Въ это время изъ-за драпировки одного изъ раздѣвальныхъ кабинетовъ выглянула всклокоченная голова съ бородой окомелкомъ и сказала:
-- Нечего для него и газа зажигать. Загоняй его въ нашу клѣтку.
Купецъ съ бородой лопатой взглянулъ на голову съ бородой окомелкомъ и воскликнулъ:
-- Василій Емельянычъ! Господи Іисусе! Гора съ горой не сходится, а человѣкъ съ человѣкомъ сойдется. Какими судьбами?
-- Также, какъ и вы, грѣшныя тѣлеса омывать пришли. Милости прошу къ нашему шалашу. Разоболокайся. Въ компаніи сидѣть поваднѣе.
-- Да ты ужь вымылся и вытираешься...
-- И вымылся, и прѣніе совершилъ на полкѣ; такую потогонію себѣ задалъ, что въ лучшемъ видѣ.
Купецъ съ бородой лопатой вошелъ въ кабинетъ и началъ раздѣваться. Борода окомелкомъ, красная какъ вареный ракъ, тяжело дышала и отиралась полотенцемъ.
-- Здоровъ ли сердцемъ? спросила борода лопатой.
-- Теперь-то ничего, слава тебѣ Господи, отвѣчала борода окомелкомъ.-- А то съ самой масленой недѣли все былъ не совсѣмъ въ порядкѣ.
-- Хворалъ?
-- Не то чтобы хворалъ, а такъ... Оказія тутъ одна вышла. Недѣли двѣ настоящимъ манеромъ не могъ прійти въ себя. И по сейчасъ вспомню, такъ инда въ дрожь...
-- Что же съ тобой было?
-- Да что! И разсказывать-то не хочется! Развѣ ужи такъ, что человѣкъ-то ты хорошій. Только ты про себя знай, а другимъ ни гу-гу...
-- Гробъ... Могила... Въ кутузкѣ за что-нибудь просидѣлъ?
-- Что ты... Богъ миловалъ... Ни въ жизнь со нмой не бывало. Содержу себя солидарно.
-- Отъ сумы да отъ тюрьмы никто не отказывайся.
-- Ни, Боже мой... А такъ вышла оказія... То-есть, если сравнить, что я натерпѣлся, такъ хуже всякой тюрьмы. Злому врагу того не желаю.
-- Ну?
Купецъ съ бородой лопатой приготовился слушать.
-- Только ужь ты пожалуйста насчетъ того, чтобы пустого разговору не было. А то въ рынкѣ у насъ узнаютъ, разнесется и тогда мнѣ прохода не будетъ. Задразнятъ... еще разъ предупредила борода окомелкомъ.
-- Ну. вотъ... Сказалъ ужь, что буду содержать въ своей нутренности -- и буду. Слава Богу. вѣдь по женѣ тебѣ нѣсколько сродни даже прихожусь.
-- Ну, то-то... отвѣчала борода окомелкомъ, заглянула въ сосѣдній кабинетъ, увидала, что тамъ никто не подслушиваетъ, и начала:-- Дѣло было въ прощеное воскресенье... Хотѣлъ я этотъ день тихо и солидарно провести, къ вечернѣ даже съ женой въ Невскую лавру съѣздилъ и смотрѣли мы, какъ монахи другъ дружкѣ въ ноги кланялись, вернулись домой благообразно, но къ вечеру бѣсъ Павла Кондратьева къ намъ принесъ. "Пойдемъ да пойдемъ въ балаганы на вечернее представленіе". И не хотѣлось мнѣ, но пошелъ. Жена у меня на сносяхъ, послѣднее время ходитъ, и дома осталась. Чудесно... Поѣхали съ Павломъ Кондратьевымъ въ балаганъ и тамъ все какъ слѣдоваетъ, благообразно. Вышли изъ балагана -- глядимъ: девять часовъ. Навелъ Кондратьичъ и говоритъ: "Зайдемъ въ трактиръ чайку напиться, да по баночкѣ хватимъ". Зашли. А бѣсъ-то вѣдь силенъ -- зашли выпить по баночкѣ, а выпили, будемъ говорить такъ, что по десяти...
-- Ну, ужь порядокъ извѣстный... кивнулъ головой купецъ съ бородой лопатой.-- Послѣдній день масленой, такъ чего тутъ!..
