Но Василій Романычъ не внималъ и не только махалъ палкой, но даже грозилъ въ небо кулакомъ, не допуская чтобы голуби опускались низко. Очнулся онъ только тогда, когда мывшій на дворѣ пролетку работникъ поднялъ съ земли валявшійся стоптанный опорокъ и кинулъ имъ въ него, изрядно ударивъ по ногамъ.
-- Чего ты орешь, сатанинина заклепка! Что тебѣ? отнесся Васютка къ стряпухѣ.
-- Ну, и пущай сидятъ. Вишь ихъ не во время носитъ! У меня турмана {Турманы особой породы голуби, кувыркающіеся въ воздухѣ.} чужихъ голубей заманивать начали, а они въ гости... Скажи, что я сейчасъ. Что мнѣ Семиткины! Лизать мнѣ ихъ, что-ли!
-- Да пойми ты, что они съ старшей дочкой Настенькой.
-- А на ней нешто велики узоры написаны? Настенька для меня все равно, что голубю снигирь. Вотъ ежели-бы она мнѣ десятокъ турмановъ въ подарокъ принесла, а то она сама угощеніе брюхомъ вынесетъ.
-- Ахъ ты не смышленокъ, несмышленокъ, а еще чуть въ солдаты по зимѣ жребія не вынулъ! Нешто можно про богатую невѣсту такіе разговоры разсыпать? Теперь брюхомъ вынесетъ, а ужо сколько за ней приданаго-то возьмешь?
-- Рогатаго скота -- пѣтуха да курицу, а мѣдной посуды крестъ да пуговицу. Ну, чего топчешься! Пошла прочь! Голуби тебя за грѣшневое мѣсиво принять могутъ и спустятся.
На крыльцѣ появился отецъ.
-- Васютка! Долго-ли тебя, лодыря, кликать? Иди скорѣй! Аль мнѣ тебя за волосья съ голубятни стащить! кричалъ онъ.-- Семь посланцевъ за тобой, животиной, посылалъ.
-- Сейчасъ тятенька. Вотъ только знамя положу и голубятню отопру! откликнулся сынъ.
Минуты черезъ три, Васютка вошелъ въ комнату и поздоровался съ гостями. Въ гостиной за громаднымъ самоваромъ сидѣли старикъ и старуха Семиткины я разговаривали съ родителями Васютки объ овсѣ. Старшая дочка Семиткиныхъ Настенька шушукалась въ углу съ сестрой Васютки и грызла подсолнухи, которыми та ее угощала.
-- Вотъ онъ голубиный-то Василій-мученикъ! сказалъ старикъ Семиткинъ, вставая съ мѣста и цѣлуясь съ нимъ со щеки на щеку.
-- Охота. Ничего не подѣлаешь! Теперича вамъ по вашему званію мусоръ дорогъ, а мнѣ голуби къ сердцу близки! отвѣчалъ хозяйскій сынъ, намекая на ремесло гостя.
-- А вотъ за эту сердечную-то близость вырѣзать хорошую орясину, да и начать тебя стегать, произнесъ отецъ.-- Нешто есть сравненіе съ мусоромъ? Мусоръ для него хлѣбъ, отъ мусора-то онъ каменный домъ выстроилъ, колоколъ на колокольню въ деревню послалъ, а голуби тебѣ какой барышъ даютъ?
-- Что-жъ, ежели хорошихъ турмановъ съ десятокъ заманить, да потомъ продать ихъ,-- охотникъ смѣло красненькую дастъ. А у кого египетская слабость, то египетскіе голуби и еще того дороже.
-- А вотъ ежели ты не образумишься, то и голубятню твою раззорю!
-- Да и слѣдуетъ, прибавила мать.-- А то по нонамъ напалъ ужъ вскакивать. Выбѣжитъ на дворъ, какъ полоумный, и на голубятню... Все, ему, вишь, думается, что работники наши голубей его продадутъ.
-- Да какъ-же не думать-то, маменька.-- У меня голуби -- антикъ, а Скрипицыны ребята то и дѣло нашихъ работниковъ виномъ поятъ, чтобъ насчетъ голубинаго воровства. Моя порода такая, что во всемъ Питерѣ такого пера нѣтъ, и имъ лестно заполучить.
