Было часа два дня. Надежда Ларіоновна, пухленькая блондинка лѣтъ двадцати пяти, фигурирующая въ кафешантанномъ театрикѣ "Увеселительный залъ" исполнительницей куплетовъ, только еще возстала отъ сна и, сидя у себя въ спальнѣ на диванѣ поджавши ножки, пила свой утренній кофе, когда къ ней влетѣлъ розовый безбородый купеческій юноша, Костя Бережковъ.
-- Ну, такъ я и знала, что это вы! съ неудовольствіемъ проговорила блондинка, надула губки и отодвинулась.-- Не понимаю, зачѣмъ вы ко мнѣ ходите!
Костя Бережковъ хотя и смутился, но сдѣлалъ къ ней нѣсколько шаговъ и, протянувъ руку, проговорилъ: "здравствуй!" Блондинка спрятала руки въ голубой фланелевый пеньюарчикъ и отвѣчала:
-- И здороваться съ вами не хочу. Прошу васъ даже во мной и при встрѣчѣ не кланяться.
-- Да что это такое? Что такое случилось? недоумѣвалъ Бережковъ.
-- Ровно ничего, но я не желаю имѣть съ вами никакихъ дѣдовъ. Я уже сказала вамъ объ этомъ -- вы и должны знать. Стало быть, и ходить сюда не зачѣмъ, также и кланяться не зачѣмъ, потому, черезъ это самое только ревность отъ постороннихъ личностевъ, а вамъ все равно отъ меня больше ничего не очистится. Поэтому поклонъ да и вонъ.
-- Какихъ постороннихъ личностевъ?
-- Да мало-ли есть постороннихъ личностевъ, которые въ меня влюбившись и ухаживаютъ! Они могутъ по своимъ капиталамъ мое счастіе составить, а вы торчите и мѣшаете, потому черезъ что -- ревность.
-- Голубушка, Наденька, да вѣдь я тебя по прежнему люблю.
-- Что мнѣ толку, что вы меня только любите! Изъ одной вашей любви шубу не сошьешь. Не разсаживайтесь, не разсаживайтесь, пожалуйста... Вовсе я этого не желаю. Ко мнѣ сейчасъ одинъ богатый полковникъ придетъ, который хочетъ даже пару лошадей для меня у извощика нанять, чтобы мнѣ зимой въ парныхъ санкахъ, а лѣтомъ въ коляскѣ... И папироску пожалуйста не закуривайте! воскликнула блондинка.-- Можете уйти и на улицѣ закурить. Тетенька! Да что-жъ это такое! Выгоните его вонъ! обратилась она къ суетившейся около кофейнаго прибора тощей пожилой женщинѣ въ чепцѣ и темномъ грязномъ шерстяномъ платьѣ.
Та оставила кофейникъ и приблизилась къ Бережкову:
-- Ежели васъ, Константинъ Павлычъ, дама проситъ уйти, то, мнѣ кажется, вы, какъ учтивый кавалеръ, изъ одной деликатности чувствъ должны уйти.
-- Странно... пробормоталъ молодой человѣкъ, переминаясь съ ноги на ногу.-- Все ходилъ, ходилъ, такая между нами, можно сказать, нерукотворенная любовь была и вдругъ уйти.
-- Была, да сплыла... сухо сказала блондинка, отвернулась и закурила папироску.
-- Позволь, Надюша... Да нешто я какую новую даму на сторонѣ завелъ?...
-- А хоть-бы и завели? Для меня это теперь рѣшительно наплевать.
-- Но вѣдь я для тебя, кажется, все, что слѣдуетъ.... За квартиру твою я плачу. То и дѣло на разныя разности тебѣ то двадцать пять, то тридцать, то пятьдесятъ рублей въ руки...
-- А вы думаете, что это ужь такъ много? иронически улыбнулась блондинка.-- По нынѣшнему времени -- это: тьфу!
-- Но вѣдь ты-же раньше была довольна. По вечерамъ я съ тобой вездѣ бываю... Недавно часы золотые съ цѣпочкой подарилъ.
-- Что такое часы! Что такое: раньше была довольна! Раньше была довольна, а теперь не довольна. Раньше я въ разныхъ безсловесныхъ роляхъ только для красоты на сценѣ показывалась, а теперь я по словесной части роли играю, даже куплеты пою.
-- А! Вотъ какъ... процѣдилъ сквозь зубы молодой человѣкъ.
-- А вы думали какъ! Всякая дѣвушка должна себѣ цѣну знать. Мнѣ ужь и то подруги всѣ уши прожужжали: и чего ты, дура, съ Бережковымъ путаешься, коли ты давно можешь на парѣ вороныхъ летать!
-- Да вѣдь я тебя не только на парѣ, а даже на тройкѣ сколько разъ возилъ.
-- Это все не то. А вы наймите-ка у извощика лошадей помѣсячно, да пусть онѣ каждый день у меня у подъѣзда стоятъ.
-- Такъ вотъ ты чего хочешь!..
-- Да, этого самаго... И ужь нашелся одинъ полковникъ, который все это предлагаетъ.
-- Да, да... поддакнула тетка.-- И не то, чтобы какой-нибудь полковникъ старый, а изъ себя, можно сказать, настоящій мужчина.
