютъ, то и ужинъ?..
-- Да... Жалованье у насъ восемь рублей и горячее отсыпное.
-- Жалованье-то маловато. Я все за десять рублей по мѣстамъ жила. Правда, тамъ на своемъ горячемъ, да вѣдь это мы въ составъ не принимаемъ, потому -- отъ господскаго стола чай всегда остается и кухарка имъ пользуется. Тоже и кофей... Вы ужъ не скупитесь, жалованья-то рубликъ прибавьте.
-- Нѣтъ, ужъ у насъ положеніе восемь рублей.
-- Ну, хорошо, за рублемъ я не погонюсь. Понравлюсь, такъ авось, и сами прибавите. А какъ у васъ для кухарки помѣщеніе?
-- Тамъ отъ кухни есть отгороженъ уголокъ. Уголокъ съ окномъ.
-- Надо посмотрѣть какой, потому -- у меня и кровать, и комодъ, и сундукъ, и зеркало, и два Божьихъ милосердія. А главное, чтобъ помѣститься одной, безъ другой прислуги, чтобъ комната была моя собственная. Это ужъ я напередъ говорю, а иначе я не согласна,-- потому, сударь, надо тоже и гостей принять.
-- Вотъ насчетъ гостей-то мы не очень любимъ,-- замѣтилъ хозяинъ.
-- А мы не очень любимъ, кто это запрещаетъ. Нѣтъ, ужъ, сударь, безъ этого нельзя; какъ вамъ угодно, нельзя. Кромѣ того, должна вамъ объявить, говорю прямо, что хотя я по паспорту и дѣвушка, стыдиться тутъ нечего, но у меня другъ есть, въ кучерахъ онъ. Такъ вотъ-съ, чтобъ ужъ его не гнать, коли онъ изрѣдка останется, потому -- мы съ нимъ пятый годъ живемъ душа въ душу.
-- Вотъ это ужъ совсѣмъ неловко.
Хозяинъ сдѣлалъ гримасу. Поморщилась и хозяйка.
-- Что-же тутъ, сударь, неловкаго, коли завсегда одинъ и тотъ-же? Вотъ ежели-бы разные... сегодня рыжій, завтра черный... Да на это я и грѣха на душу не возьму, я себя соблюдаю. Опять-же кучеръ этотъ человѣкъ смирный. Онъ на Обводной канавѣ у нѣмца, у заводчика четыре года живетъ и воды не замутилъ.
Хозяинъ и хозяйка взглянули другъ на друга и перекинулись нѣсколькими французскими словами.
-- Ну, и на это я согласенъ, ежели будешь хорошо стряпать,-- сказалъ хозяинъ.
-- Да какъ-же худо-то стряпать, помилуйте! Я у двухъ генеральшъ жила и тѣ были довольны, такъ чего-жъ вамъ-то ужъ сомнѣваться!
-- Всякія генеральши бываютъ. Другая генеральша будетъ довольна только тѣмъ, что провизія въ кастрюлѣ или на сковородѣ побывала, а мы желаемъ, чтобы помимо этого было и хорошо приготовлено.
-- Останетесь довольны, заслужу.
-- Прежде чѣмъ покончить съ тобой, я попрошу тебя состряпать мнѣ пробный обѣдъ.
-- Это можно-съ, а только ужъ позвольте и мнѣ уговориться, чтобъ набѣло вышло, потому -- такъ зря стряпать я буду зачѣмъ-же?.. Ежели не подходитъ, то и стряпать не для чего.
-- Какія-же еще твои требованія?
-- А такія, чтобъ вотъ гостей моихъ не безпокоить -- это разъ; а во-вторыхъ, чтобъ и самой мнѣ со двора безпремѣнно разъ въ недѣлю уходить. Потомъ не осудите, коли я и ночевать иной разъ домой не приду. На утро во-время я приду и буду на своемъ мѣстѣ, а только ужъ ежели заночую гдѣ-нибудь, такъ безъ стѣсненіевъ. Я нарочно впередъ говорю: уговоръ лучше денегъ. Потомъ-съ... Это прежде всего... чтобъ провизію мнѣ самой закупать и чтобъ господа въ это дѣло не вступались.
-- Провизію у насъ покупаетъ кухарка, но иногда и хозяйка.
-- Нѣтъ, ужъ чтобъ этого не было, а то только ссора одна. И сухой провизіи, къ примѣру, крупы, муки, масла -- тоже оптомъ не покупать.
