Лейкин Николай Александрович
Прививка оспы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Н. А. ЛЕЙКИНЪ.

ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.

  

ПРИВИВКА ОСПЫ.

   Въ захолустную деревню Кувалдино пріѣхалъ земскій фельдшеръ и остановился въ избѣ у старосты. Послѣдовало угощеніе на мірской счетъ: появились самоваръ, бутылка кабацкаго рому, четвертная съ водкой, крутыя яйца. Прображничавъ съ фельдшеромъ часа два, староста съ раскраснѣвшимся лицомъ и въ картузѣ, надѣтомъ на бекрень, вышелъ на улицу и побрелъ вдоль деревни, постукивая палкой у оконъ избъ и объявляя выглянувшимъ бабамъ, что завтра будетъ привитіе оспы младенцамъ.
   -- Всѣмъ безъ изъятія подвергаться, которые ежели этому дѣлу еще причины не были!-- заканчивалъ онъ свои приказы, любя въ важныхъ случаяхъ выражаться кудревато.
   Бабы, у которыхъ даже и не было ребятъ, пришли въ ужасъ. Старухи сползли съ палатей. Мужики начали вздыхать, чесать затылки и отправились въ кабакъ совѣтоваться съ кабатчикомъ. Пропивать было что: стояла поздняя осень, и хлѣбъ былъ собранъ. Въ нѣкоторыхъ избахъ раздавался ревъ. Ревѣли бабы и соблазняли на это дѣло ребятъ. Заревѣли и ребята. Матери перебѣгали изъ избы въ избу и шушукались съ сосѣдками: какъ бы уберечь дѣтей отъ оспы, которую онѣ называли "печатью антихриста",
   -- Будь что будетъ. Акулинушка! Вѣдь до смерти эти самые фершала ребятъ не зарѣзываютъ, а только наковыряютъ тѣло и воспу положатъ, утѣшала бездѣтная солдатка. Ну полно не убивайся!
   -- Такъ-то такъ, а все-таки... всхлипывала мать, и не окончивъ фразы, сморкалась въ юбку сарафана,
   Нѣкоторыя особенно чадолюбивыя матери рѣшились идти на подкупъ фельдшера, дабы отбояриться отъ привитія дѣтямъ оспы, для чего собрали полотенецъ, холста, сушеной малины, грибовъ и побѣжали съ этими дарами въ Старостину избу.
   Отоспавшійся послѣ угощенія и уже вновь успѣвшій опохмѣлиться фельдшеръ сидѣлъ у Старостиной избы на заваленкѣ и покуривалъ папиросу, сплевывая сквозь зубы. Фуражки на головѣ его не было и вѣтеръ развѣвалъ ему волосы. Это былъ молодой, человѣкъ въ усахъ и съ претензіей на франтовство. На шеѣ у него былъ повязанъ блѣдно-синій галстухъ, на правой рукѣ красовались кольца съ цвѣтными каменьями, а поверхъ пестрой бархатной жилетки висѣла ярко начищенная бронзовая цѣпочка. Посоловѣлыми глазами смотрѣлъ онъ на выглядывающихъ на него изъ-за угла противоположной избы двухъ босыхъ дѣвокъ и, улыбаясь, манилъ ихъ къ себѣ. Бабы съ дарами въ рукахъ приблизились къ нему и внезапно повалились въ ноги.
   -- Что вамъ? спросилъ фельдшеръ и подбоченился.
   -- Прими и ослобони!-- выли бабы.
   -- Это насчетъ чего и въ какомъ родѣ?-- принялъ совсѣмъ уже олимпійскій видъ фельдшеръ.
   -- Да на счетъ воспы, родимый. Дѣти у насъ махонькія, не вынесутъ. Прими, милый, и ослобони!
   -- Дуры полосатыя!
   -- Не обезсудь, родной, на малости! По убожеству нашему и то едва въ силѣ. Чѣмъ богаты, тѣмъ и рады... кланялись бабы.
   -- Что у васъ тамъ за контрибуція припасена?
   -- Холста кончики, полотенчики, да съѣдобное, кланялись бабы, подавая дары.-- Блинковъ тебѣ еще напечемъ, прибавляли онѣ.
   Фельдшеръ развертывалъ полотенца и, смотрѣлъ. Бабы переставъ выть, стояли передъ нимъ, вытянувшись въ струнку и моргали заплаканными глазами.
