В Александровском саду открыт и пущен новый фонтан. Вода бьет из трубок и образует из себя затейливую фигуру. Проходящие по саду останавливаются и любуются на новинку. Образовалась толпа и, само собой, стоит не безмолвно. Идут толки, рассуждения.
-- Это значит, на манер как бы во святом Иерусалиме,-- говорит старик сборщик на церковь с книжкой в руках и без шапки.-- Там тоже большущий фонтан.
-- А ты бывал в Иерусалиме-то?-- спрашивает его разжиревший синий кафтан, держа руки на выпялившемся животе,-- не то барский кучер, не то десятник.
-- В настоящем Иерусалиме мы, голубчик, не бывали, но в Новом Иерусалиме, что за Москвой,-- трафилось. Там тоже великое благолепие.
-- Так не доходили до настоящего-то Иерусалима?
-- Не доходили. Шестнадцать с половиной верст не доходили, и то потому, что песья муха на нас напала. А в Соловецкой обители были и в киевских пещерах сподобились... Там в Иерусалиме мерблюдов из такого фонтана поят, так как без мерблюда туда и попасть невозможно. Все путники на мерблюдах, и араб вожжами правит.
-- На гаде-то бы, кажись, не подобало въезжать православному человеку в такое место.
-- А чем же мерблюд гад? Такая же животность... Вот ежели бы он был чревом по земле ползущий, а то четвероногая тварь.
-- Ну, все-таки конь не настоящий. Лошадь -- другое дело... Ее вон Егорьев день даже святой водой окропляют. А то вдруг мерблюд!..
-- Да ведь неверные турки к сему принуждают. Они вон нарочно и арапа кучером посадили.
-- Значит, там фонтал для мерблюда построен?
-- Для него. Мерблюд скот избалованный, и из ничего, кроме из источника или из фонтала, пить не может. У него шея к руке не сгибается.
-- Скажи на милость, какой барин!
К разговору прислушивается полотер со щеткой под мышкой и ведром мастики.
-- И есть о чем разговаривать!-- вставляет он свое слово.-- Таперича какая же разница: там для мерблюда фонтал, а здесь для проходящих, чтоб украшение города...
-- Ну, и для удовлетворения публики,-- поясняет новый полушубок, из-под которого выглядывает передник.
-- Какое же может быть в фонтале удовлетворение?
-- А вот сейчас замарал сапоги в грязи -- подошел, зачерпнул горсткой воды и помыл. Опять, которые ежели желающие могут и попить. А то беги в мелочную лавку и на копейку квасу... Зачем такое подобострастие торговцу? Копейка на иное пригодится.
-- А затем, милый человек, что торговец подати городу платит. Семь шкур с него сходит. На его деньги фонтал-то построен, а ты ему копейку пожертвовать жалеешь,-- замечает купец в длинном сюртуке.
-- Мы и не жалеем, а только к слову... Да что ты торговца-то защищаешь? Торговец свое завсегда возьмет. Квасу у него меньше брать будет, так он на треске на нас насядет.
-- А оттого, что он сих дел мастер. Как вода -- сейчас его и припускают. Он -- мост, он и -- фонтал... Так уж все и знают, что он водяной строитель и от воды кормится. Ну, а здесь кормежка была не малая,-- говорит полушубок.-- Мы по штукатурной части, так тоже по постройке кой-что смыслим.
-- Ну, вот! Станет Струве на фонтал срамиться, коли у него вся Нева была под рукой.
-- Срамиться тут нечего. Ведь ты вот и осетра ешь, а попадись тебе снеток -- и его слопаешь, так какой же срам?
-- И зимой этот фонтал бить будет? -- спрашивает какая-то старушка в полинялом салопе.
-- И зимой, тетенька. Уж ежели пустили, то каждый день будет играть.
-- А как же при морозах? Ведь вода будет замерзать?
-- Ничего не значит. Зимой он льдом будет бить, а то так, вместо воды снег пустят.
-- Ведь это снизу воду-то напирает?
-- Снизу. Там машина устроена, она и прет наружу. Теперь пока не все устроено, потому голые трубки, а вот тут на трубах-то будут нимфы карякой насажены, и начнут они изо рта фонталы испущать, потом змей припустят, чтоб они тоже воду из себя извергали.
-- Ну, тогда православные люди и пить не будут,-- говорит полотер.
-- Отчего же? Ведь тут только патрет змеиный. Вот ежели бы живая змея воду испускала...-- отвечает штукатур.
-- Все-таки неловко. Опять же нимфа... знаешь ли ты, что такое нимфа?
-- Как не знать. Нешто мало мы ейной-то сестры, по нашему штукатурному делу, на фронтоны-то сажали? Нимфа -- это женское оголение во всем составе.
-- Верно. Только какой в ней механизм мы должны чувствовать?
-- Патретное украшение здания и больше ничего.
-- Нет, врешь. Нимфа -- вавилонская блудница, из-за которой град в Мертвое море провалился. Она, подлая, столько христиан сгубила, а мы из ее гортани воду будем пить? Шалишь!
-- Так что ж из этого? На воду во всяком месте разрешение. В реках вон падаль плавает, однако мы из них воду пьем и поганства не чувствуем.
-- А утопиться в таком фонтале можно?-- ни с того ни с сего спрашивает кто-то.
-- Мелко, не утопишься.
-- Однако в Молодцовском клубе фонтал еще того мельче, а там один купец утонул,-- замечает сибирка.
-- Так ведь то купец. Купцу во всем счастье. Иной, пожалуй, и в ложке утонет.
В толпе хохот. Сибирка обижается.
-- Зачем же такая мораль на купца?
-- Как зачем? Купец живет грешно и умрет смешно. Ведь вот в Молодцовском клубе в фонтале утонул не мастеровой человек, а купец же.
-- Дубина! Туда мастерового-то человека не впустят, так как же ему утонуть.
-- Уж и не впустят! Накинь на себя одежу хорошую да покажи рубль -- вот те и впуск.
-- Орясина! Да где ты рубль-то возьмешь, коли ты, может, щи лаптем хлебаешь.
-- Тьфу! Ну, чего ты ругаешься? И разговаривать-то с тобой не стоит. И какой разговор завел! Об утоплении. Да мне-то что? Нравится тебе топиться в фонтале, ну и топись!