С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2, 1879.
НА ИЛЛЮМИНАЦІИ.
Вечеръ. Вѣтеръ такъ и завываетъ. Скользко на тротуарахъ. На улицѣ толпы народа. Иллюминованъ не только Невскій проспектъ и Морскія, но даже и самыя отдаленныя улицы.
По Разъѣзжей, расталкивая народъ, идутъ купецъ и купчиха. Самъ въ енотѣ и воротникъ, какъ водится, поднятъ кибиткой; сама въ лисьемъ салопѣ и ковровый платокъ на головѣ. Идутъ гуськомъ.
-- Я теперича какъ бы тумбѣ подобна. Совсѣмъ пужаюсь идти,-- говоритъ купчиха.-- Ноги такъ и разъѣзжаются.
-- А ты трафь ногами-то какъ Блонденъ по канату, вотъ и не будешь тумбѣ подобна,-- откликается купецъ.-- Иди да приговаривай! "разъ, два, разъ, два". Помнить какъ простой русскій акробатъ Егоръ Васильевъ въ Зоологіи ходилъ?
-- Все-таки пужаюсь. Ноги словно сани.
-- Приговаривай, говорю: "разъ, два, разъ, два"! Что-жъ ты молчишь?
-- Ну, вотъ! Стану я срамиться на улицѣ! Пожалуй еще за пьяную сочтутъ.
-- А пущай ихъ почитаютъ хоть-бы и за пьяную. Мнѣ вотъ все равно.
-- Тебѣ, конечно, все равно, коли ты дома этого самаго угару-то наглотался.
Купецъ оборачивается.
-- Кто? Я наглотался?-- спрашиваетъ онъ.-- Ну, нѣтъ, братъ, шалишь! Насчетъ тверезости мы не въ одномъ глазѣ! Садись сейчасъ ко мнѣ на закорки,-- какъ Блонденъ по канату по всей улицѣ пронесу.
-- Гдѣ-жъ это видано, чтобъ купцы своихъ женъ носили! Что люди-то скажутъ?
-- Ничего не скажутъ! Дѣло праздничное. Главное, чтобъ совѣсть была чиста у человѣка. Блонденъ носилъ-же свою жену.
-- Такъ вѣдь то Блонденъ, а ты купецъ.
-- Это разности не составляетъ. Можетъ и Блонденъ этотъ самый по второй гильдіи платилъ.
Жена останавливается.
-- Ну, какъ хочешь, а я дальше идти не могу,-- говоритъ она.-- Устала. Постоимъ маленько. Вотъ и иллюминація въ калошѣ горитъ.
-- Есть что смотрѣть! Важное кушанье калоша! Садись, говорю! Въ лучшемъ видѣ пронесу!
-- Да что ты, въ самомъ дѣлѣ, бѣлены что-ли объѣлся!-- сердится купчиха.-- Я думала онъ шутитъ, а онъ и въ самомъ дѣлѣ. Не пространяй лапы-то! не пространяй!
-- Что мнѣ распространять! Захотѣлъ-бы, такъ и силкомъ взялъ, потому ты мнѣ единоутробная жена. Ей-Богу, садись! Лучше всякой шведки прокачу!-- восклицаетъ купецъ, но, поскользнувшись, падаетъ
-- Эво, вѣтеръ-то какой! Даже купца сдунуло!-- замѣчаетъ стоящій у воротъ дворникъ въ тулупѣ.
-- Ничего, не разобьется. Купцы люди мягкіе!-- откликается чуйка въ гарусномъ шарфѣ:-- потому жиру этого самаго -- страсть!
Купчиха поднимаетъ мужа.
-- Эхъ, нетечко любезное! Самъ-то еле на ногахъ стоишь, а туда-же жену на себѣ тащить собираешься!-- поддразниваетъ она его.-- Вишь какъ сверзился!
-- И вовсе даже не сверзился, а просто не той ногой ступилъ!-- оправдывается мужъ, и остановившись около жены, начинаетъ смотрѣть на горящую на тумбѣ резиновую калошу съ саломъ.
Кромѣ ихъ на пылающую калошу смотрятъ: дворникъ, двое ребятишекъ, изъ коихъ одинъ въ отцовской шапкѣ, нахлобученной на глаза, и кухарка и баба, такъ закутанная въ байковый платокъ, что виднѣются только одни глаза.
-- Зачѣмъ-же это калошу-то жгутъ?-- спрашиваетъ у мужа купчиха.
-- А чтобъ сало ярче горѣло,-- отвѣчаетъ онъ.-- Плошка совсѣмъ не тотъ вкусъ, а тутъ все-таки калоша.
Дворникъ подливаетъ въ калошу скипидаръ. Пламя вспыхиваетъ еще больше.
-- Что-же это они льютъ-то?-- допытывается купчиха.
-- А кислоту!-- откликается баба.
-- Надо полагать, съ лѣвой ноги...-- бормочетъ купчиха, разсматривая калошу.
-- Нѣтъ, сударыня, съ правой. Съ лѣвой ноги и горѣть не будетъ, а такъ только одна копоть.
-- Пустое!-- машетъ рукой дворникъ.-- Жгли мы и съ лѣвой -- все одно. Вотъ на взятіе Плевны шапку мы запалили, такъ совсѣмъ другой вкусъ былъ!
-- Нѣтъ, гдѣ ему Ироду! Мастеровой тутъ у насъ хмѣльной былъ. "Берите, говоритъ, ребята, для Плевны; все одно она мнѣ даромъ досталась: одинъ знакомый покойникъ подарилъ". На утро спрашиваетъ: "гдѣ шапка?" Что смѣху-то было!
Купецъ вздыхаетъ.
-- Подишь ты, какая нонѣ мода выискалась: калоши и шапки на иллюминацію жечь!-- говоритъ онъ.-- Ну, а сапоги не жгли?
-- Нѣтъ, не по нынѣшнимъ временамъ нонѣ сапоги-то жечь!-- отвѣчаетъ дворникъ.-- Голенищи татарину предложить, такъ и то полтину серебра дастъ.
-- Коли ты русскій и патріотъ, человѣкъ, то что тебѣ полтина? Долженъ и сапоги жечь.
-- А коли ты такъ разсуждаешь, то вотъ возьми и сожги свои. Ты все-таки купецъ, а я дворникъ.
-- А думаешь не сожгу? Ей-ей, сожгу. Хочешь сожгу?-- горячится купецъ и хочетъ садиться на тумбу, чтобъ разуваться.
-- Иванъ Трофимычъ, да полно, что ты!-- останавливаетъ его жена.-- А тебѣ, землякъ, и не стыдно? Видишь, что человѣкъ пьянъ, а ты его подзадориваешь,-- обращается она къ дворнику.
-- Пойдемъ!-- тащитъ она мужа.
-- Чего пойдемъ? Я-бы ему показалъ, какъ сапоги-то жгутъ!-- все еще не унимается мужъ.-- Ахъ ты патріотъ, патріотъ!-- добавляетъ онъ и отходитъ прочь.