-- Нѣтъ, на это я не согласенъ,-- отрицательно покачалъ головой хозяинъ.
-- А коли вы не согласны, то и я не согласна. Я воровать не буду, а только чтобъ ужъ все мнѣ покупать и чтобъ отъ лавочниковъ халтура мнѣ очищалась. Помилуйте, наша сестра изъ-за того только и на мѣсто идетъ, чтобы нажива была.
-- А жалованье?
-- Да какое-же это жалованье восемь рублей! Половину этого жалованья я своимъ гостямъ на пивѣ проугощаю. Жалованье мы не очень цѣнимъ, главное для насъ нажива. Такъ не согласны?-- спросила кухарка еще разъ и, получа отрицательный отвѣтъ, сказала: -- Ну-съ, затѣмъ прощайте, извините, что не сошлись.. По виду вы и хорошій баринъ, да ужъ очень серьезны.
V.
Варвара Герасимовна Фелисатова, какъ поучившаяся все-таки три-четыре года въ гимназіи, не любила сама стряпать и тяготилась даже просмотромъ кухаркиныхъ счетовъ, которые той писалъ лавочный мальчишка за чашку кофею, передъ Пасхой все-таки выходила въ кухню и помогала дѣлать кухаркѣ куличи и пасху. Вотъ и сегодня она въ кухнѣ, подвязала холщевый передникъ и лущитъ миндаль и промываетъ изюмъ для пасхальныхъ яствъ, тогда какъ кухарка протираетъ сквозь рѣшето творогъ. Варвара Герасимовна дама лѣтъ за тридцать, полная, но не обрюзглая и могущая еще нравиться. Кухарка Анисья -- тоже ея лѣтъ, скуластая, съ маленькими калмыцкими глазами и съ челкой на лбу. На рукѣ она носитъ постоянно серебряный браслетъ -- "для ревматизма", какъ она говоритъ, и питаетъ слабость къ польскимъ сапогамъ и пуховымъ подушкамъ, которыхъ у нея, на хорошо прибранной кровати съ бѣлой покрышкой съ кружевами, всего штукъ пять или шесть. Во время работы Анисья то и дѣло заговариваетъ съ барыней о постороннихъ предметахъ. Барыня ей отвѣчаетъ свысока и неохотно.
-- А вотъ тоже я васъ, барыня, давно хотѣла спросить,-- опять начинаетъ кухарка.-- Правда, что для прислуги хотятъ клубъ открыть?
-- Какой клубъ? Не слыхала.
-- А вотъ какъ у чухонъ. Докторская кухарка чухонка Анна туда ходитъ по субботамъ. Тамъ танцы бываютъ, театръ по ихнему представляютъ и кружка пива шесть копѣекъ стоитъ.
-- Докторская кухарка даже вовсе не чухонка, а латышка.
-- Ну, это все равно. У нихъ также не попъ, а пасторъ и молятся они по-чухонски. Такъ вотъ она каждую субботу въ клубъ...
-- Странно. Неужто ее каждую субботу отпускаютъ?
-- Ну, не каждую субботу, такъ черезъ субботу. Такъ ужъ она и нанималась съ условіемъ, чтобъ ее не задерживали. И ужъ въ эти дни она раньше какъ къ тремъ часамъ ночи не вернется.
-- Врешь ты, кажется. У доктора то и дѣло по субботамъ гости бываютъ. Кто-же тогда ужинъ стряпаетъ?
-- Ну, иногда-то она уважаетъ имъ и остается. А вотъ по воскресеньямъ утромъ, какъ въ ихъ чухонской церкви служба -- она ужъ ни за что дома не останется. Надѣнетъ шелковое платье, тальму, шляпку -- и въ церковь. Тогда ужъ господа на холодномъ завтракѣ сидятъ.
-- Да что ты врешь!
-- Вѣрно-съ. Она по книжкѣ живетъ и тамъ въ книжкѣ у ней сказано: "я-же, докторъ, обязуюсь Анну отпускать въ клубъ черезъ субботу"... Также и насчетъ церкви обозначено.
-- Не можетъ быть.
-- Сама книжку видѣла, барыня.
-- Да вѣдь ты читать не умѣешь.
-- Кто вамъ сказалъ! Я писать не умѣю, а читать я въ лучшемъ видѣ... Вотъ ежели какая вывѣска -- портерная, трактиръ или лабазъ -- я завсегда прочту. Тамъ въ книжкѣ у ней также сказано, чтобъ и къ праздникамъ ей ситцу на платье не дарить, а дарить шерстяную матерію.
