С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2 1880.
ПТИЦЕЛОВЪ.
Шесть часовъ утра. Солнце заглянуло въ сердцевидныя отверстія и щели ставень маленькаго домика на Петербургской сторонѣ и заиграло яркими пятнами на мебели, на полу. Цѣлая полоса свѣта пришлась на носъ какого-то генерала, изображеннаго на портретѣ и висѣвшаго на стѣнѣ; довольно объемистый зигзагъ легъ на грудь литографированнаго архіерея и заблестѣлъ на стеклѣ, прикрывавшемъ портретъ. Въ комнатахъ сначала раздалось легкое птичье чириканье, потомъ кто-то началъ глухо долбить о что-то твердое и послышался тихій гортанный возгласъ "и ко Господу"... Вдругъ запѣла канарейка, за ней другая, третья и разразилось громкое неудержимое птичье тріо.
-- Вотъ тебѣ разъ! Кажись, опять проспалъ! послышался заспанный возгласъ, а за нимъ продолжительная зѣвота.-- Такъ и есть проспалъ. Шесть часовъ. Матрена, ставь скорѣй самоваръ!
Возгласъ и зѣвота принадлежали сѣденькому старичку съ большой лысиной и толстымъ краснымъ носомъ. Онъ сидѣлъ на клеенчатомъ диванѣ съ валиками, на которомъ была постлана постель, почесывалъ грудь и всматривался въ циферблатъ расписныхъ часовъ, висѣвшихъ на стѣнѣ, у которыхъ вмѣсто гирь висѣли мѣшокъ съ пескомъ и лошадиная подкова.
-- Спасибо еще, что канареечки миленькія разбудили, а то и вся охота-бы къ чорту пошла, продолжалъ онъ и вдругъ спохватясь прибавилъ:-- Господи прости мое согрѣшеніе! Нечистаго прежде молитвы помянулъ! Матрена! Ты слышитъ? Самоваръ!
-- Слышу, слышу! заговорила изъ кухни кухарка.-- Экъ, на васъ нѣтъ угомону! Старыя вы кости, а не даете себѣ упокоенія! Ну, чего спозаранку вскочили!
-- Да вѣдь я сто разъ тебѣ твердилъ, что птицъ сегодня иду ловить. Нешто ты не видѣла, что я и сѣти вчера справилъ и западню?
-- Переломать-бы твои сѣти и твою западню! Покоя нѣтъ отъ тебя! Чиновникъ, коллежскій совѣтникъ, а такими пустяками занимаешься! Въ департаментѣ-то, поди, всѣ въ захотъ хохочутъ надъ тобой.
Эти слова уже принадлежали женѣ и доносились изъ другой комнаты.
-- А пускай хохочутъ, отвѣчалъ старичокъ, быстро одѣваясь.-- Хохочи и ты -- слова не скажу, а изломаешь мои сѣти и западню -- я тебѣ бока обломаю.
-- Такъ я тебѣ и позволю! Понимаешь что значитъ кочерга?
-- Отлично понимаю, но противъ кочерги у меня есть метла. Она подлиннѣе будетъ.
-- Ахъ ты, старый песъ! На живодерню тебя, а ты еще метлой стращать смѣешь!
И изъ комнаты выскочила растрепанная пожилая женщина въ полнѣйшемъ дезабилье и стала въ угрожающую позу, схватись за стулъ.
-- Тише, тише ты, полоумная! Съ сердцовъ-то иногда печонка лопается! спокойно сказалъ старичокъ -- Ты полоумный, а не я! Ну, чего ты вскочилъ объ эту пору и орешь на всю квартиру Матрену!
-- Птицъ ловить иду,
-- Такъ ужъ коли есть у тебя этакое каторжное занятіе, такъ всталъ-бы ты тихимъ манеромъ, на ципочкахъ, побудилъ кухарку, умылся, Богу помолился и провалился-бы на всѣ четыре стороны въ тартарары!
Канарейки, услыша перебранку, принялись кричать еще громче.
-- О, Создатель! Вотъ оглушили-то! продолжала женщина -- Ты зачѣмъ канареекъ раздразнилъ?
-- Да я и не думалъ ихъ дразнить. Хорошая птица всегда утро громко встрѣчаетъ, отвѣчалъ старичокъ и лицо его вдругъ просіяло.-- Нѣтъ, каковы птички-то! Это вѣдь новенькая голубушка такъ заливается! Вишь, какъ звенитъ и трещитъ! Словно валдайскій колольчикъ съ трещеточкой. Бѣдный я человѣкъ, Васса Андреевна, а и десяти рублей за эту птицу...
-- Голову вотъ ей оторвать, такъ тогда и гривенника никто не дастъ!
-- Васса! Уймись! За ея голову твою голову оторву!
-- Это ты съ птицей-то жену на одну доску ставишь? Прекрасно, прекрасно! Только этого недоставало. Мерзавецъ ты, мерзавецъ!
Женщина опустилась на диванъ и заплакала. Старичокъ развелъ руками.
-- Ну, какая тутъ охота! Ну какая тутъ можетъ быть охота, коли этакое стѣсненіе! говорилъ онъ.
-- Нечего сказать, хорошо стѣсненіе! Жили мы и безъ таракановъ, а ты нарочно черныхъ таракановъ въ квартирѣ развелъ для скворца и для соловья. Посмотри, вѣдь у насъ по всѣмъ комнатамъ муравьи расползлись, вылѣзши изъ твоихъ муравьиныхъ яицъ. Вчера я въ одной тарелкѣ супу четыре муравья нашла. Канарейки покою по утрамъ не даютъ. Шутка тоже -- у тебя ихъ шесть штукъ!
-- Когда ставни закрыты и солнце въ прорѣхи не свѣтить, онѣ не очень кричатъ... пробовалъ оправдываться старичокъ.
-- Чортъ тебя знаетъ, у тебя онѣ какія-то оглашенныя! Онѣ и при закрытыхъ ставняхъ съ пяти часовъ орать начинаютъ! Откуда только ты этакихъ набралъ!
-- Голубушки-пичужечки! Своего вывода! восторженно произнесъ старичокъ.
-- Будемъ говорить дальше. Есть у меня послѣ сына одно утѣшеніе -- кофій, продолжала женщина.-- Ты мнѣ теперь и кофій и цикорій запретилъ дома жаритъ.
-- Да вѣдь ужъ у меня двѣ синицы отъ цикорнаго угару издохли. Эхъ, просто ненавидишь ты меня, Васса Андреевна!
-- Я тебя ненавижу? Я? А кто тебѣ на затылокъ арнику съ свинцовой водой прикладывалъ, когда ты, скворечницу на дерево ставивши, внизъ сверзился и башку себѣ разсадилъ? Вѣдь чуть пополамъ она у тебя не треснула! Мужчинѣ подъ шестьдесятъ, а онъ какъ мальчишка вздумалъ по деревьямъ лазать! Ну, подохъ-бы?... Великъ-ли твой пансіонъ!
-- Да вѣдь охота!
-- Ты прежде капиталъ пріобрѣти, а потомъ и охоться! А то въ обоихъ карманахъ грошъ за полтинной гоняется съ дубиной!
-- За то птицы есть. Вонъ за скворца-то я двѣсти рублей не возьму. Онъ -- "да исправится молитва моя" поетъ. Купецъ Свайкинъ сто восемьдесятъ давалъ,
-- Давалъ, да денегъ не вынималъ.
-- Канарейки по десяти рублей, три чижа ученыхъ по пяти... А клѣтки, сѣти, западни, скворечницы? Это-ли не капиталъ!
-- Пошелъ! Поѣхалъ! Ну, тебя! Уходи скорѣй на твою птичью каторгу, да дай намъ спать!
-- Спи, дрыхни! Уйду! Мнѣ и чаю не надо, сказалъ старичокъ.-- Потомъ попью. Вотъ только сына разбужу и съ собой возьму на подмогу.
-- Не дамъ я тебѣ Петеньку будить! Онъ вчера до часу ночи урокъ изъ латинскаго языка зубрилъ. Пошелъ вонъ одинъ! Вотъ еще что выдумалъ! Мальчикъ къ экзамену готовится, а онъ его птицъ ловить!...
Молча, махнувъ рукой, собрался старичокъ на птичью ловлю, нацѣпилъ на себя сѣти, взялъ въ руки клѣтки съ птицами-подсадками, вышелъ на улицу и поплелся по мосткамъ.
У одного окна, стоя на дыбахъ и смотрясь въ зеркало, привѣшенное на оконную раму, брился чиновникъ, дѣлая гримасы и выпяливая языкомъ щеку. Завидя старичка, онъ забарабанилъ въ стекло и отворилъ форточку.
-- На охоту?
-- На охоту -- Зашли-бы по дорогѣ. У меня есть отличные остатки на березовыхъ почкахъ. Я вотъ сейчасъ отбрѣюсь, такъ важно-бы было хватить передъ чаемъ ради стомахи по одной рюмашечкѣ.
-- Что вы, что вы! Да развѣ это можно передъ охотой! Птица вина не любитъ. Она малѣйшій запахъ чуетъ, по немъ человѣка узнаетъ и ни за что къ сѣти не подойдетъ. Я и не курилъ сегодня и не нюхалъ изъ-за этого! Даже табакерку съ трубкой и тѣ дома оставилъ. Передъ птицеловствомъ, батюшка, даже луку и чесноку наканунѣ ѣсть нельзя! Птица мудреный звѣрь! Она хитрѣе нашего директора департамента! таинственно произнесъ старичокъ, и махнувъ рукой, поплелся далѣе.