-- Кромѣ того, лисью ротонду, крытую бархатомъ, даритъ, продолжала, блондинка.-- А у васъ я прошу, прошу себѣ песцовую ротонду, да допроситься не могу. Думаете, пріятно мнѣ въ бархатномъ пальтѣ съ куньимъ воротникомъ бѣгать? Подруги-то смѣются. У нихъ у всѣхъ ротонды мѣховыя, а я въ пальтѣ на свиномъ визгѣ щеголяю.
Молодой человѣкъ прошелся взадъ и впередъ по комнатѣ, почесалъ затылокъ и сказалъ:
-- Ротонду мѣховую я тебѣ подарю, погоди только.
-- А когда подарите, тогда и пріѣзжайте. А теперь: вотъ вамъ Богъ, а вотъ порогъ.
-- Ахъ, Надя, Надя! Не ожидалъ я, что ты такая коварная! Я тебя такъ люблю, а ты...
-- Полковникъ этотъ такой добрый и обходительный, что даже и мнѣ пальто на бѣличьемъ мѣху обѣщалъ подарить... вставила свое слово тетка.
-- Ахъ, оставьте пожалуйста, тетенька! Ну, стоитъ-ли съ нимъ разговаривать! перебила блондинка.-- Лучше вы попросите его уходить честь честью...
-- Это все-таки ко мнѣ относится? спросилъ молодой человѣкъ.
-- Конечно-же къ тебѣ. Какой ты глупый. А еще говоришь, что въ Коммерческомъ училищѣ учился!
-- Но вѣдь я на ротонду согласенъ, подожди только...
-- Тетенька! Да гоните-же его вонъ! Не желаю я съ нимъ больше разговаривать. Хочетъ онъ по прежнему сюда приходить, такъ пусть прежде хорошую мѣховую ротонду пришлетъ и чтобы у подъѣзда моего каждый день лошади стояли. Ступайте-же...
Молодой человѣкъ стоялъ какъ ошалѣлый и не двигался. Минуту спустя онъ произнесъ:
-- А ежели я это все такъ, по твоему, то по прежнему любить будешь?
-- Да конечно-же... отвѣчала блондинка и прибавила: -- только ужь я теперь буду строгая и чуть что не потрафите -- сейчасъ по шапкѣ васъ... Я была дура, я себѣ цѣны не знала, а теперь я очень хорошо понимаю, въ какихъ я смыслахъ...
-- Кромѣ полковника, есть еще одинъ въ нее влюбимшись. сказала тетка.-- Есть еще богатѣющій купецъ съ Калашниковской пристани, который ходитъ да ноетъ и подругъ ейныхъ упрашиваетъ, чтобы о немъ хорошее слово замолвили.
-- И ужь полковника тогда по боку, если я все это какъ слѣдуетъ?.. спросилъ блондинку еще разъ молодой человѣкъ.
-- Да конечно-же... Я вовсе не такая -- эдакая... какъ всѣ... Я ужь люблю, такъ одного люблю. Я и по сейчасъ-бы тебя любила, но должна-же я себѣ цѣну знать. Всѣхъ я лучше... всегда такіе аплодисменты на сценѣ и вдругъ... И не диво-бы, еслибы вы не могли, а то живете вы при дядѣ, дядя у васъ богатый купецъ...
-- Богатый-то, богатый, да денегъ даетъ мало. Погоди, вотъ умретъ... Онъ человѣкъ старый, больной... На ладонъ дышетъ.
-- Поди ты! Сама состарѣешься, пока твой дядя умретъ. А я хочу жить.
-- Увѣряю тебя, что дядя скоро умретъ. Онъ совсѣмъ болѣнъ. Онъ и по дѣламъ никуда не ѣздитъ, и въ лавки не ходитъ. Его два доктора лечатъ.
-- Что мнѣ за дѣло до твоего дяди: Я сейчасъ хочу, чтобы была ротонда и лошади... И странное дѣло, чего ты сквалыжничаешь: дядя болѣнъ, лавки на твоихъ рукахъ, подошелъ къ кассѣ -- взялъ, да и...
-- Не больно-то и на моихъ! У насъ тоже старшій прикащикъ есть.
-- Ну, такъ занять гдѣ-нибудь денегъ можешь до смерти дяди. Мало-ли есть такихъ, которые деньги взаймы даютъ! Денегъ дадутъ и будутъ ждать.
Молодой человѣкъ молчалъ.
-- Конечно-же, Константинъ Павлычъ, вамъ денегъ дадутъ, проговорила тетка.-- Прямо изъ-за дяди дадутъ... Вѣдь вы евонный полный наслѣдникъ.
-- Не больно-то и полный, отвѣчалъ молодой человѣкъ.-- Есть и другіе. Онъ старъ, старъ, но у него тоже дамская слабость есть... Ей, какъ кажется, много отказано. Конечно, и мнѣ кое-что очистится послѣ его смерти, но не все-же...
-- Такъ вотъ теперь, пока старикъ живъ, и надо пользоваться всякимъ манеромъ изъ его капиталовъ, проговорила блондинка и прибавила: -- Ну, а теперь уходите. Довольно съ вами разговаривать.
Молодой человѣкъ былъ совсѣмъ обезкураженъ. Онъ взялъ со стола шапку и произнесъ:
-- Прощай, коли такъ.
-- Прощайте... отвѣчала блондинка и отвернулась.
-- Дай-же руку-то... протянулъ свою руку молодой человѣкъ.