-- Что ты, что ты! Никогда не повѣрю, чтобъ докторъ, благоразумный человѣкъ, такое условіе подписалъ,-- отрицательно покачала головой Варвара Герасимовна.
-- А вотъ подписалъ. Она стряпаетъ хорошо. Она кухарка за повара и докторъ ей двѣнадцать рублей жалованья платитъ.
-- Что двѣнадцать рублей жалованья платитъ -- можетъ быть, а что такое условіе подписалъ -- не вѣрю.
-- Вы, барыня, себя съ нимъ не равняйте. Вы человѣкъ невѣроятный. Вы вонъ къ корешкамъ иногда привязываетесь, зачѣмъ много, а докторша прямо говоритъ Аннѣ: -- "бери больше, но только чтобы вкусно было".
-- Какъ ты смѣешь мнѣ говорить, что я привязываюсь! Когда-же я къ тебѣ привязывалась?-- возвысила голосъ Варвара Герасимовна.
-- А вчерась-то. Забыли? Я вамъ показываю расходъ на лукъ, а вы кричите: "опять восьмушка луку!" Повѣрьте, барыня, я лишняго не возьму, я не такая. А если-бы и взяла, то кухарку въ корешкахъ, да въ лукѣ никогда не усчитаете. Въ мясѣ усчитаете, въ маслѣ усчитаете, а въ корешкахъ -- ни въ жизнь. А только зачѣмъ я буду показывать, чего я не брала? Я женщина честная. Мнѣ чужого не надо. У меня зеленщикъ обложенъ въ рубль за то, что я въ его лавкѣ зелень и дичину беру -- больше мнѣ и не надо. И вотъ теперь, въ четвергъ страстной, какъ передъ Истиннымъ говорю, что отъ зеленщика я рубль на кофей имѣю и это за грѣхъ не считаю, потому вашимъ добромъ я на грошъ не пользуюсь. Ни у меня солдата, ни у меня двоюроднаго брата, какъ это у другихъ кухарокъ бываетъ. Была дѣвушка глупа, была неосторожна, имѣла при себѣ слесаря -- и все время безъ гроша сидѣла и съ синяками ходила. А теперь довольно. Зато у меня и дюжина рубашекъ новыхъ теперь есть, простыни съ прошивками, перину изъ господскаго пера прикопила, шесть подушекъ и завсегда я обумшись и одѣмшись хорошо.
-- Зачѣмъ ты это все мнѣ говоришь?-- пожала плечами Варвара Герасимовна.
-- Чтобы вы понимали, что я дѣвушка вразумительная,-- отвѣчала Анисья.-- Замужъ -- сколько угодно, замужъ я съ удовольствіемъ пойду, найдись только швейцарикъ какой или вахтеръ подходящій, а такъ я не согласна. Зачѣмъ баловать!
-- Ну, все это и знай про себя.
-- Нѣтъ, вѣдь это я такъ къ слову,-- продолжала Анисья.-- А не найдется никого, такъ и не надо. Дѣвочка у меня была въ деревнѣ отъ него, изверга, но теперь она померши -- и я вольный казакъ. Одно вотъ только -- жалованье маловато.
-- Восемь-то рублей на всемъ готовомъ?! Вѣдь ты горячее отсыпное получаешь.
-- Ахъ, барыня! Шесть рублей хорошіе польскіе сапоги стоютъ.
-- Зачѣмъ-же ты польскіе покупаешь?
-- Не могу. Люблю, чтобы чисто одѣмшись быть. Да плохіе-то сапоги, вы думаете, выгоднѣе? Хуже-съ. Не напасешься. Вы ужъ поговорите съ бариномъ и послѣ Пасхи мнѣ лишній рублишко... Такъ ужъ, чтобы для ровнаго счета, девять рублей было.
-- У насъ положеніе восемь. Ты получаешь восемь, горничная восемь,-- сказала Варвара Герасимовна.
-- Кухарка всегда больше горничной должна получать. Кухарка цѣлый день у плиты жарится.
-- А наша горничная со стиркой. Она то около корыта, то около лоханки стоитъ. Это стоитъ плиты.
-- Да вѣдь стирка-то только два раза въ мѣсяцъ, а я каждый день у плиты. Опять-же горничной нѣтъ, нѣтъ да и ваше старое платьишко перепадетъ. Ну, и доходы. Вотъ придетъ Пасха, ей за христосыванье гости будутъ на кофей давать, а я какъ оплеванная. Кто ко мнѣ въ кухню заглянетъ!