-- Эхъ, не сносить тебѣ головы съ этими голубями! Или ты въ умѣ повихнешься или себѣ шею сломишь, покачалъ головой отецъ.
-- Ничего, женится -- перемѣнится. Какъ только бабой обзаведется и вся дурь съ него свалится, со вздохомъ произнесъ Семиткинъ, и вынувъ носовой платокъ, началъ имъ утюжить свою шею на затылкѣ и подъ бородой.
-- Не тотъ калинкоръ, Сава Захарычъ, трафите! Теперича не токма что ежелш въ законный бракъ сковырнуться, а въ гробъ лягу и то головное мечтаніе о голубяхъ въ своемъ разсудкѣ буду имѣть.
Сидѣвшая въ углу Настенька Семиткина покосила глазками и спросила:
-- Неужто хорошенькая барышня у васъ супротивъ голубя не выстоитъ?
-- Не выстоитъ, потому насчетъ голубиной охоты у меня удержу нѣтъ.
-- А ежели она вашъ предметъ и вы въ интересѣ отъ ейной красоты?
-- Тоже самое. Кабы у меня голуби были кислота, а то мой заводъ первый сортъ.
-- Какіе-же вы безчувственные въ своемъ составѣ!
-- Совсѣмъ напротивъ того. Чувствительности у меня хоть отбавляй, а только на счетъ птицы. Но это ужъ такая зарубка въ человѣкѣ, кто къ скоту ласковъ, тотъ и человѣку встряски не дастъ. Пожалуйте-ко на голубятню и посмотрите мой заводъ -- орлы!
-- Ну тебя, Вася! Великъ интересъ дѣвушкѣ по заднему двору шлятьѣя и на колокольню твою лѣзть. Тамъ у насъ деготь да копытная мазь -- вотъ и весь померанецъ! остановила его сестра,-- Еще чего добраго подолы перемараемъ.
-- Да вы выдьте только на крыльцо, а я залѣзу на голубятню и помахаю, стоялъ Васютка на своемъ.
-- Потѣшь парня, Настасья, выдь! Видишь, у него слюня изо рта бьетъ, чтобъ похвастаться, сказалъ дочери Семиткинъ.
-- Что-жъ, пойдемте, намъ на крыльцо не въ трудъ... согласилась дѣвушка.
Васютка вывелъ ее на крыльцо. Вышла и сестра его.
-- Эво, какъ они, голубчики, рядышкомъ на балконѣ-то усѣлись! указалъ Васютка на голубей. Вонъ этотъ бѣлобокій-то у меня краденый. Пара была да голубку ястребъ задралъ. Самъ ихъ выкралъ съ чужой голубятни. Полѣзъ за второй парой, такъ мнѣ шею-то костыляли-костыляли, индо вспухла! Пришелъ домой да ребра считаю цѣлы-ли. Ей-Богу.
-- А ежели женитесь, изъ-за жены готовы будете такое награжденіе претерпѣть? спросила Настенька.
-- Какова жена будетъ. станетъ голубей любить, такъ и заушеніе выдержу.
-- А коли я рыцарь, то сшейте мнѣ знамя, чтобъ голубей гонять, и этотъ презентъ будетъ мнѣ милѣе всякой пищи, сказалъ Васютка.-- Прошу, прошу у сестры и одинъ отказъ.
-- Хорошо, я сошью вамъ, но будете-ли вы этотъ сувениръ хранить?
-- Глазъ выколю, а сувениръ сохраню. Настасья Вавиловна, погодьте на крылечкѣ, а я турмановъ въ небо пущу! сказалъ Васютка и побѣжалъ на голубятню.
Черезъ минуту онъ стоялъ на голубятнѣ и опять махалъ тряпкой, а взвившіеся голуби высоко-высоко носились надъ его головой.
-- Смотрите, смотрите, какъ они голубчики кувыркаются то! Что твои акробаты! кричалъ онъ, и лицо его при этомъ сіяло самой блаженной улыбкой.