-- Не желаю... Когда будетъ ротонда -- тогда и руку вамъ подамъ, а до тѣхъ поръ -- ничего. Идите безъ разговоровъ. Тетенька, заприте за нимъ дверь.
Молодой человѣкъ, потупившись, вышелъ изъ комнаты. Тетка блондинки слѣдовала за нимъ.
Глава II.
-- Ушелъ? спросила Надежда Ларіоновна тетку, когда та вернулась изъ прихожей.
-- Ушелъ.
-- Ну, что онъ?
-- Совсѣмъ какъ-бы не въ себѣ. Меланхолія такая въ глазахъ и даже слезы... Вотъ пять рублей мнѣ въ руку сунулъ... "Уговорите, говоритъ, ее, Пелагея Никитишна, чтобъ она попрежнему... Ротонду, говоритъ, я ей завтра или послѣ завтра привезу". Такъ его и надо, милочка. Чего его жалѣть-то! Повѣрь, что захочетъ, такъ найдетъ денегъ.
-- Все-таки мнѣ его жалко. Онъ такой простой, да глупенькій, а я такихъ люблю. Такіе-то лучше, сказала Надежда Ларіоновна.
-- Да вѣдь при тебѣ-же останется, отвѣчала тетка.-- Ты только его пугнула. Повѣрь, что прибѣжитъ съ ротондой. Только ты на одну ротонду не соглашайся, а чтобъ и лошади были. Вѣдь это въ сущности полтораста рублей въ мѣсяцъ, не больше, если взять у извощика.
-- Ему такихъ денегъ не найти. Онъ ужасно глупый и неопытный.
-- Да вѣдь, въ сущности, за лошадей можно потомъ заплатить, по окончаніи мѣсяца. Извощикъ подождетъ. У того-же Булавкина и возьмемъ лошадей и экипажъ, у котораго онъ тройки беретъ. Пусть только Костя скажетъ ему, что это онъ будетъ платить, что это на его счетъ. Да мы вотъ что сдѣлаемъ: какъ только твой Костюшка привезетъ сюда ротонду, я сейчасъ съѣзжу за извощикомъ Булавкинымъ и здѣсь мы это все и оборудуемъ. Пускай росписку выдастъ. За росписку извощикъ всегда согласится.
Надежда Ларіоновна вздохнула.
-- Ахъ, ему и на ротонду денегъ не найти по его глупости! произнесла она.-- Онъ совсѣмъ на манеръ какой-то овцы. Вѣдь денегъ нужно искать умѣючи. Вы думаете, дешево ротонда-то чернобурая стоитъ?
-- Ничего! подмигнула тетка.-- Въ дядинъ сундукъ слазаетъ. Ты думаешь, теперь-то онъ не лазаетъ, что-ли? Конечно, лазаетъ, но беретъ по немножку. А теперь сразу возьметъ.
-- Да вѣдь сразу-то можетъ быть замѣтно. Вдругъ попадется? Вѣдь на чернобурую-то ротонду тысячу рублей надо.
-- Ну, хочешь я ему ростовщика подсватаю? сказала тетка.
-- А у васъ развѣ есть такой на примѣтѣ? спросила Надежда Ларіоновна.
-- Да вотъ Шлимовичъ, что съ Лизаветой Николаевной путается. Онъ многимъ даетъ деньги на проценты.
-- Конечно-же, подсватайте. А то Костя сразу залѣзетъ къ дядѣ въ сундукъ, ну тогда все и откроется. Мнѣ-же хуже будетъ, если ему дядя крылья обрѣжетъ. Тогда ужь прощай и квартира, и все. Да мнѣ и самого Костю жаль. Онъ сколько разъ мнѣ говорилъ, что по немножку онъ можетъ изъ лавки денегъ брать, чтобъ незамѣтно... А сразу нельзя.
-- Изволь. Я сбѣгаю къ Лизаветѣ Николаевнѣ и поговорю съ ней насчетъ Шлимовича.
-- Съѣздите, тетенька, и поговорите. Ей-ей, онъ самъ такой глупый, что никакихъ этихъ ростовщиковъ не найдетъ. Похлопочите. Вѣдь деньги у Костюшки вѣрныя, только онъ не можетъ сразу... А тутъ можно сдѣлать такъ, что деньги онъ займетъ сразу у Шельмовича этого, а потомъ ему по частямъ отдавать будетъ.
-- Шлимовичъ, а не Шельмовичъ, поправила Надежду Ларіоновну тетка и прибавила: -- Ты смотри не проговорись при встрѣчѣ съ нимъ. Его ужь и такъ Шельмовичемъ дразнятъ и онъ ужасно сердится.
-- Ну, вотъ... Съ какой-же стати нужнаго человѣка дразнить! А я думала, что его настоящая фамилія Шельмовичъ. Онъ жидъ?
-- Да, должно быть, изъ жидовъ. Ужь эти, которые по денежнымъ дѣламъ, всѣ изъ жидовъ.
-- Такъ съѣздите, тетенька, поскорѣй и узнайте. Я буду новые куплеты учить, а вы съѣздите, еще разъ сказала Надежда Ларіоновна.
-- Хорошо, хорошо, отвѣчала тетка.-- Только гдѣ-же мы твоего Костюшку сведемъ съ этимъ Шлимовичемъ?