   -- Ладно, сказалъ онъ.-- Полотенца эти и все прочее я беру, но не ради взятки за освобожденіе отъ прививанія оспы, а яко добровольную благодарность за медицинскую помощь. Теперь можете идти, а завтра поутру староста пригонитъ васъ ко мнѣ и вмѣстѣ съ ребятами.
   -- Значитъ не ослобонишь?-- испуганно спросили бабы.
   -- Ни за что на свѣтѣ! Еще отвѣчать тутъ за васъ передъ начальствомъ! У насъ нонѣ такія строгости, что Боже упаси.
   Бабы завыли еще пуще прежняго и снова упали въ ноги.
   -- Вонъ!-- крикнулъ сиплымъ голосомъ фельдшеръ.
   Изъ-за угла появился староста.
   -- Гнать что-ли ихъ, Михайло Терентьичъ? спросилъ онъ.
   -- Гони!
   -- Брысь вы, щучье племя! Чего разкудахтались!-- замахнулся на нихъ староста.
   Бабы ушли, уныло понуривъ головы.
   Ночью старуха-знахарка перемыла всѣхъ ребятъ въ корытѣ съ наговоренной водой, для чего-то смазала ихъ деревяннымъ масломъ съ толченымъ кирпичемъ, отрѣзала у каждаго ребенка по клочку волосъ съ головы, закатала волосы въ тѣсто и сожгла въ печи.
   -- Не пристанетъ теперь антихристова-то печать?-- спрашивали слегка успокоившіяся бабы.
   -- Не пристанетъ, а нѣтъ, такъ и мѣднымъ пятакомъ вытравлю,-- отвѣчала знахарка.
   Не смотря на все это, къ утру одна баба, захвативъ съ собою ребенка, съ испуга неизвѣстно куда скрылась, и староста съ подручными мужиками никакъ не могъ ее отыскать. Всѣ мужики ругательски ругали старосту за его пособничество фельдшеру.
   -- Съ нашего мірскаго вина безъ просыпу пьянъ бываешь, а туда-же за фершела заступаешься! упрекали они его.-- Погоди, Захарычъ, и тебѣ нужда въ насъ придетъ, поклонишься міру, да ужъ поздно будетъ. Теперь тебѣ хорошо, коли у тебя взрослыя дѣти -- вотъ ты и дьяволишь.
   Староста самъ чувствовалъ, что дѣло какъ будто не ладно и ходилъ какъ къ смерти приговоренный, останавливался на ходу, потрясалъ головой, махалъ руками, бормоталъ себѣ что-то подъ носъ и натыкался на изгороди.
   Полутора-рублевые московскіе часы съ мѣшкомъ песку вмѣсто гири, весело побрякивая маятникомъ въ чисто-прибранной старостиной избѣ, показывали десять. Фельдшеръ только что кончилъ пить чай, сидя въ переднемъ углу за краснымъ пузатымъ, съ помятымъ бокомъ самоваромъ, всталъ съ мѣста, потянулся, и держась руками за больную со вчерашняго хмѣля голову, взглянулъ въ окно. На улицѣ и около старостиной избы стояли уже закутанныя бабы, держа въ пазухахъ тулуповъ и кафтановъ своихъ ребятъ. Ребятишки, могущія ходить, держались за подолы матерей. Бабы переругивались со старостой, который стоялъ около нихъ, какъ пастухъ около овецъ, стараясь, чтобы онѣ не разбѣжались.
   -- Пора и начинать, пробормоталъ фельдшеръ, выдвинулъ на середину избы скамейку, разложилъ на столѣ приборы съ инструментами, стеклышки съ коровьей оспой, и поднявъ окно, крикнулъ старостѣ:
   -- Трифонъ Захаровъ, впущай! Только чтобъ по ранжиру и въ порядкѣ!-- прибавилъ онъ.
   Изба начала наполняться плачущими бабами. Заревѣли, на нихъ глядя, и ребята.
   -- Не выть! крикнулъ фельдшеръ, топнувъ на нихъ ногой.-- А то прежде прививки оспы перепорю всѣхъ ребятъ. Староста, тащи сюда вѣникъ!