-- И пришелъ я, братецъ ты мой, домой совсѣмъ сизо, продолжалъ разсказчикъ.-- Думаю, жена спитъ, и вошелъ я въ спальню на цыпочкахъ, началъ осторожно раздѣваться, а она вдругъ какъ обозначилась съ кровати да и давай меня піять: "Ты и такой, ты и сякой, пьяница, мотыга, полуночникъ шляющійся".
-- Вотъ, вотъ... Ссориться мнѣ съ ней не хотѣлось, потому, думаю, день такой, прощеное воскресенье, скрѣпилъ я свое сердце, подошелъ къ кровати, началъ раздѣвшись Богу молиться на образъ, потому, думаю, умолкнетъ піять, видя мое усердіе. И точно, умолкла, а я все молюсь и поджидаю, чтобы заснула. Поклоны земные отвѣшиваю, на колѣняхъ стою, а самого такъ сонъ и клонитъ. Долго ли я молился -- не помню, но вдругъ чувствую, что проснулся. Лежу на спинѣ и на чемъ-то жесткомъ. Темь непроглядная. Думаю: гдѣ же это я? Хотѣлъ приподняться -- и вдругъ бацъ лбомъ объ доску. Такъ я опять навзничь и полетѣлъ -- и опять головой объ доску. Приподнимаю руки къ верху -- доска, распространяю руку въ сторону -- доска. Батюшки! Въ гробу лежу... И похоронили. Живого похоронили.
-- Господи! Какъ же ты въ гробъ-то попалъ?
-- Слушай. Ужасъ обуялъ меня такой, что уму помраченье! Перевернулся я на брюхо, хотѣлъ привстать на карачки -- сверху доски, ну, одно слово: гробъ. Рухнулся опять въ растяжку и заоралъ: спасите, помогите! А голосъ таково глухо раздается и чувствую я, что ужь мнѣ дышать трудно. Я опять кричать -- отвѣта никакого. Перевертываюсь съ боку на бокъ, волосы на себѣ рву, пальцы кусаю, чтобы убѣдиться, не сплю ли я. Нѣтъ, не сплю. Хочу приподняться -- башкой о доски... Крикъ у меня ослабъ, растянулся я и застоналъ. Вдругъ слышу голосъ жены. Меня кликаетъ. Собралъ всѣ силы и крикнулъ: "Даша, Даша! Спаси меня"!-- и больше ужь ничего не помню.
-- Въ обморокъ впалъ? спросила борода лопатой.
-- Туманъ нашелъ и какъ бы все померкло передо мной... Никакого головного воображенія. Очнулся я, гляжу -- лежу на полу безъ брюкъ и безъ жилетки. Приказчики передо мной въ халатахъ и со свѣчками стоятъ. Жена въ юбкѣ и кофтѣ передо мной на колѣняхъ, водой меня поитъ и голову мнѣ прыскаетъ. "Ну, думаю, спасли, вытащили". И сотворилъ я крестное знаменіе.
-- Какъ же ты въ гробъ-то попалъ?
-- И смѣхъ, и грѣхъ. Не въ гробъ попалъ, а когда около нашей двухспальной-то кровати на коврѣ молился, то заснулъ, да потомъ подъ кровать какимъ-то манеромъ и подкатился. Проснулся тамъ отъ холоду, хотѣлъ приподняться -- доски не пускаютъ, протянулъ руку -- въ ящикъ съ сапогами уперся. Вотъ и весь гробъ. Кричу, а жена проснулась и съ просонья не можетъ сообразить, откуда я кричу. Разбудила приказчиковъ. Тѣ прибѣжали и вытащили меня изъ-подъ кровати въ безчувствіи чувствъ.
Борода лопатой выслушала и произнесла:
-- Дѣйствительно, братецъ ты мой, вѣдь съ тобой оказія стряслась.
-- Еще бы. Всю жизнь буду помнить эту оказію. Двѣ недѣли послѣ этого я ходилъ какъ не въ себѣ. Спать ложиться боюсь, заснуть боюсь, все думаю -- опять гробъ пригрезится. И начали, братецъ ты мой, у меня съ той поры съ перепугу волосы лѣзть. Во... хоть парикъ заказывай.
Борода окомелкомъ повела по головѣ, выдернула цѣлую прядь волосъ и показала ее бородѣ лопатой.
-- Только ты, Бога ради, про это происшествіе никому не разсказывай, прибавила она,
-- Ну, вотъ... Въ третій разъ повторяешь.
Борода лопатой раздѣлась и отправилась въ баню.
-- Посидишь, можетъ статься, тутъ въ раздѣвальной-то и подождешь пока я выпарюсь, а потомъ въ компаніи пивка попьемъ, сказала она.