-- Зато ты съ лавочниковъ получаешь. Сама-же говоришь, что у тебя зеленщикъ рублемъ обложенъ.
-- Обложенъ. И за грѣхъ не считаю, потому тутъ я не ваше беру. И мясникъ рубль даетъ, и мелочной лавочникъ даетъ. А у горничной тоже свои доходы. Вы думаете, изъ свѣчной лавки, гдѣ она керосинъ и мыло забираетъ, ей не даютъ? Тоже даютъ. Вы посмотрите, вѣдь она помады никогда для себя не покупаетъ, миндальнымъ мыломъ завсегда моется -- и все изъ свѣчной лавки. Нѣтъ, ужъ вы рубликъ-то прибавьте. Вѣдь вотъ ужъ на дачу поѣдемъ, такъ съ зеленщикомъ-то придется распрощаться.
-- Съ здѣшнимъ распрощаешься -- на дачѣ новаго найдешь.
-- Ой! Гдѣ ужъ тамъ! Сами изъ возовъ у проѣзжающихъ огородниковъ будете зелень брать, такъ съ какой-же стати онъ мнѣ-то халтуру давать будетъ.
-- Можешь быть спокойна. Не люблю я заниматься покупкой провизіи.
-- Соблазнитесь, барыня. На дачѣ разносчики къ душѣ пристаютъ, прямо на балконы лѣзутъ, безъ денегъ товаръ оставляютъ, только-бы барынь покупательницъ къ себѣ заполонить. И опять я, барыня, васъ хотѣла попросить...
-- Что такое?
-- А то, что вѣдь ужъ извѣстно, нашей сестрѣ отъ васъ на Пасху положеніе...
-- Подарокъ?
-- Да. Такъ ужъ подарите мнѣ лучше вмѣсто шерстяного платья шляпку съ крыльями. Что платье въ пять-шесть рублей, что шляпка въ туже цѣну...
-- Гмъ... А ты почемъ знаешь, что я тебѣ буду шерстяное платье дарить?-- улыбнулась барыня.
-- А то неужто ситцевое? Что вы, барыня! Нынче господа-то какъ будто даже стыдятся ситцемъ прислугу дарить. Да ужъ и какая это прислуга, которая ситецъ приметъ. Самая послѣдняя баба -- капорка и та норовитъ шерстяное взять. Вонъ судомойка у генерала по нашей лѣстницѣ. "Взять, говоритъ, возьму, коли мнѣ ситцу подарятъ, а только и сейчасъ-же и наплюю на кухню. Въ самый первый день праздника уйду. Пусть на праздникахъ поваръ валандается безъ судомойки". Такъ ужъ пожалуйста, барыня, лучше мнѣ шляпку съ крылышками вмѣсто платья.
Барыня молчала.
VI.
Утро. Баринъ и барыня только-что встали. Проходя изъ спальни черезъ корридоръ въ столовую пить утренній кофе, они натолкнулись на женщину въ согбенномъ состояніи около ведра и мывшую полъ.
-- Груша, это ты?-- спросила барыня, но тотчасъ-же спохватилась и сказала:-- Ахъ, нѣтъ, это не Груша, это чужая женщина. Откуда ты, милая, взялась?
-- Я, барыня, поденщица,-- отвѣчала, выпрямляясь около ведра, курносая, растрепанная женщина съ подоткнутой юбкой у платья и съ голыми ногами.-- Ваша Груша меня полъ мыть наняла.
-- Какъ наняла? Зачѣмъ? Съ какой стати?-- воскликнула барыня.-- Она обязана сама мыть. Вѣдь у насъ только одинъ корридоръ и есть, который мыть надо, а остальные полы полотеры натираютъ.
-- Я, барыня, на свой счетъ наняла, а не на вашъ,-- откликнулась изъ столовой горничная и показалась въ корридорѣ съ тряпкой и щеткой.
Это была опрятно и даже нѣсколько франтовато одѣтая молодая женщина съ завиткомъ на лбу и лукавыми глазами.
-- Но отчего-же ты сама не моешь?-- спросила барыня.
-- Не могу-съ. Голова кружится послѣ того и такой-же мигрень, какъ у васъ.
-- Вотъ какъ...-- улыбнулась барыня.
-- Да-съ. Мнѣ свое здоровье дороже тридцати копѣекъ. Опять-же полъ мыть въ сапогахъ нельзя, а какъ только я разуюсь и босикомъ по полу сейчасъ у меня насморкъ и зубы...