   Угроза подѣйствовала. И бабы, и ребятишки присмирѣли. Староста стоялъ, какъ потерянный, смотря куда-то въ одну точку и крутилъ въ рукахъ какое-то мочальное лычко. Ему и самому стало жалко бабъ. Въ сѣни избы поналазали дѣвки и старухи, смотрѣли въ отворенныя двери на приготовленіе къ оспопрививанію и шушукались между собой.
   -- Захарычъ, Захарычъ! робко трогала за плечо старосту подкравшаяся къ нему старуха.-- Сними, родной, изъ передняго угла хоть образа-то,-- говорила она:-- а то вдругъ эдакое дѣло -- и при иконахъ!...
   Староста только рукой махнулъ.
   Началась прививка оспы. Бабы крестились., и, не смѣя плакать, слезливыми глазами смотрѣли на фельдшера. У нихъ тряслись даже губы. Фельдшеръ ухарски ковырялъ ланцетомъ руки ребятъ и говорилъ:
   -- Чего вы боитесь, дуры? Мы и не такія операціи дѣлали. Мы разъ одному полковнику черепъ снимали, а другой разъ у одного купца я брюхо пропоролъ и поврежденіе въ кишкахъ исправилъ.
   Стоящій близь фельдшера староста послѣ этихъ словъ почему-то глубоко вздохнулъ и началъ смотрѣть еще безсмысленнѣе.
   Черезъ полчаса операція прививки оспы кончилась. Фельдшеръ сѣлъ снова бражничать со старостой. Выпивъ нѣсколько рюмокъ водки, онъ тыкалъ вилкой въ жаренаго пѣтуха и говорилъ старостѣ:
   -- Для насъ человѣка разрѣзать -- плевое дѣло! Теперича дай мнѣ сейчасъ семь мертвыхъ тѣлъ и скажи: Селиверстовъ, дѣйствуй!-- Въ пять минутъ!... Помѣщицу Грибанову знаешь? Вотъ это я ей руку откромсалъ.
   -- Господи упаси! Съ нами Пресвятая Богородица! твердилъ староста и крестился.-- И то есть какой ты безстрашный, это на удивленіе.
   -- А все отъ того, что во мнѣ совсѣмъ этихъ самыхъ нервовъ нѣтъ,-- пояснилъ фельдшеръ.
   -- Такъ, такъ, это дѣйствительно. Гдѣ у васъ быть неврамъ при эдакой службѣ,-- поддакивалъ староста.
   Черезъ два часа фельдшера совсѣмъ уже пьянаго вывели изъ избы и посадили въ телѣгу. Около него толпились мужики.
   -- Михайло Терентьичъ, струментъ-то свой не забылъ-ли? кричали ему мужики.
   -- Здѣсь... отвѣчалъ фельдшеръ громко икнулъ, покачнулся и уронилъ съ головы надѣтую на бекрень фуражку.
   Мужики подняли фуражку и нахлобучили ему ее на глаза.
   -- Прощай Михайло Терентьичъ! Дай Богъ тебѣ счастливо!... бормоталъ староста, которому уже надоѣло возиться съ фельдшеромъ,-- и махнувъ рукой возницѣ, крикнулъ:-- Василій, трогай!
   Тотъ стегнулъ по лошадямъ -- Стой! Стой! заоралъ пьянымъ голосомъ фельдшеръ и уперъ руки въ боки.-- А положеніе мнѣ, ты развѣ забылъ? обратился онъ къ старостѣ.-- Ну?
   Староста почесалъ затылокъ и сталъ шептаться съ мужиками, потомъ полѣзъ за голенищу, вынулъ оттуда бумажникъ, свернутый изъ синей сахарной бумаги, досталъ изъ него три засаленыя рублевыя бумажки, и подавая ихъ фельдшеру, со вздохомъ сказалъ:
   -- На вотъ, прими Михайло Терентьичъ!
   -- Ну, теперь спасибо! поблагодарилъ фельдшеръ и ужъ въ свою очередь крикнулъ возницѣ:-- Пошелъ!
   Толстопузая желтая лошаденка потащила телѣгу вдоль деревенской улицы. Мужики долго стояли и смотрѣли на удалявшуюся телѣгу и на торчавшую изъ нея фельдшерскую голову, покачивавшуюся изъ стороны въ сторону, какъ одинокій колосъ, застигнутый порывистымъ вѣтромъ.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru