С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2 1880.
ПОЭТЪ.
Къ купцу Переклонову, торгующему суровскими товарами на Апраксиномъ дворѣ, поступилъ на мѣсто новый приказчикъ. Это былъ молодой блондинъ съ блѣднымъ цвѣтомъ лица и еле пробивающейся бородкой. Хозяйская дочка, Катенька, какъ только увидала его, сейчасъ-же сказала своей сестрѣ Устинькѣ:
-- Видѣла нашего новаго приказчика? Даромъ что приказчикъ, а такой интересный, что даже въ предметы годится, чтобъ интригу съ нимъ заводить. Совсѣмъ кавалеръ!
-- Ну, ужъ... отвѣчала Устинька.-- Нешто можетъ быть настоящимъ кавалеромъ человѣкъ, у котораго сюртукъ ниже колѣнъ? Тутъ безпримѣнно спинжакъ нуженъ и чтобъ цвѣтныя брюки... Опять-же чтобъ завивка волосъ и усы колечкомъ или въ шпильку...
-- Сертукъ ниже колѣнъ! Вѣдь длиннополый сертукъ къ нему не приросъ. Можетъ быть у него и спинжакъ есть въ сундукѣ. Одно вотъ, что имя у него такое не подходящее: Панфилъ, а то-бы кому хочешь, такъ подъ кадрель...
Приказчикъ только-что перевезъ свои пожитки въ молодцовскую комнату, сейчасъ-же повѣсилъ надъ своей кроватью, на стѣнѣ, орѣховую рамку. Въ ней подъ стекломъ былъ вставленъ номеръ какого-то иллюстрированнаго журнала. На выставленной страницѣ было напечатано стихотвореніе и подъ нимъ подпись: "Крестьянинъ Панфилъ Тарабаровъ".
-- Это у тебя что-же за рама? спросили его вечеромъ товарищи.-- Патентъ на распивочно и раскурочно, что-ли?
-- Какое невѣжество въ собственныхъ понятіяхъ! Нешто не видите, что это пропечатанные стихи съ моимъ именемъ и фамиліей? Свидѣтельство о томъ, что во мнѣ есть поэзія, такъ какъ я въ свободное время стихи сочиняю, далъ онъ отвѣтъ.
-- Сочинитель? Скажи на милость! Да ты не врешь?
-- Зачѣмъ мнѣ врать? Для того, чтобъ не было сумнѣнія, вотъ я и выставилъ свои стихи подъ рамкой. Тутъ и имя и фамилія.
-- Да, можетъ, тебѣ ихъ какой-нибудь пропойный чиновникъ за два двугривенныхъ въ трактирѣ написалъ. Такихъ стрюцкихъ много есть. Въ прошломъ году у насъ по рынку одинъ писатель ходилъ, такъ за гривенникъ какой хочешь куплетъ строчилъ. Теперь-то только не ходитъ, потому спился и отъ внутренняго перегара въ больницѣ умеръ.
-- Возраженіевъ на ваши преніи я не буду дѣлать, а вотъ какъ по ночамъ начну писать, то тогда и увидите.
' Къ нему подошелъ старшій приказчикъ.
-- Коли ты это и взаправду сочинитель, то смотри остерегись. У насъ хозяинъ этого смерть не любитъ и сейчасъ со двора сгонитъ, посовѣтовалъ онъ.-- У насъ одинъ не съ сочинительствомъ, а только съ гитарой поступилъ, и то житія его было всего четыре дня. Какъ увидалъ -- въ шею. Коли хочешь у насъ жить, то сибирь эту брось. Сними рамку-то, да убери въ сундукъ, прибавилъ онъ.
Поэтъ горько усмѣхнулся и произнесъ:
-- Ни въ жизнь не сниму я почетъ моей славы! Въ гробъ лягу и туда велю эту раму съ собой положить!
-- Какъ знаешь. Ты смотри насъ только не пропечатай въ газетахъ-то, усмѣхались приказчики и стали шептаться:-- Писатель! Вотъ тѣ клюква! А вѣдь и съ виду-то не мудрый.
Слава о сочинительствѣ Тарабарова быстро разнеслась по дому.
-- Не сносить ему своей головы, проговорила хозяйка.-- Завтра-же Наумъ Савельичъ его протуритъ, какъ пить дастъ.
-- А вы маменька молчите и не сказывайте про его писательство. Зачѣмъ губить человѣка? Можетъ быть онъ смирный, упрашивала мать старшая дочка Катенька.
-- Мнѣ что, а только вѣдь ты знаешь твоего отца. Онъ никакихъ качествъ не любитъ. Придетъ изъ бани, узнаетъ объ этомъ и сгонитъ.
-- И часто у тебя эти стихи въ газетахъ пропечатываютъ? спросилъ онъ поэта.
-- Пропечатали всего одинъ разъ, но пишу я часто. Главная штука въ томъ, что человѣкъ я маленькій и никакой руки у меня по редакціямъ нѣтъ. Что я, братецъ, однѣхъ почтовыхъ марокъ издержалъ, стихи эти самые въ газету посылавши -- страсть! разсказывалъ онъ.-- Марку на письмо и марку на отвѣтъ и никакого отвѣта! Вотъ ежели-бы генералъ какой-нибудь у меня былъ знакомый и рекомендацію о моей личности сдѣлалъ, то разумѣется, сейчасъ-бы пропечатали.