-- А пусть Лиза привезетъ его къ намъ въ театръ. Да забѣгите и къ Костѣ въ лавку. "Надя, молъ, вамъ кланяется и проситъ васъ пріѣхать въ театръ и придти на сцену. Она, молъ, въ послѣдній разъ хочетъ поговорить съ вами". То-то обрадуется онъ! прибавила Надежда Ларіоновна улыбнувшись.-- На крыльяхъ прилетитъ. Ежели Лиза привезетъ Шлимовича, то послѣ театра мы сведемъ ихъ. Костюшка пусть пригласитъ Лизу и Шлимовича ужинать, за ужиномъ и переговоримъ.
-- Стало быть, и ты поѣдешь съ Костюшкой ужинать?
-- Ну его къ черту! Поѣду...
Тетка покачала головой.
-- Эхъ, Надя, Надя! Не выдерживаешь ты себя. Нѣтъ у тебя этого самого характера, сказала она.-- А вотъ помяни мое слово: онъ увидитъ, у тебя душа размякла, да сейчасъ, и на попятный насчетъ ротонды.
-- Странное дѣло... Вспомните, что вы говорите, тетенька. Я только изъ-за этого и ѣду съ нимъ ужинать, чтобы онъ для меня денегъ занялъ у Шлимовича, проговорила Надежда Ларіоновна.-- Какъ-же иначе устроить-то? Ну, не захочетъ онъ занимать денегъ, такъ ужь тогда я его совсѣмъ отъ себя прогоню.
-- Не прогонишь. Ты въ него влюбимшись, какъ кошка.
-- Я-то? Пфъ... Мнѣ просто его жалко, потому что я люблю глупыхъ. Да и такъ... Что-жъ его гнать-то очень? Умри у него дядя, такъ посмотрите, какой онъ будетъ выгодный кусокъ!
Тетка накинула платокъ, надѣла капоръ.
-- Такъ я пойду, проговорила она.-- Ну, давай на извощика.
-- На какого извощика? вскинулась на нее Надежда Ларіоновна.-- Вѣдь Костюшка далъ вамъ сейчасъ пять рублей на извощика.
-- То не на извощика, а за хлопоты, чтобы я тебя уговорила.
-- Стыдитесь! Живете у меня, пьете, ѣдите даромъ, всякими обносками пользуетесь, да еще каждую минуту хотите съ меня-же сорвать. Сорвали съ Костюшки -- и будетъ съ васъ.
-- Ну, хорошо, хорошо.
Тетка отправилась въ прихожую. Надежда Ларіоновна провожала ее.
-- Послушайте, тетенька... А не заберетъ этотъ Шлимовичъ Костюшку въ лапы? Вѣдь ростовщики тоже какъ забираютъ въ лапы эдакихъ разныхъ неопытныхъ юношей.
Тетка улыбнулась и отвѣчала:
-- А тебѣ-то какое дѣло? Да пущай.
-- Ну, не скажите. Онъ все-таки человѣкъ нужный и даже очень нужный. Зачѣмъ? Его нужно беречь. Зачѣмъ ужь совсѣмъ-то въ яму пихать? А ростовщики народъ ой-ой! Курлинъ вонъ изъ-за нихъ, подлецовъ, застрѣлился.
-- Пусть глядитъ въ оба. Вѣдь Константинъ Павлычъ не дуракъ.
-- Въ томъ-то и дѣло, что совсѣмъ дуракъ.
-- Поди ты! Это тебѣ такъ кажется, а въ сущности онъ хитрѣе тебя.
-- Все-таки вы, тетенька, скажите Лизаветѣ Николаевнѣ, чтобы она сказала Шлимовичу, чтобы тотъ ужь не очень Костюшку-то обдиралъ. "У него, молъ, деньги вѣрныя, но только онъ не можетъ сразу"...
-- Да ужь ладно, ладно.
Тетка ушла. Надежда Ларіоновна подошла къ зеркалу, полюбовалась на себя, потомъ зѣвнула, потянулась, взяла тетрадку и принялась учить новые куплеты.
Глава III.
Было пять часовъ. Тетка Надежды Ларіоновны все еще не возвращалась домой. Надежда Ларіоновна посердилась на ея медленность и велѣла подавать себѣ обѣдать. Въ эту минуту раздался звонокъ. Въ комнату влетѣлъ Костя Бережковъ и со всѣхъ ногъ бросился къ Надеждѣ Ларіоновнѣ.
-- Милочка! Надюша! Какъ я радъ, что ты меня простила! заговорилъ онъ.
-- Тише, тише... Пожалуйста не приближайтесь. Вовсе я васъ не прощала и вы все еще подъ штрафомъ,-- отстранила его Надежда Ларіоновна.
-- То есть какъ это?.. недоумѣвалъ Костя, опустя руки.
-- Очень просто: подъ штрафомъ. И до тѣхъ поръ будете подъ штрафомъ, пока не явятся у меня чернобурая ротонда и лошади. Не подходите близко, не подходите. Стойте тамъ.
-- Но вѣдь сейчасъ-же у меня въ лавкѣ была твоя тетка Пелагея Никитишна и сказала, чтобы я пріѣхалъ. Я прилетѣлъ на крыльяхъ любви.
-- Теткѣ было приказано передать вамъ, чтобы вы явились въ театръ, на сцену, но вовсе не сюда. Здѣсь я васъ безъ ротонды и лошадей не желаю видѣть.