-- А вотъ къ намъ ходитъ въ лавку одинъ генералъ закупать -- попроси его.
-- Гдѣ-жъ въ лавкѣ просить! Въ лавкѣ не сподручно. Вотъ эти стихи, что въ рамкѣ-то, исправили и пропечатали безъ рекомендаціи. Тутъ я насчетъ деревенскихъ чувствъ писалъ. Теперь я пишу насчетъ городской тоски и людской несправедливости, но все неудача. Ходилъ я и самъ къ редакторамъ, вотъ какъ безъ мѣста былъ...
-- Ну, и что-же?
-- Возвратили все что было имъ послано, и сказали, что безграмотно. Чудаки! Гдѣ-же грамотности-то набраться, коли я на мѣдныя деньги учился?
Спустя нѣкоторое время онъ встрѣтился въ корридорѣ съ хозяйской дочкой Катенькой и поклонился. Та улыбнулась и закатила подъ лобъ глазки.
-- Скажите пожалуйста, вы стихи пишете? окликнула она его -- пишу-съ ради терзаніевъ моего сердечнаго вопля. Эти стихи у меня вотъ гдѣ сидятъ! отвѣчалъ онъ, указывая на затылокъ.-- Но я изъ-за стиховъ всѣ заушенія стерплю.
-- Зачѣмъ-же заушенія?
-- Затѣмъ, что не любятъ поэтовъ среди нашего приказчицкаго званія и купечество такое невѣжество доказываетъ, что какъ только хозяинъ узнаетъ, что писатель -- сейчасъ въ загривокъ и вонъ изъ дома.
-- А вы не признавайтесь, что вы сочинитель. Послушайте, вы мнѣ напишите въ альбомъ стихи. У меня альбомъ есть, куда я картинки вклеиваю.
-- Коли это вамъ не противно, то въ лучшемъ видѣ. Только я все больше грустную тоску людской несправедливости описываю и больше насчетъ притѣсненій.
-- А про любовь вы не можете?
-- Извольте и про любовный пылъ могу.
-- Мерси вамъ за это. А альбомъ я вамъ сейчасъ съ кухаркой въ молодцовскую пришлю.
Купецъ Переклоновъ вернулся изъ бани, попилъ чайку, пощелкалъ на счетахъ около конторки, что-то соображая, и началъ разсматривать адресный билетъ ново-опредѣлившагося приказчика.
-- Что за дьявольщина! сказалъ онъ.-- Въ семь мѣсяцевъ на пяти мѣстахъ перебылъ! Ужъ чистъ-ли онъ на руку? Впрочемъ, всѣ атестаты такіе, что велъ себя добропорядочно. Позовите-ка ко мнѣ этого новаго Панфила Тарабарова.
Приказчикъ явился.
-- Отчего это у тебя, молодецъ, паспортъ такъ перемаранъ? Прыгаешь ты съ мѣста на мѣсто словно сорока, отнесся къ нему съ вопросомъ хозяинъ.
-- Изъ-за поэзіи-съ, отвѣчалъ тотъ.-- Говорю вамъ прямо, что изъ-за поэзіи, потому шила въ мѣшкѣ не утаишь и вы все равно рано-ли, поздно-ли узнаете.
-- То-есть, какъ это изъ-за поэзіи? Изъ-за какой такой тамъ поэзіи?
-- А такъ, что я сочинительствомъ стиховъ во время ночнаго отдыха занимаюсь. Ну, и не держутъ на мѣстѣ.
-- Такъ ты сочинитель?
-- Сочинитель-съ. Только вы, хозяинъ, будьте покойны: у меня въ талантѣ этого нѣтъ, чтобъ критику насчетъ купечества, а я просто душевный вопль описываю.
-- Ну, такъ тебя мнѣ и даромъ не надо. Съѣзжай долой съ квартиры!
-- Да помилуйте, за что-же-съ? Я и на счетъ домашнихъ безпорядковъ никогда не писалъ. Пущай тамъ помойная яма воняетъ или лѣстница не освѣщена -- мнѣ это наплевать, потому, я такой критикой тоже не занимаюсь, а просто стихи...
-- А вотъ ежели ты еще много будешь разговаривать, то я велю молодцамъ тебя въ шею пихать! Ты зачѣмъ при наймѣ не сказалъ, что ты сочинитель? Чтобъ въ квартиру залѣзть и вынюхать все? Вонъ! Сейчасъ-же вонъ! И ночевать не позволю!
Хозяинъ швырнулъ приказчику въ лицо паспортъ. Какъ оплеванный пришелъ въ молодцовскую приказчикъ и сталъ сбирать свои пожитки.
-- Ну, что? Не говорили-ли мы тебѣ? сказали ему товарищи.
-- Великое невѣжество въ своемъ составѣ! Но претерпѣвшій до конца спасется! Поэзію свою я ни въ жизнь не оставлю, потому когда-нибудь будетъ и на моей улицѣ праздникъ! трагически произнесъ поэтъ, а слезы такъ и капали изъ его глазъ.