-- Будутъ лошади, будетъ ротонда. Пусть только все останется по-старому. Прости.
Костя сложилъ на груди руки и умильно взглянулъ на Надежду Ларіоновну.
-- Когда все будетъ, тогда и прощу, отвѣчала она и спросила: -- Говорила вамъ тетенька насчетъ ростовщика?
-- Говорила, но Лизавета Николаевна не можетъ привезти его сегодня къ вамъ въ театръ, потому что они уже ѣдутъ сегодня въ балетъ. У нихъ и билеты взяты. Лизавета Николаевна завтра привезетъ его. Вотъ оттого-то я сейчасъ къ тебѣ и пріѣхалъ. Прости. Я согласенъ. На все согласенъ. Прости.
-- Все это вы могли-бы сказать вечеромъ въ театрѣ. Вѣдь вамъ приказано явиться въ театръ, а вовсе не ко мнѣ на квартиру.
-- Ангелъ! Въ театрѣ я сегодня не могу быть. Да и зачѣмъ быть, ежели Лизавета Николаевна не привезетъ? Впрочемъ, что я!... Въ театръ я также прилетѣлъ-бы на любовныхъ крыльяхъ, чтобы насладиться лицезрѣніемъ твоихъ божественныхъ глазокъ, но...
-- Пожалуйста, пожалуйста, не заводите рацеи... перебила Костю Надежда Ларіоновна.
Тотъ умѣрилъ восторженный тонъ.
-- Въ театръ прискакалъ-бы я на всѣхъ парахъ, но мнѣ сегодня вечеромъ непремѣнно нужно быть дома, сказалъ онъ.
-- Что такое у васъ стряслось?
-- Дядя очень болѣнъ.
-- Да вѣдь онъ и раньше былъ болѣнъ.
-- Сегодня днемъ ему сдѣлалось хуже и вечеромъ онъ поднимаетъ къ намъ на домъ чудотворную икону. Принесутъ ее изъ церкви и будутъ у насъ служить дома всенощную и молебенъ. Ну, а при такомъ случаѣ мнѣ непремѣнно нужно быть дома. Надо быть на виду. Дяди поминутно можетъ хватиться меня. Завтра-же я во что-бы то ни стало буду въ театрѣ.
-- Ага! Не хочется умирать старому.
-- Онъ не поправится. Положительно не поправится. Всѣ доктора говорили намъ въ одинъ голосъ... То есть не ему, а намъ только. Ему и до весны не дотянуть. Онъ даже пожалуй и самъ знаетъ и вотъ оттого-то сегодня рѣшилъ поднять икону. Человѣкъ старый, богомольный, такъ ужь само собой...
Костя не договорилъ.
-- Странное дѣло, что у васъ на все есть отговорки... произнесла Надежда Ларіоновна и прибавила:-- Садитесь,
-- Простила? Ты меня простила, Надюша? Вотъ за это мерси! встрепенулся Костя и снова бросился къ Надеждѣ Ларіоновнѣ.
-- Не подходите, не подходите... заговорила та,-- А то я убѣгу въ спальну и запрусь тамъ. Сказать "садитесь" еще не значитъ простить. Я уже сказала, что прощены вы будете тогда только, когда у меня явятся лошади и ротонда,
-- Все будетъ, ангелъ мой, помоги только денегъ достать.
-- Вотъ это можно. Для этого нарочно сегодня я къ Лизаветѣ Николаевнѣ и тетку посылала. Видите, я объ васъ больше забочусь, чѣмъ вы о себѣ.
-- Мерси, душка...
-- Да что: мерси! За это вы должны-бы мнѣ еще что-нибудь подарить, ну, да ужь Богъ съ вами, только-бы ротонда была хорошая.
-- Поѣдешь со мной и сама выберешь, какъ денегъ добудемъ.
-- Добудемъ! Вы даже сами и добыть-то не умѣете. Ужасная вы рохля, страсть какой неспособный, неимущій, все о васъ заботиться надо. Ну, садитесь-же, сказала Надежда Ларіоновна.
-- Съ тобой рядомъ сѣсть можно? заискивающе взглянулъ на нее Костя.
-- Нѣтъ, нѣтъ. Садитесь вонъ на тотъ стулъ.
Костя сѣлъ.
-- Закурить папироску можно? спросилъ онъ.
-- Курите ужь... Ну васъ... Такъ вотъ... Денегъ на ротонду вы можете занять у Лизина обожателя Шлимовича. Онъ даетъ деньги. Разумѣется, только, даетъ деньги подъ вексель и за хорошіе проценты.
-- Это я понимаю.
-- Ничего вы не понимаете. Вы совсѣмъ дуракъ.
Костя обидѣлся.
-- Ну, зачѣмъ-же, Надюша, такъ? Ну, какой-же я дуракъ, если я при дяденькиномъ дѣлѣ? А дѣло у насъ большое, сказалъ онъ.
-- При большомъ дѣлѣ, а какой-нибудь тысячи рублей занять не можете!
-- Да вѣдь кто-же дастъ-то? То есть дадутъ, ежели на дядюшкино имя, всѣ дадутъ. Но сейчасъ сомнѣніе -- что, почему?-- и будетъ колебаніе фирмы. Никогда не занимали и вдругъ...
-- Вы можете все-таки уплачивать-то по векселю?
-- Я могу... но только не сразу, а по частямъ. Ежели я сразу возьму изъ лавки деньги, то будетъ замѣтно, а ежели по немножку...
-- Да ужь слышали, слышали, съ гримаской перебила Костю Надежда Ларіоновна.-- Только ужь вы такъ съ Шлимовичемъ завтра сговаривайтесь, чтобы по частямъ платить. Шлимовичъ -- это обожатель Лизинъ.
-- Да знаю, знаю я Шлимовича, только рожа-то у него какая-то эфіопская...
-- Ну, вотъ еще! Рожу разбирать! Что вамъ за дѣло до рожи! Вамъ хоть-бы песокъ да солилъ. Да вотъ еще что... Я такъ думаю: ежели вы съ Шлимовичемъ сойдетесь и онъ будетъ согласенъ дать вамъ денегъ, то берите ужь сразу больше. Ну, что такое тысяча рублей? Берите двѣ.
-- Это зачѣмъ-же?
-- Деньги-то зачѣмъ! Совсѣмъ полоумный! всплеснула руками Надежда Ларіоновна.-- Деньги на меня-же вамъ понадобятся. Вы ужь напередъ знайте, что я не желаю больше такъ жить, какъ я до сихъ поръ жила. Я хочу, чтобы у меня все было хорошее, какъ у Полины. Пока я у насъ въ театрѣ на безсловесныхъ роляхъ была, я могла такъ жить, а теперь, когда я съ словесными ролями -- нѣтъ, оставьте. Мнѣ просто стыдно. Вы просите у Шлимовича сразу двѣ тысячи. Чего вамъ!..
-- Такъ-то оно такъ, да вѣдь потомъ отдавать надо, замялся Костя.
-- Отдадите. Да можетъ быть, къ тому времени и старикъ вашъ умретъ.
Костя почесалъ затылокъ и произнесъ:
-- Развѣ вотъ, что старикъ-то...
-- Такъ двѣ тысячи, сказала Надежда Ларіоновна.
-- Хорошо, хорошо!
-- Ну, а теперь уходите. Съ Богомъ.
Костя поднялся со стула.
-- На прощанье можно ручку поцѣловать? спросилъ онъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ. Когда ротонда и лошади будутъ -- все можно, а до тѣхъ поръ ничего. Идите.
-- Эхъ! вздохнулъ Костя и поплелся въ прихожую.
-- Такъ приходите-же завтра въ театръ, сказала ему вслѣдъ Надежда Ларіоновна и крикнула кухаркѣ:-- Дарья! запри за нимъ дверь.
Глава IV.
Часовъ десять вечера. Въ квартирѣ вдоваго старика купца Евграфа Дмитріевича Бережкова вездѣ затеплены лампады. Пахнетъ ладономъ. Клубы легкаго дыма отъ ладона еще до сихъ поръ носятся по комнатамъ. Сейчасъ только отслужили всенощную и молебенъ. Старикъ Бережковъ болѣнъ. Отецъ протоіерей и дьяконъ остались выпить чайку и бесѣдуютъ со старикомъ въ спальнѣ. Вездѣ старинная, тяжелая мебель краснаго дерева двадцатыхъ годовъ, потемнѣвшая отъ времени. На стѣнахъ картины библейскаго содержанія, тоже въ потемнѣвшихъ золоченныхъ рамахъ, портретъ самого Евграфа Дмитріевича Бережкова въ молодыхъ годахъ, съ медалью на шеѣ и со счетами въ рукѣ, и такой-же портретъ его покойной: супруги съ головой, туго повязанной косынкой, въ длинныхъ брилліантовыхъ серьгахъ, въ ковровой шали на плечахъ и съ носовымъ платкомъ, свернутымъ въ трубочку въ выставленной изъ подъ шали рукѣ, сплошь унизанной кольцами. Въ гостиной съ потолка виситъ старинная бронзовая люстра съ стрѣлами и съ хрусталиками; въ углу часы, тоже старинные, англійскіе, въ высокомъ деревянномъ чехлѣ будкой. Въ квартирѣ всѣ говорятъ полушепотомъ, ходятъ на ципочкахъ. Даже дьяконъ, разговаривающій въ спальнѣ съ больнымъ старикомъ Бережковымъ, старается умѣрять свой голосъ и говоритъ октавой. Спальня освѣщена лампой подъ зеленымъ абажуромъ. Бережковъ сидитъ въ покойномъ креслѣ. Онъ въ сѣромъ халатѣ. Опухшія ноги его окутаны одѣяломъ, вздутый водянкой животъ при тяжеломъ дыханіи колеблется. Бережковъ -- старикъ лѣтъ семидесяти, съ рѣдкими, какъ-бы прилипшими къ головѣ полусѣдыми волосами и совсѣмъ уже бѣлой, тоже рѣденькой бородкой клиномъ, на изборожденномъ морщинами и исхудаломъ землистаго цвѣта лицѣ. Противъ старика у стола помѣщается отецъ протоіерей въ фіолетовой рясѣ и съ наперснымъ крестомъ. Онъ мѣшаетъ ложечкой чай въ стаканѣ и говоритъ:
-- Прежде всего, уважаемый Евграфъ Митричъ, не надо отчаяваться. И не такіе, какъ вы, больные, да поправлялись. Теперь васъ кто пользуетъ?
-- Три доктора, да что!.. проговорилъ съ одышкой старикъ Бережковъ и махнулъ рукой.-- Только одинъ переводъ денежный, а толку никакого.
-- Чѣмъ они васъ пользуютъ-то?
-- Да разное тутъ... Вонъ на окнѣ сколько стклянокъ наставлено.
-- Дѣйствительный статскій совѣтникъ Семистадовъ есть, такъ того какой-то фельдшеръ изъ богадѣльни травянымъ настоемъ вылечилъ, октавитъ рослый дьяконъ, помѣщающійся съ стаканомъ чая поодаль.-- Шестьдесятъ шесть травъ входятъ въ этотъ составъ. Тоже всѣхъ докторовъ перепробовалъ и никакого толку, а вотъ простой фельдшеръ вылечилъ.
Старикъ молчитъ, угрюмо смотритъ въ одну точку и тяжело дышетъ. Протоіерей, побарабанивъ пальцами по столу, опять начинаетъ:
-- Въ настоящее время отъ водянки таракановъ даютъ.
-- Нѣтъ, не живыхъ. Я думаю, даже поджариваютъ, спокойно отвѣчалъ протоіерей.-- Поджариваютъ и въ лекарство мѣшаютъ. Я слышалъ, что многіе исцѣлялись. Средство это даже господинъ профессоръ Боткинъ употреблялъ.
Старикъ опять промолчалъ. Чернобровая женщина поправила фальборки на своемъ платьѣ и робко произнесла:
-- А что-же, Евграфъ Митричъ? Вотъ-бы вамъ попробовать. Противно-то противно, но что-жъ такое? Лишь-бы помогло.
Старикъ молча махнулъ рукой и отвернулся. Разговоръ не клеился. Священникъ и дьяконъ допили чай и стали уходить.
-- Ну, да благословитъ васъ Богъ... Поправляйтесь... сказалъ протоіерей, наклонился и облобызалъ старика.
-- Извините ужъ, батюшка, не провожаю... Не могу...-- проговорилъ старикъ.
-- Я здѣсь, дяденька... Я провожу, откликнулся изъ другой комнаты голосъ и на порогѣ появился Костя Бережковъ, племянникъ старика.
Священника и дьякона пошла провожать и чернобровая женщина. Она такъ и лебезила около протоіерея и, когда они вышли въ прихожую, шепнула ему:
-- Батюшка! Вы-бы уговорили Евграфа Митрича составить духовную. Вѣдь сродственники есть. Потомъ есть люди, которымъ онъ на словахъ обѣщалъ кое-что, а умретъ безъ духовной, такъ что-же изъ всего этого выйдетъ!
-- Я говорилъ ему тутъ какъ-то насчетъ духовной, но онъ сказалъ мнѣ, что уже составлена духовная.
-- Вретъ онъ. Извините, пожалуйста, но вретъ... Ничего у него нѣтъ.
Священникъ только развелъ руками.
-- Вы попросите, по крайности, чтобы онъ вамъ ее показалъ. Мнѣ кажется, что это онъ просто нарочно насчетъ духовной...
-- Да будетъ вамъ, Настасья Ильинишна!-- оттолкнулъ отъ священника чернобровую женщину Костя и принялся подавать ему шубу.
Въ прихожую выглядывали изъ дверей какая-то старуха и молоденькая миловидная дѣвушка лѣтъ шестнадцати, почти ребенокъ. Она бросилась къ священнику подъ благословенье, когда тотъ, надѣвъ шубу, началъ уходить.
-- И не стыдно это вамъ, Настасья Ильинишна: сказалъ Костя чернобровой женьщинѣ.-- Ну, чего къ батюшкѣ съ духовной-то пристали! Все корысть, вездѣ корысть... Вотъ женщина-то! Безстыдница.
-- Ругайтесь, ругайтесь... А посидѣлъ-бы ты въ моей шкурѣ! огрызнулась чернобровая женщина.-- Корысть! Хороша корысть! Восемнадцать лѣтъ около вашего дядиньки какъ свѣчка передъ образомъ вѣрой и правдой горю, а не могу вонъ дочкѣ хорошаго теплаго пальтишка сшить, кивнула она на дѣвушку.-- А вѣдь мы съ ней, тоже, сами знаете, не сбоку припека, не съ улицы, а можетъ быть даже поближе кого другаго старику-то приходимся. Да-съ.
-- Господи, спаси насъ грѣшныхъ и помилуй! вздохнула въ дверяхъ старуха и покачала на спорящихъ закутанной въ черный платокъ головой.-- Подижь-ти, что корысть-то дѣлаетъ!
Чернобровая женщина, заслыша эти слова, тотчасъ-же сцѣпилась съ старухой. Перебранка однако происходила полушопотомъ и уже продолжалась въ другой комнатѣ, куда чернобровая женщина и старуха удалились.
-- Тише вы! строго сыкнулъ Костя, заглянувъ изъ прихожей въ комнату, погрозилъ пальцемъ и на правился къ дядѣ въ спальную.
Евграфъ Дмитріевичъ Бережковъ попрежнему сидѣлъ и тяжело дышалъ. Костя подошелъ къ нему, почтительно наклонился и спросилъ:
-- Ну, какъ вы себя теперь чувствуете, дяденька?.
-- Казачка сейчасъ плясать хочу -- вотъ какъ себя чувствую! раздраженно отвѣчалъ дядя.-- Поди и призови сейчасъ Гаврилку прикащика съ гармоніей. Пусть наяриваетъ. Не видишь нѣшто, что человѣкъ совсѣмъ боленъ!
Костя опѣшилъ.
-- Я понимаю, дяденька, что вы очень больны, но я думалъ, что можетъ быть вамъ теперь хоть чуточку полегче... отвѣчалъ онъ.-- А что я спросилъ, такъ это изъ участія!
-- Изъ участія! знаемъ мы это ваше участіе-то! Только и ждете смерти. А вотъ на зло вамъ, ничего не останется. Все на монастыри да богадѣльни...
-- Ахъ, дяденька! Совсѣмъ вы меня не такъ понимаете!
-- Ну, молчи! Довольно.
Старикъ закашлялся. Племянникъ, не зная, что дѣлать, молча бродилъ по спальной, переложилъ съ мѣста на мѣсто какія-то книги, вынулъ изъ стоявшаго на столѣ стакана ложку и положилъ ее на блюдечко. Вообще его такъ и подмывало уйти, но онъ не смѣлъ.
-- Вамъ ничего не нужно, дяденька? спросилъ онъ наконецъ.
-- Принеси мнѣ стаканъ воды, отвѣчалъ старикъ.
-- Слушаю-съ, дяденька.
Черезъ минуту Костя подалъ дядѣ стаканъ съ водой.
Опять переминаніе съ ноги на ногу.
-- Да что ты передо мной какъ маятникъ маешься! Приткнись ты хоть къ мѣсту-то! крикнулъ на него старикъ.
-- Не сердитесь, дяденька, вамъ вредно.
-- Упрашивай, упрашивай! А самъ радъ! Только-бы раздражить. Авось, молъ, дядю сразу пристукнетъ.
-- Экіе вы какіе, дяденька! вздохнулъ Костя и сѣлъ.
Тихо. Слышно тяжелое дыханье старика съ какимъ-то всхлипываніемъ въ груди, слышно какъ тикаетъ въ гостиной маятникъ большихъ англійскихъ часовъ, слышно, какъ въ сосѣднихъ комнатахъ шушукаются, перебраниваясь, женскіе голоса. Костя сидитъ и тихо передвигаетъ костяшки счетовъ, лежащихъ на столѣ. Мысли его далеко. Мысли его около Надежды Ларіоновны. Вотъ она видится ему на сценѣ въ трико, въ коротенькой юбочкѣ съ блестками, съ полуобнаженной грудью. Она поетъ куплеты и улыбается.
"Если-бы старикъ уснулъ сейчасъ, то можно-бы и въ театръ удрать", мелькаетъ у него въ головѣ.
Часы звонко бьютъ одиннадцать.
"Нѣтъ, теперь ужь не удрать... Поздно... Когда онъ еще уснетъ"! говоритъ себѣ Костя мысленно.
Старикъ молчитъ, но не спитъ. Костя рѣшается заговорить.
-- Я не нуженъ вамъ, дяденька?.. робко задаетъ онъ вопросъ.
-- Возьми псалтырь и почитай мнѣ... отвѣчаетъ старикъ.
Костя морщится, но открываетъ лежащую на столѣ книгу въ кожаномъ переплетѣ и начинаетъ читать:
"Блаженъ мужъ, иже не иде на совѣтъ нечестивыхъ"... слышится его мѣрное чтеніе.
А Надежда Ларіоновна такъ и стоитъ передъ нимъ.
"А вдругъ она теперь съ тѣмъ полковникомъ ужинаетъ, который обѣщался ей ротонду подарить?" мелькаетъ у него въ головѣ и вся кровь быстро приливаетъ къ сердцу.
Глава V.
Костя прочелъ три псалма и остановился. Старикъ дядя, сидя въ креслѣ и склонивъ голову, похрапывалъ. "Спитъ", подумалъ Костя, осторожно закрылъ псалтырь, тихо поднялся со стула и только-что сдѣлалъ два шага на ципочкахъ, какъ старикъ проснулся и заговорилъ:
-- Куда ты? Или удрать хочешь? Нѣтъ, читай, читай... Я не сплю.
-- Я полагалъ, дяденька, что вы започивали... остановился Костя.
-- Читай, читай.
И опять раздалось мѣрное чтеніе псалма. Часы пробили половину двѣнадцатаго. Старикъ какъ-бы опомнился, поднялъ голову и остановилъ племянника.
-- Постой... сказалъ онъ.-- Вотъ что я тебя хотѣлъ спросить... Скажи мнѣ, Костя: очень сильно вы теперь безъ меня грабите въ лавкѣ изъ выручки?
-- То-есть какъ это: грабите?-- смѣшался Костя.
-- Очень просто. Ты хорошо знаешь, о чемъ я тебя спрашиваю... Говори, говори, не бойся. Чистосердечно говори. Вѣдь ужь я теперь все равно не могу остановить. Видишь, какой я безпомощный. А ежели я правду узнаю, то мнѣ все-таки легче будетъ.
-- Да вѣдь за кассой старшій прикащикъ Силантій Максимычъ стоитъ. Вы ему поручили. Причемъ-же тутъ я-то, дяденька?
-- Ну, а Силантій Максимовъ сильно лапу запускаетъ?